Беспечный повеса

Глава 14

Пруденс не шевелилась.

Гидеон, не оставляя ей времени на раздумья, накрыл ее рот своими губами, мягко, властно, нежно, так чтобы не спугнуть ее. Она минуту поколебалась, потом ее тело обмякло, и она скользнула в его объятия. Острая боль пронзила его плечо. Не обращая на боль внимания, он обвил Пруденс руками и почувствовал, как она начала отвечать на его поцелуи, робко, неуверенно, удивленная нарождающейся страстью.

Она целовала его нежно, осторожно, словно он лежал на смертном одре, а не страдал от небольшой раны. Да он готов получить дюжину таких ран за еще один ее поцелуй. У нее был вкус тепла... слез и... слабый привкус зубного порошка. Боже, какая она сладкая. Он не мог насытиться ею.

Постепенно его поцелуй становился все настойчивее. Его ошеломили горячность и щедрость ее робкого ответа. Гидеон ждал этого момента со времени их последнего поцелуя, но все же он застал его врасплох. Стремительный, пьянящий водоворот... чувств. Давно знакомых и поразительно новых.

Скольких женщин он целовал? Гидеон не помнил. Его это не волновало. Ни одна из них не походила на Пруденс.

Она взяла его лицо в свои ладони и возвращала ему поцелуи. От прикосновения ее маленьких прохладных рук и нежных влажных губ что-то дрогнуло у него внутри и начало таять. Ему хотелось кричать на весь мир и в то же время сохранить свою тайну. Неужели существует женщина, способная заставить его почувствовать себя могущественным и одновременно таким... таким беспомощным? Гидеон этого не знал и был не в состоянии думать. Он мог только целовать ее, обнимать... и бороться с желанием овладеть ею. Хотя они были в его постели и одни в комнате, момент был неподходящий. Он знал это.

Где его хваленая техника обольщения? Он не мог вспомнить простейшего приема. Его вел сейчас только инстинкт, новое болезненное чувство...

Ее пальцы запутались в его волосах, новая волна нежности захлестнула его. Гидеон ласково, но настойчиво раскрыл ей губы, делая поцелуй глубже. Он чувствовал себя мальчишкой, впервые познающим радости жизни, и в то же время умудренным старцем. Когда это он довольствовался лишь объятиями и поцелуями? И когда поцелуй не был всего лишь первым шагом в замысловатом танце соблазна и удовольствий? Его тело помнило все движения и молило о них, даже если разум отказывался повиноваться.

Так откуда эти нелепые сомнения и колебания? Гидеон чувствовал, что может соблазнить ее в одно мгновение. И больше всего в жизни он жаждал обладать ею, сделать ее своей, плоть от плоти. И все же... все же...

Каждый ее робкий неумелый поцелуй был дорог ему, каждое прикосновение ее руки к его щеке, волосам, шее. Он дорожил тем, как доверчиво прижалось к нему ее тело, невинное, не ведающее о том, какой эффект производит на него. В этом и заключалась проблема. Гидеон предпочел бы дюжину робких искренних поцелуев ночи страсти, после которой останется сожаление. Возможно, на всю жизнь. Мисс Пруденс должна прийти к нему с чистым сердцем и по велению собственной души. Чтобы потом было не о чем жалеть.

Вот в чем разница, вдруг сообразил Гидеон. Он хочет провести с этой женщиной всю жизнь и не намерен спешить и рисковать ради сиюминутного удовольствия. Он обуздает свои желания и станет смаковать каждое мгновение, наслаждаться каждой ее малейшей лаской, каждым неумелым и наивным поцелуем.

Поэтому он разжал объятия. Он видел, как Пруденс медленно приходит в себя, как затуманенный взгляд распахнутых серых глаз обретает сосредоточенность и она начинает отдавать себе отчет в собственных действиях.

– Ах! – воскликнула она. – Боже мой!

Она вскочила и начала расправлять постель, бросая на него быстрые смущенные взгляды и тут же отводя глаза. Наконец она остановилась, набрала в грудь воздуха и посмотрела ему прямо в глаза.

– Нам... мне не следовало этого делать, – сказала она.

– Почему не следовало? – Видя ее возбуждение, Гидеон не мог удержаться от улыбки. – Почему?

Пруденс вздохнула.

– Вы знаете почему. Я не свободна.

– Всего несколько поцелуев, – пожал плечами Гидеон. – Вы придаете им слишком большое значение, – беспечно сказал он. – Вы были так огорчены. Я просто успокоил вас.

Она размышляла над его словами, ее брови недоверчиво сдвинулись.

– Это настоящая причина?

– А что же еще?

Его взгляд опровергал беззаботный тон его слов. Или это ее собственные домыслы? Ее собственные желания? Пруденс терялась в догадках. Внутри у нее все дрожало после того, что он назвал успокоением. Если это успокоение... тогда она ничего не понимает...

– Вам нужно снова проверить температуру. Я уверен, что у меня жар.

Гидеон взял ее руку и положил себе на лоб. Нежная улыбка противоречила ярким огонькам, вспыхнувшим в глубине его глаз. Он повернул ее кисть и прижал к своему лицу. Его щека легла в чашу ее ладони, ее пальцы коснулись его лба. Он был прохладный, ни жара, ни испарины. Пруденс не шевелилась. Ей вдруг сдавило грудь. Кончики пальцев лишь задели густые темные волосы, как ее охватило неодолимое желание снова запустить руки в его шевелюру. Она не могла заставить себя пошевелиться.

Его ладонь, теплая, сильная, властная, легла поверх ее руки. Он медленно потянул ее руку вниз по теплой небритой мужской щеке.

В голове Пруденс смутно мелькнула мысль, как легкая щетина может так волновать. Она придавала Гидеону мрачный, опасный и волнующе мужественный вид. Пруденс вздрогнула, когда он потерся небритой щекой о ее руку как большой ленивый кот. Его взгляд не отрывался от ее глаз, завораживая, околдовывая. Он медленно вел ее руку вниз к твердой линии челюсти, пока ее пальцы не коснулись его губ.

Гидеон замер, и это показалось ей вечностью, она ждала, словно на краю пропасти, чувствуя под своими дрожащими пальцами его горячие твердые губы. Он медленно повернул ее руку, так что ладонь накрыла его рот. Он поцеловал ее ладонь, и ей показалось, что она тает, как льдинка под жарким солнцем. Он снова поцеловал ее, и у нее начали подгибаться колени.

Это ее и спасло. Когда у нее задрожали ноги, грозя падением, Пруденс выхватила руку, чтобы обрести равновесие. Во всяком случае, так она потом себе говорила.

Она тяжело опустилась в ногах кровати и ухватилась за спинку, стараясь восстановить самообладание.

Она хотела рассердиться, но не смогла.

Пруденс пыталась убедить себя, что он бесчестно воспользовался своим преимуществом больного и ее доверчивостью, но сама в это не верила. Правда состояла в том, что ей хотелось снова оказаться в кольце его рук, чтобы он снова целовал ее – в губы, а не в ладонь. А потом она сама бы поцеловала его ладонь, чтобы увидеть, охватит ли дрожь все его существо, как это случилось с ней.

Но она не могла этого сделать.

Она, может быть, и желала быть свободной, чтобы любить лорда Каррадайса, но не была ею. Она дала Филиппу святое обещание. Они обменялись кольцами и...

И они связаны клятвой верности.

Обещания не легко давать. Пруденс не часто что-нибудь обещала, но, когда это делала, всегда держала слово. Она мало чем распоряжалась в своей жизни. Она не могла выбирать, где и с кем ей жить, что есть, с кем видеться, во что одеваться. Не могла изменить того, как обращаются с ней и с ее сестрами. Единственное, чем она могла распоряжаться, – это собственной честью.

В любом случае с Филиппом ее связывает не только священная клятва. Старое мучительное горе снова всколыхнулось в ней. Трясущимися руками она принялась суетливо переставлять предметы, стоявшие на столике у кровати. Некоторые моменты слишком болезненно извлекать из памяти.

– В чем дело? – нахмурился лорд Каррадайс, видя ее внезапную нервозную активность.

Сознавая, что он не спускает с нее взгляда, Пруденс выхватила у него из-под головы подушку и принялась яростно взбивать ее, пряча за ней лицо.

– Ой! Осторожнее! Вы не забыли, что меня лошадь копытом по голове ударила? А теперь скажите, что вас расстроило?

– Ничего, – пробормотала она и занялась другой подушкой.

Физическая деятельность заглушает эмоции. Когда человек занят, на размышления времени не остается.

– Не делайте вид, что ничего не случилось, – настаивал Гидеон. – Ваши глаза как зеркала из дымчатого хрусталя, в них отражаются все ваши чувства и эмоции.

Пруденс замерла с подушкой в руках. Зеркала из дымчатого хрусталя... Никто прежде не говорил ей таких красивых слов. Она всегда считала, что ее серые глаза скучные и бесцветные, но зеркала из дымчатого хрусталя... Она резко отвела взгляд, подумав, что глаза могут выдать ее мысли. А если они выдадут мысли, то могут разоблачить тайны...

Гидеон потянулся и взял Пруденс за руку.

– Расскажите мне.

У Пруденс мелькнула мысль, что нужно ему все рассказать. Она не знала, сможет ли вынести после этого его взгляд, но могла бы все рассказать, и тогда все будет кончено. Иначе она не сможет противостоять нежной атаке на ее добродетель. Пруденс смотрела в его темные, полные тревоги глаза, и трусость заставила ее немного оттянуть этот момент.

– С вашей стороны нечестно пренебрегать моими принципами и игнорировать то, что я сказала вам о своей помолвке.

– Разве вы не слышали, Имп, что в любви все средства хороши...

– Но все преимущества на вашей стороне! – перебила его Пруденс.

Гидеон коснулся повязки на ране и томно посмотрел на нее.

– Правда?

– Да! И перестаньте на меня так смотреть. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Филипп не может с вами соперничать. Он далеко за морями, а вы здесь. – Гидеон не скрывал своего удовлетворения, поэтому она возмущенно добавила: – Вы всегда рядом. Он был почти мальчиком, когда я видела его в последний раз, тогда как вы искусный и умелый соблазнитель. Очень умелый!

Гидеон состроил гримасу.

– Не гримасничайте. Вы знаете, что это правда, нравится она вам или нет. Милые комплименты легко слетают у вас с языка...

Гидеон демонстративно вытер рот.

– ...а бедный Филипп пишет скучные, деловые письма. Но не все мужчины родились поэтами, поэтому с моей стороны было бы низостью оставить его только потому, что он не сумел вскружить мне голову комплиментами, а вы... – Пруденс замолчала, увидев по его глазам, что сказала слишком много. – Как бы то ни было, это не имеет значения. Я не настолько низкая и бесчестная, чтобы обмануть Филиппа в его отсутствие, так что, с вашего позволения, впредь оставим эту тему.

По лицу Гидеона было видно, что он этого не позволит.

– Если он не вскружил вам голову, я не имею в виду комплименты, этот человек вам не подходит, Имп. Долг и честь слишком скучное основание для супружества. О, я знаю множество таких пар, но вы заслуживаете большего, моя Пруденс. Вам нужно быть любимой, вы заслуживаете глубокой, всепоглощающей любви. Любви мужчины, который вскружит вам голову.

– Мне нужно идти, – сказала Пруденс. – Я велю подать вам полдник.

Меж его бровей пролегла легкая морщинка.

– Что-то еще вас беспокоит, и я намерен это выяснить. Мне не нравится печальная тень в ваших глазах, моя Пруденс.

– Я не ваша Пруденс, – возразила она, найдя убежище в правилах этикета.

Гидеон не спорил, но лишь улыбнулся ей той мужской улыбкой, от которой, к ее досаде, таяло ее сердце.

– Не ваша! – возбужденно повторила Пруденс. Он удивленно приподнял бровь.

– Не понимаю, почему вы настаиваете на этой чепухе! Я думала, мы согласились оставить эту тему, – добавила она.

Гидеон бросил на нее горячий, влекущий взгляд.

– Я не соглашался.

– Этот вопрос не обсуждается. Я не могу ничего сделать, пока не увижу Филиппа или не получу от него письмо. Простите, но дело обстоит именно так. Кроме того, между ним и мной... – Она вдруг замолчала. – Не обращайте внимания.

– Не буду, если вы тоже не станете этого делать, – согласился он. – Но я не отпущу вас, Пруденс. Я не стану докучать вам, но знайте, я буду ждать, пока вы не послушаетесь своего сердца.

– Фи! – Звук получился слабым. Пруденс набрала в грудь воздуха и твердо сказала: – Чепуха! Почему вы решили, что знаете мое сердце?

Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой.

– Вы – мое сердце. – Он взял ее руку и поцеловал. – Наши сердца бьются в унисон. Я знаю это, я, который в подобное никогда не верил. И вы это знаете.

Она покачала головой, но была слишком потрясена его словами, чтобы что-нибудь сказать. «Наши сердца бьются в унисон. Я знаю это, я, который в подобное никогда не верил». Это означает именно то, о чем она подумала? Что он, знаменитый повеса, теперь поверил в любовь... даже после того, что случилось с его родителями? Из-за нее?

Господи, как все запуталось! Она дала слово одному мужчине, и долг и честь обязывают сдержать обещание. И все же... все же... О, непокорное сердце!

Даже если бы Гидеон не был повесой, если его слова правдивы и он, возможно, питает к ней чувство... он, не знает всей ее истории. А если узнает, то может изменить свое мнение о ней. Пруденс попыталась успокоить себя здравым размышлением. Напрасные старания... Мнимое успокоение...

Ей хорошо известно, что в отношении некоторых вещей мнения дедушки и общества полностью совпадают.

– Не мучайте себя, моя дорогая, – сказал он. – Я знаю, что вы свято храните обещание, данное Оттерботтому, и еще больше люблю вас за это. До сих пор мне не часто приходилось сталкиваться с верностью слову, поэтому я это высоко ценю. Но я буду ждать вас.

Пруденс молча смотрела на него. «Я еще больше люблю вас за это». Почему он это сказал? Он не любил бы ее, если бы знал...

Нужно ему все рассказать. Это единственный выход. Тогда он прекратит свои нежные ухаживания, от которых у нее разрывается сердце. Проглотив ком в горле, Пруденс глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Нет, она пока не может этого сделать. Не сейчас. Она не сможет ухаживать за ним, если он станет смотреть на нее с разочарованием. Или с осуждением. Или того хуже...

Пруденс никогда не принимала близко к сердцу те эпитеты, которыми постоянно награждал ее дедушка. Но если их произнесет Гидеон или даже только подумает, эти слова заживо сдерут с нее кожу. Ей хочется дольше побыть рядом с ним. Она знала, что это трусость, но она в силах сказать ему правду, пока он не поправится. Тогда она с чистой совестью снесет его осуждение. Пруденс в последний раз расправила его постель и повернулась, чтобы уйти. Он поймал ее запястье.

– Доверьтесь мне, Имп. – Его глубокий голос был полон нежности и искренности.

Ее сердце застыло в груди холодным тяжелым камнем. Помертвев, она прикрыла глаза. Он прав. Пора. Она не может больше оттягивать этот момент. И если он... узнав ее историю... если он... Что ж, за ним смогут ухаживать ее сестры. Она знала, что они с радостью это сделают.

– Хорошо, поскольку вы настаиваете, я расскажу.

Пруденс вытащила стоявший в углу комнаты тяжелый деревянный стул и села в нескольких шагах от кровати. Если Гидеон будет рядом и дотронется до нее, она не сможет выполнить задуманное.

Сложив руки на коленях, она смотрела на него, в последний раз впитывая его теплый, ничем не омраченный взгляд. После того, что произойдет, у него будет совсем другой взгляд, и она не думала, что сможет посмотреть ему в глаза. Пруденс набрала в грудь воздуха, губы ее задрожали... она готовилась сжечь за собой мосты.

– Я никогда не думала, что кто-нибудь из нас выйдет замуж. Дедушка говорил, что наша кровь испорчена и не к чему позориться и плодить полукровок.

Гидеон застыл. Но прежде чем он успел что-нибудь сказать, она жестом остановила его и продолжила:

– Мы знали... знали, что не полукровки. Просто дедушка ненавидел нашу мать и считал ее происхождение позорным. Но в ней не было ничего дурного, – пылко добавила Пруденс. – Она была красивая, милая и... – Она умолкла и глубоко вздохнула. – Мама не благородного происхождения. Ее дед начинал мясником, а его сын, наш дед, тоже занимался торговлей мясом. Поэтому дедушка со стороны отца считал их простолюдинами, хотя и чрезвычайно богатыми. Нас это, конечно, не волновало, но дедушка, исходя из своих предубеждений, не позволял нам нигде бывать, кроме церкви. Но если была возможность, службу проводили в нашей домашней часовне. Поэтому мы росли, практически не зная других людей.

Владения родителей Филиппа находились рядом с дедушкиными. Мы не были знакомы с ним, поскольку он и его старший брат учились в школе. Но в церкви мы встречались с его матерью, миссис Оттербери, поэтому знали о нем. Однажды мы вышли на прогулку и повстречали его. Его лошадь захромала, и, чтобы сократить путь, он вел ее через Дерем-Корт, где мы жили. Пожалев лошадь, конечно, мы начали разговаривать. О, вы не представляете, как замечательно было говорить с кем-то, кроме сестер, с моим ровесником! – Ее глаза вспыхнули от воспоминаний. – В тот день я прошлась с ним до границы наших владений, и мы все говорили и говорили, обо всем и ни о чем.

– Сколько вам тогда было? – перебил ее Гидеон, почувствовав нелепую зависть к ее воспоминаниям.

– Около пятнадцати, – ответила Пруденс. – Потом мы часто встречались. Конечно, тайно. Его мать время от времени наносила нам визиты, но в них не было ничего особенного, поскольку она не брала Филиппа с собой. И хотя дедушка терпеть не мог ее визитов и всегда был с ней до неприличия резок, у него не было повода отказать ей от дома. – Она снова улыбнулась, вспоминая прежние дни. – Миссис Оттербери очень добрая и, чтобы навестить нас, не обращала внимания на грубость.

Гидеону пришло в голову, что миссис Оттербери сразу оценила выгодную перспективу, открывшуюся перед ее младшим сыном. Сестры Мерридью имели хорошее приданое. Любая амбициозная мамаша снесет гораздо больше, чем грубое обращение, чтобы обеспечить своего сына. Пруденс была слишком неискушенной, чтобы разглядеть за внезапной дружелюбностью соседки холодный расчет.

Не ведая о его циничных умозаключениях, Пруденс продолжала:

– Младшие сестры любили ее визиты. Они плохо помнили маму и папу. А миссис Оттербери была такая милая и добрая, от нее веяло... материнским теплом. Знаете, она временами прижимала их к себе. Это было просто замечательно, маленьким девочкам так нужны забота и внимание.

– И большим – тоже, – мягко сказал Гидеон и протянул к ней руку.

Она покачала головой, но ее румянец усилился.

– Вы ведь думаете, что нас с Филиппом, кроме кольца и клятвы, связывают только детские воспоминания? Нет, большее. Я не планировала вам этого рассказывать... но если я это сделаю, вы поймете и перестанете...

– ...ухаживать за вами, – подсказал Гидеон. Пруденс бросила на него взгляд, который он не мог расшифровать.

– Позвольте мне объяснить.

– Хорошо. – Гидеон откинулся на подушки, сложил руки и приготовился слушать.

– Отъезд Филиппа в Индию был внезапным. Я понятия не имела, что он куда-то собирается, пока до отправления не осталось два дня.

Отъезд в Индию не сиюминутное решение, подумал Гидеон. Это не поездка на дилижансе в Лондон. Путешествие в Индию занимает долгие месяцы. И перед этим нужно о многом позаботиться: заказать каюту, подобрать одежду, купить лекарства от тропических болезней. Список дел бесконечен. Он готов был биться об заклад, что Филипп долго готовился к путешествию, просто он не посчитал нужным поставить в известность Пруденс.

– Это было очень огорчительно, – сказала Пруденс. – Я не знала, увижу ли его снова, в Индии ужасно опасно.

– Мисс Грейс мне рассказывала, – пробормотал Гидеон.

– Филипп хотел, чтобы я вышла за него замуж и поехала вместе с ним, но я была слишком юная, чтобы выйти замуж без позволения опекуна. К тому же дедушка становился все более... – она замялась, – суровым. Поэтому я не могла оставить сестер с ним, а Филипп сказал, что Индия очень опасна для маленьких девочек.

– А для шестнадцатилетней – нет?

– Конечно, нет, я ведь не беспомощная и слабая. Кроме того, Филипп сказал, что защитит меня от опасности.

Гидеон старался не фыркнуть. В конце концов, критиковать не его дело.

– Но нам пятерым не на что было ехать, даже если рассчитывать на мое приданое. Папа завещал нам деньги, даже если мы выйдем замуж без благословения, как вышло у него с мамой. Понимаете?

Гидеон кивнул. Он действительно все понимал. Оттербери хитростью пытался заставить выйти за него одинокую шестнадцатилетнюю девочку, зная о ее богатом приданом.

– Филипп сделал мне предложение у Пирамиды, так мы называли могилу мамы и папы. Не смотрите на меня так, это не настоящая могила. Но мы с сестрами сложили пирамидку из камней в углу фамильного кладбища Мерридью. Это рядом с домашней часовней, поэтому, кроме членов семьи и садовника, там никто не бывает. Мы посадили вокруг Пирамиды цветы и, когда нам было одиноко и горестно, приходили поговорить с родителями. Знаете, это успокаивало. Мы рассказывали им свои девичьи секреты и приносили зубы Грейс.

– Зубы? – недоуменно нахмурился Гидеон.

– Каждый ее выпавший молочный зуб торжественно добавлялся в Пирамиду. Выпавший зуб для ребенка всегда волнующее событие, но в Дерем-Корте это никого не интересовало. А мама и папа всегда нас слышали. Во всяком случае, мы так думали. – Пруденс улыбнулась, ее глаза немного затуманились.

– Оттерлогс там сделал вам предложение? – спросил Гидеон. – «Хитрый мерзавец», – подумал он.

– Да, он сказал, что позволение родителей самое главное, и тогда... – Она замолчала, услышав тихий стук в дверь.

– Как там наш раненый герой? – послышался нежный женский голос.

Гидеон тихо выругался.

– Это Чарити! – объяснила Пруденс, явно взволнованная тем, что их прервали. – Я... я им не сказала, что я вас ранила! Они думают, что это дело рук грабителя!

Гидеон кивнул.

– Я не выдам ваших кровожадных наклонностей, мисс Имп. Черт побери, она вот-вот должна была объяснить, какую власть имел над ней этот чертов Оттербери. Гидеон был не в настроении принимать посетителей, но видел, что Пруденс ухватилась за эту возможность прервать свою исповедь, как утопающий хватается за соломинку.

Сорвавшись со стула, она открыла дверь. Чарити на цыпочках вошла в комнату, держа в руках накрытый поднос.

– Он очнулся? – прошептала она.

– Я очнулся, мисс Чарити, – ответил Гидеон.

– Он очнулся! – В приоткрытую дверь виднелись золотистые девичьи головки, и через мгновение сестры Пруденс и его кузен оказались у его постели.

Пруденс, вдруг заметив нагую грудь Гидеона, быстро натянула простыню ему до подбородка и решительно подоткнула ее под прицелом четырех пар любопытных девичьих глаз.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эдуард. Гидеон подмигнул ему, и кузен немного успокоился.

– Бедный храбрец! Слава Богу, вы идете на поправку. Я принесла вам вкусную горячую кашку.

Чарити поставила поднос и приподняла полотенце. В чашке с носиком, из которой обычно кормят больных, плескалась жиденькая овсяная каша на воде.

Гидеон поморщился. Он не собирался это есть.

– Посмотрите, ему больно! – воскликнула Фейт. – Вы очень храбрый, сэр.

– Вам очень больно? – спросила Хоуп.

– Конечно, – презрительно ответила ей Грейс. – У него же было сильное кровотечение. Все в доме было перепачкано кровью, даже лучшая хозяйская софа. Она совершенно испорчена! – с восторгом объявила девочка. – Сколько вы убили злодеев, лорд Каррадайс? Пруденс нам ничего не рассказывает.

– Грейс, милая, довольно, – торопливо прервала ее Пруденс. – Мы ведь не хотим утомить лорда Каррадайса, правда?

– О, лорд Каррадайс не возражает, – пробормотал раненый. – Немного усталости от приятного...

Пруденс вспыхнула и схватила чашку.

– Овсянка поможет вам восстановить силы, сэр.

– Нет, спасибо. Лучше немного мяса и бургунд...

Умелые руки ловко сунули носик чашки ему в рот. Гидеон попробовал выплюнуть его, но отвратительная каша медленно и безжалостно вливалась ему в горло.

Его гости задержались всего на несколько минут, но Гидеон вскоре понял, что действительно утомился. Пруденс мгновенно это заметила.

– Думаю, нашему герою нужно немного поспать, – объявила она.

Когда визитеры покинули комнату, она вернулась к нему, расправила подушки и укрыла его одеялом. Как ребенка, подумал он с неудовольствием.

– Спите, – прошептала она и провела рукой по его лбу. Он поймал ее руку и прижал к своей щеке.

– Я так и не узнал ваш секрет, дорогая. Но что бы вы мне ни сказали, это ничего не изменит. Вы вели уединенную жизнь... – Он устало поднял руку. – Не спорьте со мной. Я уверен: то, что вы считаете скандальным и непростительным, такому человеку, как я, не покажется ужасным. Это ничего не изменит. Я подожду.

Он откинулся на постель, и Пруденс повернулась, чтобы уйти, но его слова остановили ее.

– Если понадобится, я буду ждать вас, пока не состарюсь и поседею. Но в конце концов я добьюсь вас, моя Пруденс. И вы придете ко мне с открытым сердцем. Придете.

Пруденс оцепенела. Он будет ждать ее, пока не состарится и поседеет? От его взгляда у нее гулко застучало сердце. Она вытянула дрожащую руку, чтобы отстранить его, хотя он не сделал даже малейшего движения по направлению к ней.

– Но вы повеса, – прошептала она. Гидеон долго смотрел ей в глаза.

– Да. Но если повеса влюбится, то полюбит навсегда. – Он дал ей время вникнуть в его слова и торжественным тоном добавил: – Не стоит меня за это презирать. Иногда иметь под рукой повесу полезно.

Пруденс удивленно нахмурилась.

– Полезно? – Какое странное слово. – Что вы хотите сказать? Какая мне польза от повесы?

– Я могу каждую осень аккуратно собирать опавшие листья.

Она не сразу поняла, что это шутка. Ее губы дрогнули от смеха и от слез. Ну что с ним поделаешь? Как можно любить такого насмешливого и легкомысленного человека?

Как можно его не любить?

Пруденс вышла из комнаты.