Бессмертный эшелон

Глава 6

В селе его уже ждал комбат Еременко. Остывший после утренней вспышки гнева, Гордей Иванович теперь был настроен более миролюбиво. Он крепко пожал всем руки, поздравил с успешно выполненной операцией и приказал отдыхать. Соколову, отведя в сторону, смущенно пояснил:

– Утром на марш, выдвигаемся в составе колонны в район Пулково, командиру полка я доложил о ликвидации немецкой танковой группы СС. Он лично тебе благодарность объявил. Так что оправдал ты доверие партии и командования Красной армии. Но тут кадровый вопрос у нас горит, эшелон немцы разбили, поэтому ни техники, ни личного состава не хватает. Временно ты командир взвода, как прибудет подкрепление, расширим твое подразделение до роты. А сейчас набирай себе ребят и поступай в подчинение младшему лейтенанту Белогородько. Он будет твоим ротным. Временно. Сейчас не до гонора. Готовится удар сорок второй армии Ленинградского фронта. Направление нашего удара – села Красное и Ропша. Там закрепился третий танковый корпус СС и пятидесятый армейский корпус, утром начинаем наступление.

– Есть, товарищ комбат! Поступаю в роту младшего лейтенанта Белогородько, формирую состав взвода под свое командование. Разрешите выполнять приказ?

– Иди, Соколов, выполняй. Вольно.

Гордей Иванович махнул рукой, хотел поговорить с парнем по душам, понимая, что сложилась нелепая ситуация, когда более старший по званию лейтенант поступает в подчинение младшего лейтенанта. Но разбираться, ждать новый комплект новобранцев для формирования целой роты сейчас времени не было, завтра в атаку. А делать кадровые перестановки и назначать нового ротного за шесть часов до боя – опасно. Проверенный Степан уж точно приказ выполнит, военную науку он знает, дисциплину уважает, а от новенького неизвестно, чего ждать. Пускай повоюет под началом опытного командира, дальше по результатам можно будет молодому лейтенанту доверить побольше «тридцатьчетверок». Сейчас сил у батальонного командира ни на что не осталось. От многочасового совещания в штабе бригады, в старом Доме культуры, голова была переполнена новой информацией.

Операция «Нева-2», главный удар войск Ленинградского фронта – прорыв эшелонированной обороны противника. Армия вермахта, несмотря на проигрыши и отступления на других фронтах, на северном направлении сдавать свои позиции не собиралась. Более того, группа армий «Север», оперативно-стратегическое объединение войск вермахта на северном участке Восточного фронта, еще в начале осени 1943 года начала сооружение линии «Пантера». Силами оккупированного населения был выстроен оборонительный рубеж на линии река Нарва – Чудское озеро – Псков – Остров – Идрица.

Сейчас соединения Красной армии, благодаря передислокации военных частей с других уголков страны, превосходят противника, восемнадцатую немецкую армию, в живой силе в два раза. Имея численное превосходство, советские войска готовы были захватить инициативу на северо-западном направлении. Командующий группой сухопутных войск «Норд» генерал-фельдмаршал фон Кюхлер, получив информацию от абвера о подготовке Красной армии к наступлению, обратился к фюреру с предложением отвести войска вермахта на более безопасную территорию за линию «Пантера». Но командующий восемнадцатую армией Линдеман не поддержал осторожного фельдмаршала, наоборот, уверял фюрера, что немецкая армия готова отразить любое наступление и продолжить осаду Ленинграда. Восемнадцатую армия заняла плацдарм вблизи блокадного города и вела интенсивные артиллерийские обстрелы Ленинграда и Дороги жизни. Гитлеровцы в поясе из мощной линии оборонительных фортификаций улучшали свои позиции, рассчитывая сделать их основой левого крыла Восточного фронта и изменить ход войны в свою пользу.

На траектории главного удара сорок второй армии РККА оборону держали части третьего танкового корпуса СС в районе Ораниенбаумского плацдарма и пехота пятидесятого армейского корпуса вермахта на рубеже от Петергофа до Пушкина.

Стрелки сорок второй ударной армии уже начали ночью свое выступление, окопавшись на нейтральной территории на расстоянии двухсот метров от передовых позиций врага. Саперы трудились всю ночь, очищая минные поля, чтобы получились проходы для танков, ликвидировали железные спирали колючки и другие заграждения. С воздуха ПВО и авиация точными ударами бомб разгромили часть узлов немецкой обороны и артукрепления.

Начало операции положено, соединения пехоты подготовили плацдарм для наступления тяжелой бронированной техники. В шесть утра на отрезке фронта шириной десять километров должны были начать наступление танковый корпус, мотострелковый полк и батальон Еременко в его составе. Действовать они должны совместно с частями сорок восьмой, девяностой и сто тридцать первой стрелковых дивизий. От масштаба операции и важности военных действий у Гордея Ивановича захватывало дух, он никак не мог уснуть и мерил шагами отделенную занавесочкой комнатушку. «Слаженно надо действовать, враз бить, как стальным кулаком, точно по плану», – шептал он вполголоса и все же улегся на кровать, но так и остался лежать с закрытыми глазами. Мысли метались в голове: все ли он сделал правильно? Так… распределил квадраты для наступления, проверил танковые карточки. Все машины расставил на расстоянии в пятьдесят метров, которое они потом сократят до пятнадцати-двадцати, начав под прикрытием дымовой завесы атаку. Т-34 выходят с исходных позиций первыми, устраивают проходы в оборонительных препятствиях и вклиниваются в передний край обороны врага. Вместе с выходом танков пехота поднимается из укрытий и тоже идет в атаку цепью, уничтожая врага. После уничтожения противотанковых орудий ликвидируются пулеметные позиции и живая сила противника.

Только под утро Гордею Ивановичу удалось задремать. Его подчиненный, лейтенант Алексей Соколов, наоборот, провалился в крепкий сон, едва лишь он с экипажем оказался в старой цирюльне, где на полу, на подоконниках, на импровизированных лежанках из брезента спали танкисты. Утром его растолкал Белогородько и всучил танковые карточки:

– Не стал тебя вчера мучить, лейтенант, сам сделал. Ваш квадрат Б12. Давай торопись, через час построение, и на марш. Твой взвод – Тенкель на танке номер четыреста, Назимов на четыреста пятом, ну и ты на семерке.

– Я с Тенкелем в машине, у него некомплект и все молодые.

– Как знаешь, лейтенант, я тебя командирству учить не буду. По мне, так ты ротный отличный, Гордей уж слишком осторожничает, пока в бою не проверит, не дает в подчинение роту.

– Правильно делает, жизнями людей рисковать нельзя, – Соколов кивнул и углубился в изучение карточки. Лейтенант покрутил головой, нашел среди сонной толпы бойцов, что выстроились в очередь к котелку с кипящей водой, Марка. – Рядовой Тенкель!

Тот, зажав горячую кружку с кипятком пилоткой, бросился к командиру.

– Марк, сегодня с тобой в одной машине идем в атаку. Карточку огня отделения изучали?

– Так точно!

– Тогда держи, давай расшифруй, куда нам вставать и куда стрелять, – Соколов отдал парню коричневую бумажную осьмушку с условной схемой, начерченной грифельным карандашом.

Марк всмотрелся в линии и цифры, которые замеряла разведка с помощью башенного угломера:

– Ну вот наша позиция, это положение противника двойными линиями обозначено. Мы двигаемся в сторону зенитной установки, ведем огонь по целям шесть, семнадцать, двадцать три, четыре это огневые точки, пулеметные гнезда фрицев и гранатометы. Когда достигнем сближения до восьмисот метров, открываем огонь. Верно?

– Молодец. Где дополнительный сектор обстрела?

– Вот он, прерывистой линией указан, по левому флангу, тридцать градусов от ориентира «высота 3.16».

– Отлично, обрати внимание на поля невидимости с двух сторон от позиций, эта территория будет для нас непросматриваемой, она закрыта для прицельного огня, но тут будут соседи – дивизия пехоты. Нужно, чтобы ты их с противником не перепутал и не послал туда снаряд. Ты уже видел, от дыма, от огня на поле видимость становится низкой. Непонятно, куда стрелять, куда бежать или направлять машину. Поэтому действуешь по схеме на карточке и моим указаниям, понял?

– Так точно, товарищ командир! Я обещаю, буду в оба уха слушать!

Лейтенант заглянул в глаза Марку:

– Помни, Марк, каждый твой приказ как командира отделения – это жизни твоих ребят в танке, жизни твоих однополчан, жизни блокадников, которых мы должны освободить.

– Я помню! – Парень скрипнул зубами при мысли о Софе и Миньке, для которых каждый час ожидания прорыва блокады мог стать смертельным.

К своим позициям они подходили под шум приказов в эфире на командной частоте.

– Прием всем экипажам! – прозвучал сигнал к атаке. – Метель!

Подвижная группа более чем из пятидесяти Т-34 бросилась вперед, выстроившись в боевую линию. Огонь! Залп за залпом полетели бронебойные снаряды, накрывая взрывами передние окопы немцев. Вверх полетели фонтаны из земли и снега, кусков ДОТов, останков людей. Вдоль линии танков раздалось громкое «В атаку! За Родину!». Сотни пехотинцев с трехлинейками и ППШ поднялись из укрытия и бросились вслед за своим командиром в наступление на врага. В воздухе стоял крик раненых, свист пуль, грохот минометов.

– Семерка, семерка, ориентир – сухое дерево, там пулемет косит. Туда фугас! – Соколов прильнул к раме панорамы, высматривая в черном дыму цели для огня.

Выстрел! Вражеский пулемет смолк, его смертельные очереди перестали простреливать поле, и советские солдаты поднялись из ямок и воронок, полных снега, и снова пошли с трехлинейками наперевес в бой.

– Марк, бей, бей, быстрее, ребята, – лейтенант подгонял молодых танкистов, башнера и заряжающего, выкрикивал команды мехводу: – А ты не гони, медленнее. Мы пехоту прикрываем, она за танками идет!

Взрыв, фонтан огненных брызг поднялся прямо перед танковыми гусеницами, от ударной волны они еле удержались на своих местах. Танк закачался, заскрипел трансмиссией, башня загудела. Соколов ухватился за ручки наводки приборов, до боли вжался лицом в нарамник, удерживая равновесие.

– Проверить возгорание! – От мысли, что их подбили, его передернуло, но командовать своим взводом он не переставал ни на минуту, продолжал направлять танки, выставлять ориентиры для огня.

– Четыреста пятый, ориентир – холм, туда бронебойный, семерка, левый фланг, огонь по миномету!

Еще один мощный залп сбил с направления движения экипаж Назимова, снаряд попал низко, прошив катки и ленту левой гусеницы. Удар остановил танк, тот беспомощно закрутил орудием, башнер от неожиданности никак не мог понять, откуда стреляет враг.

– Назимов, у вас гусеница пробита! Уходите из машины, уходите, вы на прицеле у зенитки!

Сквозь треск помех прорвался тихий голос с сильным акцентом:

– Есть, командыр!

Жуткий грохот, сноп огня так ударил по левому краю, что у Алексея поплыли черные круги перед глазами. Марк беспомощно застыл с открытым ртом, оглушенный взрывной волной, он еще пытался ухватиться за ручки наводки башни и пушечного дула, но все вокруг плыло перед глазами, а тело не слушалось.

– Четыреста два! Четыреста два! Ответь! Прием! – Соколов, не обращая внимания на саднящее от порохового газа горло, кричал в эфир, но ответом ему была лишь тишина. Он прильнул к визиру башни – так и есть, советский танк с номером 402 полыхал огнем, обволакивая черным дымом все вокруг.

Зенитка ударила еще раз и еще! Снаряд за снарядом немецкие солдаты вгоняли в юркие «тридцатьчетверки», превращая их в пылающие железные останки.

– Говорит Соколов. В трех квадратах по левой границе немцы ведут артиллерийский огонь. Пять танков горят, у нас потери. Прием, – он вызывал в эфир командира роты, понимая, что каждая минута для его взвода опасна.

Танковое соединение несло потери. Немцы выкатили вперед зенитные установки и открыли ожесточенный огонь по советским машинам, не давая им продвинуться вперед. Раз за разом звучала команда «Вперед!», танки открывали огонь, пытались прорваться к передней линии окопов, но град из снарядов отбрасывал их назад. Пехота поднималась и ложилась обратно в землю под очередями из пулеметных гнезд ДОТов. Поле боя затянуло черным туманом от пожара, горящей техники, беспрерывных взрывов.

– Вперед! Семерка, четыреста, полный ход! – скомандовал в который раз Соколов.

Хотя он видел, что парни в его машине совсем упали духом. В маленьком железном пространстве невозможно было вздохнуть от порохового газа, надсадно гудящий вентилятор не успевал вытягивать едкий дым. Беспорядочно двигалась колонна Т-34, то и дело теряя боевую линию, а меткие выстрелы германской ПВО выбивали их по одному, словно мишени в тире. Выстрел, и опять горящая машина, языки пламени, искореженный металл в черном облаке.

– Короткая! – выкрикнул Соколов.

Он откинул люк, наплевав на правило устава, гласящее, что в бой экипаж идет с задраенным люком. Ему нужен обзор! Необходимо найти зенитку, иначе от его взвода, роты и батальона скоро ничего не останется.

– Отступаем к пункту прикрытия, назад! Дымовики, зажечь шашки! – раздался приказ ротного, словно прочитавшего его мысли.

Т-34 развернулись и начали отступать. За спиной остался отвоеванный километр поля, усеянный трупами погибших стрелков, обугленными самоходками и «тридцатьчетверками». Три часа беспрерывной атаки, сотни единиц потерь среди личного состава и всего лишь километр отвоеванной земли. Соколов и сам чувствовал отчаяние, неужели они не смогут одолеть немцев, неужели так сильна линия «Пантера». Огонь с позиций немцев затих, в бинокль можно было увидеть, как немецкие санитары, передвигаясь короткими перебежками вдоль окопов, собирают раненых, укладывают их на носилки и утаскивают в глубину плацдарма. По глубоким танковым оттискам тоже поползли девушки-санитарки. Вжимаясь в землю, они ползли по каше из снега и грязи, вытаскивая на хрупких плечах раненых бойцов вместе с оружием.

– Соколов, в окопы срочно, помощь нужна с ранеными.

Танкисты, оставив машины в приготовленной аппарели, бросились бегом к переднему окопу. За несколько часов атаки солнце растопило снег, и теперь стрелки стояли у пулеметов по колено в жидкой ледяной грязи.

– Бойцы, кому помощь? Что делать?

Пулеметчик, не отрывая глаз от прицела, ткнул в бок:

– Там раненые, брезент надо, туда к КП помогите оттащить! – И тут же выругался, нажал на гашетку, выдавая длинную очередь. – Ах вы, гады, фрицы поганые, уроды, сдохните, сдохните! Куда поползли, вот вам, фашисты чертовы!

Марк бросился обратно к танку за брезентом, Логунов с Бочкиным помогли сесть парню с перебинтованной ногой, тот стонал, прикрыв глаза.

– Ребята, водички, дайте водички глотнуть.

Алексей сорвал с пояса фляжку, полную воды, и аккуратно прижал к губам раненого. Повернулся к своим юным подопечным:

– Ребята, тем, кто сам может передвигаться, помогайте. Нужно дотянуть их до КП, это по центру, туда метров пятьсот в глубину. Давайте спину, шею подставляйте и вперед. Мы неходячих на брезенте понесем.

Руслан еле успел отскочить, как рядом с ним спрыгнула худая, перемазанная до самой макушки грязью фигурка.

– Помоги! – Голос девушки звенел от напряжения.

Санитарка с трудом потянула на себя край плащ-палатки, где лежал высокий крепкий парень с лицом, залитым кровью. Вместе с Русланом они стащили бойца в окоп, и девушка принялась бинтовать ему голову, отдавая короткие приказы Омаеву:

– Выше подними, еще выше, у него плечо задето. Ну, давай на бок чуть.

С кряхтением они оба, худенькие, с трудом ворочали огромное тело, обвивая его бинтами, которые тут же начали пропитываться кровью.

– Готово, – девушка, лицо которой превратилось в серую маску от грязи, на секунду прикрыла глаза и откинулась на земляную стену.

– Я его дотащу до брезента, мы их сейчас к командному пункту эвакуируем. Ты отдохни, у тебя кровь, – он осторожно коснулся прорехи в рукаве, окрашенной багровой сукровицей.

Но санитарка резко открыла глаза, блеснула черными пронзительными глазами:

– Нет, нельзя, какой отдых. Пока затишье, надо тащить раненых, у меня там еще трое ждут.

Бледный стрелок вдруг приоткрыл глаза и зашептал белыми обескровленными губами:

– Спасибо. Спасла меня. Думал все, умру. Сестричка, как тебя зовут?

– Гуля, – коротко сказала девушка и нахмурилась. – Вам разговаривать нельзя, берегите силы.

Она перелезла через край окопа и снова нырнула в снежное болото. Руслан обхватил богатыря под спину и поволок к брезенту, на который уже укладывали раненых бойцов. Тот, не открывая глаз, снова прошептал:

– Вытащила меня, у смерти из-под носа вытащила.

Бойцы уложили пострадавших на куски брезента, ухватились с четырех углов и потащили в глубину советских позиций, где уже развернул свою работу полевой госпиталь. Одна ходка, вторая. Пот заливал глаза, руки дрожали от напряжения, а внутри все переворачивалось от криков искалеченных людей. Руслан никак не мог отогнать мысль, как же эта хрупкая девчонка может тащить на себе десятки килограммов веса мужчин в амуниции и с оружием, не обращая внимания на собственные раны. Он даже толком ее рассмотреть не успел, только и увидел черные глаза да худенькие плечи под черным ватником.

Когда они вернулись обратно к окопу и командир взвода дал команду снова возвращаться к машинам, чтобы пополнить боезапас, Руслан замедлил движение, неохотно шел к танку, выискивая глазами тоненькую фигурку на краю окопа.

– Омаев, в другую машину переходишь, управлять умеешь? – Между танкистами стоял Белогородько, мрачный, с потухшим взглядом.

– Так точно.

– Ты и Тенкель в ноль двадцать третью, там пулеметчик жив остался. На пробоину не смотри, танк на ходу, даже не загорелся, только осколками ребят посекло, – он махнул на Т-34, который раньше служил командиру взвода Храпову. Возле машины лежали два тела, накрытые с головой шинелями.

Командир роты крутил головой, пытаясь понять, как можно разделить экипажи, чтобы вывести еще больше оставшихся танков в новое наступление. Почти половина личного состава ранена или заживо сгорела в своих машинах на поле боя, из полевых командиров только лейтенант Соколов.

Алексей подошел к Белогородько и сказал:

– Степан, в атаку идти опасно, пока зенитки у немцев действуют. Не дают нам приблизиться.

Младший лейтенант и сам все понимал, германская артиллерия унесла половину его роты. Но только смог тряхнуть головой да сплюнуть в сторону от досады – приказ есть приказ, надо идти в атаку. Лейтенант продолжил:

– Предлагаю наметить маршрут от точки до точки, в качестве укрытий использовать наши подбитые машины. Послужат нам защитой, только выходить на дистанцию между подбитых «тридцатьчетверок» надо с разных сторон, чтобы ПВО не могла предугадать направление удара. Будем двигаться медленно, но и потерь станет меньше.

– Хорошая задумка, комбату доложу только о твоем предложении, – Степан осторожно глянул на Соколова, не обиделся ли, что его идею будет рассказывать не он начальству. Но молодой танкист лишь с печалью смотрел на потрепанных, понурившихся бойцов. Две ударные группы сократились до пары десятков танковых отделений.

Снова прозвучал приказ «В атаку!», и маневренные Т-34 вышли на поле. Боевая линия пошла по полю, в ответ принялись ухать германские орудия. Выстрел, огонь, снова выстрел. Десятки снарядов полетели на поле, но ни один не достиг цели, они лишь заставили железные остовы снова вспыхнуть красным багрянцем.

– Вперед, экипажи! – выкрикнул в ТПУ Соколов.

И советские Т-34 послушно покатились до своих укрытий. Им необходимо было подойти как можно ближе, открыть прицельный огонь по огневым точкам, где укрылся артрасчет. Танковая карточка, что рисовал перед боем ротный, не сработала, в голове у Соколова родилась новая схема. Он остался с одним мехводом, Савой Хваловым, семнадцатилетним рядовым, который после года работы на тракторе в совхозе и быстрого обучения в танковой школе изо всех сил старался выполнять приказы командира. Чтобы не переключаться с командной частоты и не надсаживать горло, стараясь перекричать лязг внутри железного пространства, Алексей объяснил парню, как по старинке, ногами будет указывать направление. Ударами ног по плечам, вправо, влево, двумя ногами – стоп.

– Семерка, уходи влево, прикрой меня. Я вижу цель!

Соколов наконец смог выверить прицел ровно на дымок, который поднимался над немецкой батареей после каждого выстрела. Он опустил дуло вниз, будет слепой выстрел по предполагаемой цели. Сейчас главное – быстро вынырнуть из-за укрытия – сгоревшего танка экипажа Назимова – и послать снаряд точно в цель. Он ударил сапогом, через десяток метров, как только в панораме мелькнули нужные ориентиры, остановил ударом ноги танк – короткая. Выстрел! Над зенитной установкой взлетела огненная масса. Попадание! Он бросился к снарядам, ухватил один, грохнул затвором и снова отправил ударом ноги танк теперь в другую сторону.

– Медленно иди! – выкрикнул Соколов во все горло водителю.

Он услышал, как по левому флангу заработал немецкий миномет, с визгом выплевывая смертельные снаряды. И тут же миномет захлебнулся, Омаев точным выстрелом разнес позицию.

– Короткая! – снизу раздался сиплый крик Савы, парень вывел танк слева от замершей после пробоины самоходки и начал медленное движение вперед. Ему было безумно страшно, хотелось бросить все, спрятаться, сжаться на дне танка в комочек, заткнуть уши, чтобы не слышать грохот, выстрелы, крики. Но он кусал губы и медленно вытягивал рычаги, направляя танк по прямой линии ровно в лоб противнику. В перископе качалась серая земля с трупами людей в воронках, из-за грязи, облепившей их, невозможно было рассмотреть знаки различия или цвет формы. От ужаса, что он едет по трупам своих товарищей, однополчан, у парнишки тряслись ноги, но он лишь сильнее прикусывал губу, чтобы не поддаваться страху.

Танк медленно катился, Соколов совместил прицельную марку с целью – проем между двумя рядами обломанных снарядами деревьев. Полоса между растительностью появилась неспроста, немцы вырубили проплешину, чтобы разместить там свою зенитку. Для выезда бронированной техники пространство слишком узкое, пехоте естественное укрытие только на руку. Значит, площадку очистили для размещения артиллерийской установки и ее расчета. Чтобы стаскивать устройство с лафета и устанавливать на опоры, крутить маховики, подносить снаряды нужно минимум четыре человека, а пятый, чаще всего обершутце, занимается наводкой и целеполаганием на местности, делая расчет.

– Сейчас и проверим, – пробормотал себе под нос Соколов и отдал сам себе приказ: – Огонь!

В жарком пламени взмыли вверх металлические куски пушки, с криком уцелевшие немцы бросились прямо на поле боя из укрытия, тут же их срезала пулеметная очередь со стороны позиции Логунова. Ловкий старшина успевал обстреливать силы врага.

– Вперед! Ребята, давай! В атаку! Зенитки молчат! – в шлемофоне зазвучал крик Белогородько.

«Тридцатьчетверки» ускорили движение, направляясь к переднему краю окопов, до которого оставалось чуть меньше тысячи метров. Со стороны противника неслись отчаянные выстрелы из автоматов, с разных сторон стрекотали пулеметы, но уже все это было неважно. Тяжелыми танковыми гусеницами они размелют, разнесут укрепления врага, а дальше будут действовать стрелки, уничтожая живую силу противника. Алексей на секунду оторвался от рамы перископа, провел рукавом по лбу, вытирая пот, что заливал лицо.

– Сава, ты как? – крикнул он вниз мехводу, обеспокоенный его молчанием.

– Танки, танки! Танки! Там немецкие танки, там! – В ответ его обожгло испуганным криком мальчишеского голоса.

Соколов крутанул по кругу перископ МК-4. По левому флангу на них шел десяток немецких средних самоходок, а по флангам им вторили грохотом гусениц «тигры». «Штурмпанцеры» уже вскинули стволы, выискивая цели для огня.

– Отступайте, уходите оттуда! – зашелся в крике ротный командир, который тоже увидел, что немцы совершили обход с фланга.

Дождавшись, когда советские Т-34 дойдут до края фортификаций противника, германское командование выпустило бронированную технику, чтобы нанести смертельный удар и уничтожить роту. Оставалось лишь одно – стремительно отступать вправо и в глубину плацдарма Красной армии, отдавая отвоеванные километры. Машины поспешно начали разворачиваться, Соколов предупредил командиров отделений:

– Не подставляйте борта, задний ход, разворот за укрытием из сгоревших танков.

Машина Омаева уже почти завершила разворот, когда он в зелени перископа вдруг увидел худенькие плечи и две косы, которые взметнулись над земляным валом. Рядом взлетел фонтанчик от выстрела, и санитарка снова вжалась в землю. Гуля! Девушка оказалась в ловушке, зажатая кольцом из бронированной германской техники, что стремительно летела прямо на нее. Даже не подумав, что он делает, Руслан оттолкнул Марка от рычагов и направил танк прямо в лоб врагу.

– Ты что делаешь? – Тот ошарашенно смотрел на опытного танкиста.

– Там девушка, санитарка, ее надо спасти! Уходи, через нижний люк, уходи! Я сам, – Руслан сжал кулаки, не отрывая глаз от грозной силы, что перла черной чадящей лязгающей махиной на замершую в грязной колее девушку.

– Заряжай, – Марк впился в рычаги, нажал на педаль. – Я сейчас разгонюсь, потом резко сдам вправо и дам задний ход. Тебе придется стрелять во время движения, это единственный способ продержаться подольше, а не получить сразу снаряд в бок.

– Остановись над ней днищем, я открою люк и заберу ее. Если получится, то спасем девушку и уйдем живые.

Руслан вернулся к орудию, вогнал в казенник снаряд, подтянул укладку поближе под ноги, чтобы не терять времени. В шлемофоне голос Соколова строго сказал:

– Руслан, отступаем! Омаев, уходи за укрытие! Прием!

– Товарищ командир, я атакую немцев. Простите, там девушка, я должен попытаться ее спасти.

Соколов замер от удивления. Он думал, что Руслан не расслышал приказ, а тот осознанно бросился в одиночку навстречу немецким танкам. Он снова подключился к командной частоте:

– Прием, говорит командир взвода Соколов. Экипажи, внимание, я иду в атаку вместе с номером четыреста. Это нарушение приказа командования, я не брошу товарища в беде. Вы отступаете обратно к нашим позициям. Выполнять приказ!

– Мы с вами! – выкрикнул Бочкин, и семерка под управлением Бабенко сделала резкий поворот.

– Мы прикроем слева! – спокойный бас Логунова успокоил всех, придав сил.

Они вместе, значит, есть шанс выжить.

– Руслан, маневрируй по полю, не снижай скорость, мы будем прикрывать с флангов.

– Есть! – Омаев чувствовал, как его охватывает азарт. – Давай, Марк, двигай, жми!

Советский танк, скоростной и легкий, вдруг заметался по полю, выписывая странные зигзаги. От его неожиданного маневра немецкая сила остановила свой разгон, опешив и не зная, куда же бить. Выстрел, снова огонь, снова! С нескольких сторон сразу раздались взрывы, закрутился черный вихрь дыма, белой завесой затянуло поле, но «тридцатьчетверка» с красными звездами на бортах, невредимая, продолжала стремительную атаку в лоб, на немцев. Внутри Руслан крутил маховик настройки перископа, высматривая движение вражеских пушек в лобовых масках. Вздрогнул ствол крайнего «тигра», Омаев отреагировал мгновенно:

– Задний ход, задний! Десять метров!

Машина дернулась, со скрипом рванула назад, и снаряд, выпущенный «панцером», прошел между стволом и передней частью корпуса, осыпав осколками броню.

– Вперед и влево на десять градусов!

Танк под номером четыреста нырнул вперед, крутанулся и резко ушел влево, пропустив над кормой еще один снаряд. И тут загрохотали выстрелы. Из-за укрытий открыли огонь остальные советские танки, они били без остановки по бортам противника, по черным широким гусеницам, отвлекая их от машины Омаева. Вспыхнул черным дымом крайний «тигр», и тут же рядом с ним занялась пламенем самоходка, с горящей техники спрыгнула темная фигурка танкиста и бросилась в сторону немецких окопов.

– Огонь, Логунов, правый фланг, Бочкин, левый! Бейте в маску, мы близко, снаряды пробьют броню!

Они стреляли без остановки, выпуская по три снаряда в одну цель. Противник дрогнул от напора и неожиданного огневого удара, потерял боевую линию, растеряв позиции по бокам танкового клина. Две САУ в центре поспешно начали отступать, испугавшись атаки русских. Танк Омаева двинулся к нужной точке поля. Зажмурившаяся было Гуля открыла глаза и с удивлением закрутила головой, не понимая, что происходит. С ревом и лязгом что-то огромное вдруг наехало сверху, и ее накрыло темнотой. Хлопнула створка нижнего люка в днище танка, больно ударив ее по плечам. Мужской голос выкрикнул:

– Давай руку!

Гуля закрутила головой и отпихнула руку:

– Тут раненый, надо его затащить.

– Давай быстрее, давай! – Сильные руки втянули ее в темноту крошечного пространства.

Но она упрямо крутанулась на животе и опустила кисти вниз, ухватилась за толстую ткань шинели. Омаев снова дернул за черный ватник, и еще раз. Затащил и откинул в угол на днище хрупкую санитарку и ее ценный груз – приземистого сбитого мужчину в шинели с погонами майора.

– Марк, задний ход, уходим!

И сам бросился к наводке орудия, прижался к нарамнику перископа. Гуля закрутила головой, увидела укладку боеприпасов и кинулась к ней. Без лишних слов девушка вцепилась тонкими руками в тяжелый снаряд и с трудом потащила его к задней части ствола.

– Куда класть?

От выстрела танк дернулся, Гуля приложилась головой о бронированную перегородку и еле удержалась на ногах. Снаряд грохнул так, что их опалило жаром, а внутрь выбросило порцию едкого газа от порохового взрыва. Руслан вытянулся, вогнал снаряд в казенник, грохнул затвором и бросился к приборам наводки.

– Марк, короткая! – Прицел скользнул по черному боку, САУ с крестом на борту закрутилась, пытаясь уйти с линии обстрела.

Огонь! Гуля с грохотом уложила тут же новый снаряд в освободившийся казенник, горячая гильза отскочила ей прямо на ногу. Девушка ойкнула, но всем телом навалилась на тяжелый затвор, плечом упираясь в бронированный лист.

– Готово!

Выстрел! Бронебойный прилетел в корму подбитой самоходки, пробив броню и задев топливные баки. Перед Марком занялась оранжевая стена из пламени.

– Уходим, скажи, чтобы не стреляли! Я прорвусь под прикрытием огня.

Его слова Руслан тут же повторил в ТПУ, и танковый огонь как по команде затих, давая «тридцатьчетверке» обойти горящие машины противника, а потом повернуть к безопасной территории. И вдруг, вдохновленная танковой атакой, бегущими самоходками противника, поднялась из окопов пехота.

«В атаку! За Родину! За победу! За Ленинград!» – громкий крик, как лесной пожар, пробежал по цепочкам стрелков.

– Вперед, в атаку! Прикрыть пехоту! – Новый приказ комбата развернул все машины на сто восемьдесят градусов.

Советские стрелки, танкисты бросились в новое наступление, отчаянно, горячо, так, что и мысли не возникло об отступлении. Только вперед, только победа! Линия танковых групп сокрушила первые окопы, откуда стали разбегаться испуганные немцы, бросая оружие. Кто-то застыл с поднятыми руками, не в силах бежать от разъяренных русских воинов. За танками шли пехотинцы, прыгая в окопы, добивая поверженного врага, расстреливая противника из винтовок, забрасывая его гранатами. Грохотали взрывы, черный смрад пороха застилал все поле, кричали на двух языках, и вдоль новой советской позиции звенело, наливалось силой русское «Ура! Победа!».

Комбат Еременко шевелил пальцами, сжимая и разжимая их в кулак. Ему очень хотелось выпустить пар, накричать на экипаж танкистов, что застыл перед ним. Нарушили устав, нарушили приказ командования, устроили на поле самодеятельность! Но в трех метрах от него санитары грузили на полуторки на носилках его верного товарища, командира стрелковой дивизии Семена Реброва, с которым он прошел почти всю войну. Его, раненого, вытащила санитарка с поля боя с помощью отчаянного экипажа номер четыреста под прикрытием взвода Соколова. Гордей Иванович покосился на тяжело стонущего майора, окровавленного, но живого, перевел взгляд на девчонку лет семнадцати в огромном, не по размеру ватнике и сапогах, на понурого Омаева, хмурого Соколова и вздохнул:

– Ругать не буду, сами знаете, что так не делается. Армия – это дисциплина. Но и хвалить не буду, хоть молодцы, отразили атаку, удержали новую позицию. Ты кто, откуда? – обратился он к Гуле.

– Рядовая Азамаева, вторая санитарная рота сто сорок пятой дивизии. Это я виновата, не могла товарища майора бросить. Я нарушила приказ.

– Спасибо тебе, – он вгляделся в лицо девушки. – Тебе сколько лет?

– Семнадцать, – черные глаза блестели на грязном личике.

Гордей Иванович почувствовал, как душит горло от подступающей боли. Семнадцать, как его дочери, что не видел уже три года, не получал ни весточки с тех пор, как их с матерью эвакуировали. Он махнул рукой, говорить сил не было совсем. Несколько часов ожесточенного кровопролитного боя, в котором погибли тысячи людей, и эта девчонка, почти ребенок, что кинулась спасать из-под пуль его умирающего друга. Горло сдавила будто железная рука Да за что он их должен ругать, выжили и других спасли из смертельной мясорубки! Комбат провел рукой по девичьим волосам в тугих косах, покрытым коркой грязи:

– Иди, иди, покушай, отдохни, ты молодец. Иди, дочка. Свободны, товарищи. Отдыхайте, завтра снова в бой. Готовьтесь, – и он побрел к эшелону с пострадавшими, не видя ничего от пелены перед глазами.

Гуля растерянно оглянулась на танкистов, но Соколов только кивнул ей – можешь быть свободна. Они все вдруг поняли, что невероятно устали, гудело от напряжения все тело, кожу щипало от грязи, разводов мазута, гари, одежда морозила кожу впитанной влагой. Алексей махнул рукой в сторону дымков кострищ:

– Ужин и отбой, идем, Руслан.

Но Омаев, хоть и держался из последних сил на ногах, упрямо покачал головой:

– Вы идите, товарищ командир, я догоню.

Они застыли вдвоем друг напротив друга, Гуля робко подняла глаза:

– Спасибо, ты спас меня, спасибо.

– Пойдем, я провожу тебя, – выпалил вдруг смуглый паренек и от волнения вцепился обеими руками в пряжку ремня.

Гуля кивнула и зашагала молча в сторону окопов, сил даже на разговоры не осталось. Но через пару сотен метров вдруг расхохоталась, засияв белыми зубами:

– Это ты что, ухажер мой, как будто мы просто парень с девушкой? Будто не на войне, а после танцев возвращаемся?

Руслан оторопел, голова совсем не соображала, то ли насмехается над ним санитарка, то ли рада, что он навязался в провожатые. Но упорный чеченец шел в полушаге, не сводя глаз с узких плеч и двух косичек, что раскачивались из стороны в сторону. Возле окопа, где на ночевку расположились пехотинцы и санрота, он с удивлением ткнул пальцем в лужу из талого снега и грязи, что натекла вниз:

– Это здесь ты спать будешь?

– Нет, у меня тут дворец рядом, – Гуля сверкнула черными глазами. – Ну что, прикажешь руками вычерпывать или стоя спать? Девчонки в госпитале, четырех ранило сегодня. Я одна осталась на стрелковый батальон, завтра подмогу пообещал комбат. Сейчас веток, может, каких найду, не знаю, придумаю что-нибудь. У нас семья большая, я к перинам не привыкла.

Гуля махнула рукой, понимая, что сейчас готова от усталости упасть на голую землю. Нет сил идти даже за пайком, положит голову на ящик с перевязочным материалом и уснет. Она с шести утра вытаскивала бойцов из-под пуль, одного за другим. Со счета сбилась, сколько их было, четырнадцать или пятнадцать, все плывет, кружится, тело до сих пор сжато, будто пружина, в ожидании выстрелов, грохота взрывов.

– Ты не уходи никуда. Я сейчас! Я вернусь! – Танкист развернулся и затопал сапогами.

Девушка без сил села на край окопа, ее тело соскользнуло вниз. Засыпая на ходу, Гуля свернулась в неловкой позе на огромном ящике с бинтами, ватой и антисептиком. Сквозь сон почувствовала, как кто-то приподнял ее, закутал в сухое, стянул сырые сапоги с хлюпающей внутри грязью, обмотал ноги сухой тканью. Девушка все силилась поднять тяжелые веки, но страшная усталость навалилась так, что не было сил даже открыть глаза. А Руслан, бережно укутав Гулю в плащ-палатку, развел бездымный костерок, как научил его еще дед-охотник, уложил просушиваться рядом грязный ватник, огромные кирзачи, которые стащил с девушки. Присел на угол непромокаемой ткани. Гуля зашевелилась во сне, ее ресницы затрепетали, глаза приоткрылись, она доверчиво уткнулась носом ему в шею и снова крепко заснула. Руслан долго сидел, боясь потревожить сон девушки, не заметив, как тоже задремал.

В сером утреннем тумане грохнули взрывы, стенки окопа дрогнули, осыпались влажной землей за шиворот. Гуля с широко открытыми глазами в ужасе заметалась:

– Воздушная тревога! Бомбы!

Омаев подхватил ее, чтобы босые ноги не коснулись ледяной земли.

– Тише, тише, слышишь, как мягко рокочут моторы, это наши. Готовят немецкие позиции перед нашим наступлением, бомбардируют укрепления фрицев. Подожди, сапоги сейчас подам. Я тебе тут паек соорудил, хлеб с консервой, но будить не стал.

Он потянулся к потухшему костерку, Гуля с удивлением оглянулась. Она спала, укрытая со всех сторон плотной тканью плащ-палатки, на ногах сухие теплые обмотки из портянки, а на крышке ящика стоит открытая банка консервов с щедрым куском хлеба. Снова ударила взрывная волна, воздух наполнился гудением, едким запахом гари. Гуля вдруг бросилась на грудь Руслана, прижалась к парню. Он попытался ее успокоить:

– Ну ты что, не бойся. Это далеко, потрясет, и все, это наши. Ты не бойся, ешь пока, через два часа атака начнется. Надо покушать, форму от грязи почистить.

И внезапно он понял, что она плачет, молча, мужественно сдерживая рыдания, вздрагивая всем телом.

– Болит что, ранило тебя? Давай спиртом промоем, у меня есть.

Но девушка крутила головой, прижимаясь к нему все теснее, пока сквозь всхлипы не прорвался ее шепот:

– Мне так страшно, мне страшно, что я умру. Я не хочу умирать, не хочу! Я ведь совсем молодая, я хочу семью, детей. Я детей люблю! Я бы за тебя замуж вышла, родила бы тебе сыновей, ты такой хороший, добрый! Я не хочу умирать! Я так жить хочу! Не хочу войну, не хочу!

Молодой ефрейтор сидел растерянный, прижимая к себе худенькие вздрагивающие плечи. И не знал, что ответить, как утешить рыдающую девушку, которая столкнулась с ужасом войны, близкой смерти. Сам он привык за годы сражений на передовой каждый день смотреть в лицо костлявой, заглядывать в глаза и не показывать свой страх. Но то он, опытный танкист, а здесь семнадцатилетняя девчонка, которая оказалась в страшном огненном кровавом котле и мужественно кидается под пули, спасая чужие жизни, скрывая свой страх. Ему так хотелось остановить ее слезы, что парень выпалил горячо:

– Война скоро кончится, вон мы уже как фрицев гоним прочь! Только успевают отступать. Кончится война, и женюсь на тебе, как раз ты еще подрастешь, а то жениться можно только с восемнадцати лет.

– Мне в марте будет восемнадцать, – Гуля вдруг улыбнулась, и на душе у Руслана потеплело, будто солнце выглянуло из-за туч. Пускай и наврал нелепо, не знает, когда закончится эта проклятая война, но хотя бы девушка перестала так отчаянно рыдать.

– Ты же не знаешь, где я живу? – Из-под мокрых ресниц блеснули привычным задором черные глаза.

– И где ты живешь?

– В Уфе, район Молокозавод, улица Пожарная, дом шесть.

– Все запомнил, Азамаева Гуля. Приеду, как война окончится.

Под насмешливым Гулиным взглядом он набычился:

– Ты думаешь, я шучу. Нет, приеду. Калым привезу за тебя, у нас в горах отара своя! И мой дед – охотник, шкуры выделывает. К себе заберу тебя, у нас знаешь, как красиво в горах. Тебе понравится. И тепло, Краснодарский край, море рядом, персики, яблоки, груши, все растет, ешь сколько влезет.

Они оба рассмеялись, как легко и неожиданно вышел этот уговор, будто знали друг друга всегда. Гуля разломила хлеб, протянула кусок Руслану, и они по очереди принялись черпать густую холодную жижу с кусками мяса, то и дело прыская от смеха над перемазанными лицами и пальцами, ликуя от простых радостей во время фронтовой передышки – еда, сухая одежда, улыбка человека напротив. Когда банка с консервами опустела, в тумане вдруг раздалась протяжная команда:

– Рота, на построение!

С лица Руслана сразу исчезла улыбка, он поправил ремень и кивнул – мне пора. Гуля застыла на месте, поникла от внезапной близости войны, что притаилась в тумане в нескольких метрах от окопа. Руслан, перед тем как исчезнуть в молочной густоте, провел рукой по растрепанным косам девушки.

– Я адрес запомнил, Уфа, Пожарная, дом шесть, Гуля Азамаева, – сказал он и твердо повторил обещание: – Приеду и посватаю тебя, клянусь дедом!

С этими словами танкист шагнул за стену из тумана. Исчез, будто не было их окопного завтрака, а девушка еще долго вслушивалась в звуки шагов, бряцанья, лязга, что неслись из молочной дымки.

В черных сумерках Софа раскачивалась в такт монотонному стуку из радиоточки. Она стояла в очереди за пайком со вчерашнего вечера, больше восьми часов на холоде между чужими твердыми ногами и спинами. Пальцы не чуяли холода, застыв в кармашке, где лежали коричневые бумажные талончики, ноги не слушались, с трудом шаркали по изуродованному бомбами асфальту вслед за движением многометровой очереди. Она уже не могла вспомнить, где она и как здесь оказалась, ничего не чувствуя, кроме жуткого холода, что с каждым часом проникал внутрь маленького тощего тельца все глубже. Лишь мерный звук метронома из черного рупора на столбе помогал ей держаться на ногах. Вдруг воздух наполнился музыкой, бодрящей, от которой толчками внутри начала разгоняться кровь. Девочка подняла голову к небу, к льющимся сверху звукам. Стоящие зашевелились, ожили, будто от жуткой зимней спячки, на лицах заблестели живые глаза. Голос диктора на фоне музыки произнес:

«Жители города Ленинграда! Для вас звучит первая часть седьмой ленинградской симфонии композитора Дмитрия Шостаковича. Это сочинение о великой борьбе советского народа с ненавистной немецкой армией, оккупировавшей нашу землю. Экспозиция грандиозной симфонической поэмы повествует о жизни людей, уверенных в себе и своем будущем. Это будет простая мирная жизнь, какой до войны жили тысячи ленинградских ополченцев, весь город, вся страна…»

Глаза у Софы окончательно открылись, а от многогранных звуков, гармоничных переливов музыки по всему телу разбежались волны мурашек. Она выпрямила спину и вдохнула полной грудью – осталось совсем немного очереди до пункта выдачи, сегодня она останется жива и спасет брата.