Библиотека литературы Древней Руси. Том 5 (XIII век)

ОРИГИНАЛ

Соломонъ. Да не прельстять тебе мужи нечестивии, ни ходи в путь с ними, но уклони ногы своя от стезь ихъ, ногы бо ихъ на зло текуть, и скори суть на пролитье кръви.

Яко же от оскомины пакость зубомъ, и дымъ — очима, тако и безаконие требующимъ его.

Всякъ, держайся добрыя детели, не можеть быти безъ многыхъ врагъ.

Не место добродетелии, но добродетель место можеть украсити.

Нускыи. Престанье от зла — починокъ добродетели.

Плутархъ. Светлость добродетелии видима есть, яко и злато въ кровех; пища же сладъка является стражущим, а добродетель наказанымъ.

Лукавии мужи, аще и благою речью свещають, но нрава ради неверни суть.

Идола образъ украшаеть,[918] а мужа деанья.

Тако въсхощи жити, да ни боле тебе могущеи быша тебе обидели, но ни ты будеши страшенъ меньшимъ своимъ.

Мужу некоему насилье створившу Плутарху и бегаюшю и стыдящюся усретатися с нимъ, Плутархъ, единою усретъ, рече ему: «Не тебе подобаеть мене бегати, но мне тебе, зане праведенъ еси».

Аще нынешнее время добре исправимъ, то и будущаго времени добра чаи.

Сократъ рече. Достоино основанью храминному и корабльному тверду быти, тако же и починку деломъ истинну и праву быти.

Сократ. Се видевъ ученика своего, селу прилежаща, а учения небрегуща, и рече: «Блюдися, друже, еда село хотя сделати, а душу пусту оставиши и несделану».

И тъ же. Сеи видевъ друга своего, тъснущася к письцемъ, да быша написали на камени образъ его, и рече ему: «Ты ся тъснеши, да бы камень былъ подобенъ тебе, а о семъ въскую ся не печеши, а бы ты ся не уподобилъ камени?»

Медляя починаи дело, поченже, въборзе кончаи.

Диоген. Поноси ему некто, яко по нечистымъ местомъ ходить, и отвеща: «И солнце такоже нечистая места осияеть, но не оскверняеться».

Пиперид мудрый рече. Достойно благому являти при словесныхъ, яже мыслить, а при делехъ — яже творить.

Аристотель рече. Богъ можеть створити, елико хощеть, человекъ же тъ добръ, иже полезная промыслить.

Мужьскому добродеянию знаменье бываеть не починанье делъ, но скончание.

От апостола. Не дети бывайте умомъ, но злобою млади будите, а умомъ же свершени.

Лествица, утвержена и устроена твердо на здание, при трусе не распадеться, тако и сердце, утвержено мысльми, во время думы не устрашиться.

Сирах. Некто рече от златолюбець сице: «Уне ми имети каплю вазни, нежели ботарь ума». Ему же отвещавъ, любомудрець и рече: «А бы ми капля ума, негли глубина вазни».

Сократъ. Егда думаеши, помысли о преже бывшихъ и приложи она къ нонешьнимъ; темъ бо не явленымъ, явленая скоро разумеються.

Лепа бо речь велика знаменья доброумью являеть.

Диодоръ. Мудра дума паче многыхъ рукъ, и мудрый паче крепкаго.

Аристотель рече. Думы несть ничтоже ино, но оскуденье ума. Неведуще бо, что подобаеть створити, или — ни, того ради и думаемъ; воля бо когождо не въдасть смотрити, яже подобаеть.

Некто впраша Вианта, кто есть добрый думца, и рече: «Время».

Фаворинъ рече. Достойно намъ, конець вещи преже смотривше, и тако начатье ихъ творити.

Иовъ. Аще въследова сердце мое жене мужате, или при дверехъ ея седел, да тако бы и моя супруга угодна бы иному была.

Не льютъ мюра въ скверный съсудъ.

Плутархъ. Агисилаось, лакедемоньскый воевода, некоторей жене красней приступивши к нему, о тяжи въпрашающи, възврати лице въспять, рече: «Луче ми такымъ не покоритися, негли многомужный градъ взяти, уне бо ми есть своея съблюсти свободы, негли инехъ поработити».

Но и Александръ царь не стерпе прити на видение Дарьевы жены, прекрасне ей сущи; но приходя къ матери ее, старей ей сущи, не стерпяше младое и красное зрети. Мы же, на седло и на столце, женьскыя очи попущающе, изъ оконець выничюще, како не мнимъся съгрешающе?

Эпиктит. Иже хощеши кроме работы быти, самъ ся отпусти от работы, свободенъ бо будеши, аще ся отпустиши от похоти.

Менедем рече. Уноше некоему рекшю: «Велико дело есть, иже кто улучить вся, ихъ же жадаеть»,— онъ же рече: «Се есть боле, иже не жадаеть неполезнаго».

Ксанфъ. Ксанфъ мудрый, видевъ домогубца мужа при дверехъ красны жены, и рече: «Сия сладость малая купить великую напасть».

Сократъ. Сь, видевъ коринфейская врата твердо замчена, и рече: «Ци жены зде живуть?»

Александръ. Се, молимъ сы от дружины нощью напасти на супостаты, и рече: «Не царьскыя есть крепости победа».

Леонидий рече. Сь Леонидий лакедемоньскый, мало имея вои, иде на персы, и ему некто рече: «Како с малыми вои идеши на толику землю?» Он же отвеща: «С малыми иду, но съ хотящими и съ довлеющими битися».

Аристотель рече. Крепльший есть, иже желание побеждает, нигли ратники. Се бо есть лютъ и храборъ, аще кто собе одолееть.

Цесарь Филипъ. Некоего Антипатрова друга пристави с судьями судити; потомъ же, поразумевъ известо, яко вапомъ красить браду и главу, и сведе и от судийскаго стола рече: «Аще власомъ своимъ неверенъ еси, то како людемъ и суду веренъ можеши быти?»

Менадръ. Да грабить мя богатъ, негли убогъ, да обидить мя лучьший мене, негли хужьшии. Уне бо есть терпети вышьших себе насильство, негли пущьшихъ.

Ипиридъ рече. Двоея деля вины человеци от правды отступають — или страха ради, или срама ради.

Пифагоръ. Злей стражеть своими страстьми мучим и свестьми, иже кого обиделъ, неже бьем по телу ранами и боденъ.

Иже строить протива лицю друга своего тенето, то самъ своею ногою увязнеть въ немъ.

Не остави друга древняго; новый бо не будеть ему подобенъ.

Филонъ. Мужь правдивъ есть не иже не обидитъ, но иже обидети мога, то не въсхощеть.

Аще другу не можеши угодити, то како можеши чюжему веренъ быти?

Все новое лучьши — и съсуды, и порты, а дружьба ветхая.

Земнии плоди от лета до лета ражаються, а дружба по вся дни.

Аристотель. Стяжанье достойно есть приобрести другъ деля, неже другы стяжанья деля.

Се поношенъ бысть, яко съ лукавыми живеть[919], и отвеща: «Добрый врачь есть, иже иметься лековати больных и отчаяныхъ всеми врачи».

Критий. Иже всегда беседують съ другомъ сладъкая, то сладость напоследокъ на вражьство възвращаеться.

Антигонъ цесарь рече. Се же рабомъ моляшесь, да быша и съхранили от мнимых другъ. И некоему въпросившю его: «Въскую таку молбу твориши?» — отвеща: «Зане отъ враг сам ся съблюдаю, ведая ихъ».

Агисилаосъ рече. Некто перескокъ прииде къ нему из немець, а властелемъ велящимъ ему поручити вои свое, и рече: «Не подобает поручити чюжихъ побегшему от своихъ».

Питаконъ. Сь, обидимъ бысть не от кого, и власть имея мъстити себе, и отда, рече: «Прощенье есть лучьшее мъщения: ово бо кроткаго естьства речеться, ово же зверинаго».

Разбойникъ некый утапаше въ мори и нагъ выбреде къ брегу. Исократъ же, видевъ и зимою умирающа, и оде и, и обу и пищу давъ ему и отступи и. И поносимъ же бысть от некоего, зане незнаемаго разбойника снабде, и отвеща: «Не аки человека разбойника почьстихъ, но человечьское естество почьстихъ».

Змию кормити и блудному даяти подобно есть: от обою бо ничто же добромысльно ражаеться.

Дионисий цесарь, слушая гудьца, добре гудуща, обеща ему даръ дати капь злата. Утру же бывшю и приде гудець проситъ обещанаго, он же отвеща: «Ты вчера гуда възвеселилъ мя еси песньми, а яз такоже обещаньем възвеселихъ васъ, ныне же отиде от ушию моею веселие твое, а от тебе упованье мое».

Некоему другу, хотящю дщеръ въдати замужь, и просящу у Олександра именья по ней, сей повелелъ вдати по ней 50 талантъ злата. Иному же рекшю: «Довлееть 10 талантъ», Олександръ отвеща: «Тобе достойно толико просити, а мне достойно толико даяти, елико есмь реклъ».

Сь, исполнивъ костий блюдо, посла къ Диогену, куньскому философу. Онъ же приимъ и рече: «Куньское брашьно се, но не цесарьский даръ»[920].

Диогенъ рече. Сьй, въпрашаемъ бывъ от иного, которыя деля вины человеци просящимъ дають, а мудролюбцемъ не въдають, и отвеща: «Зане хромоты и слепоты чають над собою и иные проказы, мудрости же не чають».

Опикуръ. Не отметай малаго дарованья: будеши бо неверенъ къ большимъ.

Плутархъ. Притча глаголеть: детемъ ножа не давай; азъ же рьку: ни детемъ богатьства, ни мужемъ ненаказанымъ силы и власти подавати.

Дионъ Римьскый. Всячьская, сущимъ яже велишь подъ тобою — быти и творити, то преже самъ твори, потомъ же учи. Темъ бо луче ихъ накажеши, неже законъным мучением: ово бо подражание имееть, а сь — страхъ, да уне есть с подражаньемъ, неже съ боязнъю вънити въ лучьшее.

Димокритъ. Любимъ въсхощи быти при житьи, нежели страшенъ: егоже бо вси бояться, и тъ всехъ боиться.

Цесарь ума венець не приищеть, умъ бо цесарьствуеть.

Агафонъ. Князю достойно три вещи въспоминати: первое — яко на человекы владееть; второе — яко законъ ему порученъ от господа; третье — яко власть си временъна сущи истлеваеть.

Апаминда Фивейскый виде много вои без добра воеводы и рече: «Великъ зверь, но главы не имать».

Фивеемъ гордящимъ, зане обладаша Лакедемоньею, слышавъ же Коту, фракийский цесарь, и рече: «Азъ много ручаи видехъ, болша рекъ бывающихъ, но на мало время».

Уне есть злое слышати, нежели злаго молвити.

Къ сему пришедъшю клеветнику[921] и рекшю: «Онъсии пред мною сице лаяшеть тебе» — и отвеща: «Аще бы того не сладъко слушал, онъ бы мне не лаялъ».

Некому рекъшю к нему[922]: «Оньсии зле ти лаяшеть»— и отвеща: «Ръци ему: атъ мя и бьеть кроме суща!»

Диогенъ. Сей, лаемъ от некоего плешива, и рече: «Азъ лаяньемъ на въздаю тебе, но хвалю власы главы твоея, зане, испытавъши главу твою безумьную, и отбегоша!»

Аристипъ. Сей, от иного лаемъ, отступаше, затокъ уши. Оному же рищющу по немъ и кличющю: «Чему бежиши?» — он же рече: «Ей же, ты бо власть имаши зле молвити, азъ же власть имамъ ни стояти, ни слышати тебе».

Филимонъ. Иже лаяние претерьпить, креплии есть всехъ. Аще бо лаемъ не твориться ни слышая, то лающему есть горьчай смерти.

Димостенъ рече. И иному лающю ему, и рече: «Не борюся с тобою: имъ же бо одолею тебе, темъ яко одоленъ буду».

Дионъ Римьскый. Якоже очьная болезнь видение омрачает и възбраняеть лежащая предъ собою видети, такоже и неправедное слово, аще вънидет въ праведныхъ разумъ, то омраченьемъ гневнымъ не дасть видети истины.

Дионисий цесарь реч. Сьй, слышавъ, цесарь, яко два уноши много молвиста на нь и на цесарьство его въ пиру, и повеле възвати я къ собе на обедъ. Видъ же единого упивъшася и много суетная глаголаше, а другаго съ страхомъ пьюща и съ блюденьемъ, оного отпусти, зане пьяница естьствомъ былъ, а оного посече, яко злоумьника и волею блудяща.

Плутархъ. Ласканье подобно есть щиту нетверду, вапомъ украшену: на нь же зрети сладъко, а потребы в немъ несть ни единоя.

Фитионъ рече. Морьстеи свиньи пловуть съ пловущими до самого брега морьскаго, на брегъ же не выходять. Такоже и ласкавци до тихости пребывають съ своими другы; а имъ же преклоняться друзи его на убожьство и на жесточеишее житье, то отходять.

Богатый възглаголеть — и вси умолкоша, и слово его възвысиша до облакъ.

Нускый рече. Луче есть мало имети съ добрымъ, нежели много съ злымъ.

Диогений. Сь, въпросимъ от инехъ, въскую злато бледо есть, и отвеща: «Зане мнози на нь помышляють».

Тимодинъ. Сь, въпросимъ, что есть вышьши, богатьство ли или мудрость, и отвеща: «Не вемъ, но обаче вижю мудрыя, къ вратомъ богатаго ходяща».

Луче хлебъ съ солью въ молчаньи и бес печали, нежели предложение брашномъ многоценънымъ съ мятежемъ и съ ужасомъ.

Климий. Всякое чресъ меру пакостно.

Филонъ. Книголюбець, мало пищи и питья приемьля[923], стоить межи смертью и бесмертием: смертна бо тела деля приемлеть нужное, и душа его, бесмертия желающи, многоценныя пища не ищеть.

Епикуръ рече. Аще бы богъ, послушая молитвы всехъ человекъ, и сътворилъ бы въследъ моленья ихъ, то весь род человеческый погыблъ бы, зане много зла другъ на друга молит.

Богослов[924]. Негласно дело лучи есть, нежели слово несвершено.

Уне есть на себе узду носити и от инехъ хытрыхъ коньникъ исправливатися, нежели намъ инехъ убо обуздати и коньникомъ быти.

Деи словесная, а не глаголи деяния.

Плутархъ. Сь глаголаше, яко Клеанфии и Ксенократий, тупа суща паче инехъ ученикъ, поношена быста. Она же отвещаста: «Ве подобна съсудомъ тонкожерлымъ, яже, едва приемля леемая, твердо и добре хранять и».

Филиппъ цесарь. Гудьцю ладящю гусли своя, и Филипъ, седя, и рече: «Криво ладиши, инако было». И гудець отвеща: «Да не тако попустить богъ гневъ свой на тя, цесарю, яко тобе лучьши мене умети гусльная!»

Якоже и коневи рзание, и псу брехание, и волови рютье, и лютому звери риканье дано есть, да то ихъ знаменье есть, такоже и человеку слово, да то его знаменье, то же его градъ, то же его сила, то же оружье, то же и стена, сь животенъ боголюбенъ кроме всех животъ симъ почтенъ есть.

Мосхионъ. Егда беседуеши съ инеми, преже смотри, аще луче тебе есть сповестьникъ тъ или хужьши, или равенъ тебе. Аще разумееши и лучыиа себе — то покорися ему, аще же хужьши — то покори и, аще ли ровенъ тобе — то одиноумися с нимъ.

Солонъ. Сь глаголаше, яко слово — образъ есть делу[925].

Иродот. Равное добро есть, о цесарю, аще кто самъ о себе добро мыслить и иного, глаголющаго добро, хочеть послушати.

Еврипидий. Вси есмы хитри наказати, а сами не вемъ, что сътворимъ.

Осопъ. Сь рече: «Кождо насъ два меха носить: единъ пред собою, а другый — за собою. В предний же кладемъ чюжие грехы, а въ задний — свои».

Златоустъ. Рьци ми, кто васъ, домовь шедъ, книгы взялъ крестьяньскыя въ руку и чтение челъ, и испыталъ писание? Никто же можеть того изрещи. Но тавлеи и шахы въ многых васъ обретаеми суть, а книгъ ни въ кого же, разве и въ малыхъ, но и ти таци же, якоже и не имеюще: съгнувъше бо я, и кладуть въ лари — а въсе имъ тъщание на харатийную тонкоту и на грамотную красоту, а о чтеньи не пекуться. Не душевныя пользы ради стяжають книгы, но хотяще явити богатьство свое и гордость. Тако преумножися въ них тъщеславие, а никто же слыша рькуща: «Вемъ книжную силу!»

Невозможно есть велика учения начати мало учивъся.

Климий. Мудрость въследуеть деянию, якоже и телу стень.

Делатели, видящи класы, клонящася к земъли, радуються, ведуще, яко исполнени суть жита; аще же прости стоять, печаль возложать делателемъ, ведущимъ, яко тъщи суть. Такоже и уноше, тягости тъщее и мудростьное не имуще, с шатанием живуть, и образъ хожения, и лица ихъ буява, и обиды испольнена, имъ же не щадять всего. Наченше же съзирати и плодъ събирати от слова, тогда гордыньну укору отметають. Якоже съсудъ тощь, въздуха исполнен есть, нальянъ же водою или виномъ, или инымъ чимъ исполненъ, воздухъ отходит, такоже и человеци, исполнивъшеся истинънаго блага, отступаеть тщеславие.

Еронъ. Сь цесарь сикелиискыи въпроси Ксенофонта о творци Омире, и, оному же хулившю его, пакы въпроси его: «Колико рабъ имееши?» А тому рекшу: «Два, и тою едва могу укормити»— и отвеща ему Иеронъ: «Не стыдиши ли ся, охуляи Омира, иже по своеи смерти кормить боле ста тысячь своим творениемъ?!»

Лаосъ рече. Сь, въпросимъ, что есть мудрость, и рече: «Искушение».

Чьто есть человеку умну тяжеле всего работати? Ответъ: А тяжеле всего человеку умну работати глупа и упряма учити человека.

Сирахъ рече. Въспомяни гладъ въ время сытости, убожьство и скудьство во время богатьства: от утра и до вечера пременяеться время.

Вазнь, якоже стрелець, овогда улучаеть, стреляющи въ насъ яко въ начичь, овогда же на прилежащая ближняя.

Димонаксъ. Кажеть победа храбраго, а напасть умнаго.

Димитрий. Иже не можеть крепъко держати печали, то радости не терпить.

Добровазнье мню, якоже и овощь: времени же минувшю исъхнеть.

Сирахъ. Ярость и гневъ умаляеть дни.

Плутархъ. Ярость подобна есть суце: якоже она слепа ражаеть щенята, такоже и от ярости слепы вины исходять.

Лютъ конь уздою въздержиться, а скоръ гневъ умомъ обуздаеться.

Кротъко слово сазрушаетъ гневъ.

Сотионъ. Сей рече: «Беста два мужа мудра, а гневлива — Араклитъ и Димокрит. Единъ же, разгневався, прослезися, а другый — смеяшеться, и темъ нравомъ отбегоста ярости».

Богословъ. Глаголи, когда чюеши слово луче молъчания, молчанье же люби, еже чюеши луче глаголанья.

Пупо риторъ. Не хотя слышати многы речи, повеле рабомъ своимъ протива прашанья отвещевати бес приложения. Потомъ же, почтити хотя Клавдия князя обедомъ, и посла зватъ его и устроивъ светелъ пиръ. Наставъшю же часу обедьнему, и инии звании все приехаша, а Клавдия вси чаяху, и многажды посылаше обычнаго зватая съ загляданиемъ, аще идеть. Вечеру же бывъшу, отчаянъ бывъ Клавдии и рече рабу, звавшему и́: «Звалъ ли еси?» — онъ же рече: «Ей!» И рече: «Како не приде?» — и онъ рече: «Яко не бе часъ». И онъ рече: «Въскую ми еси исперва не поведалъ?» И онъ рече: «О томъ бо еси мене не прашалъ».

Зинонъ философъ. Мучимъ цесаремъ Дмитром, да бы проявилъ которую тайну своего отечьства, и нудимъ сый, укуси языка своего и рождьвавъ, выплюну на нь.

<Аристотель>. Сь, въпросимъ, что люто во всемъ житии, и отвеща: «Молчати, яже льзе глаголати».

<Сократ>. Сь, въпросимъ, кто тайну может хранити, и отвеща: «Иже угль горячь можеть возложити на языкъ».

Некому поносящю ему, яко воняеть ему душа, и отвеща: «Многы бо тайны изъгнили суть въ моемъ горле».

Алькивиадъ. Сей име пса красна; и седмь тысящь злата въдасть на немъ — и отреза ему хвостъ. Некому въпрошьшю его, что ради тако сътвори, и рече: «Да быша о томъ молвили люди, а не о мне».

Мосхионъ. Некому рекъшю к нему: «Чему села не брежеши, а собою печешися?» — и рече: «Того деля пекуся, его же деля и село стяжахъ».

Герионъ. Сь, узревъ мужа, на небо зряща и звезды пытающа,— и въ пропасть въпадъшася, и рече: «По достоянью еси приялъ, иже, земнаго не сведая, и небесныхъ пытаеши!»

Иже, чюже грабяи, съзидаеть имъ домъ свои, то яко каменье собра въ реку зимьнюю.

Диогенъ. Се засталъ татя, крадуща каменье его, и, оному запирающуся и глаголющю, яко: «Не ведая, твоя суща, украдохъ»— и рече: «Аще не ведалъ еси, яко — не твоя суть?»

Аще яже имеемъ, не требуемъ, а яже не требуемъ, ищемъ, то от обоего лишени будемъ: овыхъ приклученья деля, а овыхъ — себе деля.

Иже хотять промыслити своими отци, да позрять на стеркы. Они же, узревше своего отца и старостью безъ крылъ суща, окрестъ его стояще, набьдять своими крылы и корьмлю без зависти подають, и, егда летети хочеть, помагають ему, по малу облегчающе своими крилы.

Прокопий <софист>. Якоже удеса телесная наших детии от рожьства повиваються, да быша крепка и права, и была дебела, такоже исперва подобаеть нам нравъ детиный исправливати.

Такъ буди родителем своимъ[926], акъ бы молилъ быти детемъ своим.

Никоклисъ. Жене его поносящи ему[927], зане сына своего, блудна суща, не прииметь, онъ же рече, плюнувъ: «И си слины от мене суть, но не на потребу ми есть!»

Лиственая трясанья устрашають заяци, а мужии некрепъкыхъ — стень невещьный.

Виасъ. Сь, въпросимъ, что въ семъ житии без страха есть, и отвеща: «Свесть права».

Соломон. Мужь, ворочаяся языкомъ, падеть въ зло.

Имъ же простъ на изменение бываеть умъ, техъ и житье бесщинъно есть.

Человеци подобни суть облакомъ, иногда въ ино место воздухомъ носими.

Техъ мнимъ безумъныхъ, иже скоро преклоняться на обе стране, якоже вихръ вертимъ, и гворове воднии, и морьскыя волны нестаемы.

Садъ, часто пресажаем, плода не носить.

Епихаръ. Мудру мужу недостойно каятися, но промыслити.

Плутархъ. Ни огня возможно покрыти ризою, ни скверна дела с леты.

Душа, насытившися, и медвена гнушаеться ста.

Стужающю чреву, съмеряеться сердце, веселящю же ся ему — гордить умъ.

Сь, званъ на пиръ[928], не обещася, преже даже не въпроси, котории звани суть, и рече, яко въ одиномъ корабли плути можеть терпети, или въ одиномъ дому жити, а въ пиру съ злыми съсмеситися — без ума есть.

Катонъ. Сь рече: «Люто есть чревомъ повести деяти, ушью не имеющу».

Волкъ, видевъ пастуха, едуща чюжи овци отай въ куче, и рече: «О, колико бысте голкы съставили, оже быхъ то я створилъ!»

Соломонъ. Яко моль ризе и червь древу, тако и печаль мужеви пакостить сердцю.

Святаго Василья. Якоже черви въ изгниле древе ражаються, такоже и печаль въ мякъкыя человекы входить.

Сократъ. Сеи, въпросимъ, что опечалить благыхъ, и рече: «Слава лукавыхъ».

Безумнии временем забудуть печали, а умнии — словомъ.

Плутархъ. Въ дни спящу Филипу цесарю, и властелемъ его приездившимъ къ нему и пред враты стоявше, и жалующим продолженья лежанья деля, Пармении же, выникъ, и рече имъ: «Не чюдитеся, еже ныне Филипъ спитъ: когда бо вы спасте, тогда онъ бьдяше!»

Куръ цесарь, слышавъ, яко уноши, пьюще, много хулы изрекоша на нь, и, утру бывъшю, все повели привести предъ ся и въпроси перваго, аще тако изъглаголаша о немъ. Онъ же отвеща: «Тако рекохомъ, цесарю, и боле сихъ быхомъ изорькли, аще быхомъ боле имели вина!»

Диогенъ. Сему въдаша много вина въ пиру, и, въземъ, пролья. Инемъ же поносящимъ ему, зане губить вино, и се отвеща: «Аще бы вино не погыбло мною, то азъ быхъ погыблъ виномъ».

Нахаръсосъ. Сеи рече: «Егда сядеши в пиру, первую чашю испьеши здоровью, а въторую сладости, а третиюю безумью, а последнюю — бесовьствию!»

Софоклисъ. Сь, въпросимъ, рече: «Лоза три розгы ражаеть: первый съ сластью, вторый пьяньства, третьюю безумью».

Сему древле послану от Афиней[929] къ Филипу цесарю и съ дерзновениемъ беседующю, и Филипъ рече: «Не убоиши ли ся, зане повелю усекнути главу твою?» И онъ рече: «Ни, аще бо ты усекнеши ю, то мое отечьство бесмертиемъ почьстить ю».

Врагъ, истину исповедавъ, луче лицемерна друга.

Димостенъ. Сь, въпросимъ, како риторикию училъ, и рече: «Склочилъ масла боле вина».

Не хвались, егда ся явиши лучши злыхъ, но печалуйся, егда добрых не пристигнеши.

Буесть отнимаеть бытье мудрьное.

Тать ненавидить солньца, а гордый — кроткаго.

Сей, узревъ отрока[930], о многоценне хламиде гордяща, и рече ему: «Престани гордя о овчии волне!»

Соломон. Иже ся утвержает лъжею, тотъ пасеть ветры и птице крилатыя.

Богословъ. Истина одина есть, а лъжи многомыслены.

Осопъ. Сь, въпросимъ, что польза от лъжи лъжющимъ, и рече: «Аще и право молвять, не имуть имъ веры».

Феофилактъ. Истинъная хула лучеи есть лицемерныя славы.

Исократъ. Верных мни не техъ, иже по твоему слову молвять, но иже противяться глаголемымъ тобою по криву.

Сирах. Не похвали мужа красоты его ради, красота человеческая познаеться възрастомъ сединъ.

Плутархъ. Приникни къ зерцалу и смотри лица своего: да аще и красенъ ся явиши, твори протива своей красоте и не посрами ее злыми делы; аще же злообразенъ еси, то личьное оскудение украси добродеяньемъ.

Красны жены лобзания блюдися, яко змиина еда злаго.

Бещестье стерпети — велико и крепко, а еже славе причяститися — великы душе требуеть и зело умны, дабы не отпалъ славы приимый. Но оже хощеши славу обрести,— отжени славу; аще ли гониши славу — отпадеши славы, та бо слава — стень славе.

Никто же, на стене вапомъ написана хлеба зря, аще и велми гладенъ есть, и иде укуситъ его.

Александръ. Сь пленилъ индеянина, славна стрелыда и нарочита. И онемъ рекшимъ: «Сь можеть сквозе перьстень прострелити» — повеле ему явити хытрость его пред собою. И не хотящу ему повеле посещи. Ведущимъ же его на посечение, глагола къ водящимъ, яко: «Много время минуло, яко въ руку лука не прияхъ и убояхся, еда, погрешивъ, погублю си славу». Слышавъ же, Александръ дивися и отпусти и съ дары, зане умрети изволи, нежели славу свою погубити.

Евагрий. Молви, яже достойно, и егда достойно, и о нихъ же достойно — и не услышиши, яже не достойно.

Мигдольный цветъ мразомъ гыбнеть, зане ранеи всехъ цвететь, человеци же многымъ скоромолвлениемъ истляють. Подобаеть беспрестани умом възбраняти языку и въздержати струя его, да не будемъ безумнеише гусии. Ти бо, егда прилетять от Киликия и къ Таурмении, ведуще, яко исъполнена места та суть орлии, емлють въ уста каменье, яко замокъ гласу, и нощь прелетять.

Сь, въпросимъ, како две уши имеемъ[931], а единъ языкъ, и рече: «Зане достойно сугубо слышати, а одиною молвити».

Нилъ. Блаженъ мужь, иже имееть житье высоко, умъ же смеренъ.

Никоклий. Сь, слышавъ злаго лечьца, яко глаголаше, велику силу имееть, и рече: «Како бо не хощеши тако рещи, иже толико людий убивъ, и яко неповиненъ ходиши!»

Платонъ рече. Дети и стареи равно непамятиви суть: ови растуще, ови изнемагающе. Что есть память? Держание видимых и слышаныхъ, погонение же ихъ испоминание наречеться. Темъ бо тупии памятиви суть, а хитрии въспоминаньливи.

Якоже мухы сдравая удеса прелетають, а къ гнойнымъ местомъ прилипають, тако же и завистивии.

Что стонеши, завистьливыи, о своей ли напасти, цили о чюжем блазе?

Анахарсъ рече. Сь скутьскый философъ, въпросимъ бысть, коеи вины деля человеци печальни суть воину, и рече: «Яко не токмо о своихъ напастехъ пекуться, но и о чюжемъ добровазньстве».

Зависть — есть струпъ правьде.

Агафонъ. Аще бы не была въ человецехъ зависть, то вси быхомъ равни были.

Уне ти есть волею печальну быти, нежели неволею радоватися.

От Евангелия. Что зриши сучьца въ оце брата своего, а въ своемъ бервьна не видиши!

Платонъ. Начало разуму — разуменье невежьства своего; мы же, не ведуще ничтоже, мнимся всеведуще.

Ираклий. Сь, уноша сый, приведенъ бысть пред учителя, вънегда философью учаше, и, въпросимъ сы от него: «Что, уноше, училъ ся еси?», и онъ отвеща: «Се училъ ся есмь, яко не вемъ ничтоже». Слышавъ же, учитель чюдися, и вси, окрестъ стоящеи учителя, кликоша: «Воистину сь уноша хитрее всехъ насъ есть!»

Дионъ. Достойно лежащий законъ твердо хранити и ни единого ихъ не изменяти, уне бо древний держати законъ, нежели новый, аще и лучии мнитъся.

Залевк. Законъ подобенъ есть паучине, якоже паучина, яже въ ню вълетить муха или комаръ, то увязнеть въ ней, аще ли бчела или шершень, то, исторгавше, вылетають. Тако же и законъ: аще въпадеть убогъ и простый мужь, то увязнеть въ немъ, аще ли богатъ или силный, то, речью исторгавше, отидуть.

Песокъ и соль, и железа крици удобь подъяти, нежели человека безумна.

Зинон. Некто безумный уноша в Акадимии пряшеться о душе, Зинонъ же рече: «Что ся приши? Не омочивъ языка въ уме, много съгрешишь въ слове».

Диогенъ рече. Сь, приступивъ къ некоему уноше, испортивъшю отчю власть, и просяше у него десяти литръ злата. Уноше же рекшу: «Въскую въ инехъ по цяте просиши, а у мене десяти литръ?»— и отвеща: «У инехъ бо чаю взяти что, а у тебе ничьтоже».

Зинонъ. Сь пряся с раздавающимъ имение безума блудънымъ и, оному отвещавшу.яко от множьства мало исклачиваемъ, онъ же рече: «Или повари безумны суть, иже, пересоливъше брашно, и рекуть: “Много бо соли у нас есть?”»

Димостенъ. Не та пшеница добра мниться, иже на добре поли пожата, но яже полоньна и на пищу угодна есть; такоже и мужа расудимъ не от славнаго рода, но от нрава.

Соломон. Буявый въ смехъ възносить глас свой, мужь же мудръ едва с кротостью улыснеться.

Епиктит. Смехъ отгони и смеху начальникъ не буди: место бо то полъзъко къ хуле.

Сонъная видения дньныхъ помыслъ суть възглашения, иже во сне видимь любимая, темъ и утешаеться.

Паче меры спати подобаеть мертвымъ, нежели живымъ.

Есхиний. Сь осуженъ бысть от афиней, а Димостенъ, иже бе наставникъ граду, посла к нему 10 тысящь злата, утешая и, дабы мужьскы терпелъ осужение и нужю бес бечали. Онъ же рече: «А како могу не печаловатися, выгонимъ сы от такового отечьства, въ немъ же обидимии пользують обидящимъ?»

Егда вся житья твоего исправливаються по твоей воли, тогда и чай изменения; и пакы, егда неначаемыя напасти обыдуть тя, тогда чай добра и лучьша.

Димокритъ. Подобиться житье се подърумию, въ немъ же многажды добрии падають, а хужьшии — на лучьшая места выступають.

Сократъ. Сей, въпросимъ бысть, который град добре стоитъ, и отвеща: «Въ немъ же съ закономъ живуть, а обидящихъ казнятъ».

Солон. Тот град твердъ, в немъ же добрии в чьсти суть, немощенъ въ немъ же элии чьстни.

Диогенъ. Сеи въ день древле свещю въжег, хожаше по граду, и некоему и просивъшу: «Въскую се твориши, о философе?»— он же рече: «Человекъ ищу!»

Критиас. Люто есть, еда человекъ не уменъ сы, мниться уменъ быти.

Диогенъ. Друзии человеци инехъ учат, а сами своего ученья не слушающе; то ти подобьни суть гуслемъ, иже человекомъ добръ глас испущают, а сами не слышатъ.

Отъ сего житья добро изити, яко ис пиру: ни жажуща, ни упивъшася добре.

Сократ. Уне славну мужьскы умрети, нежели жити съ срамомъ.

Виасъ. Узревъ на пути лежащь мечь и рече: «Кто тя погуби или кого еси погубилъ?»

Фавиинъ сынъ рече къ отцю: «Исполчимся прямо ратнымъ, и сто от насъ не погыбьнеть». Онъ же рече: «А кто весть, аще ты будеши от ста единъ?»

Брань славна лучьши есть мира скудъна.

Плутархъ. Ни корабль единомъ якоремъ спасеться, ни се житье единою надеждою.

Уне жити въ пустыни съ львомъ и съ змиею, неже жити с женою лукавою и язычною.

<Солон>. Сь, въпросимъ от иного, аще велить ему оженитися, онъ же рече; «Ни! Аще бо злообразну поимеши — мука ти будеть, аще ли красну — инии на ню хотять зрети!»

Диоген. Сь, видевъ жены прящася, и рече: «Зрите: како аспида отъ ехыдны зелья просить!»

Въ триехъ нужахъ был есмь: въ грамотикыи, въ убожии, у люты жены; да двою нужю убежахъ, а злы жены не могу утечи!

Феофрасъ. Срамляй самъ ся, да от иного не посрамленъ будеши.

Не хули мужа въ старости его, ти бо от насъ стареються.

Троего възненавиди, душе моя, и зело ми мерзитъ животъ ихъ: стара блядива, богата лжива, убога хупава.

Сь, видевъ стару жену, красящюся вапомъ, и рече: «Аще къ живымъ красишися — то облазнилася еси, аще ли къ мертвымъ — то не обленися!»

Димокритъ. Старъ мужь унотою былъ есть, унота же не весть, аще дойдеть старости.

ПЕРЕВОД

КОММЕНТАРИЙ

Византийский сборник изречений, наставлений, коротких рассказов, анекдотов, поговорок, цитат, расположенных по типу и характеру пороков или добродетелей, был составлен в XI в. и получил поэтическое название «Мелисса» («Пчела»). С тем же названием, но не полностью он был переведен на Руси в конце XII в. и до самого XVIII в. пользовался большой популярностью, часто переписывался, дополнялся или, наоборот, сокращался, его тексты использовались или каким-то образом обыгрывались в оригинальных произведениях древнерусской литературы, переосмыслялись в соответствии с условиями русской жизни, породив множество поговорок, широко известных русским читателям. В 71 главе русского текста содержится более 2500 высказываний на морально-этические, нравственно-политические, научные и педагогические темы; сборник по своему материалу делится на две части: большую представляют известные христианскому книжнику цитаты из Евангелия, Апостола, Псалтыри и других книг Священного писания, другую же составляют афоризмы и сентенции из античных и более поздних греческих и римских языческих поэтов, философов, ораторов, историков, политических деятелей — «внешних мудрецов», которые в данном издании и представлены наиболее интересными фрагментами. При этом авторство многих цитат или изречений явно вымышлено, иногда эти изречения заимствованы из биографической или исторической литературы, часто приписываются различным авторам в греческом оригинале и в древнерусском переводе.

Текст приводится по новгородской рукописи XIV в. РНБ, F.п.I.44, в издании: Семенов В. Древнерусская «Пчела» по пергаменному списку. СПб., 1893, с. 1—444.