Благолюбие. Том 2

А. Из Григория Двоеслова

Некий монах по имени Иуст хорошо знал врачебную науку. Он обычно ухаживал за мной, когда я жил в монастыре, и заботливо лечил от бесконечных моих болезней. Когда же он сам заболел и приблизился к смерти, то за ним ухаживал у одра родной брат по имени Копиос, который теперь добывает себе пропитание врачебным искусством.

Когда упомянутый Иуст почувствовал близость смерти, то открыл своему брату, что у него спрятано три золотых монеты. Это не могло утаиться от братии. Тщательно разыскивая и внимательно пересматривая все его лекарства, они нашли три золотые монеты, спрятанные в пузырьке. Когда меня известили о таком грехе брата, жившего вместе с нами, я не мог равнодушно перенести это, ибо в нашем монастыре было твёрдым правилом, чтобы все братья жили общиною и никому из них не позволялось иметь собственности. Сильно огорченный, я стал размышлять, что делать: молиться ли за очищение греха брата или показать живущим братьям пример строгости?

Я позвал к себе эконома монастыря и сказал:

– Пойди и не разрешай никому из братии подходить к умирающему, чтобы ни из чьих уст не получил он слова утешения; когда же, чувствуя близость смерти, станет звать братьев, пусть скажет ему родной брат, что вся братия презрела его за три золотые монеты, им от всех скрытые. Тогда, может быть, хоть в час смерти сокрушение о преступлении проникнет в его душу и очистит её от низкого греха. А когда умрет, не погребайте его вместе с умершими братьями, но выкопайте в какой-нибудь навозной куче яму, бросьте его туда вместе с тремя золотыми монетами, спрятанными им, восклицая в один голос: «Серебро твое да будет в погибель с тобою» (Ср.: Деян. 8:20); а потом засыпьте его.

Этими распоряжениями я желал принести двоякую пользу: и умирающему, и живым братьям, чтоб и его горечь смерти сделала свободным от вины, и братьям такой приговор над корыстолюбием воспрепятствовал впасть в подобный грех. Так и случилось. Когда он приблизился к смерти и тоскливо звал братьев, чтобы поручить себя их молитвам, то никто из братии не хотел подходить и поговорить с ним, родной брат объяснил ему, за что он всеми оставлен. Умирающий глубоко вздохнул, вспоминая свой грех, и в этом состоянии сокрушения умер. Потом погребен был, как я приказал. Все братия, устрашенные таким приговором над ним, стали каждый выносить наружу самые ничтожные и дешевые вещи, которые им обыкновенно всегда позволялось иметь, и страшились оставить у себя что-либо, что могло бы повлечь за собой осуждение.

Когда же прошло тридцать дней после его смерти, душа моя стала сокрушаться о покойном. Весьма скорбя о нём, я размышлял о наложенном мной наказании и искал средства, как избавить его от мучений. Тогда я опять позвал к себе эконома и с горечью сказал:

– Давно уже наш покойный брат страдает в огне; мы должны оказать ему любовь и постараться, если сможем, избавить его от теперешних мук. Пойди и с нынешнего же дня тридцать дней подряд совершай за него жертвоприношение, не пропуская ни одного дня, в который бы ни была принесена за его освобождение бескровная Жертва.

Он так и сделал. За него приносилась спасительная Жертва. В заботах о других делах мы и не считали проходящих дней. Вдруг в одну из ночей умерший явился в сновидении родному брату Копиосу. Увидев его, Копиос спросил:

– Что, брат, в каком ты находишься состоянии?

– Доселе мне было худо, – ответил умерший, – но теперь уже хорошо, потому что сегодня я приобщился.

Копиос пошёл в монастырь и немедленно рассказал об этом братьям. Мы тщательно сосчитали дни, и это оказался тот самый день, в который совершено было тридцатое жертвоприношение за покойного.

Б. Из Отечника

Брат сказал авве Пимену:

– Хочу поступить в киновию[27] и жить в ней.

Старец ответил:

– Если хочешь поступить в киновию, ты должен оставить заботу о всяком людском общении и о всяком имуществе. Иначе ты не сможешь трудиться в монастыре – ты даже вот этой простой чашкой владеть не можешь.

Паисий, брат аввы Пимена, нашёл небольшой сосуд с золотыми монетами. Паисий сказал старшему брату авве Ануву:

– Ты знаешь, что авва Пимен всегда строг с братьями. Давай построим себе свой монастырь и заживем там без забот.

Авва Анув спросил:

– А на какие деньги мы его построим?

Тот показал ему золотые монеты. Авва Анув весьма опечалился, поняв, что от золота произойдет вред душе аввы, и сказал:

– Хорошо. Пойдем и построим келью на том берегу реки.

Он взял сосуд с золотом и положил в свой куколь. Когда они переплывали реку и были уже на середине, авва Анув притворился, что у него закружилась голова, и куколь с монетами упал в воду. Авва Анув стал притворно печалиться. А Паисий сказал:

– Не печалься, авва, из-за потери золота, и давай вернемся к нашему брату, – и они вернулись к авве Пимену и впредь жили с ним в мире.

Сказал старец: «Многие монахи раздали все свои деньги, оставили отца и мать, братьев и родных ради того, чтобы им были прощены грехи. Они вступили в монастырь и совершили великие добродетели. Но от малых и незначительных ошибок их ноги подкосились на радость бесам, ибо они захотели окружить себя торбами и сундуками, забитыми плодами урожая и сушеными фруктами. Они могут по праву быть названы себялюбивыми, а Писание говорит, что такие люди прокляты и брошены во тьму внешнюю (Мф. 22:13). Ибо, как сказано в Писании, проклят нарушающий межи ближнего своего (Втор. 27:17). Их постигнет участь Ианния[28], Анания и Сапфиры[29]. Ибо они их сотаинники и соучастники».

В. Из аввы Кассиана

Тот, кто вступил в общежительный монастырь, чтобы стать монахом, но при этом сохранил за собой в миру что-то из имущества, не сможет долго пробыть в монастыре. Он ни послушания не приобретет, ни монастырской науки не усвоит, а без смирения и послушания не сможет совершить добродетели. Не удастся ему и до конца пребывать в монастырской нищете. Как только какое-то искушение или скорбь поколеблет его разум, тотчас же он начнет лелеять надежду на своё имущество. И вылетит он из монастыря, как камень из пращи. Другие тревожные страсти, гнев и вожделение, гнездятся в теле и в некотором смысле присущи человеку, поскольку не оставляют его от рождения и требуют длительных усилий по их искоренению. А недуг сребролюбия приходит извне, и от него можно с легкостью избавиться: достаточно усердия и молитвы. Если же дать себе послабление, то сребролюбие перерастет в самую губительную страсть, от которой уже можешь не избавиться. Как сказал апостол, корень всех зол есть сребролюбие (1Тим. 6:10).

Этот недуг, если застаёт душу поначалу жалкой и маловерной, забывшей о послушании, начинает воздействовать на неё, изыскивая кажущиеся благими предлоги (как, скажем, воздаяние по заслугам), чтобы заставить её удержать что-то из имущества. Он расписывает монаху в уме, сколь долгая будет у него старость, как он тяжело будет болеть, что возможности монастыря не столь велики, чтобы он имел утешение в старости, даже если он не будет немощным, а вполне здравым. Помысел говорит, что в монастыре не смогут по достоинству позаботиться о больном, что его все бросят, и если у него не будет спрятано золото, он умрёт в нищете и забвении. Наконец, помысел внушает монаху, что он всё равно не останется в монастыре до конца жизни, потому что труды монастырские тяжелы, а духовный отец строг.

Когда таковыми напоминаниями лукавый склонит несчастного к своему заблуждению и заставит сохранить у себя хотя бы один динарий, начнёт убеждать его изучить втайне от духовного отца какое-то рукоделие, которым можно было бы преумножить столь тяжко достающееся серебро. Туманными надеждами лукавый поманит свою жертву, рассказывая ей, сколько выгоды даёт рукоделие и какая от этого бывает воля и беззаботность. Монах, который весь повязан мыслью о выгоде, уже не думает ни о каких возможных неприятностях: что он может сойти с ума от гнева, если потерпит значительный ущерб, что его окутает скорбь, если он не получит чаемой выгоды. Как для иных богом становится чрево, так для него – золото. Поэтому он тоже идолопоклонник, по определению апостола (Кол. 3:5). Его ум удалился от любви Божией, и он возлюбил изваянные идолы людские.

Монах, помрачённый такими помыслами, всё больше уклоняется к худшему. У него уже нет смирения и послушания, он раздражается, страсть его терзает. За какое бы дело он ни взялся, он ропщет и перечит другим. Он не может ни одной заповеди соблюсти, не знает благоговения. Как непослушный конь несется он над пропастью. Ему уже не лезет в горло обычная пища. Он жалуется, что за что бы ни взялся, не может потерпеть и сделать это и говорит, что Бог не только здесь и что нельзя своё спасение заключать только в одном месте. Он повсюду начинает искать спасения и, наконец, уходит из монастыря и гибнет. А всему этому развращению мысли содействовало сохраненное им серебро. Он окрылялся думой о серебре и раздумывал, как бы уйти из монастыря. Надменно и жестоко он отвечал на все уговоры, считая все сказанные ему слова чем-то чуждым и странным.

Если бедолага увидит, что в монастыре что-то нуждается в исправлении, то начнёт презирать, порицать и хулить всё происходящее в монастыре. Ему только бы найти повод, чтобы разгневаться или огорчиться, чтобы не показалось ему самому, что он легкомысленно и без причины ушёл из опекавшего его монастыря. А если несчастный сможет другого своими пустыми наветами подтолкнуть к уходу из монастыря, то не преминет довести дело до конца – нужно же иметь сообщника в своём падении. Так, распаляемый огнём своего имущества, он не сможет безмолвствовать в монастыре и жить по уставу.

Бес сребролюбия, как волк, похищает овцу. Волк отделяет овцу от стада, чтобы потом сразу её растерзать. Итак, дьявол наставляет такого монаха делать тот труд, который он в монастыре и в отведенные часы делал с неохотой, работать в келье день и ночь, с большим рвением, чтобы и на молитву времени не оставалось, порядок поста был нарушен и устав бдения утратился бы. Дьявол так опутывает несчастного безумием сребролюбия, что всё его усердие направляется на рукоделие.

Есть три пути развития этого недуга, совершенно недопустимого, по слову Священного Писания и по учению Святых Отцов. Один мы описали выше. Дьявол наставляет несчастных приобретать и копить то, чего у них не было в миру. Второй – в том, что дьявол принуждает раскаиваться тех, кто единожды отреклись от имущества, внушая им искать то, что уже они отдали Богу. Третий, когда дьявол облекает монаха с самого начала в маловерие и робость и не позволяет ему совершенно отказаться от мирских вещей, но понуждает припрятать что-нибудь, якобы для того, чтобы не страшиться бедности. Об этом мы говорили выше. В этом третьем случае дьявол лишает человека веры в Божий промысел и показывает его преступившим монашеские обеты, которые он дал, когда отрекался от мира.

Примеры этих трех видов сребролюбия мы находим в божественном Писании, которое решительно их осуждает. Гиезий[30], когда захотел приобрести деньги, которых у него прежде не было, лишился пророческого дара, который ему хотел оставить учитель в порядке наследования, и вместо благословения унаследовал от Пророка проклятие вечной проказы (4Цар 5:1). Иуда, решив получить опять те деньги, от которых прежде отрекся, последовав за Христом, не только отпал от апостольского лика, безумно предав Владыку, но даже плотскую жизнь свою разрушил насильственной смертью (Мф. 27:5) Анания и Сапфира, сохранив часть своего имущества, были наказаны смертью от апостольских уст.

Бог через Моисея во Второзаконии сокровенно предупредил тех, кто призван был отречься от мира, но в маловерном страхе держался за земные вещи: кто боязлив и малодушен, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не сделал робкими сердца братьев его, как его сердце (Втор. 20:8).

В этих словах Господь учит нас, что кто отрекается от мира, тот должен делать это окончательно. Так, как если бы он шёл на войну – не следует полагать слабое и развращенное начало, чтобы и других не отпугнуть от евангельского совершенства и не вселить в них страх. А иначе к нам можно будет отнести слова Василия Великого, обращенные к сенатору, который отрекся от мира робко, удержав при себе часть своих денег: И сенатором быть перестал, и монахом не стал.

Итак, мы должны со всем усердием исторгать из нашей души корень всех зол – сребролюбие. Мы точно знаем, что если остался корень, то ветви быстро разрастутся. Перед своими очами нужно всегда представлять смерть, которая может нас посетить в любой момент. Да не придет наш Господь в час, который не чаем и не найдет нас запятнавшими свою совесть сребролюбием, и не скажет нам, как в Евангелии Он сказал богачу: «Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя, кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12:20). Нужно знать, что добродетель нестяжания трудно исполить тому, кто живёт не в общежительном монастыре, где можно не задумываться даже о наипервейших потребностях.