Бледнокровие

Глава 3.2

Feels like school againBut learning's all right there

Как странно. Почему я подумала обо всём этом только сейчас, а не раньше? Должно быть, отходила от шока. От удивления. Пыталась принять неизбежное. Именно что пыталась – и попытки не увенчались успехом. Примириться с реальностью оказалось невозможно, настолько она была паршивой. Настолько она была вопиюще несправедливой.

Поверил бы мне Лоуренс? Он всё-таки давний друг и лучший ученик Виллема. Они давно знали друг друга, но никто из них не знал меня. Может, меня и слушать бы не стали. Лоуренс просто бы позвал свою делегацию, а они уж нерадивую студентку пинками вышвырнули бы из здания. Может даже, в этом случае общая назойливая проблемка в моём лице сплотила бы их. Столько всего может быть, но случилось только одно.

Особенно странно, что никто из оставшихся с Виллемом студентов не выступил против него. Бояться старикана было решительно невозможно. Особенно после разрыва отношений с Лоуренсом и его церковниками. Но почему же они вели себя, как служители Церкви перед викарием? Фанатики они, вот что. Верные слуги Виллема. Сиделки для неизлечимо умственного больного. В этом проклятом городе фанатизм добрался даже до науки.

Впрочем, это было ожидаемо. Народа в Ярнаме всё больше и больше. Чудовища по ночам буквально не успевают сокращать разросшееся население. Эта звериная чума, должно быть, кара Великих за отсутствие самоуважения у исконных жителей этого города. Столько богохульных погребальных ритуалов, столько бесчинств, столько дерьма. Будь я на месте кого-то там, незримо наблюдающего за городом, - тоже бы наслала какое-нибудь хлёсткое наказание. Крысиную чуму, или звериную.

Вот мерзкие охотники доблестно сражаются чудовищами, и не понимают, что это борьба с симптомами. А лечить нужно не отдельные симптомы, а источник болезни. Что же до источника всей этой звериной чумы, то тут явно как-то замешаны иностранцы. Всё это началось во времена первых кровослужений в церкви, когда первые, небольшие потоки чуждых всему святому иностранцев ринулись в город за исцелением. Со временем же увеличивались три вещи: поток иностранцев, поток чудищ в ночи и борьба с этими самыми чудищами. Что иронично, боролись с чудищами охотники, большинство из которых были чужаками.

Многие знающие люди в Ярнаме подозревают, что всё дело в неприязни крови. Дескать, при переливании крови новая целебная кровь конфликтует с остатками бывшей, из-за чего человек превращается в волосатую, зубасто-когтистую мерзость. Возвращается к своей истинной сущности. Но это лишь подтверждает, что проблема в иностранцах, ведущих себя в городе как самые натуральные чудовища. Как звери. Таким никакая святая кровь не поможет.

Но вот в чём действительно всё дело, так это в излишне ярких свойствах крови. Лоуренсу требовались деньги на исследования, поэтому он решил основать церковь. Чтобы помочь обоим сторонам – верующему населению родного города и ускорить исследования в области любимой науки. Альтруист похлеще моей сестрички. И эгоист в той же степени.

Двуличность викария продержалась вплоть до кульминации давно нарастающего конфликта с Виллемом. Внутренний фанатик победил внутреннего учёного. Вот чего действительно следует бояться. А не какой-то там «древней крови».

Получается, Йози-то не дура. Йози умница! Йози прямо и честно отвергла моё приглашение в область науки. Она не стала одним из этих многочисленных ложных учёных, студентов-фанатиков, кои прикопаны мною вокруг этого здания. Моя милая сестрица не повторит судьбу идиота-Лоуренса, сдавшегося пред собственной натурой тогда, когда было уже поздно. И уж тем более дорогая Йозефка не повторит судьбу Виллема, размазавшего остатки собственных глаз по лицу и тихо скулившего где-то в темноте…

Ай да Йози, ай да самовлюблённая открытая душа. Фанатик, конечно. Фанатик до мозга костей. Но фанатик чистый, без примесей грязи и различных чужеродных веществ. Правильно, незачем ей в науку подаваться. Наука в этом городе сгнила на моих глазах, кровоточащих от немыслимости происходящего и произошедшего.

Сколько же здесь книг? Никогда не считала. Вот только именно этим книгам я обязана всем. Нда, с детства обожала пытаться понять, что написано в тех нескольких бумажных кирпичах, которые я тайно унесла отсюда. Было трудно, но моя бурная фантазия заполняла старательно пыталась заполнить безграничные пустоты непонимания. Что также вынуждало меня научиться читать. Вот так люди и умнеют.

А сами те книжки были так себе – про морских животных, их повадки и внутренности. Зато иллюстрации были само загляденье. Прекрасный повод утащить такую красивую штуку к себе. Словно ворона какая-то.

Жаль, что Йози этим не интересовалась, а носилась с другими детьми по городу.

Но чего тут жалеть? Теперь по городу ношусь я. Только мне уже не десять лет. А вместо других детей – сплошь фанатики, отморозки, кровожадные безумцы и невероятные идиоты… Лучше бы в детстве набегалась, честное слово.

Это ещё что? Какие-то склянки с кровью. Или не с кровью, а с каким-то суррогатом. Мне это не нужно. Крови во всём городе целое море. Куда ни глянь, повсюду ею торгуют. Неофициальные переливания крови, причащения в обход церкви. Нет, крови точно хватит. Ничего ценного.

Однако обозначения у склянок любопытные. Вот например, «Лабиринт, уровень 6, 2, оригинал». Или точно такой же, только цифры иные: четвёрка и… пятёрка? Совсем стёрлось, чтоб его. Двойка. Точно двойка. Четвёрка и двойка. Или ещё такие, с другими цифрами. Оригинальная кровь. Или Старая Кровь, как её называют всякие недоумки. Источник всей церкви, притягивающий иностранцев в город, как запах свежеиспечённого хлеба – голодающего. Корень безумия, фанатизма, ночных чудовищ и этих мерзких охотников. Всё рождается в этой грязной крови и умирает в ней. Теперь всё сложилось именно так.

Лоуренс, кстати, отнюдь не эту кровь продаёт невеждам, прикатившим свои седалища в наш милый городок. Мало кто об этом знает. Сейчас, пожалуй, таких людей по пальцам пересчитать. И в основном это студенты Бюргенверта, многих из которых умерли давно, а некоторые – совсем недавно. Ведь одним из таких студентов Лоуренс и был. До того, как стал мастером, викарием и кто сейчас знает кем ещё.

Сначала были крайне осторожные, тестовые переливания на больных добровольцах. Я пропустила этот исторический момент, нулевого пациента, нулевую главу исторического романа «Кровавый Ярнам». Шла, стояла, ползала и лежала по мостовой в приступе алкогольного опьянения. И вопила что-то. Покуда сестричка не отыскала. Хорошо иметь родственника-доктора. Пройдёт не одна сотня лет, а этот факт не изменится. Доктор, с которым тебя связывает дружба или крепкие родственные узы – лучший доктор. Поразительно, как я тогда с моста не спрыгнула?

Оригинальной крови было мало. Хватило её всего на двух добровольцев, не считая нулевого. Все исцелились. Чудо науки во плоти. Это я прекрасно помню. Тогда Лоуренс ещё ничего не сделал. Он занялся довольно унылой темой – переливанием крови излечившихся добровольцев, сравнением их излечения с излечением первых добровольцев. Как только он заметил положительный результат – сразу взял ситуацию в свои руки. Основал церковь. Виллем тогда не возражал. Должно быть, он не догадывался, как далеко зайдёт ситуация, каких вершин достигнет его отнюдь не скромный ученик.

Но вот в чём дело. Кровь ударила Лоуренсу в голову. Ему, Виллему и всем остальным. Мне в голову тогда ударял только алкоголь. Ещё бы, столько работы, столько экспериментов – и не смотря на всё это я никому не была нужна. Никому. Трудно было смириться с этим. С этим сознательным бременем учёного. Алкоголь помогал, а затем до меня дошло, что ценность я не представляю. Никто из учёных ценности не представляет. Как и Лоуренс. Никому Лоуренс не нужен был, ни тогда, ни сейчас. Всем нужны лишь плоды его трудов. И так всегда с людьми учёными. Или людьми творчества, ведь эксперименты без творческих способностей и фантазии невозможны. Трудно представить учёного без фантазии.

Никто тогда не заметил одной вещи. Незначительной детали. Никто, кроме меня. Первые добровольцы болели самыми крайне тяжёлыми, смертельными болезнями. Они буквально были при смерти, и решили отдать себя в руки адептов науки. Они не только излечились от всех своих недугов, но также изменились ВНЕШНЕ. И речь шла не об плотности тела, цвета кожи, длины костей или чего-то в этом духе. Нет, изменились их лица.

Каждого добровольца перед началом экспериментов фотографировали. После завершения экспериментов тоже фотографировали. Все фотографии откладывались в архивные книги, а их копии мог получить любой студент. И я получила их. Решила пообщаться с первыми удачными подопытными кроликами, пока весь университет с замершим сердцем наблюдал за Лоуренсом.

Тогда же меня поразило отличие лиц первых добровольцев от всех фотографий с ними. Цвет глаз менялся на зелёный, причём один из добровольцев имел коричневые глаза, другой – серые, а третий – голубые. Зелёные глаза большая редкость в нашем городе. Также изменились черты лица. Вместо мерзких лиц с фотографий на меня смотрели люди с изысканными носами, ушами, губами и прочими формами, что я испугалась. Очень сильно испугалась. Затем обрадовалась: хоть что-то я открыла необычного. Поразительный эффект переливания крови, раскрывающийся спустя продолжительное время. Не просто исцеление от всех недугов, но и преображение человеческой внешности.

Однако я тогда мало чего соображала. На радостях выпила ещё больше алкоголя, чем обычно. Пережив похмелье, начала пугаться собственных открытий. Могла произойти какая-то ошибка. Может, перепутала добровольцев, или что-то подобное. По итогам решила, что нужно больше информации. Больше наблюдений. И принялась тщательно следить за добровольцами Лоуренса. Тут мне пришлось самой фотографировать их и также посещать после экспериментов, за что меня нахваливали за инициативу. Перевели за упорство в ранг почётных студентов Бюргенверта.

Идиоты. Никому из них мои старания не пригодились. Только мне. Я и только я выяснила, что по мере переливания крови из одного добровольца другому добровольцу «эффекты преображения Вельфриветы» ослабевают. И весьма, весьма стремительно так ослабевают. У добровольцев «второго поколения» цвет глаз менялся лишь в двух случаях из трёх. У добровольцев «третьего поколения» глаза менялись с той же частотой, но времени на преобразование уходило больше. Изменение лиц также проходило медленнее с каждым поколением. Времени на эти осмотры ушло много. Город изменился. Появилась церковь, иностранцы, чудовища, охотники. Но я так и не решила, что мне делать с этой информацией. Я ничего не сделала. Я просто знала то, чего никто не знал, и меня это устраивало.

Теперь в этих склянках – последняя оригинальная кровь, добытая в лабиринтах. Кровь, которой не хватит на переливание даже ребёнку. Кровь, не имеющая ценности ни для кого. Только мне известен её эффект. Эффект преображения, который повторить уже не получится. Эффект, о котором никто не знает, кроме меня. Источник единственного моего открытия, о котором знаю лишь я. В этих склянках – единственный ключ к моему будущему. Оригинальная кровь, имеющая эффект под номером два. Ради неё ли я жила всё это время?

Да. И теперь она моя!

Остался последний штрих. Где это жирное ничтожество? Где этот мерзкий гад? Куда ты спрятался, от меня? Я же тебя всё равно… Ах вот ты где. Ну и отвратительное лицо. Безглазое, заплывшее, обезображенное моими хирургическими инструментами. Тихо, тихо, скотина! А ну, куда пополз?! Не дёргайся, чтоб тебя. А ну, открой свой ротик! Вот так. Не кусайся. Не кусайся, тварь! Дёргайся сколько влезет, только устанешь побыстрее. Сейчас, где эта… ах, вот он!

Всё, всё. Расслабься. Вот, вот так. Не беспокойся, безглазая тупорылая свинья. Язычок тебе больше не понадобится…