Бессмертный эшелон

Глава 8

Утром усталых танкистов ждал поспешный завтрак, полевая кухня дразнила ароматами. Еременко прохаживался среди танкистов, кивал усталым бойцам:

– Налегай, ребята, сегодня и обед, и завтрак в одном котелке. По двойной порции берите, до завтрашнего утра будем на перегоне, – он махнул подошедшему политруку. – Сергей Сергеич, давай политинформацию заверни бойцам, уши у них свободные. Пока ложками машут, узнают, куда двигаемся.

Заместитель командира откашлялся и зычным голосом выкрикнул:

– Бойцы! Наш танковый батальон направляется вместе с остальными силами Красной армии по кингисеппскому направлению к рубежу реки Луги. Это последняя преграда на пути освобождения Ленинграда и его жителей. Мы должны захватить плацдарм обороны противника, нас уже много дней ждут сотни людей. Эта победа даст жизнь детям, женщинам, старикам, что заперты в страшном кольце немецкой блокады!

Из толпы танкистов вдруг отделилась тонкая фигурка. Марк, натянутый, словно струна, охрипшим голосом обратился к товарищам:

– Ребята, я знаю, вы хотите вернуться живыми. К своим семьям, женам, к детям, – голос у него сорвался от подступающих слез. – Я прошу вас, помогите, будем наступать до последнего выстрела! Меня там ждут племянники, они совсем еще дети. Я готов отдать жизнь, чтобы спасти их!

Со всех сторон раздались выкрики остальных бойцов:

– Не боись, паря, прорвемся!

– Насуем фрицам, покажем, как наших детишек голодом морить!

– Поможем, паренек, сегодня будешь в Ленинграде!

Соколов вдруг увидел, как изменился мальчишка за несколько дней. Бесконечные бои, смерть, заглядывающая в глаза каждую секунду, сделали его лицо на несколько лет старше, а виски посеребрили сединой. Он подошел поближе к Тенкелю, так, чтобы плечом встать тесно к его плечу:

– Бойцы, я ваш новый командир, лейтенант Соколов. Машина ноль ноль семь. Не со всеми успел познакомиться, но, даже не зная ваших имен, я уверен, вы все – мощная сила, стальной кулак, который раздавит Гитлера и его армию! Мы идем за победой!

– Ура! Ура! Ура! – Бойцы в знак поддержки нового командира загрохотали ложками по краю котелков и металлическими фляжками.

Ватное от усталости тело молодого ротного командира наполнила горячая сила, благодарность за крепкую опору из десятков Т-34 и сотен членов экипажей, что теперь стояли за его спиной. Он приведет их к победе!

Пока командиры взводов проверяли готовность экипажей, Соколов дошел до расположения стрелкового батальона. Капитан Момашула, тоже усталый, с осунувшимся лицом, встретил его улыбкой.

– Ох, товарищ мой дорогой, командир танкистов! Приятно воевать с тобой! Сегодня на марше передохнем немного. В каком ты танке? Посоветоваться нам надо, очень мне нравится, как ты размышляешь. Ну, полководец! Хочу твое мнение услышать!

– Семерка, в голове колонны! Буду ждать! – охотно отозвался Алексей. Ему было невероятно приятно получить такую оценку от опытного полевого командира, да и с Борисом мыслили они одинаково, выстраивая продуманную тактику действий своих воинских подразделений. Поэтому молодому человеку так хотелось пообщаться с капитаном вне боя, словно азартному шахматисту, который встретил такого же увлеченного игрока.

И Момашула не заставил себя ждать. Уже после часа движения колонны из танков по краям и цепи полуторок с пехотинцами Борис ловко перепрыгнул на ходу из-под брезента грузовика на броню семерки. Алексей гостеприимно откинул укладку из брезента, за которой прятался от зимнего ветра. Борис устроился рядом с ним и протянул угощение – коричневый металлический цилиндр. Капитан ловко отвинтил крышку, щелкнул помпой и нацедил в крышку горячий сладко-горький чай:

– Трофейный термос, отличная штука! Чайку хоть где можно попить, если минутка выдалась.

Соколов с наслаждением глотнул горячий напиток. А Борис тем временем уже доставал изрисованные листы бумаги со схемами и стрелками.

– Вот смотри, пехота как ходит?

– Цепью, – ответил Соколов, который столько раз видел, как поднимаются и идут на расстоянии друг от друга стрелки с ППШ или мосинками.

– Верно, а хочу выстроить их атаку волной.

– Это как?

– Вот смотри, идут две роты, боевое построение цепью. Одна впереди, вторая следом, и в каждой по три цепи из взводов. Как только танки впереди первой роты оказались у первой траншеи противника, первая цепь идет в атаку, на расстоянии ста пятидесяти метров наступает вторая. И так они волной идут, двигаются за центром боевого порядка батальона.

– Тогда все части действуют постепенно, в затылок друг другу не стоят, – похвалил Соколов схему наступления.

– Вот именно, когда все идут плотно, то получается, что первые принимают на себя весь удар.

– Немцы между траншеями минируют пространство. Если первая волна залегла в занятый окоп, то где укрываться остальным, пока саперы проводят разминирование?

Борис лукаво прищурился, глядя на Соколова:

– Ну голова, вот поэтому к тебе и пришел. Надо доработать схему.

– Эшелонируй уступы, резервы батальона могут находиться по флангам, а когда сопротивление усилилось или надо центр укрепить, тогда они стянутся к передней линии огня.

– Ага! – Борис зачиркал огрызком химического карандаша, чтобы сделать новые пометки на плане.

Так они и сидели, будто два гроссмейстера, увлеченные разбором шахматной партии, не замечая, как танки преодолевают километры военных дорог. Наблюдатели несут службу, следят за обстановкой по периметру вокруг колонны, и командирам можно передохнуть, отвлечься от десятков служебных вопросов и боевых задач.

Только их увлеченный диалог прервал ефрейтор Бочкин. Николай по пояс вынырнул из люка танка:

– Товарищ командир, вас комбат срочно требует по связи.

Соколов спустился в темное пространство, где, покачиваясь на месте мехвода, опять упражнялся с рычагами Савелий, а опытный Бабенко дремал на сиденье радиста, но при этом успевал заметить и поправить каждое резкое или неверное движение молодого водителя. Алексей натянул на голову шлемофон, проверил, подключено ли ТПУ:

– Говорит лейтенант Соколов, прием.

В ухо глухо, через помехи донесся голос Еременко:

– Лейтенант, переходим мост. После него на позицию встаешь, атака после подачи сигнала зеленой ракетой. Твоя рота первая идет.

– Есть, выполняю!

Алексей вдруг понял, что до сих пор держит в руках металлический термос комбата Момашулы. Он бросился наружу, но проворный Борис уже на ходу перепрыгнул на борт полуторки и только махнул новому боевому товарищу рукой:

– Оставь себе, подарок!

Машина припустила вдоль колонны, на ходу зычный голос батальонного командира будил бойцов от дорожной дремы, будоражил, заставляя приготовиться к предстоящему бою.

Сава, не отрывая глаз от дороги в окошке открытого лючка водителя, уточнил у Бабенко:

– Все, мне в свой танк?

Семен Михайлович уже выпрямился на сиденье пулеметчика, его сладкий полусон как рукой сняло:

– Давай через мост пройдем, там есть важные технические детали. И на позиции вернешься к своей машине.

– Я знаю, дистанцию увеличиваем при переходе моста с тридцати до пятидесяти метров, идем на пониженной скорости, чтобы мост не сломать. Он может сдетонировать от такой нагрузки и разрушиться под тяжелой массой, и нагрузку надо заранее рассчитать, исходя из технических характеристик!

Парнишка частил и частил, сыпля терминами, рассуждая об инженерных расчетах. Семен Михайлович кивал, правильно говоришь, а сам понимал, что Хвалов разволновался от сообщения перед предстоящим боем. Сам сержант Бабенко хоть и был опытным танкистом, все же иной раз тревожился перед боем. А совсем юный танкист, который всего лишь пару дней как управляется с «тридцатьчетверкой», будет тем более испытывать чувство тревоги и страха. Ведь в реальных боевых условиях ему все в новинку. Вроде бы ничего сложного, все как отрабатывали на полигоне в училище: ведешь танк по пути, наименее видному противнику, делаешь короткие остановки, чтобы дать наводчику и заряжающему возможность произвести выстрел. Только в реальности нужны крепкие нервы, чтобы не бросить рычаги, когда сокращаешь расстояние между родным Т-34 и вражеским танком для прицеливания, а противник в это время ведет неприцельный огонь. Пули, снаряды, мины грохочут и рвутся, опаляя жаром, создавая зону сплошного огня. И от этого смертельного дождя отделяет лишь тонкая перегородка из брони. Сколько мужества необходимо, чтобы маневрировать, выбирать цели, когда по тебе молотят гаубицы, обступают со всех сторон самоходки и гигантские «штурмпанцеры». Бабенко тоже познал эту смесь беспомощности и панического ужаса, от которой наливается ватной слабостью все тело, а мысли сбиваются в кучу. Поэтому он осторожно коснулся плеча Хвалова, остановив его торопливую речь.

– Помни, Савелий, самое важное: страх надо оставить за бортом танка.

Хвалов вздрогнул.

– Как вы догадались, что я испугался? – спросил он и тут же поник. – Я все думаю, вдруг что-то сделаю не так или фрикционы пожгу. А если в танк попадут, как его защищать? По уставу экипажу положено до прибытия ремонтной бригады машину охранять с оружием. Это как? С автоматом у танка окопаться?

– Савелий, устав, конечно, важен, но все же самое главное на войне – человеческая жизнь, – Бабенко так хотелось поддержать растерянного паренька. – Ты парень смелый. От врага не побежишь, но защищать танк, атаковать, нужно всегда с головой. Не нужно эмоциям поддаваться, страху, паникерству. Только голова должна работать, понял? Метры считай, градусы, сосредоточься на своей работе водителя, танк слушай, как двигатель работает, как гусеницы гремят.

– Понял, – Хвалов кивнул и сосредоточенно уставился вперед.

Первые танки замедлили перед мостом ход, ожидая, когда саперы закончат свою работу. Техники с металлоискателями шли по металлическому полотну, выискивая диски мин, осторожно убирая с них взрыватели. Весь мост отступающие немцы нашпиговали минами, не желая так просто отдавать позиции.

Соколов приказал по связи:

– Малый привал, отходим в ложбинку. Экипажам – проверить технику.

Но произносил он слова механически, мешало сосредоточиться неприятное ощущение между лопаток. Лейтенант всматривался в железную переправу на бетонных столбах-основах. Важная транспортная артерия, неужели германская армия вот так просто позволит советским военным частям пройти по нему. Ведь немцы используют тактику выжженной земли, уничтожая с помощью взрывчатки все инженерные коммуникации. Логунов тоже стоял уже возле четырехсотого танка и хмуро косился то в небо, то на ту сторону моста.

– Не люблю, когда тихо. Вот чую, что на прицеле мы у фрицев, – он поискал взглядом укрытие и ткнул пальцем в черные здания за перекошенными заборами. – Это что там?

– Завод авиапромышленный эвакуированный, – Соколов тоже чувствовал тревогу, опасаясь неожиданной атаки противника.

По взмаху флажка первые Т-34 уже вступили на мост, за колонной урчали грузовики, в чьих кузовах сидела пехота.

Грохот взрыва!

Крайняя «тридцатьчетверка» дернулась от удара снаряда и замерла, постепенно заполняя рубеж моста черными клубами дыма от горящих технических жидкостей. Остальные бронированные машины замедлили на границе переправы ход, резко сдали назад и начали маневр к левому краю берега, уходя с линии огня. Снаряд задел и полуторку, распоров тент над кабиной. Водитель, выкручивая руль, направлял машину как можно быстрее назад.

Еще выстрел! Грузовик с пехотой не успел уйти из сектора обстрела, и тяжелый снаряд пробил кузов насквозь, разбросал окровавленные тела по полотнищу дороги. Между машин раздался крик командира батальона:

– Бойцы, из машин! В укрытие!

Стрелки стали на ходу прыгать с высоких бортов автомобилей и бежать по полю в поисках естественных укрытий. В каждой ямке, воронке или углублении лежали люди, тесно прижавшись друг к другу. Остальные танки заметались, подчиняясь командам комбата, выстроились в боевую линию и беспомощно замерли. Куда стрелять, в какую сторону идти, где враг?

Новый выстрел! В этот раз мимо, снаряд разрыл просвет между двумя танками, выбив фонтан из кусков дорожного покрытия. И через минуту ударил следующий, пробив борт четырехсотого танка.

– К заводу, отступайте к заводу! – выкрикнул Соколов в ТПУ, понимая, что сейчас это единственное укрытие для огромных танков.

Они слишком большие, чтобы залечь в ямке от выстрелов германских зениток. А постройки достаточно большие по размеру, чтобы стать заградительной защитой. Комбат Еременко тоже понял, что переход через мост сейчас смертельно опасен, и отдал приказ:

– Всем ротам, отступление в направлении здания завода.

Бабенко отчаянно закричал:

– Там же Василий и Коля, в подбитом танке! Их надо спасти! Сава, короткая!

Хвалов замедлил ход машины, а Семен Михайлович уже карабкался наружу, чтобы броситься на помощь горящим в танке товарищам. Вопреки всем уставам и приказам командования.

– Семерка, семерка, ходу! На всех оборотах, ты чего встал! Их уже не спасти! Уходи! – Гордей Иванович кричал в ларингофон на непокорных танкистов.

Но танк стоял на месте, а с борта неловко пытался спуститься на одеревеневших за долгий марш ногах сержант Бабенко. На горящей машине вдруг откинулся люк, показалась могучая фигура старшины. Василий вытянул за воротник своего пасынка, они вдвоем скатились по железному борту, когда в танк ударил второй снаряд немецкой зенитной установки. Раздался грохот, взметнулся столб огня, а фонтан из земли и снега накрыл всех троих. Но под шквалом осколков Логунов и Бабенко ползком подтащили к семерке стонущего Кольку.

Оказавшись на борту, Логунов гаркнул во все горло:

– Пошел! Давай!

Танк взревел и припустил следом за вереницей Т-34. Машины стремительно ринулись к спасительному ориентиру – стенам заброшенного завода.

Немецкая гаубица грохнула тяжелым бронебойным снарядом. Но попасть по движущимся целям уже было сложно. Один за другим артиллерийские снаряды пролетали мимо «тридцатьчетверок», поднимая облака из снежной пыли и земли. Мехводы со всех сил давили на рычаги, желая побыстрее уйти из-под обстрела. Внутри металлических пространств танков вибрировали бронированные стенки, от каждого выстрела машины содрогались, отдавая жутким гудением. Все ближе и ближе укрытие, выстрелы зенитки затихли, батальон танков вышел из периметра обзора немецкого расчета. Наконец вереница машин нырнула за перекошенный заборчик и стала выстраиваться плотным эшелоном вдоль разбитых бомбами стен авиазавода. Майор Еременко, досадуя, сорвал с головы шлемофон, бросился к люку и выкрикнул командирам подразделений, что показались из люков:

– Доложить о потерях!

Хотя и так все было понятно, минус один танк, который успел подбить вражеский зенитный расчет. И горящий факелом четырехсотого.

Соколов отрапортовал:

– Машина номер триста двадцать вместе с экипажем подбита во время захода на мост. Танк четыре ноль ноль подбит, экипаж эвакуировался. Один из членов экипажа получил ожог, – Алексей повернулся к Логунову, который заботливо обрабатывал обожженную руку Николаю.

Он снимал бережно, по кусочкам, обгоревший рукав ватника, тут же прикладывал куски льда, замотанные в чистую тряпицу, и говорил стонущему пасынку:

– Терпи давай, ты мужик. Знаю, что больно. Живой остался, не калека, а кожа что, новая нарастет. Сейчас мази сверху и забинтую, терпи. Еще полрукава, и готово!

Рядом замерли Руслан и Семен Михайлович, сочувственно глядя на парня. Впечатлительный Савелий рассказывал о жутком виде травмированной конечности у танка своему товарищу Марку.

На другой стороне дороги комбат пехоты тоже подсчитывал потери личного состава. Несколько бойцов ползком уже приближались к раненым и убитым, чтобы с помощью брезента перетащить их к импровизированным окопам.

Соколов тем временем покинул семерку и залез по искореженной пожарной лестнице почти до высоты второго этажа, чтобы высмотреть хотя бы по направлению выстрелов, где расположилось германское орудие.

Командиры отделений в ожидании распоряжений топтались рядом с бронированной машиной комбата, а тот с еле сдерживаемым раздражением докладывал по связи о неожиданной атаке.

– Невозможно по мосту пройти! Обстреливают сразу, на заходе уже один танк стоит и грузовик. Раненые есть, у пехоты убитые! Не видно, откуда обстрел, нет координат!

С высоты Соколову было видно, как фигурки стрелков капитана Момашулы суетятся вокруг пострадавших, перекатывая окровавленные тела на брезент.

Выстрел! Зенитка гулко ухнула и одним снарядом превратила группу эвакуации в воронку с кучкой из человеческих останков. Алексей заскрипел зубами! Пехота на линии обзора немецкого наводчика, беззащитная, растерянная. Мечется на открытом пространстве под прямой наводкой. Надо что-то срочно делать! Получить ориентиры расположения артиллерийского расчета во что бы то ни стало и передать советским зенитчикам. Они в два счета разнесут эту невидимую огневую засаду!

К его радости, у левой стороны моста, где дорога превращалась в покатую металлическую эстакаду для въезда техники, задымились черные шашки, прикрывая завесой пространство поля. Момашула нашел, где скрыться его ребятам, и сейчас за дымовой маскировкой стрелки смогут уйти из зоны прицельного огня. Немецкие артиллеристы тоже разгадали маневр советского подразделения и принялись палить без всяких ориентиров в надежде вслепую уничтожить всех, кто движется по полю. Танкисты внизу и Соколов на верхней площадке лестницы замерли от ужаса. Эшелоны бойцов сейчас разносят на куски, они слишком плотно лежат в своих укрытиях, даже целиться не надо. Кого не разорвет в клочья снаряд, тот истечет кровью от осколочных ранений.

Но когда через пару минут дым рассеялся, на дороге трупов не было, лишь стояли брошенные грузовики, некоторые из них горели, подбитые зенитным обстрелом, но целый пехотный батальон исчез из поля видимости. Никто не бежал к ближайшему леску и не пытался укрыться в мелких складках местности. Пехота скрылась так, что даже советским танкистам стала не видна.

Алексей приложил бинокль к глазам, хотя руки свело от холода на стылом январском ветру, а глаза от его пронзительных порывов слезились.

Он успел заметить движение острых штыков на винтовках за линией берега и с радостью крикнул вниз:

– Пехота успела уйти вниз к реке! Укрылись внизу, на берегу!

Внизу экипажи одобрительно загудели, молодец комбат, обхитрил фашиста. Навел маскировку и не ушел как можно дальше от противника, а наоборот, сделал то, чего никто не ожидал. Укрылся прямо под носом у немцев.

Соколов снова прижал ледяной край бинокля к глазам. Металл обжигал кожу, но лейтенант усердно настраивал оптику, рассматривая следы каждого выстрела немецкой гаубицы. Судя по направлению ударов, зенитка мощная, скорее всего «ахт-ахт», стоит слева на возвышенности на том берегу. Но пятачок для разворота или обзор у наводчика небольшой – триста метров от въезда на мост. На более дальнем расстоянии огонь становился хаотичным, плотным, оставляя воронки буквально в метре друг от друга. Соколов загремел сапогами по металлическим перекошенным ступеням. Внизу уже Еременко выкрикивал приказы, резко, сердито, будто дрова рубил.

– Машины замаскировать, огонь не разводить. Ждем приказа от командования для атаки.

Танкисты ворчали под нос, но открыто никто вопросов не задавал. И так понятно, пока не ликвидируют немецких зенитчиков на том берегу, через мост хода нет. Для этого нужна разведка с воздуха, но до наступления темноты самолеты в рейд над вражеской территорией не отправятся. Та же зенитка может сбить воздушного разведчика.

Логунов, вторя общим мыслям, с досадой пробормотал под нос:

– Эх, куковать тут до утра, еще если «юнкерсы» налетят, вообще туго придется. И пехота сколько там в кустах сидеть будет…

Соколов нагнал расхаживающего вдоль забора Гордея Ивановича, тот по привычке мерил шагами пятачок земли, чтобы привести мысли в порядок и унять злость.

– Товарищ командир! Разрешите произвести разведку местности? Судя по карте, в пяти километрах есть второй мост, построенный под рокадную дорогу. Может быть, там сможем обойти немецкую позицию?

– Ох, Соколов, опять думаешь, что самый умный? Второй мост тоже немцами занят, они там обход сделали для переброски своих сил, прикрытие стоит из нескольких сотен «тигров». Разведка об этом доложила еще вчера.

– Я смогу на высоту подняться, может быть, удастся получить координаты артиллерийского расчета. Товарищ командир, разрешите произвести разведку. Мы на одном танке, на семерке. Туда и обратно, в радиусе пяти километров.

Гордей Иванович сокрушенно покрутил головой: ну какой неугомонный этот новый ротный!

На дороге показался обоз. За ударной группой стрелков шел вспомогательный отряд. Лошади тащили телеги с ящиками боеприпасов, провиантом, огромный котел полевой кухни. Никто даже не успел вскрикнуть. Немцы уже полчаса ждали с наведенным прицелом, когда по полотну пойдут новые силы советских войск. Выстрел! И через пару минут почти в то же место ударил новый снаряд.

Раздалось мучительное ржание раненых лошадей, закричали растерянные люди. Пехота выбросила новую дымовую гранату и начала помогать рядовым и офицерам технических служб отходить за линию берега в укрытие. Спасать животных не было времени, и они дергались в предсмертных конвульсиях среди разбитых упряжек и повозок. От их жалобного крика Гордея затрясло, он провел всю жизнь в деревне и обожал добрых работяг – лошадей. И те сейчас били копытами, дергались в жуткой агонии, а он не мог подарить им даже легкую смерть, выстрелив из пистолета в голову. От бессилия майор Еременко грохнул кулаком по железному забору, повернулся к ротному командиру и приказал:

– Бери экипаж, машину! Достань координаты этих гадов! Выполняй приказ!

– Есть! – выкрикнул лейтенант и со всех ног бросился к семерке, собирать свой экипаж.

Возле семерки Алексей подозвал Логунова и осторожно предложил:

– Василий Иванович, оставлю вас заместителем вместо себя. Я с Русланом и Бабенко на разведку. Колю в другую машину переместим.

Старшина молча кивнул, на душе у него с каждой минутой становилось все тяжелее. Ожог хоть и небольшой, но и оказать парню медицинскую помощь нет возможности. Костер не зажечь, воду не вскипятить для того, чтобы промыть рану. В таких условиях даже незначительная травма становится опасной, грозя заражением крови или ампутацией. Сидеть в железном бункере завода и ждать, когда придет помощь и проклятую немецкую зенитку разгромит советский бомбардировщик, было невыносимо. Да и все сейчас чувствовали себя, словно загнанные в клетку. Вот стоят машины, готовые к бою, – атакуй! Но стоит отойти от защитного пятачка, как снова обрушится град артиллерийских снарядов. И решению командира пойти в разведку он обрадовался, хоть какое-то движение. Толковые ребята в его экипаже, разузнают, где расположена артустановка, и тогда можно будет повоевать. Он лишь кивнул на Тенкеля, который метался у забора, не в силах вынести предсмертное ржание животных:

– Парня прихватите с собой, если придется ногами потопать, пригодится. Молодой, сноровистый. Бабенко на карауле, а вы втроем на наблюдении. Семену уже не поскакать по деревьям да сугробам – возраст не тот.

– Хорошо, – согласился лейтенант.

А Василий Иванович, который полчаса назад заглянул в лицо смерти, вдруг попросил Соколова:

– Береги себя и их, Алексей Иванович. Видишь, как тут, на войне: раз – и нету человека.

Великан тяжело махнул рукой и принялся раскуривать самокрутку.

В тесном пространстве танка Марк расположился на месте заряжающего. Он прильнул к визору по примеру Омаева и уже больше не отрывался от смотровой щели, чтобы не пропустить появление противника.

Но вражеские танки они заметили сразу. Бабенко замедлил ход Т-34, а потом и вовсе вырубил мотор. Хорошо, что они предусмотрительно повернули башню назад и накрыли ее маскировочным брезентом. Теперь семерка сливалась с деревьями, да и опознать в ней советский танк было сложно. На поляне в полусотне метров от них немецкие «панцерзолдатен» суетились с ящиками боеприпасов. Под крики офицера они таскали груз из стоящей машины. Тот прохаживался вдоль «четверок», то и дело нетерпеливо посматривая на часы. Наконец машины были забиты под завязку, экипажи расселись по своим местам и завели моторы.

– Сейчас бы как дать по ним десятком бронебойных! Может, расстреляем, товарищ командир? И быстро уйдем! Хоть пять единиц техники, да подорвем.

– И обнаружим не только нас, но и танковый батальон на заводе, – отрицательно покачал головой командир. – Их тут пара десятков, и неизвестно, сколько еще у моста стоит, – он наклонился вниз к Бабенко. – Заводите и следом за ними, держимся на расстоянии в полкилометра.

Колонна немецких «панцервагенов IV» двинулась в глубину позиций, семерка шла между деревьями параллельно ей. Через пару километров Руслан, сидевший на месте башнера, воскликнул:

– Товарищ командир, мост впереди! Меньше километра осталось!

Немецкие танки взобрались на мост, тяжелой вереницей пошли под присмотром автоматчиков на опорном пункте. Из открытого люка показался офицер, махнул бумажкой с приказом, и «четверки» продолжили свой путь. С основной дороги к ним присоединилась еще одна группа, в которой шли больше тридцати машин разных модификаций. После танков двигались БТР, катились мотострелковые подразделения на мотоциклах. Черной огромной массой немцы перли через мост в сторону линии фронта, спеша для боя с советскими войсками.

– Эх, сейчас бы как шарахнуть по мосту! Чтобы они все полетели к чертям! – выпалил Омаев.

Соколов снова лишь качнул головой – нельзя обнаруживать себя. Ему в голову пришла идея. Танковое кольцо вокруг моста сняли, техника отправилась в глубину немецких позиций, а значит, есть шанс прорваться на ту сторону и уничтожить немецкую зенитку.

– Бабенко, выходите к мосту!

– Что, как к мосту? Нас же увидят!

– Увидят, но не узнают. Полные обороты! Вперед!

Расчет Соколова оказался верным. На машину, укрытую маскировкой, без опознавательных знаков, охрана на мосту внимания даже не обратила. Лишь регулировщик замахал сигнальным флажком в сторону выезда с моста, приняв Т-34 за немецкий танк, отставший от колонны. Машина на скорости промчалась через мост и оказалась на широкой дороге, ведущей к опорному пункту.

– Поворот направо, спускайтесь в низинку, – Соколов вел глазами по карте, отслеживая через панораму маршрут.

Вдоль реки шла балка, русло высохшего рукава, по ней можно подобраться к зенитке, расположение которой он примерно определил на карте. Как только преодолеют пять километров по обледенелому дну балки, попадут в пространство между двух лесистых холмов. Самый опасный участок, где их может заметить противник, да и выбраться на крутой берег без шума будет сложно. Каменистый откос с каждым километром становился все круче, превращаясь в отлогие снежные стены, над которыми второй волной возвышались стены холмов в густой поросли деревьев.

«Если у немцев не одна пулеметно-пушечная огневая точка, а на втором холме стоит зенитка или миномет, они нас сразу на подходе срежут. И по такой отлогой стене танку не забраться. Высота не меньше девяти метров с уклоном больше тридцати градусов», – думал Соколов, рассматривая лесистые возвышенности.

– Тупик впереди, – Бабенко замедлил ход «тридцатьчетверки».

От резкого перепада высоты танк «клюнул» пушкой почти до самой земли и тут же выпрямился на амортизаторах. Они оказались на дне небольшого каменного водоема, где когда-то заканчивала свое плавное течение река. Потом рукав отвели под плотину и электростанцию, и ее русло обмелело до камней, став извилистой балкой.

Соколов вгляделся через зеленый триплекс панорамы в неподвижный серый массив. Мягкая граница из крон деревьев четко чернела на фоне красного диска солнца. Но деревья безмолвно застыли, зенитная установка не вела огонь, и оставался лишь один вариант, чтобы определить координаты артиллерийского расчета. В тишине леса затаились фашисты, которые наблюдали за дорогой у моста, поджидая новый эшелон из советских военных соединений.

Лейтенант повернулся к притихшим парням:

– Руслан, Марк, мы сейчас идем пешком разыскивать в лесу батарею. Она на одном из двух холмов. На танке туда попасть не сможем, место для большой машины непроходимое. Начнем с левого холма, прочешем лес. Батарея с расчетом – это не пистолет, издалека заметим. Не стреляем, наша задача – установить координаты нахождения орудия.

– Давайте начнем справа, – вдруг предложил Марк и указал на густые заросли на левом холме, чтобы вести огонь по тому берегу, немцам надо было бы вывести дуло пушки по ближнему к нам краю. Деревья стоят близко, лес очень старый, густой, у них навряд ли было время на вырубку просеки. Проще дотащить пушку поближе к мосту и установить на самом краю возвышенности.

– А ты прав, – кивнул Алексей. – Оттуда начнем.

– Если не обнаружим, то я могу на дерево залезть для осмотра, – предложил Омаев.

С его вариантом лейтенант тоже согласился, пока солнце еще в зените, проще осмотреть лес с высоты. Они приготовились к вылазке: Соколов вооружился пистолетом ТТ, Руслан – ППШ, а Марк навесил на ремень гранаты. Бабенко, замерев в башне Т-34, провожал их тревожным взглядом. Смотрел до рези в глазах, как три фигурки с трудом карабкаются по осыпающимся снежным откосам.

Танкисты выбрались из русла сухой реки, обошли холм по низу подошвы и начали подъем. Между деревьями идти было легче, здесь не осыпались под ногами камни. Но под толстым слоем снега прятались огромные коварные корни деревьев и пни, об которые они то и дело спотыкались, проваливаясь в ямы между корневищ. Во время очередного падения Соколов ухватился за ствол и, рухнув на колени, указал пальцем на отметину на стволе:

– Свежий след топора, немцы поставили метки, чтобы найти дорогу обратно.

Они дружно закрутили головами, выискивая следующую отметину. От дерева к дереву танкисты зашагали по расчищенной тропе, которую немцы подготовили для перевозки тяжелого орудия, но ее не было видно из-за слоя снега, наметенного ночью. Через четверть часа метки привели их к пятачку на обрыве холма, где в густой поросли была проделана прореха для огромных пушечных стволов. На полянке расположились на широких лафетах две артиллерийские установки. Расстояние между ними было около сотни метров. Рядом со скорострельными орудиями возвышались ящики с запасом снарядов, в снегу стояли два «ханомага», которые и притащили пушки на вершину холма. Артиллеристы, кроме сидевшего на ветке дерева наблюдателя с биноклем у лица, грелись рядом со скромным костерком. Черные фигуры в шинелях сгрудились у оранжевого пламени, протягивая к нему озябшие руки. Расчет вот уже вторые сутки нес службу в холодном лесу и порядком замерз.

Руслан вопросительно качнул головой в сторону высохшего рукава, где ждал Т-34. Уходим? Соколов кивнул в ответ, он уже по компасу установил градусы местонахождения немецких артиллеристов. Этого хватит, чтобы отправить сюда «сушку» со смертельным грузом.

– Hände hoch! – точно выстрел раздался окрик за спиной.

Танкисты стремительно обернулись, фигуры у костра тоже зашевелились, загремели автоматы. За спиной с охапкой хвороста у груди застыл молодой рядовой. В правой руке он сжимал маузер, направив дуло на нежданных гостей. Соколов успел рассмотреть лишь малиновые, полыхающие от холода уши, которые торчали из-под форменной фуражки фрица. Тут же Омаев передернул затвор и нажал на спусковой крючок автомата. Но то ли снег попал в ствол, то ли порох отсырел в гильзах, но оружие вместо выстрела сухо щелкнуло. Выругавшись, Омаев выхватил из-за пояса кинжал деда и прыгнул на парня. Один взмах клинка – и лезвие по рукоятку ушло в горло фашиста. Руслан выдернул лезвие, схватил маузер из дергающейся руки фрица и направил на надвигающихся немцев.

Выстрел, еще один, автоматная очередь. Алексей упал за ствол дерева и оттуда принялся палить по зеленым шинелям. Он краем глаза увидел, что Марк застыл от ужаса и не может отвести глаз от лежащего в сугробе немца с булькающей в горле кровью.

– Марк, граната, бросай гранату в костер! – выкрикнул Соколов, но тут Омаев снова нажал на спусковой крючок автомата, и тот заговорил, выплевывая пули во врага. В нескольких шагах от советских танкистов один за другим немецкие артиллеристы, сраженные длинной очередью из автомата, рухнули будто подкошенные.

– Готово! – Омаев вынырнул из-за укрытия – пышных кустов – и с силой дернул товарища за рукав. – Ты чего обомлел?

– Я… не знаю… – Бледный Марк с трудом отвел взгляд от дергающегося в последних конвульсиях ушастого немца.

– На войне или ты, или тебя, думать некогда, – нахмурился Руслан и сунул пистолет в руки неопытному пареньку. – На вот, держи. Мы позицию осмотрим.

Тенкель тряхнул головой и шагнул подальше от трупа. Соколов и Омаев принялись осматривать позицию, не притаился ли кто в «ханомаге» или за лафетом пушки, попутно обсуждая, что сделать с орудиями.

– Взорвать их к чертовой матери, – горячился чеченец. – Мы же на территории, захваченной немцами, они потом сюда пригонят новых артиллеристов и снова будут нас обстреливать.

– Руслан, мы и так шуму наделали. Нам еще выходить из немецкого окружения на танке. А если грохнет взрыв, то немцы охрану на постах усилят, и мы не сможем проскочить. Ко второму мосту не пройти, смотри! – Соколов махнул рукой и указал на лесную дорогу к плацдарму у моста, где на танковый батальон напали немцы.

Широкий проход был завален обломками электростанции. Длинные мачты, металлические провода, обломки плотины, куски построек были раскиданы по дороге внизу, что шла от холма через широкие поля до железной переправы через реку. Никакая техника не смогла бы здесь пройти, бомбардировки армии вермахта уничтожили сооружение и завалили проход к населенным пунктам. За разговором они не услышали, как с веток сосны соскользнул немецкий наблюдатель. Только Марк услышал шорох падающего тела и резко обернулся, сжимая трофейный маузер в руках. Испуганный солдат поднялся из кучи снега, умоляюще сложил руки у груди и замотал головой, не сводя взгляда, полного ужаса, со взведенного пистолета в руках советского солдата. Тенкель поднял оружие, в разрезе прицела застыли испуганные глаза, он увидел, как между ресниц набухают крупные слезы и текут по бледному лицу. Марк глубоко вдохнул – надо выстрелить, это же враг, убийца, он стрелял по моим товарищам. Он унял дрожь в руках, стал нажимать на спусковой крючок… и бессильно опустил пистолет. Нет, он не может вот так просто выстрелить в лицо безоружному плачущему человеку. Рука его не слушается! В тот же миг мужчина одним прыжком оказался рядом с советским солдатом, сбил его с ног, выхватил пистолет и спустил курок. Неожиданно в глаза Марку брызнуло что-то теплое, ухо обожгла пролетевшая мимо пуля из пистолета, а сверху вдруг навалилось мягкое тело фрица.

Резкий рывок, и Омаев отшвырнул в сторону обмякший труп одной рукой, во второй руке он держал окровавленный серебряный кинжал. Младший сержант вовремя обернулся и увидел, как противник напал на товарища, выбив оружие из его рук. Теперь нападавший лежал с огромной зияющей раной через все горло.

– С-с-спасибо! – Губы плохо слушались Марка. Он принялся лихорадочно оттирать лицо от потеков чужой крови.

Руслан вдруг подсунул ему лезвие к лицу:

– Если я буду на твоем месте, пускай у тебя поднимется рука на врага. Я прошу тебя, не дай мне погибнуть!

– Я обещаю, обещаю! Я смогу! – Марк выхватил из снега маузер и сунул в карман. – Теперь он всегда будет со мной. Я обещаю, больше не дрогнет рука, пока не сдохнет последний фашист.

Омаев кивнул:

– Ты мужчина и должен держать слово. Я обещал тебе, что мы прорвемся к Ленинграду и спасем твоих родных. И ты тоже должен биться изо всех сил. Я верю, у тебя получится! – Чеченец кивнул на мертвого фашиста в снегу: – Это был тебе страшный урок, но очень полезный.

В полном молчании они возвращались назад из леса, ориентируясь по меткам на деревьях. Тенкель приходил в себя от шока после нападения на него немца и чудесного спасения. Командир продумывал план прорыва через мост. А Руслан думал о Гуле, гадая, чем она сейчас занимается, получилось ли у хрупкой девушки сделать хоть небольшой перерыв в своей невероятно тяжелой работе.

Возле Т-34, нервничая, прохаживался Бабенко. Он слышал выстрелы и грохот стычки с немцами, но не мог бросить танк, поэтому нетерпеливо вышагивал вдоль гусениц, высматривая, не дрогнут ли черные еловые лапы, возвещая о приближении товарищей. Наконец со склона по сыпучему снегу покатились с чертыханьем крошечные фигурки, и сержант вздохнул с облегчением – живы! Увидев окровавленного Марка, он заторопился к нему навстречу.

– Ты ранен? Куда попали?

Тенкель лишь молча отрицательно потряс головой, не в силах говорить о произошедшем. Руслан на ходу приобнял за плечи мехвода:

– Дядь Семен. – Редко он позволял себе вот так по-родному обращаться к Бабенко. – Не переживайте, зенитку вместе с расчетом уничтожили. Давайте быстрее обратно, нас ребята ждут.

– Сейчас по балке и на мост? – уточнил старшина у командира.

Соколов кивнул и с надеждой практически попросил:

– Прорваться надо через мост, Семен Михайлович. Другой дороги для нас нет.

Надежный Бабенко только кивнул с готовностью, сдвинул шлемофон почти на затылок:

– Прорвемся, Алексей Иванович, не в первый раз.

Уверенный тон опытного водителя всегда действовал на молодого лейтенанта успокаивающе, будто в жаркий день глотнул холодной воды. Голова сразу прояснилась, круговерть мыслей улеглась в стройную схему.

– Там на подходе у границы моста, где мы сворачивали в балку, есть разрушенное строение. Кажется, напорная башня, можно оттуда перед рывком осмотр сделать, – вспомнил Алексей ориентиры, которые мозг автоматически отмечал по дороге к огневой позиции фашистов.

Из танка уже торчала голова Омаева:

– Товарищ командир, докладываю комбату о ликвидации?

– Да, но шифрованно. Ветер сообщает, что река свободна, передай такую шифровку… Мы на вражеской территории, могут перехватить сигнал.

Бабенко кивнул на солнечные лучи, которые красными полосками расползались по черным стволам перед тем, как нырнуть за горизонт:

– Надо торопиться, после моста нас еще лес на нейтралке ждет. До заката без фар надо успеть вернуться к своим.

– Вперед, на максимальных оборотах! – согласился Соколов.

И Т-34, выбрасывая фонтаны снега и мелких камешков из-под тяжелых гусениц, рванул по своему следу назад. От каменистой почвы внутри танка все дрожало, машина шла тяжело, дробно по валунам. Соколов вцепился в ручки наводки, чтобы удержаться на месте. Возле остатков кирпичного здания семерка притормозила, с ее крыши Омаев ловко перескочил на стену и легко начал подниматься все выше и выше. Мелькнул луч прожектора, и он резко присел, слившись с кирпичными фрагментами, что торчали из стены, словно сломанные зубы. Снова луч прожектора! Руслан спрыгнул вниз почти с высоты трех метров, больно с гулом ударился боком о лист брони. Но подполз к люку:

– Гони, Семен Михайлович, мост пустой!

Танкисты вдвоем втянули худенького чеченца в башню, а Бабенко выжал рычаги до упора. Сейчас главное не сбавить скорость. Т-34 разогнался до максимальной скорости, выскочил из поворота, промчался перед носом ошарашенной охраны на наблюдательном пункте и загремел по тяжелым балкам моста.

– Препятствие впереди! Машина!

С дороги навстречу катился грузовик с брезентовым тентом. Водитель отчаянно засигналил неопознанному танку, приняв его за немецкую машину. Но Бабенко, наоборот, еще сильнее выжал педали, разгоняя Т-34 на ровной поверхности почти до ста километров в час. Огромный мощный танк несся со страшной скоростью прямо в грузовую машину, из-под брезентовых бортов с криком посыпались вниз солдаты в «штальхельмах». Руслан бросился к пулемету, но Соколов его остановил:

– Отставить огонь! Бабенко, дави, прорвемся!

Танк со всего размаху врезался в машину, протащил ее на своем носу и откинул в сторону, сдавливая дерево и металл. Грузовик со скрежетом сплющился о борт танка, лопнуло дощатое ограждение, и машина вместе с солдатами рухнула с десятиметровой высоты вниз. По танковой броне застучали пули немецких автоматов. Фашисты пытались выстрелами остановить водителя обезумевшего танка. Машина от удара со скрежетом пошла юзом по скользким доскам намостка, выбила заградительные планки с другой стороны и нависла тяжелой кормой над пустотой. Всегда интеллигентный сержант от внутреннего напряжения громко выругался, чувствуя всем телом, как балансирует над пропастью, над рекой, «тридцатьчетверка». Он до хруста выжал педали, всем телом налег на рычаги, так что по внутреннему пространству начал разливаться запах гари от подгорающих фрикционов, но прием помог. Семерка с воем дернулась вперед, вытянула корму из пустоты и снова стремительно покатилась по узкой полосе моста, а потом на глазах у растерянной немецкой охраны скрылась за деревьями. Семен Михайлович не снимал руки с рычагов, с беспокойством вслушивался в звуки в моторном и трансмиссионном отделении. Мехвод с таким опытом, как у него, по гудению работающего мотора мог почуять, есть ли у механизма проблемы. Но, кажется, все обошлось, и боевая машина вышла из дикой гонки без повреждений.

Только через пару часов отважный экипаж добрался через лес до стоянки на заброшенном заводе. Там уже кипела работа, несмотря на стремительно наступающую темноту вокруг. Прибыл санитарный автомобиль, и медики помогали раненым загружаться в кузов. Старшина Логунов командовал ротой – выстраивал машины перед маршем. Ефрейтор Бочкин спорил с медсестрой, пока та обрабатывала ему руку мазью от ожогов:

– Да нормально, кисть работает, заряжать снаряды могу. Как без меня ребята тут?

Девушка протестующе воскликнула:

– А если заражение? Вы же на фронте, стерильность нужна для регулярной обработки и перевязки!

Логунов, который подошел узнать о здоровье пасынка, тряхнул фляжкой с фронтовым спиртом, что выдавали перед боем по сто граммов на единицу личного состава, и шутливо сказал:

– Так на передовой у нас свое лекарство. И внутри заразу убивает, и снаружи. Не переживай, красавица, здоровья у нашего Николая на десятерых хватит.

– Гуля! – раздался за спиной у девушки оклик.

Омаев, который в люке танка готовился поставить бронированную машину в строй с остальными Т-34, узнал в худенькой девичьей фигурке Гулю. Он стремглав бросился по бронированному борту, в два прыжка преодолел полосу разбитого асфальта и остолбенел, с восхищением уставившись на девушку. Гуля, отмытая от грязи и глины, со свежим личиком, оказалась невероятной красавицей с изящными чертами лица, нежной персиковой кожей. При виде Руслана медсестра залилась румянцем, похорошев еще больше. Но увидев кровь у него на рукаве, бросилась доставать из аптечной сумки на бедре бинт:

– Ты ранен! Кровь! Давай я обработаю и перевяжу!

Омаев в ответ лишь расплылся в улыбке, да так и застыл снова, не в силах отвести глаз от красавицы, которую выбрал себе в невесты.

Василий Иванович с Николаем переглянулись и уж было направились к семерке, как вдруг между машинами возник озабоченный Еременко:

– Старшина, рота готова к маршу? Разведка прибыла, зенитный расчет уничтожен. Координаты сообщили в ПВО, надо мост пройти до начала воздушной атаки по немцам. Почему еще не весь личный состав на построении?

– Да вот, товарищ комбат, у младшего сержанта Омаева ранение, получает первую медицинскую помощь. Остальные экипажи к движению готовы.

– Хорошо, даю еще три минуты, – разрешил майор и зашагал дальше между фырчащими «тридцатьчетверками».

А Колька, как только за гулом двигателей его голос стал не слышен строгому батальонному командиру, захихикал:

– В сердце ранение! Прямое попадание любовной бомбы!

Василий Иванович ткнул в шутку парнишку пальцем под ребра:

– Вот две свадьбы и справим, как фрицев вытурим! Эх, красота, сколько ж внуков у меня будет! Люблю с ребятишками возиться.

Омаев смотрел, как Гуля промывает ссадины на его ладонях, и никак не мог насмотреться на точеный профиль, алые губы, приоткрытые в полуулыбке. Из-под густых ресниц девушка бросала на него такие же восхищенные взгляды, руки ее сноровисто работали, вымывая септиком грязь из каждой ранки.

– По машинам! Рота! Полный вперед!

Руслан осторожно вытянул ладонь из теплых пальцев девушки и зашагал рядом с движущейся на малых оборотах семеркой:

– До встречи! Я помню адрес, не переживай! Я приеду за тобой!

Девушка, как обычно, блеснула озорным взглядом:

– Мы с вами идем в наступление, прикомандированы в сопровождение к мотострелковому полку!

Руслан еще что-то выкрикнул, забравшись на бронированный борт набирающей скорость семерки, но лязг гусениц и шум моторов заглушили его слова. Гуля провожала глазами борт с номером 007, пока тот не скрылся за остальными машинами, что ровными рядами заполнили мост. С грохотом и ревом двигателей батальон советских боевых машин начал долгожданный переход через мост. Внутри танков от вибрации все гремело и скрежетало, но, несмотря на шум вокруг, смертельно уставшего молодого лейтенанта сморил сон.

Логунов заботливо коснулся плеча Бабенко, заметив, что мехвод тоже от усталости с трудом успевает управляться с рычагами.

– Давай-ка, Сема, уступи дорогу молодым. По прямой уж Колька одной рукой управится с танком. А ты подремли пока на соседнем сиденье.

Бабенко в знак благодарности кивнул, передал управление Бочкину и, оказавшись на месте стрелка, тоже мгновенно забылся сном. Только один из танкистов, что побывали в опасной разведке, никак не мог уснуть. Руслан Омаев снова оказался в уединении, под брезентом на борту громыхающего танка. Только теперь он обособился от товарищей не из-за печали, а чтобы наедине снова и снова с закрытыми глазами думать о Гуле, перебирая в памяти каждую секунду их встречи рядом с мостом.