Беспечный повеса

Глава 17

Часы в холле тикали с мучительной медлительностью. Часовая стрелка медленно подползала к цифре «два». Пруденс расхаживала по верхней площадке лестницы. В ее голове эхом отдавался разговор с лордом Каррадайсом. После того как он ушел, она ни о чем другом не могла думать. Она его правильно поняла. «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я».

Это явно признание. Он ее любит. Возможно, даже больше, чем она – его.

Пробило два. Пруденс взглянула в зеркало и поправила выбившийся локон. Она оделась тщательно, стараясь придать себе безмятежный вид. Влажными руками она расправила юбки. Она сможет выполнить свою задачу.

Как только утих бой часов, звякнул дверной колокольчик. Даже мальчиком Филипп отличался пунктуальностью. Это одна из его добродетелей.

Дворецкий Шубридж вяло пошел к двери, по дороге он остановился и со сводящей с ума неторопливостью поправил букет в вазе. Когда колокольчик звякнул снова, Шубридж величавым жестом распахнул дверь. Пруденс посмотрела вниз. С лестничной площадки входа в дом не было видно, но она услышала тихий рокот мужских голосов, потом шаги по полированному паркету и, наконец, в поле ее зрения появился Филипп. Он переоделся, заметила Пруденс. Шубридж взял у него пальто, высокую касторовую шляпу и черную, с серебром, резную трость, прежде чем проводить его в гостиную. Волосы Филиппа были тщательно завиты и напомажены по последней моде. Сапоги блестели, сюртук плотно облегал фигуру. Филипп стал светским щеголем.

Пруденс проглотила ком в горле. Четырехлетняя прелюдия подошла к концу. Набрав в грудь воздуха, она медленно пошла вниз по лестнице.

Годами она воображала себе возвращение Филиппа и жила ожиданием встречи. Сейчас она могла думать только о Гидеоне и его словах, которые заставили ее сердце – увы, слишком поздно! – петь от счастья. По иронии судьбы, когда Гидеон произносил эти слова, она думала о предстоящем разговоре с Филиппом.

Пруденс вспомнила, какое у него было лицо, когда она попросила его уйти. От волнения она почувствовала себя неловко. Все-таки он мог бы подождать, когда она придет к нему со свободным сердцем. Свободной, чтобы сказать ему «да». Она бы это сделала.

Она повторяла про себя согревавшие душу, прекрасные романтичные слова:

Пруденс не сомневалась, что если кто-то и может подарить ей блаженство, то это Гидеон. От этой мысли она вздрогнула. Строчки стихотворения эхом отдавались у нее в голове, когда она спускалась по ступенькам.

Цветы вплету я в шелк волос И ложе сделаю из роз.

Ложе из роз. Конечно, там могут случайно оказаться и шипы, но с Гидеоном кто их заметит?

Зажгу на башмаках твоих Огонь застежек золотых.

Ей не нужно золотых застежек на башмаках. Это слишком экстравагантно. Не говоря уже о том, что давно не модно. Когда она будет свободна, она придет к нему босой!

Пруденс подошла к двери гостиной. Пора оставить грезы о безрассудной любви, мечты о блаженстве на ложе из роз с темноглазым смеющимся мужчиной. Сначала надо разобраться с тем, что она совершила в жизни, и только потом двигаться дальше.

– Здравствуй, Филипп, – сказала она, входя в гостиную.

– Моя дорогая Пруденс! – Филипп положил руки ей на плечи и осторожно поцеловал в обе щеки.

Словно покинув собственное тело, Пруденс глазами стороннего зрителя бесстрастно наблюдала их встречу. От Филиппа пахло чем-то экзотическим, наверное, пачулями и мускусом. Так благоухал дворецкий лорда Динзтейбла. Как странно и как нелепо в объятиях долгожданного жениха вспоминать чьего-то дворецкого.

Филипп наконец отпустил ее.

– Ах, Пруденс, Пруденс! – воскликнулон. – Как ты выросла! – Он посмотрел на нее и поцеловал в губы.

Охваченная чувством вины, Пруденс вытерпела это. Он не так целовал ее в прошлом. Теперь его губы стали настойчивыми и требовательными. Пруденс крепко сжала рот.

Его пыл сбил ее с толку. Она этого не ожидала. А следовало бы. По его мнению, они еще помолвлены.

Он разжал объятия, и Пруденс быстро отступила назад.

– Я вижу, ты все такая же застенчивая мышка. Пруденс попыталась улыбнуться, чтобы смягчить свой отказ.

– Это было так давно, Филипп. Прости...

– Должен сказать, что ожидал более теплого приема, малышка Пруденс, – сказал он. – Если помнишь, когда ты была девочкой, мы делали гораздо большее.

– Только один раз. К тому же я этого не хотела, – возразила она. – И последствия...

Она не закончила фразу. Нечестно встречать его жалобами и упреками. К чему, после стольких лет разлуки. С тех пор много воды утекло. С этим мужчиной у нее все кончено.

– Извини, Филипп, – смягчила она тон. – Мы не такие, как прежде. Нам нужно снова познакомиться друг с другом. Много произошло с того дня, когда мы обручились.

Филипп нахмурился.

Пруденс вытащила из лифа платья цепочку с кольцом.

– Все эти годы я берегла твою фамильную драгоценность. Его, казалось, ошеломили эти слова.

– Ах да. Хорошо.

Она ждала этого момента. Сняв кольцо с Цепочки, Пруденс сказала:

– Филипп, прости, но я больше не могу носить твое кольцо. Я не могу выйти за тебя замуж.

Наступило короткое молчание. Филипп положил руки ей на плечи и повернул лицом к себе.

– Ты расторгаешь помолвку? – недоверчиво спросил он. – После того как четыре с половиной года носила мое кольцо?

Пруденс, сглотнув, кивнула. Это первое обещание, которое она нарушила.

– Почему?

Пруденс ничего не сказала. Она молча протянула ему кольцо. Филипп взял его и, тщательно осмотрев, взвесил на руке, словно проверяя вес.

– Тяжелое.

– Оно ведь переходило из поколения в поколение твоих предков по женской линии?

– Предков? Ах да, да, конечно.

Филипп вертел в руках кольцо, не зная, что с ним делать.

– Лорд Дерем знает об этом?

– Если ты имеешь в виду кольцо – нет. Я спрятала его, как ты велел. Если тебя интересует, знает ли он о нашем обручении, то тоже нет. Но в любом случае это не имеет значения, мы покинули его дом и никогда туда не вернемся.

– Да, твои сестры говорили сегодня утром, что вы убежали. Поразительная глупость, Пруденс! Он твой законный опекун!

– Скоро он не будет моим опекуном. Как только мне исполнится двадцать один год, я получу право на наследство, и мы навсегда избавимся от необходимости жить с ним.

– Но к чему эти истерические выходки и риск навлечь на себя его неудовольствие? А если он лишит тебя наследства? Это крайне неразумно, Пруденс, крайне неразумно!

Пруденс недоверчиво смотрела на него. Она писала Филиппу, как жестоко обращается с ними дед. Она даже сообщила ему еще более страшное, то, о чем до сих пор никому не рассказывала.

– Ты знаешь, что с дедушкой было невыносимо жить, – медленно сказала она. – Я часто писала об этом. Ты не мог этого забыть.

– Я достаточно разбираюсь в людях, чтобы распознать чрезмерную женскую чувствительность, – отмахнулся Филипп.

Пруденс заморгала. Чрезмерная женская чувствительность?

– Старому человеку нелегко, когда у него на руках пять девочек, – не обращая на нее внимания, продолжал Филипп. – Если он немного старомоден, это вполне понятно. А дисциплина еще никому не повредила. К тому же он теперь, наверное, очень стар. Он долго не протянет. Стоило бы потерпеть. У него ведь куча денег.

– Так вот почему ты не писал... – медленно сказала Пруденс.

– Не придирайся, Пруденс. Должно быть, я не получил писем, в которых ты об этом писала. Ты же знаешь, как плохо доходит в Индию почта. – Филипп избегал ее взгляда. – Во всяком случае, если бы я поступил, как ты умоляла, и приехал за тобой, то к тому времени ты уже забыла бы о своей маленькой проблеме. Ну и дураком же я тогда выглядел бы!

Филипп, казалось, не понимал, что выдал себя. Он получил самое важное письмо.

– Значит, ты просто пренебрег тем, что я написала.

– Не будь упрямой, Пруденс. Я был на краю света. Ты не представляешь, с какими трудностями мне пришлось столкнуться в Индии.

– Но когда я сообщила тебе... ребенок... – Она не могла говорить.

Филипп покраснел.

– Шшш... не надо говорить о таком деликатном деле. Случилось несчастье, но это, несомненно, к лучшему.

Пруденс поразили эти слова. Она подошла к окну и невидящими глазами стала смотреть вдаль. Ей так хотелось поделиться своим горем с ним, отцом ребенка, а он, оказывается, не испытывает никаких чувств.

Пруденс вдруг резко повернулась к Филиппу.

– Так ты считаешь, что ради денег мы должны были остаться с дедушкой? И закрыть глаза на его жестокость? – Она смотрела ему прямо в лицо. – Это была жестокость, Филипп, а не дисциплина, как ты выразился.

Он неловко переминался с ноги на ногу.

– Женщины склонны преувеличивать. Если бы ты знала, какие страдания мне пришлось пережить в Индии, чтобы заработать деньги...

– Значит, для тебя главное – деньги? Ты считаешь, что ради денег нам следовало все стерпеть. Ты не послал за мной, когда я в тебе так нуждалась, потому что ты был занят зарабатыванием денег. Ты всегда был такой? Я была слепа?

– К чему было беспокоить тебя финансовыми проблемами, когда мы встречались? – пожал плечами Филипп и снисходительно добавил: – Женщины известны своей непрактичностью и наивностью.

Пруденс фыркнула. Неправильно истолковав это, Филипп поторопился заверить ее:

– Мы, мужчины, находим это очаровательным. Признаюсь, в последний год я пел другую песню, поскольку казалось, что твой дед потерял все свое состояние. Компания почти обанкротилась, мы переживали трудные времена. Но четыре или пять месяцев назад все круто изменилось. Ты не поверишь, компания стала процветать. У твоего деда по-прежнему куча денег, поверь мне!

Пруденс почувствовала тошноту. Как она могла думать, что этот напыщенный, корыстный человек – любовь всей ее жизни? Должно быть, корысть всегда была ему присуща. Как она этого не разглядела? Его совершенно не волновал их ребенок! Он получил письмо и даже не потрудился ответить. Ее ребенок был «деликатным делом», а его смерть – «к лучшему».

Пруденс едва смотрела на него, и то лишь для того, чтобы соблюсти правила вежливости. Гнев и горечь предательства клокотали в ней, грозя вырваться наружу, сжигая все на своем пути. Ей хотелось наброситься на него. Она не могла говорить.

Не обращая внимания на ее состояние, Филипп сел, разгладил элегантные бриджи и критически осмотрел комнату.

– Если ты не хотела оставаться в Дерем-Корте, то почему не остановилась у родственников? У двоюродного деда, например? Не понимаю. Это люди, у которых ты живешь, заморочили тебе голову постыдными мыслями о независимости? Должен тебе сообщить, что я навел справки, и мне совершенно не нравится, что ты здесь обитаешь! Остановиться у женщины, которую ты не знаешь! У вдовы какого-то типа из Аргентины! Боже милостивый, Пруденс! Как ты могла поступить так неосмотрительно?

Пруденс изо всех сил сдерживалась.

– Леди Августа...

– Судя по словам моих... моих гостеприимных хозяев, эта твоя леди Августа дель иностранка в один прекрасный день просто приехала в Бат. Никто о ней до этого не слышал. Ее нет в Книге пэров и баронетов. Помяни мое слово, она авантюристка!

– Чепуха... – начала Пруденс, но Филипп отмахнулся.

– Мне ее показали на улице. Да у нее такие волосы, которых устыдилась бы и цирковая танцовщица. – При этих словах он взглянул на рыжие локоны Пруденс. – И она красит лицо. Тоже мне, леди! – фыркнул он. – Они там сами себе придумывают титулы.

– Неправда! Она...

Филипп снова высокомерно махнул рукой.

– Прислушивайся к тем, кто лучше тебя разбирается в людях, Пруденс. Люди, у которых я в гостях, ее не знают, а мой здравый смысл подсказывает остальное.

Пруденс воинственно скрестила руки. Она едва удерживалась от желания залепить ему пощечину. Как она могла быть такой слепой в шестнадцать лет? Страшно подумать, как может заблуждаться человек.

– Вдобавок есть серьезные сомнения относительно герцога, с которым помолвлена твоя сестра, – заявил Филипп. – Мой гостеприимный хозяин приходится троюродным братом тетушке одного герцога и разбирается в таких вещах. Мои хозяева знакомы почти со всеми важными персонами в лондонском свете. Им известно, что герцог Динзтейбл живет уединенно на севере Шотландии и ни с кем не видится. Думаю, это тебя убедит. – Филипп откинулся на спинку кресла и самодовольно посмотрел на Пруденс. Она не ответила, и он добавил: – Твой так называемый герцог, должно быть, мошенник.

– Нет, он отшель...

– В хорошую же историю ты впутала свою сестру! Держу пари, что, как только Чарити вступит в права наследства, ее новоиспеченный муж окажется безродным авантюристом.

– Пустая болтовня! – отрезала Пруденс. – Твои хозяева ошибаются.

– Они чрезвычайно респектабельные люди, с большими связями и хорошим состоянием, – возразил Филипп. – Что касается лорда Каррадайса, они о нем слышали. И все, что они слышали, не делает ему чести, поверь мне! Он повеса, распутник...

– Вздор! – возразила Пруденс. – Он был повесой, я знаю, но по отношению к нам он добр и великодушен, и я не желаю, чтобы на него клеветали...

– Ты, кажется, совсем ничего не понимаешь, Пруденс. Неудивительно, что его фатальное обаяние так на тебя подействовало.

С Пруденс было довольно.

– Если хочешь знать, да! Так подействовало, что я собираюсь выйти за него замуж.

Филипп открыл рот от изумления, но быстро овладел собой.

– Так вот в чем дело! Ах ты, бедная обманутая девочка! Такие повесы, как Каррадайс, не женятся. Они соблазняют девушек, а потом их бросают.

От его вопиющего лицемерия у нее перехватило дыхание. Подняв брови, Пруденс с негодованием посмотрела на него. Сообразив, что сказал, Филипп покраснел.

– Это другое. Я дал тебе кольцо.

– Оно все оправдывает? Что ж, теперь я его тебе возвращаю.

– Чтобы выйти замуж за Каррадайса? – усмехнулся Филипп и положил кольцо на стол.

– Да, он предложил мне это час назад, в этой самой комнате.

– Предложил или сделал предложение?

– Предложил.

– Что-то я не слышал раскатов грома, свидетельствующих, что мир перевернулся. Он действительно это сказал? И многословно?

– Конечно, сказал. Что ты имеешь в виду?

– Он действительно сказал: «Ты выйдешь за меня замуж»? Употребил такие слова, как «супружество», «лицензия на брак», «церковь», «свадьба»?

Пруденс покачала головой:

– Нет, но...

– Что именно он сказал?

Пруденс не хотела повторять нежные слова Гидеона, но была полна решимости защитить его и заставить Филиппа понять.

– Он сказал, что любит меня. Умолял позволить позаботиться обо мне, защитить меня. – Никто в жизни не говорил ей таких слов.

– Защитить! – с издевкой сказал Филипп. – Ты знаешь, что это значит? Взять женщину под свою защиту означает сделать ее своей любовницей.

– Он не это имел в виду! Он хочет жениться на мне!

– Это ты так думаешь. Он ведь этого не говорил? Какая ты наивная, Пруденс, – покачал головой Филипп. – Как, по-твоему, повесы соблазняют девушек? Заставляют их вообразить, что женятся. Повеса Каррадайс слишком умен, чтобы бросаться словами, за которые придется отвечать. Если он не произнес «брак» или «свадьба», поверь мне, он не поступит благородно.

– Поступит, – спорила Пруденс. – У него честные намерения. Ты просто не понимаешь.

– Полагаю, ты сказала ему о своей... неосторожности. Он имеет в виду ребенка. Пруденс вскинула голову.

– Да, сказала.

– Тогда все понятно, – кивнул Филипп. – Он знает, что ты – использованная вещь и не нужно обращаться с тобой как с добродетельной девушкой.

– Это не так! – Ее голос дрожал и срывался. – Ты не понимаешь!

– Все я понимаю. Зачем покупать корову, если можно получать молоко даром?

– Ты просто отвратителен! – Пруденс подбежала к окну, пряча эмоции.

Филипп, конечно, отвратителен, но его слова потрясли ее, хоть она и не хотела себе в этом признаться. Они вторили ее опасениям относительно намерений Гидеона.

За окном ложился туман, поднимавшийся из холодных ущелий.

Неприкрашенная правда заключалась в том, что Гидеон не произнес традиционных в таких случаях слов. Он не сказал: «Ты выйдешь за меня замуж?» Он сказал: «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я».

Пруденс прижалась пылающей щекой к холодному стеклу окна. Почему Гидеон так поступил? Почему не сказал старые как мир слова?

Эти мысли, словно кислота, разъедали ее прежнюю уверенность.

Пруденс обернулась. Филипп, в модном сюртуке и чересчур пестром галстуке, самодовольно развалился в кресле. Она никогда себя высоко не ценила, а теперь совсем упала в собственных глазах. Перед ней живой пример ее умения разбираться в людях. Это ужасно.

У нее остались только чувства. Она любила Гидеона, действительно любила. И знала, что он хочет, чтобы она была рядом. Но в какой роли?

Филипп посеял в ее душе семена сомнения, и они пустили корни.

– Вот что вышло из твоего побега! Тебе нужно немедленно вернуться к деду, туда, где тебя уважают.

– Меня уважают здесь как никогда в жизни. Я никогда не вернусь в Дерем-Корт.

– Этот человек соблазнит тебя!

– Я тебе не верю! – пожала плечами Пруденс. Она не хотела показывать, что слова Филиппа запали ей в душу.

Филипп, раздраженный тем, что его доводы не подействовали, несколько раз прошелся по комнате. Нахмурив брови, он обдумывал ситуацию.

– Значит, ты решила бросить меня ради человека, о котором идет слава повесы.

– Да. Прости, но это так.

– Ты понимаешь, что тем самым выставляешь меня на всеобщее посмешище?

– Почему? Наша помолвка была тайной, о ней мало кто знает.

Помолчав, Филипп покачал головой.

– У меня тоже есть гордость. Кроме того, люди, у которых я остановился, могут сделать определенные выводы, поскольку я наводил для тебя справки.

– Не надо было этого делать.

– Не согласен. Как теперь выпутаться из этого положения с наименьшими потерями? Я должен блюсти свою гордость.

– Да, ты это говорил, но...

– Поскольку ты бросила меня, то, считаю, будет справедливым, если ты на первое место поставишь мои интересы.

Я не желаю попасть в неловкое положение. Я собираюсь пробыть в Бате еще неделю. Думаю, с твоей стороны это будет не большая жертва, если я попрошу тебя на следующей неделе не появляться в публичных местах? Чтобы случайно не встретиться и не спровоцировать ненужные вопросы.

– Не понимаю, почему может возникнуть неловкость. Ведь наша помолвка была тайной.

– Мне лучше знать, Пруденс, – отмахнулся Филипп от ее возражений. – Кроме того, я не хочу, чтобы мое имя связывали с беспутными сомнительными людьми, с которыми ты завела знакомство. Нас с тобой будут связывать хотя бы как соседей по Норфолку, а я не желаю ничем смущать своих гостеприимных хозяев.

– Беспутными и сомнительными? Да как ты смеешь оскорблять добрейших...

– Каррадайс неподходящая компания для тебя и твоих сестер, – оборвал ее Филипп. – Как и этот фальшивый герцог и его танцовщица тетушка.

– Это я танцовщица? – послышался от двери мелодичный голос. – Какая прелесть! Думаю, в молодости мне бы понравилась мысль стать танцовщицей. Они такие забавные. – Леди Августа с веселой улыбкой вошла в комнату. – Только танцы иногда слишком утомительны и требуют много энергии. Выйдя замуж, я нашла более приятное применение своим силам.

Скрытый смысл ее слов был столь же очевидным, сколь шокирующим. Филипп обиженно выпрямился. Он взглянул на яркие волосы и оживленное лицо, явно знакомое с пудрой и румянами. Однако хорошие манеры взяли верх, и Филипп надменно поклонился.

Леди Августа, в свою очередь, рассматривала гостя. Ее взгляд коснулся вычурного галстука, туго накрахмаленного воротничка рубашки, густо расшитого жилета, затянутого в талии сюртука. Ее улыбка стала еще шире.

– Как я понимаю, вы и есть тот самый мистер Оттерклогс, о котором мы столько наслышаны.

– Моя фамилия Оттербери, мадам. Я понимаю, что у вас есть преимущество передо мной.

– Конечно, – усмехнулась леди Августа и, сопровождаемая томным шелестом пурпурного шелка, опустилась на софу. – Садитесь, мистер Оттербанкс, садитесь. – Она похлопала рукой по софе. – Долгожданному жениху мисс Мерридью ни к чему строго соблюдать здесь церемонии.

Явно напуганный этим дружеским приемом Филипп резко сказал:

– Что до этого, мадам, мы с мисс Мерридью решили расторгнуть наше прежнее неофициальное соглашение.

– Пруденс, дорогая, ты это сделала! – восхищенно всплеснула руками леди Августа. – Поздравляю!

Надменность Филиппа возросла.

– Для тебя это неподходящая компания, – повернулся он к Пруденс.

– Я с тобой не согласна, – холодно ответила Пруденс.

– Ты стала очень своевольной, Пруденс. Леди это не подобает, – тихим голосом сердито сказал он.

– Фи! – послышался с софы презрительно-насмешливый голос. – Абсолютный вздор, мистер Оттербанкс. Если вы так ухаживаете за девушками, то неудивительно, что вы до сих пор не женаты.

К удовольствию Пруденс, краска залила щеки Филиппа.

– Мое семейное положение вас не касается, мадам, – отрезал он. – Потрудитесь оставить меня с мисс Мерридью наедине, будьте добры.

– Не буду, – сладким тоном ответила леди Августа. – Я несу моральную ответственность за эту юную леди и вижу, что общение с вами наедине не пойдет ей на пользу. К тому же, мистер Оттертош, – она поднялась с софы, – я думаю, что вам пора нас покинуть. Шубридж покажет вам дорогу. – Она дернула за шнурок звонка.

– Я уйду, мадам, – процедил Филипп, – поскольку вы продемонстрировали, что понятия не имеете о том, как вести себя в обществе. Меня это нисколько не удивляет! Моя фамилия Оттербери, а не Оттербанкс или Оттертош. – Он повернулся к Пруденс и уже тише добавил: – Подумай о своем долге передо мной. Добрая воля твоего деда очень важна для моего финансового положения. Я настаиваю, чтобы ты вернулась в Дерем-Корт.

– Никогда! – сквозь зубы бросила Пруденс. Стиснув зубы, Филипп какое-то время смотрел на нее, потом примирительным тоном сказал:

– Хорошо, у тебя есть на это причины. Но по крайней мере ты воздержишься от появлений на публике в Бате? – Он тихо добавил: – Если тебя увидят с этой женщиной, это не пойдет тебе на пользу.

– Уверяю тебя, леди Августа самая...

– Не будем спорить, – прервал ее Филипп. – Обещай мне нигде не появляться. Твоих сестер это тоже касается. Ты можешь сделать мне эту маленькую уступку? Если уж ты решила после стольких лет дать мне отставку, то сделай хотя бы это.

Обдумывая его просьбу, Пруденс смотрела на него. Неделю не появляться на балах и раутах не велика потеря, если это утешит его задетую гордость. Кроме того, они заняты подготовкой к свадьбе Чарити. На увеселения времени не останется.

– Хорошо, – кивнула она. – Я согласна.

– Ты обещаешь? Никаких публичных выходов на следующей неделе?

Пруденс снова кивнула, и Филипп с большим облегчением вздохнул.

– Хорошо. В таком случае я могу удалиться. – Он повел бровями в сторону леди Августы. – До свидания, мадам. – И последовал за Шубриджем.

Леди Августа, прищурившись, смотрела ему вслед. Как только за Филиппом закрылась дверь, она сказала:

– Попомни мои слова, этот человек что-то скрывает. У него есть собственные причины для того, чтобы ты нигде не появлялась. И они не имеют ничего общего ни с его уязвленной гордостью, ни с моим мнимым прошлым танцовщицы.

Пруденс взяла кольцо, которое Филипп оставил на столе. У нее было большое желание швырнуть его в окно, но оно передавалось в семье Оттербери из поколения в поколение. Она могла злиться на Филиппа, но при чем тут его родственники? Миссис Оттербери была очень добра к Пруденс и ее сестрам. Пруденс снова повесила кольцо на цепочку и, поймав взгляд леди Августы, объяснила:

– Я отдам ему кольцо при следующей встрече. Я носила его долгие годы, несколько дней ничего не изменят.

День в среду занялся теплый и солнечный. Пруденс проснулась рано, хотя мало спала ночью. Она лежала в постели, глядя, как пылинки танцуют в солнечном луче. Сегодня первая из сестер Мерридью выходит замуж. Интересно, мама и папа об этом знают?

– Пруденс, ты проснулась? – приоткрыла дверь в спальню Чарити. – Я так волнуюсь, что спать не могу. Можно к тебе?

– Конечно, милая.

В одно мгновение Чарити оказалась около кровати и юркнула под одеяло. Она порывисто обняла сестру.

– Я думала, что испугаюсь, но оказалось, что не могу дождаться, когда все свершится. И еще мне немного грустно. Мы уже не будем такими, как были. Я стану замужней дамой. Пруденс, ты можешь в это поверить?

– Не только замужней дамой, ты будешь герцогиней, – рассмеялась Пруденс.

– В этом я совсем не уверена, – надула губки Чарити. – Я себя не чувствую герцогиней.

– Но ведь ты выходишь замуж за герцога?

– Да! – восхищенно прошептала Чарити. – Он такой замечательный, Пруденс. Такой сильный, добрый... милый, благородный, прекрасный мужчина. – Она вдруг заморгала, стряхивая повисшие на длинных ресницах слезы. – Не могу поверить, что такой человек любит меня. Я никогда не думала... никогда не верила, что смогу стать такой счастливой. – Она судорожно сжала в объятиях сестру. – Спасибо тебе, Пруденс. Спасибо! Если бы не твоя храбрость, не знаю, что с нами стало бы. И вот мы здесь, светит солнце. Я влюблена и счастлива, как и мечтать не могла. Это сделала ты, Пруденс! Твое обещание сбылось, и я от всего сердца благодарю тебя за это.

У Пруденс защипало от слез глаза, она прижала к себе сестру. С ее плеч словно сняли тяжелый груз. Они все преодолели. Мрачные дни жизни с дедом навсегда остались позади. Чарити влюблена и сегодня выходит замуж. Сестры Мерридью больше не одиноки и беззащитны. Все будет хорошо. Должно быть.

– Девочки, вы проснулись? – просунула в дверь яркую голову леди Августа. – Вставайте, еще столько дел. Какой прекрасный день для свадьбы!

Чарити сияла. В небесно-голубом атласном платье, богато отделанном светлым кружевом, она выглядела так, что у всех дух захватывало. Она будто светилась изнутри. Платье было точно под цвет ее глаз. Маминых глаз, подумала Пруденс. На мгновение она пожалела, что продала мамины сапфиры. Они бы так подошли Чарити. Пруденс отбросила эту грустную мысль. Сегодня не о чем жалеть. Если бы она не продала сапфиры, то сестры Мерридью здесь бы не оказались...

Они все выглядели прелестно, ее сестры, как нежный букет весенних цветов. Фейт и Хоуп в платьях нежнейшего бледно-розового оттенка выглядели очень повзрослевшими. Грейс, как и Пруденс, была в светло-палевом платье, отделанном по краю бантами из голубых лент.

– Какие вы все красавицы! – воскликнула леди Августа, появившись в темно-бордовом платье с отделкой цвета морской волны, что совершенно не гармонировало с ее волосами. – Это преступление, настоящее преступление прятать вас в здешней глуши. Но я успокаиваю себя тем, что сама займусь вашим выходом в свет!

Пруденс удивленно посмотрела на нее.

– Неужели ты думаешь, что я вас отпущу, Пруденс? Давно мне не было так хорошо. После свадьбы я стану Чарити тетушкой, а вы все – моими племянницами. У меня не было детей, Бог не дал. А теперь... это все равно что иметь пять дочерей. – Леди Августа быстро заморгала и сердито добавила: – Проклятые свадьбы! Они всегда приводят меня в сентиментальное настроение. Но я не заплачу! Клянусь. Если я это сделаю, краска потечет с ресниц. Ну и вид у меня тогда будет! – Она посмотрела на Пруденс и подмигнула. – Неужели ты думала, что мои черные ресницы натуральные?

– Я ни минуты в этом не сомневалась, мэм, – рассмеялась Пруденс.

Леди Августа повернулась к Чарити.

– А теперь я хочу тебе кое-что подарить. Я выходила в этом замуж в Аргентине, это подарок моего мужа. Она принадлежала его матери. – С этими словами леди Августа развернула изумительной красоты фату из белоснежных кружев и осторожно накинула ее на белокурые локоны невесты. – Прекрасно, моя дорогая, просто прекрасно. Ты выглядишь как ангел. О Господи, не надо было мне красить ресницы. – Она вытащила отделанный кружевом батистовый платочек и осторожно приложила его к глазам. – Твое платье очень оригинальное, – продолжила леди Августа. – Мы можем гордиться портнихой. Я не ожидала, что мы сумеем найти здесь искусную мастерицу.

– Главное, что платье голубое, – вставила Чарити, – значит, все в порядке.

– Не совсем, моя милая. Мой племянник Каррадайс прислал это утром. Он сказал, что мисс Пруденс очень бы хотелось, чтобы ее сестра отправилась под венец в этом... – И она вытащила из коробки сапфировое ожерелье и такие же серьги.

Пруденс изумленно посмотрела на нее.

– Но они... они...

От нахлынувших эмоций она не могла говорить. Откуда он узнал? Как смог догадаться, что значат для нее, для всех сестер эти украшения?

– Мамины сапфиры, – прошептала Чарити. Повернувшись к младшим сестрам, она объяснила: – Мама выходила в них замуж. Это был свадебный подарок папы. Теперь мама и папа с нами на моей свадьбе. Как чудесно, что лорд Каррадайс прислал их. Ты его просила, Пруденс?

Пруденс лишь покачала головой, ее сердце было слишком переполнено, чтобы говорить.

– Кареты ждут нас. Едем в аббатство, – энергично распорядилась леди Августа. – Грейс и близнецы поедут в первой карете вместе со мной. Пруденс с невестой – во второй. Задержитесь на несколько минут, Пруденс, невесте полагается немного опоздать.

– Но, мэм! – воскликнула Чарити.

– Чепуха! Жениху полезно немного подождать. Мужчин надо держать в напряжении, запомните это, леди. Никогда не позволяйте мужчинам считать, что вы всегда под рукой!

Батское аббатство было залито солнцем. Епископ, согласившийся провести церемонию, стоял у алтаря величественный и невозмутимый в роскошном расшитом облачении. Эдуард, бледный и взволнованный, ожидал прибытия невесты. Гидеон слонялся около него.

Двери распахнулись, и под высокими сводами церкви поплыли торжественные звуки органа. Ни Гидеон, ни Эдуард этого не заметили. Они не сводили глаз со своих возлюбленных.

Пруденс смотрела на него. Ей хотелось поблагодарить его за сапфиры, рассказать, что значит для сестер его жест. Но церемония началась, и момент был упущен.

Епископ начал службу с долгой и путаной проповеди о святости брачных уз, о том, какие серьезные обязательства они накладывают. Казалось, конца этому не будет. Его паства постепенно стала рассеянной.

В огромной старинной церкви Пруденс ощущала себя незаметной песчинкой в величественной схеме мироздания. Странно, но это ее успокаивало. Ее ум и сердце были заполнены Гидеоном. Его глаза ласкали ее. Она старалась избегать его взгляда. Ей нужно поговорить с ним, выяснить, что он хочет. Но она не могла обсуждать подобные темы на свадьбе сестры.

Пруденс внимательно следила за малейшими нюансами его мимики.

Филипп прав? Или она когда-нибудь будет стоять перед алтарем рядом с лордом Каррадайсом?

Епископ все говорил и говорил... К собственному удивлению, Пруденс один раз даже зевнула. Она мало спала накануне. Смутившись, она попыталась внимательно слушать.

Наконец епископ произнес знакомые слова:

– Кто отдаст эту женщину в жены этому мужчине?

Пришла ее очередь. Набрав в грудь воздуха, Пруденс выступила вперед. Как старшая сестра, в отсутствие родственников мужского пола, она выдавала замуж младшую.

– Я...

– Я! – прозвучал, отдаваясь эхом под сводами церкви, мужской голос.

В едином порыве все обернулись.

– Дядя Освальд!

Действительно, это был сэр Освальд. Одетый в щегольской костюм, держа шляпу под мышкой, он шел по проходу. На его лице сияла улыбка.

Дядя Освальд здесь, в Бате? Откуда он узнал, когда и куда надо приехать? Пруденс обернулась и вопросительно посмотрела на лорда Каррадайса. Он отрицательно покачал головой. Казалось, он удивлен не меньше остальных.

Дедушка тоже приехал? Пруденс охватили дурные предчувствия. Дядя Освальд светится от радости, сказала она себе. Можно ли доверять его улыбке? Он ответил на вопрос епископа «Я!». Это не могло быть уловкой. Пруденс в тревоге посмотрела на дверь. Следом за дядей Освальдом никто не вошел.

– А дедушка? – шепнула Пруденс, когда сэр Освальд подошел к алтарю.

Он покачал головой и похлопал ее по руке.

– Я отправил его в Дерем-Корт, – тихо сказал он, – разве вы ничего не знаете... – Он вдруг замолчал. – Боже милостивый! Это Гасси Манинхам? Я думал, она в Аргентине.

– Да, если ты имеешь в виду тетушку Гидеона и Эдуарда, это леди Августа Монтигуа дель Фуэго, – ответила Пруденс, удивленная столь внезапной переменой темы.

– Где ее муж? – прошептал сэр Освальд.

– Она в прошлом году овдовела и несколько месяцев назад вернулась в Англию. – Пруденс была совершенно сбита с толку. – Как ты узнал о свадьбе, дядя Освальд? Как ты нашел нас?

– Овдовела? – пробормотал сэр Освальд и громко сказал: – Продолжай, Чаффи, я уже сказал, что отдаю свою красавицу внучатую племянницу замуж, так что заканчивай.

К всеобщему изумлению, величавый епископ весело ответил:

– Если ты закончил болтать, Оззи, я сейчас тоже закончу. Я думал, ты никогда не приедешь. Ни разу в жизни так не мучился ожиданием. – Он подмигнул Пруденс и обычным звучным голосом завершил свадебную церемонию.

Пруденс не верила собственным ушам. Чаффи и Оззи? Длинная и путаная проповедь была всего лишь уловкой, чтобы затянуть время? Должно быть, епископ послал за дядей Освальдом. Как он догадался, что они сбежали? И почему послал за дядей Освальдом, а не за дедушкой? И почему вдруг дядя Освальд заинтересовался леди Августой больше, чем свадьбой собственной внучатой племянницы? Все это очень странно.