Безмолвный ковчег

Глава 1 Во взгляде свиньи

Я решила стать вегетарианкой, когда мне было 15 лет. Это не произошло после каких-либо споров или размышлений. Я приняла такое решение, потому что увидела взгляд.

Мой знакомый студент работал над сельскохозяйственным проектом, и для этого ему требовалось посетить образцовую ферму. Я поехала с ним. В то время я наивно полагала, что увижу кур с блестящим оперением, которые довольно кудахчут, бродят по двору и роются в земле. В этом я не была одинока. Из-за того, что в 1979 году сфера животноводства была скрыта под плотной завесой молчания, которое продолжается до сих пор, я была совершенно не готова к тому, что увидела.

Мои смутные представления о двориках, соломе и свободно разгуливающих курах моментально развеялись. Животных не было видно. Моему взору предстали только безобразные промышленные постройки без окон, которые легко можно спутать с мастерскими или магазинами «Сделай сам».

Мы начали наше посещение со свинарника. Мы вошли в него, воздух был чрезмерно теплый и влажный, мне сразу ударил в нос запах нечистот от тысячи свиней. У меня появились первые неприятные впечатления. Не было никакого уютного хлева, и свиньи не валялись с довольным видом в грязи, были лишь многочисленные ряды одиночных бетонных загонов. Животные были отделены стенами и не могли коснуться друг друга, хотя расстояние между ними не превышало нескольких сантиметров.

Как я потом узнала, эти свиньи, беременные свиноматки, принадлежали к племенному поголовью, каждая из которых производит 2,5 помета поросят ежегодно. Перед каждым из этих созданий не было ничего, кроме железной решетки с прикрепленной к ней кормушкой. Под ногами у животных был решетчатый металлический пол, через который большая часть экскрементов должна была, по идее, проваливаться вниз. Однако когда животные мочились, струи разбрызгивали фекалии, оставшиеся на полу, и все это попадало на стены загона, ноги и животы свиней. В конце концов, они ложились, перепачканные месивом из кала и мочи. Я заметила, что при каждом движении они с трудом пытались нащупать под ногами твердую основу. Туловище свиньи было посередине опоясано широким ремешком, ограничивающим ее движения, поэтому животное могло ступить лишь полшага вперед и полшага назад. У тех свиней, которые пытались лечь, это получалось с большим трудом.

В подобных ужасающих ситуациях у людей всегда появляется тенденция найти этому объяснение, оправдание, им хочется верить, что, возможно животным от этого не так плохо, как кажется. Нас это ободряет. И наш гид тоже пытался подвести нас к этому. «Если их кормить, поить и держать в тепле, то они абсолютно счастливы», усмехнулся он. Но я этому не поверила.

Спустя несколько лет мне пришлось наблюдать, как молодую свинью впервые помещали в загон. Когда к ее телу прикрепили шлейку, а к полу привязали поводок, она стала в панике метаться и отчаянно визжать, пытаясь сорваться с поводка.

На ферме, которую я посетила, бедные животные уже отказались от бесполезного сопротивления. У них не было выбора. Последствия их пустого, бессмысленного существования были очевидны. У многих из них развился синдром, называемый «стереотипное поведение»: они четко, размеренно двигали головой вперед и назад, кусая и раскачивая решетки в определенном ритме с точностью метронома.

Это тот же синдром, который заставляет животных в зоопарке неустанно ходить вперед и назад. В отчете правительственного исследования, где речь идет о научных данных о состоянии свиней, указывается, что «такое поведение во многом напоминает то, как у людей развиваются различные психические отклонения». Многие из свиней, которых я видела, в буквальном смысле слова сошли с ума.

Пока я находилась на ферме и смотрела на свиней, пребывающих в бесконечном бессмысленном существовании, я поняла, что это – яркий пример того, как ветеринария и бухгалтерский учет объединились, дабы увеличить прибыль, свести к минимуму расходы, нанимать как можно меньше работников по уходу за животными, сэкономить потребление корма. Когда эту ферму проектировали и стоили, все вопросы были продуманы, кроме одного: «Как будут чувствовать себя животные?»

Свиньи – это высокоорганизованные животные, потомки диких свиней, которые обитали в британских лесах до тех пор, пока в 17 веке их не истребили охотники. В естественной среде обитания они бы бродили по необъятным лесам, занимающим значительную часть Британских островов; ели орехи и желуди, зерна и коренья и иногда мелких млекопитающих, выкапывая их из земли своими сильными рылами. Свиньи не любят температурные крайности, поэтому они бы искали тень под деревьями, когда слишком жарко, и сооружали бы гнезда из опавших листьев, чтобы согреться зимой.

Заточать таких активных и общительных животных в одиноких, пустых загонах, лишая их возможности что-либо делать – это значит приговаривать их к жизни, не имеющей даже малейшего сходства с их существованием в естественных условиях. Такая политика является отражением нашей алчности и отсутствия сострадания. Свиньи превратились в продукцию, с ними производят различные манипуляции, выводят специальные породы свиней для производства определенного вида мяса. Из свиней с длинными шеями получается больше бекона, а из тех, у которых крепкие коленные сухожилия – лучше ветчина. Разводчиками свиней владеют жажда денег и холодный расчет.

Свиноматки остаются в своих загонах, известных, как «сухие загоны», в течение большей части своей 16,5-недельной беременности. Их скуке приходит конец только когда перед родами их помещают в загон для опороса.

Эти загоны, размером чуть больше, чем сухие загоны для свиноматок, находились в соседней постройке, и наш гид гордо их нам показывал. Меня поразило поведение свиньи на позднем сроке беременности. Она беспрестанно двигалась вперед и назад по своей пустой решетчатой тюрьме с металлическим полом, как будто пыталась найти что-то, хотя искать было нечего. Я спросила, что она делает, но мой вопрос остался без ответа. В дальнейшем я все узнала. Это был еще один пример стереотипного поведения, еще одно свидетельство того, что у животного наступило умственное расстройство.

У свиноматок очень развит материнский инстинкт, и в дикой природе они еще задолго до родов начинают строить огромное гнездо. В высоту оно иногда достигает одного метра. Животное порой проходит километры в поисках листьев, прутиков и соломы. То, что я увидела на свиноферме – это были жалкие попытки беременной свиньи реализовать свои инстинкты в совершенно пустом загоне.

В других загонах свиньи уже родили поросят. Маленькие существа, все еще мокрые и испачканные слизью, копошились на металлическом полу, пытаясь найти соски своей матери. В одном из загонов они отчаянно пытались вскарабкаться вверх по наклонному полу и переползти через мертвого однопометника и плаценту. Мать не могла им ничем помочь, потому что она была отгорожена от малышей решетками, которые давали возможность детенышам сосать молоко, но не позволяли ей выполнять функции настоящей матери и заботиться о детях, все, что ей было отведено – это роль поставщика молока. «Решетки? Благодаря им, свиноматка не скатывается на детенышей», объяснил наш улыбающийся гид.

К этому времени я уже начала презирать его улыбку. Этот усмехающийся, постоянно гримасничающий молодой человек, чуть старше меня, быстро и эмоционально рассказывал о том, как увеличивается производительность, хвастался своими знаниями о кормовых рационах и с восторгом говорил о рыночном спросе. Он не сказал ни слова о животных в ином ключе, кроме как об их роли в экономике. До того, как я вошла в это помещение, я ничего не знала о свиньях, но я поняла, что увиденное мной – это отступление от самой простой человечности.

Наша экскурсия продолжалась, мы пошли в отсек для молодняка, находящийся в том же строении. Тысячи крохотных ярких глаз над постоянно шевелящимися носиками смотрели на нас из своих тюрем, куда бы мы ни пошли. Ряды решетчатых ящиков, один на другом, общей высотой два метра, располагались по бокам от прохода. В каждом ящике сидело несколько поросят, никаких предметов там не было. Эти клетки стали домом для поросят, когда им было 3,5 недели, и их отняли от матери – на целых 5 недель раньше срока, установленного природой.

Их жизнь будет очень коротка. Отобранных на ветчину и свинину забьют в возрасте 5 месяцев. «Беконные» свиньи проживут на месяц дольше. И тех и других за несколько недель до забоя переведут в откормочные загоны для набора веса. Нервные и чрезвычайно беспокойные, они будут жить там на голом полу без постилки, без деревьев, цветов и солнечного света.

В настоящее время 40 % всего производимого в мире мяса составляет свинина. Свиней едят чаще, чем каких-либо других животных, и их интенсивно выращивают во всем мире. В 1960-е годы в США были сконструированы «беконные клетки»: поросята содержаться в крохотных клетках, таких маленьких, что любое движение дается с трудом. Это не позволяет поросятам «тратить энергию», и они быстро накапливают жир.

Такое обращение с животными всегда оправдывают тем, что все это делается в их интересах. Те, кто работают с ними, заявляют, что знают и понимают их привычки и пренебрежительно отмахиваются от замечаний других людей, таких как я. Они говорят, что если у животного есть пища, вода и крыша над головой, то больше им ничего не надо. Просто невероятно, что они вообще не упоминают свободу – ценность, которую мы, животные вида Гомо Сапиенс, ставим выше всего. Свобода окрыляет наше сознание, а если ее нет – наша душа пребывает в унынии. Я уверенна, что то же самое и у животных. Если Вы мне не верите, понаблюдайте за стадом коров: как они себя ведут, когда их выпускают из тесных зимних загонов на свежее весеннее пастбище.

В 15 лет я увидела то, недопустимость чего я чувствовала инстинктивно, но мне было трудно рационально объяснить это, выставить аргумент против убеждений моего гида. Поэтому, я решила заняться поиском информации, как только покинула эту ужасную тюрьму для животных. То, что я обнаружила, повергло меня в шок.

Если поросята развиваются так, как задумано природой, то есть рядом со своей матерью, на свежем воздухе: они бегают, кувыркаются, гоняются друг за другом и играют в те же игры, что и все детеныши млекопитающих. Они не причиняют друг другу вреда. Они обладают те ми же умилительными качествами, которые мы так любим в наших домашних питомцах. Но, когда в условиях промышленного животноводства поросята набиты в ящики, ничего подобного делать они не могут, и их любопытство приобретает искаженные черты. Скука порождает то, что заводчики обвиняющее называют «пороками». Например, поросята откусывают друг другу хвосты, а иногда доходят до каннибализма. Не надо быть университетским профессором, чтобы понять: единственный способ «вылечить» их – это дать им больше пространства и жизненных стимулов, на которые они смогут направить свое любопытство. Но, это, конечно же, неэкономично.

Животноводы решают эту проблему с помощью обрезания хвоста. Такие, невинно звучащие слова, как «выбраковка» вместо «убийство» и «кастрация», ничего не говорят нам о том, что происходит в реальности – орган отсекают полностью или только часть с помощью ножа и без анестезии. Некоторые фермеры делают это иным способом, иногда одновременно с обрезанием хвоста. Они вырывают поросятам зубы плоскогубцами … Наш гид даже не упомянул об этих увечьях, он с гордостью хвастался тем, что после забоя ни одна часть свиньи не пропадает зря, разве что ее предсмертный визг.

Все еще улыбаясь, он провел нас обратно в строение, где располагались сухие загоны для свиноматок и снова начал хвастаться современным техническим оснащением свинарников, которое позволяет сделать производство максимально эффективным. Через 5 дней после того, как поросят отнимут от матери, свиноматку опять оплодотворяют, и печальный круговорот продолжится.

Пока он говорил, мы прошли мимо странного устройства, похожего на низкий блок с ремнями. Я спросила, что это такое. «О, это то, что любители кроликов называют подставка для изнасилования», захихикал он.

Маленькое устройство предназначено для того, чтобы держать свиноматку обездвиженной, когда ее оплодотворяет один из племенных хряков. В природе свиньи разборчивы в выборе партнера, но здесь – нет выбора, нет и права на отказ. Есть только беспрерывный круговорот: беременность, опорос, отъем потомства и опять беременность. Когда такое существование, в конце концов, их истощает и у них снижается количество поросят в помете или на теле появляются опухоли и нарывы – этих машин по производству поросят постигает ироническая участь. Их кости используют в пищевой перерабатывающей промышленности для изготовления пирогов, сосисок и … детского питания.

До сего момента, я считала, что жестокость по отношению к животным – это такие явления, как охота на лис, убийство бельков или жестокое обращение с домашними питомцами. Самый большой скандал с отцом, ожесточенный, с гневом и криками, произошел у меня, когда деньги, которые были даны мне на стрижку в парикмахерской, я отправила для кампании против забоя бельков на плавучих льдах Канады. Я вернулась домой с не подстриженными волосами, но очень гордая собой. Я не могла понять, почему он так рассердился. И до сих пор не могу понять. Когда бельковый промысел был наконец-то запрещен, я без колебаний напомнила ему о его и моей роли в этом. Он до сих пор это вспоминает. Тем не менее, оба мы пришли в ужас, когда в 1996 году правительство Канады заявило, что оно возобновляет этот варварский промысел и санкционирует убийство 250 000 бельков.

Мое посещение той образцовой фермы положило начало переосмыслению многих моих представлений о мире. Я постоянно спрашивала себя, почему мне никогда не говорили о том, как обращаются с сельскохозяйственными животными. Меня воспитывали на романтической сказке о довольных жизнью коровках по имени Маргаритка и Лютик и улыбающихся свинках по имени Госпожа Свинья. И сегодня детям рассказывают то же самое.

Та ферма отнюдь не была каким-то отклонением от нормы, напротив, она была образцовой. Фермеры брали с нее пример. Методы, которые практиковались на этой ферме, представляли собой идеальное соответствие стандартам по обращению со свиньями и рекомендуемым технологиям производства, а также давали полную информацию о том, как увеличить объем продукции, ограничить затраты и сделать на животных как можно больше денег. Сегодня, в 90-е годы благодаря тому, что наша капиталистическая модель общества, основанная на потреблении, является примером для развивающихся стран, мы переживаем расцвет экспорта оборудования и технологий промышленного животноводства в другие страны.

Сегодня племенное поголовье свиноматок составляет 800 000 голов, половина из этих животных содержится в сухих загонах. Большинство остальных содержится в тесных, переполненных загонах, где они не испытывают страданий одиночества, но зато там чрезвычайно мало места.

В 1991 голу сэр Ричард Боди, член парламента от партии консерваторов, предложил парламентский законопроект, запрещающий сухие загоны и привязи. Если бы законопроект прошел, то эти явления стали бы позорными пятнами в нашей истории, такими же как, петушиные бои и травля медведей. Однако один из его коллег-парламентариев вызвался «выступить с речью» по поводу данного законопроекта – как Вы понимаете, в интересах животноводческой индустрии.

Выступление с речью – это циничное злоупотребление парламентскими процедурами, когда политик в одиночку, либо с несколькими своими коллегами по Палате может встать и говорить полнейшую ерунду в течение такого количества времени, на которое у него хватит сил. Если это длится достаточно долго, то законопроект не проходит, так как просто не остается времени на голосование. («Что ты сегодня делал, дорогой?» «Нес полнейшую чушь в течение 5 с половиной часов, так что в ближайшие 7 лет беременные свиноматки будут по-прежнему привязаны к полу. Передай мне бутерброды!»)

В 1998 году все-таки был принят компромиссный вариант законопроекта, запрещающий данную систему животноводства. Но это решение распространяет свое действие только на Великобританию. Мы продолжаем импортировать тонны свинины и бекона из таких стран, как Голландия и Дания, которые не собираются отказываться от загонов для свиней, а также из США, где свинофермы стали огромными индустриальными комплексами с миллионами свиней, заключенных в узких стальных тюрьмах.

Возвращаясь к тому отсеку для разведения свиней – финальный акт моей драмы наступил тогда, когда мы прошли ряды с загонами для свиноматок до конца. Несколько загонов, размером немногим больше других, были размещены в стороне от всех остальных загонов. В каждом из них сидел здоровенный хряк, тот самый игрок, которого не хватало в этой тщательно сконструированной промышленной цепи по производству свиней. Тот, который был ближе всех ко мне, стоял неподвижно, его огромная голова тяжело клонилась к голому полу. Когда я подошла к нему, он поднял голову и медленно заковылял ко мне на своих хромых ногах. Он с опаской, пристально посмотрел на меня, вглядываясь мне прямо в глаза.

Мне показалось, что в этом грустном, умном, пронизывающем насквозь взгляде я увидела вопрос, на который у меня не было ответа: «Почему Вы так поступаете со мной?» Я разрыдалась безо всякого смущения или стыда. Беззвучные рыдания сотрясали мое тело, и я все время повторяла: «Прости, прости».

Это была эмоциональная реакция, но с возрастом это чувство у меня не прошло. Я всегда могу его вызвать у себя, если захочу. Если мне нужно напоминание, тот грустный хряк, смотрящий с укоризной, всегда возникает передо мной, чтобы дать мне стимул и силы для активных действий.

Конечно, в то время я принадлежала к возрастной группе, которую характеризуют как «ранимая», «впечатлительная» и даже «слишком эмоциональная». Именно с представителями этой возрастной группы я сейчас провожу большую часть своего времени, беседуя с ними в разных школах страны. Их энтузиазм и ясный, непредвзятый взгляд на то из чего складывается жестокость, не только воодушевляют. Это – та сила, которая поддерживает меня на моем пути. Вы можете называть это эмоциями. Я называю это состраданием.

Молодые люди верят, что они смогут изменить мир, и кто мы такие, чтобы говорить им, что это не так? Я очень хорошо помню это чувство. После посещения свинофермы и после того, как у меня появилось больше информации на эту тему, я была искренне уверенна в том, что для того, чтобы люди перестали есть мясо, им надо всего лишь рассказать правду. Я была потрясена, когда это не подействовало на членов моей семьи. Они тогда не осознавали, что между нами началась изнурительная борьба, на которую уйдут годы. Нам предстояло пройти через стычки, горячие споры и применение методов партизанской войны. «О Боже, неужели ты это съешь?!», восклицала я, когда мама подносила ко рту вилку с мясом. А на все упаковки с мясными продуктами в нашем холодильнике я наклеивала надпись: «В Этом Пакете – Мертвое Животное».

Моя мама выслушивала мои аргументы и никогда не кричала на меня и не ссорилась со мной. Но не думаю, что она понимала всю серьезность моих чувств или искренне верила тому, что я ей говорила. Мне кажется, она, прежде всего, беспокоилась о моем здоровье и поначалу отвечала тем, что я называю подковерные способы. В блюдах из риса, среди перца и лука мне попадались маленькие кусочки чего-то подозрительного, обычно это была курятина. Я думаю, мне всегда удавалось обнаружить их.

Мои убеждения были действительно глубоки, и я твердо решила открыть глаза своим родителям на истинное положение дел. Через какое-то время моя мама приняла мои взгляды и стала полностью меня поддерживать. Мои сестра и брат – также вегетарианцы, а вот что касается отца, то он, как и многие мужчины, теоретически согласен с моими аргументами, но меняется очень медленно. Однако я считаю это частичной победой.

То, что меня больше всего расстраивало, когда я пыталась привить им свои убеждения – это часто моя неспособность развенчать их аргументы в пользу мясоедения. Инстинктивно я понимала, что выслушиваю потоки старых сказок, мифов и заблуждений. Но я не знала чем все это парировать. И я взялась исправлять положение.