Благолюбие. Том 2

А. Из Григория Двоеслова

Благоговеннейший Константин жил неподалеку от города Анконы[13] и служил в Церкви первомученика Стефана. Как-то в этой церкви нехватило масла, и рабу Божьему Константину нечем было заправить лампады; но он, не смутившись, налил в лампады воды и опустил фитили, потом затеплил их принесенной лучиной, и вода стала гореть в лампадах, словно это было масло. Видишь, какое смирение было у этого великого мужа. Когда молва о его святости далеко распространилась вокруг, множество народа из разных областей устремилось в Анкону, чтобы увидеть его.

И вот однажды какой-то крестьянин пришел издалека, чтобы тоже взглянуть на святого. В это время Константин стоял на деревянной скамейке и поправлял лампаду. Ростом он был совсем невелик, да еще довольно худ и лицом невзрачен. Между тем крестьянин расспрашивал всех, где можно увидеть Константина, и ему указали на святого. Но порой о душевных добродетелях судят по внешнему виду; и крестьянин, увидев такого маленького и невзрачного человека, никак не мог согласиться, чтобы святой оказался столь неказистым.

«Не может быть, – думал он, – чтобы у человека, о котором идет такая слава, был такой невзрачный вид». Когда же многие подтвердили, что Константин действительно тот самый знаменитый святой, он неуважительно и насмешливо сказал:

– Я думал увидеть человека, а этот и на человека-то не похож.

Как только Божий человек услышал эти слова, он оставил лампады, которые поправлял, подошёл к крестьянину, с радостью обнял его, с необыкновенной любовью расцеловал и от полноты сердца поблагодарил за правдивые слова:

– Ты единственный, кто открытыми глазами увидел меня таким, какой я есть.

Вот видишь, Пётр, какое смирение было у этого достойного удивления святого, который отнесся с превеликой любовью к земледельцу, посмотревшего на него с презрением. Внутренние качества человека чаще всего познаются по тому, как он переносит оскорбления от других. Это значит, что гордые радуются почестям, а смиренные утешаются и благодарят за оскорбления и унижения. Больше всего они довольны, когда их бесчестят на глазах у всех. Ведь это уничижение подтверждает их суждение о самих себе: то, что они думают о себе, то и говорят о них другие.

Б. Из жития преподобного Ефрема

Дивному Ефрему среди прочих добродетелей была присуща и та, что он боялся и избегал похвал. Преподобный не только не слушал тех, кто хвалил его, но и видно было, как сердился на них, точно также, как другие сердятся на насмешников и хулителей. Ефрем краснел, смотрел в землю, изменялся в лице и покрывался испариной. Он не произносил ни слова, будто перед ним происходит нечто постыдное.

В. Из жития преподобной Синклитикии

Блаженная Синклитикия говорила приходившим к ней посетителям, что как тает воск от лица огня, так и душа слабеет от похвал и теряет силу. И напротив, как расплавленный воск твердеет на холоде и приобретает форму, так и брань и унижения укрепляют душу и делают её твердой. Радуйтесь, сказано в Писании, и веселитесь... когда поносят вас и гонят... и прочее; и в другом месте говорится, что в скорби распространил мя ecu (Ср.: Мф 5:11–12).

И не только это, но и главу добродетелей – смиренномудрие больше всего порождают в душе унижения. И в самом деле смиренномудрие укрепляют поношения, унижения, побои, уничижения, то есть когда тебя обзывают: «Безумец, нищий, простак, слабак, неумеха, урод, не умеешь и слово сказать...» – все эти бранные слова укрепляют смирение. Подобную хулу слышал и терпел поношения Господь. Ему говорили, что Ты самарянин и что бес в Тебе (Мф. 8:48), его заушали, бичевали, называли злодеем и обманщиком. Вы должны подражать этому настоящему смиренномудрию. Бывают и такие, которые только делают видимость смиренномудрия, чтобы их прославляли. Но таких людей узнают по плодам. Если их хоть в чем-то начать порицать, они этого не вынесут и, как змеи, тотчас же выпустят яд.

Г. Из жития святого Иоанна Милостивого

У дивного патриарха Иоанна был племянник по имени Георгий. Как-то его оскорбил в городе какой-то кабачник. Юноша тяжело страдал, и его чувство было двояким: уж слишком велико было социальное различие между ним и оскорбителем – он близкий родственник Патриарха, а тот – ничтожный человек. Поэтому Георгий пришел на аудиенцию к святейшему, со слезами на глазах открыл ему смятение своего сердца и пожаловался на оскорбителя.

Когда Патриарх увидел душевные муки юноши, то, желая утешить и поддержать его, воскликнул:

– Да как он посмел открыть рот и оскорбить моего любимого племянника? Да будет благословен Господь! Я так проучу его, что будет потрясена вся Александрия!

Племянник оторопел от таких слов и успокоился.

– Чадо мое возлюбленное, – продолжил Патриарх. – Если ты поистине хочешь быть и называться моим племянником, готовься не только к оскорблениям, но и, скажу тебе больше, к бичеванию. Настоящее благородство – не в плоти и крови, но в душевной добродетели.

Затем он вызвал начальника всех городских питейных заведений и приказал ему впредь не брать ни денег, ни пожертвований на Церковь от этого оскорбившего его племянника кабачника, когда будет проходить сбор налогов. Все удивились небывалому незлобию мужа и с удивлением встретили месть, которая и вправду потрясла всю Александрию.

Д. Случай из жития святого Иоанна Богослова

Апостолу Иоанну удалось спастись во время страшного кораблекрушения[14]. Через сорок дней пребывания в море волнами выбросило его на сушу неподалеку от Ефеса[15], где он увидел меня, Прохора, стоявшего на берегу, о чем он предсказывал мне ещё до кораблекрушения. Иоанн обнял меня, воздав благодарение Богу, и мы вместе отправились в Ефес и (вскоре) добрались до площади Артемиды, где находилась баня Диоскорида, начальника города.

– Чадо Прохор! – сказал Иоанн. – В этом городе пусть никто не знает, кто мы и ради чего сюда пришли, пока Господь не откроет нас, и мы не получим откровение от Него.

Когда он это говорил, появилась Романа, служанка Диос-корида, заведовавшая баней, женщина крайне злобная, из-за чего все обходили её стороной. Прибираясь в бане, она увидела нас и сразу прикинула – раз мы в таком жалком виде, наверное, голодные и нищие, то нас можно нанять на работу за самую скудную плату и обратилась к Иоанну:

– Откуда ты, человече, и какая твоя вера?

– Мы из другой страны, – отвечал Иоанн, – иудеи по происхождению, христиане по благодати, только что спаслись после кораблекрушения.

– Хочешь топить у меня печь в бане, – спросила она, – а твой спутник будет убираться в купальне?

Иоанн согласился.

Романа привела нас в баню, показала, кому что делать, и назначила ежедневную плату: три литры[16] хлеба и четыре обола[17] деньгами. На четвертый день нашего пребывания Иоанн, которому никогда прежде не приходилось быть истопником, натопил печь не так жарко, как требовалось.

Романа, как только пришла, сразу заметила его промах и без зазрения совести ударом кулака сбила Иоанна с ног и осыпала бранью:

– Бродяга, бездельник, жалкий изгнанник, паршивый неумеха! Зачем ты взялся за эту работу? Обманщик – вот кто ты! Но я тебя выведу на чистую воду. Ты теперь раб Романы. Меня знают даже в Риме! Не рассчитывай избежать руки своей хозяйки – я тебя везде найду, если посмеешь бежать, и растопчу без пощады. Лучше бы ты думал о работе так же, как о жратве, не то раздавлю без всякой пощады.

– Госпожа, – миролюбиво оправдывался Иоанн, – я только недавно приступил к работе и никогда этому раньше не учился. Время обогащает опытом, и оно, несомненно, благосклонно к тем, кто трудится.

После этих слов Романа ушла. А я был подавлен её жестоким обращением с Иоанном и думал о том, как ему тяжело. А ведь мы прожили тут всего четыре дня.

Иоанн Духом прозрел мои мысли и сказал:

– Чадо Прохор, из-за того, что я поколебался помыслом, когда мне выпала Азия, ты знаешь, в какую беду мы попали. Не только мы, но и ни в чем не повинные корабельщики были наказаны из-за меня, потерпев катастрофу, и только Божией милостью все спаслись. А меня сорок дней носило морскими волнами, чтобы я научился слушаться Бога, а не человеческих помыслов. Наконец, Бог смилостивился над родным Ему человеком и вынес меня на сушу. Ты это знаешь, поэтому не роптать ты должен, а благодарить Его за такие искушения. А пустые угрозы какой-то женщины даже не считай искушением. Иди, займись своим делом и исполняй его со всем усердием. Господь наш Иисус Христос, Творец всего дал нам образ терпения, указав на его пользу: В терпении вашем спасайте души ваши (Лк. 21:19).

Его слова избавили меня от печали и окрылили. На следующей день Романа пришла и сказала Иоанну:

– Про тебя я опять много наслушалась всякого, говорят, что ты нарочно небрежно работаешь, чтобы я тебя прогнала. Но ты этого не дождешься, сам готовишь беду на свою же голову. Если увижу, что это так, то от тебя живого места не оставлю, так изуродую – пошевелиться не сможешь.

В ответ Иоанн не сказал ни слова. Романа увидела в его кротости и молчании только трусость и упрямство. Она рассвирепела и стала угрожать:

– Разве ты не мой раб, злодей? Что молчишь? Разве ты не согласен, что тебе повезло? Отвечай мне!

– Да, мы твои рабы, – ответил он, – я и вот со мной Прохор.

Романа запомнила эти слова. Она решила лишить нас свободы и, чтобы исполнить свой коварный замысел, пошла к нотариусу.

– Много лет назад, – сказала она законнику, – от меня сбежали два раба, доставшиеся мне от родителей. Лет прошло много, и бумаги затерялись. Теперь они явились ко мне и признались, что они мои рабы. Можно ли изготовить на них новые купчие?

– Если они при свидетелях признают, что они рабы, доставшиеся тебе от предков, то да, – ответил нотариус.

Иоанн прознал это Духом и сказал мне:

– Чадо Прохор, знай, что эта зловредная женщина потребует от нас письменного подтверждения и сделает так, что свидетели подтвердят, что мы её рабы. Но пусть тебя это не печалит, напротив, радуйся. Ибо через это Бог прославится и вскоре откроет, кто мы.

Не успел он проговорить это, как вошла Романа. Она схватила Иоанна за руку и стала его колотить со словами:

– Злой раб, почему, когда входит твоя госпожа, ты не кланяешься ей в ноги? Может, ты считаешь себя свободным? Ты раб Романы! – с угрозой говорила она, то и дело переспрашивая: – Разве вы не мои рабы?

– Я тебе говорил уже не раз и не два, – ответил Иоанн, – что мы рабы.

– А чьи рабы, негодяй?

– Того, Чье дело мы исполняем.

– Правильно, – обрадовалась она. – Дело моё, значит, и вы мои рабы.

– Мы и письменно и устно подтвердим, что мы рабы, – добавил Иоанн.

– Письменно хочу и при свидетелях, – сказала она.

– Вот и поступай теперь, как считаешь нужным, – сказал Иоанн.

Романа взяла нас и привела на площадь перед святилищем Артемиды. Когда мы вошли в контору, она при свидетелях заставила нас письменно подтвердить наше рабское положение, а затем приказала вернуться на работу в баню, в которой с самой её постройки жил бес[18]. Трижды в год он душил кого-нибудь из ничего не подозревавших посетителей.

Сын Диоскорида по имени Домн, который много внимания уделял своей цветущей внешности, ночью, когда баня не работала, зашел в неё помыться. Бес внезапно набросился на него и задушил. Когда слуги пришли за ним, то обнаружили его мертвым. Они стали плакать и причитать:

– Горе нам, наш господин умер. Что нам теперь делать?

Романа, услышав крики, сорвала с головы платок, стала рвать на себе волосы и плакать. Она била себя кулаками в грудь и громко голосила:

– Горе мне! Что я скажу и как отвечу моему господину Диоскориду, если он об этом узнает? Нет ему утешения! Он не вынесет такого страшного известия – он умрет от горя! Ведь Домн – его единственный сын. Помоги нам великая Артемида ефесская!

Долго она рыдала и причитала, билась лицом о колени и до крови расцарапала себя.

Иоанн подошёл ко мне и спросил:

– Чадо Прохор, ты слышишь? Что случилось с этой женщиной?

Как только Романа услышала наш разговор, тут же подбежала и схватила Иоанна за руку.

– А, это ты колдун! Вот теперь твоё колдовство обнаружилось! Как только ты появился здесь, наша богиня оставила нас. Или ты воскресишь сына моего господина, или я вытрясу из тебя всю душу.

– Госпожа, – спросил Иоанн, – что повергло тебя в такую скорбь, скажи мне?

В безудержном гневе Романа изо всех сил ударила Иоанна.

– Лукавый раб, каторжник, – закричала она, – весь город Ефес знает, что произошло, а ты спрашиваешь, как ни в чём не бывало! Сын моего господина Диоскорида погиб в бане.

Когда Иоанн услышал эти слова, то на лице его промелькнула едва заметная радость. Он ненадолго погрузился в молитву и вошёл в баню. Изгнав оттуда нечистого, он вернул душу юноши в тело и, взяв его за руку, вывел на улицу.

– Вот сын твоего господина, – сказал он. – Он жив, и больше не переживай.

Романа, увидев чудо, изумилась и, упав в ноги Иоанну, стала просить у него прощения за обиды, которые ему причинила. Он сказал:

– Женщина! Уверуй в Господа нашего Иисуса Христа, Которого я ученик и апостол, и все простится тебе.

– Верую, человек Божий, отныне всему, что исходит из уст твоих, – ответила она.

Тем временем слуга пришел к Диоскориду и сообщил о смерти его сына. От такого неожиданного горя, несчастный отец упал замертво, словно сраженный кинжалом. Узнав об этом, Иоанн воскресил и Диоскорида и крестил всех уверовавших. После этого случая немало ефесян приняли христианство.

Е. Из Отечника

Об авве Агафоне говорили, что однажды к нему пришли люди, слышавшие, что он обладает великим даром различения. Они, желая испытать его, подвержен ли он гневу, спросили:

– Ты Агафон? Говорят, ты блудник и гордец?

– Да, это так, – был ответ.

Они спросили снова:

– Тот ли ты Агафон, который болтун и лжец?

– Да, я.

– Ты Агафон еретик? – спросили они.

– Нет, я не еретик, – сказал он.

Тогда они с недоумением спросили:

– Скажи, почему, чтобы мы тебе ни говорили, ты со всем соглашался, а слово еретик не смог вынести?

Он ответил:

– С первым я соглашался, ибо это на пользу моей душе. Еретик же тот, кто отвергнут Богом, а я не хочу быть отлученным от Бога.

Они, услышав это, удивились его рассудительности и ушли, укрепленные в вере.

Сказал старец: «Восхваляющий монаха предает его сатане».

Старцы рассказали, что как-то Скиту пожертвовали немного инжира, и его, как вещь ничтожную и малоценную, не стали посылать авве Арсению, чтобы он не счёл это за оскорбление. Старец, узнав об этом, не пришёл на богослужение, сказав:

– Вы же сами решили не давать мне пожертвования, которое Бог послал братьям, ибо я недостоин его.

Когда все это услышали, получили духовную пользу, видя смирение старца. Тогда пресвитер взял инжир и отнес ему, и старец пришёл на богослужение с радостью.

Об авве Амоне говорили, что однажды к нему пришли люди, чтобы он их рассудил, но старец притворился безумным. Какая-то женщина, стоявшая рядом с ним, сказала:

– Этот старик совсем без ума.

Когда авва услышал, что она говорит, громко заметил:

– Я столько трудился в пустыне, чтобы стяжать это безумие, а теперь ради тебя должен потерять его? Никогда.

Как-то в Келлиях проводили собрание по одному делу. Авва Евагрий выступил на нём. Но авва монастыря заметил ему: «Мы знаем, авва, что, если бы мы жили в твоей стране, ты смог бы стать начальником над многими. А у нас ты только гость».

Тот, будучи задет, не смутился, кивнул головой и сказал:

– Поистине так и есть, отче, если я один раз брал слово, то второй раз не буду выступать.

Сказал авва Иоанн, что врата неба – смирение, и наши отцы через многие унижения с радостью вошли в град Божий.

Он же сказал брату своему:

– Даже если мы совершенно презираемы людьми, будем бодры, ибо удостоимся чести у Бога.

Авва Иоанн всегда горел духом. Один человек зашёл к нему и похвалил его работу, когда он плел веревку, но тот промолчал. Гость снова заговорил, но авва опять не ответил, когда же тот заговорил в третий раз, сказал:

– Ты вошёл сюда и отдалил Бога от меня.

Однажды, когда он жил в Скиту, братья обступили его и стали расспрашивать о своих помыслах. А кто-то заметил ему:

– Иоанн, ты как блудница, которая украшает себя, чтобы привлечь побольше любовников.

Старец обнял его и сказал:

– Ты истину говоришь, отче.

– Но разве тебя это не задело, авва? – спросили его.

– Нет. Ведь я какой снаружи, такой и внутри, – ответил он.

Авва Иаков сказал, что кого хвалят, тот должен поразмыслить о своих грехах и понять, что он недостоин того, что про него говорят. Тогда он не получит слишком большого ущерба от похвал.

Об авве Макарии рассказывали, что, когда брат приходил к нему как к святому и великому старцу со страхом, то он не разговаривал с ним. А если кто-нибудь из братьев спрашивал: «Авва, когда ты был погонщиком верблюдов, воровал селитру и продавал, охранники тебя не лупили?» – то с ним он охотно разговаривал, о чем угодно.

Об авве Моисее говорили, что, когда он стал клириком и на него надели облачение, архиепископ заметил:

– Теперь ты весь белый, авва Моисей[19].

То ответил:

– Разве Папа рукополагает только внешне или изнутри тоже?

Архиепископ, желая испытать его, сказал клирикам:

– Когда авва Моисей войдет в алтарь, прогоните его, пойдите за ним и послушайте, что он скажет.

Когда старец вошел в алтарь, его стали бранить и гнать.

– Уходи отсюда, эфиоп.

Тот вышел и сказал:

– Правильно с тобой поступили, черномазый, – ты не человек, а лезешь к людям.

Старец сказал: «Тот, кого почитают больше, чем он заслужил, терпит ущерб во многом. А тот, кого люди вообще не почитают, оказывается прославлен свыше».

Брат попросил старца:

– Дай мне совет, который я мог бы соблюсти и от того обрести жизнь.

– Если сможешь переносить унижения, – ответил старец, – это выше всех добродетелей».

Старец сказал: «Смиренномудр не тот, кто себя называет ничтожным, но кто с радостью переносит оскорбления и бесчестия от ближнего».

Он же сказал: «Если кто тебя будет хвалить в лицо, вспомни свои грехи и попроси его: «Ради Господа, брат, прекрати меня хвалить, ибо я человек жалкий, и не по мне тяжесть похвал». А если будет тебя хвалить важный человек, помолись Богу от всего сердца и скажи: «Господи, укрой меня от похвалы и от хулы человеческой».

Как-то раз авва Иоанн Колов сидел напротив церкви. Его окружили братья и стали открывать ему свои помыслы.

Кто-то из старцев это заметил и от зависти сказал:

– Ты, Иоанн, горшок, полный яда.

– Ты прав, авва. Но ты видел только внешнее, а что бы ты сказал, если б увидел, что у меня внутри!

Однажды во время собрания в Скиту братья, желая испытать авву Моисея, стали обижать его:

– Что ты, эфиоп, крутишься тут среди нас?

Авва Моисей выслушал и промолчал. После собрания его спросили:

– Авва, разве ты не был возмущен?

Он ответил:

– Возмутихся, но не возглаголах.

Авва Пимен сказал: «Какой бы труд ни достался тебе, победа над ним – молчание».

О каком-то старце говорили, что кто больше унижал или выводил его из себя, тем лучше он относился к нему, такие люди, по его словам, помогают совершенствоваться тем, кто внимателен к себе; а кто называет тебя блаженным, те обманывают и смущают душу. В Писании сказано, что они вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили (Ис. 3:12).

Ж. Из аввы Исаии

Авва Исаия сказал: «Если по малодушию брат ответит тебе не так, переноси это с радостью. А если исследуешь свой помысел, как если бы судил тебя Господь, найдешь его греховным.

Если душа обращается с покаянием к Богу, она спокойно переносит унижения, а её плач ограждает от всего мирского. Если человек не порицает себя, то и не выносит гнева.

Смиренному человеку нет дела до людских упреков. Память о своих грехах становится ему оружием и защитой от гнева и мести да ещё и учит переносить любые неурядицы. Ибо что упрекает человека сильнее, чем собственная совесть пред Богом, когда он осознает свои грехи?

Кто в состоянии переносить злое слово нерадивого и наглого человека ради Бога и ради сохранения спокойствия своих помыслов, тот может стяжать телесный, душевный и духовный мир. Когда эти три начала находятся в согласии, не ополчаются против умственного закона и человек освобождается от плотского плена, тогда он становится сыном мира, и Святой Дух поселяется в нём. Ибо Он уже Дух этого человека и не оставит его.

Брат, верь, огромная польза для спасения твоей души, если ты с радостью и спокойствием будешь терпеть оскорбления и унижения, которые тебе причиняют ради Господа. Думай о том, что за свои грехи ты заслужил и ещё больших унижений и что, вообще, пострадать ради Господа есть дело достойное. Перенося постоянные скорби и унижения, я хотя бы на миг становлюсь подражателем Страстей Бога моего. Если ты будешь вспоминать о своих оскорбителях как о тех, кто больше всех тебя обогатил, и молиться за них от всей души и искренне, то никогда не будешь жаловаться на них.

Возненавидь всякое властолюбие и славолюбие и желание людских похвал, как страшную смерть, погибель твоей души и вечный ад.

Строго внимай себе, чтобы не впасть в скорбь или гнев, когда кто-нибудь обидит тебя. Смолчал ли ты, не говорил ли сверх подобающего? Смирил ли ты сперва своё сердце молитвой, прежде чем объясниться с братом?

З. Из аввы Марка

Людские поношения вызывают скорбь в сердце. Но если человек терпит их, он очищается и освящается. Если хочешь не в суд себе выслушивать людскую похвалу, сначала полюби, чтобы тебя обличали за твои грехи. Если кого укоряют за истину Христову, то многие прославят его стократно. А ведь лучше тебе заранее делать всякое благо, чтобы наследовать будущее. Когда заметишь в себе помысел, соблазняющий тебя добиваться людской славы, знай наверняка, что от этого получишь позор.

Корень постыдного вожделения – человеческая похвала. А корень целомудрия – обличение злых дел. Мы не только слушать должны, как нас обличают, но и внутренне с этим соглашаться. Когда тебя наказывают, бранят или гонят, не думай о сегодняшнем дне, но смотри в будущее и поймешь, что тем самым ты приобрел многие блага и не только в настоящем, но и и будущем веке.

Если ты видишь, что тебя притворно хвалят, считай, что тебя хулят. А если кто-то тебя бесчестит, представь, сколь велика от этого может быть слава от Бога. Когда тебя бесчестят, не скорби и не пугайся. Только постарайся остаться верным и безупречным, чтобы, когда придет слава, ты не осрамился.

Когда по благоволению Божию многие начнут тебя хвалить, постарайся не примешивать ничего показного к Божиему промыслу спасения, а то превознесешься и себе же навредишь. Когда ты видишь, что человек страдает от великого бесчестья, знай, что он одержим помыслом тщеславия и поэтому сам не знает, что пожинает всходы посевов своего сердца. Любителя наслаждений оскорбляет хула и лишения, а боголюбца – похвала и излишества.

И. Из аввы Исаака

Терпи унижение и ничтожество своё с благим помыслом – тогда обретешь дерзновение пред Богом. Когда человек терпит оскорбительное слово, зная, что не погрешил против оскорбителя, то его голову украсит терновый венец. Но он блажен, ибо сам того не заметил, как увенчался нетленной наградой. Совершенство смирения состоит в том, чтобы с радостью переносить унижение и любое ложное обвинение. Смиренномудрый не смущается даже, когда с ним воистину поступают несправедливо. Он ничего не говорит в свою защиту, не объясняется с обидчиком и принимает ложное обвинение как истину. Он не спешит убедить людей, что оклеветан, но просит прощения у клеветника.

Например, некоторые добровольно навлекают на себя славу невоздержных, не будучи таковыми. Другие выдают себя за блудников, хотя далеки от этого, и продолжают терпеть, обливаясь горькими слезами, плоды мнимого греха, которого они не совершали. Они просят прощения за грех, который не делали, рыдая, припадают к ногам обидчиков и клеветников. Поистине они увенчивают свою душу чистотой святости. Другие, чтобы не быть прославленными за добродетельную жизнь, но чтобы скрыть это, принимают перед людьми образ безумных. Такие люди осолились божественной солью и обрели непоколебимый внутренний покой. Они достигли предельного совершенства, и об их благих деяниях возвещают святые ангелы. А ты считаешь, что у тебя есть смирение, но не можешь вынести обычных упреков. Если хочешь узнать, смиренномудр ли ты, проверь себя только что сказанным.

К. Из Отечника

Как-то один подвижник пришёл из Скита в (мужской) Тавеннский монастырь. В нём почти все мужи были святые и суровейшие подвижники. Через тридцать дней брат сказал настоятелю:

– Благослови, авва, и отпусти меня. Я не могу здесь больше оставаться.

Настоятель спросил:

– Почему, чадо?

– Потому что, – ответил брат, – здесь нет трудов, значит, нет и воздаяния. Все отцы здесь подвижники, а я человек грешный и лучше мне идти туда, где меня будут ругать и унижать. Ибо это спасает грешника.

Тот удивился и понял: перед ним делатель заповедей и отпустил его со словами:

– Иди, чадо, мужайся, и да укрепится сердце твоё, чтобы терпеливо ты ожидал Господа.

Л. Из аввы Зосимы

Авва Зосима сказал: «Волевые порывы находятся во власти свободного выбора. Горячее произволение может весьма скоро привести человека к Богу, тогда как вялое произволение не приведет и за полвека. И если увидят бесы, что человек унижен, обесчещен, потерпел ущерб или пострадал как-то ещё, но скорбит не из-за своего несчастья, а из-за того, что не переносит его с мужеством, то такого порыва души бесы боятся. Ибо знают, что такой человек держится пути истины и хочет ходить в заповедях Божиих».

«Если человек станет придавать значение тому, что кто-то его обидел или нанес ущерб, или обругал, или другое какое зло сделал, и начнет строить козни против обидчика, то он замышляет против собственной души то же, что и бесы. Ибо он уже замыслил сам против себя. Да что я говорю о помыслах? Если человек не думает о брате, как о враче, то поступает несправедливо с собой в самом важном. Зачем ты говоришь, что страдаешь? Ведь брат тебя очищает, и ты должен думать о нем, как о враче, которого послал тебе Христос и вывел наружу твою болезнь.

Человек, который действительно хочет исцелиться, должен относиться к своему врачу как к благодетелю. Он должен принимать назначенные им лекарства как посланные от Иисуса и благодарить за них, даже если ему неприятно их принимать. Не так уж страшно больному, когда ему режут и прижигают плоть или когда он принимает очистительное средство; он даже вспоминает об этом с отвращением. Но он убеждает себя, что без этого невозможно освободиться от болезни, и доверяется врачу, зная, что посредством малых неприятных действий он освобождается от обилия дурных соков и от хронического заболевания.

Прижигание Иисусово – тот, кто наносит тебе ущерб или оскорбление. Ведь он освобождает тебя от излишеств и гордыни. Если ты не выносишь этого лечения и не только не благодаришь, но и плетешь помыслы против брата, то можно считать, ты говоришь Иисусу: «Я не хочу, чтобы Ты меня исцелил. Не буду принимать Твои лекарства. Лучше пусть мои раны дальше гниют». Что с тобой тогда делать благому Господу? Знай, брат, что кто бежит от полезного искушения, тот бежит от вечной жизни.

И Евагрий говорил: «Я не виню тех, кто меня злословит, но называю их благодетелями. Я не отталкиваю врача душ, приносящего лекарство добродетели моей тщеславной душе. А иначе, боюсь, и о моей душе будет сказано: Врачевали мы Вавилон, но он не исцелился (Иер. 51:9). Благ Господь Бог наш, Он дал нам святые заповеди против наших зол, уничтожая их прижиганиями и очистительными снадобьями. Только одним способом можно вылечиться от болезни – надлежащим серьезным врачеванием.

Он же говорил: «Никто не лжет, только те, кто меня восхваляют и называют блаженным. И никто не говорит правду, только те, кто поносят и унижают меня. И то всей истины они не говорят, потому что не знают всей глубины моего сердца. Если бы они нашли возможность увидеть, не говорю все, но хотя бы часть моих пороков, они бы отвернулись от меня, как от сточной канавы, навозной кучи или нечистого духа. Даже если бы тела всех людей обратились в сплошной язык, чтобы меня поносить, убежден, и тогда они не смогли бы по достоинству оценить моё нечестие.

Если даже праведный Иов говорил, что он полон нечестия, а к слову «полнота» уже ничего не прибавишь, то что говорить мне, когда я нахожу в себе море гнуснейших пороков? Всеми грехами смирил нас дьявол, и мы должны быть благодарны нашему унижению. Кто признателен своему унижению, тот сокрушает дьявола, сокрушившего его. Как говорили святые отцы: «Если смирение нисходит в ад, то оно возводится и на небо. Если же превозношение возвышает себя до неба, то оно низводится в ад». И разве, – прибавил авва, – можно убедить смиренного начать плести помыслы против другого человека?

Все обидное, что услышит о себе смиренный, станет для него поводом унизить и оскорбить самого себя. Как авва Моисей, когда клирики его выгнали из алтаря с бранью, сам бранил себя больше, чем они. А если смиренного и смутит оскорбление или несправедливый выпад против него, он сразу обратится к молитве и вскоре смягчит свое сердце. И не только тогда, но и в любых смятениях он сам себя всячески порицает и всегда обличает. Он говорит своей душе: «Что ты безумствуешь, жалкая душа. Что ты смущаешься и неистовствуешь с пеной у рта? Своим смятением ты обнаруживаешь свою болезнь. Если бы ты не была больна, то и боли бы не почувствовала. Что же ты, несчастная, перестала порицать себя и начала обвинять брата? Он выявил болезнь, скрытую и до сего дня неизвестную тебе».

Подражай Христу, Который, будучи злословим, не злословил в ответ, страдая, не угрожал. Послушай Того, Кто сказал о том, что Сам исполнил на деле: Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания (Ис. 50:6). А тебя, несчастная душа, один раз оскорбили и унизили, и ты сидишь и начинаешь плести тысячи помыслов, замышляя (козни) против себя вместе с бесами? Ты хочешь быть с ними заодно! Безумная, жалкая! Крест Христов мы видим, о Его страстях, которые Он претерпел ради нас, каждый день читаем, а не можем перенести даже одного оскорбления. Поистине мы свернули с прямого пути».

Еще он сказал: «Если бы человек прожил век Мафусала[20] и не шёл бы таким же прямым путем, как все святые, путем бесчестья, униженья и мужественного терпения страданий, он бы не преуспел ни в малом, ни в великом, а только промотал бы свои годы».

И ещё говорил блаженный Зосима: «Сказал мне один человек:

– Авва, так много заповедей Христовых, что ум помрачился, какие исполнять, а какие нет.

– Не смущайся, – ответил я ему, – но думай о том, что, если не будет у тебя пристрастия к вещам, ты легко исполнишь любую добродетель. Неужели трудна молитва за врагов? Разве трудно вскапывать землю? Совершать путь или даже терпеть недостаток денег? Благодари, когда тебя бесчестят, и ты станешь учеником святых апостолов, которые совершали свой путь, радуясь тому, что удостоились быть бесчестимы за имя Христово. Чистые и святые, они принимали бесчестие за имя Христово, а мы просто обязаны принять бесчестие за все наши грехи. Мы уже лишены достоинства, даже если никто нас не бесчестит, и мы прокляты. В Писании сказано, что Ты укротил проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих (Пс. 118:21). Не все таковы, чтобы быть бесчестимы за имя Христово, но только святые и чистые, как я уже говорил. А наше дело с благодарностью принимать все выпадающие нам бесчестия, переносить оскорбления и признаваться, что справедливо нас бесчестят за наши лживые дела.

Но наша несчастная душа, хотя и знает свои нечистые дела, но достойно терпит то, что терпит, упрямо перечит собственной совести и, сплетая помыслы, говорит: «Вот, мол, он мне то-то сказал, унизил да ещё и обругал». Так душа, замышляя против себя, берет на себя работу бесов.

Как это бывает в ремеслах, так происходит и с душой. Мастер сначала научит юношу ремеслу и уж потом разрешает работать самостоятельно. Он уже может не сидеть рядом, а только раз-другой зайдет посмотреть, не отлынивает ли тот от работы, не сбежал ли. Так и бесы, если увидят, что душа им послушна и легко принимает лукавые помыслы, предают её сатанинскому ремеслу и уже не имеют нужды сидеть рядом. Они знают, что сама душа управится с тем, чтобы повредить себе и погибнуть. Они только урывками забегают, чтобы посмотреть, не отлынивает ли она от того, чему они научили её».

Он же сказал: «Что легче того, чтобы любить всех и быть любимым всеми же? Какое только отдохновение не дают человеку заповеди Христовы? Но наша свободная воля оказывается косной. А придёт она в движение, то по благодати Божией всё будет для неё легко. Даже самое малое проявление нашей воли привлечет Бога на помощь, как я уже говорил. Только в нашей воле нуждается добродетель, как говорил божественный Антоний. Не нужно даже прилагать трудов, потому что благодать содействует человеку во всех делах. Кроткий и смиренный обретает всякое отдохновение: кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира (Пс. 36:11)".

И ещё авва Зосима рассказал: «Некогда один брат, который жил рядом со мной и от меня принял монашество, так как я его постоянно поддерживал в духовной жизни, а поскольку он был из тех, кто привык к роскоши, то и я снисходил к его немощи, и вот как-то раз он говорит мне:

– Авва мой, я очень люблю тебя.

Я ему говорю в ответ:

– Я до сих пор не находил никого, кто бы любил меня сильнее, чем я его. И вот теперь ты говоришь: «Я люблю тебя», – и я верю. Но если случится что-то, что тебе придется не по душе, ты не останешься прежним. А меня ничего не отдалит от любви к тебе, что бы мне ни пришлось от тебя претерпеть.

Прошло немного времени, и не знаю, что с ним произошло, но он стал наговаривать на меня всякое, вплоть до непристойностей. Все это я слышал и думал: «Этот человек для меня – прижигание Иисусово и послан, чтобы уврачевать мою тщеславную душу. Человек от таких людей получает пользу, если трезвится, а ущерб терпит от тех, кто его хвалит. Поэтому этот человек – мой истинный благодетель». И стал я вспоминать о нём, как о враче и благодетеле, и говорил тем, кто передавал мне его слова: «Он знает только явные мои пороки, да и то не все, а лишь малую часть, а скрытые мои пороки бесчисленны».

Через некоторое время он встретил меня в Кесарии Филипповой и подошёл, как обычно, обнял меня и облобызал, и я его, как будто ничего не было. И пока я говорил с ним, при всяком своем ответе он меня крепко обнимал. И так как я своим видом не давал ему ничего заподозрить и не показал даже тени печали, хотя я слышал всё, что он обо мне говорил.

Через какое-то время он встретился со мной и, подбежав ко мне, пал ниц предо мной и, обняв ноги мои, сказал:

– Прости, ради Господа, авва мой, что я много отвратительного наговорил на тебя.

Я поцеловал его и сказал в шутку:

– Помнит ли твоё боголюбие, что ты мне сказал: «Очень люблю тебя», а я ответил тебе: «Я до сих пор не видел никого, кто бы любил меня также сильно, как люблю его я; и если случится что-то, что тебе не понравится, ты не останешься прежним. А я, что бы ни претерпел от тебя, ни за что не удалюсь от любви к тебе». Пусть известится сердце твоё, что ничто не скрылось от меня, что ты сказал, но слышал я всё, где и кому ты что говорил. И никогда я не сказал, что это не так, и никто не убедил меня причинить тебе какое-либо зло. Но я говорил, что всё, что ты говоришь, истинно, и что от любви ты говоришь, потому что считаешь меня родным. И я не переставал поминать тебя в своих молитвах. И вот покажу тебе свидетельство этой любви. Некогда глаз у меня сильно заболел, и я вспомнил о тебе, сотворил знамение честного Креста и произнес: «Господи Иисусе Христе, его молитвами исцели мя», и я тотчас исцелился».

С тех пор брат мне совершенно доверял и прекратил наговаривать на меня, но стал меня ценить и любить, – сказал старец и добавил, – Мы, люди, не знаем, что значит быть любимыми и почитаемыми, погубили мы своё разумение. Нужно хоть немного потерпеть своего брата, когда он, подстрекаемый врагом, гневается или нападает на нас. Вскоре он придёт в себя и, осознав незлобие брата, его столько времени переносившего, будет благодарить его премного и до такой степени любви монах дойдет, что готов будет и душу свою положить за него».

Блаженный авва вспомнил, как один старец рассказывал ему, что его авва был необычайно кроткий. Он говорил, что старца за эту великую добродетель и за знамения, им сотворенные, вся округа почитала как ангела Божия. Но один человек под действием дьявола как-то пришёл и оскорбил его последними словами, хотя свидетелей было много. Старец стоял тут же и, выслушав слова его, сказал:

– Благодать Божия на устах твоих, брат.

А тот ещё больше вышел из себя и сказал:

– Да ты, злой обжора, говоришь так, чтобы выставить себя добрым.

Старец ответил:

– Поистине, брат, всё, что ты говоришь, истина.

Потом кто-то спросил старца:

– Неужели ты не был смущен, монах?

Старец ответил:

– Нет, напротив, я чувствовал, так сказать, покров Христов над своей душой.

Поистине, – продолжал блаженный Зосима, – человек должен быть благодарен таким людям, как я уже много раз говорил, и считать их, если он страстен, врачами, лечащими душевные язвы. А если он бесстрастен, то благодетелями, доставляющими ему Царство Небесное».

Старец сказал: «Если мы чада святых апостолов, как возвещает и говорит Павел, по благодати Иисуса Христа я родил вас благоговествованием (1Кор. 4:15), то, как дети, должны подражать своим родителям. Апостолы радовались, когда их бичевали. Когда на них клеветали, они не смущались, хотя слышали от язычников и иудеев, что они весь мир возмутили своим колдовством и чарами. И при всем при том они не только не огорчались таким словам, но, похваляясь, говорили: Когда нас злословят, мы благословляем.., хулят нас, мы молим... и так далее (1 Kop. 4:12– 13).

Так сказано в Писании затем, чтобы мы подражали им. Когда мы что-то подобное претерпеваем или слышим, то должны быть благодарны, что приобретаем много и становимся сообщниками святых апостолов и мучеников. Нам следует ждать больших испытаний, чтобы ещё более сблизиться с апостолами, получить большую пользу и спастись, став сопричастниками их вечной небесной славы».

Как-то братья стали авве Антонию хвалить одного монаха. Антоний пришёл к этому монаху, чтобы испытать, перенесет ли он бесчестие. Оказалось, что монах не переносит бесчестия. Антоний сказал ему: «Ты как селение, которое с фасада украшено, а изнутри разграблено разбойниками».

Об одном старце, жившем в низине, рассказывали, что он был безмолвником, и ему прислуживал верующий мирянин, у которого был сын. Случилось так, что сын мирянина заболел, и расстроенный отец долго упрашивал старца удостоить его своим приходом и помолиться за ребенка. Старец встал и вместе с ним пошёл к нему домой. Мирянин быстро вбежал в свой дом, позвал своих домочадцев и соседей и сказал:

– Скорей идите встречать анахорета.

И все вышли на улицу. Старец ещё издали увидел, что идут к нему со свечами в руках, и понял, что произошло. Он разделся и стал нагишом стирать одежду в реке. Увидев это, мирянин смутился и стал извиняться:

– Возвращайтесь в дом. Старец сейчас в исступлении.

Затем он подошёл к старцу и спросил:

– Авва, зачем ты так поступил? Все теперь будут говорить, что в старца вселился бес.

– Это я и хотел услышать, – ответил старец.