Без права на подвиг

Пролог

Голова просто разрывалась от напряжения и противоречивых эмоций. Информационные провалы, откровенные недоработки и поспешные необдуманные поступки, очевидный авантюризм которых при выполнении дебютной миссии, порученной Хранителями, заставил на этот раз отнестись более ответственно к подготовке перемещения в 1942 год.

Фразочка, состряпанная моим подсознанием и упакованная в красивую обёртку самолюбования, получилась красивая и до тошноты толерантная по отношению к моему эго, которое, чего греха таить, чуть не обосралось во время финальной стадии, уступив эмоциональному и абсолютно глупому порыву спасти будущее реальности, в которую забросила меня судьба и воля Хранителей. Мда…эго «обосралось». Как-то уж совсем самоуничижительно и физиологически притянуто получилось.

Наверняка смерть бесноватого Адольфа никаких радикальных положительных изменений в той реальности не произвела. Насколько мне помнится, появление немецкого национал-социализма не определялось исключительно его личностью. Хотя не скрою, определённое моральное удовлетворение я получил. Да что там говорить! Буду честным, кто в детстве не мечтал убить Гитлера? Правда, в отличие от детского гештальта, мне пришлось для этого необдуманно рискнуть драгоценной попыткой спасти семью. Да, не последней. Но у меня их не так и много.

Поэтому сейчас я должен был, видимо, испытывать глубокую благодарность по отношению к Хранителям за их снисходительное ко мне, убогому, отношение.

Но не испытывал. Ни капельки. Ни вот столечко!

Тем не менее при подготовке к новой миссии я решил не ограничиваться сёрфингом в сети, прекрасно понимая, что ценнее информации, полученной от очевидца, может быть лишь опыт, приобретённый личный. Чем, естественно, похвастать я никак не мог. А первая миссия наряду с остальным научила меня с осторожностью относиться к информации, прочно осевшей в моей памяти из учебников истории, кинофильмов и книг. И если та, Первая мировая война, была достаточно далеко как во временном, так и в эмоциональном восприятии, то реалии войны отечественной, в которые мне предстояло окунуться в этот раз, причём в одну из самых дерьмовых её ипостасей: плен, — заставляли в буквальном смысле внутренне съёживаться от ужаса. Меня банально трясло в ожидании ситуации крайней беспомощности и ограниченности в действиях.

И в нелёгком деле подготовки, на которое я хотел потратить весь остаток времени до вечерней встречи со Странником, такой уникальный человек, как Сталина Моисеевна, окажется просто незаменима. Да и к Елисею Николаевичу с Пашей новых вопросов у меня набралось преизрядное количество.

Несколько месяцев, проведённые в 1915 году не так чтобы радикально изменили меня. Скорее, заставили взглянуть на многие основополагающие в обычной жизни вещи по-иному. Скажем, на вопрос насильственного лишения человека жизни я стал смотреть, как бы это сказать, не столько проще, сколько научился определять его, как суровую необходимость в определённых ситуациях, не имеющих альтернативы. Вот же подлец, и здесь красиво завернул! И даже пресловутое эго не почесалось. Дерьмо надо называть дерьмом. А убийство убийством. «Насильственное лишение жизни» — что за чистоплюйство, прости господи.

Даже самому удивительно, насколько сейчас любые примечательные и значимые моменты прошлой жизни, особенно после случившегося со мной в другой реальности, кажутся незначительными и обыденными.

Знакомству со Сталиной Моисеевной, этой во всех отношениях уникальной женщиной, я был обязан довольно рядовому случаю, произошедшему в частной клинике, в которую попросил меня прийти на временную подмену приятель.

Тут следует пояснить, что большинство частных медицинских клиник Первопрестольной, так уж традиционно сложилось, получают свой основной гешефт не от лечения, а от обследования пациентов. Отсюда и построение схемы оплаты труда врачей, трудящихся на ниве частной медицины.

Говоря проще, чем больше анализов и аппаратных исследований конкретному клиенту ты назначил, тем больше у тебя итоговая зарплата. Это достаточно упрощённая характеристика и, вполне возможно, что многие из подобных контор делают много всякого полезного для клиентов. Но истина в последней инстанции неумолима: заработать честно приличные деньги на оказании медицинской помощи страждущему народонаселению России — утопия по определению.

Часть наиболее продвинутых клиентов эту ситуацию давно и прекрасно осознали, но то ли в силу мазохистских наклонностей, то ли от лени, а, возможно, и из-за буржуйских понтов игнорировали подобное «раздевание» и «окучивание» своей персоны, особенно если оно проводилось в строго дозированных и аккуратно регламентированных пределах.

В клинике, о которой произошла история знакомства со Сталиной Моисеевной, все разумные пределы были расширены до неимоверно бессовестных границ. Поэтому мне частенько приходилось быть свидетелем скандалов с клиентами, проходивших, как правило, у стойки регистрации, а то и непосредственно у кассы.

Трудно оставаться спокойным, когда, придя за довольно обычным вопросом к врачу, ты вместо ответов получаешь список обследований на двух листах с обязательным условием их выполнения. Тут чаще всего возникает два варианта дальнейших действий. Первый, чаще всего выбираемый здравомыслящими и не слишком напуганными болезнью клиентами, заключается в оплате первичной консультации и отправлении в мусорную корзину выданного списка. Второй — это вступление на путь длительного посещения клиники с периодическими немалыми тратами на обследование и лечение как существующих, так и довольно эфемерных недугов. И пусть группа пациентов, выбравших второй путь, значительно меньше первой, их средств вполне достаточно для обеспечения хозяев клиники стабильным доходом. Хотел вставить сюда слово «приличным», но рука не поднимается.

На самом деле, видимая простота описанной схемы не так уж и проста на практике. Множество нюансов, полутонов, мер точечного воздействия на чувство самосохранения клиента, его желание добиться идеального здоровья, учёт модных тенденций, тонкое лавирование между правдой и полуправдой — да мало ли что ещё? Всего и не перечислишь.

Короче говоря, уже через неделю пребывания в стенах клиники меня начинало воротить от «работы» уже с самого начала смены, едва я переступал порог этого заведения. Но слово, данное приятелю, обязывало меня отработать ещё неделю. Пребывая в подобном настроении, я и стал свидетелем того, как попытались «обуть» очередную зашедшую на приём пациентку.

Ей оказалась пожилая женщина, одетая неброско, но с большим вкусом. Стальная седина в стянутых узлом на затылке волосах и гордая прямая осанка несказанно выделяли её на общем фоне посетителей, придавая необыкновенно значимый и величественный флёр. Несмотря на небольшой рост, маленькие сухие руки и невыразительные черты лица, чувствовалась в этой женщине неукротимая внутренняя сила, я бы даже сказал, всесокрушающая мощь, стальной стержень.

Обычно я довольно хорошо определяю возраст пациенток. В силу опыта своей профессии. Но на этот раз я несколько растерялся. Клиентке можно было с успехом дать и шестьдесят, и семьдесят, и даже восемьдесят лет. Это впоследствии, познакомившись поближе, я узнал, что третий вариант был наиболее близок к истине.

Приближаясь к стойке регистраторов, я случайно стал свидетелем редкостного зрелища. Заместитель генерального вообще нечасто появляется в холле клиники, предпочитая заседать в собственном кабинете и дёргать за ниточки паутины посредством телефонов и электронной почты. Тут же он стоял чуть ли не навытяжку рядом с нашим симпатичным кардиологом Ангелиной Станиславовной, лицо которой к этому моменту уже приобрело удивительно глубокий свекольный цвет, что резко контрастировало с приторно-розовым оттенком её халата.

Они оба напряжённо внимали размеренному монологу седовласой клиентки. Любая попытка прервать её немедленно пресекалась умелым повышением тона и небрежным жестом сухонькой ладони с её стороны, в котором чувствовалась немалая сила характера и недюжинный опыт.

Чуть поодаль грели уши две медсестры и регистратор, уступившая место за стойкой заму и всем своим существом старавшаяся слиться с ярким рекламным декоративным панно, разделявшим коридор.

— Молодой человек, я что, дала повод считать меня малограмотной идиоткой? Перед самым посещением вашего специалиста я вполне внятно уведомила, что мне требуется лишь одна услуга: снятие электрокардиограммы. И только. Ни расшифровка, ни консультация кардиолога, ни тем более, как у вас указано в итоговом чеке, «комплексная перспективная оценка кардиологических рисков», мной ни в коем разе заказана не была. Так почему я должна последнюю четверть часа любоваться на пятизначную сумму в предъявленном счёте?

— Позвольте, госпожа Мирская, но при снятии электрокардиограммы наш кардиолог провела с вами консультацию и дала целый ряд рекомендаций, — попытался вставить слово зам. генерального, бросив короткий взгляд на Ангелину, лицо которой из свекольного стало постепенно приобретать сизо-бордовый оттенок.

— Не позволю! Разговоры о погоде и метеозависимости хорошо подходят для светской беседы и праздного времяпрепровождения. А вам, молодой человек, я бы посоветовала вместо попыток грубого развода клиентов на деньги за неоказанные услуги лучше контролировать внешний вид медицинских работников, ибо, не приведи господи, при очередной манипуляции ваша кардиолог своими двухсантиметровыми коготками распанахает очередному клиенту кожу не хуже известного киногероя с улицы Вязов!

При этих словах Ангелина, не выдержав тяжести улик, хлюпнула носом и поспешила покинуть стойку регистрации. Чего греха таить, клиентка угодила своими словами не в бровь, а в глаз. Маникюр у нашего кардиолога был просто на грани фола. И это ещё мягко сказано! Он являл собой самую настоящую угрозу для пациентов. И предрекаемое госпожой Мирской членовредительство не произошло до сих пор лишь в силу недолгой работы Ангелины в клинике, а также известному всем коллегам отвращению к ручному обследованию пациентов. Даже ковидные перипетии не заставили Ангелину пользоваться перчатками по назначению. Она предпочитала, чтобы все манипуляции с клиентами проводила закреплённая за кабинетом медсестра под её визуальным контролем. А сегодня, как назло, Танюша заболела. Ну и, видимо, звёзды сошлись в фатальную для Ангелины комбинацию.

Я так и не стал дослушивать, чем окончится спор. Странно, пора бы мне, наверное, уже давно привыкнуть к подобной практике. Ведь давно не новичок в профессии. Но каждый раз жгучее чувство стыда и злость на самого себя за малодушие заставляло меня отворачиваться или проходить мимо. Хорошо борцам за справедливость. Они отвечают только за самих себя.

Выйдя в холл, а затем на площадку у главного подъезда клиники, я облегчённо вдохнул свежий воздух. Стараюсь каждые два-три часа, если есть возможность, устраивать себе перерыв с проветриванием мыслей и чувств. В любую погоду. Советую, знаете ли, способствует. Ибо пейзаж из окна моего кабинета не вызывает ничего, кроме неукротимой тоски и желания скатиться в депрессивный штопор. Ну какие, скажите на милость, позитивные мысли может вызвать вид обшарпанной кирпичной стены с известковыми потёками, закрывающей всё поле зрения за окном? Здесь же у крыльца клиники росла парочка чахлых деревьев, а среди зданий можно было полюбоваться на изрядный кусок городского неба, чаще, конечно, грязно-серого цвета. Но ведь неба же!

Шорох за спиной заставил меня обернуться.

Пожилая клиентка, остановившись на крыльце, доставала из сумочки папиросы и мундштук из пожелтевшего от времени и частого использования материала, здорово смахивающего на слоновую кость. Она ловко собрала архаичную конструкцию и, кольнув меня взглядом чёрных глаз, поднесла горящую спичку к концу папиросы, продолжая внимательно смотреть мне в лицо.

Не знаю, что тогда заставило меня сделать шаг навстречу.

— Простите, пожалуйста, их…нас…за это свинство, — обычно я за словом в карман не лез, а тут, как назло, напал на меня бес косноязычия.

Мирская молча глубоко затянулась и выдохнула в сторону густую струю табачного дыма, затем перехватила мундштук пальцами левой руки, а правую протянула мне.

— Сталина Моисеевна.

— Гаврила Никитич, — я пожал удивительно крепкую и сухую ладонь женщины.

Так и состоялось наше знакомство, положившее начало, не побоюсь этого слова, удивительной дружбе с потрясающим человеком, на долю которой выпали испытания, которых бы хватило на десять жизней.