Белый отряд

Глава XVIII Как сэр Найджел Лоринг посадил себе мушку на глаз

В пятницу утром двадцать восьмого ноября, за два дня до праздника св. Андрея, желтый корабль и два пленных галеаса после утомительного плавания по Жиронде и Гаронне наконец бросили якорь против прекрасного города Бордо. Перегнувшись через фальшборт, Аллейн с изумлением и восторгом любовался лесом мачт, стаями лодок, сновавших по широкому изгибу реки, и городом в форме серого полумесяца, раскинувшимся со всеми своими колокольнями и башнями на западном берегу. Никогда за всю свою тихую жизнь не видел он столь большого города, да и не мог ни один город во всей Англии, кроме Лондона, сравниться с ним размерами и богатством. Сюда прибывали товары из всех живописных местностей, расположенных вдоль Гаронны и Дордони, сукна с юга, кожи из Гиени, вина из Медока, и их отправляли дальше — в Гулль, Эксетер, Дартмут, Бристоль и Честер в обмен на английскую шерсть и английскую овчину. Здесь жили также те знаменитые плавильщики и сварщики, благодаря которым бордоская сталь прославилась как самая надежная в мире: она была непробиваема ни для копья, ни для меча, тем самым, сберегая драгоценную жизнь ее владельцам. Аллейну был виден дым горнов, поднимавшийся в чистый утренний воздух. Шторм утих и сменился легким бризом, он доносил до его слуха протяжные призывы рога, звучавшие с древних крепостных валов.

— Hola, mon petit! — произнес Эйлвард, приближаясь к тому месту, где стоял юноша. — Ты же теперь оруженосец и, вероятно, заслужишь золотые шпоры, а я по-прежнему командир лучников и командиром останусь. И даже не осмеливаюсь говорить с тобой так же свободно, как когда мы шагали рядом мимо Виверли-Чейз, разве что я могу быть теперь твоим проводником, ибо в самом деле знаю каждый дом в этом Бордо, как монах — свои четки.

— Нет, Эйлвард, — ответил Аллейн, кладя руку на рукав его поношенной куртки, — вы не можете считать меня таким низким, я не отвернусь от старого друга только потому, что мне в жизни немного повезло. И, по-моему, с вашей стороны нехорошо так думать обо мне.

— Да нет, mon gar, это был только пробный выстрел, чтобы узнать, тот же ли дует ветер, хотя я просто негодяй, что мог в этом усомниться.

— Ведь если бы я не встретил вас, Эйлвард, в Линдхерстской гостинице, кто знает, где я был бы теперь! И уж, наверное, не попал бы в замок Туинхэм, не стал бы оруженосцем сэра Найджела, не встретил бы…

Он вдруг замолчал и вспыхнул до корней волос, однако лучник был слишком занят собственными мыслями, чтобы заметить смущение своего молодого друга.

— Хорошая была гостиница, этот «Пестрый кобчик», — заметил он. — Клянусь моими десятью пальцами, когда я повешу свой лук на гвоздь и сменю кольчугу на домашний кафтан, пожалуй, лучше всего будет, если я возьму и хозяйку и ее дело.

— А я думал, — ответил Аллейн, — что вы обручены с кем-то в Крайстчерче.

— С тремя, — ответил Эйлвард, — с тремя. Но в Крайстчерч я, скорее всего, не вернусь. Может быть, мне в Хампшире предстоит работа погорячее, чем я когда-либо выполнял в Гаскони. Однако обрати внимание вон на ту стройную башенку в центре города, в стороне от реки, на ее верхушке развевается широкий стяг. Посмотри, как озаряет его восходящее солнце и как в его свете блестит золотой лев. Это флаг короля Англии, пересеченный связкою Принца. Там Принц и стоит, в аббатстве св. Андрея, там и двор свой держит все эти последние годы. Там и собор того же святого, и город находится под его особым покровительством.

— А что это за серая башенка слева?

— Это храм архангела Михаила, вон то, справа — храм святого Реми. Там же ты видишь над нефом колокольни Сен-Круа и Пей-Берлан. Обрати также внимание на мощный вал с тремя воротами на реку и еще шестнадцатью со стороны суши.

— А почему, скажите мне, добрый Эйлвард, из города доносится так много музыки? Мне кажется, я слышу сотню труб, сливающихся в едином хоре.

— Ничего удивительного тут нет, раз вся знать Англии и Гаскони находится в этих стенах, и каждый желает, чтобы его трубач трубил так же громко, как и соседний, иначе могут подумать, что его достоинство унижено. Ma foi! Они подняли такой шум, словно целая шотландская армия, когда каждый солдат, набив пузо лепешками, целую ночь дудит на волынке. Видишь, вдоль всего берега пажи поят лошадей, а там вон, за городом, они носятся галопом по равнине. Для каждого из этих коней, если он принадлежит рыцарю, в городе есть стойло, ибо, как я узнал, ратники и лучники уже ушли вперед в Дакс.

— Я полагаю, Эйлвард, — сказал сэр Найджел, появившийся на палубе, — что отряд готов к высадке. Пойди скажи им: через час лодки буду поданы.

Лучник приветственным жестом поднял руку и поспешил выполнять поручение. Тем временем сэр Оливер последовал за своим собратом-рыцарем, и оба стали вместе расхаживать по корме. — сэр Найджел все в том же лиловом кафтане и в берете, украшенном спереди перчаткой леди Лоринг и кудрявым страусовым пером; что касается рыцаря-лакомки, то он был одет по последней моде — пышные рукава, камзол, куртка, двухцветные штаны и плащ оливкового цвета с красным и зубчатой каймой. Пунцовый колпак или капюшон с длинными свисающими на плечи углами сидел на его чернокудрой голове, а носки позолоченных башмаков были загнуты кверху a la poulaine[74], как будто из больших пальцев росли усики, которые могли бы со временем обвить всю его массивную ногу.

— Итак, сэр Оливер, — сказал сэр Найджел, глядя на берег заблестевшими глазами, — мы снова стоим перед вратами чести, и сколь часто врата эти открывали нам путь к рыцарским доблестям и славе! Вон развевается знамя Принца, и хорошо бы поспешить на берег и выполнить по отношению к нему наш долг покорности. Уже множество лодок отходит от берега.

— Возле западных ворот есть хорошая гостиница, она знаменита своими цыплятами, тушенными в пряностях, — заметил в ответ сэр Оливер. — Прежде чем явиться к Принцу, мы можем заморить червячка, ибо хотя за столами у него весело и на них камчатые скатерти и серебро, сам он едок плохой и не сочувствует тем, кто ест лучше его.

— Лучше его?

— Ну да, кто лучше умеет покушать, мой мальчик. Не вынюхивай предательства там, где ничего подобного нет. Я видел, как он улыбнулся своей тихой улыбкой, когда я в четвертый раз взглянул на оруженосца, резавшего мясо. А если видишь, как он без конца пережевывает маленький кусочек пищи и тянет из кубка вино, на три четверти разбавленное водой, так стыдно становится собственного голода. Все же война и слава по-своему неплохие вещи, однако ими не набьешь этакий желудок, как мой, так, что пояс тесен станет.

— Как ты опишешь герб вон на той галере, Аллейн? — спросил сэр Найджел.

— Серебряное поле, на нем зеленый пояс с широкой, зубчатою каймой червленью.

— Это северный герб. Я видел его в свите Перси. Судя по щитам, на борту каждого из этих судов есть рыцарь или барон. Как жаль, что у меня такое слабое зрение. А вон тот герб, слева?

— Серебро и лазурь попеременно — шесть волнистых поперечных полос.

— О, это герб уилтширских Стауртонов! А там, дальше, я вижу червлень и серебро Уорслеев из Эпалдерскомба, они, как и я, Хампширской ветви. Прямо позади нас — обручной крест доблестного Уильяма Молине, а рядом — алые стропила норфолкских Вудхаусов и аннулеты Месгрейвов из Уэстморленда. Но клянусь апостолом! Было бы очень странно, если бы столь благородная компания собралась здесь, не предполагая совершить никаких военных действий. А вот и наша лодка, сэр Оливер, и мне кажется, нам следует отправиться в аббатство, предоставив Хаутейну распоряжаться разгрузкой по своему усмотрению.

Лошадей обоих рыцарей, а также оруженосцев быстро спустили на широкий лихтер, и они были доставлены на берег почти одновременно со своими хозяевами. Сэр Найджел, ступив на землю, благоговейно преклонил колено и, вынув из-за пазухи маленькую черную мушку, налепил ее на свей левый глаз.

— Пусть святой Георгий и память о моей сладостной возлюбленной вознесут мое сердце! — проговорил он. — Даю обет не снимать этой мушки с моего глаза, пока не повидаю страну Испанию и не совершу тот подвиг, какой буду в силах. И в этом я клянусь крестом моего меча и перчаткой моей дамы.

— Вы меня в самом деле переносите на двадцать лет назад, Найджел, — заметил сэр Оливер, когда они, сев на лошадей, медленно поехали через ворота, выходившие на реку. — После Кадсана французы, наверное, решили, что мы войско слепых, ибо едва ли нашелся бы хоть кто-нибудь, кто не залепил один глаз в знак великой любви и в честь своей дамы. И все-таки трудно вам будет, оттого что вы затемняете себе одну сторону, тогда как, даже открыв оба глаза, едва можете отличить лошадь от мула. В самом деле, мне кажется, мой друг, что вы тут переступаете границы благоразумия.

— Сэр Оливер Баттестхорн, — решительно заявил в ответ маленький рыцарь. — Я желал бы, чтобы вы поняли меня: как я ни слеп, но я все же очень отчетливо вижу стезю чести, и я не жажду, чтобы на этом пути моим проводником был другой человек.

— Клянусь своей душой, — воскликнул сэр Оливер, — вы нынче утром едки, точно сок незрелого винограда! Но я должен вас покинуть и заехать в «Золотую голову», ибо заметил в дверях слугу с блюдом, от которого валил пар, издававший, мне кажется, превосходный аромат.

— Ну уж нет, — решительно ответил сэр Лоринг, кладя руку на его колено, — мы слишком давно знаем друг друга, Оливер, чтобы ссориться, словно два необузданных пажа во время их первых epreuves[75]. Вы сначала отправитесь со мною к Принцу, а уж потом в гостиницу; хотя я уверен, что он очень огорчился бы, если бы любой благородный кавалер предпочел его столу обычную таверну. Но смотрите, кажется, нам машет лорд Делевар? Ха, мой достойный лорд, да будут с вами бог и матерь божья! Вон и сэр Роберт Чени. Доброе утро, Роберт! Очень рад вас видеть!

Оба рыцаря поехали рядом, а Форд и Аллейн вместе с Джоном Норбери, оруженосцем сэра Оливера, следовали несколько позади — на расстоянии меча перед Черным Саймоном и винчестерским знаменосцем. Джон, худой, молчаливый парень, уже бывал в этих местах и теперь сидел на своей лошади, не поворачивая головы; но оба молодых оруженосца с жадным любопытством глазели направо и налево, то и дело хватая друг друга за рукав, когда их внимание привлекало что-то для них непривычное.

— Посмотри, какие богатые лавки! — воскликнул Аллейн. — Смотри, какое в них выставлено благородное оружие, драгоценная тафта и — о, Форд, посмотри, — вон сидят писцы с чернильными приборами и свитками пергамента, белыми, как монастырское белье. Ты видел что-нибудь подобное?

— Ну нет, друг, в Чипсайде есть лавки получше, — возразил Форд, которого отец однажды взял с собою в Лондон по случаю какого-то рыцарского турнира. — Я видел там одного серебряных дел мастера, так на его товар можно было бы купить все, что есть по обе стороны этой улицы. Но обрати внимание, Аллейн, на те дома, как выступают их верхние части. И в каждом окне выставлены гербы со щитами, а на крышах знамена.

— А церкви! — воскликнул Аллейн. — Монастырь в Крайстчерче — благородное здание, но он кажется холодным и нагим в сравнении с любой из этих, с их орнаментом, резьбой и украшениями: словно гигантски разросшийся каменный плющ перекинулся, резво извиваясь, через стены.

— А послушай людской говор! — сказал Форд. — Какие шипящие и щелкающие звуки! Удивляюсь, что у них не хватает соображения научиться говорить по-английски, раз они теперь под властью английского короля. Клянусь Ричардом Хамполским! Среди женщин попадаются красивые личики! Взгляни на эту девочку с коричневым шарфом! Фу, Аллейн, ты предпочитаешь смотреть на мертвые камни, а не на живую плоть?

Не удивительно, что богатство и роскошь не только церквей и лавок, но каждого жилого дома поражали воображение молодых оруженосцев. Город был сейчас в полном расцвете своего благосостояния. Помимо оживленной торговли, существовали еще причины, которые в своем сочетании давали ему богатство. Война, принесшая с собою стольким городам разорение, пошла Бордо только на пользу. И в то время, как его французские собратья приходили в упадок, этот город преуспевал, ибо сюда люди приезжали с севера, востока и юга, чтобы продать награбленное и растратить выкупы. Через все его шестнадцать смотрящих на сушу ворот в течение ряда лет вливались двойным потоком и солдаты с пустыми руками, спешившие во Францию, и отряды, возвращавшиеся с добычей. Двор Принца, — благородные бароны и богатые рыцари, многие из которых, подражая своему владыке, привезли сюда из Англии своих жен и детей, также способствовали обогащению горожан, набивавших добром свои сундуки.

Сейчас, с этим наплывом знати и рыцарей, стало не хватать жилья и пищи, и Принц торопил свои войска в Гасконь, в Дакс, чтобы увести часть людей из переполненной столицы.

Против собора и аббатства св. Андрея простиралась широкая площадь, кипевшая священниками, солдатами, женщинами, монахами и горожанами, которые считали эту площадь своим центром; там передавались всякие слухи, там собирались зеваки. Среди шумливого и жестикулирующего городского люда многочисленные отряды рыцарей и их оруженосцев верхами прокладывали себе путь, направляясь к резиденции Принца, где огромные окованные железом двери были распахнуты в знак того, что Принц принимает. Четыре десятка лучников стояли возле ворот и время от времени отгоняли стержнями своих луков болтавшую и напиравшую на портал толпу любопытных. Два рыцаря в доспехах, с поднятыми копьями и опущенными забралами, сидели на конях по обе его стороны, а посередине, между двумя пажами, прислужившими ему, стоял человек с благородным лицом, в свободной пурпурной одежде. Он записывал на кусок пергамента звание и титул каждого просителя, расставлял их в должном порядке, отводя каждому его место и предоставляя те привилегии, которых требовал его ранг. Длинная белая борода и испытующий взгляд придавали ему властное достоинство, и впечатление это еще усиливалось благодаря одеянию и берету с тройным плюмажем, свидетельствовавшим о его звании.

— Это сэр Уильям де Пакингтон, личный секретарь Принца, — прошептал сэр Найджел, когда они встали в очередь рыцарей, ожидавших аудиенции. — Плохо будет тому человеку, который вздумал бы обмануть его. Он знает наизусть имя каждого рыцаря Франции или Англии и все его фамильное древо, со всеми родичами, гербами, браками, знаками чести и позора и еще неведомо чем. Мы можем оставить наших лошадей здесь со слугами и пойдем вперед с нашими оруженосцами.

Следуя приказу сэра Найджела, они двинулись дальше пешком, пока не оказались перед секретарем Принца, который в это время отчаянно спорил с молодым щеголеватым рыцарем, непременно желавшим пробраться вперед, миновав его.

— Макуорт! — сказал личный секретарь короля. — Насколько я помню, сэр, вы до сих пор не были представлены.

— Я всего день, как прибыл в Бордо, но, боюсь, Принц найдет странным, что я все еще не нанес ему визита.

— У Принца другие заботы, — сказал сэр Уильям де Пакингтон, — но если вы Макуорт, то должны быть Макуортом из Нормантона, и действительно я теперь вижу на вашем гербе чернедь и горностаевый мех.

— Да, я Макуорт из Нормантона, — ответил рыцарь с некоторой неуверенностью.

— Значит, вы сэр Стефен Макуорт, ибо мне известно, что когда старый сэр Хью умер, сэр Стефен унаследовал герб и имя, воинский клич и доходы.

— Сэр Стефен — мой старший брат, а я Артур, второй брат, — сказал юноша.

— Истинная правда! — воскликнул секретарь Принца презрительно глядя на него. — А тогда, прошу вас, скажите, сэр второй сын, где у вас знак младшей линии и как вы дерзаете носить герб вашего брата без полумесяца, подтверждающего, что вы младший? Возвращайтесь к себе и не показывайтесь Принцу на глаза, пока оружейник не исправит ваш герб как полагается.

Юноша в смущении удалился, а зоркий глаз секретаря разглядел пять алых роз среди заслоняющих один другого гербов и тучи знамен, колыхавшихся перед ним.

— Ха! — воскликнул он. — Здесь есть ценности, которые не подделаешь! Розы Лоринга и кабанья голова Баттестхорна могут стоять позади в дни мира, но их надо пропускать вперед в дни войны. Добро пожаловать, сэр Оливер и сэр Найджел! Чандос будет рад до глубины души вашему приезду. Сюда, уважаемые господа. Ваши оруженосцы, без сомнения, достойны славы своих рыцарей. Идите по этому проходу, сэр Оливер! Эдриксон! Ха! Один из представителей старой ветви Эдриксонов из Хампшира, без сомнения. И Форд здесь, они из южных саксов, старинный род. И Норбери, они есть и в Чешире, и в Уилтшире, и, как я слышал, на самой границе. Так, достойные сэры, я позабочусь о том, чтобы вас поскорее приняли.

В заключение этого профессионального комментария он распахнул створчатые двери и провел всю компанию в просторный зал, переполненный людьми, также ожидавшими аудиенций. Зал был очень велик. С одной стороны он освещался тремя стрельчатыми, в мелких переплетах окнами, середину противоположной стены занимал огромный камин, в котором весело пылала целая груда дров. Многие из присутствующих столпились перед камином, ибо было очень холодно; наши два рыцаря уселись на скамью, а оруженосцы встали позади них. Разглядывая зал, Аллейн заметил, что пол и потолок сделаны из роскошного дуба, на потолке расположены двенадцать арок, а на обоих краях каждой из них изображены лилии и львы королевского герба. В дальнем конце зала он увидел небольшую дверцу, по обе стороны которой стояла вооруженная стража. Время от времени из внутреннего покоя за этой дверцей, мягко ступая, выходил пожилой сутулый человек в черном, с длинным белым жезлом в руке и обращался то к тому, то к другому рыцарю, и они, сняв шапки, следовали за ним.

Сэр Найджел и сэр Оливер были увлечены разговором, когда Аллейн обратил внимание на примечательного человека, который через весь зал явно направлялся к ним. Когда он шел мимо стоявших группами рыцарей, каждый повертывал голову и смотрел ему вслед.

Поклоны и почтительные приветствия, какими его встречали со всех сторон, показывали, что интерес к нему вызван не только его необычайным внешним обликом. Он был высок и прям, словно стрела, несмотря на глубокую старость, ибо волосы, спадавшие из-под сдерживавшего их бархатного берета, были белы, как первый снег. Однако порывистость его движений и упругость поступи показывали, что он до сих пор не утратил пылкости и живости своих молодых лет. Его суровое ястребиное лицо было гладко выбрито, как у священника; остались лишь длинные и тонкие белые усы, доходившие ему чуть не до плеч. О былой красоте говорили и правильный нос с горбинкой и четкие линии подбородка; однако лицо было столь повреждено шрамами и рубцами от давних ран и отсутствием одного глаза, вырванного из глазницы, что уже мало осталось от лица смелого молодого рыцаря, который пятьдесят лет назад был не только самым отважным, но и самым прекрасным среди английской знати. Но кто из мужчин, присутствовавших сейчас в зале аббатства св. Андрея, не отдал бы с радостью и красоту, и молодость, и все, чем владел, в обмен на славу этого человека? Ибо кого можно было сравнить с Чандосом, безупречным рыцарем, мудрым советником, отважным воином, героем Креси, Уинчелси, Пуатье, Орейя и еще стольких же битв, сколько лет он прожил на свете?

— А, мое золотое сердечко! — воскликнул он, вдруг бросившись вперед и обнимая сэра Найджела. — Я слышал, что вы здесь, и искал вас.

— Достойный и дорогой лорд, — ответил рыцарь, также обнимая старого воина, — я в самом деле вернулся к вам, ибо где же еще я могу научиться быть мягким и суровым рыцарем?

— Клянусь моей верностью, — сказал Чандос, улыбаясь, — мы очень подходим друг к другу, Найджел, ибо вы залепили себе один глаз, а я имел несчастье одного лишиться, у нас вместе будут два! А! Сэр Оливер! Вы были на той стороне, где у меня слепой глаз, и я вас не видел. Одна премудрая женщина предсказала мне, что как раз с этой, незрячей стороны ко мне и приблизится смерть. Мы теперь скоро попадем к Принцу; но, говоря по правде, у него пропасть забот: и вопрос, как быть с Педро, и король Мальорки, и король Наваррский, у которого семь пятниц на одной неделе, и гасконские бароны, которые все торгуются из-за условий, точно барышники… Да, нелегко ему приходится! Но как себя чувствует леди Лоринг, когда вы с ней расстались?

— Хорошо, дорогой лорд, и она посылает вам свое уважение и приветы.

— Я всегда ее рыцарь и раб. А ваше путешествие, надеюсь, было приятным?

— Такого плавания можно только пожелать. Мы увидели два пиратских галеаса и даже слегка схватились с ними!

— Всегда вам везет, Найджел! — заметил сэр Джон. — Ну, вы нам непременно расскажете. Пожалуй лучше, если вы оставите здесь ваших оруженосцев и пойдете со мной. Как Принц ни занят, я вполне уверен, что он не захочет держать двух старых боевых товарищей по другую сторону двери. Не отставайте от меня, и я отобью хлеб у старика сэра Уильяма, хотя не уверен, что смогу назвать ваш титул и ранг как полагается.

И он направился к дверце во внутренний покой; оба товарища следовали за ним по пятам и кивали направо и налево, завидев в толпе знакомые лица.