Бессмертный эшелон

Глава 9

На рассвете ротного разбудил голос Логунова:

– Товарищ командир, вставайте. Через час построение для наступления.

– Как через час? Это сколько я проспал? – Алексей вскочил как пружина, отдохнувшее за ночь тело снова налилось силой, голова работала ясно. – Рота готова, Василий Иванович? Матчасть пополнена?

– Все готово, и горючка, и снаряды. Ночью грузовики подвезли. Карточку по роте у Еременко принял, задачу взводным поставил.

Алексей облегченно вздохнул, выбрался из танка наружу, наскоро умылся талой водой из котелка над костровищем и бросился к бумагам и картам. Пока экипажи заняты последними приготовлениями, проверяя состояние боевых машин, обтирая ветошью масло с боеукладок, он должен представить ход боя, мысленно расписав по метрам траекторию движения для каждой единицы техники. И тогда во время сражения дым и чад, что застилают поле, не помешают ему командовать ротой, направляя ее как одно мощное оружие для уничтожения фашистов.

Стрелковый полк при поддержке отдельного танкового батальона из почти полсотни Т-34 должен был обойти танковое соединение СС, что дислоцировалось возле совхоза Войсховицы, и таким образом осадить врага полукругом с двух флангов. По сигналу должна была начаться с двух направлений общая операция. Танки должны вырваться на оперативный простор, а с правого фланга, где саперы ночью зачистили территорию от заградительных сооружений, должна начаться атака пехоты. Двойной удар для стратегического поражения эсэсовцев третьего танкового корпуса, который стеной стоял на плацдарме транспортного узла, прикрывая отступление немецких эшелонов. Получив информацию о стремительном движении танковых соединений Красной армии, войска СС остановились и всю ночь готовились к бою, сооружая линии обороны.

Уже с вечера началось сближение армий, чтобы днем схлестнуться в жарком сражении. Передовая растянулась на несколько коротких километров. Соколов подробно рассмотрел территорию, разделенную для наступления на квадраты. Части полка и танкового батальона благодаря переходу через мост заняли отличную позицию. Ни минирование, ни зенитный обстрел не замедлили их движения в глубину, и теперь они заняли наступательную позицию на высотке, перед которой расстилалось узкое поле. С одной стороны маневры были ограничены рекой, а с другой – насыпью железной дороги. Немцы оказались заперты в узком рукаве, а с учетом тяжести и размеров «тигров», из которых в основном состоял корпус, совершать боевые действия им приходилось, выстроившись друг другу почти в затылок.

Молодой лейтенант был доволен расположением – поле с основой позиции отлично просматривалось и простреливалось. Даже если «тигры» вырвутся за границы участка, то уйти на десятки километров в глубину немецких позиций им не удастся. Заболоченные местами участки местности, разрушенная электростанция на рокадной дороге затрудняли маневр бронетехники фашистов. Ротному остается лишь разметить огневые позиции для танков, чтобы у каждой машины был свой сектор обстрела. За изучением карты местности незаметно пролетел час. Соколов записывал расчеты, делал пометки, забыв о времени. Он очнулся от протяжной команды, раздавшейся вдоль линии бронетехники:

– Батальон, по машинам!

В семерке наконец воцарился привычный расклад. Бабенко, отдохнувший и сосредоточенный, двигал рычагами, прислушиваясь к монотонному урчанию мотора. Логунов не отрывал взгляда от перископического прицела, а парни прильнули к визорам по флангам. Соколов прижал ларингофон к горлу, в ушах уже звучал на командной частоте голос Еременко:

– Ветер, Ветер! Квадрат Б26, ориентир железнодорожная насыпь. Не выпускать противника за границы. Начало атаки после артподготовки. Как понял?

– Говорит Ветер, приказ выполняю.

И дальше информация полетела от ротного командира к взводным и командирам танковых отделений. Экипажи внутри замолчали, каждый из отделения делал на своем месте последние приготовления к бою. Последние минуты тишины перед боем. Теперь они были знакомы всем. Их отсчитывали и опытные бойцы, и новобранцы на Т-34, и капитан стрелкового батальона, что вел своих пехотинцев в окопы у подошвы холма. Рядовые, полевые командиры, офицеры – все превратились в сжатые пружины, подобно частям орудия, что готовится сделать смертельный выстрел по врагу.

Грохнули зенитки, невидимые за низкими зимними облаками, снаряды с воем разорвали тишину. Взрыв, еще один! Канонада слилась в один общий грохот, от которого вздрагивала и вибрировала земля, раскачивались машины, люди сжимались в комок, чувствуя, как стена огня становится все больше, выжигая воздух, снося смертельным ураганам все живое на своем пути.

Танки медленно поднимались на возвышенность, не переходя на передовые позиции, чтобы не попасть под случайный снаряд от советских «катюш».

Логунов, ударившись уже несчетное количество раз лбом о рамку прицела из-за мощных взрывов вблизи, с удовольствием в голосе проворчал:

– Во жарят ребята наши, так их, скотин немецких! Чтобы до Берлина полыхало!

Колька, наученный боевым опытом, застыл с разинутым ртом, чтобы ударная волна не разорвала перепонки в ушах. Бабенко от гула в голове только скрипел зубами, но не отпускал управление. В такие моменты, когда кажется, что с неба сейчас навалится жуткий огненный вал, сожжет дотла, раздавит, словно букашку, главное – не поддаваться панике. Все тело стонет от ударов, но мозг понимает, что артобстрел идет советскими силами, поэтому надо лишь терпеливо выждать несколько минут. Но грохот залпов не утихал долго, мощный обстрел длился больше четверти часа, уничтожив огромное количество вражеской техники и живой силы. Теперь настала очередь танковой атаки.

– Рота, вперед! – выкрикнул Алексей.

По его команде десяток «тридцатьчетверок» вышел из-за надежного укрытия с крутой стороны холма на более пологий спуск и начал стремительно приближаться к боевой линии «тигров». Танковая сила СС неуверенно ползла вперед от своих позиций.

– Первый взвод, выстроить линию обороны у насыпи! – отдал лейтенант приказ, сместив расположение клина влево.

Соколов был удивлен количеством машин фашистов на поле. Меньше сотни, но не могли артиллеристы уничтожить большое количество танков. По данным разведки, СС отправили в контратаку более трехсот единиц бронетехники, значит, остальные выжидают на закрытых позициях. Он отдавал команды, выкрикивал в эфир ориентиры для выстрелов, направляя огонь своих танков, а сам при этом искал, где же укрылась остальная часть немецких «панцеров».

Выстрел, еще выстрел! Снаряды летели, сливаясь в огненную стену. Один за другим немецкие «тигры» вспыхивали свечками на поле боя, воздух над полем почернел, наполнился гарью. Но плохая видимость не мешала роте Соколова идти вперед. Т-34 окружали группами мощные «панцеры» и расстреливали их почти в упор, пробивая броню с нескольких сторон. От прямого попадания бронебойных снарядов с грохотом слетела башня у немецкого Panzerkampfwagen VI, остальные выстрелы разнесли тяжелые гусеницы в стороны. Другой вражеский танк вздрогнул под ударом снаряда из дула советской танковой пушки, взвыл и, дав прокат назад, протаранил идущие за ним машины. Из горящих машин начали выскакивать немецкие танкисты. Охваченные пламенем люди бросались на снег, пытаясь сбить пламя.

В эфире неслись крики советских башнеров, они дали волю чувствам, крича в пылу боя в эфир все проклятия, что приходили на ум. Эфир был полон крепкой брани в сторону «гансов», «фрицев», фашистов, Гитлера и остальной немецкой сволочи.

Выстрелы стихали, контрудар немцев захлебнулся под стремительным натиском советской бронетехники. Танкисты открывали люки машин, покидали «тридцатьчетверки», от подножия холма поднялась с криками в атаку пехота. Разъяренные бойцы стреляли из личного оружия и винтовок по броневым экранам немецких «панцеров», долбили прицельным огнем во все люки, выкуривая врагов наружу. Тех, кто пытался бежать, хватали и ударами прикладов сгоняли в кучу. На поле среди чада и взрывов огня завязались несколько рукопашных боев, в которых схлестнулись бойцы обеих армий.

Горячий Омаев, наблюдая, как огромный немец отмахивается ножом от нападающих стрелков, выкрикнул:

– Товарищ командир, разрешите покинуть танк? Я сейчас этому бугаю пущу кровь!

– Стоять! – остановил парня резкий окрик Соколова. Ротный бросился к люку, вынырнув из него, закричал во все горло. – Назад! В машины! Танки с фланга!

Он один не поддался волне общего гнева и отслеживал в оптику все направления атаки. И первый заметил, как у реки вдруг приподнялись ветки над кустами и из искусно замаскированных капониров один за другим показались новые «панцеры». Хитрость немцам удалась, у них получилось вывести свои силы практически в тыл занятой советскими бойцами позиции. Теперь перед мощными пушками оказалась беззащитная пехота, а не маневренные Т-34, которые успели уже уйти в конец поля. Командир пехотинцев тоже понял свою ошибку, увидев, что его ребята стали живым щитом для советских машин, и отдал по черному задымленному полю протяжную команду:

– Пехота, за насыпь в укрытие! Покинуть линию огня!

С грохотом полетели первые снаряды, советские стрелки упали лицами вниз, зарываясь как можно глубже в сугробы, ища в любой выемке спасения от начинающейся огненной бури.

Соколов выругался, цепь пехоты не давала возможности для сближения. Тела солдат образовали прослойку, из-за которой невозможно было подобраться к вражеским танкам для обстрела.

– Рота, огонь по целям! Бить только выше линии корпуса, в башню! Движение вперед не больше ста метров. Первый взвод в атаку по флангу врага!

Танки, которые он оставил в резерве для обороны насыпи железной дороги, теперь пригодились, три советские машины могли открыть обстрел «тигров» сбоку, метясь в более тонкие борта. Со своей стороны «тридцатьчетверки» почти не шли вперед, лишь посылали точные выстрелы в башни «панцеров». Алексей крутил механизм перископа, давая один за другим ориентиры своим машинам:

– Двадцатка, бей в маску по левому флангу, не давай ему вырваться. Выше, выше, двенадцатый! Подними дуло еще на десятку, в оптику ему бей!

Прием сработал, и ослепленные «тигры» замедлили атаку. Пока выстрелы затихли, смышленый капитан стрелкового батальона цепочкой отправил своих ребят в укрытие. Немецкие танкисты водили дулами, не находя в нарушенной оптике цели, а десятки людей ползли изо всех сил к краю поля, перебегали через насыпь. Три машины уже окружили крайнего «тигра», обстреляли, оставив его дымиться, и ушли обратно к резервной позиции. От подножия вершины шла еще одна рота советских танков, которые отправил на помощь первой роте комбат. Бой вспыхнул с новой силой.

До самого вечера не прекращалась стрельба. Ротный командир потерял счет времени, его танки то отходили, чтобы дать возможность вступить в бой резервам, то снова наступали, выбивая меткими выстрелами фашистские машины. Поле превратилось в кладбище немецкой техники, где на каждом десятке метров тлел фашистский «панцер». От жара ватник и гимнастерка у Алексея пропитались потом, губы свело коркой от жажды, он не помнил, когда у него во рту последний раз была хоть капля воды. Горло пересохло, а голос грубо хрипел. Но вот последний «тигр» дернулся от удара снаряда в башню. Из черной пробоины пыхнуло пламя, в воздух выбросило черный дымный столб, и в эфире раздался ликующий крик стрелка Марка Тенкеля:

– Попадание! Ура! Ура! Победа!

Его крику вторила пехота, что бежала на поле добивать врага. Впереди с пистолетом в руке бежал ее командир Момашула, от бесконечных команд его голос сел до беззвучного сипения. Но он кричал беззвучно вместе с остальными, вместе с Соколовым и его экипажами такие ценные и желанные слова:

– Победа! Ура-а-а-а-а!

Над танком из резервной группы из люка взлетело древко, и ветер разметал над обожженным полем, среди дыма и огня, красное знамя полка, символ победы советских танкистов.

После боя бойцы выстроились в очередь к полевой кухне, от которой тянулись ароматы горячих щей и хлебный дух. Солдаты и танкисты в нетерпении перетаптывались, позвякивая пустыми котелками. Разговоры и обсуждения крутились возле сегодняшнего прорыва обороны Ленинграда.

– Слыхали, пустили в город целый обоз с хлебом?

– Да, мы сейчас вас откормим, на загрузку – и туда в ночь, – подтвердил повар – сухонький старичок, ловко орудовавший половником. – Каши наварим, по дороге упреет. Накормим людей, весь город накормим!

– Эх, раздай там ребятишкам, трофейный, – в широкий карман на переднике старика чья-то рука сунула плитку шоколада.

– Давай, ребяты, собирай гостинцы блокадникам!

Из толпы вынырнул пустой немецкий вещмешок и пошел по кругу, наполняясь нехитрыми дарами. Бойцы совали все, что приберегли на голодный день на передовой: сухари, трофейные конфеты в жестяных банках, жесткие галеты, слипшиеся леденцы.

– Вот, держите! – Марк ссыпал в мешок баранки из пайка, что получил еще в училище и провез через полстраны, хотел угостить братишку с сестренкой. – Вы передайте только, девочке пяти лет и мальчику девяти, Софа и Минька, передайте им, что я приехал за ними. Я скоро буду, так и скажите, Марк уже скоро будет!

Повар в знак согласия кивнул и снова ловко принялся наливать щедрые порции в подставленную посуду.

Соколов похлопал себя по карманам и бросился к семерке, где у него лежал припасенный для невесты Оли холщовый мешочек, набитый сушеными ягодами и фруктами. Редкий гостинец достался ему в качестве награды за допрос пленного офицера из немецкого штаба еще во время службы на Белорусском фронте. Генерал, довольный результатом расспросов пленного, предложил щедро лейтенанту: «Забирай все, что хочешь, из личных вещей германского штабиста». И Алексей, не обратив внимания на золотые часы, тяжелый крест с вкрапленными камнями, вытянул из горки трофеев ароматный мешочек, оттянул завязку, вдохнул пряный аромат и решительно сунул подарок в карман. Витамины из ягод и фруктов пригодятся Оле для восстановления здоровья после жизни на базе партизан в лесах и плена в концентрационном лагере. Но сейчас Алексей был готов отдать все до последней крошки незнакомым людям, тем, кто восемьсот семьдесят два дня терпел лишения, голод и ужас осады города немцами. Он спускался с брони, когда споткнулся о темную фигуру у гусениц. Руслан, голодный, но до скрипа отмытый водой из растаявшего снега, причесывался, пытаясь при свете луны рассмотреть себя в лезвие кинжала.

– Ты куда? – оторопело спросил Соколов.

Его отважный сержант, меткий стрелок, отчаянный пулеметчик вдруг смутился и почти прошептал:

– Мне в госпиталь надо…

Лейтенант с удивлением смотрел на причесанного, в чистой запасной гимнастерке сержанта: что-то не похож он на раненого или больного человека.

Руслан откашлялся и признался:

– Я Гулю хочу увидеть, медсестру. Очень мне понравилась, проверю, как она на ночлег устроилась.

– На свидание то есть идешь? – нахмурился командир.

Омаев с тоской кивнул. Неужели запретит, он всего лишь собирался пройтись вдоль линии траншей по территории к палаткам полевого госпиталя, что развернулся через пару часов после боя.

– Без гостинцев к девушке? Эх, младший сержант Омаев, всему-то вас учить надо, – вдруг рассмеялся Алексей и сунул в руки парню мешок с сухофруктами. – Держи, угостишь свою девушку. И чтобы до часа ночи был в роте.

– Есть, товарищ командир! Так точно! Спасибо! – Обрадованный чеченец бросился со всех ног в сторону острых крыш палаток с крестами на боках.

– На свадьбу не забудь пригласить! – выкрикнул ему вслед со смехом Алексей.

Ответом ему прилетел звонкий смех молодого танкиста, который в темноте бежал на желтые пятна фонарей рядом с полевым госпиталем.

Гулю он нашел быстро, девушка с наслаждением, фыркая и повизгивая от холода, отмывалась от крови и грязи над ведром с ледяной водой. При виде Руслана она ахнула и бросилась ему на шею, обрадованная, что ее танкист выжил в сегодняшнем страшном бою. И тут же снова вскрикнула.

В небе грохнул взрыв, с треском черный купол озарило огнем. Гуля в ужасе толкнула Руслана на землю и упала сверху, прикрывая худеньким тельцем парня от осколков. Но тот вдруг осторожно сжал ее в объятиях и рассмеялся:

– Это салют, смотри! Салют в честь победы!

Девушка подняла голову и ахнула. В черном небе, которое было лишь источником смертельной опасности на войне, теперь разлились десятки разноцветных всполохов, искрящихся огней. Она обняла за шею парня и рассмеялась звонко от переполняющего счастья, от ощущения мирного разноцветного неба над головой.

В Ленинграде Софа, которая из-за непрекращающихся весь день взрывов так и не сходила к пункту выдачи за пайком, рыдала под своим кусочком одеяла. Она зажала себе ладошкой рот, чтобы не разбудить задремавшего Миньку, голод во сне не так сильно мучает. Сейчас было затишье, и девочка решила, что, несмотря на наступившую ночь, пора вставать и идти занимать очередь. Может быть, тогда к обеду удастся получить желанный кусочек хлеба. Но от голода и ужаса перед бомбами малышка никак не могла остановить слезы. Всхлипывая, она спустила ноги в валенках на ледяные половицы и на цыпочках сделала пару шагов к двери. От грохота взрыва зазвенели стекла в старом буфете, Софа с криком упала на пол, закрывая голову руками, потом ползком кинулась к Миньке, лежащему на диване. Ветер сдернул одеяло с гвоздей на раме, и в без того стылую комнату хлынул холодный воздух. Небо сияло горстями огня, разгораясь все сильнее. Софа прижалась к брату и заплакала в голос от ужаса:

– Минька, бомбы, опять бомбы! Они прямо в окне. Мы сейчас умре-е-е-ем!

Брат с трудом приоткрыл глаза, голову повернуть не было сил. Но, глядя на отражение в буфетных дверцах, он вдруг расплылся в улыбке:

– Это салют, Софа! Салют, а не бомбы! Видишь, какой он разноцветный. Не бойся, это салют, это праздничный салют. Победа, Софа, победа! Нас спасли советские войска! Блокаду Ленинграда прорвали! Фашисты отступили! Все кончилось, Софа, война кончилась! Победа!

Девочка разлепила мокрые ресницы и завороженно уставилась на цветные вспышки, которые сливались в причудливые узоры в ночном небе. Она со счастливым вздохом повторяла тихонько в такт разноцветным отблескам незнакомые для нее слова:

– Салют! Победа!