Белые перья шпиона

Голованов быстро шел по лестницам и коридорам Кремля, отдавая честь встречающимся красным командирам, предъявляя пропуск на постах контроля, и продолжая перебирать в уме наиболее важные события незаконченной операции. А операция эта уже давно шла совсем не так, как было запланировано в Москве. В Америке и во Франции "Кантонец" вместо оставления "тихого следа", умудрился наследить так, что свободная пресса описывала его подвиги не менее пафосно, чем похождения каких-нибудь героев Голивуда. А вместо нескольких боевых вылетов на мото-реактивных "Девуатинах" в Польше, и проникновения в германские реактивные секреты через лагерь военнопленных, Павел Колун, устроил из польской командировки "Воздушные Фермопилы". Сейчас "Кантонец" уже перешел ко второй фазе внедрения, но перед этим его тяга к неоправданному риску и импровизациям, многократно потрепала нервы его куратору. И все же, несмотря на все незапланированные отклонения, внедрение "Кантонца" состоялось. Теперь нужно было думать о прикрытии его на последнем этапе задания… В приемной Вождя Голованова не задержали. Но открыв дверь в знакомый кабинет, Александр сразу почувствовал, что Сталин сегодня в гневе…

— Товарищ Голованов! Вы сами читали измышления вашего "Кантонца"?!!!

— Так точно товарищ Сталин. Пакет был мной вскрыт на месте, сразу же, как только мы его извлекли из тайника на самолете "Августа". Я обязан был проверить содержимое…

— А если бы Дефензива раньше вас извлекла этот пакет?! Как вообще он мог хранить на бумаге всю эту провокационную ахинею!!! Все время быть на виду, и посметь писать ТАКОЕ!!!

— Товарищ Сталин. Написал он этот доклад во время своего драматического "запоя", поэтому внимания к себе не привлек. Сам пакет был внутри фюзеляжа примотан к малому расходному бензобаку. Внешние люки заделаны наглухо и подключены к системе подрыва. Чтобы пролезть в то место, нужно разобрать часть панелей кабины, притом, что сам бензобак был заминирован несколькими тротиловыми шашками с натяжными взрывателями. Не зная схемы минирования, даже опытный авиатехник, хорошо знающий конструкцию "Девуатина", не смог бы предотвратить взрыв при вскрытии…

— Что еще за выдумки?! Вы же вроде бы не обучали "Кантонца" подрывному делу. Откуда у него и у "Августа" все эти навыки?

— Первый раз они заминировали свои "Девуатины" еще в Шербуре перед самым перелетом, чтобы подорвать их в случае вынужденной посадки на немецкой территории. Что же касается минных навыков "Кантонца", то во время своих приключений на северном плацдарме за Халхин-Голом, наш "пилот-многостаночник" выполнял не менее интересные пиротехнические работы…

— Ну, хорошо… А что вы скажете по поводу написанных им в этом докладе домыслов? Ведь в случае утечки хоть капли этих сведений в печать, против нашей страны начнется мощнейшая кампания травли в международной прессе. И это в лучшем случае!!! А в худшем случае, это станет основанием для начала войны мощного империалистического блока против СССР!!!

— Товарищ Сталин, я не получил специального дипломатического образования, чтобы оценивать столь многоходовые комбинации, которые предлагает спланировать "Кантонец". В качестве обоснования своих предложений он ссылается на свои многочисленные беседы с польскими и французскими источниками… Гхм… Многое из этих его соображений, действительно, звучит странно и неоднозначно.

— Что вас самого сильней всего смутило, товарищ Голованов.

— Что меня смутило? Наверное, его, чересчур, уверенное суждение о высокой вероятности именно сейчас до конца этого года спровоцировать итало-греческий конфликт. А, вот, то, что в стороне от этого конфликта не останутся ни немцы ни югославы, он прогнозирует вполне логично… Гм… Но, его апломб при анализе влияния этих событий на войну Германии на Западе Европы с Францией, Британией, Бельгией, Голландией и Данией. И на перспективы создания европейских фронтов, как против Германии и Италии, так и против Германии и Британии в случае возникновения их альянса… В общем, та его аргументация больше походит на гадание на кофейной гуще. И в то же время! Товарищ Сталин. Я считаю, многие высказанные "Кантонцем" прогнозы и предложения достаточно реалистичными и многообещающими. Поэтому их необходимо очень серьезно проанализировать…

— Хм. Пожалуй, в этом вы правы. Но его наглость в этом докладе, превышает все разумные границы! Он ведь утверждает, что мы, ни в коем случае, не должны допустить появления Добровольческой армии в рядах защитников Туманного Альбиона. И пытается нас убедить, что в Греции и на Балканах эта сила будет для СССР гораздо выгоднее, чем в других местах. Как будто он точно знает, что добровольцы скоро вприпрыжку побегут защищать Британию… Ну, а та его маниакальная идея о том, чтобы спровоцировать немцев на воздушную или подводную атаку "Беарна" чтобы втянуть поскорее Францию в войну без оглядки на Британию (или, как он там нахально советует — "если не удастся спровоцировать, то надо "придумать" эту немецкую атаку"), уж и вовсе отдает "желтым домом"… Как может вчерашний командир звена истребителей вообще строить такие аналитические прогнозы, и присылать руководству вот такие "предложения"?! Кто он такой для этого?!

— Гм. Сейчас он уже не просто летчик, товарищ Сталин. В Монголии он содействовал успеху операции внедрения нашего агента. Там же он получил опыт контрразведывательной и разведывательной работы, и командовал наземным подразделением в бою. В США и Европе он умудрился наладить чрезвычайно интересные связи в кругах военных и бизнесменов. Даже сумел сам завербовать небольшую разведсеть из "слепых агентов", которых мы уже можем, конечно же, соблюдая все предосторожности, задействовать в других наших операциях. А его действия в Польше, позволили нам получить несколько десятков образцов новейшей иностранной военной техники, и внедрить нескольких наших агентов одновременно, и к немцам, и к британцам. Это не считая включения в состав "Сражающейся Европы" действующего под нашим контролем армейского корпуса, что помимо опыта современной войны сулит нам очень интересные комбинации в дальнейшем…

— Достаточно, товарищ Голованов… Я вижу, что вы слишком очарованы разведывательными успехами "Кантонца", и теперь уже просто не хотите упускать открывшихся возможностей. Но вы забываете о риске! Сейчас в целом мире никто не может гарантировать, кому станет служить эта Добровольческая армия в ближайшем будущем. А "Кантонец", не мелочась, предлагает даже торпедные катера для них из США пригнать. Всего лишь, для захвата "добровольцами" инициативы в бассейнах Эгейского и Адриатического морей. Не слишком ли много на себя берет наш с вами "анархист"?!

— Товарищ Сталин. Все что я мог доложить по этой теме, я доложил. Сейчас мы можем, либо развить, либо свернуть начатую операцию и появившиеся в ходе нее новые направления разведывательной работы. Но в чем я точно согласен с "Кантонцем", так это в том, что о новых решениях ни в коем случае нельзя информировать даже Политбюро. Малейшая утечка этих сведений, и все вложенные усилия пойдут прахом…

— Все это очень похоже на игру в рулетку с завязанными глазами, товарищ Голованов. Проигрыш в этой игре может оказаться слишком тяжелым ударом для нашей страны.

— Я осознаю ответственность такого решения, товарищ Сталин. Именно поэтому я и предлагаю начать планирование и сбор дополнительной информации…

— Идите товарищ Голованов. И через два дня я жду от вас доклад по наиболее выигрышным вариантам новых операций, и по выявленным вами угрозам этих затей.

— Слушаюсь! До свидания, товарищ Сталин.

Пройдя еще по нескольким коридорам и лестницам, Голованов остановился перед другим знакомым кабинетом. Дежурный в "предбаннике" хорошо знал эту загадочную высокую фигуру. Начальство уже предупреждало его о необходимости поддержания хороших отношений с этим товарищем. Поэтому лицо старшего лейтенанта госбезопасности на мгновение осветила широкая улыбка. Но лишь взглянув в мрачное и задумчивое лицо гостя, дежурный тут же, убрал улыбку с лица.

— Проходите, товарищ Голованов. Товарищ Берия ждет вас…

Адмирал вместе со своим заместителем вошли в кабинет. Адмиральская фуражка с белым чехлом легла на стол, рядом с папкой. Подполковник открыл балкон, и получил благодарный кивок своего патрона…

— Ганс, вы что-нибудь узнали о членах группы Альберта попавших в плен во Львове?

— Только то, что один из них уже скончался от ран.

— Каковы в целом наши потери?

— Четверо были убиты в перестрелке прямо на аэродроме, причем двоих Пешке пристрелил лично. Группа прикрытия из украинских активистов вместе с их командирами из СД, успели эвакуироваться, потеряв всего двоих. Из них трое участвовали в прошлый раз в угоне самолетов с генералом Соснковским. В итоге, один жив и находится в плену, безвозвратно потеряно девять агентов, из них шестеро из Абвер, остальные из СД.

— Мда-а, недешево нам достался этот Пешке. Куда он был ранен.

— Он счастливчик, герр адмирал! Вышел из всей этой передряги с тремя касательными пулевыми ранениями мягких тканей, несколькими синяками, царапинами и легкой контузией от удара прикладом в голову.

— Гм… Ну, а чем сейчас занят наш "американский гость"? Все молчит?

— Не совсем…

— Это как же? День молчит, два поет? А ему вообще показывали, что у нас случается с "молчунами"?

— На второй день, когда доктор Винклер выдал разрешение, его водили поглядеть на процесс допроса. Хмыкнул и с улыбкой, подмигнул сопровождающему.

— Наглец?

— Пожалуй, герр адмирал. Ирония из него так и фонтанирует. Но это еще не все. Представьте себе, что как раз сегодня после трехдневной молчаливой апатии, он начал рисовать картинки.

— Вот как, картинки?!

— Да, взгляните сами. Это нечто похожее на раннее ассирийское письмо. Понять их довольно просто. А общий смысл этой "наскальной письменности" таков — "Я дал обет молчания на случай моего захвата в плен. Окончание моего контракта с "Силами Поветжными" 30 сентября. До этого момента никакой информации я своим пленителям не дам. А после этой даты все равно не смогу делиться секретными сведениями, услышанными при исполнении. Если же про меня распустят порочащие слухи, то сотрудничества вообще не будет. Контролировать это я буду чтением газет по моему выбору"…

— То есть он все же, не отказывается сотрудничать с родиной предков, а лишь декларирует нам свой "кодекс чести наемника". Но почему картинками?!

— Очевидно, он не хочет быть скомпрометированным по почерку. Кстати переодеться в чистую форму он отказался, теми же рисунками показав, что если его парадный китель будет сожжен или выброшен, то он станет ходить с голым торсом… Его можно понять. Ведь если в Штатах узнают, что он был вынужден перейти на сторону недавнего противника, то ему там не дадут проходу. Он теперь публичная фигура, и любой скандал может навсегда закрыть для него многие двери…

— Гм… Что еще вам удалось узнать?

— Взгляните вот сюда. Это его рисунок одной из тех ракет, которыми он атаковал переправу под Модлином. Я попросил его сделать этот набросок в качестве жеста доброй воли.

— Прекрасно! И он не испугался, что мы скомпрометируем его этим эскизом?

— Представьте себе, он нарисовал это левой рукой, и дал понять, что готов ко всему. А потом, уже в порядке бравады, нарисовал вот эту серию комиксов про космический полет на луну. Как видите, вот этот "звездный водолаз" втыкает в лунную поверхность флаг "Лиги Наций". То есть даже тут, он не прокололся…

— Мда-а. Крепкий орешек нам с вами достался, подполковник. А картинки и впрямь интересные. Особенно вот этот воздушный бой ракетных самолетов над океаном. Конечно, жаль, что Пешке не хочет полностью добровольно присоединиться к Рейху…

— Может быть, стоит применить к Пешке вторую степень устрашения?

— Не стоит, Ганс. Если я правильно понял его психотип, то он просто изобразит перед нами полную капитуляцию, и начнет плести небылицы. Он ведь очень упрямый… и хитрый. Этот Пешке. Гм… Но вот эта его безумная тяга к ракетам и всему реактивному… Все это очень и очень интересно.

Рука адмирала неторопливо взялась за трубку телефонного аппарата.

— Лотта, я собираюсь пообщаться с герром Гейдрихом во второй половине дня, согласуйте с ним время и место встречи.

— Хорошо, герр Адмирал.

— Мне кажется, Ганс, у нас найдется, чем заинтересовать "американца"…

— Вы так думаете, герр адмирал?

— Я редко ошибаюсь в людях. Гм… Продолжайте доклад подполковник…

Вечером того же дня на встрече с главой СД, Канарис обсудил свою идею. Недавняя совместная операция не то чтобы сдружила, скорее, еще более примирила недавних соперников. И хотя Гейдрих был не в восторге от предложения своего коллеги из Абвера, но в целом согласился на эксперимент…

В Управлении перспективных разработок и без полученной разведкой французской техники, разной исследовательской работы было предостаточно. Но, несмотря на лишние хлопоты, старшего майора сильно впечатлили результаты всего одной разведывательной операции. Практически за бесценок гаврской разведгруппе удалось получить сразу две технические системы, обладающие большим потенциалом для развития. Конечно же, в силу наличия приоритетных задач Управления, авиационная составляющая добытого разведкой, занимала его сильней всего. Но и нынешний отчет комиссии Артиллерийской академии, тоже оказался чрезвычайно интересным. Фактически же, на конкурс авиапушек добавился не просто еще один опытный экземпляр, а целый класс орудий под новый и очень перспективный патрон.

— И каковы результаты ваших исследований по той "француженке", товарищи? Кто первый озвучит?

— Позвольте мне?

— Прошу вас товарищ Кондаков. И, пожалуйста, расскажите обо всем поподробнее.

— Хм… Данных об истоках этой конструкции у нас не так уж много. По всей видимости, ствол той системы АРХ, был взят от авиационного четверть автоматического орудия времен Мировой Войны. Вероятно, в те времена стреляло оно, снарядами из дюймовых гильз "Виккерса" развальцованных на слегка увеличенный калибр. К сожалению, для сохранения секретности, мы не можем сейчас себе позволить, официально запросить во Франции уточнение этой информации. Если же использовать архивы военного ведомства Царской России, то найдены, лишь несколько докладов парижских военных агентов об испытаниях там авиационных пушек разных фирм. Так вот, калибр 33-мм имело всего одно орудие, выставленное на конкурсы 16-го и 17-го годов компанией Шнейдер. Отсюда же и часть маркировки на патронах боекомплекта. Но вот незадача, после 1918 года любые упоминания о таком орудии исчезают…

— А как же вот этот образец?!

— С ним произошла крайне интересная и слегка запутанная история. В 1930-м году фирма "Гочкис" одновременно с фирмой "Шнейдер" предлагает французской армии зенитную автоматическую пушку калибра 25-мм. Снарядный патрон там был слишком массивным, к тому же он предусматривал боковое воспламенение, и оказался ненадежным. Правда "Гочкис" уже в 32-м выпустила новый патрон, но время-то уже ушло. Французский Генштаб принципиально отказался от "крупнокалиберных митральез", обе системы не были приняты, и остались лишь в опытных образцах. Но когда из Испании пришли тревожные сведения о бомбардировках городов, французское военное начальство проснулось и поняло, что одних зениток полевого калибра и крупнокалиберных пулеметов им будет недостаточно. Фирма "Гочкис" между тем, за свой счет и на свой риск, не остановила разработки. И вот уже в 37-м был готов первый вариант нового проекта 25-мм автомата. На этом этапе фирма "Шнейдер" от нее серьезно отстала.

— Все это очень познавательно, товарищ Кондаков, но мы-то с вами начали разговор несколько о другой системе.

— А я как раз и приближаюсь к ней. Так, вот, оказывается, гильза орудия АРХ появилась еще в 1933-м, на базе той самой 25 х 163 гильзы "Гочкиса" от экспортного варианта зенитной системы. Именно тогда фирма АРХ выкупает у "Гочкиса" старое оборудование по производству стволов калибра 33-мм, и линию по производству новых 25-мм гильз, и начинает разрабатывать опытные автоматические орудия под снаряды такого странного калибра 33-мм. Причем вес и мощность тех снарядов лишь чуть-чуть не дотягивают до показателей 37-мм снарядов. Кроме того, за счет короткой 140-мм гильзы и 350-ти граммового снаряда инженеры АРХ создают авиапушку с уникально низким импульсом отдачи. Обратите внимание, на фото виден довольно примитивный дульный тормоз того орудия. И все бы хорошо, но общий вес самой системы они получили более восьмидесяти килограммов, что для истребителя 1933-34 годов вроде бы многовато. Именно поэтому на "Анрио-115" не стали устанавливать пулеметы, чтоб не перегружать аппарат. Ну, а финальный гвоздь в крышку гроба вколотило уже министерство авиации. То, что одного-двух снарядов той пушки хватало для гарантированного уничтожения самолета, их почему-то не впечатлило. И эти "мэтры" потребовали, чтобы самолет мог вести огонь длинными очередями. В результате разработчик отказался от совершенствования той системы, из-за чего опытный образец и пылился четыре года на складе в Виллакубле. К тому же для АРХ это направление производства было далеко не основным. Танковые башни, танки и прочее вооружение, вот на чем они делали деньги. В общем, с 1935 года работ по данному орудию не возобновлялось…

— Мда-а… Видимо, поэтому наши разведчики и смогли выкупить эту систему по цене металлолома…

— Мда-а, интересные приключения. Так что же такого мы сейчас сможем получить из этой "страдалицы"?

— Да, вот, товарищи из Артакадемии всерьез считают, что при переходе на калибр 30-мм, подобное орудие могло бы получить в полтора раза большую скорострельность (то есть, где-то порядка 550 выстрелов в минуту). При этом масса удлиненного снаряда осталась бы в пределах 300–350 граммов. А дальность прицельного огня также могла бы возрасти с 1200 м до 1500–1800 м.

— Совершенно верно, товарищ Давыдов. Фактически, из этого проекта, можно получить "дальнобойную автоматическую авиационную снайперскую винтовку". Оружие, позволяющее скоростным самолетам начинать вести огонь от полутора километров до четырехсот-пятисот метров, а потом резко уходить на вертикаль. Ни один авиационный автомат калибра 37-мм в ближайшее время не сможет достигнуть таких показателей удельной массы залпа.

— Хм. Но разработка такой новой системы окажется крайне затратной. И не потратит ли наша страна эти деньги бессмысленно? Где гарантии? Вот, к примеру, вы, товарищи Волков и Таубин. Ваши коллективы взялись бы за год-полтора довести такое орудие до ума?

— Гм. Вопрос этот не такой уж простой, товарищ Давыдов.

— Да уж! Доводить-то чужое ведь всегда сложнее, чем свое. Да и со своим-то хлопот не оберешься.

— Кстати, наша МП-6 тоже довольно точная система, и лишь незначительно уступает заявленным параметрам этой АРХ.

— Это если по дальности. По скорострельности и массе снаряда уступает в полтора раза. А по массе минутного залпа отстает больше чем втрое…

— Да, мощность и скорострельность "француженки", безусловно, подкупают…

— Но товарищи!!! Товарищ Давыдов! Это ведь придется заново создавать целые линии!!!

— Успокойтесь, товарищ Шпитальный. По полученным нами материалам, оборудование для производства стволов, гильз и снарядов до сих пор не отправлено фирмой в утиль, и никуда пока не продано. Если же заключение вашей комиссии окажется положительным, то оборудование можно будет довольно недорого выкупить. Хотя бы за поставки самолетов. Франция сейчас готовится воевать с немцами и поставки недорогого вооружения их могут заинтересовать…

— Товарищи, вернемся к нашему исследованию, что там с результатами стрельб?

— При сравнительно невысокой отдаче, на полигоне удалось довольно кучно отстреляться даже на дальность в полтора километра. Представляете?!

— Гм. И сколько же, таких патронов сможет нести обычный самолет?

— Тот "Анрио", с которого ее демонтировали, больше сотни наверняка поднимет при одном орудии. Кстати, наши производственники утверждают, что трудоемкость производства орудия можно существенно снизить. А при ленточном питании новая система по весу выйдет легче авиапушки Шпитального, и вдобавок еще и скорострельней!

— Насколько скорострельней?

— За ШВАКами, она, конечно, не угонится, но… Но порядка четырехсот выстрелов при дальности стрельбы километр-полтора, получить вполне реально, даже без уменьшения калибра. Если вдобавок снизить отдачу дульным тормозом, то можно стрелять и еще быстрее, но эффективная дальность при этом снизится до тысячи-тысячи-двухсот метров.

— Ну, а времени-то, сколько уйдет на все это?

— При использовании готовых французских стволов и производственных линий, к лету сорокового у нас есть шанс получить уже опытную партию…

— Хм… Годится. Особенно если и коллеги авиаконструкторы не подкачают.

— Ну, что ж, спасибо товарищи. Ждите постановления, и готовьте свои предложения по организации производства. Если в Кремле это решение окончательно утвердят, то от вас сразу же потребуются толковые проекты по доработке этой системы. И конкурс будет жестким. Ну, а ответа ваших коллег из Авиапрома я сегодня обязательно добьюсь.

Сразу же после обеда в Управлении состоялось следующее совещание и как раз по вопросам проектирования и испытаний реактивных прототипов. Из отчетов руководителей бригад проектировщиков следовал малоутешительный вывод. Планеры новых аппаратов активно строятся, но до летных испытаний пока далеко. Ресурс турбинных моторов, уже выпускаемых малой серией, равнялся считанным часам. После этих докладов, Давыдов пригласил делегацию НИИ ВВС рассказать о полученном от той же гаврской группы самолетном планере. На тот момент являющимся единственным в СССР аппаратом, практически готовым к испытаниям с ТРД. Инженеры уже частично ознакомились с докладом испытателей, но выступление Шиянова и Стефановского слушали внимательно, лишь изредка вставляя свои замечания…

— Основной целью испытаний нам была определена проверка нового шасси и общей управляемости аппарата во всем диапазоне скоростей и высот…

— И обратите внимание, товарищи. С учетом ожидаемого в будущем снижения эффекта обдува оперения, общая площадь вертикальных и горизонтальных рулей была увеличена примерно на треть. Длина балок при этом уменьшена на полметра для сохранения приемлемой центровки.

— Так что, товарищ Стефановский, каково итоговое заключение испытателей?

— Пока, на основе полученных данных, можно лишь утверждать, что с мотором М-63, четырехлопастным винтом уменьшенного диаметра, и с переделанным двухкилевым П-образным оперением, самолет "Анрио-115" (испытательный код И-101) способен на устойчивые взлет и посадку на шасси с носовым колесом.

— И ведь это, товарищи, уже немало…

— А насколько эффективным оказалось это новое шасси?

— В целом, товарищ Давыдов, картина получена вполне ожидаемая, и соответствует испытаниям подобного шасси на лаборатории "Горын". Само-то шасси пока продолжает преподносить нам мелкие сюрпризы, но зато главную его проблему "шимми" нам уже практически удалось победить. Демпферы со своей задачей в целом справляются. Есть, правда, вариант еще сильнее снизить высоту этого шасси, когда мы уже полностью откажемся от толкающего винта…

— А что там с управляемостью и прочими характеристиками?

— Полные замеры скороподъемности скорости и маневренности самолета нами пока не производились, хотя избыток мощности мотора допускал их выполнение без ограничений. Ваше, товарищ Давыдов, условие по бережной эксплуатации первого и пока единственного летного образца, нами выполнено…

— Гм… Ну, что ж, товарищи, это радует. Результаты вами получены вполне приемлемые. И поскольку другой столь же удачной конструкции для испытаний "Кальмара" в полностью реактивном полете у нас пока не имеется, Управление дает вам "Зеленый Свет". Но прошу учесть, что создание из этой конструкции боевого аппарата не планируется. Главная задача испытателей и инженеров обеспечить взлет и приземление с реактивным мотором, все остальное в свой срок…

— Мы помним об этом. Хотя соблазн и велик. А что там с тем планером от 23-его "Фоккера"?

— Пока, товарищ Проскура, обнадежить вас особо не чем. Два безмоторных планера с не убираемым шасси уже заказаны у фирмы, но срок их готовности конец октября — начало ноября. Раньше, увы, никак… Полностью убираемое шасси ожидается и вовсе к зиме…

— Ничего-ничего! С вот этим переделанным "французом" мы все равно сможем начать наземные испытания, рулежки и пробежки уже в октябре. А значит, до конца года имеются хорошие шансы на реактивный полет. Если, конечно, товарищи испытатели нас подержат.

— Что скажете, товарищ Шиянов?

— Да что ж тут скажешь! Будем стараться.

— Признайтесь голубчик, после "Горына" все же страшновато вам всего на одном реактивном моторе лететь?

— С учетом частых отказов опытных "Кальмаров" риск, безусловно, серьезный… Если помните, Георгий Федорович, наш с вами "вдохновитель" в своем трактате особо заострял внимание на готовности эвакуационной катапульты уже к этапу первых летных испытаний?

— Ну, нет у нас пока "летающего кресла", Георгий Михалыч! Знаю, что плохо, но не получается у товарищей ракетчиков! Вот поэтому мы и просим руководство Управления выделить для испытаний место вблизи какого-нибудь большого и спокойного озера. Чтобы уж если рухнуть, то в воду. Да так чтоб бригада водолазов всегда наготове была…

— В таком случае, Ладогу, Онегу и Байкал мы рассматривать не будем, шторма там бывают нешуточные, да и глухомань жуткая. Может Ильмень или Селигер?

— Может быть, даже и река нам подойдет. Если спокойная, и широкая.

— Хорошо, товарищи, мы подумаем как это лучше сделать. А вы пока продолжайте "ваять" и "мучить" ваших подопытных. Главное чтобы было что испытывать, а уж место всегда отыщется…

Шумная толпа энтузиастов реактивной авиации покинула большой кабинет. После нескольких минут споров с конструкторами, машина увезла двоих испытателей обратно в Подлипки.

Жизнь в плену потекла довольно спокойно. Репортеры "Фелькише Беобахтер" наконец перестали клацать перед носом своими "лейками", и нагло требовать от пленного "покаяния блудного фольксдойче". После крикливой суеты армейского госпиталя, пары тревожных дней проведенных в тихой мрачной камере без окон, и долгих бессмысленных монологов "хозяев", пытающихся превратить это одностороннее общение в полноценный допрос, наступил период странной "полусвободы". На окнах все еще были решетки, но режим стал уже практически санаторным. Спи, сколько влезет, из офицерской столовой горнострелковой школы еду приносят трижды в день. Даже гулять разрешили, правда, под конвоем. Вся охрана была из тех же горнострелков, что Павлу слегка удивляло. Видимо, "хозяева" не сильно опасались побега, надеясь на удаленность от цивилизации этого "узилища". Более-менее серьезные ограничения касались контактов с аборигенами, но Павла пока и сама не стремилась заводить знакомства. Да и некуда было спешить, ведь активная фаза сотрудничества должна была начаться только после полной оккупации Польши. За окном высились отроги альпийского хребта. В случайных обмолвках охраны звучали такие названия как Дахтшайн и Аннаберг, но Павла раньше не слышала о таких населенных пунктах. И все же без особых на то причин в душе разведчика медленно крепла уверенность, что они где-то в Австрии, а не в Татрах, и не в Баварии…

"Как там сказал Шерлок в Швейцарии — "мне кажется, что я прожил эту жизнь не напрасно…". И еще он там что-то про чистоту лондонского смога добавил. Мдя-я… Ну, а я-то чего добилась? Если брать только личные достижения, то совсем не многого. Где-то с десятку Геринговских ассов Фортуну подвинула, и роту "юберменшей" из Вермахта отправила по госпиталям и погостам. А это даже на "океанскую микрокаплю", пожалуй, что, с натяжкой будет. И все же что-то меняется вокруг… Октябрь вон уж близится, а Германа все нет. В том смысле, что до сих пор фашики в Варшаве буксуют. Да и наши там, вроде бы, с добровольцами нормально состыковались. В общем, где-то недели две у них задержка, скоро пора им к акушеру на осмотр топать… Эх, спасибо подполковнику за газеты, а то я от безделья скоро на стенку полезу. Гм… Что-то я того, загрустила. К очередному "мариарти" мне вроде бы еще не завтра, так что, выше нос товарищ шпионка!".

В соседних с комнатой молчаливого пленного апартаментах, поселились два унтер-офицера, Флегматичный верзила Герхард Загдорф, и немного суетливый крепыш Отто Крюгер. Выйти в коридор можно было только через их комнату. Сами конвоиры пленному не докучали, ограничиваясь короткими приглашениями к столу и "не хотите ли прогуляться герр Пешке". Поначалу Павлу сильно удивляло, что про нее здесь известно "каждой собаке", но вскоре наступило привыкание. Вчера возобновились визиты. Прилетевший подполковник Пиккенброк, забрал несколько новых рисунков с ракетами, намекнул своему "гостю" на скорую смену места пребывания, и разрешил более частые прогулки на свежем воздухе. А места тут были сказочные… Альпийские предгорья даже в конце сентября поражали яркостью цветовых оттенков. Накинув легкий плащ поверх американского кителя, Павла с удовольствием гуляла, слыша за спиной негромкие разговоры и смешки своих конвоиров. Иногда пленному вежливо указывали, мол, дальше идти не надо. "Давайте обойдем слева, герр Пешке", и молчаливый "гость", покладисто кивнув, искал новое направление прогулки. В нескольких километрах от их поселка находился второй тренировочный лагерь. По-видимому, там тоже готовили каких-то горных стрелков. И Павла от безделья тренировала мозг, пытаясь рассчитать численность и уклон обучаемых…

"Вон там у них стрельбище. Угу. А вон на той стенке скалолазов гоняют. Несколько подъемников понятное дело для лыжной подготовки. А вот зачем вон там в долине учебный аэродром у них, вот это загадка. Летают часто, значит не только для связи и доставки грузов используют. Гм. И ведь явно не один батальон они тут пестуют. Эх, жаль нельзя мне в биноклю у них тут все зазырить!".

Однажды во время такого "выгуливания" повстречали на проселке марширующую со стороны подъемника небольшую колонну с лыжами на плечах. Все трое сошли с дороги, пропуская лыжников. Взгляд Павлы без особого интереса прошелся по лицам и экипировке горнострелков, и непреднамеренно зацепился за широкое славянское лицо с хитро прищуренными светлыми глазами. В этот момент один из шедших впереди лыжников споткнулся, подавив вскрик "Щоб тебе, курва!". Громкий немецкий окрик фельдфебеля "Встать! Держать строй!", тут же взбодрил подчиненных. А интерес Павлы к "соседям" с этого момента резко усилился. Мозг бывшего парторга пытался выцепить из глубин памяти обрывки информации об украинских частях авбера и СС, но вспоминалось плохо. Больше таких встреч не было. За то, после одной из прогулок, впечатления Павлы обогатились на гимнастической площадке. Наблюдая, как две пары бойцов отрабатывают приемы рукопашного боя, Павла непроизвольно громко хмыкнула, что было тут же замечено преподавателем в чине майора. Раздражение тренера-офицера резко прозвучало в его вопросе…

— А что это вас так развеселило, герр гауптман?! Вам еще не надоело тут прогуливаться зрителем? Составьте компанию моим парням, и покажите как нужно, если, конечно умеете и не боитесь!

Этот вопрос, вызвал у разведчика улыбку, и диковинный американский китель быстро соскочил с плеч, и повис на турнике. Павла почувствовала в голове какую-то пустоту и бесшабашность.

"А что, пора бы мне и размяться. Тем более, что, по всей видимости, скоро я покину этот райский уголок, так и не оценив его оздоровительного воздействия. Грех упускать такой случай…".

С другого края этого собранного из гимнастических матов "эрзац-татами" появился молодой шатен с напряженным лицом. Павла кивнула ему, и получила ответный кивок. Майор скомандовал начало схватки, но переходить в атаку никто из поединщиков не спешил. Оба присматривались к своему сопернику, а Павла еще и привыкала к довольно мягкому покрытию. Схватка проходила вяло. Павла имитировала атаку, но настоящих ударов не наносила. Парень, видимо, наслышанный о предыдущих подвигах "гостя", тоже осторожничал, и ломиться вперед не спешил…

— Клаус! Достаточно этих твоих танцев! Пусть лучше наш "гость" разомнется с Йоганном..

— Прошу вас. Герр Пешке.

Энергичный кивок заменил ответ, крупный светловолосый парень занял место предшественника, и новый танец начался.

"А вот с этим монстром будет непросто. Гм… Эти "гладиаторы" ведь его взаправду уважают. Да и по виду натуральный хищник. И не тупой. Хоть и пытается давить взглядом, но глаза у него умные. Мдя-я. Ну, ничего-ничего. Может, конечно, я и хорохорюсь, но в былые годы я и не таких лбов заламывала. Главное первый натиск его выдержать. А уж потом я каким-нибудь домкратом, да нагну его в "позу кающегося гермафродита"…".

За спиной в гомоне болельщиков Павла расслышала упоминания о себе. Отвлекаться было опасно, но реплики были уж очень интересными.

— Ты, погляди! Неужели сам Пешке вышел с Йоганном размяться?!

— Парни, а чего этот Пешке такой ленивый? Я уж думал, он тут по ковру метеором носиться будет.

— Ты прав Вольф, какой-то он заторможенный. Даже не верится, что это тот самый Пешке, о подвигах которого, идет молва. Говорили, что он Берти в три удара уделал.

— Друзья не спешите с выводами, он пока все делает правильно.

— Герр лейтенант, а правда, что Пешке в драке становится берсерком?

— Насчет берсерка не знаю. По всей видимости, он принял ребят Альберта за ликвидаторов, и от этого озверел. Маркус писал мне из госпиталя, что тогда они его чудом завалили. Даже без оружия он может быть очень опасен.

Схватка продолжалась. Легкой победы Павла не ждала, но время шло, и ей стало казаться, что положить противника вообще не удастся. Вот он ушел от подсечки, и попытался захватить рукав белой нательной рубахи. Не вышло. Но и хлесткие удары Павлы пока не достигали цели. А собравшиеся вокруг зрители, напряженно гудели, обсуждая шансы соперников.

"Вот уж повезло мне сегодня. Да-а… Это тебе Павлуша не Ромкой Булановым землю тромбовать. Парень-то явно знает, и уличный бой, и дзю-дзюцу, и еще много всякого разного. А какие комбинации приемов выдает, закачаешься. Пока только за счет неожиданных связок и держусь. Но, видать, пора мне уже науку капитана Огиты в полную силу применять. А то скоро он паровым катком в атаку полезет, и вот тогда мне хана и наступит…".

Павла дождалась очередной изучающей атаки немца, и неожиданно для противника вместо приема на блоки провалилась в ближний бой, и провела длинную серию, подсмотренную у японского капитана. Йоганн хоть и удивился, почти успел достать своими мощными ударами голову противника. Павлу спасла скорость. Под прикрытием урагана ударов в корпус и голову, удалось провести несколько хитрых подсечек, и шкафообразный тевтонец рухнул на ковер, левая рука его оказалась вывернутой в захвате…

— Стоп! Достаточно герр Пешке!

— Вставай Йоганн. Ты как там?

— Все хорошо, герр майор. Я могу продолжать…

— Иди отдыхай. И вы герр Пешке, отдохните. Благодарю вас за демонстрацию хорошего примера атаки. После обеда за вами пришлют сопровождающего.

Павла хотела задать вопрос, но вспомнив о обете молчания, только пожала плечами, и двинулась через толпу к своему кителю. Гомон растревоженных схваткой зрителей сопровождал ее на всем пути к коттеджу…

— Я же вам говорил, а вы мне не верили!

— Да, парни, этот Пешке не так уж прост. Явно он учился где-то на Востоке.

— Ерунда! Йоганн сломал бы его как куклу во втором раунде!

— Заткнись, Гальске, Пешке тоже не все нам тут показал.

— Брось Отто, какой-то фольксдойче все же не справится в бою с настоящим немцем!

— Много ты в этом понимаешь! Ты-то сам, сколько боев выиграл?!

— А причем тут я? Мы же в целом говорим о немцах и поляках…

— Пешке не поляк, говорили, что его мать из Силезии…

— Да-а, не хотел бы я с таким берсерком в бою встречаться.

— Да не берсерк он. Дрался расчетливо. Кстати, Рюдель вон тоже струсил с ним в небе разбираться…

— А кто это вам разрешил закончить занятия?! Пример настоящей схватки вы видели, вот и покажите, как он вами усвоен. Гальске и Рамков на ковер!

— Слушаюсь, герр майор….

Павла не особо прислушивалась к этим спорам и дифирамбам. Главным для нее было то что этот ее отдых вскоре закончится. С удовольствием вздохнув горный воздух, разведчик скрылся в доме…

Четвертый день в штабе бригады творился сумасшедший дом. Помещение дежурного все больше напоминало проходной двор. И если временное присутствие сразу двух бригадных штабов ВВС, Скоморохи еще как-то могли выдержать, то постоянное мельтешение тут же соседей из транспортной авиации и десанта, порой доводило командование авиабазы до белого каления. Телефонные линии раскалились от постоянных звонков, посыльные сбились с ног. Все это безобразие уже на второй день после приказа Ворошилова перестало называться Большими Военными сборами, и со вчерашнего дня наконец-то превратилось в "освободительный поход для защиты братских славянских народов". Вот только начальству 69-й бригады от этого легче не становилось. Плановая учеба трех авиаполков практически прекратилась, а часть авиатехники вместе с пилотами и техническим составом, в тревоге о будущем, переселились на наспех подготовленные полевые площадки. Даже находящиеся в некотором отдалении учебные аэродромы Житомирского Центра приняли на время новых постояльцев. А в штабе бригады все так же стремительно появлялись и снова исчезали все новые и новые командиры. И все меньше мелькало вкраплений синей парадной формы, среди изобилия комсоставовских гимнастерок цвета "хаки" с голубыми петлицами. И на напряженных лицах людей все больше просвечивало понимание, что это не просто учения и не просто какой-то там поход. Четвертый день уже шла война. Война пока практически бескровная для советских авиаторов. Шесть севших на вынужденную самолетов, и всего один "чиж" разбитый при грубой посадке на ВПП, пока никак не тянули на настоящие боевые потери. Но беспокойное ожидание новых потерь все не покидало озабоченных срочными делами лиц командиров. А воздушных схваток все не было…

Очередная группа транспортных Г-2 после взлета быстро скрылись за зеленым горизонтом Житомирской зелени вместе со своим прикрытием из одной эскадрильи 23-го ИАП. Полковник Петровский, сделал пару звонков в округ, надел реглан, и чуть расправил плечи. Штабное начальство пока не баловало его истребительное соединение слишком уж частыми приказами на вылет. И раз уж из штаба получен редкий и очень строгий приказ на тщательную разведку польских аэродромов, а все три полка бригады и без всякого приказа готовы к немедленному вылету, то уж командир-то бригады может позволить самому себе один боевой вылет. Помимо ведомого лейтенанта Глинки сегодня полковника прикрывала пара комэска Асмолова из 46-го ИАП. Такую практику "сборных звеньев" полковник завел с первого дня "Сборов". Поначалу от таких "экспресс-проверок" доставалось многим, но вскоре разносы за расхлябанность и небрежение стали редкостью. Полковник каждый раз поочередно выбирал себе эскорт из другого полка для тренировки взаимодействия, и притом старался в своем выборе не повторяться. И подчиненные платили за это командиру бригады своим безграничным доверием. Даже спорили до хрипоты на тему "с кем там сегодня наш "Батя" слетает". Все видели, что свой родной 23-й ИАП он никому в ущерб не балует…

Миновали границу. Под крыльями истребителей проплывали поля и проселочные дороги. Слева на дороге мелькнула небольшая колонна гужевого транспорта. Звено снизилось параллельно колонне, и люди внизу в панике попрыгали с телег, видимо, ожидая налета. Петровский покачал им крыльями, и снова набрал высоту. Щелкнул тангентой, мол, всем быть внимательнее и продолжил облет территории. У небольшого польского аэродрома заметили дымящиеся на стоянке самолеты и остовы сгоревших машин. Здесь явно только что побывало Люфтваффе, и польская авиачасть не подавала признаков жизни. Вперед вышла пара Асмолова и качнула крыльями, кого-то заметили в небе. Повертев головой, командир бригады дважды щелкнул тангентой "Вижу". Довольно далеко к Западу, действительно, летела крупная группа каких-то самолетов, но шли они низко и понять, кто это было невозможно. Разведывательный вылет продолжался. Несколько раз на дорогах мелькнули колонны советской кавалерии с танками. Очередные немногочисленные десантники махали с брони пилотам. Красные флаги на паре танков висели тряпками от безветрия. Петровский, быстро поставил на пристегнутом к колену планшете с картой новые значки карандашом, и повел своего "ишака" к Юго-востоку. Еще четверть часа и задание будет выполнено, тогда можно будет развернуться в сторону дома. И снова поля, дубравы, дороги, и прячущиеся на опушках остатки польской авиации. Как раз позавчера большая группа таких же польских самолетов в сопровождении двух бригадных эскадрилий перелетела в "Мурмелон", как обозвали арендованный французами новый аэроузел. Петровский тогда лично оценил с бреющего все это "чудо природы". На стоянках диковинной французской авиабазы, помимо польских и французских по виду машин, обнаружились еще и несколько "немцев", и даже "британцев". А борта и крылья всей этой армады гордо украшали режущие голубое небо оранжевые птицы "Сражающейся Европы". Все это было позавчера. А, вот, сейчас осмотр оставшейся летной техники на польских площадках, свидетельствовал о том, что боевых летных частей на них практически не осталось…

Задание подходило к концу, и в голову Петровского полезли надоедливые мысли о Пашке, и о политучебе личного состава, навеянные недавней беседой с комиссаром Вершининым…

— Чего тебе комиссар?

— Читай, товарищ комбриг…

Полковник тогда недоверчиво прищурился, подозревая розыгрыш старого друга. А с протянутой полковым комиссаром передовицы буржуйской газеты, на Петровского глядело упрямое лицо с серьезным взглядом. И вот это лицо командир бригады узнал бы и без подписи под фотографией. Но подпись там была, правда на английском, но прочесть имя и звание было не сложно. И хотя имя было другое, но лицо полковника как-то сразу же, постарело…

— Вот тут перевод Вася… Я тут это… политинформацию готовил, вот и заказал иностранную прессу… Гм… Нам пока вылетов мало надо бы нормально политучебу налаживать…

— Мда-а…

Машинописные строки сперва расплывались перед глазами, но Василий Иванович, усилием воли заставил себя вчитаться в текст…

"Эх, и старый же я дурень! Эх, Пашка-Пашка… Шило в дупе, голова садовая! Так вот куда тебя нелегкая судьбинушка-то занесла… А, я-то все гадал, где же ты у нас теперь выплывешь…"

Петровский читал, а лицо его все больше каменело. Из статьи следовало, что этот американский парень известный в Штатах автогонщик вместе с другом, демобилизовавшись из резерва американского Авиакорпуса, поехал во Францию, а вот потом… Какая-то не до конца понятная полковнику мысль звенела в мозгу натянутой струной, пока Вершинин не отвлек его…

— Ты Вась, того… Нэ журысь, давай… Не погиб же он — в плену, вон, отдыхает. Да, может, это и не он вовсе… Может, ошибаемся мы, а?!

— Прямо сейчас поклянись мне Серега, что обо всем этом, как верблюд монгольский ты до гроба молчать будешь. И что любому в лицо плюнешь, кто тебе станет про это спрашивать и рассказывать. И запомни… Даже если мамке своей сболтнешь, ты мне больше не друг, Ильич!

— Да ты чего, Вась? Да я же…

— Верю… Не первый уже год с тобой вместе служим. Но свое слово коммуниста ты мне все-таки прямо сейчас дай.

— Иваныч я, конечно, все понимаю… У нас тут и без "Донжуана" секретов полно. И ты не просто так от него в бригаду письма те "испытательские" привозил. Я все это уже давно…

— Вот и не болтай зря, комиссар! Даешь слово коммуниста?!

— Ну, даю…

— Без "ну"…

— Ладно, Василий. Слово коммуниста. От меня это никому не уйдет. Чего делать-то будем?

— Ничего… Как тащили мы с тобой, Серега, службу, так и дальше потащим. Что рассказывали о нем, то и снова повторим.

— Вась, так он вроде того уже. В плену… Может уже всё там с ним?

— Заладил, понимаешь! "В плену", да "в плену"! Да хоть хрен в дыму! Не смей об этом трепать и все!

— Ну, а если кто другой его по такой фотографии узнает?

— Последний раз тебе, комиссар, повторяю. Плюнь тому в рожу, а за клевету на советского летчика, и за фашистскую провокацию, особистам сдай ту бестолочь. Сам сдай… Понял меня?!

— Да понял я, понял! Ну, а если немцы сами его расколют да нам же, уже как предателя и выдадут, тогда что?

— Хрен чего они расколют!!! Не такой человек Пашка! Он их с сотню раз вокруг хрена обведет и как курят безголовых отрубями накормит, пока они его там колют! А потом и вовсе сбежит нахрен от них, и нам же еще и расскажет обо всем. Ты, вот, сам про те "мессеры", что в Учебном Центре появились, и через которых мы шесть десятков пришлых считай, что розгами неделю гоняли. Вот что ты про них думаешь?

— Да купили их видать, когда пакт подписали…

— "Купили"?! Тьфу ты! Дьяка розгами лупили, и овса ему в дупу зашили! Пашкина это работа, к гадалке не ходи! От него это нам польский подарок. За всех за нас он там с шантрапой фашисткой дрался! Полтора десятка сбитых, и рейды к Герингу за шиворот, это тебе, Ильич, не хрен собачий…

— Да кто ж спорит…

— "Кто спорит". Ой, непростое у Пашки теперь задание, непростое… А мы с тобой… Проглядели мы все-таки с тобой, Сергей, этого героя. У меня-то в полку уже бы эскадрилью водил! А он, понимаешь, там за бугром за месяц капитана с низов выслужил, и семь наград заслужил. Угум… И это притом, что у себя дома он за Китай даже чахлой Звезды на грудь повесить не успел…

— А вот это ты брось, комбриг! Не пил бы он, и орден бы носил, и в комэски бы в свой срок вышел. Нечего тут все в одну кучу складывать. И ты его польские да штатовские цацки с нашими советскими наградами не ровняй!

— Ну, все теперь! Нашел, понимаешь, зануда, к чему придраться… Ты теперь еще епитимью на меня наложи! "Окормленец" ты наш бригадный…

— Ладно, проехали. Пойду я, всю злость на нас с тобой собранную, на кого другого выплесну…

— Во-во, это правильно! И ко мне того "козленка отпущения" тоже пришли. Рявкну на него разок. Глядишь, тоже отпустит. Это чтобы, значится, кровь-то наша командирская не дурнела…

— Шут ты, Вася, гороховый, а не комбриг. Вот, когда Локтионов к нам приезжал, мне ей же… ей, за тебя чуток даже стыдно стало. Как был ты у меня шпаной Тульской, так и остался. И какие ромбы тебе в петлицы не цепляй так ты все и останешься комзвена перестарком. Ну, нету в тебе настоящей генеральской основательности… Нету, хоть ты тресни!

— Иди-иди, "совесть ты наша". У меня нынче забот полон рот, еще и от тебя нотации слушать…

Та беседа оставила у полковника легкую оскомину грусти. Даже сейчас ему остро хотелось чего-нибудь сделать, но вот ничего сделать для Павла Колуна он не мог. А впереди в прицеле уже появилась взлетная полоса родных Скоморохов, умытая коротким октябрьским дождичком. И еще была работа, которая никогда не заканчивалась…

Начальник училища и по совместительству командир учебного авиаполка будущей реактивной авиации, приехав из Москвы, был ошарашен неожиданным известием. Оказывается, за время его отсутствия произошел инцидент, беспрецедентного разгильдяйства. В результате того инцидента, один из молодых инструкторов училища сейчас лежит в лазарете с тяжелыми травмами, полученными, кстати, в обстоятельствах никак не согласующихся с планом учебных мероприятий училища. После доклада начмеда училища военврача первого ранга Шостака о состоянии травмированного лейтенанта, наступила очередь выслушивать объяснения ответственного за эти "художества" заместителя. Клювообразный нос начальника хищно уставился в сторону монгольского ветерана…

— Что вы можете сказать в свое оправдание, товарищ майор?!

— Товарищ комбриг, дело не в оправданиях. Я виноват и готов понести наказание… По моему приказу в училище были начаты тренировки "принудительного покидания самолета" на толком не отлаженном тренировочном стенде. Из-за этого вчера лейтенант Васильков получил тяжелую травму при "катапультировании"… Но товарищ комбриг! Разрешите высказать, все, что я думаю по этой теме?

— У вас три минуты, майор Грицевец. Если вы меня сейчас не убедите, то я быстро найду вам замену! Мне такие заместители не нужны! Говорите, майор…

— Мы тут готовим из этих мальчишек будущих пилотов реактивных машин. Но до начала летной подготовки, настоящего понимания о риске не вырабатывается, ни у учлетов, ни у их инструкторов. А это неправильно! Когда нам читали лекцию о будущих особенностях реактивных самолетов, товарищ Еременко из ХАИ, многократно повторял нам, что из аварийных и подбитых машин, пилоты смогут выпрыгивать с парашютом только на скоростях не более шестисот километров в час. И что, сами новые самолеты будут летать до девятисот километров в час, и поэтому для них уже начаты работы по созданию катапультируемых кресел для принудительного покидания. Фотографии и чертежи нам показали, но, ни одной действующей катапульты нам не дали даже пощупать… Тут вроде бы все понятно — разработка процесс не скорый. Но в наших-то учебных планах, уже следующим летом стоят полеты ребят на реактивных учебных машинах. А прыгать с них как?! Или нам вовсе не надо об этом задумываться, в надежде на талант и настойчивость товарищей инженеров? Вот, поэтому, товарищ комбриг, вместе с другими инструкторами, я постоянно ищу способы повышения безопасности обучения наших учлетов…

— Значит, это "ради безопасности" вы приказали инструктору Василькову рисковать своей жизнью?!

— Так точно, товарищ комбриг! Именно для этого. И я сейчас попробую вам доказать, что на сегодняшний день это самый короткий путь…

"Зря, вы товарищ комбриг, так обо мне думаете! Я, конечно, мог бы ему, и приказать, но это было бы просто нечестно. А так, перед тем "прыжком" все инструкторы тянули жребий, для того, чтобы исключить эмоции. Ведь каждый из нас хотел лично первым испробовать то "кресло". Жаль только, что мне самому тот жребий не выпал. И еще очень жаль будет, если такую толковую тему всего из-за одного несчастного случая просто закроют. Но за все, что было сделано, оправдываться я перед начальством не собираюсь. Я был тут старшим, я и отвечу. Вот только уверен я, что очень скоро кому-то из ребят эти наши опыты спасут их юные жизни…".

Комбриг зашел внутрь огороженного дворика, в котором стоял тот самый злополучный тренажер, и недоверчиво хмыкнул. Кинопроектор сейчас не работал, но и так было понятно, что на белом экране перед кабиной должен был появляться вид из кабины летящего к земле сбитого самолета. Похлопав по борту макета двухместной кабины, Филин, задрав голову, осмотрел торчащие на расстоянии десяти метров высокие деревянные мачты, с натянутым между ними планерным амортизатором. Под которым, покачиваясь на ветру, сейчас болталось кресло обучаемого, закрытое с боков и сверху, обитой толстым войлоком, предохранительной алюминиевой рамой…

— И вот этой своей "детской рогаткой" вы так гордитесь? Что еще за ребячество, товарищи инструкторы?! Умнее вы ничего не придумали?

— Старший инструктор первого курса, лейтенант Симаго. Разрешите доложить товарищ комбриг?

— Докладывайте лейтенант.

— Сегодня, в нарушение запрета товарища майора, я лично опробовал этот тренажер. В трех попытках мной достигнут результат вполне приемлемый для начала обучения…

— Что?!!! Грицевец, ты сышал?! Да что же это такое?! Мне, что уже ни на день отсюда отлучаться нельзя?! Что за бардак ты тут развел! Может, вообще будет лучше заново набрать весь инструкторский состав? А, товарищи инструкторы?!

Начальство еще пару минут метало глазами искры перед вытянувшимися подчиненными, но затем успокоилось, и тут же, недоверчиво потребовало демонстрации. Глядя на Симаго, снова усаживающегося в подтянутое обратно к "кабине" катапультное кресло, Грицевец тяжело вздохнул. Сейчас все должно было решиться. Если Сергей сейчас получит, хотя бы малейший ушиб, Филин вставит им всем по первое число, но самое обидное, что о тренажере можно будет забыть…

В задней кабине инструктора в этот раз сидел начтех училища, военинженер Кобзарь. Прозвучала короткая команда. Щелчка открытия замка никто не расслышал. А когда кресло с пилотом пулей вылетело из кабины и несколько долгих минут танцевало, стабилизированное подтягивающим его обратно к самолету тросом, среди общей тишины звучали только "изумленные междометия" комбрига. Стоящие за его спиной командиры ВВС почти синхронно с облегчением выдохнули. А еще через пару минут, лейтенант Симаго строевым шагом подошел к нему для доклада…

Филин не зря до назначения в училище был одним из лучших начальников НИИ ВВС. Этого показа ему хватило, чтобы быстро оценить преимущества нового тренажера. Неизвестно, когда там расщедрится московское начальство на настоящие катапульты, но вот такая подготовка совершенно точно прививала будущим реактивным пилотам полезный навык выживания…

Но этот нервный день не закончился на столь счастливой ноте, потому что еще одна ситуация потребовала не менее мудрого начальственного решения. После обеда группа из тридцати командиров внезапно для себя оказалась в роли ценителей прекрасного. Это знакомый многим по согласованию учебных киноматериалов режиссер Гольдштейн привез им на "дегустацию" новый кинофильм. И ладно бы этот "шедевр" был одним из заказанных ранее учебных кинофильмов, но все оказалось значительно сложнее. Правда, выяснилось все это уже через полтора часа волнующего кинопоказа…

В кинозале зажегся свет, но напряжение читалось на лицах зрителей. Фильм всем очень понравился, но заявление режиссера, заставляло задуматься, и последовали вопросы…

— Товарищ режиссер, а почему вы перед показом не сообщили нам, что этот фильм не утвержден в Москве к прокату?

— Потому, товарищ Филин, что в этом случае вы могли вообще отказаться от его просмотра. А теперь я рассчитываю хотя бы получить ваш вердикт и пожелания…

— Гм. Тогда хотя бы расскажите, на основании чего третью серию "Соколов" не пускают в прокат?

— Вы же видели, с кем дрались в Испании наши советские добровольцы… И вы наверняка уже знаете, какие инструкции сейчас выдают по поводу всего, что связано с Германией после заключенного больше месяца назад "Пакта о ненападении". Вот вам и ответ — фильм оказался не ко времени. Еще полгода назад бы он пошел во всесоюзный прокат, как и первые две части…

— Мда, ситуация. Фильм-то правильный, а товарищи? Или кто-то считает иначе? Евгений Васильевич, ваше мнение, как комиссара училища…

— Если, как комиссара, то фильм нельзя пускать в прокат. Дело даже не в жестоких сценах про то, как франкисты живого советского летчика топором рубили. Там-то хоть главные ужасы за кадром остались. Дело не в этом… Вспомните товарищи. Мы ведь все понимаем, что заключенный недавно "Пакт" с Германией, заключен не просто так. Советская дипломатия связала этим документом руки буржуазным агрессорам. Франция и Британия, судя по газетным статьям, спят и видят, как бы столкнуть нас с Германией лбами. И значит, что? Правильно! Это значит, что этот фильм станет провокацией, способной разрушить международные усилия нашей страны, и стать причиной нарушения Германией договора…

— Да-а. Под таким градусом пикирования, советские зрители этот фильм не скоро увидят…

— Товарищ комбриг, а что если временно сделать его не художественным, а как раз учебным…

— То есть, вы майор, предлагаете, показывать его только в ВВС РККА?

— Даже не просто в ВВС, а как раз в особых частях вроде нашей. В Учебных Центрах, в школах воздушного боя и на курсах переподготовки командиров звеньев.

В этот момент со стороны расположенной слева от окна киномеханика массивной вентиляционной решетки, раздался негромкий мальчишечий возглас "Ура-а! Нам покажут!". На секунду опешившие инструктора-воспитатели, быстро сориентировавшись в ситуации, тут же кинулись ловить "малолетних шпионов"…

— А ну стоять! Я кому сказал!

— Та-ак. Вот, значит, кто у нас тут вместо уборки территории шпионит за своими командирами? Воспитанник Гандыба, и воспитанник Орловский?

— Мы, товарищ майор.

— Вам мало одного наряда, мечтаете о гауптвахте?

— Никак нет, товарищ майор.

— Погодите, майор Грицевец. Оба немедленно подошли ко мне!

— Товарищ комбриг, по вашему приказанию…

— Ну ка, живо рассказывайте, что вы тут успели вызнать!

— Мы тут эта… Вроде того, мы с Лехой просто хотели новый фильм заценить…

— Угу…

— Комиссар, эти двое по твоей части. У меня на эту парочку уже стопка докладов на столе лежит. Можем просто обоих отчислить, и перевести в Сибирь. Если, конечно, не сумеешь найти к ним подход…

— А ну, кругом "орелики", и за мной в ленинскую комнату шагом марш…

— Товарищ комбриг, разрешите доложить возможное решение этой проблемы?

— Опять это вы, Симаго?! Погоди комиссар. Ну и какое вы предлагаете решение, лейтенант?

— Я только уточню один момент, товарищ комбриг. И сразу вам отвечу.

— Уточняйте.

Сергей серьезным взглядом оглядел съежившихся в предвкушении командного воздействия нарушителей, и задал менее всего ожидаемый ими вопрос. Но оба на него ответили без раздумий…

— Как вам, ребята, просмотренный фильм, понравился?

— Так точно, товарищ лейтенант!

— Так точно! Правда мы не с начала его глядели…

— А с самого начала поглядеть его хотите?

— Даже на губу для этого пойдем, товарищ лейтенант.

— И ни разу не пикнем. Да мы за это готовы целый месяц плац подметать!

— Точно!

Отвернувшись от нарушителей, Сергей встретился с глазами начальства. Рядом с Филиным лицо Грицевца медленно расплывалось в улыбке. Он уже понял. Но Филин требовательно изогнул свою бровь.

— Товарищ комбриг, пусть эти "разведчики" расскажут остальным воспитанникам об этом фильме. И заодно донесут ваш приказ, что увидят его через пару недель, только те, из воспитанников, у кого с завтрашнего дня не будет ни одной тройки по учебе. И кто не будет иметь дисциплинарных взысканий. А чтобы среди них хитрецов не было, все кто за это время попадет в лазарет, для допуска к просмотру будут обязаны пересдать все пропущенное…

— Гм. Комиссар, как тебе это решение?

— Звучит необычно, товарищ комбриг. Но если за две недели ребятишки действительно серьезно подтянут учебу и дисциплину, то училище точно от этого не пострадает. И насчет самого учебного просмотра идея тоже хорошая. Думаю, выйдет из этого воспитательный эффект.

— Значит, принимаем это "непедагогичное" решение. Симаго, отведите ребят в расположение, а потом зайдите ко мне.

— Слушаюсь, товарищ комбриг! Гандыба, Орловский, за мной шагом марш…

К слову сказать, через две недели приехавший вместо Гольдштейна Чибисов, два дня подряд показывал кино, поделенным на смены воспитанникам. От комиссара училища он узнал, что отстающих, недопущеных до просмотра не оказалось. А сам Володя, выйдя из будки киномеханика в проход у стены, внимательно отслеживал реакцию учлетов на очередную серию киноэпопеи. Когда японские и фашистские пилоты с улыбкой на губах расстреливали колонны беженцев, и бомбили мирные города и деревни, Чибисову даже показалось, что еще чуть-чуть и в экран полетят камни из рогаток и другие предметы. Возмущению мальчишек не было предела.

А когда, после кино, шумно обсуждающие фильм ребята, уходили за своими воспитателями, главный оператор "Звезды", почему-то вдруг уверился, что и этот фильм еще появится во всесоюзном прокате…

Вильгельм потянулся и встал из-за стола. Работа казалась ему сегодня бесконечной. Гауптштурмфюрер прислушался к своим ощущениям, и недоверчиво хмыкнул… Судя по всему, с утра у его старой болячки был выходной. Хотелось бы ему порадоваться, но слишком уж хорошо он знал коварство своего давнего недуга. Только позволь себе чуть-чуть расслабиться, и вскоре будешь за это жестоко наказан. Вильгельм сделал несколько разминочных движений, помассировал шею ладонями, и снова вернулся за стол. Дел было много, но сегодня ему остро захотелось закончить работу пораньше, чтобы успеть собраться в дорогу. Мелькнула даже мысль, а не сходить ли с женой в какой-нибудь ресторан перед самым отъездом. Конечно, накопление денег не терпит даже эпизодических послаблений, но ведь, и отдыхать тоже необходимо. А тот вожделенный маленький альпийский отель еще столь далек, что забывая о своем здоровье, можно просто не дожить до воплощения этой мечты. И тут, затрещал зуммер, и телефонная трубка голосом шефа, моментально испарила из его души остатки мечтаний…

— Вилли, передайте все текущие дела Дитриху, вы нужны мне. У меня для вас есть срочное и непростое дело.

— Но, штурбанфюрер! У меня на сегодня слишком много дел по Судетам. Кроме того, мне вечером выезжать в Килль на инспекцию, объекта "Шторм". Уже утром я должен быть на верфи…

— Все это может подождать, Вилли. Зайдите ко мне прямо сейчас.

— Слушаюсь, штурбанфюрер…

Войдя в кабинет шефа, Вильгельм, щелкнул каблуками и, заметив, ответный кивок, присел к столу.

— Дружище, на вашем усталом лице крупными рунами проступает недоумение.

— Вы правы, я теряюсь в догадках, о причинах такой спешки.

— Смотрите сюда. Припоминаете вот это досье, Вилли? Да-да, то самое, что я в конце августа передавал ребятам Фишера…

— Хм. Да, знакомый номер… И я вижу, всего за месяц досье здорово распухло. Неужели же парни Герберта сумели накопать по тем американцам во Франции хоть что-то достойное вашего внимания?

— Представьте себе, дружище, большинство новых материалов по данной теме вообще не наши. Вот это получено нами от Пиккенброка из Абвера…

— Если вы решили меня удивить, то вам это вполне удалось.

— Ваше удивление смотрится довольно забавно, Вилли. Но, я хорошо вижу по вашим глазам, что как профессионал, вы уже начали просчитывать ситуацию. Ну ка, продемонстрируйте мне вашу испытанную интуицию, и попытайтесь предположить причины сегодняшней спешки.

Вильгельм задумчиво помассировал виски, и через полминуты твердо вернул свой взгляд шефу.

— Хм. Из досье я отлично помню намеки на польское происхождение обоих американцев (правда отец одного из них немец). Еще там было несколько упоминаний технических работ и планов этих юношей по разработке ракетных ускорителей для достижения мирового рекорда. Поскольку материалы досье дополнены Абвером-I, я могу предположить, что один или оба фигуранта отметились успехами в создании и использовании своих ракетных прожектов где-то в Европе. Вероятнее всего речь может идти о Польской кампании. Тем более, что примерно пару недель назад по управлению ходили невнятные слухи о наличии боевых ракет у Рыдз-Смиглы в районе Модлина. Ммм. Ну, и наконец, раз дело попадает ко мне, значит, один из или сразу оба американца вместе со своими ракетами уже в нашем плену, и сейчас вероятно решается вопрос об их использовании на благо Рейха… Штурбанфюрер, будь у меня чуть побольше времени, тогда и ответ на ваш урок мог бы быть полнее.

— Браво! Брависсимо, Вилли! Все пули в цель. Если не считать того, что ракет захватить не удалось. Но ваш талант и богатый опыт снова вас не подвели. Не зря уже столько лет вы занимаетесь этим направлением. С вашими-то мозгами, дружище, вы нигде не пропадете. Даже в тюремной камере под опекой нашего общего друга Бергмана из II-го управления.

— Благодарю вас штурбанфюрер. Я очень надеюсь, что до последнего дело не дойдет. Неужели уровень риска в этой операции столь высок, что вы решили этим намеком напомнить мне о секретности?

— Риск в нашей работе всегда есть, дружище. Но тут мы его делим с Абвером, а это само по себе рискованно. Представьте себе, эти солдафоны, даже во время операции по поимке Пешке не сумели сработать ювелирно. Потеряли больше половины своей группы, и спаслись чудом, только благодаря глупой ярости самого Пешке, и прикрытию наших ребят из группы, подготовленной "сорви-головой" Науйоксом…

— А сейчас, где этот Пешке?

— Вчера он прибыл из Дахтшайна, и пока сидит под охраной на нашей конспиративной квартире в Агусбурге. Но, надолго ли Абвер расщедрился, неизвестно. В итоге нам придется его им вернуть. Вот поэтому наш шеф решил вытянуть из этой ситуации по максимуму, ведь Пешке вхож в армейские и политические круги САСШ и Франции. Да, тут много интересных вариантов всплывает. Но пока это лишь желания шефа, и серьезно рисковать он не хочет. Так что, дорогой Вилли…

— Килль откладывается?

— И ваши Судетские дела тоже. Как видите, появились более срочные вопросы. С Польшей мы уже разобрались, но с захватом, хотя бы одной действующей польской ракеты, нашим "серым викингам" не повезло. А, значит, вам предстоит блеснуть своими талантами в Баварии.

— А почему все-таки Аугсбург?

— Ну, во-первых, как вы должны помнить, там имеются лаборатории Баварского технического университета, ведь до Мюнхена всего ничего. А во-вторых… Вы ведь отлично понимаете, что подпустить такого лиса, как Пешке к ракетным секретам Хейнкеля и Вальтера было бы вершиной глупости. Ну, а у вашего тезки Мессершмитта помимо заводского сдаточного аэродрома в Аугсбурге имеется небольшая площадка для тренировочных полетов испытателей. Рядом расположено стрельбище артиллерийского полка. Там еще есть ремонтные мастерские, и ваша задача за день-другой превратить эту дыру в подобие "секретного испытательного центра". Просто закажите для этого Пешке пороховых ускорителей взлета на заводе Бахема, и отправьте туда же нескольких авторов тупиковых технических заявок вместе с незначительным количеством оборудования и материалов. Генерал Мильх из RLM не должен нам в этом отказать. И вот в том "заповеднике" пусть Пешке и резвится. Кстати, на имя Мессершмитта, Пешке точно клюнет, а начавший на Аугсбургском заводе свой проект Липпиш из DFS присмотрит за результатами работ самого Пешке. Разумеется, открыто пускать в этот "центр" Липпиша, мы пока не планируем…

— Хм. Штурбанфюрер. Задание в целом, понятно. Часа два потребуется на краткое изучение новых материалов из досье. Я могу приступать?

— Не торопитесь гауптшурмфюрер. Есть несколько важных нюансов. Взгляните ка еще вот на эти фото…

С первой фотографии на Вильгельма иронично смотрело красивое женское лицо, подпись на обороте сообщала, что запечатлена на фото, мадам Гальван из "Чикаго Дейли Ньюс". На второй фотографии было испуганное лицо молодой девушки, почти девочки. Подписи на втором фото не было. Гадать не имело смысла, и Вильгельм деловито переспросил…

— Его любовницы?

— Судя по вот этой статье в Чикагской газете, написанной об этом Пешке-Моровском, ловелас он изрядный. И якобы младшую из этих девиц он "сорвал" еще когда раненым выбирался из нашего тыла в польской Померании. Но на допросах обе дамы утверждали, что та статья лишь художественный вымысел, а сам Пешке, ни на одну из них даже не взглянул, как на объект достойный приложения его усилий.

— Гм. Если планировалось его ими шантажировать, то вряд ли из этого выйдет что-нибудь путное.

— Все было бы столь просто, дружище, если бы мадам Гальван не проговорилась как-то во Львове нашему венгерскому агенту "Цапле", что она знавала год с лишним назад одного очень похожего на Пешке внешне человека. Причем, познакомилась с ним журналистка в Китае среди русских добровольцев, и даже имела непродолжительный роман. Вот только она почему-то асолютно уверена, что это был не Пешке. В общем, история запутывается…

— Я бы сказал, что история превращается в какую-то бульварную новеллу.

— Тем интереснее вам будет распутать весь этот клубок, мой дорогой Вилли. Предварительного доклада я жду от вас через три дня, когда вы переведете Пешке в тот "секретный центр" под Аугсбургом.

— Штурбанфюрер. Разрешите идти.

— Да-да. Кстати не забудьте забрать обеих девиц в "санаторном коттедже" Бергмана, вам с ними еще работать.

— Не забуду, штурбанфюрер.

— Удачи вам, Вилли…

Вильгельм задумчиво покинул кабинет своего патрона, зажав досье под мышкой. Теперь нужно было срочно отловить Дитриха, чтобы передать ему текущие дела, и вплотную заняться новой интересной историей. Для похода с женой в ресторан сегодняшний день явно не годился…

Энергичный взлет, и оперенная пламенем двухвостая машина, быстро исчезает из глаз наземных наблюдателей. Под крики зрителей, самолет стремительно проскальзывает между огромных облачных айсбергов и снова исчезает за белой пеленой. Через несколько минут машина возвращается на полосу, и со свистом садится на бетонные плиты. Снова взлет, и самолет свечой поднимается вверх на высоту трех километров. Но вот огонь из сопла гаснет, аппарат валится на нос, и встревоженный гомон стартовой команды врывается в повисшую тишину. В небо уходят три зеленые ракеты — сигнал на немедленную посадку испытателю. От диспетчерской вышки уже несется красная пожарная машина. Напряжение беззвучно нарастает, но рыскающий в безмоторном пикировании прототип, вдруг ускоряется. Секунда и от его хвоста снова валит дым, сменяющийся ровным огненным факелом. Запустившая свой реактивный мотор крылатая машина уверенно заходит на посадку, но люди внизу все еще встревожены. Шасси снова касается бетона, закрылки выпущены. Факел между хвостовых балок гаснет, и скрип тормозов венчает этот волнующий момент. К аппарату несется толпа людей. Стефановского вынимают из кабины и качают. Вверх летят шапки. К группе высоких гостей подбегает с докладом начальник аэродрома с петлицами старшего лейтенанта госбезопасности, но нарком резко прерывает доклад…

— Что с самолетом?! Почему во втором полете двигатель выключался?!

— Товарищ народный комиссар, испытатель доложил, что на наборе высоты он в кабине услышал странный стучащий шум, приборы показали резкое увеличение температуры. Тогда испытатель решил выключить мотор во избежание пожара. Когда же самолет развернулся в сторону полосы, летчик решил попробовать запустить двигатель, и у него получилось. Посадка прошла успешно…

— Товарищ Берия, позовите летчика сюда к нам, пусть расскажет о происшествии…

— Слушаюсь, товарищ Сталин. Старший лейтенант, срочно привезите к нам испытателя.

— Есть привезти испытателя!

Сталин снял фуражку и провел ладонью по волосам. Октябрьское солнце словно подмигивало сквозь частые кучевые облака, намекая на кратковременность летной погоды…

— А почему этот самолет назвали "Посейдоном"?

— Изображение самолета в плане напоминает трезубец, товарищ Сталин. Трезубцем дрались римские гладиаторы, греческий бог Посейдон и римский бог Нептун.

— Трезубец, товарищ Давыдов, если не ошибаюсь, это еще и символ украинского национализма…

— Товарищ Сталин. У Трезубца много вариантов символического значения, и, по-моему, не стоит насовсем отдавать националистам этот древний и красивый символ…

— Пожалуй, вы правы, не стоит.

В этот момент из открытой дверцы подъехавшего "ЗИСа" появился испытатель, и быстро подошел к начальству. Не дожидаясь официального доклада, Вождь первым поинтересовался…

— Товарищ Стефановский, а что вы нам можете рассказать об этом вашем "Посейдоне", и почему вы выключали мотор во время полета?

— Товарищ Сталин. Мотор я выключил, когда по ряду признаков понял, что может начаться пожар. На "Горыне" такое уже случалось в полетах с опытными "Кальмарами". Думаю, уже сегодня товарищи инженеры расскажут нам, в чем там на самом деле проблема. Но главная задача испытателя в таких вот вылетах, сохранить самолет и вернуть его для дальнейшего изучения на землю. Эту задачу я выполнил — самолет остался цел, и смог вернуться на аэродром. Что касается моей оценки самолета, то как испытатель, я могу лишь отметить, что машина быстро набирает скорость, и должна иметь хорошую скороподъемность. С устойчивостью и горизонтальной управляемостью работы еще предстоит много. Шасси работает хорошо. И на разбеге, и на пробеге, из-за носового колеса обзор очень хороший и раскачки почти нет. Но, на мой взгляд, серьезные выводы по самолету делать еще слишком рано…

— А как вы считаете, немецкие "мессершмитты" смогут на равных драться с вот такими самолетами?

— Те "мессеры", которых мы получили из Польши, на виражах, наверное, не уступят "Посейдону", но вот по скорости и вертикальному маневру догнать его они уже не смогут. Горизонтальная скорость "Посейдона" с убранными колесами уже сейчас превышает шестьсот. И это с учетом плохо закапотированных створок опытного шасси. Получим шасси из Голландии, наверняка отыграем еще полсотни километров. А с учетом перспектив получить усовершенствованные серийные "кальмары", я уверен, "посейдоны" разгонятся и быстрее семисот километров. Могу предположить, что уже через год, в случае нападения на нашу страну, Люфтваффе сами окажутся в затруднительном положении. Во всяком случае, закрыть нашей авиации небо они не смогут…

— Спасибо вам, товарищ Стефановский, за ваш интересный рассказ о самолете. Вы можете возвращаться к инженерам, и продолжать вашу работу. Всего вам доброго.

— Всего доброго, товарищ Сталин. Товарищи.

Пока генсек чуть в стороне отдавал какие-то указания секретарю, споры в группе гостей вспыхивали несколько раз. Ворошилов считал, что уже можно и нужно начинать серийное производство реактивных самолетов. Пока враги не успели первыми. Берия и Молотов уговаривали его не торопиться. Ведь на подходе было еще несколько прототипов других схем, первые полеты которых были запланированы на ноябрь-декабрь этого года. Наконец Вождь вернулся, и дискуссия смолкла. Перед самым отъездом Сталин подвел итог "смотринам"…

— Ну что ж, товарищи. То, что мы сегодня увидели и услышали, это очень хорошие новости. И хотя по сообщениям из-за рубежа, у англичан и немцев уже есть подобные прототипы, но мы их пока все-таки опережаем. Харьковские "Кальмары" уже выпускаются малой серией, и в ближайшие полгода у нас должно появиться еще несколько опытных реактивных самолетов. Как мы все видели, летчики-испытатели делают свою работу хорошо. Если и товарищи инженеры сдержат свое слово, то уже в начале следующего года мы сможем сравнить несколько реактивных самолетов, и принять решение о серийной постройке самых лучших из них.

Когда высокое начальство отбыло восвояси, и охрана перестала напряженно контролировать каждый шаг и каждое движение наземного и летного состава испытательного центра, хозяева, наконец, смогли вернуться к спокойной работе. Подъехавший автокран, снял с планера отработавший свое ТРД, и погрузил его на специальную подрессоренную телегу. Галдящая группа техников и инженеров покатила мотор к ангару лаборатории. До надежного результата работе по созданию советской реактивной авиации было еще далеко…

В особняке под Аугсбургом горел свет. В первый день Вильгельм специально не стал встречаться с назначенным для разработки объектом "Люфткоммет". Для начала он провел серию встреч с местными коллегами ответственными за режим и снабжение будущего секретного объекта. Потом настал черед предварительных бесед со свидетелями. Как раз сейчас гауптштурмфюрер внимательно прокручивал запись одной из бесед. Перед встречей с объектом, ему хотелось еще раз составить о нем представление…

— Фрау Гальван, я прошу вас, постарайтесь как можно точнее вспомнить, чем похож, и чем непохож, ваш старый знакомый Пол Коулн на вашего нового знакомого Адама Пешке, которого в Польше звали Моровский.

— Бессмысленное занятие, искать сходства и отличия между двумя такими разными людьми! Они во всем разные. Во всем, понимаете?!

— Но, вы же, сами говорили, что они похожи как два брата близнеца. Ведь говорили?

— Говорила. Ну и что?! Два внешне похожих человека, во всем остальном отличаются, как небо и земля! Хотите знать, что их отличает?!

— Именно это, я и прошу вас рассказать, дорогая фрау Гальван…

— Улыбка! Коулн улыбается, как нашкодивший мальчишка-школяр пытающийся очаровать недовольную его поведением учительницу. А Моровский улыбается, как старик, уже прощающийся с семьей и друзьями перед смертью. Пфф!!! Меня бесила эта его манера! И ведь он делает это на полном серьезе. Сначала я тоже думала, что он придуривается, и только корчит из себя бывалого мужчину, но вскоре поняла, что это совсем не поза…

— Возможно, он просто хороший актер…

— Вы не понимаете! Он действительно живет через силу! Словно он все это уже видел, и жить ему теперь просто не интересно. С чего я это взяла?! Я брала интервью у дяди его матери Вацлава Залесского. Старик сказал, что парень сильно изменился после смерти матери в 34-м. В тот год он узнал о предательстве своего покойного отца. И вот с тех пор он перестал верить людям. Теперь в его сердце лед, он ищет утешения у женщин, которые ему не нравятся, и постоянно рискует, как будто бы сам ищет смерти. А тот русский радовался жизни, словно студент первокурсник, торопящийся попробовать все в этом мире. Он наслаждался любовью и вечеринками. И даже свои опасные военные приключения, он воспринимал как азартную прогулку. А для Моровского война это ступень к чему-то недостижимому. Азарт ему чужд… А вот чего он хочет не знают даже его близкие приятели! Может быть, убивая других людей, он наивно пытается отомстить за смерть своей матери. А может, стремится поскорей попасть к ней на небеса.

— Однако, несмотря на эти его рискованные поступки, покончить с собой Пешке не торопится.

— Жаль вы не видели его последний бой с вашими агентами на Львовском аэродроме. Он бросался под выстрел, и кричал о своем бессмертии! Вы меня спрашивали, не влюблена ли я в него?

— В тот раз вы это отрицали…

— Я и сейчас скажу, что не влюблена в него. Да, вначале я ревновала его к той польской соплячке! Это было. Тогда я еще видела в нем, двойника красавчика Коулна. Я еще не понимала, что Моровский болен, и болезнь его, по-видимому, не лечится. Три львовских красавицы не смогли этого изменить. А когда его раненного запихивали в люк самолета, мне вдруг стало стыдно за свою ревность. Он сумасшедший. Он достоин сострадания, но жить с ним не сможет, ни одна нормальная женщина!

— Успокойтесь, фрау Гальван. Выпейте воды. Не нужно так волноваться. Мы не хотим причинить Пешке вреда. Когда он ответит на все наши вопросы, мы просто отпустим его домой. Но если он окажется слишком упрямым, вы ведь поможете нам, его уговорить?

— Я постараюсь, но он вряд ли меня послушает. Я для него чужая. Это милашка-Пол мной восхищался, а Моровский за что-то презирает. Как будто винит меня в чем-то…

— Вы не спрашивали его о причинах этого неприятия?

— Вот еще! Я слишком горда для этого…

— Ну, что ж. Благодарю вас за приятную беседу.

— Да уж. "Приятная" беседа. Вы не сказали, когда меня отпустят.

— Уже скоро, фрау Гальван. Но до вашего отъезда мы еще побеседуем с вами. Идите, пока отдохните, фрау Марта проводит вас…

Вильгельм оторвался от прослушивания магнитофонной записи, и ответил на телефонный звонок.

— Слушаю вас. Что?

— Прогулка закончилась? Отлично!

— Да-да, прямо сейчас приведите ко мне заключенного. Я жду его.

— Нет, оставьте нас одних. И пусть разговор пока не записывается. Я сам подам сигнал на начало записи.

Через пять минут дверь без скрипа открылась, и через порог переступил молодой парень в американском капитанском мундире. Взгляды гостя и хозяина кабинета встретились. Павла не отвела глаз. Чуть полноватый мужчина в эсесовской форме поднялся из-за стола навстречу гостю.

— Проходите герр Пешке. Хотите чаю с печеньем?

— Благодарю вас, я уже поужинал. Много есть вредно.

— Вы правы, чревоугодие, грех. Тогда просто присаживайтесь, где вам удобно.

— Вот здесь у окна с вашего разрешения… Герр…?

— Пожалуйста-пожалуйста. И зовите меня герр Лемке.

— Как вам будет угодно, герр Лемке…

В душе Павла хмыкнула созвучию фамилии следователя гестапо и одного персонажа из культового советского приключенческого фильма. Павла оглядела кабинет. На допросную камеру, помещение явно не тянуло. Больше всего оно напоминало ей библиотеку. Вдоль стен было несколько книжных шкафов, а на широком столе лежали какие-то бумаги. Цепкий взгляд летчика моментально выделил набранную русским шрифтом газету. На первой странице газеты была не очень четкая фотография, которую Павла неожиданно для себя сразу же узнала. Это был тот самый снимок, который сделала та "сушеная мымра" в Харьковской школе во время стихийно прошедшего митинга. Тот момент уже почти забылся, но сейчас Павла все вспомнила. В голове Павлы была спокойная пустота. Когда она оторвалась от разглядывания своей фотографии, и подняла глаза на офицера, то увидела на его лице ироничную улыбку…

На единственной в своем роде французской зарубежной авиабазе "Мурмелон", раскинувшейся среди украинских полей и лесов, царила скука. В трех построенных своими силами кабачках "Париж", "Прага" и "Нью-Йорк" чаще всего подавали водку с пельменями или борщом. Иногда остающиеся среди местного населения энтузиасты чешской, французской и американской кухни радовали своих товарищей по вынужденному отдыху какой-нибудь поварской экзотикой. Но, как правило, еда была простой и незамысловатой в полном соответствии с местными традициями. Слова "блины" и "вареники" уже давно выучили все, и коверкали каждый на свой лад. Поляки, вступившие в "Сражающуюся Европу" в кулинарных соревнованиях не участвовали, и своего бара не имели. Да и настроение после падения Варшавы у них было совсем не творческое…

В этот раз в отдельном кабинете штабного барака Добровольческой армии собрался почти полный состав командования. Несмотря на относительную свободу (любой из офицеров мог съездить прокатиться на поезде до Москвы), вынужденное безделье угнетало. К тому же прилетевший на русском дальнем самолете из Шербура полковник Амбруш принес не слишком утешительные новости…

— Как тебе перелет Ян?

— Было прохладно. Впрочем, только над морем мы летели на семи тысячах, а ближе к Дании опустились на пару тысяч ниже, и стало немного комфортнее.

— Главное, что вас по дороге не беспокоили швабские "ягеры". А то ваш "итальянец" не долетел бы до цели.

— А причем здесь Италия?! Насколько я знаю машина русская.

— Не совсем, Людвик. Русские пилоты рассказывали, что строил ее итальянский коммунист Бартини, живущий здесь. Жаль грузоподъемность у этой "стальной семерки" небольшая, да и летают они всего раз в неделю. Так что, кроме раненых мы никого не можем переправить этой тропинкой.

— Ян не слушай нас, продолжай свой рассказ. Судя по твоему лицу, приятных новостей немного.

— Вы правы Эдуар. Есть важные новости, господа. И все они довольно мрачные. Я вчера приземлился в Смоленске, поэтому узнал их раньше вас… В Финляндии, случилась трагедия с нашим эшелоном. В той катастрофе погибло несколько добровольцев, многие получили ранения.

— Как это случилось?!

— Какие-то террористы подорвали путь. У русских тоже есть жертвы.

— Из этой истории торчат уши швабских овчарок. Та же картина что и в Румынии.

— А что случилось в Румынии, Иван?

— В Румынии был выкраден, и увезен в неизвестном направлении поручник Голуб. Он сопровождал наших раненых зенитчиков, и собирался отбыть через Констанцу во Францию.

— Мерзавцы! Они не смогли победить нас в честном бою, и теперь подло мстят добровольцам, методами наемных убийц!

— Это еще не все Людвик, дослушай. Так вот, друзья. Русский теплоход "Кооперация", отвозивший первую группу добровольцев, также подорвался на мине на выходе из Датских проливов. После этого он с трудом доковылял до Гавра, и встал на ремонт. Я как раз узнал об этом перед самым отлетом. Так что следующая отправка из России, откладывается на неопределенное время.

— Похоже мы в ловушке?! Хорошо, что русские не морят нас здесь голодом. Но, сколько же, это безделье будет продолжаться? И что нам делать?!

— Мы еще можем вылететь во Францию самолетом.

— Каким? Авиация Республики сейчас перестала летать над Балтийским озером, из-за сильных заслонов Люфтваффе. Кстати, по той же причине командование флота не пускает "Беарн" в Датские воды.

— Ну, а русские пассажирские рейсы?

— Гражданские машины русских возят своих пассажиров с посадками через Швецию, но это тонюсенький ручеек. Они, готовы нас перевезти, но просят отсрочки для первичной отправки своих рейсов. Есть вариант добираться через Восток, но это долго.

— И что будем делать, друзья?

— Русские предлагают нашим офицерам месячный контракт в Центрах переподготовки их младших офицеров в качестве инструкторов. Кое-кто и тех, кому все равно, чем заниматься, уже дал предварительное согласие.

— И хорошо они платят?

— У поляков было примерно столько же, но там была доплата за риск и сбитых.

— Держу пари, что тех, кто согласился, куда больше прельстил обещанный отдых на Таврийском курорте по окончании контракта. Русские красавицы в купальниках…

— Какие могут быть купальники в ноябре?

В комнату постучали, и на пороге появились две улыбающиеся молодые женщины из столовой с судками с едой.

— О, ля-ля! Ян, твой сон оказался в руку.

— Бонжур, красавицы!

— На здоровье, мсье.

— Кушайте, пожалуйста.

— Благодарю вас, мадемуазель.

Меню столовых, отличалось лишь отсутствием водки и сливовой настойки. Вместо нее был местный квас в любых количествах и пиво, от которого чехи впадали в минор, а остальные добровольцы просто были не в восторге. Но в штабе армии был свой запас алкоголя и бокалы, поэтому проблемой это не было. Некоторое время соратники неторопливо насыщались, перебрасываясь короткими фразами. Под коньяк, беседа продолжилась. Начштаба продолжал отвечать на вопросы о поездке.

— Как там наш испытатель?

— Представьте себе, друзья, Костя не скучает. Пока он принял эскадрилью "Хоков", и перебрался поближе к Мажино. Часто летает и уже сбил двоих бошей. Кстати с его подачи "Луары-46" из резерва перевели в штурмовую авиацию. И сейчас уже несколько эскадрилий регулярно захаживают на германскую территорию и бомбят их армейские части прикрывающие границу.

— Выходит, наш опыт не пропадает даром.

— Костя периодически сам их наводит на цели, а теперь планирует передать их Пьеру, благо Дестальяк прибыл на той самой "Кооперации".

— Все правильно, Пьер же привез несколько "Луаров" в польском штурмовом варианте. После замены моторов они еще себя покажут.

— Рассказывай дальше. Какие перспективы у Розанова и Дестальяка?

— Ну-у, майора Розанову дали еще в сентябре. К зиме он может догнать Людвика по званию.

— Хм. Да и на здоровье!

— Дестальяку польское звание майора штаб ВВС тоже подтвердил. Ну, а тебя Эдуар, судя по всему, ждет пост командующего над всей авиацией резерва…

— Что-то ты не слишком доволен этим…

Все лица повернулись в сторону генерала, и Корнильон-Молинье, задумчиво промокнув салфеткой рот, рассеянно ответил.

— Не знаю, не знаю. Что-то не торопится наше командование в Париже воевать с бошами на Саарском фронте. Что значат несколько стычек в небе, по сравнению с полным бездействием наземных войск? И какой тогда смысл сейчас возвращаться?

— Ты думаешь, войны вообще не будет?

— Я же сказал, что не знаю…

— Гм. Похоже "лайми" снова обманули всех, и командование в Париже просто опасается воевать с Гитлером в одиночку.

— Очень на то похоже. Не забывай, что еще ходят слухи, будто Лондон лелеет мечту стравить "усачей" между собой. Если Адольф бросится на Иосифа, то Чемберлен наверняка заключит с первым почетный мир.

— Эта старая каналья всегда пытался решать британские проблемы за чужой счет. Вспомните, как в Мюнхене они сдали наши Судеты Рейху, повизгивая от восторга и бахвалясь, что подарили Европе мир на долгие годы. Ну и где их долгие годы мира?!

— Успокойся Людвик. Мира нет, и не будет. В Версале и Мюнхене было совершено много ошибок.

— Жаль только, что расплачиваются за них не политики, а народы. Но ты слишком расплывчато ответил на вопрос, Эдуар. Куда нынче показывает твой компас?

— Пока не знаю, друзья. Если на Западе начнутся настоящие бои, то я не стану долго раздумывать, и вернусь защищать Отечество. А пока меня занимают тренировки с русскими и политический анализ.

— Вот как? И что ты сейчас анализируешь?

— Например, политические слухи. Вот, кто из вас обращал свой взор в сторону Медитеррании?

— Хм. А что слышно нового оттуда?

— Да, вот, мы тут с полковником Винаровым выписали разных новостей. Я же, как командующий нашей Добровольческой армии, обязан разбираться не только в военной, но и в политической обстановке. Так вот, по моим расчетам, что-то интересное вскоре произойдет на Юге.

— В Африке или в Турции?

— Думаю, генерал имеет в виду, греческие дела. Я прав?

— А я думаю, что война между Грецией и Италией маловероятна, они же обе относятся к странам Оси. Но давайте, послушаем Эдуара.

— Судите сами, друзья. Проблемы там растут, как снежный ком. Буквально в 20-х числах сентября в Афинах и Солониках прошли первые волнения, и даже отмечены случаи поджогов имущества итальянцев. Теперь там народ гудит каждую неделю. Генерал Метаксас, конечно, правит жесткой рукой. Но хотя он и дружит с Римом, каждый раз его извинения за нанесенные Риму оскорбления, звучат все менее убедительно…

— Спорно, но продолжай.

— Благодарю. Далее. Неделю назад в Адриатике на мине подорвался, и затонул югославский миноносец "Загреб". Вроде бы винить некого, но югославы предъявляют претензию Супермарине. А буквально вчера итальянские истребители с базы на Родосе атаковали бортовым оружием, и потопили пару греческих рыбацких судов. Греки не остались у них в долгу, и южнее этого острова состоялся первый настоящий воздушный бой. Обе стороны заявили о сбитых аппаратах противника, но своих потерь не признают. А? Каково?!

— У них еще есть время замять это конфликт. Да и Гитлер может выступить посредником.

— Я уверен, дипломаты долго не смогут сдерживать генералов, и в ближайшие недели Рим полезет решать "греческую проблему" своими загребущими лапами.

— Опять Дуче лезет в чужой огород! Мало ему Эфиопии!

— Да, друзья, аппетиты фашистов могут только расти. В скромности они никогда не были замечены. А Гитлер, скорее закроет на это глаза. Если бы он успешно вел свою войну на Западе, то мог бы указывать своему другу как вести дела, а сейчас тот в своем праве.

Генерал затянулся сигаретой, и выпустил над столом дымовые кольца. Некоторое время царило молчание. Наконец Будин первым нарушил его.

— И что же дальше? Что делать нам? Скрестить крылья с Аэронаутикой над Медитерранией?

— А какой у нас сейчас есть выбор? Либо найти себе противника по силам, либо снова сидеть в Парижском кабаре, ожидая нового случая надрать хвост всем этим мерзавцам. И когда выпадет такой случай, не знает никто. В общем, я тут переговорил с русским командованием в лице мсье Молотова. В случае начала войны на Юге, они готовы нам помочь с фрахтом кораблей до Архипелага. Мало того, они предложили на обмен свои самолеты.

— Что значит "обмен"? И какие именно аппараты?

— Предлагают нам, по своей традиции "махнуть, не глядя", все наши немецкие трофеи, вместе с пятеркой оставшихся "Харриккейнов" и всеми поврежденными "французами" на полсотни новых "москас", которые "Поликарпов-16 тип 19" с закрытыми кабинами. Скорость за 480 и 17 секунд виража гарантируются. Плюс по одному запасному мотору к стандартному ЗИП.

— Я слышал, на этих "москас" уже стоят авиапушки, но где мы найдем к ним в Греции боекомплект?

— Русские не мелочатся. Они предложили нам по две тысячи снарядов на каждое орудие, а вместо синхронных пулеметов Шпитального, поставят "Виккерсы". Кроме того, они готовы предоставить нам по полсотни летных часов на переучивание здесь в своем Тренировочном Центре. Ну и все польские "Пулавчаки", перелетевшие с нами, мы тоже можем забрать с собой.

— Мда-а. Глупо отказываться от таких подарков. Но меня заботит, реальность переправы наших сил на полуостров. А вдруг турки заартачатся, и не пропустят русский корабль через проливы?

— Думаю, русские найдут способ сдержать обещание. В Испании на них можно было положиться. К тому же они столь же сильно не любят фашистов, и оккупация Греции их точно не устроит.

— А если не все добровольцы захотят участвовать в этом "турне"?

— У нас Добровольческая армия, друзья. Поэтому, кто захочет вернуться в Европу другим путем, просто будут ждать оказии в "Мурмелоне". Договор аренды с русскими действует до начала мая…

Дискуссия еще несколько разгоралась за столом, но перед сном штаб пришел к единому мнению, о необходимости подробных переговоров с "хозяевами дома". Для принятия такого решения одних телефонных переговоров было явно недостаточно. И на следующее утро делегация "Сражающейся Европы" выехала поездом в Москву…

После недавнего совещания в ставке Фюрера, Геринг три дня отказывал Канарису в беседе. Передав командование начальнику штаба, он улетел в Каринхале и заблокировал всю внешнюю связь. Однако вскоре, по своим каналам, адмирал выяснил, что двухдневный запой "наци N2" наконец завершился, и он снова передал свою просьбу. Встреча с фельдмаршалом состоялась в Рёхлине. Геринг не зря так долго общался с дипломатами, не смотря на всю свою внешнюю простоту, держать "хорошую мину" он умел. После интересной экскурсии, гостей из военной разведки свозили на полигон, где как раз испытывались захваченные в Польше аппараты. Канарис не спешил с важными вопросами, и как всегда начал с политических слухов. Вот только благодарного слушателя в этот раз не было. Геринг его слушал слегка набычившись…

— Не печальтесь, фельдмаршал, все наладится. Фюрер вскоре забудет о своем раздражении. Вспомните, что помимо вас на совещании досталось даже Рейхсфюреру с Рейхсминистром пропаганды. За тот исход "еврейской орды" из Варшавы в Россию, под пристальными взглядами нейтральных наблюдателей, они еще легко отделались. Но Фюрер как всегда прав, таких досадных проколов допускать нельзя. После Рейхстага и Бромберга это самая крупная наша неудача. Кошмар! В глазах свободной прессы немцы теперь "убийцы и гонители школьников"! Теперь на нас смотрят косо, и это довольно обидно сознавать после прошлогодних успехов. Да и вообще в последнее время много наших планов было нарушено. Мой Абвер, кстати, тоже не избежал критики Фюрера…

— Хватит меня утешать, Вильгельм! Лучше скажите мне, когда вы с вашим хваленым Абвером начнете, наконец, вовремя, снабжать и Люфтваффе и Вермахт сведениями о военно-технических успехах врагов Германии?!

— Вы все еще яритесь по поводу того ночного налета на столицу, и совершенно напрасно. Это примерно как если бы Браухич взъелся на Абвер из-за применения поляками бутылок с "греческим огнем" против танков. Ничего нового ведь не появилось. Ракетные опыты известны уже тысячи лет…

— Не передергивайте, Канарис, "Польские этажерки" совсем новое оружие! А вы его бездарно проморгали!

— Мы все совершаем ошибки. Но вы, дорогой Геринг, сейчас просто зря срываете на мне свою злость. Разве после атаки теми "этажерками" железнодорожных узлов в сентябре, вы сами не могли бы догадаться, куда еще могут угодить такие "подарки"? В том, что в этот раз пострадали столичные заводы, винить уже некого. Надо вознести хвалу небу, что удар пришелся не по Рейхстагу. Шесть тонн взрывчатки это совсем не шутки, но на пути к цели обе медлительные черепахи ползли лишь со скоростью ваших "тримоторов". Будь у вас хорошо налаженная служба ночного перехвата, и последний польский воздушный прорыв бы не стал сюрпризом.

— Канарис все равно за вами долг. Это ведь вы прозевали французскую и русскую помощь Польше. А значит, из-за вас не только Вермахт, но мои Люфтваффе понесли такие тяжелые потери!

— Вы сгущаете краски, мой дорогой фельдмаршал. Судя по вашему собственному докладу Фюреру, все не так уж плохо. Из потерянной Люфтваффе тысячи самолетов, большая часть вернется в строй.

— Адмирал не прикидывайтесь наивным, это вам не идет. Вы прекрасно умеете читать между строк. Из тех шестисот машин, что сумеют восстановить на ремонтных базах и заводах, нормальным летным ресурсом будет обладать не больше сотни. Все остальное хлам, который придет в негодность после нескольких боевых вылетов. Так что за вами долг!

— По долгам я всегда расплачиваюсь, дорогой Геринг. Неужели вам мало того, что я вам передал по Франции, Голландии, Бельгии и Египту. Да и наш с вами Ровель уже не в первый раз докладывает, о том, что Франция снова в апатии. Сидят себе в обороне и не планируют ничего серьезного. Похоже, бритты в этот раз играют за нас. Как Вы думаете, не пора ли с ними заключить мир?

— Пусть об этом думает Фюрер. Мои "эксперты" пока ежедневно защищают побережье. И, судя их по докладам, британцы не очень торопятся сворачивать свои налеты. Они потеряли уже почти сотню своих "Уиттли" и "Веллингтонов", но все никак не успокоятся. Им нужно преподать хороший урок, и лишь потом вести переговоры!

— В этом вы правы. Бритты договариваются только с сильными противниками. Вспомним историю. С Вашингтоном они стали наводить мосты, только после того, как Корнуолиссу хорошенько надрали хвост…

— Но атаковать Британию, пока Франция не выведена из войны это глупость!

— И в этом я с вами соглашусь. Бритты ведь все равно пустят впереди себя "мясо по-французски". И судя по намекам Браухича, на этом театре нам придется дожидаться весны. А вот в Греции уже сейчас намечается нечто неожиданное. Похоже, Дуче облизывается на Элладу. Вот этого бритты ему точно не спустят.

— Дуче сделает большую глупость, если полезет туда. К тому же у лайми в Египте довольно сильный флот, но вот наземных войск маловато. Но для Германии воевать на два фронта, с дружественной страной, когда греки и без того колеблются. Пока они еще думают, кому глядеть в рот, нам или британцам. После атаки Дуче все их колебания закончатся…

— Тем важнее, стукнуть островитян по носу до того, как они смогут прийти на помощь своему союзнику…

— Меня больше волнует Франция. Они под боком, а не черте где. И вот им британцы могут помочь гораздо быстрее.

— Ну, дорогой Геринг, не забывайте, что британское могущество опирается на Индию. Поэтому, если Фюрер захочет поставить Британского Льва на колени, то без Суэца и Африки, это решение не будет надежным. А для ваших Люфтваффе на этом направлении имеется серьезное препятствие…

— И какое же?

— Мальта… Или вас совсем не волнует активность RAF с ее аэродромов?

— У вас что-то конкретное, Вильгельм, или вы снова лишь пробуете на мне свои зубы?

— Да как вам сказать, мой дорогой Геринг… Я пока задумался над возможностью применения "польских этажерок" против британского флота в Александрии и британских воздушных сил на Мальте. Если нам суждено заключить мир с Британской империей, то отсутствие сильного британского флота в Медитеррании, на мой взгляд, могло бы стать неплохим толчком к этому. Но, сами понимаете, что к гросадмиралу Редеру я с такими советами подходить не рискну. А вот Люфтваффе, таким успехом, вполне могло бы вернуть себе былую славу…

Геринг устремил свой задумчивый взгляд на отбивающегося от трех соперников "воздушного гладиатора". Дичь постоянно ускользала из ловушек, и сама довольно бодро атаковала своих противников. Канарис проследил за взглядом фельдмаршала, и неожиданно сменил тему своим новым вопросом…

— А это тот самый "золотистый Девуатин"?

— Да это он. Во внутренних отсеках кое-где даже остались следы золотистой окраски.

— А кто на нем сейчас летает?

— Это бывший командир того самого польского дивизиона "Сокол", сейчас отбивается от троих инструкторов нашей школы воздушного боя.

— Разве капитан Моровски здесь?!

— Нет, это обер-лейтенант Терновски, его преемник. Кстати, после словацкого плена, он, похоже, всерьез заинтересовался контрактом с Люфтваффе. Гм. Но только против русских.

— Вот как. Это интересно. Впрочем, нелюбовь к русским у поляков в крови. А каков его уровень?

— Эксперт, как и ваш Моровски, только с семью победами. И он работает над собой. Вот опять он их, глядите!

— Да-а… Нелегко вашим парням достанется эта учебная победа?

— Его мастерство выше среднего уровня. Плюс к тому, это довольно изобретательный пилот. Вот, такие, как он, чаще других становятся экспертами. Но сегодня у него мало шансов.

— Это почему?

— Приземляясь на словацкой территории, он подорвал самоликвидаторами оба ускорителя, а без них его "Девуатин" в вертикальном маневре сильно уступает нашим "мессерам".

— Понятно…Жаль, что целых ускорителей не досталось. Но будем надеяться, что германские инженеры смогут и сами превзойти польские успехи.

— Держите меня в курсе, если появится такая информация.

— Обязательно…Так вы подумаете над моими вопросами, фельдмаршал?

— Хорошо, я подумаю. А с вас еще доклад по Мальте и Александрии. Так что, имейте в виду, я еще ничего не решил, адмирал…

Поблагодарив фельдмаршала за гостеприимство, Канарис отбыл к себе. Этот крючок он забросил, скорее, наудачу. Особой уверенности в выгоде своего предложения у него не было. В том числе и потому, что даже слабо подготовленное к ночным боям ПВО Берлина умудрилось частично сбить с курса оба начиненных взрывчаткой "Хейнкеля". Иначе, ущерб от атаки "брандеров" был бы куда больше. А в серьезную эффективность этого оружия адмирал не верил. Он был рад, уже тому, что ему удалось смутить своими идеями фельдмаршала, видя в этом иные перспективы…

Официально в Левадийском дворце собралась комиссия по вопросам развития черноморского побережья. Только состав у этой комиссии в этот раз оказался довольно странным. Помимо Сталина, Берии, Ворошилова и Молотова, от Политбюро ЦК больше не было никого. Остальные гости, имели отношение к флоту, авиации и разведывательным службам. От Центрального Комитета Коммунистического Интернационала был Димитров. После обильного застолья, гости отправились в короткий круиз на теплоходе в район Керчи. Неожиданно, в ткань основного действа вплелись короткие совместные учения кораблей Черноморского флота, и морской авиации. Но перед самым началом этих учений, состоялась небольшая беседа Сталина и Молотова. И тема этой беседы несколько меняла акценты всего мероприятия с внутриполитических на прямо противоположные…

— Генерал Метаксас? Во время пожара во дворце он получил сильные ожоги, и практически ослеп. Но войны Италии он так до сих пор и не объявил. Однако в стане его сторонников и тех, кто ранее относился к нему нейтрально, сейчас идет сильное брожение, которое может вскоре привести к дворцовому перевороту. Многие недовольны слабой позицией Метаксаса в переговорах с Дуче. Власть генерала уже шатается, и оппозиционная коалиция может подхватить ее в любой момент.

— А как на это реагируют британцы?

— Эти в своих газетных статьях пытаются валить всю вину за разжигание войны с Италией на левых, но пока в этом не преуспели. К их вою уже все привыкли, и вызывает он лишь раздражение у греков. Французам на всю эту их возню пока наплевать, их больше беспокоит Германия. А Германии сейчас тоже не до Греции, хотя военные действия на Западе уже почти затихли.

— Но ведь немцы все-таки попытались вмешаться в греческие дела?

— Гитлер прислал свою миротворческую миссию, но ведь сам-то он в Грецию не полетел. Подготовка этой пропагандистской акции оказалась откровенно слабой. В состав делегации зачем-то включили имеющего итальянскую родню князя Гогенлоэ. Об этом сразу же стало известно. Кроме того, один из "мессершмиттов" эскорта на посадке повредил шасси, врезался в стоящие на стоянке военные самолеты, и стал причиной сильного пожара на аэродроме. Ну, а глава германской делегации Риббентроп начал давить не совсем на те чувства хозяев дома. Он попытался напомнить грекам их античное и идеологическое родство с итальянцами. И, конечно же, не преуспел в своих уговорах. Во время первого же выступления в столице он был освистан. В общем, кроме недовольства и раздражения у народа обеих стран, тот визит ничего не вызвал…

— Но, возможно, сам Дуче не захочет чрезмерного обострения отношений?

— Дуче? У Дуче свои проблемы. Грецию он сам уже давно хочет видеть частью Итальянской империи. Плюс к тому, на него давят генералы, и соратники по партии. По нашим данным, подготовка к вторжению в Албанию идет уже полным ходом. Правда, начало запланировано на май следующего года, но ожесточенные инциденты на морской границе, не могут длиться столь долго. Фактически война уже идет, просто стороны конфликта еще не объявили об этом во всеуслышание…

Вскоре эту беседу пришлось прервать, поскольку началось главное представление. В двух километрах от теплохода с гостями, с небольшой скоростью двигался караван самоходных барж и барж с буксирами. Закрепленные на борту этих барж каркасно-брезентовые макеты боевых мостиков, дымовых труб и орудийных башен, придавали этим лоханкам устрашающий вид. Рядом в "боевом охранении" шло несколько буксиров также "наряженных" боевыми кораблями. Наблюдатели осмотрели в бинокли это странное сборище судов и негромко переговариваясь, стали ждать продолжения, и вскоре со стороны берега раздался гул самолетных моторов.

Идущую впереди группу маломерных целей атаковали три итальянских лодки "Савойя-62", недавно переименованных обратно из МДР-4. Лодки, сперва ушли в сторону моря, и развернувшись, поставили дымовую завесу на парашютах. А затем, сбросили по курсу "конвоя" несколько плавучих мин. После этого, свою работу показала зашедшая с востока шестерка фанерных торпедоносцев Р-5Т. Выполняя сложный противозенитный маневр, они рассредоточились, приблизившись к частично задымленному противнику, и сбросив торпеды, ушли на бреющем полете в разные стороны. У радиостанции ходом этого учения руководил лично командующий авиации флота Жаворонков. А комментировал гостям представление временно назначенный его заместителем новоиспеченный майор Коккинаки, брат того самого Героя и рекордсмена. Получив ответы наблюдателей, находящихся на борту каравана он тут же доложил присутствующим о достигнутых попаданиях.

— Этот удар по флоту противника, вынудил кильватерную колонну потерять ход, и привел к повреждению двух эсминцев и сторожевика. Конвойный ордер "Линкора" сейчас подбирает людей из воды. Теперь вторая волна торпедоносцев должна завершить разгром противника.

И как раз в этот момент из-за мыса выскочила группа уже двухмоторных торпедоносцев. Пять ДБ-3Т, охватив строй кораблей подковой, ринулись с разных направлений к укрепленным на речных баржах фанерным макетам и вразнобой сбросили свой груз.

— А сейчас вы, товарищи, видите удар скоростных торпедоносцев по замедлившему движение конвойному ордеру линейного корабля.

Коккинаки приложив руку к шлемофону и подстраивая волну, продолжал комментировать происходящее.

— Посредники сообщают, что из пяти выпущенных торпед четыре поразили главную цель, а пятая попала в буксир. При волнении два балла это отличный результат. Цель поражена — "Цезарь" повержен.

Вождь и члены комиссии перекинулись парой фраз, и терпеливо дождались демонстрации посадки руления на воде нескольких поплавковых торпедоносцев и летающих лодок. Когда для доклада подошли оба руководителя учений, Сталин и другие члены комиссии получили подробные ответы на свои вопросы…

— Спасибо вам, товарищи за впечатляющую демонстрацию. А в настоящем бою, враг мог бы понести такие потери? Это вопрос вам, товарищ Жаворонков.

— Товарищ Сталин. Враг мог вообще остаться с одними москитными силами, но это зависит от разных факторов. И от погоды, и от времени, которое нам даст разведка для нанесения удара. И от противодействия вражеской авиации и зенитчиков. Конечно, тренироваться нужно больше, тогда результаты окажутся еще лучше, но уже сейчас наши авиаторы справятся со своими главными задачами. И потом, здесь продемонстрирована учебно-боевая работа только части сил особой смешанной авиабригады флота.

— Это хорошо, что вы так уверены в своих людях. А какие силы сейчас сведены в эту особую бригаду?

— Бригада имеет в составе 12 торпедоносцев ДБ-3Т, еще пару таких же только на поплавках. Дополнительно есть семь штук старых одноместных торпедоносцев Р-5Т, и два таких же поплавковых. Также имеются 4 летающих лодки МДР-4, которые бывшие итальянские "Савойя-62Б". Прикрывать торпедоносцы и лодки будет эскадрилья из 15-ти И-16 тип 19 с подвесными топливными баками. А для связи и снабжения приданы еще один ПС-84, две Ш-2, и два поплавковых АИР-6. Флотские силы представлены отрядом скоростных катеров. Помимо этого для разведки и силового прикрытия, бригаде приданы две роты морской пехоты. Этих сил должно быть достаточно для решения всех основных задач на первом этапе. В дальнейшем бригаду можно легко развернуть в корпус любого состава и численности.

— Спасибо за ваш рассказ, товарищ Жаворонков. А теперь вы товарищ Коккинаки, расскажите нам, все ли пилоты и специалисты вашей особой бригады знают греческий язык?

— Большинство знают язык хорошо, товарищ Сталин. Вот, к примеру, старший лейтенант Бахчиванджи, командующий эскадрильей истребителей язык знает на отлично. Кроме того он в этом году получил опыт командования звеном в особом полку в Монголии, и имеет два сбитых самолета. Большинство командного состава бригады родились здесь на Черном Море, поэтому греческий язык для многих из них второй родной. Правда, часть летчиков переведены сюда из армейской авиации. Но тем, кто родился у моря, к морю привыкать не нужно.