Бесстрашный. Хочу тебя себе

Глава 10

(Рус)

Ох, зря я всё это, ох, зря…

Но когда увидел, что этот сопляк трогает её, готов был переломать руки прямо на месте. И никакие внутренние уговоры не помогли остановиться.

«Нет, его я люблю больше себя»…

Чего удумала, девочка…Пиздец, меня с этой фразы совсем размазало. Любит…Таскается за мной везде. Ещё не дай Бог в беду попадёт, я же не прощу себя потом…

Трамбую её жопу на пассажирское и сам сажусь. Так и едем, пока она смотрит на меня и краснеет.

— Вспоминал? Я вспоминала…И…Не хочу, чтобы ты улетал…У меня предчувствие, не надо, не летите…

— Надя, блин! — качаю головой. — Не мели чушь, окей? Это дело всей моей жизни. Не лезь.

— Почему? Я слышала, что это опасно…Я теперь не сплю…

— Волкова, расслабь хватку. Дышать тяжело, — заявляю, не глядя на неё. И всё равно знаю, что плачет. По голосу понял.

— Ты заревновал? Скажи мне честно…

Заревновал ли? Сложно, блядь, самому себе-то в таком признаться…

Разве это нормально, что я хочу трогать её сам? Разве, блядь, справедливо?

Сам свои же запреты на хую вертел. Свои же узлы рву, придурок…

— Нет, я вытащил тебя из неприятностей, — отрезаю резко и сухо, как в пустыне.

— Значит, верни меня в них! — повышает она голос, а мне вдруг смешно становится.

— Тебе смешно?! Смешно?! — частит она, покрываясь пунцовыми красками.

— Смешно, Надя. Ты капец какая смешная…Себя не контролируешь…Ты же… Ребёнок ещё…

— Я ребёнок? Я?! С чего ты это взял?! Мне скоро девятнадцать будет! Я взрослая! На Руси замуж в четырнадцать уже выдавали! — парирует она, вынуждая меня и вовсе заржать.

— Аргумент, Надюш. На Руси крепостное право было. А ты взгляни вокруг. Ты — малолетка. Со стороны Кира, например, посмотри. Я бы на его месте мне башку прострелил. Даже за один тот поцелуй, о котором я пытаюсь всеми силами забыть. И ты должна!

— Нет, не должна! Никогда не забуду, слышишь?! Никогда! И тебя никогда не отпущу. И в огонь за тобой, и в воду! Что бы ни говорил, никогда не ощутишь, как шея твоя расслабляется, потому что я на ней кольцом свернусь и давить буду! — настаивает она, чуть ли не задыхается, а говорить не перестаёт. Вот ведь…Будто репетирует все эти речи перед зеркалом.

— Надя, — ржу в голосину. — Дурочка…

— Не дурочка я. Волнуюсь я за тебя…Сильно волнуюсь…

— Ложись спать…Я завтра утром улетаю. У меня будут тяжёлые дни. Не таскайся и не ищи неприятностей. Меня может рядом не оказаться. А Маратик твой так за радость… — язвлю непреднамеренно. Просто злюсь.

Молчит…Думает, что ревную, точно…

Да пусть думает. Меньше переубеждать.

Успокоится хоть, мелкая егоза…

— Руслан, — смотрит серьёзно уже перед самым домом. — Обещай, что будешь осторожен…И…Вот возьми…

Смотрю, как она снимает с себя золотой крестик.

— Меня крестили, когда я была маленькой. Не знаю, что я чувствую, но ношу эту вещь давно…Можешь взять? Прошу тебя…Даже, если не веришь…Просто возьми…

Сжимаю его в кулаке и смотрю в её глаза.

В её тёмно-карих так много всего, что можно потеряться. Я с трудом ноги чувствую, когда их вижу.

— Взял, а теперь иди, Надя.

— Хорошо, — Надька выходит, доходит до подъезда, а потом оборачивается, пока я смотрю. — Я буду ждать тебя дома… — выпаливает. — Никуда без тебя не пойду.

Я вздыхаю. Господи, кто наградил меня этой проблемой?

Да и проблема ли это? Или я так боюсь, что что-то к ней испытываю, что гашу в себе всё самое настоящее…

Нужно ли говорить, что я чувствую, когда всё идёт не по плану, и я теряю Глеба? У меня земля уходит из-под ног. Мы всю жизнь были друг у друга словно два крыла одной птицы. Я старался оградить его от всего дерьма, что меня окружало, а он всегда лез на рожон. Наоборот всегда хотел быть похожим. Ему всё это нравилось. Разборки, драки, кровь. Не скажу, что мне нет. Я просто перерос однажды, а с Глебкой всё сложнее. Он более дурной, чем я.

Пристрелив эту суку Фила, смотрю, как мелкая пиздень сбрасывает моего подстреленного брата в воду и весь горю. Не думая, не гадая бегу туда же и прыгаю за ним.

— Глеб!!! Глеееееб! — я рыскаю по темноте около часа. Даже когда приезжает полиция, осознаю, что не найду его… А внутри зарождается буря. Приходится поднимать связи, чтобы замять наше пребывание в стране и объяснить перестрелку, в которой мы участвовали. Катер вместе с тем уплывает. Труп никто не находит. Не знаю, что с той безумной сукой, но больше я о ней ничего не слышу…

Когда возвращаюсь в Москву спустя время, естественно встречаюсь с Катей. Приезжаю к ней первым делом…

Когда понимаю, что не уберёг младшего брата, мне за ним на дно уйти хочется…

И видя Катины страдания, вообще все кишки выворачивает. Это выше моих сил.

А уже вечером, когда я еду домой, меня там ждёт и Гербера. Сколько бы не пытался объяснить ей, что не могу её сейчас видеть, что могу сорваться, она не унимается. А ещё бесконечно говорит мне, что Глеб жив. Что он не может умереть, чем только сильнее бередит мою рану.

Я ведь могу неосознанно причинить боль. Я в трёх секундах от этого… Как никогда понимаю это…А Надя не уходит.

— Я помогу твоей маме с ужином, — вещает больше себе, чем мне. И действительно поддерживает маму. Помогает ей. Матери ведь всегда хотелось дочь…Но отец, теперь уже по понятной причине, не захотел третьего ребенка…

— Помогай. Я в комнату…

Закрываюсь там и схожу с ума. Буквально говорю сам с собой, потому что это тяжело. Если я и его потеряю…Не смогу…Слишком много Господь у меня отнял…

— Тук-тук, — раздаётся стук спустя полтора часа, и я открываю.

— Можно к тебе? — спрашивает Надя, заставив меня отойти от двери вглубь комнаты.

— Можно, что такое? С мамой всё хорошо?

— Да, она успокоилась…Я пришла тебя проверить и позвать на ужин…

— На ужин сейчас приду. Со мной всё в порядке, — скупо сообщаю, а она подходит, встаёт на носочки и обнимает, прижавшись своим носом к моей шее. Можно сказать, виснет.

Меня в момент обжигает…Каждый нервный узел на ней туже сжимается. Реагирую так, словно весь иголками покрываюсь. Потому что она для меня как запретный плод…Как чёртово Адамово яблоко…Сорвать безумно хочется, а гореть за это в геенне огненной не особо…

— Надя — шепчу ей, сжимая кулаки. Боюсь обнять, потому что однажды уже понесло…

— Я знаю, — вздыхает она, слегка расслабив хватку, и заглядывает мне в глаза. — Пойдём ужинать…

В поездках между Москвой — Питером и Веной мы видимся снова, потому что прилетает Кир, и там встреч не избежать…

А в одну из ночей я возвращаюсь домой и нахожу её прямо во дворе своего дома.

— Твоя мама куда-то уехала…Никто не открывает, — говорит она, обнимая себя за плечи. Голос дрожит, да и выглядит уставшей.

— Замёрзла? Давно ждёшь?

— Пару часов…

— С ума сошла? Я у Катерины был…Заходи давай в дом, — открываю дверь и запускаю её внутрь. — Иди прими горячий душ. Я пока чай сделаю.

— Хорошо, спасибо, — отвечает она, убегая на второй этаж. Я же остаюсь на первом и думаю о том, почему не могу найти брата…Где-то ведь должно быть его тело, верно? Он бы давно всплыл…Давно…Мы всю Вену перерыли…Весь Дунай.

Надя появляется неожиданно. В махровом полотенце и с тюрбаном на голове. Ненакрашенная. А уж когда распускает влажные волосы и они опадают на её тонкие плечи, я и вовсе сглатываю…

Проклятие. Почему дома нет мамы???

— Спасибо, — она садится напротив и тянет на себя кружку.

— Я не знал, какой ты пьёшь, если что есть имбирь, мёд, лимон…Вот…Мама делает эту настойку…

— Да, здорово…Как ты?

— Относительно, — скупо отвечаю, помешивая чай, а потом поднимаю взгляд на неё. — Дерьмово…Правда дерьмово…хуже некуда…

— Я вижу. Можно я останусь? Пожалуйста…

— А что родителям скажешь?

— Что у подруги…Это вообще не важно…Что угодно, — тараторит она. — Так можно?

— Можно, — отвечаю, впервые в жизни мечтая, чтобы она осталась, иначе я просто подохну здесь в одиночестве…Я не буду себе ничего позволять…Конечно, нет. Просто… Мне нравится её болтовня. Иногда от неё болит башка, но сейчас…

Сейчас Надя рассказывает мне историю о своих курсах про какую-то девочку, которая накрасила свои брови не той краской, и они у неё покрылись зеленым цветом. Хрен знает почему мне смешно. Смеяться вовсе не хочется, но я улыбаюсь, слушая её.

— Мы пойдем к тебе в комнату? — спрашивает эта хитрюга, вызвав у меня ступор. Я в мгновение подвисаю и хмурюсь.

— Ну щас, ага. Я пойду в свою комнату, а ты вон в ту. Гостевую, — указываю пальцем, на что она цокает.

— Я думала глыба льда наконец сдвинулась, — огорченно произносит, растягивая губы.

— Мне жаль тебя разочаровывать… Мне ещё нужно в душ…

— Хорошо, я поняла…

Я помогаю ей разместиться, а сам иду мыться. Стою под струями прохладной воды и даже не могу думать о сексе или чём-то таком. Все мои мысли о том, чтобы найти брата. И внезапно внутрь заходит Гербера. С моим телефоном в руке.

— Твою мать, Надя!

— Там Катюша…Что-то срочное…

— Я сказал тебе, оставайся в той комнате. Спи там. Чё неясного?! — ору на неё, перехватывая телефон. — Алло? Кать?

— Руслан, извини, что побеспокоила…

— Да нет, что такое? Плохо себя чувствуешь? Приехать? — спрашиваю, а Гербера тянется ко мне голому прямо в кабинку и сбрасывает с себя полотенце.

— Гербера, блин! — зажмуриваю глаза, только бы не видеть, отворачиваюсь от неё…Нет…Это уже лишнее…Нет, нет, нет…

И даже с закрытыми глазами, сука…Уже стоит, блядь. За секунду. Предатель!

Вашу мать!

— Слушай…Какое там течение? В Дунае…Есть ли вероятность…Что мы…Ищем не в той стране, Рус? Что если…Он ведь охватывает столько стран…Я читала, что порой течение бывает очень сильным…Может…Нам стоит…

— Ладно, и что предлагаешь? — пытаюсь переключиться. В её словах есть логика.

— Полететь в Словакию, а если нет… То в Венгрию, потом в Хорватию и так по списку…Ну же…Ты полетишь? Завтра…Со мной… Если нет, я полечу одна…

— Полечу, Кать. Полечу с тобой. Завтра утром. Договорились.

Сбрасываю и открываю глаза. Внутри какой-то хаос зарождается. Член за секунды наливает до болезненной ломоты. Да что же это, блядь, такое-то…

Она стоит передо мной голая…

Голая, твою мать.

И такая охуенная, что я пошевелиться не могу…

По сливочной коже бегут мурашки. Тугие соски, вздёрнутые кверху на аккуратной двоечке, заставляют меня пошатнуться. А ещё эти идеально прорисованные изгибы талии и плоского живота…Пупок…То, что ниже и описывать не берусь, потому что кажется, что сразу же после этого озверею и накинусь …

Рёбра сейчас разойдутся. Сердце не просто стучит. Оно, как отбойный молоток, решило расхреначить мне всю грудную клетку.

Это не Гербера, блядь…Это Венерина мухоловка…Это точно она.

И я уже внутри…