Глава 17. Александр

За свое недолгое знакомство с Настей я понял одно: девчонка непредсказуема. И если уж какая идея взбрела ей в голову, то она будет идти до конца.

Так что теперь, глядя вслед уверенно покачивающимся бедрам, я думаю лишь о том, какое восхищение вызывает у меня эта девушка. Независимая. Яркая. Смелая. Яр и правда дурак, что предпочел невыразительную Синцову такой красотке.

— Чего лыбишься, — бросает мне брат.

Я и сам не заметил, что улыбался.

— Да так. — Я ловлю его угрожающий взгляд.

— Я же сказал тебе, — бесится братец, — мои сотрудницы вне зоны доступа.

Я присаживаюсь на край рабочего стола, отставляю кофе в сторону и складываю руки под грудью.

— А еще ты сказал, что собираешься жениться на Насте. Поменял курс на половине пути?

— Я тогда еще не решил, — отвечает придурок.

— Как можно не знать, на ком хочешь жениться? Ты в магазине колбасу выбираешь? — спрашиваю я и тут же машу рукой. — А, ладно, забей. Мне вообще все равно.

Внезапно тон Яра становится мягче:

— И это правда, что она?.. Что она?..

Он не может выговорить это слово вслух. Как будто если скажет, то слова станут реальностью, которую будет больше нельзя отрицать.

— Беременна? — Я поднимаю брови. — Да, конечно. Мы с тобой уже не так молоды, и я очень даже готов стать отцом. А вот тебе, дорогой брат, похоже, все еще надо повзрослеть. Ты до сих пор не оставил свои юношеские привычки с девушками. То, что работало в семнадцать, уже не факт что сработает в тридцать семь.

— Ах ты ублюдок… — сквозь зубы говорит Яр, но меня его угрозы не волнуют.

— Ты и так уже достаточно наворотил дел. — Я подхожу к нему и кладу руку ему на плечо. — Остынь.

Еще позавчера я собирался набить брату морду. Удивительно, но сегодня я чувствую по отношению к нему лишь жалость.

Когда выхожу в оупенспейс, Насти уже нет, но, судя по взбудораженным сотрудникам, шороху она успела навести и здесь. Артем Баранов, директор по маркетингу, нервно крутит в руках пачку сигарет. Скользкий тип какой-то, неприятный.

Я спускаюсь на улицу и ожидаемо застаю Настю у входа. На груди у нее плачет ландшафтница Муравьева. Настя гладит ее по голове и шепчет какие-то слова утешения, как будто не она сама только что уволилась.

Сцена с поцелуем стала для меня полнейшей неожиданностью. Но не скажу, что на что-то жалуюсь. Яр заслужил подобное обращение.

— Настя, — выдыхаю я ее имя будто молитву.

Муравьева что-то говорит, но я не могу разобрать что.

— Давай потом, — произносит Настя одними губами. Судя по всему, не хочет говорить при свидетелях.

Я молча киваю и, засунув руки в карманы, направляюсь к парковке. С делами можно разобраться и потом, сейчас есть вещи поважнее. Сажусь в машину и завожу двигатель. Руки чешутся по привычке открыть рабочую почту, но я заставляю себя сидеть без движения и закрываю глаза.

Едва слышный щелчок открывающейся двери выводит меня из транса. Настя почти бесшумно оказывается в салоне. Щелкает ремень безопасности.

— Писец, Волков, — выдыхает она.

Я открываю глаза и вижу ее обеспокоенное лицо.

— Все-таки решила уволиться? — спрашиваю я, а затем начинаю выезжать с парковки.

Яр сто процентов сейчас наблюдает за нами из окна пятого этажа, и, похоже, Настя это тоже понимает.

— Я в полной заднице, — говорит она, закрыв лицо руками. — Придется идти на поклон к матушке.

— Зачем? — искренне не понимаю я.

— Хорошо быть богатым, да, Волков? — с сарказмом отвечает Настя.

Только сейчас в ее глазах начинают собираться слезы. При других она сильная, но я видел ее в разные моменты слабости, и, кажется, со мной она чувствует себя в безопасности. Что-то внутри меня отчаянно щемит, но я не касаюсь ее, чтобы не спугнуть, как бы сильно мне ни хотелось.

Я игнорирую подкол.

— Так уж не хочется к ней идти?

Настя фыркает.

— Ты не представляешь. Она монстр во плоти. С виду вся такая милая, интеллигентная художница, но едва откроет рот, как оттуда сыпятся завуалированные оскорбления. «Примерно такого я от тебя и ожидала», — пародирует она родительницу.

— Так не ходи, — предлагаю я.

— У тебя все так просто. А у меня ипотека. И ребенок… вот-вот появится.

Я с удовлетворением отмечаю, что тему аборта она больше не поднимает. Значит, в каком-то смысле смирилась.

— Мое предложение все еще в силе.

— Какое из? — горько улыбается она. — Ты мне разве что весь мир не предложил, уважаемый бывший начальник. Да любая другая удавилась бы за такого мужчину.

— А тебе, как понимаю, такой не нужен, — без всякой злобы говорю я.

Вместо ответа Настя закрывает лицо руками, наконец позволяя себе расплакаться. Могу представить, что она чувствует относительно Яра, но вот все остальное мне не знакомо — необходимость унижения перед матерью, отсутствие денег. Я хочу сказать ей, что ей не нужно ни о чем из этого беспокоиться, но сейчас она все равно меня не услышит, поэтому просто позволяю ей выплеснуть свои эмоции.

Когда мы останавливаемся у Настиного дома — милой невысокой новостройки, — она уже почти пришла в себя. Пальцами крепко сжимает сумочку, губы едва заметно дрожат, но видно, что она про себя уже что-то решила. Правда, едва она понимает, где оказалась, выглядит растерянной.

— Что?.. — начинает она.

Я отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к ней всем телом.

— Настя, — серьезным тоном говорю я, — сейчас мы поднимаемся к тебе, ты собираешь свои вещи и…

— Я не поеду к маме прямо сейчас! — отчаянно выкрикивает она и затем добавляет, чуть тише: — Не в таком состоянии.

Я делаю глубокий вдох.

— Ни к какой маме мы не поедем. Ты собираешь вещи, и мы едем ко мне. Дальше уже со всем разберемся, когда придешь в себя. Насчет денег можешь не беспокоиться.

— Ты меня покупаешь? — Она прищуривается.

Ну почему с этой женщиной так сложно?

— Я о тебе забочусь.

Кажется, такого ответа она точно не ожидала, потому что на ее лице мигом отображаются самые разные эмоции — от удивления до недоверия.

— Зачем это тебе? — спрашивает Настя. — Зачем тебе остатки со стола твоего брата? Хотя, — она хмыкает, — ты уже однажды забрал его девушку. И потом что? Правильно. Что-то я нигде ее не вижу.

А вот с этого места поподробнее.

— Не понял.

— Да все ты понял, Волков. — Настя равнодушно машет рукой. — Ярослав мне все рассказал. Что много лет назад он застал вас в одной постели. Дерьмово иметь свою точную копию, да?

Внутри меня начинает закипать что-то похожее на гнев. Я сжимаю кулаки так крепко, чтобы случайно что-нибудь не ударить.

— И ты поверила?

— Я… — Настя начинает смеяться, но затем резко прекращает, видимо, наконец осознав. — Он же не… Он…

— Ты не захочешь знать, почему я теперь не могу останавливаться в отелях, — отвечаю я и, чтобы закончить разговор, отстегиваю Настин ремень безопасности. — А теперь давай, дуй за вещами.

Возможно, это все благодаря адреналину, но она послушно выходит из машины, заходит в подъезд и начинает подниматься по лестнице. Молча вставляет ключи в замочную скважину и так же молча разувается в коридоре. Я как тень следую за ней. На середину комнаты она выкатывает большой чемодан и еще около часа неторопливо ходит по квартире в поисках тех или иных вещей. Одежду она почти не берет, прокомментировав это как: «Все равно скоро не подойдет».

И тогда я представляю себе ее округлившийся животик, как прекрасна она будет в новом для себя состоянии, в новой роли. То, как она призналась мне в любви в нашу первую встречу, говорит о том, как она на самом деле нуждается в том, что ее ожидает. Как я… тоже нуждаюсь в ней.

Мне придется рано или поздно признаться, что ребенок, возможно, и мой, но на сегодня потрясений определенно достаточно. Может быть, после родов, когда все это уже не будет иметь никакого значения. Может, раньше. С этой девушкой вообще невозможно ничего знать наверняка.

Еще через час мы у меня дома. Я помогаю затащить вещи внутрь и оставляю чемодан посреди гостиной.

— Ты, наверное, голодна, — говорю я Насте, которая с рассеянным видом бродит по дому.

— Только никаких овощей.

— Помню-помню, — усмехаюсь я. — А если чуть-чуть?

— Чуть-чуть можно, — сдается она.

Когда я ставлю перед ней тарелку с ризотто, она будто смотрит сквозь меня. Взгляд мутный, рассеянный. Она словно находится в другом измерении, где ничего из случившегося сегодня не произошло.

Я накладываю себе еще одну тарелку и сажусь напротив нее.

— Я полная неудачница, — наконец заговаривает она хриплым голосом.

— Это еще почему? — хмурюсь я.

— Спрашиваешь? — Настя берется за вилку и начинает задумчиво ковыряться в еде. Затем, немного подумав, отодвигает. — Прости, меня что-то тошнит от мыслей о грибах.

Понимающе кивнув, я забираю обе тарелки.

— А что бы тебе хотелось? — спрашиваю я, открыв холодильник.

— Макароны. С кетчупом.

И я молча убираю обе тарелки, перекладываю содержимое в контейнер и приступаю к приготовлению блюда, которое я сам не ел уже лет двадцать. На этот раз глаза у Насти загораются при виде дымящейся пасты, политой простым соусом. Она с радостью хватается за вилку и принимается накручивать на нее длинную макаронину. Я наливаю себе стакан воды и принимаюсь потягивать его как какой-нибудь изысканный коктейль.

В этот момент снова звонит чей-то телефон, и я не сразу понимаю, что ее. Продолжая жевать, Настя достает аппарат из кармана и ставит вызов на громкую связь.

— Настя, детка, все хорошо?

Внутри меня сразу все натягивается в одну большую струну, которая вот-вот готова лопнуть. Этот урод еще и смеет звонить после всего, что случилось в офисе?

Поразительно, но Настя отвечает со всем хладнокровием:

— Зачем звонишь?

— Настя, — Яр понижает голос, как будто боится, что его подслушают, — если хочешь, я брошу ее. Ты только скажи. Всего одно слово, и я у твоих ног. А что ребенок, так я приму его как своего.

От неожиданности давлюсь водой.

— С тобой кто-то есть? — настораживается брат, услышав мой кашель. — Не говори, что ты с ним. Мое сердце не выдержит. Где ты сейчас? Я приеду.

На все это Настя лишь пожимает плечами.

— Ярослав, скажи, пожалуйста, ты дурак или притворяешься? Я тебе все ясно сказала.

— Я просто подумал… Раз уж ты беременна, это, может, и хорошо. Зачем тебе Алекс? Он бабник, каких свет не видывал. Он тебя поматросит, и через пару месяцев останешься у разбитого корыта. А с Лизой у меня все равно никогда бы не было детей, и я, если честно, даже не задумывался о том, чтобы стать отцом.

У меня из груди вырывается животное рычание, но Настя жестом меня останавливает.

— Слишком много метафор в одной фразе, меня аж снова мутить начинает. Слушай, если ты думаешь, что после такого я смогу вернуться к тебе, даже если бросишь свою секретаршу, то плохо меня знаешь. — Она говорит спокойно, голос практически не дрожит. — Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, Ярослав. Надеюсь, больше мы никогда не пересечемся, даже случайно. — И, не дожидаясь ответа, она завершает разговор.

Мы обмениваемся долгими взглядами, и я вижу в Настиных глазах бездонный океан боли от перенесенного предательства. Что ж, в этом я могу ее понять. Но сейчас кое-что меня беспокоит даже больше.

— Почему он сказал, что у них с Лизой все равно не будет детей? — спрашиваю я, чувствуя, как вновь пересыхает во рту.

Настя вновь пожимает плечами.

— Яр утверждал, что бесплоден, — говорит она, даже не догадываясь, какую бурю сейчас поднимает у меня в душе, — но, как видишь, похоже, и тут соврал.

А что, если нет? Что, если у моего брата и правда не может быть детей? Что ж, тогда…

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — выдыхаю я.

Загрузка...