Глава 24

В оговоренное заранее время, Алина подъехала к уже знакомому ей неприметному входу в дом профессора Бауэра. В руках она держала альбом с рисунками, который должна была передать хозяину. Входную дверь открыла фрау Петерсен:

– Проходите, – величественно наклонив голову, сказала домработница, – профессор вас уже ждет.

Алина в сопровождении датчанки прошла в кабинет.

– Рад с вами познакомиться, – обратился симпатичный седой мужчина, протягивая руку Алине. – Извините, не могу подняться. Вот уже несколько лет сижу, – грустно наклонил он голову, указывая взглядом на инвалидное кресло.

«А он не такой уж дряхлый старик, как мне показалось издалека. Наверное, это беспомощность в передвижении создает такое первое впечатление…» – подумала Алина и протянула ему альбом, прекрасно понимая, зачем ее сюда пригласили:

– Пожалуйста, ваш альбом. Хорошо, что так удачно получилось, и он не потерян для вас безвозвратно…

– Спасибо, это самое дорогое, что у меня осталось в этой жизни… – сказал профессор, и в уголках глаз у него появились слезы. – Сколько я вам должен? Фрау Петерсен с вами рассчитается…

– Денег не надо! – сразу ответила Алина. – Расскажите мне о той, чьи портреты изображены в альбоме.

Профессор вздрогнул от неожиданности и внимательно посмотрел на гостью сквозь сильные линзы очков.

– А зачем вам это? – тихо спросил он.

– Разрешите, я скажу вам об этом позже. Но не думайте ничего плохого…

Профессор задумался и после минутной паузы заговорил по-русски:

– Я слышу у вас русский акцент. Вы откуда?

– Из Москвы. Но уже несколько лет живу в Германии. У меня муж немец.

– Чем занимаетесь?

– Я журналистка. Работаю в дюссельдорфском издательстве, выпускающем газеты и журналы на русском языке.

– Ах, да! Мне попадались как-то ваши издания в газетном киоске. Я еще удивился тогда – это же надо! Даже купил просмотреть – любопытно… Я читаю немного по-русски, хотя язык забывается без практики. Вас привел ко мне профессиональный интерес?

– Можно и так сказать. Но личная заинтересованность тоже есть. Мой сын Михаэль подружился с дочкой вашего пасынка Юргена Хольца…

– Очень хорошо… Но я пока не уловил связи…

– Разрешите, я все-таки объясню вам позже, – еще раз напомнила Алина свое пожелание, понимая, что пожилой мужчина никак не может решиться раскрыть постороннему человеку свои сокровенные тайны.

Нежно прикоснувшись старческой рукой с вздувающимися узелками кровеносных сосудов к бархатистой обложке альбома, он погладил его, как горячо любимое живое существо.

– Это мои рисунки… – начал он и снова задумался.

Алина молча ожидала продолжения рассказа. О том, что художник он сам, в общем-то, догадаться было несложно. Осторожно разглядывая стенки кабинета и содержимое книжных шкафов, она обратила внимание, что других рисунков и картин в нем не видно. «Нельзя сказать, что профессор уделял этому хобби много времени», – подумала она, а старик продолжил ее мысль:

– Ни до, ни после я не рисовал. Это единственные рисунки, которые я сделал в своей жизни. Если не считать детских каракулей, – добавил он, грустно улыбнувшись. – У меня не было художественных талантов, это был совсем другой случай. Моей рукой двигали совсем иные, высшие силы. Эту женщину я любил, люблю и буду любить всегда. И когда придет время мне умереть, я возблагодарю Господа за то, что он, наконец, подарит мне возможность увидеть Ее. Я ведь знаю, я чувствую, что ее уже нет в живых. Получается, для меня остался единственный шанс увидеть ее – это умереть… А пока еще тянется мое скорбное существование, мне надо хотя бы изредка смотреть на ее изображение. Хотя, она и приходит ко мне… Приходит во снах… Но днем я тоскую без нее… – старик тяжело вздохнул, с трудом переводя дыхание. – Она тоже русская, как и вы. Я не видел ее пятьдесят восемь лет. Но не забывал ни на минуту. Я помню каждое мгновение, когда мы были вдвоем… И все эти долгие годы без нее – они как будто проходные моменты жизни, а главное – осталось там, в далеком уральском поселке… Я вернулся из плена в конце 1947 года. Меня ждал опустевший дом в Мюнхене – отец умер за два года до этого, а я даже не знал… На Урале, в полуголодном состоянии, трудясь по двенадцать часов в каменоломнях, я чувствовал себя гораздо лучше, чем в то время. Я потерял двух самых близких людей в моей жизни – одного безвозвратно, а мою любимую… Тогда я еще надеялся, я был уверен, что мне удастся пробить всевозможные бюрократические и идеологические барьеры, чтобы забрать ее к себе… Два года пустых хождений по разным организациям, письма к Сталину… Все это сейчас может показаться смешным, но тогда было единственной целью и надеждой в моей жизни. Постепенно становилось понятно, что надеяться больше не на что… У меня начались периоды помутнения рассудка. В один прекрасный день я попал в психиатрическую клинику. Именно там и появился на свет этот самый альбом… Любимая приходила ко мне во сне, в бреду. В то время я видел ее настолько четко, что именно бред казался мне более реальным, чем окружающая жизнь. Вышел из больницы я сильно изменившимся. Моя боль, моя страсть как будто переместились глубоко-глубоко и для посторонних стали совсем незаметными. Я как бы вернулся к нормальной жизни. Хотя, понятие «нормальности» очень условное и для каждого индивидуума свое… Пошел учиться в мюнхенский университет, защитил диссертацию, потом по работе переехал в Дюссельдорф, так тут и прижился…

Алина слушала воспоминания старого профессора и боялась пошевелиться, чтобы случайным движением не привлечь к себе внимание. Дитмар Бауэр как будто вообще забыл, что в кабинете кроме него кто-то есть. Он жил своей главной жизнью – той, где был он и его любимая, а все поверхностное и наносное существовало как бы отдельно и далеко-далеко. Алине хотелось спросить о роли Ангелы Шнее-Вайс в его жизни, о том, как появился в доме приемный сын и жена. Но прервать профессора и задать вопрос она не решалась. Хотя, к этой теме вскоре подошел он и сам:

– А вот как пропал альбом, я могу догадаться… Есть в моей жизни злой ангел, который не оставляет меня в покое… Да, да! Именно, ангел… падший ангел… И имя у него, вернее – у нее, Ангела. Ангела Вайс – белый ангел… с черными мыслями, злобной местью за то… за то, что я не смог предать свою единственную любовь и быть с ней. Месть стала ее жизненным кредо, она приложила массу усилий, чтобы отравить мое существование. Кстати, ее приемная дочь Магдалена – моя невестка. Это тоже не случайность. Все звенья цепочки следуют одна за другой. Прибрать к рукам безвольного Юргена для такой бойкой дамы, как Магдалена, труда не составило. И это понятно, – ухмыльнулся старик своим мыслям, – с такой учительницей, как ее мать, ничего удивительного нет. Ангела видела однажды этот альбом. И тогда ей стала понятна причина моего стойкого сопротивления ее чарам. А она, должен вам сказать, в свое время была неотразима. Многим мужчинам голову крутила. Эдакая белокурая бестия, воплощение мечты и идеальная арийская красавица. Но у меня оказались совершенно противоположные пристрастия. Моя возлюбленная, моя богиня была похожа на цыганку. Помните, Эсмеральду из фильма «Собор Парижской Богоматери»?

– Да. Кажется, ее Джина Лоллобриджида играла…

– Когда этот фильм вышел на экраны – я чуть с ума не сошел. Она удивительно похожа на мою любимую… Так вот Ангела начала носить парики с черными волосами… И смех и грех! Правильно я произнес эту русскую поговорку? – в голубых глазах старика зажегся огонек.

– Все правильно! Вы превосходно говорите по-русски. Даже удивительно…

– Она решила, что так будет больше соответствовать моему идеалу. Но разве объяснишь женщине, одержимой идеей фикс, что в какой цвет ни выкраси волосы, душу не переделаешь? И насильно мил не будешь… Потом Ангела нашла «соратника по борьбе», вышла за него замуж. Своих детей она иметь не могла, а поскольку работала в родильном отделении, то там брала младенцев на воспитание… Ну а кого уж она из них воспитала… если судить по Магдалене, то педагог она никудышный… Собственно, это не мое дело. Я, наверное, тоже виноват перед Юргеном, что не вложил в него все, что мог бы… Его воспитанием занималась мать, вот и вырос он безвольным… Я женился на его матери, когда мне было под пятьдесят. Если честно – просто пожалел ее, она была матерью-одиночкой и очень нуждалась материально. Она была очень хорошей женщиной, но я не любил ее. И она это знала. Тогда я уже потерял надежду найти когда-нибудь ту, которую никак не мог забыть. После смерти Сталина, когда обстановка в Союзе немного разрядилась, я сумел туда поехать по туристической путевке. За мной кругом таскались кэгэбэшники, но мне было наплевать. Я делал запросы в уральские архивы – поехать туда не мог. Оказалось, что это закрытая для иностранцев зона. Из архивов и адресных бюро приходил неизменный ответ: «Мария Петровна Омельченко, 1922 года рождения, в нашем регионе не проживает и не проживала».

– А вам не приходила мысль, что она могла сменить фамилию? – осторожно поинтересовалась Алина.

– Сменить фамилию? – старик испуганно посмотрел в ее сторону. – Зачем? Нет, этого не может быть! Вы хотите сказать, что она могла выйти замуж? Не могла! Не могла! Скорее я поверю, что она ушла в монастырь… Она не могла так быстро меня забыть!

– Но ведь бывают в жизни обстоятельства, которые вынуждают совершать абсолютно непрогнозируемые поступки. Чтобы сохранить свою честь, репутацию, иногда – и жизнь…

– Не понимаю, к чему вы это говорите? Может, вам известно что-то, чего не знаю я? – щеки старого профессора заалели, чувствовалось, что он не на шутку разволновался.

«Еще не хватало, чтобы его удар хватил из-за меня. Судя по всему, он не подозревал, что совсем рядом с ним находился его родной сын. Может, оно и к лучшему. Перенести такую потерю старику было бы нелегко…»

В кабинет заглянула фрау Петерсен. Взволнованно посмотрев на покрасневшее лицо старика, она спросила:

– Вам нехорошо? Может, примите лекарство, снижающее давление? – и строго посмотрев на Алину, добавила: – Надеюсь, ваши разговоры уже закончены?

Алина с сожалением посмотрела на старика и спросила:

– Могли бы мы с вами еще как-нибудь поговорить?

Старик кивнул:

– Да, да, конечно! Извините, что так получилось. Я с удовольствием говорю по-русски. У меня был собеседник, он работает в доме садовником, но несколько дней он ко мне не заходил… Необыкновенно приятный мужчина. Я просил фрау Петерсен узнать, что случилось, но у нее пока не нашлось времени…

Фрау Петерсен пронзая Алину красноречивыми взглядами, подталкивала ее к выходу.

– До скорой встречи, – уже на пороге кабинета попрощалась Алина со старым профессором, с любовью прижимающим к себе старый альбом с рисунками.

* * *

– В общем, теперь совершенно четко можно сказать, что организатором и духовным вдохновителем акции устранения Дмитрия Коновалова является старуха Ангела Шнее-Вайс. Не знаю, как правосудие относится к обвинениям в адрес преступников в столь преклонном возрасте… – отчитывалась Алина в Комиссариате полиции перед благодарно заглядывающей ей в глаза Юлей Хафер.

– Интересная у бабульки фамилия – белый снег (нем.: шнее – снег, вайс – белый)… Прямо Белоснежка какая-то! – у Юли явно улучшилось настроение – похоже, дело с похищением ребенка и убийством Коновалова можно скоро закрывать.

– Ну да, Белоснежка и семь клонов… – засмеялась Алина.

– Каких клонов? – испуганно переспросила Юля.

– Это я образно выразилась… Хотя доктор Ангела Шнее-Вайс занималась когда-то вопросами клонирования. В то время, правда, еще и понятия такого не существовало, но сама идея уже будоражила умы. Причем, умы не самые… как бы это сказать… сведущие. Вплотную к решению этой проблемы биологи и медики смогли подойти только в девяностые годы двадцатого века. Но тут возникли определенные этические проблемы, поэтому клонирование не приобрело массовых масштабов и не запущено «в тираж». Во всяком случае, пока. А семьдесят лет назад все казалось гораздо проще – фюреру и его приспешникам захотелось стать бессмертными, вот они и отдали приказ в срочном порядке разработать систему производства собственных дублей. Ученые и тогда прекрасно понимали, что реализовать такие планы при том уровне развития науки невозможно. Но не могли же они ослушаться приказа? К счастью, результатов экспериментов они не дождались и дождаться не могли… Ученым повезло – война унесла нацистских выродков вместе с их бредовыми идеями. Но, оказывается, бесследно ничего не проходит… Вот и появилась такая семейка, где деток назвали именами Гитлера, Геббельса, Бормана, Гиммлера, Геринга, а девочек – в честь Евы Браун и Магды Геббельс. Ангела Шнее-Вайс именно таким образом реализовала неудавшиеся эксперименты по клонированию.

– Но ведь это же не настоящие клоны…

– К счастью, не настоящие. Хотя, бывший офицер вермахта и докторша-эсэсовка прикладывали все усилия, чтобы воспитать детей достойными своих прототипов. Я от твоего имени попросила сделать запросы о том, где живут и чем занимаются сейчас приемные детки Ангелы и Карла Шнее. Папаша Карл умер восемь лет назад. Тесные отношения с фрау Ангелой Шнее поддерживают только дочери – Магдалена и Ева. Магдалена Хольц-Шнее, как тебе известно, живет в Дюссельдорфе, а Ева – в Майнце. Один из сыновей, который профессионально пошел по стопам матери, позванивает ей изредка – в день рождения и на Рождество, остальные вообще прервали с ней контакты. Но Магдалена и Ева оказались «достойными» дочерьми…

– Ты считаешь, что девяностопятилетняя старуха могла все это организовать?

– Организовать – да, но реализовать без помощи дочерей, конечно, не могла. Еще одна любопытная деталь – старушка коллекционирует парички. Причем, у нее удивительное пристрастие к темным волосам. Она – природная блондинка, сейчас, само собой, совершенно седая. Когда я заезжала к ней в дом престарелых, то случайно увидела надетый на куклу темный паричок со стрижкой каре. Потом расспросила сотрудников дома – они подтвердили это ее увлечение. И старый профессор, между прочим, вспомнил, что у нее сдвиг на тему париков из темных волос. Понимаешь, к чему это я?

Юля вопрошающе смотрела на Алину, выдавив из себя только:

– Ну?

– Помнишь, кто покушался на Ирину Коновалову? Темноволосая женщина со стрижкой каре!

– Неужели Ирина не обратила внимания на возраст дамы? Как ни маскируйся, но по походке, голосу, рукам и шее годы легко определяются!

– Конечно же, это была не она сама! Остается определить, кто из дочурок предпочитает духи «Пуазон», и с покушением вопрос решен. Ирина унюхала именно этот знакомый ей запах, исходящий от сбившей ее женщины. А вот что касается непосредственно убийства… Тут оказалось намного запутаннее. Пришлось опросить сотрудников театра, Лучана вспомнила некоторые подробности. Например, то, что приблизительно в то же время, когда было совершено убийство, в дом приезжал Юрген Хольц. Получается, что он отлучился из театра, а потом туда вернулся. Это подтвердил и сотрудник подземного гаража. Обычно во время спектакля никто туда-сюда не ездит, поэтому он обратил внимание на какого-то сумасшедшего, который внезапно уехал, а потом через двадцать минут вернулся обратно. На первый взгляд, все просто – убрал претендента на наследство, кое-как инсценировав несчастный случай. Гувернантка Лучана его видела и при необходимости сможет это подтвердить. У нее, кстати, есть и личные мотивы, чтобы недолюбливать хозяина. Но в данном случае это к делу не относится.

– Но… кажется все факты говорят о том, что убийца – Юрген Хольц… Или я что-то упустила?

– Факты! Вот именно – факты, тщательно подтасованные Ангелой Шнее и ее дочурками. Конечно, не в их интересах было, чтобы кто-нибудь, в том числе Юрген, а особенно – профессор Бауэр, узнали, что скромный садовник из России и есть самый законный наследник всего профессорского состояния. Ангела Шнее, проведывая дочку, поразилась сходству Дмитрия Коновалова и Дитмара Бауэра. Никто больше на это особого внимания не обратил, но ушлая докторша почувствовала, что это неспроста. Она нашла какой-то благовидный предлог, чтобы посетить Дмитрия Коновалова. Его жена Ирина вспомнила, что «милая» старушка их действительно как-то навещала. Привезла кучу каких-то подарков, расспрашивала, кто мы и откуда. Фотографии смотрела… То есть, она удостоверилась, что ее предположения верны, и принялась действовать. В первую очередь, надо было устранить Дмитрия Коновалова, пока он не сблизился с профессором настолько, чтобы сообщить столь ошеломляющую новость. Сам Дмитрий, по всей видимости, колебался на этот счет или не был полностью уверен… Он был человеком довольно замкнутым и даже с женой не поделился своими предположениями, пока у него были сомнения… Хотя в доме он оказался тоже не случайно. Приехав в Германию, он тайком пытался разузнать о судьбе предполагаемого отца. Сначала они с женой поселились в Мюнхене, потом переехали в Дюссельдорф. Он сумел попасть в дом к Хольцам, потому что за смехотворную оплату согласился делать разную хозяйственную работу по дому. Но если Дмитрия мучили сомнения, в том числе и этического порядка, то злобная старуха поняла, что надо поторапливаться, пока наследство не уплыло в чужие руки. Заодно и избавиться от балласта в виде супруга Магдалены. Непосредственным исполнителем в плане устранения Коновалова была Ева Шнее, а Магдалена, находясь в театре в это время, не только обеспечила алиби себе лично, но и организовала все так, чтобы «подставить» собственного мужа. Правда, ее план немного подкосило внезапное бегство Лучаны с дочкой Инес. По идее, она должна была сразу же подтвердить, что Юрген приезжал из театра в это самое время. Ну, а его поездку она организовала элементарно. В театре, как известно, пользоваться мобильными телефонами нельзя. Прибыв на представление, они выключили телефоны. Во время представления Магдалене внезапно стало нехорошо, и она вышла в фойе. Оттуда она скоро вернулась и взволнованно сообщила Юргену, что позвонила домой и ей Лучана сообщила: с малышкой Инес, мол, случилась неприятность. Юрген сорвался и поехал домой. Тут он увидел труп в гараже, поднявшись в комнату к дочери, никого там не застал – Лучана с Инес в это время уже выходили из дома. Тогда он понял, что его хотят «подставить» и поспешно вернулся в театр. Дальше обстановка в доме накалялась все больше – плюс он действительно переживал, куда девалась его дочь… Хотя и понимал, что родная мать ничего плохого девочке не сделает… Тем не менее, у него случился сердечный приступ, а потом он предпочел уехать подальше от своей дражайшей супруги – он просто панически ее боится. В общем, Юргена отправить в тюрьму «банде троих» сразу не удалось. К тому же, у них оставалось еще одно слабое звено – Ирина Коновалова. Во-первых, она могла знать о предположениях мужа, а во-вторых, у нее в квартире могли остаться какие-то документы, подтверждающие родство Дмитрия Коновалова и профессора Бауэра. Тогда одна из сестричек, водрузив на себя мамин паричок, ринулась инсценировать самоубийство безутешной вдовы… Конечно, им хотелось добраться до самого профессора, но это сделать было совсем непросто – его, как цербер, защищала преданная фрау Петерсен. Оказывается, во время войны профессор познакомился в Дании с ее семьей – бабушкой, дедушкой, матерью, теткой и дядей, и очень им помогал. Они поддерживали дружеские отношения и в послевоенное время. Но Магдалене удалось украсть альбом, которым очень дорожит профессор. Такие вот «пакости» по плану Ангелы и ее дочерей должны были постепенно добивать старика…

Еще не дослушав рассказ Алины, Юля Хафер сняла телефонную трубку и дала распоряжение об аресте криминального женского трио.

Загрузка...