Бэль, или Сказка в Париже

ГЛАВА 25

Егор позвонил Николь на следующий день, как и обещал. Но они не встретились. Да и незачем было. Письма она отправила, и пока оставалось только ждать на них ответа. А «сказка в Париже» с Яной продолжалась. Они гуляли по городу, побывали и на башне собора Парижской Богоматери, и на куполе базилики Сакре-Кер, посетили самую древнюю церковь Парижа Сен-Жермен-де-Пре, побродили по Елисейским Полям, заглянули в музей вина на улице Вод и в музей карнавала. Вечерами же они предавались любви. Случалось, что и днем не выходили по нескольку часов из номера. Одним словом, они были свободны и счастливы! Париж подарил им минуты счастливейшего человеческого существования, радостную праздность бытия, не прекращающуюся и ничем пока не омрачаемую. Но, увы, сказка, она сказка и есть! Из Парижа ведь надо было возвращаться, а возвращение сулило им разлуку, ибо Америка Егора была уже не за горами.

Спустя восемь дней после приезда Яны из Ниццы вернулась Элизабет Ла-Пюрель, и Николь тотчас же сообщила об этом Егору. Однако встреча с долгожданной француженкой никаких результатов не принесла. Она была бы и рада помочь Егору, но среди множества архивных бумаг, находящихся в ее коллекции, ничего, имеющего отношение к трем ордынцевским картинам, не оказалось. Сама же Элизабет знала о них ровно столько, столько Николь и старая Лилиан.

Егору пора было возвращаться в Москву. С Николь они договорились, что она, в случае получения письма от кого-то из Ратниковых, должна будет оповестить его.

Они с Яной пробыли в Париже еще три дня, три последних сказочных дня. А на четвертый с величайшим сожалением и грустью помахали ему рукой.

Распрощавшись с Яной на площадке седьмого этажа, Егор позвонил в дверь, однако ему никто не открыл, и тогда он принялся шарить по карманам, отыскивая ключ. Деда дома не оказалось, да и немудрено, ведь Егор не предупредил его о своем приезде, не хотел, чтобы старик излишне суетился.

Егор открыл дверь и с удовольствием освободился от дорожной сумки, бросив ее прямо возле порога, а потом вошел в комнату и обомлел. На стене висела «Бэль» в совершенно немыслимой рамке, сконструированной наскоро дедовской рукой из грубых полуобструганных досок. Девушка смотрела прямо на него удивленным взглядом своих черных маслиновых глаз. Она и впрямь завораживала, приковывая к себе каким-то необъяснимым, манящим обаянием, молодостью, непосредственностью, чистотой и еще бог знает чем, что усмотрел в ней боготворивший ее далекий предок Егора.

Егор с трудом заставил себя оторвать взгляд от картины и достал мобильник.

— Что случилось, Егор? — с тревогой спросила Яна с порога, явившись по его зову.

— Иди скорей сюда! Смотри, вот она!

Яна прошла в комнату.

— Боже мой! — воскликнула она и, прильнув к Егору, застыла в изумлении.

…Они стояли и молчали, да и о чем тут было говорить? Любовь Николая Ордынцева, воплощенная в бессмертном творении, витала сейчас в этой комнате и была сродни их обоюдному чувству.

Вскоре вернулся Егор Алексеевич и, открыв дверь своим ключом, чуть не споткнулся о сумку внука.

— Егор! — радостно позвал он и поспешил в комнату, где и застал внука с Яной, смотрящих на «Бэль».

— Здорово, дед! — отозвался Егор и кивнул на картину. — Это называется спрятал подальше?! — усмехнулся он и покачал головой: — Ну, ты даешь!

— Как она вам? — уклонившись от ответа, спросил Егор Алексеевич.

— У меня просто нет слов, до чего хороша! — восторженно проговорила Яна. — Ваш прадед был гениальным художником, Егор Алексеевич!

— А я теперь совершенно уверен, что эта картина и впрямь была самой лучшей его работой! — сказал Егор.

Яна, высвободившись из-под руки Егора, направилась к выходу.

— Яночка, куда же ты? — спросил Егор Алексеевич.

— Извините, но мне пора, мама с Машенькой заждались. Я пришла только на минутку, взглянуть на «Бэль».

Она, улыбнувшись старику, исчезла.

За обедом, который наскоро соорудил дед, Егор рассказал ему о том, что случилось с «Бэль», Яной и им самим во время болезни Егора Алексеевича. Старик очень расстроился, и особенно из-за причины, которая привела к гибели Володи.

— Какая жалость, что Володя погиб из-за нее. — Он кинул недобрый взгляд на «Бэль».

— Не из-за нее, а из-за каких-то подонков, дед! — возразил Егор. — Ты просто не имеешь права обвинять «Бэль» в таком грехе! Взгляни на нее, разве может такая кого-то погубить?

— Она погубила моего прадеда, — сказал Егор Алексеевич, — он просто не смог жить, потеряв ее даже в таком вот обличье!

Егор, откинувшись на спинку стула, задумался.

— Дед, а ведь она вернулась к тебе, к потомку Ордынцева! Сама вернулась! И именно к тебе, а не к кому-то другому! Причем как? Нарочно не придумаешь! И ты, заметь, не прилагал к этому никаких усилий!

Егор Алексеевич, сменив гнев на милость, с любовью и благоговением посмотрел на прадедовский шедевр.

— Я уже думал об этом, Егорка!

— Ну?

— Что «ну»! Думал и удивлялся, какой сюрприз уготовила мне судьба на старости лет.

— И что же ты собираешься теперь делать, дед?

— Не знаю, Егорушка! Не знаю! Заявить о том, каким образом она оказалась у меня, чревато последствиями, затаскают до смерти! Да и кому заявлять-то, милиции или француженке этой, предок которой решил украсть картину? Оставить у себя? Сам понимаешь, тоже чревато! А ты, потомок Ордынцева, как думаешь ты?

— Не знаю! — вздохнул Егор. — Но раз решения пока нет, то и думать об этом сейчас не стоит! Оно придет потом, когда потребуется! Как «Бэль», само собой!

«Мой внук! — с великим удовлетворением подумал Егор Алексеевич в который уже раз. — Теперь и умирать не страшно. Он сделает все, как надо!»

— Ну что ж, Егорушка, наверное, ты прав! Давай не будем сейчас об этом думать!