Библия языка телодвижений

ДЕТСКИЕ СИГНАЛЫ

Как родители подают потомству сигналы заботы и защиты, так и дети подают сигналы, стимулирующие родителей дарить им ласку и любовь.

Уже сам вид младенца является мощным стимулом, порождающим бурный поток родительских эмоций. В особенности важна тут конфигурация лица. Если сравнить пропорции лица взрослого с пропорциями более плоского лица младенца, окажется, что последнее шире от уха до уха; глаза у младенца больше и расположены почти на одном уровне с носом; ноздри — более широкие; лоб — больше по размеру и более выпуклый; нос — меньше и выступает не так сильно. Кожа у младенца более гладкая и эластичная, щёки — круглее и мясистее, шея — более короткая. Его голова больше по отношению к телу, которое обычно более округло. Ручки и ножки у младенца — более короткие, все его телодвижения обычно неуклюжи.

Эти Детские Сигналы вкупе с крошечностью младенца вызывают шквал эмоций и у матери, и у отца, заставляя их улыбаться ребёнку, ласкать и обнимать его и всячески заботиться об объекте, подающем эти сигналы. В самом деле, родители реагируют на младенца столь бурно, что те же эмоции вызывают у них и другие объекты, схожие с ребёнком. Их умиляют домашние животные, куклы, игрушки, а также персонажи комиксов с большими глазами, плоскими лицами и округлыми телами. Создатели комиксов и игрушек эксплуатируют подобные реакции, подчёркивая упомянутые характеристики и предлагая покупателям всё более инфантильные образы. Кроме того, взрослые с широкими и плоскими лицами и большими глазами часто вызывают ту же подсознательную реакцию. Вот почему девушки-«кошечки» нравятся мужчинам больше, чем взрослые женщины. Отчасти по той же причине женщина, которая желает привлечь мужчину, делает свою кожу более гладкой при помощи косметики и надувает щёчки и губки.

Форма тела является важнейшим визуальным сигналом, но одной анатомией дело не обходится. Для того, чтобы родители любили своё чадо и уделяли ему как можно больше времени, младенец подаёт и другие Детские Сигналы. Главных сигналов три: это плач, улыбка и смех, именно в таком порядке. Ребёнок начинает плакать, едва родившись, улыбается в возрасте пяти недель и смеётся, когда ему пошёл четвёртый или пятый месяц. Другие животные тоже плачут, когда им больно или страшно, а вот улыбка и смех — это сигналы, характерные только для нашего вида. Есть и ещё одно отличие: как только ребёнок ощущает родительское внимание, плач прекращается, и ребёнок, наоборот, начинает улыбаться и смеяться. Плач привлекает родителя к ребёнку, улыбка и смех его удерживают.

Когда человек плачет, его мышцы заметно напрягаются, кожа краснеет, глаза увлажняются, рот открывается, уголки губ оттягиваются назад, дыхание становится глубже, выдохи — резче. У младенца вдобавок начинают трястись ручки и ножки; дети постарше в такие моменты бегут к родителю и льнут к его телу. К визуальным элементам добавляются характерный пронзительный визг, поразительно похожий на те звуки, которые мы издаем, когда нас разбирает смех, недаром человек, против собственного желания корчащийся от смеха, может сказать потом, что он «смеялся до слез». Такое сходство — не случайность. Несмотря на то, что плачу и смеху сопутствуют совершенно разные субъективные переживания, по своей природе они, насколько можно судить, очень похожи. Вероятно, некогда смех был вторичным сигналом, развившимся из плача. Младенец начинает смеяться примерно в том же возрасте, когда он начинает узнавать свою мать. Говорят, что умный ребёнок хорошо знает своего отца, а веселый ребёнок хорошо знает свою мать. Здесь и кроется ответ на вопрос о зарождении смеха. В первые месяцы младенцы могут агукать или плакать, но они не смеются. Они агукают, когда довольны, и плачут, когда чем-то недовольны. Но как только младенец распознает мать как личную защитницу, он сталкивается с противоречием особого рода. Если мать делает что-то пугающее, например, щекочет его или игриво подбрасывает в воздух, младенец получает двойной сигнал Он словно говорит себе: «Я испуган, но пугают меня действия человека, который меня защищает, так что беспокоиться не о чем». Это противоречивое ощущение опасности, которая не является опасностью, порождает ответ, который частично является встревоженным плачем, а частично — удовлетворенным агуканьем. В результате рождается то, что мы называем смехом. Выражение лица у младенца при этом такое же, как при плаче (может быть, чуть менее напряженное), издаваемые ребёнком звуки так же ритмичны, но не столь пронзительны.

На этой стадии младенец может сигнализировать своим смехом: «Я очень рад, что то, что кажется опасным, на самом деле не опасно». Теперь мать может играть с ребёнком в новые игры. Она может мягко пугать его, притворяясь, что вот-вот уронит, закрывать и потом открывать своё лицо, корчить ребенку рожицы. Вскоре младенец начинает активно реагировать на эти игры, в нём просыпается игривость, он смеётся, когда мать якобы роняет и в последний момент подхватывает его или ищет и «внезапно» находит. Если, как это часто бывает, родитель заходит слишком далеко и пугает ребёнка чересчур сильно, равновесие между чувством безопасности и страхом смещается в сторону плача, и младенец начинает реветь. Зыбкая граница между смехом и слезами становится более чёткой, когда мы взрослеем, и с возрастом мы теряем способность моментально переходить из одного состояния в другое, что не значит, что эти состояния уже не связаны между собой. Связь между ними лежит в основе большей части типов юмора. Когда мы смеёмся над чем-то, что мы увидели или услышали, как правило, базовый элемент шутки — это странное или шокирующее происшествие, нечто аномальное и оттого слегка пугающее. Но мы не воспринимаем это происшествие всерьёз и смеёмся, как смеётся ребёнок, когда он убегает от матери. Другими словами, смех приятен нам потому, что мы ощущаем, что счастливо избежали некой опасности.

Велико искушение считать улыбку ослабленной формой смеха, однако это ошибка, которой следует избегать. Улыбаться мы начинаем раньше, чем смеяться. Улыбка является отдельным и самоценным Детским Сигналом. Детёныш обезьяны имеет преимущество перед детёнышем человека — он может ощутить, насколько он близок со своей родительницей, вцепившись в её шерсть. Человеческий ребёнок слишком слаб для того, чтобы часами висеть на матери, и в любом случае у неё нет шерсти, в которую можно вцепиться. Младенец должен полагаться на сигналы, которые будут подолгу удерживать мать около него. Её внимание может привлечь оглушительный плач, но нужно что-то ещё, чтобы, раз уж она подошла к младенцу, не дать ей уйти. Это «что-то ещё» — дружеская улыбка.

Изначально улыбка была знаком умиротворения. У злящегося человека губы выпячиваются вперед, у испуганного уголки губ оттягиваются назад. Когда человек улыбается, уголки его губ оттянуты назад, и в глубокой древности улыбка выражала испуг. Но испуг равен неагрессивности, а неагрессивность равна дружественности. Так «нервная улыбка» превратилась в «дружескую улыбку». В процессе превращения она несколько видоизменилась: уголки губ стали оттягиваться не просто назад, но назад и вверх. Изогнутые таким образом губы стали уникальным, свойственным только нашему виду сигналом дружественности: улыбкой младенец удерживает возле себя мать, улыбкой взрослый человек демонстрирует окружающим дружелюбие. Мы улыбаемся, желая посочувствовать, поздороваться, извиниться, похвалить кого-либо. Улыбка — самый важный для укрепления связей между людьми сигнал из всех мимических сигналов, какими только располагает человечество.

Поскольку улыбка и смех произошли из комбинации испуга и желания выглядеть привлекательно, они зачастую взаимозаменяемы. Однако бывают обстоятельства, в которых улыбка и смех выполняют разные функции, ввиду чего различие между ними становится очевидным. Например, когда мы приветствуем кого-либо, нас может переполнять радость, но смеяться мы все равно не будем, вместо этого наша обычная улыбка становится «улыбкой до ушей». Обмениваясь с собеседником шутками, мы, напротив, можем быстро перейти от улыбки к громкому смеху.

Становясь старше, ребёнок добавляет в свой репертуар сигналов и враждебные. Начинается всё с реакции отторжения — младенец отворачивается, его ручки и ножки дергаются, он отталкивает или отбрасывает предметы, плачет яростно и с надрывом. В скором времени у младенца уже случаются вспышки раздражения, он дерётся, кусается, царапается и плюётся. В конце концов, ребёнок начинает подавать сигналы прямой угрозы. Он свирепо глядит на родителя, не произнося ни звука, надув губы, нахмурив брови и буравя взглядом «врага». Сжав кулачки, маленький ребёнок намерен не сдаваться без боя и отстаивать свои права. Отношения между ребёнком и родителем меняются, последний уже не может предложить первому абсолютную заботу и защиту. Возникает аспект дисциплины, самоуверенные Детские Сигналы встречают сопротивление, родитель пытается контролировать ребёнка и ограничивать его.

Вскоре ситуация вновь меняется — ребёнок осваивает присущее лишь человеку средство коммуникации, речь. Средний ребёнок в возрасте двух лет знает уже 300 различных слов. К трём годам эта цифра утраивается, к четырём ребёнок знает около 1600 слов. Пятилетний ребёнок оперирует уже двумя тысячами слов и учит новые с поразительной скоростью, соответственно, подаваемые им сигналы становятся всё более разнообразными, а отношения с родителями и окружающими людьми — всё более сложными. Однако, несмотря на овладение этим не имеющим равных средством коммуникации, ребёнок продолжает подавать и прежние визуальные сигналы, более того, они играют в его жизни огромную роль. Ребёнок, научившийся говорить и внятно рассказывать о своём эмоциональном состоянии, всё так же плачет, улыбается и смеётся. Речь добавляет к отношениям между индивидами новое измерение, но это измерение не замещает прежние.