Беспокойные сердца

Глава XV

Прошла неделя — внешне совсем такая же, как любая другая. Так же пылали огненные факелы в печах, так же поднимались заслонки окон и завалочные машины подавали мульды с шихтой; так же время от времени звонки возвещали о выпуске очередной плавки и стальные конструкции цеха багрово вспыхивали в жарком зареве. Слитный и ритмичный гул цеха был, как дыхание и пульс живого существа: отними этот гул — и останутся только груды мертвого железа и камня.

Но для Марины Костровой эта неделя показалась чуть ли не самой трудной за все время. А ведь казалось, что все должно быть наоборот. Приехал Савельев, утвердил состав постоянной исследовательской бригады, очень одобрил инициативу Тернового, опытные плавки теперь следовали одна за другой. Тяжелая работа, постоянное напряжение, общие интересы должны были особенно сдружить и сблизить всех участников.

Но этого как раз и не случилось.

…Подходила к концу пятая опытная плавка. Началась она в ночную смену, и хотя был десятый час утра, Крылов и Терновой не уходили. Сменивший Виктора сталевар Локотков присматривался к не совсем обычному процессу плавки, а до смерти уставший Виктор все-таки находил в себе силы немножко фасонить перед ним.

Принесли анализ последней пробы. Валентин, посмотрев на цифры, сказал:

— Пора выпускать.

— А я считаю, что рано, — возразил Терновой.

— Он считает! А расчеты показывают, что пора, — вспылил Валентин. — Я приказываю выпускать!

— Отойди… диктатор, — негромко сказал Терновой, — мне надоело на помочах у тебя ходить. Встал бы сам на мое место.

Валентин не удостоил его ответом. За последнее время в его поведении появилась такая солидность, такая важность, словно он был лицом, облеченным чрезвычайными полномочиями.

— Дмитрий Алексеевич, мы загубим плавку, если она будет еще сидеть в печи, — обратился он к Виноградову.

— А что говорит Терновой? — спросил Виноградов.

— У Тернового уже ум за разум зашел, — резко ответил Валентин. — Можно подумать, что он собственным творчеством занимается, а не чужие указания выполняет.

— Замолчите! — невольно шагнула к Валентину Марина, сжав крепкие кулачки. — Что вы нам все время мешаете? Вы не верите ни во что, вы не хотите заниматься опытами, так лучше бы уж честно отказались — мы нашли бы, кем вас заменить.

— К счастью, это не в ваших силах! — дерзко ответил Валентин, но тут же спохватился и прибавил с подобием шутки: — У вас за последнее время жутко испортился характер. И не только у вас; Олесь тоже надел черный плащ мизантропа. Что с вами обоими, дети мои?

Валентин говорил с лукавым намеком, и Марина не нашлась, что ответить. Скривив губы в презрительной усмешке, она вскинула голову и поспешно ушла в газовую лабораторию — только бы не показать, как смутил ее этот прозрачный намек.

Впечатление, оставшееся после объяснения на набережной, черной тенью легло на ее отношения с Олесем. Куда девалась былая свобода обращения и простота! Теперь Марина боялась и подступиться к нему. Весь его вид говорил о том, что он затаил обиду, ничего не забыл, ничего не простил. Держал себя сурово и официально — этакий образцовый мастер, для которого существует только дело. Он не придирался, не повышал голоса, не ругал подчиненных, но работать с ним стало трудно. Даже Виктор, которому совсем недавно нипочем было бы и взбунтоваться, сейчас являл собою образец послушания.

Должно быть, Валентину было смешно смотреть на них со стороны… Но Марине вовсе не до смеха, когда перед глазами — суровое лицо, словно забывшее, что такое улыбка, с глубокой складкой между бровями и ледяным взглядом синих глаз…

Она не заметила, сколько времени просидела за столом, устремив глаза на чистый лист миллиметровки. От горестных мыслей ее оторвал приход Виноградова.

— Плавку выпускают. Возьмите пробы с разливки, а потом зайдите к секретарю Рассветова за актами прежних опытных плавок. Он должен был их утвердить.

Марина кивнула, быстро собралась и спустилась в литейный пролет. Мысли ее приняли другое направление. Дмитрий Алексеевич — молодец. Он, конечно, видит и понимает побольше Валентина, но уж никогда не позволит себе нетактичных замечаний…

А Валентин не пропускает ни одного ее шага — словно добровольно взял на себя роль злого духа. Вот и сейчас: подошел, остановился за спиной, а в голосе ехидная ухмылка:

— Ваш Виноградов — упрямый осел. За все его старания я не дам и ломаного гроша, пока Рассветов против опытов. — Марина не ответила на замечание. Вынимая из пробницы стальную палочку, спросила, не повернув головы:

— Плавка попала в химанализ?

— Как видите, — сквозь зубы, неохотно ответил Валентин.

— Так что не всегда и вас надо слушать, — не без ударения ответила Марина.

Валентин посмотрел ей вслед все с той же улыбкой превосходства: он-то лучше этих наивных энтузиастов знал истинное положение дел.

А в полдень Марина вихрем влетела в бухгалтерию мартеновского цеха; хлопнула входная дверь, сквозняк рванул страницы книги, которую читал Леонид Ольшевский. Все ушли на перерыв, и он один блаженствовал в пустой комнате за стаканом кефира и сборником стихов.

— A-а, Марина! Как всегда кстати, — рассеянно взглянул на нее. — Ну-ка, послушай, разве не великолепно:

Он не докончил. Марина яростно вырвала у него книгу и швырнула на соседний стол.

— Эгоист! Тупица! — воскликнула она со злостью и вдруг расплакалась, упав лицом на скрещенные руки.

— Марина! Да ты что? — растерянно и испуганно вскочил Леонид, даже не взглянув на книгу, по которой расползалось чернильное пятно. — Да полно тебе… Я ведь все вижу и понимаю. Только… ну, как тут вмешаться?

Не находя слов, он беспомощно топтался около стола, приглаживая растрепавшиеся кудри Марины, поправлял ее сбившуюся на затылок косынку и успокоительно похлопывал по плечу. С той же непонятной злостью Марина стряхнула его руку и выпалила:

— Можно помочь! Если бы ты был настоящим другом… А то одни любовные стишки почитываешь! — и она всхлипнула.

— Только ведь это же такое личное дело… — начал в смущении Леонид; он не представлял себе, как вмешаться в сложный узел отношений между его друзьями.

— Личное дело? — Марина подняла голову; мокрые, красные глаза ее широко открылись. — Бредишь? Дело самое общественное. Статью надо писать или жаловаться кому-то. Не может так дольше продолжаться. Посмотри, на что Дмитрий Алексеевич стал похож. Очень ему нужно так изводиться!

— Постой, постой, постой… — Леонид крепко потер лоб. — О чем ты?

— О чем, о чем! — передразнила Марина. — Где ты витаешь, поэт! В облаках? Я говорю о Рассветове. Опять нам палки в колеса ставит.

— Что там на этот раз? — сделал Леонид озабоченное лицо, а сам в душе ахнул: «Вот чуть не ляпнул глупость!»

— Не утвердил нам ни одного акта опытных плавок. Не помню, как я вышла от него… Говорил со мной так, словно перед ним козявка на задних лапках.

Теперь все стало понятно. Леонид сел, взял свою книжку, поскреб пальцем фиолетовое пятно и спросил:

— А нельзя обойтись без этих актов?

— Фу, как ты не понимаешь? Без этих актов никто нашу работу не примет. Рассветов знает — и издевается.

— Ты бы подождала горячиться, Марина. Ведь всего неделя прошла, как вы начали работать по-настоящему: Накопите побольше материала.

— И это все, что ты мне можешь сказать? Ты — мой друг? — и Марина, встав, окинула Леонида таким презрительным взглядом, что тот, несмотря на серьезность вопроса, развеселился.

— «Словно молния сверкнула, видел я в глазах твоих»! — Полно, Мариночка, не кипятись.

Против его ожидания, Марина не рассердилась и только печально сказала:

— Леня, дни-то бегут очень быстро. Оглянуться не успеем, как уже и уезжать надо, а у нас еще ничего не сделано. Виноградов сегодня сам идет к Рассветову объясняться. Как я не хотела бы этой встречи! Поцапаются они только — вот и конец нашим опытам…

И не дав Леониду возможности что-то сказать, как-то утешить ее, она ушла так же внезапно, как и появилась. Следовало пойти хоть немного соснуть после ночной смены, но разве можно было думать об этом, когда решался столь важный вопрос?!

И когда Виноградов ушел к Рассветову, Марина уселась в приемной и устремила взгляд на высокую обитую черным дерматином дверь, словно хотела пронизать ее насквозь. Из-за двери не доносилось никаких звуков — разговор велся в благовоспитанном тоне.

Рассветов и Виноградов еще не сталкивались так — с глазу на глаз. Посредником до сих пор был Вустин или Валентин, который входил все в большее доверие у главного инженера.

На этот раз Виноградов намеренно не взял с собой Марину. Ее вспыльчивость могла испортить все дело. Но он отнюдь не уклонялся от неприятной необходимости: если нужен разговор начистоту — пожалуйста, будем разговаривать.

Когда Виноградов вошел в кабинет, Рассветов разговаривал по телефону; бегло взглянув на вошедшего, он даже не указал ему на стул, а продолжал пристрастно выспрашивать и распекать своего собеседника. Речь шла об отгрузке металла, о перепутанных сертификатах, о чьей-то халатности.

Не дожидаясь приглашения, Виноградов сел. Он хорошо владел собой и ничем не выдал своих чувств — достаточно неприятных.

Тянуть телефонный разговор не имело смысла. Рассветов вдруг скомкал телефонную дискуссию, велел позвонить через четверть часа и швырнул трубку на рычаг.

— Ну? — отрывисто бросил он, повернувшись к Виноградову всем корпусом, и колючие глаза его впились в лицо ученого.

— Почему вы не утвердили эти акты об опытных плавках? — спокойно спросил Виноградов, раскрыв принесенную папку.

— Потому, что не доверяю полученным результатам.

Рассветову очень хотелось назвать акты «филькиными грамотами», но он сдержался.

— Вы считаете нас шарлатанами?

— Почему? Вы просто можете принимать желаемое за сущее.

— Но результаты этих плавок почти повторяют друг друга.

— Именно это и настораживает. Я не новичок в мартеновском деле и знаю, что воспроизвести во всех мелочах плавку нельзя. Отклонения — и серьезные — должны быть.

— Я приписываю наши успехи искусству мастера. Терновой весьма опытный человек.

— Меня можно не агитировать. Относительно Тернового у меня есть мнение.

Разговор напоминал стычку фехтовальщиков. Пока дело не дошло до настоящей схватки, и они только прощупывают друг друга осторожными уколами рапир. И вдруг прямой выпад:

— Вы против наших опытов?

— Определенно. Они дезориентируют людей. Внушают ложные надежды.

— Но это же нужно обосновать! — чуть повысил голос Виноградов и выпрямился.

Рассветов, наоборот, благодушно прищурился и отечески мягким тоном почти промурлыкал:

— Своими опытами вы рубите тот сук, на котором сидите. Имеете вы представление о том, что такое номерные стали?

Виноградов уже овладел собой; он на миг ощутил досаду на самого себя за то, что чуть было не потерял терпение. И с еле заметной иронией сказал:

— По-моему, некоторое представление имею. Я ими занимаюсь уже лет десять.

— И весьма односторонне. Конечно, флокены — ваше сильное место. А структура?

Виноградов слегка приподнял брови:

— Простите, не понимаю.

— Не понимаете, потому что на эту сторону вопроса вы не обращали внимания. А при том способе выплавки, который вы предлагаете, структура номерной стали ухудшится. Вот, пожалуйста, микрофотографии проб, взятых от ваших опытных плавок. Могу я утвердить такое?

И Рассветов вынул из стола несколько снимков. Сомневаться не приходилось: крупные посторонние включения — сульфиды, оксиды…

— Однако нигде не отмечено, что это именно наши плавки, — хладнокровно заметил Виноградов, возвращая фотографии.

— Очевидно, я должен приложить к ним протокол испытаний? — оскорбленно сказал Рассветов.

— О, нет, нет! — Виноградов поднялся и взял свою папку с актами. — Видимо, теперь придется прилагать к актам фотографии проб, коль скоро вы ввели это новшество. Хорошо, я договорюсь с Вустиным. Будем каждый раз составлять протоколы.

Он уже повернулся к двери, когда его остановил голос Рассветова.

Э-э… Оставьте ваши акты. Я просмотрю их еще раз.

Когда Виноградов вышел, Марина вскочила с места, тревожно глядя на него. Он нахмурился.

— Приказываю, немедленно отправляться спать. Что это за безобразие? Куда вы будете годиться завтра?

— Дмитрий Алексеевич, а как наши акты?

— Не поднимайте вы паники из-за пустяков. Дайте человеку покуражиться. Будут утверждены.

И это была вся награда за полчаса мучительного ожидания!..

Марину терзало любопытство, так хотелось узнать, что происходило там, за этой внушительной дверью. Но она воздержалась; лицо Виноградова подергивалось еле приметной судорогой отвращения — видно было и так, что свидание оставило неприятный осадок. Они молчали до самой гостиницы и только уже у дверей Виноградов попросил:

— Когда отдохнете, принесите мне последние иностранные журналы. Выберите все, что касается микроструктуры сталей и неметаллических включений.

Конечно, Отдыхать Марина и не подумала. Приняла холодный душ, выпила чаю и отправилась в библиотеку. Поручение доставило удовольствие — все-таки, предлог лишний раз встретиться с Верой. Они теперь только в библиотеке и встречались; отношения у Марины с Валентином испортились, и в гости к Вере она уже не приходила.

Но поговорить с Верой не удалось — у ее стола все время сменялись читатели, и Марина, забрав стопку иностранных журналов, уселась в читальном зале. Скоро в крупном исследовательском ежемесячнике попалась интересная статья — авторы писали о лабораторных опытах, в некоторых чертах сходных с теми, которые проводили еще год назад в Инчермете. Они подходили к вопросу несколько иначе, и методика опытов была другой, но мысль двигалась в том же направлении, и выводы приближались к тем, которые сделал Виноградов. Статью уже читали: на полях пестрели тонкие карандашные пометки, некоторые строки и даже абзацы были отчеркнуты. Марина читала с увлечением, ничего кругом не замечая. И вдруг ее словно ударило током — за спиной прозвучал знакомый голос. Олесь!.. Куда только девался интерес к ученым английским авторам, Марина оглянулась: он сдавал Вере большую стопку книг.

— Кончились экзамены? — спросила Вера.

— Кончились! — со вздохом облегчения подтвердил он.

— А ты похудел. Скоро в отпуск?

— Еще не знаю. Пока работы много.

Марина сидела, не зная, на что решиться. Сидеть и делать вид, что не замечает — сплошное притворство, да еще перед Верой; подойти, заговорить — язык не повинуется… А как, интересно, он поведет себя? Она не успела ни на что решиться — Олесь, словно почувствовав ее взгляд, обернулся, и глаза их встретились. Помедлив в нерешительности, он подошел к ее столу.

— Иностранщина? — кивнул он на пестрые обложки журналов.

— Зарубежный опыт, — с легкой улыбкой поправила Марина. — Хоть мы и недолго здесь пробудем, а отставать не следует.

В глазах Олеся промелькнуло тревожное выражение, почти испуг.

— Недолго? Почему недолго?

— Ну, как же? Сколько бы мы тут ни пробыли, а уезжать надо.

— Ах, да, верно, уезжать… — сказал он, и тон его показался Марине оскорбительно равнодушным. На языке так и вертелось язвительное замечание, но тут взгляд ее упал на его пальцы, нервно крутившие папиросу.

— Здесь курить нельзя, — негромко заметила она.

— Да, да, нельзя, — рассеянно согласился он и все же взял папиросу в рот, но тут же спохватился: — Извини, выйду покурить.

Когда он вышел, Вера поманила Марину к себе.

— Что с ним? На себя не похож.

— Не знаю… Может быть, неприятности? — сказала Марина. Она даже Вере не могла рассказать о своем разговоре с Олесем на набережной.

Вера вдруг притянула к себе Марину и зашептала:

— Маринка, не знаю, как быть… Ты прости, это, конечно, ерунда, пустые подозрения, но… ты не замечала, как Валентин ведет себя с Зиной?

Она покраснела до слез, но не сводила с Марины тревожных, вопрошающих глаз.

— Да нет, ничего особенного не замечала, — пожала плечами Марина. — Валентин любит разыгрывать из себя галантного кавалера. Я даже не обращаю на это внимания.

— Он меня с ума сведет! — с отчаяньем воскликнула Вера. — Понимаешь, у меня есть основания не верить ему. Часто пропадает где-то вечерами, столько заседаний появилось каких-то, с Рассветовым подозрительные свидания… А люди другое говорят. Знаешь ведь, иная рада настроение испортить. Я стараюсь не думать об этом, не верить, а все же… Теперь вижу, и Олесь мрачный ходит. Может, он тоже что-то замечает? Ой, будь она проклята, жизнь такая!..

— Верочка… — растерялась Марина перед этим взрывом давно сдерживаемого горя. — Не мучай ты себя так! Не может же он бросить жену и ребенка из-за какой-то пустышки!

— Может быть, и не бросит, — сказала Вера, которая уже овладела собой и принялась убирать книги со стола. — И даже скорее всего не бросит. Но я-то ни с кем его делить не собираюсь…

Она хотела еще что-то добавить, но в это время вошел Олесь, потом еще несколько читателей.

— Ты сейчас идешь? — спросил он Марину.

— Я? Нет еще… дочитать нужно, — растерянно сказала она и потом весь вечер жалела о своих словах.