Биржевой дьявол

19

Следующие два дня мы пережили гораздо легче. Зико действительно перезвонил, сказав, что медвежонка звали Лулу. Он пригрозил, что если к концу недели не получит пятидесяти миллионов, то Изабель убьют, но ни Луис, ни я не придали его словам большого значения. Мы были слишком рады, что дело сдвинулось с мертвой точки и что она жива.

Нельсун подоспел к завтраку.

— Итак, господа, обсудим план действий, — предложил детектив. На нем была кричаще-яркая лиловая рубашка. Верхние пуговицы были расстегнуты, на груди курчавилась седеющие завитки. Он говорил четко и деловито. Он уже доказал свою правоту, сказав, что первым звонком нас просто брали на пушку.

— Обсудим, — эхом отозвался Луис.

— Надо понять, какую сумму ты готов заплатить за Изабель.

— Что за бред? — Перейра возвысил голос, но быстро взял себя в руки. — Что значит «какую»? Любую!

— Не забывай, это сугубо коммерческая сделка. Правильный ответ — наименьшая сумма, за которую удастся успешно завершить операцию. Рано или поздно придется сказать последнее слово. Если нам поверят, то Изабель вернут.

Луис с шумом втянул в себя воздух.

— Будь по-твоему.

— Как ты думаешь, сколько денег ты сможешь собрать? Я имею в виду наличными.

Я почувствовал себя неловко. Я не хотел знать подробности финансового положения человека, с которым едва знаком, — и более того, человека, который был и остается конкурентом моего босса. Я начал подниматься из-за стола.

— Пожалуй, я пока вас оставлю…

Луис жестом остановил меня.

— Нет. Оставайся. Прошу тебя.

Я посмотрел на Нельсуна. Тот кивнул.

— Хорошо.

— Думаю, удастся собрать пять миллионов долларов. Может быть, немного больше. Но это значит, что мне придется рассказать обо всем кое-кому из своих коллег. Деньги ведь придется занимать.

— Отлично. — Нельсун вытащил блокнот и авторучку. — Надеюсь, мы обойдемся гораздо меньшей суммой. Итак, пройдемся по цифрам. Средняя величина выкупа двести тысяч долларов. Но я думаю, они знают, насколько ты богат, — и уж во всяком случае догадываются. Они немножко перегнули палку, наверно, решили припугнуть.

— Я не в состоянии заплатить пятьдесят миллионов.

— Они и не рассчитывают на это. Золотое правило этого, с позволения сказать, бизнеса гласит, что конечная сумма составляет примерно одну десятую первоначального требования. Что означает пять миллионов долларов. Но это все равно многовато.

— Это уже реально. Как-нибудь извернусь.

Нельсун накрыл ладонь Луиса своей.

— Нет. Я уверен, что двух миллионов хватит с лихвой. Потом ты сможешь получить миллион долларов от страховщиков, хотя сейчас искать наличные тебе придется самому.

— Может быть, Dekker поможет и с наличными? — вмешался я.

Глаза Луиса недобро сузились.

— Нет уж. Я не желаю занимать деньги у Росса.

Такая неожиданная резкость немного меня удивила, но, с другой стороны, хорошо, что он и в нынешнем состоянии может молниеносно просчитывать ходы.

Нельсун и Луис еще долго спорили о том, какой должна быть максимальная цифра, и в конечном итоге сошлись на трех миллионах.

— Прекрасно. Итак, с суммой мы определились. Но не стоит рассчитывать, что они так сразу согласятся. Назовем меньшую цифру, пусть поторгуются, мы будем поднимать ставку, поиграем, одним словом. Выдай мы предельную цифру сразу, и они ни за что не поверят, что три миллиона и есть наше последнее слово.

Луис открыл было рот, чтобы возразить, но Нельсун опередил его.

— Назови большую цифру — это все равно не гарантия мгновенного освобождения Изабель.

Луис нехотя кивнул, соглашаясь с его логикой.

— Предлагаю начать с миллиона долларов, а затем поднимем еще на пятьсот тысяч, в итоге дойдем до двух. После этого нам нужно двигаться вверх еще меньшими шажками, так, чтобы казалось, что каждое дополнительное увеличение выкупа дается нам с большим трудом. Мы прекратим переговоры, немного не доходя до окончательной суммы.

— От пятидесяти миллионов до одного путь неблизкий, — с сомнением произнес Луис.

— Для начала это более чем солидная сумма.

Мы ему верили.

Зико позвонил в четверг вечером. Услышав о миллионе, он презрительно рассмеялся, сказав, что ему известно, кому принадлежит Banco Horizonte. Луис сдержанно возразил, что ему принадлежит только часть банка, и он не может вот так запросто продать свою долю. Он вообще держался молодцом, хотя я видел, как ему тяжело. Даже я поверил, когда он сказал Зико, что не в состоянии собрать больше миллиона наличными.

Мы снова и снова прослушивали запись разговора. Хотя я и не понимал, о чем шла речь, голос Зико меня гипнотизировал. Спокойный, взвешенный, бесстрастный, умный какой-то. Неявные угрозы не имели ничего общего с безмозглой кровожадностью, звучавшей в голосе мошенника, который позвонил нам первым. Но в этой бесстрастности таилась и опасность. Он не тронет Изабель, пока ему это удобно. Но если это перестанет быть удобным?..

Появилась полиция. Блюстители порядка забрали кассету, чтобы передать ее в лабораторию звукового анализа. Им удалось отследить, откуда поступил звонок. С мобильного телефона на одной из многолюдных торговых улиц северной части города. Мобильник в Рио — обычнейшая картина. АТС настолько обветшали, что жители просто вынуждены пользоваться сотовой связью. Отследить такие звонки практически невозможно.

С десяток полицейских прочесывали Тижуку, но, увы, безуспешно.

Мария, как наседка, хлопотала вокруг Луиса и меня. Она, казалось, уже успокоилась, но в любой момент могла выбежать из комнаты в слезах. Корделия приходила каждый день, оставаясь на пару часов, но томительное ожидание было для нее невыносимо. Она замкнулась и была совсем не похожа на ту сильную и уверенную в себе женщину, которую я впервые увидел в приюте для бездомных детей. Туда она больше не ходила. Пока все не решится, сказала она.

Дни я проводил теперь у Луиса, а на ночь отправлялся в отель. Пару раз я совершал прогулки по Ипанеме. Было приятно снова оказаться среди людей, наблюдать, как они делают покупки в дорогих бутиках, проходить мимо магазинчиков, торгующих цветами, коврами или индийской бижутерией. Ипанема напоминала лес дорогих высотных жилых зданий, втиснувшихся между пляжем и лагуной. Иногда среди этих зданий попадался старый дом в колониальном стиле, но «старый» по здешним стандартам означало, что ему все равно не больше полувека. В одном из таких домов я обнаружил симпатичный бар и зашел выпить кружку пива. Я читал где-то, что человек, написавший шлягер «Девушка из Ипанемы»,[6] был завсегдатаем одного из местных баров. Наверняка он так же, как и я, потягивал пиво и провожал взглядом местных красоток. А их здесь было в избытке: молодых, загорелых, очаровательных. Впрочем, я никаких красоток не замечал. Все мои мысли занимала Изабель.

Где она сейчас? Кормят ли ее? Разрешают ли мыться? Наверняка ей тяжелее, чем нам. Но она сильная, она обязательно выдержит.

А я — я не должен был оставлять ее одну. Я не должен был оставлять ее одну!

Я старательно избегал появляться на пляже. После похищения я как бы забыл о том, что случилось там незадолго до этого со мной, — и не хотел вспоминать. Все мои опасения по поводу отмывания денег и отношений с Dekker отошли на задний план. Я хотел лишь одного: чтобы Изабель была рядом.

Я регулярно звонил в Лондон. Меня успокаивал невозмутимый тон босса. То, как Нельсун организовал переговоры, произвело на него хорошее впечатление. Рикарду согласился и оплачивать мое дальнейшее пребывание в отеле. Луис в довольно категоричной форме попросил его разрешить мне остаться в Рио.

Пообщался я и с Джейми. Друг был полон сочувствия. Он сказал, что весь офис в шоке от случившегося. Но жизнь продолжается. Мексиканские облигации приходится продавать, а дело это пока идет со скрипом, и на руках у Dekker их еще чертова уйма. Да и в самой Мексике неспокойно. Все волнуются, сможет ли правительство рефинансировать кредиты, срок погашения которых истекает в этом году.

Меня все это не заботило ни на грош.

Снова появилась полиция. Голос Зико совпал с двумя уже имевшимися записями, сделанными во время похищений, имевших место раньше. В обоих случаях с жертвами обращались хорошо, и они в конце концов вернулись домой. Услышав эту новость, Луис оживился.

Но все-таки вынужденное ожидание порядком нас измотало. Прошло всего четыре дня, а нам казалось, что целая вечность. Нельсун предупредил, что надо приготовиться к долгому ожиданию. Такие ситуации решаются неделями, иногда месяцами. И все-таки каждый раз, когда звонил телефон, все мы с надеждой кидались к аппарату. И каждый раз ошибались.

Корделия предложила провести уик-энд на фазенде. Обычно там по выходным собиралась вся семья. Нам всем надо было немного развеяться, но что, если позвонит Зико и не застанет нас?! Корделия успокоила отца, сказав, что если кто-то позвонит на квартиру, ему дадут номер в Петрополисе.

Луис заехал за мной в отель в пятницу днем. Шофер привез нас в небольшой аэропорт «Сантус-Дюмон» в центре города. Я удивился. До Петрополиса около сорока километров. Зачем лететь-то? Луис с рассеянным видом прошел через весь аэропорт к небольшому микроавтобусу, который доставил нас прямо к синему вертолету. Машина была рассчитана на пятерых, а внутри нас уже ждали Корделия с мужем. Я с деланым безразличием залез в кабину. Вертолет поднялся в воздух, и мы полетели над волнами залива Гуанабара.

Минут через двадцать под нами поплыли вершины окружавших Рио гор. Внизу змеились дороги и дома, следуя за причудливыми извивами склонов холмов. Мы начали спускаться. Теперь поросшие лесами горные склоны высились по обе стороны от нас. Машина сделала еще один поворот и внезапно у самого подножия горы глазам открылся большой белый особняк на берегу озера. С роскошным садом и деревьями. Позади дома виднелась ровная площадка со скошенной травой и большой буквой «Н», выписанной белой краской.

Фазенда располагалась в центре большой кофейной плантации. Комнаты оказались просторными и прохладными. Обставлен дом был со вкусом, без излишней роскоши: темное бразильское дерево, восточные вазы, французская живопись XIX века. Здесь было чуточку прохладнее, чем в Рио, но все-таки жарче, чем хотелось бы мне. К тому же в гостиной вовсю пылал огромный камин.

Как только мы оказались на месте, Луис будто ожил. Я понял, почему Корделия настояла, чтобы приехать сюда. Для него, видимо, было привычкой приезжать на фазенду по пятницам, сбрасывая бремя повседневных забот и позволяя себе расслабиться. А именно это сейчас ему было необходимо.

Вечер прошел на удивление хорошо. Муж Корделии, Фернанду, оказался вполне компанейским парнем. Адвокат и умница, наделенный к тому же великолепным чувством юмора и абсолютной неспособностью воспринимать что бы то ни было всерьез: себя самого, свои дела или свою собственную страну. Но в Корделию он влюблен без ума.

Мы ужинали и смеялись, — да, даже смеялись! — рассевшись вокруг длиннющего обеденного стола, когда зазвонил телефон.

Один аппарат стоял и в столовой. По тону Луиса мы сразу догадались, кто звонит. На его лице застыло скорбное выражение, но голос звучал спокойно и уверенно. Разговор продлился от силы пару минут. Зико заявил, что миллион долларов — предложение оскорбительное. Луис парировал, что пятьдесят миллионов — абсурдная цифра. Зико не шел на уступки. Луис поднял ставку до полутора миллионов. Он хотел, чтобы Зико не сомневался: он, Луис, понимает правила игры и готов платить.

Луис тут же позвонил Нельсуну, и тот пообещал завтра приехать. Он был спокоен. Детектив считал, что все идет по плану.

Утром Луис повел меня прогуляться по саду. Он стоял на небольшом подъеме, тянувшемся на полмили от дома и упиравшемся в кромку леса. От такой красоты захватывало дух. С трех сторон фазенду окружали гигантские горы причудливой формы. Здесь были и просто скальные глыбы, и другие, заросшие деревьями в нижней части и буйным травяным покровом вверху. Сам сад представлял собой долину, состоявшую из газонов, деревьев, кустарников, сбоку от него вытянулось продолговатое озеро. Воздух был прохладным и чистым, хотя и довольно влажным. Тишину нарушало только журчание воды и редкие выкрики птиц. В озере обитали белые и черные лебеди, фламинго, диковинные утки и прочая водоплавающая живность, мне доселе неизвестная.

— Поразительно красиво.

— Это все спланировал Берль Маркс, немец, перебравшийся сюда во время войны. Да, великолепная работа. В этом саду более двух тысяч видов растений. Какие здесь бывали вечеринки…

Я искоса взглянул на Луиса. Не слишком-то он был похож сейчас на любителя развлечений. Передо мной стоял высокий, одинокий человек, старающийся не согнуться под гнетом обстоятельств.

— Давно вы здесь?

— Пять лет.

Все это стоит кучу, просто кучу денег. Я знал, что Изабель небедная девушка, но даже представить не мог насколько! Для меня что Лувр, что Версаль, что этот домик «дворцового типа», — было почти одно и то же. В голове не укладывалось, что здесь можно просто жить. Я почувствовал себя самозванцем.

Луис словно читал мои мысли.

— У нас не всегда водились деньги. Во всяком случае, у меня их не было. Наша семья — старых корней, одна из quatrocentonas, тех португальских семей, что прибыли в Бразилию четыре столетия назад. Дед владел плантациями в штате Сан-Паулу, многие из них были размером со среднюю европейскую страну. Тридцать тысяч рабов. Потом рабство отменили. Еще позже рухнули цены на кофе. Потом случился крах двадцать девятого года. Отец никогда не отличался предусмотрительностью. У брата остался клочок прежней собственности, маленькая кофейная плантация. А я уехал.

У берега началась склока. Белый лебедь ретиво пытался охмурить черную лебедушку. Луис расхохотался.

— Настоящие бразильцы!

— Вы переехали в Рио? — мне захотелось услышать продолжение рассказа.

— Да. Поступил в университет, потом начал работать в банке. Финансы влекли меня, как магнит. Бразильская финансовая система невероятно запутана. Когда инфляция и банковская ставка достигают сотен процентов в год, появляется возможность делать огромные деньги. В восемьдесят шестом я тоже решил подзаработать. Так и появился Banco Horizonte. Сейчас это один из крупнейших инвестиционных банков в Бразилии. Мы уже планируем начать операции за границей. Вот так мне все это и стало по карману.

Луис не скрывал своей гордости — да ведь и вправду ему было чем гордиться.

— Но было бы грустно, если бы все это умерло вместе со мной. Мы так хотели сына. Вивиан и я.

— Вивиан звали вашу жену?

Он кивнул. Потом, повернувшись, обвел взглядом свои владения.

— Она этого так и не увидела. Ничего из того, что я создал. Может быть, она видит это сейчас…

— Но ведь у вас есть Изабель.

Луис фыркнул.

— Изабель! Да она ни за что не пойдет ко мне работать! Она слишком упряма. Ты же слышал, что она говорила. Непростая комиссия быть взрослой дочери отцом, прав был классик. А уж если их две… Ну почему, почему нельзя хоть раз сделать что-нибудь разумное, что было бы лучше для нас всех! Может быть, случившееся все-таки заставит их задуматься о будущем.

— Возможно, так оно и будет. Но не уверен, что это хорошо.

Он удивленно-выжидающе уставился на меня.

— Они так похожи на вас. И хотят сами выбирать свою дорогу в жизни. Хотят сами принимать решения. Во всяком случае, Изабель.

Луис издал короткий сухой смешок.

— Пожалуй, ты прав.

— Это мне в ней и нравится.

Повисла пауза. Луис не сводил с меня взгляда.

— Вы ведь с ней близки, верно? Не просто коллеги? Не просто друзья?

Я вздрогнул, ожидая, что сейчас горячий папаша-латинос обвинит меня в том, что я лишил его дочурку девственности. Но во взгляде Луиса я не увидел никакой угрозы.

Я молча кивнул.

Луис повернулся и побрел вверх по холму. Bem, пробормотал он. Во всяком случае, мне так показалось.

Мы решили остаться на фазенде. Для Нельсуна это означало лишние хлопоты: дорога из Рио занимала полтора часа. Но Луису, да и мне тоже, пребывание здесь пошло на пользу. Если нам удастся выдержать напряжение ожидания, Изабель будет свободна.

В воскресенье под вечер Корделия и Фернанду улетели в город. И почти сразу позвонил Зико. Я навострил слух. Мне показалось, что я расслышал цифру в тридцать миллионов, и, чуть погодя, Луис выдвинул контрпредложение. Два миллиона. Разброс был еще слишком велик, но мы постепенно двигались навстречу друг другу. При таких темпах мы увидим Изабель уже на будущей неделе. Не вернуться ли в Лондон? Дело сдвинулось с мертвой точки, а помочь я все равно ничем не мог. Да и не оставаться же в Рио до бесконечности.

Мы уже начали привыкать к этой неспешности. Но во вторник, на восьмой день, все внезапно изменилось.