Бледная звезда при дворе Валуа

Глава 4 Герцогиня Феррары

На следующий день после смерти Альфонсо I новым герцогом Феррары был торжественно провозглашён Эрколе II, с обычными церемониями. Рене встретила его у входа во дворец, где, как говорят, в порыве взаимного волнения супруги упали в объятия друг друга. Затем герцог отправился с процессией через город к кафедральному собору, где принял клятву верности от представителей своего народа и, со своей стороны, поклялся им хорошо управлять. 2 ноября 1534 года в церкви Корпорации Домини состоялась панихида по случаю погребения Альфонсо I. Во время похорон была произнесена надгробная речь над телом усопшего, которое упокоилось под «лоджией» сада герцогского дворца.

Первыми действиями Эрколе II было то, что он дал согласие на план, который был предложен при жизни Альфонсо I для реформы устава города Феррара. На момент наследования герцогства ему шёл двадцать седьмой год. Хронист Муратори описывает его как «принца с прекрасной осанкой, выше обычного роста, с серьёзной речью, но при этом приятного, великолепного, великодушного, милосердного». Он также был благочестив, поскольку, помимо строительства церквей, помогал в создании монастырских учреждений и основал иностранные религиозные братства в Ферраре. В молодости Эрколе, возможно, питал отеческие чувства к своим подданным и был, в отличие от своего отца, подчёркнуто мирным человеком.

— Но его любовь к великолепию вскоре выродилась в женоподобную роскошь; его стремление к миру привело к политике недостойных уступок; если он и тратил мало на военные операции, то растрачивал много сокровищ на однодневные зрелища; в то время как его набожность вскоре приняла форму фанатического преследования, во время которого он не щадил ни своих подданных, ни жену, — пишет Изабелла М. Брейкенридж.

Хотя между Эрколе и Рене была общая основа — это дети, а также их взаимная любовь к искусству. Герцог, по словам хрониста, «писал с элегантностью как в прозе, так и в стихах». Он собрал замечательную коллекцию медалей и покровительствовал таким художникам, как Тициан, Джулио Романо, братья Досси. Ввёл в своей столице искусство ткачества на фламандский манер, перестроил и расширил великолепный дворец Бельригуардо, помимо возведения двух новых зданий в Копаро и Монтенье. Он также значительно расширил территорию Модены и укрепил город.

Тем не менее, порыв ликования между супругами быстро угас. Из-за интриг дамы де Субиз между ними было возможно лишь краткое перемирие.

— Подумать только, герцог в несколько раз увеличил налоги на вещи, которые привозят для мадам Рене из Франции! — пожаловалась своим детям Мишель.

— Вы правы, матушка, Эрколе немного скуповат, — нехотя согласился с ней двадцатидвухлетний Жан Партене, которому, в отличие от матери и сестёр, нравилось жить в Ферраре. — Но я думаю, что местные мастера не уступают нашим и мадам Рене могла бы покупать ткани и драгоценности у них.

В ответ дама де Субиз вздохнула:

— Ах, сын мой, не всё покупается и продаётся. Наша госпожа любит всё французское.

— Я уверена, матушка, что герцог повысил налоги только для того, чтобы досадить своей жене, — заметила Анна де Партене.

— Что же делать?

— Но ведь через Феррару во Францию и обратно проезжает множество лиц, которые из уважения к герцогине могли бы кое-что тайно привозить для неё, — подсказала Рене, средняя дочь Мишель. — Можно также использовать слуг, на которых вряд ли падёт подозрение.

Самая практичная из сестёр Партене, она пользовалась среди французов, проживающих в Ферраре, не меньшим уважением, чем её мать.

— Я даже знаю, кто точно согласится на это! — усмехнулся Жан.

— Кто?

— Мой друг сир де Пон!

Анна покраснела, в то время как Мишель пожала плечами:

— Если только Вы уговорите графа де Маренна…

— Лучше поручить это Анне, — лукаво возразила Рене. — Ведь под её влиянием граф даже начал склоняться к нашей вере.

Во время неудачной осады Неаполя Антуана де Пона ранили выстрелом из аркебузы, и после того, как маршал Лотрек скончался от чумы, он был взят в плен с остатками французской армии. Освободившись, граф де Маренн продолжил свою службу в Италии в качестве капитана пятидесяти тяжеловооружённых всадников. По поручению короля он часто бывал при феррарском дворе, и однажды рассказал Рене о том, как в ноябре 1532 года сопровождал Франциска I в Кале на переговоры с королём Англии.

— Генрих VIII, желая вступить в брак с мадемуазель Болейн, решил заручиться поддержкой нашего короля, — пояснил Пон. — Поэтому взял с собой на эту встречу свою невесту, которая, как известно, провела свою юность при нашем дворе.

— И как Вы нашли Анну? — спросила герцогиня.

Антуан пожал плечами:

.— Признаться, мадам, я — не поклонник английских красавиц. Но, следует признать, что нынешняя королева Англии своей одеждой и поведением больше напоминает француженку.

— Анна всегда любила модно и красиво одеваться, — добродушно заметила Рене. — Но это не мешало ей искать непосредственного общения с Богом.

— Да, мадам, я слышал, что королева мечтает о переводе Священного писания на английский язык. Также говорили, что однажды, ещё до своего брака с Генрихом, она забыла книгу, написанную одним из реформаторов, в нише окна в своих покоях, чем воспользовались её враги и донесли об этом королю. Но тот простил её.

— И всё же, лично мне не верилось, что Генрих женится на ней, — прибавил граф.

— Почему, месье де Пон?

— Ведь папа так и не дал согласия на его развод с первой женой. Поэтому впору поверить тем, кто утверждают, что Генриха околдовали…

— В отличие от Вас, граф, я хорошо знала Анну Болейн и поэтому не удивлена, что король ради неё не побоялся поссориться с папой. Ведь она отличается не только красотой, но также умом и знаниями.

— При Вашем дворе, мадам, есть дамы, которые обладают гораздо большей учёностью и, главное, добродетелями.

В ответ герцогиня мило улыбнулась:

— Если Вам так пришлись по душе дамы нашего двора, то приезжайте в Феррару чаще.

Когда спустя три года из Англии пришла весть о казни королевы Анны Болейн, обвинённой в супружеской измене, Рене была искренне огорчена. В то время как остальная Европа распространяла клевету на её бывшую подругу, принцесса всегда вспоминала смуглянку, по словам английского посла, с «добротой и привязанностью».

В январе 1534 года старшая дочь дамы де Субиз вышла замуж за графа де Маренна. Этот брак сделал семьи Пон и Партене ещё более влиятельными. Тем более, что обе имели связи не только с прилегающими к их владениям землями на севере Италии, но и с Венецией. Мишель удалось организовать контрабандную торговлю предметами роскоши между Францией и Италией. Однако Эрколе начал перехватывать письма жены и пришёл к выводу, что даже ценой разрыва с Францией ежедневное причинение вреда дамой де Субиз его государству больше невозможно выносить. Проявив максимум такта, он написал Франциску I по этому поводу, и, в конце концов, получил разрешение на её отъезд.

Как только Рене узнала о предстоящем увольнении гувернантки своих детей, от неё пошли письма протеста французскому двору и даже папе. Встревоженный Франциск I пошёл на попятную и попросил кардинала Жана дю Белле, находящегося с миссией в Италии, проехать через Феррару, чтобы поддержать Рене и сказать от его имени герцогу:

— Увольнение мадам де Субиз слишком открыто и явно свидетельствует о том, как мало Вы уважаете мадам герцогиню.

Застигнутый врасплох масштабом сопротивления, Эрколе пошёл на попятную.

Между тем инвеститура герцогства Феррарского всё ещё не была согласована с Римом, несмотря на решение Карла V. Смерть Альфонсо I, так долго воевавшего с папским престолом, упростила дело. У молодого Эрколе II были веские основания надеяться на дружеское соглашение со старым другом его отца, новым папой Павлом III. В конце концов, не в силах терпеливо переносить задержку в этих затянувшихся переговорах, герцог Феррары отправился в Рим 19 сентября 1535 года. Прибыв туда 9 октября, он несколько дней спустя совершил свой торжественный въезд в Вечный город. Для переговоров с Эрколе II были незамедлительно назначены семь кардиналов, но вскоре возникли трудности. Римский двор не был удовлетворён условиями Карла V и предложил их изменить в ущерб герцогу. В ответ недовольный Эрколе отправился 9 декабря к императору в Неаполь.

Французский двор тогда находился в Лионе, и король воспользовался отсутствием герцога, чтобы пригласить Рене и её деверя Ипполито д'Эсте присоединиться к нему. В интригу включилась и его сестра Маргарита Наваррская, которая тоже настаивала на полезности такой встречи, написав принцессе:

— Она будет настолько выгодна герцогу, Вашему мужу, что он и его брат всегда будут чувствовать это.

Рене приняла приглашение, и дама де Субиз начала подготовку её поездки. Это предложение, адресованное двум наиболее видным представителям профранцузской партии в Ферарре, могло посеять сомнения у императора, что герцог через свою жену и своего брата установил связи с королём Франции с целью заключения возможного союза. Однако герцогиню сдерживало то, что она находилась на последних месяцах беременности и 16 декабря 1535 года родила ещё одну дочь Лукрецию д’Эсте.

Узнав, что происходило в его отсутствие, Эрколе 15 января 1536 года вернулся в Феррару. Он оказался в неловком положении: ведь жена могла рассказать своим королевским родственникам о жестоком обращении с ней. С другой стороны, отказ мог вызвать подозрения и неудовольствие короля. Герцог сообщил Франциску I, что Рене не поедет в Лион и в качестве причин сослался на политическую ситуацию, слишком опасную, чтобы допустить такое путешествие, и на состояние здоровья его жены, ослабленной последними родами. После чего прибавил:

— В Италии матери видят свой долг в том, чтобы заботиться о своих детях и оставаться с ними, а не отправляться в путешествия.

При чтении этого послания гнев короля Франции был настолько велик, что посол Феррары потребовал своего отзыва. Таким образом, Рене лишилась всякой надежды при жизни мужа снова увидеть свою родину. Кроме того, Эрколе II приказал даме де Субиз немедленно собирать вещи, хотя она, кивая на погоду, ещё на протяжении месяца оставалась в Ферраре.

Все эти события и последствия тяжёлых родов привели к тому, что Рене слегла. Герцог написал своей тётке в Мантую, умоляя её провести карнавал в Ферраре и развлечь его больную жену. Изабелла д’Эсте с радостью откликнулась на его призыв и 30 января 1536 года сообщила своему сыну, герцогу Федерико:

— Сегодня я прибыла сюда через полчаса после наступления темноты и была принята архиепископом (её племянником Ипполито д’Эсте) в четырёх милях от Феррары и обнаружила, что герцог и множество дворян и дам ожидали меня на берегу реки. Они сопроводили меня с зажжёнными факелами в моё жилище в Кастелло, напротив церкви Сан-Доменико. Вскоре после этого я навестила герцогиню, у которой была лёгкая лихорадка, а затем пошла в зал, чтобы посмотреть на танцы.

Несколько дней спустя она написала снова и рассказала о наслаждении обществом герцога и герцогини и об ужине, устроенном Эрколе в новых комнатах дворца, «за которым последовал концерт разнообразной и превосходной музыки, а затем танцы до отхода ко сну».

Результатом встречи Эрколе II с Карлом V стал его отказ от союза с Францией в пользу Империи. Тем временем в стенах дворца Эстенсе происходили события, имевшие для Рене гораздо большее значение, чем завоевание благосклонности папы или императора, и оказывающие мощное влияние на её сердце и разум. Она продолжала давать убежище гонимым реформаторам из Франции, Германии, Женевы и других областей Италии. К выдающимся личностям, придававшим блеск двору Рене в этот период, относился Челио Кальканьини, каноник кафедрального собора Феррары и апостольский протонотарий, один из самых образованных людей ХVI века. Так, он был одним из первых, кто утверждал, что земля вращается вокруг своей оси.

Грегорио Джиральди, способный греческий учёный, заявлявший, что «ему пришлось сражаться с тремя могущественными врагами — Фортуной, природой и несправедливостью людей», — по протекции Рене стал секретарём Эрколе II. Посвятив даме де Пон второй диалог своей «Поэтической истории», Джиральди обращается к ней с риторическим вопросом:

— Почему я должен знать о любви и привязанности или, скорее, благочестии, которые Вы проявляете к своему мужу, поскольку он украшен теми же знаниями и добродетелями, что и Вы?

К ним можно добавить ученого врача Манардо, автора работ как по медицине, так и о поэзии, которые принесли ему известность.

Благосклонность, которую молодая герцогиня всегда проявляла к литераторам, её интерес к религиозным вопросам, а также её восторженная преданность своей родине, сделали вполне естественным, что, в том числе, она приняла ко двору двух замечательных людей, которые были изгнаны из Франции из-за их религиозных убеждений. Поэт Клеман Маро, за которого Рене просила Маргарита Наваррская, искал там временное убежище от злобы своих врагов. При феррарском дворе, куда «Принц поэтов и Поэт принцев» приехал в 1535 году, он стал секретарём герцогини и получал жалованье 200 турских ливров в год. В своём стихотворении «Эпитет о дружбе» Маро рассказывает о приёме, оказанном ему Рене после того, как он покинул двор королевы Наварры, и описывает свою новую покровительницу в следующих строках:

Друзья мои, я изменил своей даме:

Теперь ещё одна сильна надо мной,

Рождённая дважды, с именем и душой,

Дитя короля по рождению, дитя небес по призванию…

Когда 20 марта 1536 года в носилках, запряжённых дорогими лошадьми, подаренными герцогиней, Мишель де Собон, наконец-то, отбыла на родину вместе со своим сыном, средней дочерью и остальными своими соотечественниками (кроме Анны де Партене и её мужа), Клеман Маро так прокомментировал её отъезд:

Наступила хорошая погода, пора на покой, но, ветер,

Не раздражай мадам де Субиз: хватит с неё глубокой грусти

Из-за расставания со своей госпожой и любимицей…

Остроумный же Рабле, французский писатель, которому покровительствовал Франциск I, упоминает об этом событии в своём письме из Италии епископу Майезэ в 1536 году:

— Милорд, герцог Феррарский, который ездил к императору в Неаполь, вернулся сюда сегодня утром. Я пока не знаю, как он решил вопросы, связанные с инвеститурой и оммажем его земель; но я понимаю, что он вернулся не вполне удовлетворённым императором. Я боюсь, что он будет вынужден опустошить свою казну, которую оставил ему отец, и что папа и император с удовольствием обчистят его… Милорд епископ Лиможский, который был послом короля в Ферраре, видя, что упомянутый герцог, не ознакомив его со своим замыслом, перешёл на сторону императора, возвращается во Францию. Есть опасения, что мадам Рене будет немало огорчена этим: герцог удалил мадам де Субиз, её гувернантку, и приказал, чтобы её обслуживали итальянцы, которые неважно выглядят…

В свой черёд, мантуанский дипломат Марко Пио, сеньор де Карпи, сообщал кардиналу Гонзага:

— С тех пор, как мадам де Субиз уехала, мадам герцогиня больше не появлялась на публике и никуда не выходила, за исключением небольшого кабинета, где… никому не позволено её видеть.

Ходили слухи, что Рене боялась быть отравленной мужем. Но, к чести Эрколе II, следует сказать, что он унаследовал от Борджиа только чрезмерную подозрительность. Тем не менее, принцесса так никогда и не простила мужу отъезд Мишель, заменившей ей мать. Прежде, чем уехать из Феррары, дама де Субиз дала наказ старшей дочери:

— Берегите мадам Рене!

— Клянусь, матушка, что сделаю всё для её счастья! — пообещала Анна де Партене.

Вскоре после этого, в апреле 1536 года в Феррару прибыл некий шевалье Шарль д'Эспевиль. Там, «желанный и скрытый», по словам хрониста, он старательно использовал предоставленную ему краткую возможность проповедовать Евангелие обществу, возможно, самому утончённому в Италии, и Рене, почти его ровесница, слушая проповедника, «который никогда не говорил без того, чтобы не наполнить разум слушателя самыми вескими чувствами», стала его верной союзницей. Впрочем, шевалье произвёл сильное впечатление не только на принцессу. Во время службы в Страстную пятницу в церкви Феррары певица Жаннет де Бушфор (Дзанетто), состоящая на службе у герцогини, внезапно вышла из здания, произнося богохульные комментарии пронзительным ясным голосом. В тот же вечер Дзанетто арестовали, а после её допроса с пристрастием местным инквизитором в темницу бросили ещё нескольких слуг Рене, в том числе, её казначея Кардийяна.

— Аресты были произведены по приказу Эрколе, главным образом, как представляется, для того, чтобы вывести из себя его жену, — считает писатель М. Бересфорд Райли.

В письме Маргарите Наваррской герцогиня жаловалась на феррарского инквизитора, к которому она обратилась по поводу арестованных еретиков:

— Он говорил со мной с таким презрением и дерзостью, что другая была бы ошарашена.

Пламенное же негодование Эрколе II нашло выражение в его письме к своему посланнику при французском дворе:

— Если бы не уважение, которое я испытываю к королю, я бы, конечно, не потерпел такого оскорбления и показал мадам, какое глубокое негодование я испытываю.

Во время бурного объяснения, по слухам, герцог избил жену.

Однако каждая мера, принятая герцогом Феррары в отношении французов, рассматривалась Франциском I как вмешательство в королевские прерогативы. Рене обратилась за помощью к зятю и к Павлу III через французского посла в Венеции. Не желая вступать в конфликт с королём, папа попросил Эрколе, чтобы обвиняемые были подвергнуты допросу инквизиции не в Ферраре, а в Болонье или в Риме.

Затем пришёл черёд проповедника, который, как донесли герцогу, на самом деле оказался известным реформатором Жаном Кальвином.

— Как только он опубликовал свои «Институты», — пишет о своём учителе Теодор Без, — Кальвин был охвачен желанием пойти и увидеть герцогиню Феррарскую… принцессу, известную своим благочестием…

Изначально Кальвин должен был стать священником, но из-за амбиций своего отца, который считал юриспруденцию более надёжным путём к богатству и почестям, чем теологию, прошёл успешное обучение у самых выдающихся французских и иностранных профессоров права, сначала в Орлеане, а затем в Бурже. День и ночь он упорно добывал знания, занимаясь с кропотливым усердием, которое нанесло ущерб его здоровью, вызвав болезнь желудка (язву?), ставшую в последующие годы источником его сильных телесных страданий. Что касается внешности Кальвина, то, по словам того же Безы, «он был среднего роста, с желтовато-бледным цветом лица, с глазами, которые сверкали до момента его смерти и свидетельствовали о его большом интеллекте». Пьер Робер Оливетан (переводчик Ветхого Завета с иврита на французский) познакомил его с реформаторскими доктринами и привил ему вкус к религиозной литературе. В конце концов, находясь в Париже в 1532 году, он оставил юриспруденцию ради теологии. За этим шагом быстро последовали преследования, и Кальвин был обязан своей безопасностью исключительно вмешательству Маргариты Наваррской. Однако это было лишь временное затишье перед бурей, и вскоре он решил перебраться в безопасное убежище в Базеле, где опубликовал «Институты христианской религии» с предисловием, посвящённым Франциску I. В нём он защищал французских реформаторов от их суверена, противопоставляя его протестантским князьям Германии. После чего в августе 1535 года поехал в Италию.

По приказу герцога Кальвина под конвоем отправили в Болонью, но по дороге вооружённые люди, посланные Рене, освободили его. Вскоре реформатор уехал в Женеву, но до конца жизни вёл переписку со своей любимой принцессой: поддерживал, утешал и вдохновлял её.

В свой черёд, Кардийян, казначей Рене, был освобождён и сослан, а других арестованных Эрколе передал французскому послу в Венеции, который их освободил. Иначе, если бы скандал принял большие масштабы, это могло бы принести дому Эсте дурную славу. Буря миновала и супруги продолжали по-прежнему делить одну спальню.

Между тем Клеман Маро, кроме сочинения стихов, занимался тем, что волочился за дамами Рене. А в конце 1535 года даже предложил устроить конкурс «блазонов» о женском теле — стихов, посвящённых той или иной части тела прекрасной дамы. Идеей конкурса послужила его эпиграмма («blason») «О прекрасном соске». Она имела успех при дворе, и все поэты бросились подражать Маро. Морис Сэв, например, написал блазоны «Бровь» и «Слеза». Именно им присудила победу герцогиня. Тем не менее, наряду с сочинениями Клода Шаппюи и других поэтов произведения Маро вошли в сборник «Анатомические блазоны о женском теле», вышедшем в следующем году.

Вскоре Маро понял, что герцог Феррарский относится к нему по-другому, чем раньше, и, не стал откладывать свой отъезд из Феррары. Рене ходатайствовала перед Франциском I, чтобы получить разрешение на возвращение поэта во Францию, и её ходатайство было удовлетворено при условии, «что он должен вернуться к католической религии». В июле 1536 года Маро уехал в Венецию вместе с французским кардиналом Жоржем д’Арманьяком, который перед тем прибыл в Феррару, чтобы уладить конфликт между герцогиней и её мужем. Поэт дал выход своим чувствам негодования против тирана Эрколе и сострадания к герцогине в «Сонете Рене»:

Вспоминая твои божественные милости,

Мне больно, принцесса, из-за расставания с тобой,

Но томлюсь, когда нахожусь в твоём присутствии,

Видя эту Лилию среди шипов…

В своём знаменитом поэтическом послании к Маргарите Наваррской он тоже описал скорбное состояние её родственницы королевской крови, разлучённой со своими давними друзьями суровым указом своего итальянского мужа.

Что касается покровительницы Маро и Кальвина, то некоторые историки утверждают, что она ухитрялась скрывать свою симпатию к Реформации ещё некоторое время. Другие, однако, заслуживающие большего доверия, утверждают, что Рене подверглась резким упрёкам со стороны своего мужа за приверженность к запрещённой доктрине и он вынудил её возобновить внешние обряды той религии, от которой она в глубине души отказалась. Возможно, так оно и было, но после визита Кальвина в Феррару герцогиня была навсегда потеряна для Римской церкви.

В сентябре 1536 года, когда Рене выразила свои соболезнования Маргарите Наварской по поводу внезапной смерти их общего племянника, дофина Франциска, та ответила ей:

— Что касается утешения, которое Вы у меня просили, то оно есть у Вас, мадам, той, которая постоянно прибегает в помощи истинного Утешителя. Поэтому я уверена, что утешение, которое Он Вам даёт, позволит Вам пережить все мучительные невзгоды и даже больше…