Глава 36
— Денис! Чего на людей бросаешься, как полоумный! — дерзнула-таки дать мне окорот «маменька». Но грозный вид топнувшей по полу женщины с легонца подпортил дергающий в нервном тике левый глаз.
— Ай-яй-яй, матушка, — хмыкнул я, ухмыльнувшись до ушей. — Замужняя женщина. Уважаемая, можно сказать, дама. И так скабрезно пареньку молоденькому совсем подмигиваете. Не, я все, конечно, понимаю, долгая разлука с мужем, да и мы с вами так-то по крови ни разу не родственники…
— Как ты смеешь⁈ Мне⁈ Такое!.. — схватившись за сердце, Стефания Власовна стала картинно заваливаться на руки подскочивших сестер-приживалок.
Ко мне же, отстаивать достоинство барыни, сунулись было трое не битых пока отроков… Тверд с Горыней сполна огребли еще пару минут назад, когда, спустившись в подвал, я обнаружил синяк под глазом моей Василисы, и теперь оба отлеживались на дальних койках…
Там, короче, ваще водевильная история вышла. Кинувшаяся мне на шею Васька, увидав разорванную на груди сорочку (кровавые пятна с одежды удалось полностью «отстирать» в Омуте силы, где мне, к слову, покорилась-таки в этот раз коварная третья стойка) и длинный толстый рубец над сердцем, тут же разрыдалась, и уже я, заметив синяк под ее глазом, потребовал объяснений.
Василиса пожаловалась на рукоприкладство Алены Петровны, которая предъявила моей новоиспеченной фаворитке за то, что у всех на виду шашни завела с ее типа будущим мужем. Я, разумеется, тут же направился побазарить с «женушкой» на тему ее охренительной верности и самоотрешенного ожидания сплавленного на Изнанку меня. А придурок Тверд, с приятелем Горыней, решили включить блюстителей правопорядка на вверенной им подземной территории, и заслонили мне путь с объявой: мол, Алена Петровна не желают с вами, барин, сейчас разговаривать. Пришлось выбить по паре зубов тому и другому, а неразговорчивой стерве пригрозить, что, если еще хоть пальцем Василису тронет, я, наплевав на ее беременность, так жопу ремнем отделаю, что неделю потом сидеть не сможет… И лишь после моего ора на забившуюся в истерике стерву Аленку, решилась-таки включить «коменданта общаги» барыня Стефания Власовна, за что тоже чутка огребла под горячую руку от меня словесных люлей…
Дрожащие, как осиновые листья пацаны, невольно отшатнулись под моим яростным взором, но, положив руки на рукояти мечей, снова сделали шаг вперед.
— Че, парни, тоже зубы жмут? — хмыкнул я и, для острастки юных самоубийц, звонко ударил кулаком о ладонь.
— Следок, оставьте его, — простонала Стефания Власовна, усаженная сестрами на лавку за столом.
Отроки с видимым облегчением шарахнулись от грозного меня в сторону.
— Куда же вы, девочки, — беззастенчиво угорал я им вслед.
— Денис, толком объясни: чего тебе от нас надо? — устало спросила «матушка».
— Поужинать соберите и весы дайте! — распорядился я.
— Марфа, Васька, ужин барину! — отдала приказ прислуге Стефания Власовна.
До этого момента безучастной тенью стоявшая у печки мать Василисы, тут же загремела горшками, наливая в одну миску густой наваристый суп, и следом накладывая в другую — ароматную рассыпчатую кашу. Стоявшая возле меня Василиса тоже метнулась помогать родительнице.
Я же, усевшись напротив барыни за стол, от дивного запаха свежеприготовленной еды, потянувшемуся от печи, начал грызть деревянную ложку еще до появления передо мной супа с кашей. Когда же руки любимой выставили, наконец, на столешницу долгожданные миски, я заработал покоцанной зубами ложкой со скоростью отбойного молотка, аж порыкивая от удовольствия.
— Да, успокойся. Никто у тебя не отнимет. Ешь спокойно, — скривилась «мамаша». — Марфа, повтори ему то же самое, а то наш молодой барин сейчас миски грызть начнет.
— Ффуффо оффеффь, ффоффо! — кое-как прочавкал я в ответ.
— Прожуй сперва, непонятно, ведь, ничего, — фыркнула Стефания Власовна.
— Говорю: вкусно очень, просто! — перевел я, проглотив.
— Благодарствуйте за слово доброе, боярин, — поклонилась у печки васькина мать. — Кушайте на здоровье.
— Да он и так уж уплетает так, что щеки трещат, — хмыкнула Стефания Власовна.
— Эффо фофофуффо…
— Ой, да хорош уже, а, — отмахнулась Стефания Власовна. — Ешь спокойно…
Выждав, когда после пары мисок супа и миски каши частота мелькания моей ложки над четвертой миской (с остатками каши) замедлилась до сытой неторопливости, Стефания Власовна возобновила беседу:
— А весы-то тебе на кой?
— Плащ облегчать буду, — тщательно облизав ложку, снизошел я таки до ответа.
— Это еще зачем?
— Надо, раз спрашиваю, — пожал плечами я, отправляя в рот очередную ложку удивительно вкусной гречневой каши.
— Ишь ты, деловой какой! А не боишься, — Стефания Власовна мстительно прищурилась, — что об самоуправстве теперешнем твоем я потом, когда все это безобразие закончится, Артему Любомудровичу расскажу?
— Не-а, — ответил я ей широкой самоуверенной любой. — Я знаю, что ты, по любому, ему все расскажешь, и от себя еще с три короба небылиц приплетешь. Но мне плевать. Знаешь почему?
— Любопытно?
— Потому что, прежде, я сам с отца строго спрошу за устроенную им для меня командировку в один конец!
— Кома…что?
— За ссылку на Изнанку, из которой по задумке коварного родителя я не должен был уже вернуться от слова совсем, — по тому, как снова предательски дернулся левый глаз «мамаши», я окончательно убедился, что наша с Психом догадка попала точно в цель. — Но как видишь, матушка, я вернулся. И стал в разы сильнее того бедолаги, которого папенька отправил подыхать в когтях и зубах тварей изнанки.
— Да что ты такое говоришь, Денис Артемович? — зачастила очнувшаяся от оцепенения Стефания Власовна. — Эти твои домыслы — ошибка. Отец никогда…
— А когда, как ты выразилась, это безобразие закончится, — бесцеремонно перебив барыню, снова заговорил я, — я стану еще на порядок сильнее, чем сейчас, и с могу на равных бросить вызов предавшему мое доверие главе рода Савельевых.
— Как ты смеешь, мальчишка! Это…
— МОЛЧАТЬ! — от моего удара кулаком стол жалобно затрещал, и по широкой его столешнице во все стороны зазмеились трещины.
Стефания Власовна и обе стоящие за ее спиной приживалки-сестры испуганно взвизгнули.
— Просто дай мне весы. Я облегчу плащ и сразу отсюда уйду, — потребовал я в воцарившейся гробовой тишине, глядя в глаза до полусмерти перепуганной женщины.
— Ма-марфа, вы-выдай ему ве-весы, — слегка заикаясь, распорядилась Стефания Власовна.
И через считанные секунды передо мной на столешнице, вместо грязных тарелок, появились метровой высоты весы-маятник, с шикарным набором гирей от десятиграммовых крошек до десятикилограммовых исполинов.
Вытащив из-за спины злосчастный мешок — источник десятиминутки недавних чудовищных страданий в хранилище — перво-наперво на чашу весов я опустил его целиком, как есть, чтобы узнать, наконец, из спортивного, так сказать, интереса, каков же реальный вес предмета, в запечатанной стойке Кротовой норы обернувшегося для меня «воспалившимся аппендиксом».
Трехкилограммовая гиря на противоположенной чаше весов, ожидаемо, даже не всколыхнула опустившуюся на столешницу чашу с тяжелым мешком. Добавленная килограммовая гиря заставила чашу с мешком лишь чуть-чуть приподняться. Однако следующая килограммовая гиря уже притянула к столешнице чашу весов с железными грузилами… Заменой килограммовой гири на несколько стограммовых я выяснил, что вес мешка с плащом составлял примерно четыре килограмма триста грамм (на этом весе грузил чаши весов в воздухе практически уравнялись).
Действуя аналогичным макаром, дальше я взвесил плащ без мешка. И, оказалось, он весил чуть меньше четырех килограмм (причем чуть в данном контексте означает разницу буквально в десять-двадцать граммов).
Ну а дальше, привычно призвав в правую ладонь топор, (под взглядами ошалело пялящихся на меня со всех сторон людей) я расстелил на свободной от весов столешнице плащ и стал аккуратно срезать острейшим лезвием нижнюю кромку плаща диной примерно сантиметров в тридцать. После такой радикальной модернизации плащ до колена должен был перейти в разряд длинной кожаной куртки и, потеряв при этом изрядно в весе, целостность свою: уберегающей от непогоды одежды, полностью сохранить. Благо, до центральной шнуровки, стягивающий полы кожаного одеяния в единое целое, мои манипуляции с урезанием низа плаща не доставали.
Пока я, высунув кончик языка, как заправский портной, колдовал над перекроем верхней одежды, остальных жителей подвала от молчаливого созерцания моего труда оторвал страшный грохот, вдруг раздавшийся над нашими головами.
Я вполуха услышал распоряжение Стефаний Власовны отрокам: быстро метнуться в кладовую и разведать: что там стряслось.
И примерно через четверть минуты краем глаза наблюдал белое, как мел, лицо Следка, докладывающей барыне о ужасной беде…
—…У него один рог был размером со всего меня! Истину реку, барыня: это грома-бык стадии короля! Не представляю: как гигант такой смог сквозь наружную дверь в дом протиснуться? Он там тоже все должен был порушить. Но ведь раньше грохота оттуда мы не слышали?..
Ха, не представляет он, — мысленно хмыкнул я. — Зато, хозяин этого беспредельщика рогатого был еще как в курсе. Но открывать абилки своего пита всяким там «мамашам», разумеется, я не имею ни малейшего желания…