Бессмертный эшелон

Глава 4

До командного пункта остатки танковой роты добрались быстро. При золотистых лучах занимающегося рассвета лес больше не казался грозной стеной, за которой притаился враг. Все танкисты, голодные, замерзшие после долгого боя, дремали, найдя уголок в полутьме качающихся внутренностей боевых машин. Кто-то свесил голову на грудь, вытянув ноги на месте башнера, кто-то пристроился на ящиках для боеприпасов. Только мехводы и дозорные терли усталые глаза, не поддаваясь дремоте, отслеживая ситуацию на дороге и на флангах.

И сам ротный командир в какой-то момент поймал себя на том, что клюет носом над расстеленной на коленях картой местности, а грифельный карандаш в его руке проехал по топографическим отметкам, вычерчивая кривую линию. Гусеницы загремели по обледенелым комьям, дорога довела их до поселка Гладкое, где разместился временный командный пункт.

Колонну из танков лично встретил комбат Еременко. Нахмуренный, не спавший всю ночь из-за пропавшей роты танков, он лично обошел все машины, осматривая их состояние. С резкими чертами лица, невысокий, плотный, Гордей Еременко на посту командира танкового батальона был не первый год, поэтому, когда рота танков не явилась с перегона в назначенный срок, он дал себе время до утра перед тем, как доложить начальству о пропаже десятка Т-34 вместе с экипажами. Но пропавшие танки объявились утром на дороге, о чем майору сразу и доложил по связи вахтенный. Теперь он нетерпеливо прохаживался вдоль строя бронированных машин, высматривая по петлицам командира роты. Вчера политрук лично принес ему дело Соколова и с воодушевлением рассказал о том, какого отличного командира отдают в батальон Еременко.

– Герой, Гордей Иванович, такие выкрутасы творит на своем танке и экипаж подобрал под себя. Башнером и заряжающим у него два богатыря из Сибири, водитель-ас прямиком с танкостроительного завода, а на пулемете сидит глазастый чеченец, выстрелом самолет сбил.

– Ну-ну, посмотрим, что там за герой, – Гордей всегда отличался разборчивостью, никогда не судил о людях по сторонним рассказам.

Должность командира танкового батальона мотострелкового полка, у которого в подчинении больше тридцати машин и почти двести человек личного состава, научила его двойной осторожности. Ведь на фронте комбат за все в ответе – захлебнется ли атака, уйдут ли с поля танки, ляжет ли в бою целиком весь батальон под огненным шквалом противника. Начальство, что выстраивает в штабе на карте линии наступления, спрашивает с полевого командира за каждый невыполненный приказ. И бойцов надо в строгости держать, командиров отделений выучить армейской науке и офицерам штаба объяснить все тонкости боя на Т-34. Кроме людей, и техника под ответственностью батальонного командира – бригада ремонтников со своим хозяйством. Многого навидался на передовой Гордей и людям доверял только после проверки боем.

И будто в воду глядел! Сразу после того, как эшелон с техникой попал под обстрел, рота вышла на марш и снова пропала. На связь не выходила, сообщения в эфир не принимала и не отправляла. Растворилась в ночи без следа, и это при активных ночных атаках немцев! Еще и под командованием лейтенанта, которого политрук нахваливал за дисциплину и победы в сражениях. И каков оказался герой, явился будто из пионерского похода, как ни в чем не бывало.

Еременко всматривался в усталые лица с красными глазами, под черными комбинезонами и ватными куртками танкистов не было видно знаков различия, поэтому он с интересом разглядывал пополняющийся строй военных – кто же из них тот самый Алексей Соколов. Может быть, вот этот здоровяк с солидными усами и уверенным взглядом? Сразу видно, что есть военная выправка и боевой опыт. Или вот этот старшина с задорным взглядом и порывистыми движениями?

Но из головного танка показалась сначала тощая и высокая фигура в длиннополой немецкой шинели, за ним блеснул очками пожилой мужчина с совсем не военной выправкой и смущенной под цепким взглядом комбата улыбкой. Последним из люка высунулся растрепанный светловолосый парень, совсем молодой, но с серьезным взглядом и глубокой складкой между бровей. Он сноровисто соскочил на землю и отрапортовал:

– Товарищ майор, танковая рота под командованием лейтенанта Соколова прибыла в пункт назначения.

– Вольно! – сказал Гордей и кивнул на германского офицера. – Пленный?

– Так точно, товарищ майор! – Вытянувшись в струнку, Соколов отвечал на короткие вопросы, понимая, почему так напряжен командир. Он откашлялся в смущении, чтобы голос не подвел, и доложил: – Во время марша были атакованы мобильной немецкой группой, погиб один экипаж вместе с техникой, отделение 042 под командованием ефрейтора Хасанова. Подбитый танк Т-34 находится на отметке 14.2.

Он замялся на секунду, ожидая реакции комбата. Но Гордей молчал, не выдавая свои мысли, лишь кивнул лейтенанту – продолжай.

– Мною было принято решение осуществить контратаку. В результате операции была ликвидирована мобильная группа войск СС. Зенитная установка с расчетом, два легких танка «панцерваген четыре», БТР «Ханомаг» со взводом автоматчиков.

– Раненые, потери техники есть?

– С нашими Т-34 все в порядке. Один рядовой ранен, гусеницей немецкой «четверки» руку раздавило. Разрешите доставить раненого в госпиталь, товарищ командир?

– Разрешаю, – снова короткий ответ и цепкий взгляд из-под густых бровей.

Алексей шагнул к своим танкистам, что вытаскивали на брезенте стонущего Конева. Тот уже метался в бреду из-за начинающегося воспаления в разбитых гусеницами германского танка пальцах.

Майор подождал, пока уляжется суматоха, танки найдут себе укромное местечко для стоянки, а экипажи укроют их кусками брезента, и наконец начал тяжелый разговор.

– Товарищ лейтенант, почему решение о контратаке было принято единолично, без согласования со мной? Вы боевой устав знаете?

– Да, товарищ майор, решение о начале атаки должно быть согласовано с вышестоящим командованием. Но у нас не было возможности выйти на связь, немцы напали внезапно, пришлось атаковать в ответ, чтобы освободить дорогу.

– Но вы могли отступить, доложить о нападении и ждать подкрепления, которое прибыло бы по моему приказу! – Комбату все еще казалось решение ротного командира какой-то мальчишеской выходкой.

Соколов нахмурился так, что глубокая складка прорезала высокий лоб посередине:

– Пленный офицер танковой немецкой роты, – Соколов кивнул на Дорвельца, который вместе со всеми крутился возле танков, – сообщил важные сведения. Есть мобильное отделение СС, которое организует точечные нападения на силы КРКА, что двигаются на север для укрепления наших позиций. Атаки маломощные, с применением малого количества бронетехники и штата, но главная хитрость в том, что позиции постоянно меняются. Откуда ударят и куда, никто не знает, они переходят линию фронта в ночь, неожиданно атакуют движущиеся войска и возвращаются обратно в гарнизон. Им поставлена задача замедлить передислокацию воинских соединений Красной армии, замедлить укрепление линии Ленинградского фронта.

– Хм… – Гордей Иванович с недоумением смотрел на пленного офицера, который и на пленного-то не был похож. Махал воодушевленно руками, что-то пытался говорить на немецком и расплывался в улыбке от дружного хохота танкистов при попытке выстроить разговор.

– Я – Василий, Ва-си-лий, – тыкал себя пальцами в грудь Логунов и пытливо смотрел на немца. – А ты кто? Как тебя зовут?

– Васылы, – тянул Дорвельц. И рядовые вокруг хохотали, до того забавно коверкал пленный русское имя.

– Нет, это я Василий, Логунов Василий Иванович, старшина, командир танкового отделения номер ноль ноль семь. А ты кто, как тебя зовут?

Гауптман Дорвельц затряс головой, поняв вопрос, ткнул себя рукою в грудь:

– Гауптман Дорвельц, Карл Густав Дорвельц.

– Карл – это как по-нашему, ребяты? – Логунов почесал в затылке.

– Карл – это как Карл Маркс, его товарищ Ленин изучал, он написал «Капитал». У нас аналога нет, – пояснил Марк.

– Карлуша будем звать! – весело предложил Буренков, и его задорное веселье охватило и остальных.

Уставшие от смертельной схватки, ночного бесконечного перегона, голодные и продрогшие, танкисты хохотали над забавным прозвищем. Человеческая натура требовала отдыха, разрядки, чтобы не сойти с ума от смерти и ужасов войны, что поджидали воинов на каждом шагу.

– Больно веселые они у тебя, – Еременко неодобрительно рассматривал шумную компанию. – И с немцем, как с дружком, на короткой ноге. Давай-ка, лейтенант, приводи себя в порядок. Отправляй взводных за довольствием и боезапасом. Разместить роту можешь в цирюльне, там уже рота младшего лейтенанта Белогородько расквартирована, ну и вам место найдется. И потом ко мне на КП бегом, разговор будет серьезный. Пленного забираю на допрос.

– Есть, товарищ майор! – Соколов вытянулся и неожиданно для самого себя попросил: – Я поучаствую в допросе пленного офицера, разрешите? Немецким владею!

Еременко неопределенно кивнул, еще и немецкий знает этот Соколов, ну слишком уж идеальный какой-то. Кивнул в сторону Дорвельца:

– Прикажи ему, пускай за мной идет до командного пункта. Жду через полчаса, это отсюда через улицу, дом зеленый с заколоченными ставнями.

– Есть, товарищ командир. Разрешите выполнять приказ? – Алексей понял, что сейчас суровость командира он преодолеет только железной армейской дисциплиной и образцовым уставным поведением.

– Разрешаю!

Еременко зашагал по улице, не оглядываясь на вновь прибывших. Алексей взмахом руки указал Карлу на спину удаляющегося Еременко – следуй за ним. Тот, словно испуганная собачонка, потрусил за удаляющимся комбатом, то и дело оглядываясь на танкистов. Его новые товарищи так и замерли, будто их окатили холодной водой.

– Куда его, товарищ лейтенант? – удивленно уточнил Марк.

– На допрос, – командир уже высматривал, в какой стороне дорога к цирюльне.

– Но как же, он ведь Валерку спас, он ведь бросился к фрицам, остановиться их просил.

– Ефрейтор Тенкель, меньше вопросов, больше дела. У вас времени до обеда, чтобы получить матчасть, провиант. Ответственным назначаю старшину Логунова. К месту постоя шагом марш!

Соколов отвернулся, вытащил фляжку с водой, чтобы умыться. Но сам чувствовал, что одолевают недоумение и досада, потому что не может прямо ответить на наивный вопрос Марка. Лейтенант прекрасно понимал, что испытывает симпатию к военнопленному, такому открытому и готовому броситься на помощь любому человеку. Хотя это странно. Они должны ненавидеть друг друга и мечтать о мести за всех, кто погиб в этой войне. Но как там сказал Дорвельц – он не зверь, а человек. И себя Соколов считал хорошим человеком, который участвует в войне, убивает других людей только потому, что Гитлер напал на его родину. Сложно ненавидеть ему фрица, даже зная, что тот вел военные действия против его народа. Это не условный враг или обозленный военнопленный, который мечтает перегрызть горло своим победителям. Обычный, бесхитростный, где-то даже наивный человек, который сам не понял, как оказался частью жуткого смертоносного механизма – армии безумца и тирана Гитлера.

Лейтенант прислушивался к себе, а руки в это время делали свою работу. Пригоршня ледяной воды, и лицо посвежело. Двумя взмахами рук он пригладил торчащие волосы, одернул форму, подтянул ремень. Опрятный, посвежевший – можно идти по командирскому приказу в опорный пункт, где организовали место для работы офицерского состава батальона и узел связи.

Когда он пришел в штаб, жизнь там кипела. Заместитель комбата, начальник штаба, занимался документами, что привезли на прибывающий состав соединения. Его помощник и делопроизводитель возился у самодельной печурки из бочки, набивая в нее побольше поленьев для обогрева выстывшего за ночь дома. Политрук орудовал чайником, полным кипятка, организовывая завтрак для штабистов. Начальник хозяйственной роты, хромоногий прапорщик с пустым рукавом, заправленным за ремень, переругивался с заместителем командира:

– Ну, Сергей Сергеич, завшивились, запаршивели они в вагонах. Надо санобработку вызывать, или дусту достаньте, я велю всю форму просыпать. Ведь невозможно так, весь полк зачешется!

– Да где я тебе дуст возьму! У нас наступление, он со своим дустом! У меня народу с полтысячи прибыло, и тут же сотню в госпиталь немцы отправили, засады устраивают, гады! Вот не до чистоты твоей.

– Как же, Сергей Сергеич, – упорствовал начхоз. – В чистом и в наступление рядовые идут лучше. Я ведь им баню организовал, там цирюльню разбомбили, а трубы остались нетронутые. Благодать, сейчас лоску наведем! И вшей потравили бы сразу, вы свяжитесь с замполка, может, у него есть дуст.

– Да тьфу ты, привязался со своим дустом, вцепился сам хуже клопа, – взревел уже начштаба и протопал в соседнюю комнату, где над аппаратом сидела в наушниках телеграфистка. – Рита, отправь молнию в полк, дуст Егорыч требует. Вот обсмеют же: боевой офицер, как баба, с постирушками бегает!

При виде молодого танкиста штабисты затихли, начальник штаба кивнул и уточнил:

– Вы лейтенант Соколов?

– Так точно! – Из-за внимательных взглядов со всех сторон у Алексея сел голос.

– Проходите вон туда, за занавеску, – мужчина понизил тон. – Гордей Иванович пленного офицера допрашивает.

В узком чулане, где раньше хозяева хранили утварь, на шатком табурете застыл напряженный Дорвельц. Еременко, теперь в одной гимнастерке, со стаканом чая в руке, пристроил на колене планшет с листом бумаги и делал пометки, задавая военнопленному короткие вопросы на немецком языке.

– Лейтенант Соколов по вашему приказанию прибыл!

– Вольно. Стульев маловато, придется постоять, лейтенант.

– Слушаюсь! – Алексей беспрекословно замер, вслушиваясь в разговор между комбатом и военнопленным.

Еременко покосился в его сторону и не удержался от язвительного замечания:

– Что, лейтенант, удивлен, как это без тебя разобрались? Я ведь до войны всю жизнь преподавал в техникуме немецкий язык. Шпрехаю тоже будь здоров, – Гордей Иванович покосился теперь на бледного, напряженного Карла.

Но тот хоть и сидел с прямой спиной, уставший, тоже измученный долгим переходом без сна и отдыха, не опустил глаз, не ответил затравленным взглядом, а лишь робко кивнул в ответ. Комбат ткнул пальцем в исписанный листок с цифрами:

– Все назвал, и номер свой личный, и численность дивизии, какое у нее оружие, техника. Даже расположение на территории плацдарма в градусах. Ценного кадра ты добыл, хоть сейчас «катюши» заряжай и по ориентирам бей. Разнесем в два счета.

– Он вину свою загладить хочет, – пояснил Соколов. – Боится в ад попасть за грехи.

– Да уже рассказал мне о своем искуплении, хилфе свою предлагает, помощь во всем. С тобой, сказал, готов сотрудничать, – Еременко вдруг встал, его глаза оказались напротив глаз молодого ротного, и он, неотрывно глядя в них, жестко спросил: – Сговорились с ним? Ну, отвечай! Что задумали?!

– Никак нет, товарищ майор, никакого сговора, – изнутри Соколова будто кипятком обожгло от обиды из-за того, что Еременко заподозрил его в предательстве. – Никакого умысла, немецкий товарищ хочет искупить свою вину, жизнь свою изменить. Он ведь… может, ну, стать… человеком из фашиста.

– Не верю я, – вдруг взорвался Гордей Иванович. – Ни ему, ни тебе! Видел таких, что родиной клянутся, а потом к немцу бегут, поджав хвост. Герои! Устроил мне тут! Два танка на железной дороге оставил, один в поле сгорел вместе с экипажем! Командир роты называется! Ты за каждого из своих танкистов головой отвечаешь, за каждого! В бой солдаты идут, чтобы жить, а не умирать! А ты что? Сразу в атаку кинулся, как мальчишка!

У Соколова на языке вертелись десятки слов, с помощью которых он мог доказать свою правоту. Он действовал с расчетом, как раз обдумав каждый тактический ход, а не подставил своих ребят. Но комбат, наконец получивший возможность выплеснуть раздражение и досаду, накопившуюся за время долгой ночи, пока он ждал пропавшую роту, заходил из угла в угол, тыкая в Дорвельца пальцем:

– Они хуже зверей, убивают детей, стариков, женщин. И не просто убивают, а гонят в концлагеря, мучают, издеваются! И ты вот ему, ему веришь?! Он же просто испугался, за кусок хлеба, за свою дерьмовую жизнь готов сапоги тебе лизать. Только увидит кусок побольше и туда побежит. А ты ему веришь! Человеком считаешь! – Он снова заглянул в открытое лицо молодого лейтенанта. – Ведь веришь, да? Эх, Соколов, может, ты и хороший танкист, но жизнь тебя еще не научила, не выбила дурь эту! Во фрице человека увидал! Да эту сволочь надо к стенке и пулю в затылок, а не помощь от него принимать!

Его гневную речь вдруг прервал звук тяжелых шагов за стенкой и густой бас:

– Доброе утро, товарищи!

– Здравия желаю, товарищ генерал! – на разные лады разнеслось по штабу приветствие.

Майор не успел одернуть гимнастерку и застегнуть воротничок, как штора отъехала в сторону и показался широкоплечий крепкий мужчина в папахе и накинутой на плечи шинели. Из-за согнутой в перевязке руки полы обмундирования расходились в стороны, так что было ясно видно и большую генеральскую звезду на погонах, и ряд из орденов на груди. Бледный мужчина с усилием сделал шаг и прислонился к стене, повязка на руке стала пропитываться кровью.

– Товарищ генерал, присаживайтесь, – Еременко бросился к табурету и рявкнул в сторону второй половины избы, служившей штабом: – Чаю принесите с печки и сахару побольше. Перевязку давайте сменим, потуже надо затянуть.

Командир полка отмахнулся, прислонился к стене и закрыл на секунду глаза. На сером лице исчезли все краски, губы посинели из-за сильного кровотечения.

– Сейчас полегчает, – генерал с усилием приоткрыл глаза. – Полчаса назад, как атаковали, целый отряд на мотоциклах, и с ними «тигр». Приметный. Череп с костями на нем намалеван. Обстреляли и в лес обратно ушли, мы им даже ответить не успели. Меня сразу осколком ранило, водитель мой рассмотрел, что на мотоциклетчиках нашивки СС и череп на ремнях.

– «Тотенкопф», это символ отдельного подразделения СС! «Мертвая голова», третья танковая дивизия, – не удержался от замечания Соколов.

– «Тотенкопф», йя, йя! – немецкий офицер взволнованно заговорил, быстро, прерывисто, размахивая руками во все стороны.

– Гордей, переводи, толмач наш, – генерал сел прямо и сморщился от боли в раненой руке.

– Он говорит, что на территории между фронтами действует блицгруппировка резерва СС, так как здесь находится узел дорог в шести стратегически важных направлениях. Группа СС имеет возможность менять технику, в основе группы танковый взвод из «тигров» и БТР под командованием офицера Шоллера. Он готов помочь ликвидировать Шоллера, если вы отправите его на задание вместе с офицером Соколовым.

– Ликвидировать, говоришь, готов? – Комполка всмотрелся сначала в Дорвельца, потом в Соколова и перевел взгляд на комбата. – За последнюю неделю более десяти нападений, погибших уже перевалило за сотню. Взвод связи в соседнем полку расстреляли прямой наводкой из танковых орудий. Ни одного в живых не осталось. Артиллерийский расчет на лошадях перевозил боеприпасы и зенитку, тоже в три выстрела из танковой пушки уложили, никто и опомниться не успел. Надо этому «тотенкопфу» срочно голову оторвать!

– Но, товарищ генерал, это же немец, фашист! Он же сбежит, только к нейтралке подведи. Что, если сказки нам рассказывает, а сам побег запланировал. Нельзя ему верить!

– Давай, лейтенант, выведи пленного на свежий воздух. Нам с комбатом надо поговорить с глазу на глаз.

– Есть, – Соколов потянул за рукав застывшего с немым вопросом в глазах Дорвельца к двери.

Едва за ними закрылись двери, как сквозь стены донеслись громкие восклицания Еременко и низкое гудение баса командира полка. Карл вымученно улыбнулся и кивнул на вход в штаб:

– Они не верят мне, да?

– Да, – коротко подтвердил Соколов и отошел подальше, чтобы невольно не подслушать чужой жаркий разговор.

– Товарыш Алекцеи!

От неожиданного обращения лейтенант даже вздрогнул, а Дорвельц, старательно растягивая звуки, повторил:

– Товарыш Алекцеи. – И снова перешел на родной язык: – А вы мне доверяете или тоже не верите, что я просто хочу помочь?

– И как мы это сделаем? Как ты поможешь нам справиться с ударной группой «тотенкопф»?

– Я не знаю пока, необходимо выработать план, выманить Шоллера и его головорезов. Я уверен, что у нас обязательно получится, если вы мне поверите. Я готов, готов искупить свою вину.

Немец снова начал от волнения захлебываться, но тут с грохотом распахнулась дверь. На крыльцо вылетел красный от злости Еременко, следом за ним шагал бледный генерал. Перед тем как сесть в машину, комполка повернулся к Соколову и отчеканил:

– Не подведи меня, парень!

Как только машина полкового генерала зафырчала по разбитой дороге, усеянной после бомбежки выбоинами, Еременко резко развернулся к молодому лейтенанту и процедил сквозь зубы:

– У тебя двое суток, два танка Т-34 и этот, – он кивнул в сторону Дорвельца, – помощничек. Если не ликвидируешь эсэсовцев в срок, то пойдешь обратно в командиры танкового отделения, я лично рапорт напишу. Выполнять приказ!

– Есть! – выкрикнул Алексей, стараясь не показать, как огорчен боевой задачей.

Невыполнимо трудной задачей, потому что атаковать он не боялся даже группу «тигров» с мертвыми голова на бортах. Но совсем не понимал, как же ему найти очередную позицию резерва СС, ведь противник постоянно меняет место расположения, по нескольку раз за ночь передислоцируясь от одной важной магистрали к другой. Раздосадованный поворотом событий, Соколов зашагал к старой парикмахерской, где разместилась его рота и экипаж командирского танка. Голова гудела от мыслей, как ему обнаружить очередную позицию, с которой нанесет удар подразделение Шоллера, ведь действовать придется на территории в десятки километров. И это всего с двумя Т-34. Позади, отстав на полшага, торопился радостный Дорвельц.

В импровизированной казарме Соколова уже ждали. Чистый, румяный командир второй роты подлетел и затряс руку Алексея:

– Здравия желаю! Младший лейтенант Белогородько, можно по-простому – Степан. А у нас уже тут танкисты прачками стали, – и он захохотал собственной шутке. Шлепнул лейтенанта ладонью по спине. – Ты не серчай, у нас по-простому в батальоне. Я твоих бойцов на помывку отправил, там ванны целые и вода горячая из труб течет! Как прибудет машина со снарядами, мои парни разгрузят. А с твоей роты сегодня дрова для костров! Ну мальчишек у тебя полно! Молоко не обсохло на губах, а туда же, на фронт, в окопы, в поле! Э-э-эх… – И тут же снова ожил, его глаза заблестели: – Это кто с тобой, фриц, что ли? Чтобы не сбежал, можем его запереть в каптерке, там дверь хорошая. А ты давай к своим отмываться от гари этой, пороховище ох едучее. О! – Ротный выставил вперед желтые пальцы с черной каймой под ногтями. – У меня уже ничем не берет, в кожу так въелось масло, порох, дизель!

– Да он не сбежит, пускай со мной идет.

И под удивленным взглядом командира роты Соколов в сопровождении немецкого офицера зашел за стенку с обломками кафельной плитки – туда, откуда доносились голоса и довольные крики.

Поначалу он остолбенел, кругом стоял влажный плотный туман из горячего пара, среди которого мелькали белые тела раздетых красноармейцев да разносились эхом довольные выкрики:

– Ух, хорошо, кипяток! Давай, Колька, еще плещи, не жалей!

– Ну парилка, как в домашней баньке.

Следующий час они плескались в потоках горячей воды, что лилась тонкой струйкой из обломков ржавых труб. Радостные, размякшие от горячей воды, с горами выстиранной формы, танкисты с удовольствием перекликались на свежем воздухе, раскидывая по обломкам забора мокрые вещи. От такого невиданного для фронта отдыха, мирного, наполненного непривычной хозяйственной суетой, у Алексея вдруг словно камень с души упал. Придумает, он обязательно найдет способ, как настигнуть неуловимые танки СС, ведь рядом с ним боевые товарищи, что стали по-настоящему родными.

Поэтому после сытного обеда, когда все бойцы ушли с топорами в лес нарубить дров для обогрева ночью, Соколов остановил Белогордько и попросил:

– А можете мне информацию узнать о нападениях группы немецких танкистов за последнюю неделю? Сегодня командир полка говорил, что больше десяти неожиданных атак было. Мне бы узнать, в каких точках местности фрицы нападали на наших. В штабе наверняка есть информация.

И тут Соколов замялся, не зная, как объяснить свое нежелание снова сталкиваться с комбатом Еременко. Но Белогородько хитро подмигнул, отчего его лицо украсилось забавными морщинами:

– Да слышал уже про ваш спор с Гордей Иванычем, весь гарнизон гудит до сих пор. Ну осерчал Гордей, не любит он выскочек и дисциплину уважает прежде всего. В жизни по-разному бывает, то на коне, то пешком. Ты нос не вешай, я до штаба прогуляюсь, с нашим писарем я из одного села, земляк мой, тоже орловский. Расскажет мне, что там за лихие танкисты у фрицев объявились.

Его земляк не заставил себя долго ждать и сам пришел уже через час. Они расположились за цирюльней и задымили козьими ножками. Штабной делопроизводитель в звании ефрейтора неторопливо перечислял:

– Два дня назад на Тосненском шоссе обстреляли с высоты колонну с грузовиками, что снаряды везли, пожар устроили. Пехота до утра снегом тушила, но все равно три полуторки подчистую выгорели. В начале недели ремонтников окружили, когда они ночью на поле вышли собирать подбитые «тридцатьчетверки». Когда караул услышал выстрелы, трактор с водителем уже полыхал. Пока танкисты по машинам расселись, пока добрались, а там борозда только в сторону немцев. Ушли опять.

– А это где было, координаты? – Алексей отмечал еле видимые точки на карте местности.

– Да в сторону московского шоссе, в двадцати километрах от Ушаков линия прорыва была, три дня поле это не могли одолеть, поскольку ждали, пока все мины снимут. Потом уже Т-34 пошли, и фрицы враз отступили. А потом ночью подлянку нашим устроили. Так связисты молнию приняли, Гордея в штаб полка вызвали, шум был такой из-за диверсии.

Но Соколов уже служаку не слушал, он с головой ушел в расчеты, представляя на карте траекторию движения танков, чтобы понять, по какому принципу все-таки движется группа и выбирает свои цели. Он повернулся к Карлу, который с интересом вслушивался в окающий говор двух земляков, и уточнил:

– Сколько «тигр» может пройти без дозаправки топлива?

Тот отреагировал мгновенно:

– У «панцервагена» этой модели четыре топливных бака на пятьсот тридцать четыре литра. Но и мощный двигатель, расход почти три литра на километр. Так что по шоссе он выдает скорость километров сорок, и запаса топлива хватает на двести километров, а вот на пересеченной, сложной местности труднее. Машина тяжелая, топлива расходуется много, чтобы тащить такую махину, хоть и скорость у него всего ничего – двадцать километров в час. За сто километров по бездорожью топливо сжигается до сухого бака.

– То есть дальше чем на пятьдесят километров от гарнизона или станции с бензином танки не отойдут?

– Ну да, есть риск встать, не добравшись до своего воинского подразделения.

– Вот здесь группа Шоллера нанесет следующий удар, – Соколов сделал новую пометку на карте, чуть севернее шоссе в глубине пролесков, где скрещивались рокадные, проселочные и грунтовые дороги, ответвляясь от мелких сел и поселений. – Он всегда выбирает место для засады рядом с крупным транспортным узлом, где наверняка будет проходить техника. И делает это через один-два дня после сложного боя с большими потерями. Туда направляют множество вспомогательных войск – связистов, техников, ремонтные бригады, машины, чтобы вывезти раненых. И тогда подразделение СС наносит удар. Эсэсовцы орудуют с малым количеством техники, три-четыре танка, одна зенитка. С ними проще скрываться после нанесения удара, а еще они не боятся ответа. Никто не окажет сопротивление, если основные силы покинули поле боя.

– О, Альеша, – Дорвельц с восхищением смотрел на парня, до чего же у него светлая голова. За полчаса разгадал тактику эсэсовцев и даже вычислил их маршрут движения.

А Алексей от нетерпения схватил немца за руку и тряхнул:

– Карл, вы сможете нам помочь! Вы заманите их в ловушку!

– Но как, ведь в гарнизоне уже знают, что моя рота разбита во время атаки на эшелон.

– Скажете, что сбежали из плена! Вы выйдете к их позициям якобы случайно, расскажете, что удалось сбежать, и укажете место нахождения русских «тридцатьчетверок», роты, которая расположилась на ночлег. Они не смогут пройти мимо такой легкой цели!

– Но где же вы возьмете роту танков, просто оставите в лесу свои машины? «Тигры» мгновенно расстреляют вас. На это уйдет полчаса, у них скорострельность шесть-восемь выстрелов в минуту и дальность более трех километров. Неподвижные Т-34 – это же как ребенку стрелять по деревьям, попасть в них не составит труда!

– Отлично, пускай Шоллер палит по целям и наслаждается собственной меткостью, а мы приготовим ему сюрприз.

Соколов снова уткнулся в карту, теперь он уже рассматривал маленькую территорию радиусом в пять километров. Пересохшее русло реки и в ста метрах дорога, лог с отлогими склонами, один выше другого примерно на двадцать метров, извилистый овраг заворачивает на юго-запад и потом сходит совсем на нет на одном из полей, что обрабатывал раньше колхоз и, видимо, пересыхающую речушку отвел для орошения земли. По карте место подходящее, но только рекогносцировка местности даст точный ответ, можно ли там провести операцию, которую задумал Соколов. Ведь у него всего две «тридцатьчетверки» против десятка «тигров», помимо возможной противотанковой обороны и неизвестного количества пехоты. Здесь действовать надо хитростью, так как силой, численностью, огневой мощью подавить противника не выйдет.

Со своими расчетами и картой Соколов почти бегом добрался до полянки, где орудовала топорами его рота. В морозном воздухе далеко разносились удары об мерзлые деревья, уханье разгоряченных мужчин. На пятачке, усеянном щепками, обрубленными ветками, лейтенант махнул рукой экипажу своего танка. Логунов, Омаев, Бочкин, Бабенко тут же закончили заготовку дров и поспешили к командиру. Алексей выпалил новость:

– Готовимся к операции, командиром полка поставлена задача уничтожить танковую группу СС. Это те, что напали на нас в лесу при перегоне от шоссе до командного пункта. За ними числится более десяти нападений на безоружные технические службы. Группа под командованием штурмбаннфюрера Шоллера состоит из десяти «тигров», возможно усиление любой техникой и личным составом. Но дальше пятидесяти километров от гарнизона они не действуют и атакуют малыми силами, чтобы оперативно отступать с советской территории на свои позиции.

– А у нас сколько будет машин? Народу недокомплект, в каждом танке по два человека и за башнера, и за мехвода, и за заряжающего, – Логунов, как всегда, принялся со всех сторон обдумывать предстоящую вылазку.

– Для проведения операции нам выделено две «тридцатьчетверки», – тон у Соколова был такой, что никто больше не стал задавать вопросов. И Алексей продолжил: – План такой: организуем для СС ловушку. На запланированной для атаки местности выстраиваем ложные цели, якобы замаскированные советские танки роты, что остановилась на ночной отдых. Из стволов деревьев сделаем дула, сверху накроем брезентом, замаскируем в кустах. Такое сооружение отвлечет противника и даст нам возможность ударить с тыла, на удобных для отхода позициях. Бить прицельно, один снаряд – один уничтоженный германский танк. Сейчас выдвигаемся на рекогносцировку местности, наметим позиции для атаки, сделаем заготовки. Восьми-десяти бревен хватит, веревки, брезент, белила.

– Кто будет во втором экипаже? По два человека в танке – маловато, нужен заряжающий во второй танк, – обстоятельный старшина обдумывал каждую деталь предстоящей атаки.

Лейтенант задумался, знал он свою роту еще плохо. Как тут выбрать, если идут на опасное мероприятие, требующее опыта и смелости. Нужен опытный башнер, чтобы бить во время движения по целям, мехвод уровня Бабенко, ведь танки будут двигаться по лесу, и важно не выходить из колеи, при этом удерживая скорость танка. Логунов без слов понял, почему растерялся командир, и предложил:

– Я и Руслан в одном танке, вы втроем в семерке. Нам еще заряжающий нужен, и экипаж готов. Связист-пулеметчик нам ни к чему – «тигров» уничтожим и отойдем. Нас слишком мало, чтобы бои развязывать, вдруг у немцев будет пехота или гаубица.

– А как они на нас выйдут, дорог много вокруг, – Омаев тоже завис над картой. – Что, если другую цель найдут? Днем и ночью колонны движутся в район Пулково, нам политрук сказал, там готовится удар сорок второй армии.

– Да, поэтому так важно прикрыть этот узел, чтобы танковые атаки не затягивали переброску войск. Офицер Дорвельц, – Алексей кивком указал на пленного, – должен их заманить в лог. Он расскажет, что спасся во время нападения и знает, где остановилась танковая рота.

Все разом повернулись к немцу, а тот бесхитростно улыбнулся в ответ и закивал, будто понимая, что речь идет о нем.

– А если Карлушка нас обманет, к своим переметнется и сдаст с потрохами? – Логунов смотрел на веснушчатого, голубоглазого Дорвельца с недоверием.

Это сейчас он улыбается, а потом губы превратятся в злую узкую щель, а голубые глаза будут смотреть на них через панораму с сеткой прицела.

– Для такого случая у нас есть путь отступления, мы просто через лес вернемся в место расположения батальона. Но меня лишат командования ротой, а может, и в штрафбат отправят, – подвел итог лейтенант.

Соколов понимал, что за неисполнение приказа наказание будет суровым. Бабенко вдруг поддержал его:

– Алексей Иванович, все у нас получится. Мы за вас горой, выполним приказ! Прикроем передвижение воинских частей.

От его простых слов на душе у всех членов экипажа семерки полегчало. Все вдруг стало таким ясным и четким, вот же, план есть, надо произвести разведку на местности – начать действовать. Действовать и побеждать. Других вариантов у них нет.

– Давайте в нашу семерку. Проведем осмотр местности, пока светло, потом приступим к сооружению засады. Боекомплект уложен, горючее?

– Отделение готово, товарищ командир, машина тоже, даже провизию получили, – доложил командир танка.

– Тогда обедайте, и выдвигаемся. И, Василий Иванович, подумайте, кого взять заряжающим из личного состава. А я пока подробно объясню Дорвельцу его задачу.

Но спокойно съесть свою порцию дымящихся щей Логунову не дал Марк, он вынырнул сбоку и заговорщически зашептал:

– Я все слышал, товарищ старшина, можно меня к вам в экипаж заряжающим? Я из пулемета умею стрелять, гранату лучше всех в училище метал! Я на все готов! И танк вожу. Прицел по градусам рассчитаю, у меня пятерка по геометрии. Можно с вами?

– Ложкой по лбу могу засветить за то, что подслушиваешь чужие разговоры. Как доем, так сразу и получишь, – буркнул Логунов.

Но Марка было не остановить, он обернулся за поддержкой к Омаеву:

– Товарищ Омаев, скажите же, вы же моим командиром были. Мы с вами в разведку ходили. Разве я не подхожу? Ведь подхожу!

Василий Иванович бросил вопросительный взгляд на Омаева, тот в ответ кивнул – парень в разведке проверен, не шумит, без слов соображает, в такой операции пригодится. Еще бы его от детской наивности избавить, и будет отличный танкист. От их немого диалога обрадованный Тенкель вскинулся пружиной:

– Я не подведу, товарищи! Вот увидите, мы этих эсэсовцев на куски разнесем.

В ответ Омаев ухмыльнулся, а командир отделения сокрушенно покрутил головой – ох уж эти новобранцы, так и рвутся в бой погорячее. А самый идеальный бой – это тот, который без единого выстрела проходит. Вышли танки на поле боя, а немцы в ужасе начинают драпать от одного только вида легендарных советских танков. Вот такой бой был бы старшине Логунову по нраву.

Когда солнце перед закатом начало наливаться багрянцем, две бронированные машины с номерами 007 и 400 прошли мимо заставы у границы поселка Гладкое. Караульный проверил документы и кивнул на связку толстых бревен, что волочилась по дороге хвостом за танками:

– А это зачем? На груз документ есть?

– Это не груз, а маскировка, – Омаев забрал книжку красноармейца и нырнул обратно в танк. – Все, Василий Иванович, дальше двадцать километров по прямой на юго-запад до развилки. Там маскировку установим и позицию для огня выберем.

– И маршрут для отступления не забывай, Руслан, – в шлемофоне зазвучал бас Логунова, который неотрывно следил за дорогой впереди, ловко управляясь с рычагами. – Думаешь, мы все десять «тигров» за раз порешим? Три-четыре машины подстрелим, а дальше уходить надо, отступать и на новую позицию заманивать.

– Алексей Иванович присмотрел в логу возвышенность, аккуратная такая площадочка, замаскируемся деревьями и оттуда откроем огонь с правого фланга. Если уходить придется, то на развилку через дорогу перескочим – и к элеватору разрушенному, большое здание, за ним укроемся. Или по дороге обратно к своим через лесополосу двинем.

– Просто у тебя на словах получается, Руслан, хоть бы все так и прошло на самом деле, – хмыкнул в ответ опытный башнер, который знал, что хорошая подготовка гарантирует успех, но всегда может что-то пойти не так.

В семерке царило молчание. Алексей с курвиметром оценивал каждый метр местности, чтобы в темноте лучше ориентироваться и быть готовым к любой складке местности, овражку или низине. Бочкин, прижавшись к смотровой щели в командирской башне, сосредоточенно наблюдал за обстановкой на левом фланге. А Карл, словно молитву, повторял про себя легенду, которую должен был рассказать Шоллеру.

В блокадном городе Софа помогала пожилой соседке Матильде устроиться в огромном продавленном кресле. Та с оханьем вытягивала больные ноги, которые гудели после целого дня стояния в очереди. Но их усилия того стоили, вернулись они в свой полуразрушенный дом, держа за пазухой пахучие хлебные квадратики. Софа еле сдерживалась от нетерпения, свой кусок она уже съела, и у нее осталось еще два, так как у старушки был целый веер карточек на родственников, чьи обледенелые трупы уже лежали на кладбище. Один она как можно быстрее всунет Миньке прямо между губ, пускай сосет и оживает. А второй разведет в талой воде, превратив в теплую кашицу, и будет по капельке втягивать в себя густоватое варево, на ложке подавать Миньке прямо в рот, а он станет причмокивать и улыбаться, не открывая глаз. Весь вечер, пока не уснут, они будут есть! А завтра с утра она пойдет с Матильдой в пункт выдачи и снова отстоит сколько угодно часов, лишь бы обменять хлебные карточки на черные, жесткие съедобные квадратики.

Матильда сумела преодолеть обморок, в который чуть было не впала и сама, не зная почему, повинуясь внутреннему толчку, слабым взмахом указала на резной комод.

– Там в верхнем ящике возьми себе карточки, Софочка. И еще сахар, там есть сахар. Забирай.

– Зачем?! Зачем? Вы ведь пойдете завтра со мной! – изумилась девочка, но послушно приподнялась на цыпочках, выдвинула тяжелый ящик и, нащупав стопку бумажек и полотняный мешочек, потянула драгоценный груз к себе.

– Убирай за пазуху, слышишь? Софочка, прячь все под пальто: карточки, паек. Пункт выдачи – где гостиница «Астория». Запоминай, детка, запоминай! Говори, что ты внучка академика Заславского.

– Почему вы так говорите?! – Девочка почти кричала от страха, не понимая, для чего соседка-старушка дает ей столько указаний.

А та с испугом прислушивалась к быстрым шагам метронома, несущимся из радиоточки на стене. Его неторопливые удары отмеряли спокойные минуты без немецких бомб, а торопливые сто пятьдесят ударов в минуту предупреждали о приближающейся атаке немецких самолетов. Медленное тиканье все ускорялось и ускорялось, над городом началась очередная воздушная атака, от которой можно спастись лишь в укрытии. Но пожилая женщина вдруг поняла, для чего давала поспешные наставления соседской малышке. Ноги со старческим артритом совсем ее не слушались, а изможденное болезнями и голодом худое тело стало ватным, чужим, отказываясь повиноваться. Вместе с ударами метронома из нее утекала воля к жизни и сила. Наконец и за ней пришла долгожданная смерть, чтобы соединить ее с дочерью, мужем и внучкой. И единственной, кто еще нуждался сейчас в ее заботе, была маленькая соседка, застывшая в дверном проеме.

– Тетя Матильда, бегите! Бомбы! Бомбы, надо в подвал!

– Беги, детка, спасайся, беги! – Крик старухи перекрыл вой сирен и голос из громкоговорителя.

«Внимание, внимание! Говорит штаб противовоздушной обороны! Воздушная тревога! Воздушная тревога!»

Софа не успела сделать шаг от двери, как в спину ее толкнула со страшной силой ударная волна. Она перекинула девочку через голову, прокатила по жестким лестничным ступеням. По голове больно ударил кусок отвалившейся штукатурки, рядом зашуршало, а потом с тяжелым стуком грохнули кирпичи из стены. Софа нырнула под оторванную дверь, зажмурилась что было силы, зажала ладошками уши и открыла широко рот, как учила бабушка, чтобы ударная волна не повредила слух. Всем телом она чувствовала, что взлетает и подпрыгивает на лестничной площадке, которая ходила ходуном от ударов бомб. Даже воздух вокруг вибрировал, отдавал толчками в каждой клеточке крошечного тела ребенка.

Снова застучали жутким дождем кирпичи из обваливающейся стены. Софа сжалась в комочек, придавив к груди тощими коленками мешочек с продуктами, продкарточки и паек. Вой падающих бомб затих – бомбардировщики ушли в другой район города. Девочка осторожно выбралась из-под завала из кирпичных обломков, в темноте нащупала торчащий остов лестницы. Все пролеты скрутило, по краям торчали стальные палки арматур, но по кривым ступенькам все еще можно было подняться в ее квартиру. Но вот вторая половина дома, где жила Матильда и ее семья, превратилась от удара немецкого снаряда в дымящиеся руины.

Софа, сдерживая рыдания, вцепилась в стальные прутья и поползла наверх. С трудом, почти за два часа, ей удалось подняться на один пролет в их квартиру, где среди мусора, усыпанный кусками штукатурки лежал на диване брат. Бледный, весь в побелке с потолка, но живой.

– Минька, Минька, дом развалился! Наш дом! Я так боялась, что осталась одна.

Отчаянно всхлипывая, из последних сил Софа сунула в руку брату кусок хлеба, закрыла глаза и забылась тревожным сном, не в силах вынести весь кошмар войны.