Блеф

Эдвард Брайант Второе пришествие Бадди Холли

Среда

Мертвый человек пробил кулаком дощатую дверь.

Суставы не выбил, но кожу рассек. По обломкам потекла кровь. Больно, но не достаточно. Вообще не больно, если задуматься о прочем. «Прочее». Какой хороший эвфемизм, чтобы обозначить людей, отношения с ними. Родных и любимых. Обыденные мерзости, мелкие предательства и отказы. Боже всемилостивый, вот ЭТО больно.

Вот ты и повзрослел окончательно, друг мой, подумал Джек Робишо. Проскочил оплакивание на скорости в десять скоростей звука. Минуя нежелание признать происходящее, прямиком в конечную точку. Жалость к себе. Нормальный взрослый подход для мужика, которому уже за сорок. На хрен.

Он осторожно вынул кулак из дыры в двери. Естественно, длинные щепки торчали навстречу, и делать это было все равно, что вытаскивать руку из зубастого капкана.

Джек развернулся и пошел обратно, по своей порушенной гостиной. Она все еще походила на капитанский мостик «Наутилуса» из книги про капитана Немо. После того, как «Наутилус» потрепал гигантский кальмар посреди Атлантики и шторма, такого, что случается раз в столетие.

Он любил свое жилище. «Любил». Какое странное слово, как смешно оно выглядит теперь. Пнув в сторону разбитый антикварный секстант, Джек подошел к выходу, ведущему в коридор, выходящий в служебный тоннель метро. Закрыл дверь на засов. Уловил остатки резкого запаха лимонного одеколона, которым пользовался Майкл, когда брился. Образ Майкла, пятящегося, слегка ссутулившегося виновато, мелькнул в его сознании на месте двери. Исчез, будто его никогда и не было, без единого звука.

Джек перешагнул через старомодный телефон, сделанный в виде фигуры Хьюи Лонга. Как ни странно, телефон, упав на пол, оказался в нормальном положении. Наушник наверху, в поднятой правой руке Хьюи. Старина Хьюи хорошо умел с людьми общаться, сукин сын. Почему у Джека так не получается?

Он не станет звонить Вонищенке. Не станет звонить и Корделии.

А больше ему звонить и некому. Кроме того, он уже наговорился. Поговорил с Тахионом. Яблочко на ужин, и врач не нужен. Не сработало. Поговорил с Майклом. Кто еще? Священник? Без вариантов. Ателье Париш слишком далеко отсюда. Столько лет прошло. Столько памяти осталось.

Джек обошел резной бар красного дерева с латунной фурнитурой, почувствовал запах пыльного бархата, заполняющий шкафчик, когда открыл его. Такой бренди стоит баксов шестьдесят, не меньше. Круто на зарплату путевого обходчика. К черту. В романах всегда пишут, что выжившим в кораблекрушении давали бренди. Да и графин из резного хрусталя чудесно смотрится в этой викторианской обстановке.

Он налил себе тройной, выпил, будто двойной, и снова налил. Обычно не глотал так поспешно, но…

– Есть один интересный факт насчет господина Капоши, – сказал тогда Тахион. Его халат врача был безукоризненно белым и сверкающим, словно арктический снег. А рыжие волосы горели огнем в свете ламп смотровой. – Вскоре после того, как он открыл разновидность саркомы и назвал ее своим именем, то сменил фамилию на Кон.

Джек глядел на него, не в состоянии выразить словами свои мысли. О чем, на хрен, Тахион болтает?

– В Чехословакии были погромы, разумеется, – продолжал Тахион, нервно перебирая изящными пальцами. – И Капоши понимал, что предрассудки, от незнания, сильны всегда. Как сейчас с джокерами и больными СПИДом, не говоря уже о тузах. Действие экзотических вирусов частенько считают проклятием.

Джек поглядел на свою обнаженную грудь, осторожно трогая иссиня-черные отметины, похожие на синяки, поверх ребер.

– Мне не надо двойного проклятия. По одному в руки, ладно?

– Прости, Джек, – ответил Тахион и задумался.

– Сложно сказать, как именно ты заразился. – продолжил он после паузы. – Опухоли уже развились, но биопсия, как и их аномальное развитие, показывает, что существует странная синергия между действием Дикой Карты и ВИЧ, в плане воздействия на твою иммунную систему. Подозреваю, что получается что-то вроде ураганного процесса.

Джек покачал головой, будто не слыша.

– У меня был отрицательный результат год назад.

– Этого я и опасался, – ответил врач. – Я не могу предсказать течение болезни.

– Зато я могу, – сказал Джек.

Тахион сочувственно пожал плечами.

– Еще должен спросить. – сказал он. – Не принимаешь ли ты амилнитрит регулярно.

– «Хлопушки»? – спросил Джек. Покачал головой. – Без вариантов. Не люблю наркоту.

Тахион сделал пометку в медкарте Джека.

– Их прием часто совпадает с проявлением симптомов Капоши.

Джек снова мотнул головой.

– Тогда еще один вопрос, – сказал врач.

Джек поглядел на него. С ощущением, будто глядит изнутри глыбы льда. Чувствовал, как все тело онемело. Знал, что психологический шок скоро пройдет. А тогда…

– Что?

– Я должен тебя спросить об этом. Мне нужно знать, с кем ты контактировал.

Джек сделал глубокий вдох.

– Один был. И есть. Один-единственный.

– Мне надо поговорить с ним.

– Шутишь? – спросил Джек. – Я сам поговорю с Майклом. И уговорю его прийти к тебе. Но сначала я сам с ним поговорю.

Джек умолк.

– Да уж, я с ним поговорю, – сказал он после паузы.

Пришлось напомнить Тахиону о врачебной тайне. Тахион сделал оскорбленный вид. Джек не стал извиняться. И ушел. Это было сегодня утром.

Сегодня особый случай. Он пьет на собственных похоронах.

– Каджуны устраивают грандиозные поминки, – сказал он вслух, наливая еще бренди. Графин полный был? Он уже не мог вспомнить. Сейчас там осталась половина.

Он снова поглядел на телефон. Какого хрена ему хочется поговорить хоть с кем-нибудь? В конце концов, никто же не хочет говорить с ним. Теперь, когда он обо всем этом думал, о последних нескольких месяцах вместе с Майклом, то понял, что с тем же успехом мог быть один. А теперь он умрет, уж точно в одиночестве. Хватит жалости к себе. Но ведь это так просто…

– Так в чем дело? – спросил Майкл, закрывая дверь после того, как обнял Джека. Больше никаких приветствий. Никаких предисловий. Насколько Джек был худощав, смугл и высок ростом, настолько Майкл всегда создавал ощущение залитой солнцем улицы – будто весна спустилась сама в подземное жилище Джека. Но не сегодня. Сегодня Джек не мог понять, что у него на уме.

– А? – спросил Майкл. Джек отвернулся и высвободился из объятий. Сделал шаг назад.

– Что-то не так?

Джек внимательно поглядел на лицо Майкла. Его любовник просто излучал здоровье. И невинность.

– Хорошо бы тебе присесть, – сказал Джек.

– Нет.

Майкл внимательно поглядел на него.

– Просто говори то, что хотел сказать.

У Джека пересохло во рту.

– Я сегодня ходил в больницу.

– И?

– Анализы…

Джек не смог выговорить это сразу.

– Анализы дали позитивный ответ.

– Анализы? – переспросил Майкл, непонимающе глядя на него.

– СПИД, – произнес Джек ненавистное слово. У него сжало живот.

– Нет, – сказал Майкл и покачал головой. – Никак. Без вариантов.

– Да, – сказал Джек.

– Но кто…

Глаза Майкла расширились.

– Джек, ты не…

– Нет, – ответил Джек, пристально глядя на него. – У меня никого не было. Никого, кроме тебя, мон шер.

Майкл вскинул голову.

– Не может быть. В смысле, я бы не…

– Это не непорочное зачатие, Майкл. Чудес не бывает. Что-то было.

– Нет, – ответил Майкл. Потряс головой. – Невозможно.

Его глаза заметались, и он отвел взгляд. Потом резко развернулся, открыл дверь и вышел.

– Нет, – послышался голос Майкла, уходящего прочь.

Будто ржавый нож в живот воткнулся.

Бренди вроде противостолбнячного укола, в области эмоций, подумал Джек. Только вот не сработало. Стало еще хуже, он потерял контроль над своими чувствами.

Внезапно ему показалось, будто в его жилище кончился кислород, пригодный для дыхания, весь и сразу. Ему захотелось быстрее выбраться наверх, выскочить на улицу. Он осторожно убрал графин с бренди, вдруг поняв, что его движения стали слишком размашистыми. И вышел через дверь, ту же самую, через которую вышел Майкл. Двинулся по еле различимым ступеням, ведущим к тоннелям и лестницам. Ведущим наверх.

Он шел. Джек мог бы воспользоваться путейской дрезиной, но решил, что не хочет. Вышел наружу. Было изрядно прохладно, но это и лучше. Сейчас ему было нужно что-то такое, чтобы прийти в себя. Чтобы забыть об отметинах, похожих на синяки. Чтобы очистить свою плоть. Он понял, что хочет ощутить что-нибудь сильнее этой боли.

Пошел по городу, не особо осознавая, где находится, пока не увидел вывеску «Юношеских забав». Вот сюда не надо было ходить, подумал он. Только не сюда. Здесь он повстречал Майкла. Не надо было вообще в Вест-Вилидж идти. Тем более – к этому бару. Но уже поздно. Он здесь. Черт. Джек развернулся и пошел обратно.

– Эй, красавчик, ищешь, кто бы на хвост сел? Или сам на хвост садишься?

Слишком знакомый голос. Джек поднял взгляд и увидел бугрящееся мускулами лицо, а потом и тело, которые трудно было бы забыть. От входа в закрытую прачечную отделилась массивная фигура Дубины, джокера. Джек развернулся и быстро пошел прочь.

На тротуар упала поллитровка «Броганс» и разбилась. Пальцы размером с баварские колбаски вцепились в его плечо и рывком развернули Джека.

– Ох уж эти надменные глаза, – сказал Дубина. – Так и хочется надавить в них пальцами, пока не выскочат, как зеленые оливки из стряпни макаронников.

Джек дернул плечом, стряхивая руку. Он ощущал лишь раздражение, но не страх. Чего тут нервничать?

– Отвали, – сказал он.

– Тебе тоже такой пойдет, – сказал Дубина, касаясь пальцами своей щеки и проводя по краснеющему на ней извилистому шраму, от правого глаза и до бесформенной нижней челюсти.

Джек вспомнил торжествующий вопль черного кота Вонищенки. Он был стар, но проворен, достаточно, чтобы увернуться от кулаков Дубины и располосовать ему когтями лицо.

– Кошачьи царапины часто гноятся, – сказал Джек, продолжая отступать в сторону улицы. – Тебе бы лучше обратиться к врачу. У меня есть знакомый.

– Такому куриному дерьму, как ты, понадобится гробовщик, – угрожающе сказал Дубина. – Мистер Маззл реально обрадуется, если я ему твой член пришлю в пакете для сэндвичей. Гамбионе любят сосиски готовить, особенно из таких желтушных хренов, как ты.

– Нет времени с тобой ругаться, – сказал Джек.

– Сейчас будет, – сказал Дубина. И улыбнулся, приоткрыв рот так, что туда бы младенец поместился. – Только я и ты. Думаю, я как-нибудь справлюсь с небольшим аллигатором.

Дверь «Юношеских забав» распахнулась, и на улицу выскочила добрая дюжина ребят, хохочущих. Дубина остановился в нерешительности.

– Свидетели, – сказал Джек. – Остынь, парень.

– Я их всех сделаю, – ответил Дубина, оглядывая возможных жертв. Стукнул огромным уродливым кулаком правой руки по ладони левой. Звук был такой, будто кусок жаркого уронили с лестницы на кафельный пол.

– Решил гея попугать маленько? – сказал мужчина, судя по всему, главный в группе. Скривился, глядя на Дубину: – Все здесь шляешься, лох тупой?

Его рука нырнула под куртку и появилась обратно. Тускло блеснула вороненая сталь.

– Хочешь, чтобы я сыграл в Берни Гетца[3]?

Он рассмеялся.

– Не промахнусь, гарантирую.

Дубина поглядел на лица людей, стоящих полукругом.

– У меня работа есть, – сказал он Джеку. – А ты…

Он поглядел на мужчину с пистолетом.

– Тебе я голыми руками потроха вырву. Дождешься.

Он снова поглядел на Джека.

– А тебе сделаю больно по-настоящему.

– Но в другой раз, – сказал Джек.

– Пятерка тебе, на хрен.

Лучшего способа выйти из ситуации Дубина и найти не мог. Метнулся прочь от собравшейся толпы, топоча по асфальту.

– Неласково ты с ним, – сказал Джеку мужчина с пистолетом. Убрал оружие обратно. – Надеюсь, ты хорошо понимаешь, что делаешь.

– Спасибо, – ответил Джек. – Я этого парня не знаю. Просто попросил у меня прикурить.

Развернувшись, он пошел в противоположном направлении, не обращая внимания на шепот за спиной.

– Всегда пожалуйста, парень, – сказал ему вслед мужчина с пистолетом. – Удачи, приятель.

Джек свернул за угол и пошел в сторону другого квартала, плохо освещенного. Боже, как холодно. Он поежился. Зря куртку не надел. От холода на него напала вялость. Скверный знак. Он осторожно коснулся тыльной стороны ладони пальцами. Кожа стала твердой и чешуйчатой. Трансформация. Нет! Он побежал. Еще этого не хватало. Только не сегодня. Стресс дал себя знать. Его едва не стошнило.

Начал искать глазами вход в метро. Не важно, какая станция. Зеленая линия, красная. BMT, IRT, PATH, любая. Сюда, отсюда. Что угодно, только бы лестница вниз шла.

Потом поискал глазами, не идет ли где пар от земли. Вход в канализацию. Там можно спрятаться. Так будет лучше. В канализации нет людей. Эти скользкие и теплые тоннели приведут его в бухту. Хорошая охота. Джеку будет хорошо. Он вспомнил, как зубы аллигатора вцепились в саргана-альбиноса. Это было правильно. Вонищенка не станет переживать за рыбу-мутанта. Еда. Кровь. Смерть. Усталость. Пустота.

Джек заковылял дальше, в темноту, к лучащейся теплом решетке.

Я все это теряю, подумал он.

Вспомнил лица Майкла, Вонищенки. Корделию. Да уж, он все уже потерял. Все.

Джек скрылся в ночи.

Четверг

Громкости, с которой играла пиратская запись нового альбома Джорджа Харрисона, было достаточно, чтобы картины в рамках на стене офиса задрожали. Но площадь офиса была слишком мала, чтобы использовать усилитель кассетной деки на всю мощность. Это не был большой офис, и располагался он не в угловой комнате небоскреба делового центра, но все равно отдельный, с нормальными стенами и даже окном.

Корделия Шасон была вполне им довольна.

У нее был старый деревянный стол, на котором помимо компьютера была стопка дисков, кассет и рекламного материала. На противоположной стене висели фотографии Соколицы, Дэвида Боуи, Фантазии, Тима Керри, Лу Рида и других артистов. Тузов и простых людей. А посреди фотографий – огромное полотно с надписью «Я ХОРОША, ЧЕРТ ПОБЕРИ», вышитой крестиком. Позади справа от Корделии стояла огромная панель. На ней были выписаны имена, напротив которых стояли крестики, вопросительные знаки и пометки, типа «проследить за раскруткой», «религиозный фанатик», «не станет исполнять брит. кан.».

Запищал телефон. Корделия заметила это лишь через пару секунд. Крутанула ручку громкости и сняла трубку.

– Боже правый, Корделия, не думаешь, что иногда стоит наушниками пользоваться? – спросила Лус Алкала, одна из ее начальников.

– Извините, – ответила Корделия. – Меня снесло. Крутой диск. Я уже убавила громкость.

– Спасибо тебе, – сказала Алкала. – Никто еще не объявлялся из тех, кто хотел у нас раскручиваться?

– Проверю по списку. Может, Джаггер.

Она задумалась.

– Он пока не сказал «нет».

– Ты звонила ему на той неделе?

– Ну… нет.

Голос Алкалы стал слегка укоряющим:

– Корделия, я восхищена тем, что ты делаешь в рамках подготовки мероприятия. Но «Глобал Фан энд Геймз» занимается и другими проектами, не забывай.

– Понимаю, – ответила Корделия. – Извините. Я просто пытаюсь сделать все и сразу.

Пытаясь выглядеть увереннее, она сменила тему разговора:

– Этим утром пришло разрешение из Китая. Значит, мы сможем охватить вещанием больше половины земного шара.

– Не говоря уже об Австралии, – усмехнувшись, сказала Алкала.

– В том числе и Австралию.

– Позвони агенту Джаггера. Хорошо?

– Хорошо.

Корделия повесила трубку. Взяла в руки маленькую ящерицу, искусно вырезанную из камня, едва не скрывшуюся под кучей глянцевых журналов. На самом деле фигурка изображала австралийского крокодила, но ей было сказано, что эта фигурка символизирует ее дядю, а следовательно, служит амулетом. Пусть это будет аллигатор, ладно. Корделия переставила фигурку прямо перед черно-белой фотографией молодого австралийского аборигена в рамке.

– Виунгар, – прошептала она. Ее губы сложились в поцелуе.

И она резко крутанулась на стуле, глядя на панель. Подъехала ближе и, взяв маркер, принялась вычеркивать имена. Когда закончила, в списке остались «Ю-Ту», Босс[4], Литл Стивен, «Ковард Бразерс» и «Герлз уиз Ганз». Неплохо, подумала она. Вовсе неплохо.

Но…

Она удовлетворенно усмехнулась.

Есть и еще. Снова протянула руку с маркером…

Трое собрались на ранний ланч в «Акрополе», на Десятой, рядом с Шестой авеню. Корделия предлагала собраться в месте побогаче. В конце концов, у нее теперь есть представительские. А «Акрополь» был простым кафе, ничем не отличающимся от тысяч других в этом городе.

– До «Ривьеры» всего пара кварталов, – сказала она. – Годное место.

Си-Си Райдер и слышать не хотела. Она хотела встретиться в месте, где их не узнают. И попросила прийти пораньше, пока основная масса народу не ринется в кафе с той же целью. И хотела привести с собой Вонищенку.

Она получила требуемое, поскольку она была необходима Корделии. И теперь они сидели в кабинке, отделанной виниловым «нагахайдом», причем Си-Си и Вонищенка сели лицом к двери. Корделия улыбнулась, оторвав взгляд от меню.

– Я бы посоветовала фруктовый десерт.

Си-Си не улыбнулась в ответ. Ее лицо было серьезным. Сняв почти бесформенную кожаную шляпку, встряхнула огненно-рыжими волосами. Корделия подметила, что ярко-зеленые глаза Си-Си очень похожи на глаза Дяди Джека. Надо ему позвонить, подумала она. Не хочется, но надо.

– Темные круги, что ли? – спросила Си-Си, показывая на свои глаза. Сегодня она не была похожа на одного из лучших сочинителей и исполнителей рока. Вполне намеренно. На ней были джинсы, такие старые и потертые, можно подумать, их в уксусе постирали. Свободная футболка с Джоном Хайаттом, похоже, пережила не меньше стирок.

– Ни разу, – ответила Корделия. Кожа Си-Си выглядела гладкой и белой, почти как у альбиноса.

– Ну, а могли бы и быть, – сказала Си-Си. На ее губах мелькнула улыбка. – С этим мероприятием у меня вообще сон пропал.

Корделия ничего не ответила, продолжая смотреть в глаза певице.

– Я понимаю, что это последний привет от Деса, – продолжила Си-Си, – и понимаю, что повод достойный. Мероприятие в поддержку больных Дикой Картой и СПИДом одновременно – такая штука, которую давно надо было бы организовать.

Корделия кивнула. Это именно так.

Си-Си пожала плечами.

– Видимо, мне надо иногда выбираться из своего «шкафа со страхами» и выступать перед живыми людьми, – сказала она и улыбнулась снова, теперь по-настоящему. – Так что мой ответ – да.

– Супер! – вскричала Корделия, вскочив и обняв Си-Си. Вонищенка, немного испугавшись, привстала, готовая, как показалось Корделии, вцепиться ей в глотку, если она вздумает причинить вред Си-Си. Она услышала тихий рык, такой, какой мог бы издать какой-нибудь из котов Вонищенки. И, отпустив Си-Си, села обратно.

– Это чудесно! – сказала Корделия. Но умерила свои восторги, поглядев на лицо Си-Си. Его выражение было однозначным.

– Прости, – отрезвев, сказала Корделия. – Просто я очень люблю твою музыку и твое творчество и уже давно хотела, чтобы ты сама исполнила свои песни, больше всего на свете.

– Не слишком легко это будет сделать, – сказала Си-Си. Вонищенка озабоченно поглядела на нее.

– Сколько у нас, десять дней?

– Не больше, – кивнув, ответила Корделия.

– Тогда каждая минута на счету.

– Ты правильно понимаешь. Я хочу, чтобы кто-то был при тебе для связи со мной, тот, кто предоставит тебе все необходимое, как только оно понадобится. Человек, которому я смогу доверять и которому ты тоже сможешь доверять.

– Кто бы это мог быть? – с подозрением спросила Вонищенка. На ее худощавом лице выступили мускулы, и она прищурила карие глаза.

Корделия сделала глубокий вдох.

– Дядя Джек, – сказала она.

Выражение лица Вонищенки сложно было бы назвать радостным.

– Почему? – спросила она.

Си-Си искоса глянула на нее.

– Почему не я?

– Ты можешь помогать Си-Си столько, сколько захочешь, – поспешно ответила Корделия. – Но мне нужно, чтобы Дядя Джек во всем этом участвовал. Он знающий, уравновешенный и заслуживает доверия. А для меня это темный лес, – честно призналась она. – Мне нужна любая помощь, какую я смогу найти.

– Джек об этом знает? – спросила Вонищенка.

Корделия задумалась.

– Ну, я уже хотела ему сказать.

Она поняла, что каджунская кровь дает себя знать, почувствовав, что краснеет, взяла себя в руки.

– Я оставила сообщения ему на автоответчик. Но он не отвечает.

Вонищенка откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Тянулись минуты. Потом подошел грек-официант, чтобы принять заказ, но Си-Си сказала ему, чтобы он подошел чуть позже.

Открыв глаза, Вонищенка тряхнула головой, будто пытаясь очистить ее.

– Я не думаю, что этот парень ответит на твои звонки, – сказала она.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Корделия со странным чувством, что все ее планы – будто стопка бумаги, соскальзывающая со стола, который медленно клонится в сторону.

– Все безнадежно, – ответила Вонищенка. – Джек очень далеко. Кажется, где-то в Нью-Йоркском заливе. Кончает там от радости, гоняя тварей, каких ты не увидишь в океанариуме в Касл Клинтон. Судя по тому, сколько сырого мяса он уже съел… – она улыбнулась без намека на юмор, – прийти домой, чтобы пообедать, ему захочется не скоро.

– Какая хрень, – на смеси английского и французского пробормотала Корделия. – В любом случае, – продолжила она, обращаясь к Си-Си, – позвони мне в офис завтра утром, я уже что-нибудь сделаю. Либо Дядю Джека найду, либо кого-то еще.

– Пусть это будет кто-то еще, – сказала Вонищенка.

Корделия демонстративно улыбнулась. Подошел официант, и она заказала фруктовый десерт.

И вписала Си-Си в список участников мероприятия черными заглавными буквами.

– К чертям собачьим, – сказала она вслух. – Я хорошая.

Задумавшись, поглядела на экземпляр «Вилидж Войс», лежащий на столе. Небольшая заметка в разделе происшествий, напечатанная микроскопическими буквами, была обведена красным.

Она написала на панели еще одно имя.

Пятница

Дерьмо, подумал он по-французски.

Двух мнений быть не может. Именно так он себя чувствовал, притащившись домой рано утром. Никакой радости с того, что он оказался в гостиной после того погрома, который сам же и устроил. Джек спотыкался об обломки. Поглядел на разбитую дверь, ведущую в спальню. Рука все еще болела. А теперь еще и зубы. Голова, руки – казалось, болит каждая косточка его тела.

– Войдите, – выругался он, увидев мигающий красный огонек автоответчика. Он уже почти привык игнорировать этого одноглазого демона, но все-таки нагнулся и стукнул пальцем по кнопке воспроизведения.

Три сообщения от супервайзера. Джек понимал, что попозже надо будет позвонить, иначе работы, на которую он мог бы вернуться, уже не будет. Ему нравилось жить здесь, под землей, он наслаждался возможностью делать полезное дело здесь, во тьме.

Другие восемь сообщений от Корделии. Не слишком-то информативные, но и ничего тревожного. Корделия раз за разом повторяла, что Джеку надо с ней связаться, но в ее голосе не ощущалось, что она в смертельной опасности.

Джек перемотал ленту и выключил автоответчик. Пошел на кухню. Поглядел на холодильник, даже не открывая его. Знал, что внутри. Кроме того, попросту был неголоден. У него были догадки о том, чем он питался последние пару дней. Слепыми сарганами-альбиносами. Таких не найдешь в меню ни одного каджунского ресторана Нью-Йорка.

Дошел до спальни и плюхнулся на кровать. Раздеваться было незачем. Джек лишь натянул на себя старинное одеяло. И выключился.

Прикроватный телефон разбудил его ровно в восемь утра. Он узнал это, когда красные цифры светодиодного индикатора оставили отпечаток на его сетчатке, когда он наконец-то открыл глаза и протянул руку, чтобы прекратить трезвон, раздиравший ему на куски внутреннее ухо.

– М-м-б-р-р. Ага?

– Дядя Джек?

– А, э, Корди?

Он наконец-то проснулся окончательно.

– Это я, Дядя Джек. Извини, если разбудила. Я пытаюсь поймать тебя уже не первый день.

Он зевнул и положил трубку на подушку так, чтобы не держать рукой.

– Все нормаль, Корди. Я собирался позвонить боссу, сказать, что мне пару дней нездоровилось, да так, что я и позвонить не мог.

– Ты действительно болел? – встревоженно спросила Корделия.

Джек снова зевнул. Вспомнил, что говорил раньше.

– Здоровее некуда. Просто немного с катушек слетел, вот и все.

– Вонищенка сказала…

– Вонищенка?

– Да, – ответила Корделия. Судя по всему, она задумалась, тщательно выбирая слова. – Я попросила ее поискать тебя. Она сказала, что ты в бухте был, это, кого-то убивал.

– Можно и так сказать, – ответил Джек.

– Что-то не так?

Он помолчал пару секунд, прежде чем ответить. Сделал вдох.

– Стресс, Корди. Вот и все. Мне надо было развеяться.

Она, похоже, не очень-то поверила.

– Ладно, как скажешь, Дядя Джек. Слушай, скажи, ты не против, если я зайду вечером, после работы, и приведу друга?

– Кого? – настороженно спросил Джек.

– Си-Си.

Джек подумал о ней. Вспомнил, как приходил к ней, в больнице у Тахиона. У него хранились все ее записи, на дисках и на пленке, в шкафу в соседней комнате.

– Наверное, не против, – сказал он. – Будет повод прибраться.

– Незачем, – ответила Корделия.

Он рассмеялся.

– О нет, тут точно есть зачем.

– В полшестого, договорились?

– Пойдет. Кстати, по какому поводу? – спросил он.

– Мне нужна твоя помощь, Дядя Джек, – откровенно ответила Корделия.

Она изложила ему ситуацию с подготовкой к мероприятию.

– Я уже засыпаюсь, – сказала она. – Не могу сделать все и сразу.

– Я не слишком-то разбираюсь в том, как такие штуки организовывать.

– Ты разбираешься в рок-н-ролле, – сказала она. – Что еще лучше, ты способен справиться почти со всем.

Почти со всем, подумал он. Перед ним встало лицо Тахиона. А потом Майкла.

– Льстишь мне.

– Истину говорю.

Прошла пара секунд.

– Я только об одном хочу попросить, – сказал Джек. – Мы не слишком-то много разговаривали…

– Знаю, – ответила она. – Знаю. Пока что я просто стараюсь об этом не думать.

– Значит, не решила еще?

– Пока нет.

– Спасибо за откровенность.

Снова потянулись секунды. Похоже, Корделия что-то хотела сказать, но не решилась.

– О’кей, тогда спасибо, Дядя Джек, – сказала она наконец. – Приду в полшестого вместе с Си-Си. Пока.

Джек слушал тишину, пока связь не прекратилась. Повернулся и набрал номер своего супервайзера в отделе службы пути. Для того, чтобы убедительно сказаться больным, усилий почти не требовалось.

Когда ближе к вечеру он открыл дверь Корделии и Си-Си, Джек понял, что уборка к их приходу, по всей видимости, была самым простым из дел. Корделия прищурилась, глядя на него так, будто в самом деле видела два разных образа и пыталась выбрать, какому из них верить.

– Дядя Джек.

Повисла неловкая пауза, она, похоже, не могла решиться, обнять его или нет.

Но стоящая позади него женщина сняла напряжение момента.

– Джек! – сказала Си-Си. – Рада тебя видеть снова.

Обойдя Корделию, она крепко обняла Джека и поцеловала в губы.

– Знаешь, что я тебе скажу? – начала она. – Хотя я долгое время не осознавала, что происходит, для меня очень много значило, что ты приходил ко мне в больницу. Что бы с тобой ни случилось, знай, что я буду приходить к тебе каждый раз в часы посещения, о’кей?

Она ухмыльнулась.

– О’кей, – ответил он.

– Боже мой, – сказала Корделия по-французски, оглядываясь по сторонам. – Что здесь произошло?

Усилия Джека по наведению порядка имели лишь частичный успех. Часть разбитой антикварной мебели он просто составил в угол. Не хватило духу утащить это наверх, в дампстеровский контейнер. Еще оставался шанс все аккуратно починить и отреставрировать.

– Поскользнулся, когда вернулся нынче ночью, – сказал Джек.

– Убит при попытке к бегству, – иронично заметила Корделия. – Что бы ни случилось, Дядя Джек, мне очень жаль, правда. Здесь было так здорово.

– Здесь и теперь не убого, – сказала Си-Си, усаживаясь на диванчик на двоих с гнутыми резными ножками. Развела руки, погружаясь в пышную подушку. – Просто здорово.

Она улыбнулась Джеку.

– Кофе у тебя есть?

– Конечно, – ответил он. – Сейчас будет.

– Вонищенка хотела прийти… – начала Си-Си.

– У нее какие-то дела в городе, – сказала Корделия.

– Просила привет передать, типа того, – сказала Си-Си.

– Конечно.

Правильно, подумал он.

Корделия предложила помочь с кофе, но он отправил ее обратно в гостиную. Когда все устроились с кружками горячего кофе и тарелками с пшеничными лепешками и домашним клубничным вареньем, Джек поглядел на гостей:

– Итак?

– Итак, – ответила Си-Си. – Твоя племянница оказалась очень настойчива. Но мое собственное эго тоже не промолчало. Я собираюсь выйти из заточения и принять участие в мероприятии, Джек, благотворительном. Снова выступления перед публикой. Чистейшая правда. Ничего вполсилы. Пара миллиардов потенциальных зрителей. Я выйду перед Богом и всеми остальными.

Она усмехнулась.

– И никаких приступов агорафобии перед концертом.

– Смело, – согласился Джек. – Я рад, что ты это сделаешь. Что-то новое исполнишь?

– Немного старого, немного нового, – ответила она. – Немного заемного и немного блюза. Все зависит от того, что босс, – она показала на Корделию, – даст мне в плане времени.

– Двадцать минут, – сказала Корделия. – Все по столько получат. Босс, «Герлз уиз Ганз» и ты.

– Равенство – великая вещь, – сказала Си-Си, снова поглядев на Джека. – Не поможешь мне подготовиться к этому великому дню?

– Угу, – ответил Джек.

– «Глобал Фан энд Геймз» убедят людей из отдела путевой службы, чтобы они дали тебе отпуск, – поспешно сказала Корделия. – Я уже говорила с одним из их ребят из отдела по связям с общественностью. Они думают, что будет просто потрясающе, если один из их людей примет участие в таком мероприятии.

– Ого-го, – сказал Джек.

– Оплачиваемый отпуск, – сказала Корделия. – А «Глобал Фан энд Геймз» тебе тоже заплатят.

– У меня имеются сбережения, – тихо сказал Джек.

– Дядя Джек, ты мне нужен.

– Это я уже слышал когда-то, – сказал Джек мягче.

– Так я еще раз скажу.

В голосе Корделии, выражении ее лица, ее взгляде читалось лишь одно – мольба.

– Я была бы рада работать с тобой, – сказала Си-Си, подмигивая изумрудным глазом. – Свободный проход за кулисы. Потолкаться среди звезд, все такое.

Джек переводил взгляд с одной женщины на другую.

– О’кей, – наконец сказал он. – Договорились.

– Здорово, – сказала Корделия. – Начну вводить тебя в курс дела. Но есть еще одна вещь, о которой я должна тебе сказать теперь.

– Почему у меня такое ощущение, как у аллигатора, увидевшего острогу? – спросил Джек.

– У тебя есть планы на завтра? – спросила Корделия.

Джек развел руками.

– Думал починить какие-нибудь из стульев.

– Ты едешь с нами в Нью-Брансуик.

– Который в Нью-Джерси?

Корделия кивнула.

– Мы едем в «Холидом». Встретимся с Бадди Холли.

– Бадди Холли? – переспросил Джек. – Я думал, он умер.

– Он многие годы был не при деле. Я видела статью про его турне по клубам в «Войс».

– Она хочет притащить его на мероприятие, – сказала Си-Си.

– Ностальгия? – спросил Джек.

Корделия покраснела.

– Я выросла на его музыке. Я преклонялась перед этим человеком. В том смысле, что еще ничего не решено в плане его участия в мероприятии. Я просто хочу, чтобы мы поехали и посмотрели, похож ли он хоть немного на себя прежнего.

– Ты можешь получить изрядный шок, – сказала Си-Си. – Глиняная гитара, и все такое.

– Я согласна рискнуть.

– «Любовь не исчезнет», одна из моих любимых песен на все времена, – сказал Джек. – Я с вами.

– Скажи ему, – сказала Си-Си Корделии.

– Вонищенка тоже едет, – нерешительно сказала Корделия.

– Вот этого я не знал, – ответил Джек. Вспомнил первое столкновение с Дубиной, когда черный кот спас его от необходимости разбираться с психом, бросающимся на геев. Действовал кот по своей инициативе или Вонищенка ему внушила? Он ее не спрашивал. Может, спросит завтра вечером.

– Дядя Джек? – спросила Корделия. Он улыбнулся.

– Да будет рок.

Суббота

– О Боже, – еле слышно, так, что услышал только Джек, сказала Си-Си. – Он играет кавер Принца. Чертова Принца!

– И не особенно здорово играет, – сказал Джек.

Корделия беспокоилась, что из-за движения в Тоннеле Холланда, по скорости сравнимого с движением ледника с горы, они опоздают к первому отделению концерта Бадди Холли. А еще тряслась, что молодежи из Джерси вздумается попробовать угнать «Мерседес», который дала ей на время Лус Алкала.

– Это «Холидэй Инн», – сказал Джек, когда они подъехали.

– Ну и?

– На стоянке свет горит, – добавил Джек.

– Есть свободное место, рядом с вестибюлем, – с облегчением сказала Корделия.

– Хочешь, чтобы я десятку сунул сотруднику, чтобы присмотрел за машиной?

– А ты это сделаешь? – всерьез спросила Корделия.

Они припарковали «Мерседес», договорились об охране и вошли в «Холидом» в Нью-Брюнсуике.

Всю дорогу они провели в напряжении. Джек ехал на переднем сиденье, Корделия была за рулем, а Вонищенка села сзади, по диагонали от него, будто стараясь устроиться как можно дальше от Джека. Си-Си и Корделия изо всех сил старались поддерживать разговор. Джек решил, что сейчас будет неуместным спрашивать Вонищенку насчет того, действовал ли его непосредственный спаситель, черный кот, сам по себе или по приказу хозяйки.

– Господь всемогущий, – сказала Корделия, втыкая кассету с лучшими хитами «Бадди Холли энд Крикетс» в магнитолу «Блаупункт». Акустическая система машины была выше всяких похвал.

– Корделия, – начала Вонищенка. – Мне очеь нравится Бадди, но сделай так, чтобы у меня от него уши не болели, а?

– Ой, прости, – ответила Корделия и крутанула ручку громкости. Музыка стала более-менее выносима.

Субботнее плотное движение превратилось в перемещение ползком, когда они въехали в тоннель. Автомобильные выхлопы висели облаками, и четверо сидевших в «Мерседесе» успели прослушать все кассеты Корделии с музыкой Бадди Холли, пока они добирались в Нью-Джерси.

Корделия нервничала, чем дальше, тем больше.

– Может, группа на разогреве играет, – пробормотала она. Ошиблась, но, как оказалось, это не имело значения. Когда четверка вошла в вестибюль «Холидома», они увидели, что нет нужды искать свободные места. Половина кабинок и столиков были свободны. Буйство субботнего вечера в Нью-Брюнсуике явно проходило не здесь. Они сели за столик метрах в трех от невысокой сцены, Джек и Вонищенка – по краям, разделенные Си-Си и Корделией. А Бадди Холли играл каверы Принца.

Джек узнал его, он видел раньше портреты на дисках. Знал, что музыканту сорок девять, немногим больше, чем самому Джеку. Но Холли выглядел старше. Его лицо слишком располнело, а живот трудно было скрыть курткой из серебристой ткани. Он уже не носил ставшие знаменитыми старомодные очки с черной роговой оправой, глаза его были прикрыты стильными темными очками в пилотском стиле, которые не могли скрыть темные мешки под глазами. Но он все так же божественно играл на своем «Телекастере».

А вот об остальных его музыкантах нельзя было сказать то же самое. Ритм-гитаристу и басисту было лет по семнадцать. И играли они не от души. Даже плохое сведение звука не могло скрыть этого. Барабанщик размахивал палочками изо всех сил, стуча так, что его звук начисто заглушал вокал Бадди.

И Бадди быстро играл композиции, одну за другой, от Принца к Билли Айдолу, а потом и к «Бон Жови».

– Поверить не могу, – сказала Си-Си, отпивая хороший глоток «Кампари» с тоником. – Все, что он играет, – всякая дрянь из нынешних хитов.

Корделия смотрела молча, и первоначальный энтузиазм на ее лице явно угас.

Вонищенка разочарованно покачала головой.

– Не надо было нам приезжать.

Может быть, подумал Джек, он время тянет.

– Давай посидим еще немного.

Стихли вялые аплодисменты, после попытки вызвать дух Теда Ньюджента.

– Давай, Бадди, сыграй что-нибудь старое! – крикнул кто-то из сидевших сзади. Раздались хриплые крики. Большая часть аплодисментов звучала от столика Корделии.

Бадди Холли повесил на шею «Телекастер» и наклонился вперед.

– Ну, – начал он, растягивая слова, как истинный уроженец Западного Техаса, – я обычно не принимаю заказы, но если уж вы так настаиваете…

Он выпрямился и сыграл молниеносный пассаж на открытых струнах. Музыканты кое-как подыграли ему.

– О боже, – сказала Си-Си. Отпила из бокала, а Бадди Холли запилил «Ура Хэзел» Томми Роу. Потом сыграл быстрый вариант «Шейлы», а под конец – печальный, почти блюзовый вариант «Красных роз для синей леди» Бобби Винтона. И продолжил в таком же духе. Сыграл много музыки, сделавшей известными в пятидесятых всяких Томми и Бобби.

– Я хочу услышать «Синди Лу» или «Вот это будет день», или «Это так просто», или «Ти таун», – сказала Корделия, машинально болтая в бокале джин с тоником. – А не это дерьмо.

А я-то ожидал услышать «Любовь не исчезнет», подумал Джек. Глядел, как Холли устраивает ретроспективу старой попсы, и погружался в депрессию. Вполне достаточную, чтобы всерьез пожелать Бадди Холли смерти на пике славы, а не дожить до такого убожества и самоподражания.

За соседними столиками шли пьяные разговоры, слышался смех. Похоже, большая часть сидящих забыла, что на сцене играет Бадди Холли. Когда Холли собрался заканчивать программу, то представил композицию очень просто.

– Кое-что новенькое, – сказал он.

Но немногочисленные слушатели этого не оценили. Они уже были настроены откровенно враждебно.

– Пошел на хрен! – заорал кто-то. – Лучше музыкальный автомат вруби!

Холли пожал плечами. Развернулся. Ушел со сцены.

Гитаристы тихо положили инструменты. Барабанщик встал и положил палочки на усилитель.

– Почему он не играет свою классику? – спросила Корделия. – Подождите, – сказала она товарищам. Встала и схватила за воротник Бадди Холли, который шел к бару. Принялась что-то с жаром ему говорить. Потом подвела к их столу, нашла свободный стул и на чистой силе воли заставила его сесть. Холли с удивлением смотрел на происходящее. Корделия представила сидящих. Музыкант вежливо кивал головой и пожимал руки.

Джек почувствовал, что его пожатие руки крепкое и уверенное, вовсе не вялое.

– Мы все – ваши страстные поклонники, – начала Корделия.

– Тогда мне следует извиниться за то, что вы здесь, – ответил Холли. – Похоже, мне перед всеми стоит извиниться. Сегодня плохой концерт.

Он пожал плечами.

– Постольку, поскольку все нынешние клубные концерты такие же.

Холли виновато улыбнулся.

– Почему вы не играете свою собственную музыку? – без обиняков спросила Вонищенка.

– Вашу прежнюю музыку, – добавила Корделия. – Великую.

Холли оглядел сидящих за столом.

– У меня есть причины, – сказал он. – Это не вопрос «хочу – не хочу». Я просто не могу.

– Ну, может, я помогу вам передумать, – с улыбкой сказала Корделия. И принялась рассказывать о предстоящем мероприятии в «Доме смеха», о том, как в следующую субботу Холли сможет начать выступление, что, может, стоит начать с попурри из той музыки, которая сделала его суперзвездой в пятидесятые и начале шестидесятых, что возможно – возможно – концерт и телетрансляция смогут воскресить его карьеру музыканта.

– Так же, как Босс нашел Гэри Бондса, игравшего в таких же барах, – закончила она.

Бадди Холли был совершенно ошеломлен бьющим через край энтузиазмом Корделии. Поставил локти на стол, пристально глядя на содовую с лимоном, которую принесла ему официантка, а потом поднял взгляд на Корделию и слегка улыбнулся.

– Послушай, – начал он. – Я тебе очень благодарен. Честное слово. Услышать такое – радость на весь вечер… черт, на целый год вперед.

Он отвел взгляд.

– Но я не могу этого сделать.

– Но ведь можете, – сказала Корделия.

Он покачал головой.

– Подумайте над этим.

– А что толку? Ничего не получится.

Он погладил ее руку.

– Но, спасибо за идею.

С этими словами он кивком попрощался с остальными, встал и неуклюже пошел сквозь дым играть второе отделение концерта.

– Проклятье, – сказала Корделия.

Джек поглядел на спину музыканта, когда Холли забирался на сцену. Было что-то знакомое в том, как он двигался. Ощущение поражения. Джек подумал, что видел такие же обвисшие плечи и склоненную голову всякий раз, глядя в зеркало. Еще сегодня утром.

И задумался, насколько же годы и несчастья, о которых никто не знает, сломили Бадди Холли. Хотел бы я…

Поначалу он даже не дал себе закончить мысль.

Хотел бы я помочь ему, сказал себе Джек.

– Хочешь уйти или остаться? – спросила Си-Си Корделию.

– Ухожу, – ответила Корделия. И добавила еле слышно: – Но, думаю, я вернусь.

– Как Мак-Артур? – спросила Вонищенка.

– Нет, скорее, как сержант Престон из конной полиции, – ответила Корделия.

Воскресенье

– Так кого ты назвал цыпочкой? – спросила Корделия голосом, более холодным, чем океан у Джонс-Бич.

– Я сказал, – начал дежуривший с утра в «Холидэй Инн» администратор, – что мы не можем так запросто давать гостевые комнаты любым цыпочкам, которые мимо проходили.

И улыбнулся ей.

– Таковы правила.

– Тебе рассказать, как рано мне пришлось встать, чтобы попасть на поезд, идущий сюда? – требовательно спросила Корделия. – Или сколько мне пришлось ждать такси на вокзале Нью-Брансуика?

Улыбка на губах администратора слегка угасла.

– Простите.

– Я тебе не чертова группи! – рявкнула Корделия, шлепнув по стойке визиткой с дорогим тиснением. – Я пытаюсь сделать Холли звездой.

– Он уже и так, – ответил администратор и взял карточку. Принялся читать. Под именем Корделии красовалась должность. Заместитель продюсера. Эту должность ей написали на визитке заранее, авансом, так сказать.

– Без дураков? Вы работаете в «Глобал Фан энд Геймз», тех самых, что организовали шоу Роберта Таунсенда и все эти дела со Спайком Ли?

В его голосе звучало почти что уважение.

– Без дураков, – ответила Корделия и попыталась улыбнуться. – Честно.

– И хотите вытащить Бадди Холли из этой хреновой дыры?

– Хотим попытаться.

– Хо-ро-шо.

Администратор ухмыльнулся. Глянул на вертушку с ключами.

– Комната восемьдесят четыре – двадцать.

И многозначительно поглядел на Корделию.

– Ну?

Тоном, явно означавшим «неужели ты ничего не знаешь», администратор продолжил:

– Главная дорога, идущая из Лаббока. Шоссе в Нэшвилль.

– Ого, – сказала Корделия.

Когда в 9.25 Корделия постучалась в дверь комнаты 8420, Бадди Холли спал. Это стало ясно сразу же, как он открыл дверь. Когда он выглянул в коридор, его темные с проседью волосы были всклочены, а очки были надеты неровно.

– Это я, Корделия Шасон. Помните? Вчера вечером.

– Ух, точно.

Холли пытался собраться с мыслями.

– Чем могу помочь?

– Пришла, чтобы отвести вас позавтракать. Мне надо с вами поговорить. Это очень важно.

Бадди Холли удивленно покачал головой.

– Вы – коса? Или камень?

Корделия пожала плечами.

– Дайте мне десять минут, – сказал Холли. – Выйду к вам в вестибюль.

– Обещаете? – спросила Корделия.

Холли слегка улыбнулся, кивнул и закрыл дверь.

К завтраку Бадди Холли вышел в идеально выглаженных хлопчатобумажных джинсах, свободной ковбойской рубашке и коричневом вельветовом пиджаке. Похоже, в одежде он предпочитал не красоту, а удобство.

Уселся за стол.

– Собираетесь снова мне проповедовать?

– Если смогу. Поговорим, когда нам принесут кофе.

– Я буду чай, – сказал он. – На травах. С собой принес. На здешней кухне выбор чаев убогий.

Подошла официантка и приняла заказ.

– У вас на шее, это амулет? – спросил Холли, показывая взглядом. – Заметил его вчера вечером, но был слишком занят.

Корделия расстегнула замочек и отдала амулет ему в руки. Крохотный серебряный аллигатор и окаменевшие зубы были вделаны в изящный овальный кусок песчаника, висевший на крепкой лесе, сделанной из жилы. Холли повертел его в руках, внимательно разглядывая.

– На американский не похоже. Юго-западная Полинезия? Или Австралия?

– Второе, – ответила Корделия. – Настоящий.

– Какого племени? Я хорошо знаю Аранда, немного знаю Вик-мун-кан и Мурнгин, но этот мне не знаком.

– Его сделал молодой абориген, живущий в городе, – ответила Корделия. На мгновение задумалась. Мысли о Виунгаре одновременно возбуждали и печалили ее. Как там дела с революцией в центральной Австралии, подумала она. Последнее время она была слишком занята, чтобы часто смотреть новости.

– Подарил мне на прощание.

– Давайте угадаю. Камень из Улуру? – спросил Холли.

Корделия кивнула. Улуру было настоящим названием того, что европейцы называли Айерс-Рок.

– А рептилия – ваш тотем.

Он поднял амулет вверх, а потом вернул Корделии.

– В нем изрядная сила. Это не побрякушка.

Корделия застегнула замочек.

– Откуда вы знаете?

Холли криво улыбнулся.

– Только не смейтесь слишком громко, ладно?

– О’кей, – удивленно ответила Корделия.

– С тех пор, как все полетело ко всем чертям… как все развалилось, где-то году в семьдесят втором, – задумчиво начал он, – я всегда ищу.

– Что именно? – спросила Корделия.

– Что угодно, то, что имеет значение. Просто… ищу.

– Духовный смысл? – после секундного раздумья спросила Корделия.

– Именно, – истово кивнув, ответил Холли. – Лимузины, дома, личный самолет, роскошная жизнь – все это ушло, все…

Он умолк.

– Все ушло. Нужно было что-то, чтобы не рухнуть на дно жизни и дно бутылки.

– И вы нашли это?

– Нет, все еще ищу.

Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся.

– Куча лет, куча миль. А знаете? Я ведь популярнее в Африке и остальном мире, чем здесь. В семьдесят пятом мой агент дал мне последний шанс, включив в тот безумный тур по всей Африке. Все уже рушилось… ну, у меня все рушилось. Я реально прокололся после того, как продинамил тот концерт в Йобурге. Ухитрился стырить «Лендровер» и выпить две литровки «Джима Бима» черт-те где в буше. Знаете, как происходит смерть от опоя? Мне уже не так уж много оставалось, блин.

Корделия глядела на него, ошеломленная тем будничным тоном, каким этот человек рассказывал свою историю, растягивая слова, как истинный уроженец Западного Техаса. Он, оказывается, прирожденный рассказчик.

– Бушмены меня нашли. Люди одного племени из Калахари. Первое, что я осознал, это лицо шамана! Кунг, который склонился надо мной и издавал душераздирающие вопли. Позднее я узнал, что так он принимал на себя мою немочь, а потом выпускал ее из себя в воздух с помощью криков.

Холли коснулся большим пальцем передних зубов.

– И это было только начало.

– А потом? – спросила Корделия.

– Я продолжал искать. Искал везде. Концертируя по барам в Дакоте и на Среднем Западе, я услышал про «Раскаты Грома» и потомков Черного Лося. Чем больше я узнавал, тем больше мне хотелось знать.

Его голос стал мечтательным.

– Когда я был у лакота, я взмолился, прося о видении. Шаман провел меня через ритуал инипи и отправил на вершину холма, чтобы там я воспринял уакан, священных духов.

Холли печально улыбнулся.

– Явились Духи Грома, вот и все. Началась гроза, я промок и замерз.

Он пожал плечами.

– Так оно и идет.

– Но вы продолжаете искать, – сказала Корделия.

– Да, я это делаю, – ответил Холли. – Учусь. Завязал с выпивкой, после того дела в Южной Африке. И никаких наркотиков. Что же до того, чему я пытаюсь научиться, тяжело переломить твердолобого баптиста, которого из меня растили в детстве, но именно это я пытаюсь сделать.

Но Корделия поняла, что, несмотря на все сказанное, Бадди Холли все еще, похоже, очень укоренен в физическом мире. Она не ощутила того чувства растворения в эфире, которое у нее было, когда она общалась с духовно преобразившимися звездами рока, такими, как Кэт Стивенс или Ричи Фарей. Откусила маленький кусочек маффина.

– Большую часть того, что я знаю, я узнала от моего друга-аборигена. Но я раздумывала об этом. Иногда я задумываюсь, работая в шоу-бизнесе, не являются ли рок-звезды, певцы популярной музыки и другие публичные люди такого плана современным эквивалентом шамана здесь, в Америке.

Холли кивнул со всей серьезностью.

– Мужчины и женщины, наделенные силой. Именно так.

– Они обладают даром волшебства.

Бадди Холли расхохотался.

– К счастью, те, кто считает, что наделен таким даром, на самом деле не имеет ничего. А те, кто им действительно обладает, не знают о нем на сознательном уровне.

Корделия доела маффин.

– Все, кто будет выступать на благотворительном концерте в следующую субботу, обладают силой.

Холли встревоженно поглядел на нее.

– Меняю тему разговора, – непринужденно сказала Корделия.

– Не думаю, что со вчерашнего вечера что-то изменилось. Вы хотите, чтобы я играл мои старые хиты. Я просто не могу этого сделать.

– Это… – Корделия тщетно пыталась подобрать слова, – кризис уверенности в себе?

– Вероятно, отчасти.

– То же самое случилось с Си-Си Райдер, – сказала Корделия. – Но она передумала. Она собирается выступить.

– Хорошо ей.

Холли задумался.

– Суть в том, что я действительно не могу играть те песни, которые вы хотите от меня услышать.

– Почему же?

– Они мне больше не принадлежат. Когда все уже потихоньку катилось ко всем чертям, нью-йоркская контора под названием «Шрайк Мьюзик» купила права на все мои песни. Настоящие душки. Не видели их логотип? Банкнота в двадцать пять баксов, наколотая на штырь. И с тех пор они положили мою музыку в холодильник. Я бешусь от этого, но ничегошеньки не могу сделать, чтобы получить ее назад.

Холли беспомощно развел руками.

– Посмотрим, – не раздумывая, ответила Корделия. – У «Глобал Фан энд Геймз» есть свои ходы. Это единственная помеха?

– Ты думаешь, что сможешь что-то сделать, правда?

Холли улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней. Покачал головой. У него были ровные белые зубы.

– О’кей, слушай. Ты вытащишь из их лап мои песни, хоть сколько-то, и тогда мы, наверное, сможем договориться. Просто ради старых добрых времен.

– Я не… не понимаю, – сказала Корделия.

– Ну, тогда позволь кое-что сказать тебе, – ответил Бадди Холли. Его голос и мимика оживились.

– Тогда, в старших классах школы в Лаббоке, когда я и Боб Монтгомери впервые собрали команду и сделали первые записи, безумные, была одна девушка. Я думал, она просто… ну…

Холли глубоко вздохнул и застенчиво улыбнулся.

– Сама знаешь, как это бывает. Она меня не замечала, и все такое. Пару лет спустя я все так же думал о ней, когда записал «Девушку моей мечты» в Нэшвилле. Как раз тогда, когда «Декка» хотела, чтобы я играл такие же рок-н-ролльные хиты, как все остальные, в 1956 году. А с «Девушкой» я, типа, вышел за пределы этого шаблона.

Он покачал головой.

– В общем, ты мне ее напомнила. Она тоже очень хорошо знала, чего хочет.

Откинувшись на спинку стула, он поглядел на Корделию.

– Чудесная история, – сказала Корделия. – Прямо…

– Рок-н-ролл, – закончил за нее Холли.

Они рассмеялись. Вот все и возвращается в нужное русло, подумала Корделия.

Понедельник

Утром в понедельник Корделия, усевшись за стол, уже успела вспомнить все свои прегрешения, пока слушала голос автоинформатора из отдела по авторским правам «Шрайк Мьюзик». Классическая запись на пленке, унылым и похоронным голосом. Корделия предположила, что это тактика такая, чтобы отпугнуть навязчивых клиентов.

Пока разглядывала ногти, вспомнила, что так и не связалась с агентом Мика Джаггера. Лас Алкала вряд ли обрадуется. Ладно, по крайней мере, она вернула Алкала «Мерседес», без единой царапинки и вмятинки. Ну, у каждого свои приоритеты. Для нее было очень важно добиться участия Бадди Холли в концерте в «Доме смеха».

Она перебрала записанные на бумагу сообщения, сложенные стопкой на столе. Менеджер «Ю-Ту» сообщал, что Эдж на выходных прищемил пальцы дверью машины. «Ю-Ту» может оказаться без гитариста. Может, подумала Корделия, удастся уговорить Боно дать акустический концерт? Из технического отдела записка, оповещают, что «ШоуСат III» над Индийским океаном забарахлил. Они над этим работают. Почти уверены, что неполадки с ретрансляцией удастся устранить. Почти? Лучше бы не «почти», а «совершенно». Она вот была абсолютно уверена, что у нее не хватит авторитета, чтобы убедить руководство «Глобал Фан энд Геймз» оплатить сервисный полет «Шаттла» в течение пяти дней после подачи заявки. В течение любого срока. Боже, о чем вообще она думала? Глотнув кофе, Корделия гневно поглядела на телефон. Интересно, сколько еще в «Шрайк» намерены держать ее на проводе?

Другое сообщение от Тами, гитаристки «Герлз уиз Ганз», наполовину эскимоски. Величайшая в мире женская группа, играющая неопанк, застряла без денег в Биллингсе. Получится ли у Корделии найти достаточно денег, чтобы все участницы группы к субботе попали в Нью-Йорк? Возможно. Корделия сделала пометку. Надо поговорить с Лас.

В трубке прозвучал двойной гудок.

– Мисс Дельвеччио, отдел по авторским правам.

Корделия представилась спокойным, уверенным голосом, контролируя себя изо всех сил. Для нее она вполне авторитет.

– Я хочу поговорить насчет прав на музыку Бадди Холли, – продолжила Корделия. – Знаю, что права принадлежат «Шрайк». Мы в «Глобал Фан энд Геймз» очень хотели бы, чтобы мистер Холли принял участие в субботнем концерте в поддержку жертв болезней, имеющем всемирное значение, и мог исполнить свои старые композиции.

Тишина была недолгой.

– Жертв каких болезней?

Тон вопроса Корделии не понравился. Девочка из Южного Бронкса.

– Дикой Карты и СПИДа. Прямая телевизионная трансляция…

Дельвеччио перебила ее:

– О, понятно, этот концерт. Извините, мисс Шасон, но в этом проекте сотрудничество с «Глобал» для нас совершенно невозможно. Извините.

В ее тоне чувства вины не было ни на каплю.

– Но, безусловно, есть…

– У «Шрайк» исключительные права на музыку мистера Холли. Мы просто не имеем возможности выдать вам требующиеся разрешения.

И это окончательный ответ, звучало в ее голосе.

– Возможно, если я смогу поговорить с начальником вашего отдела…

– Боюсь, мистера Лазаруса сегодня нет на месте.

– Ну, возможно…

– Благодарю, что связались с нами, мисс Шасон, – сказала мисс Дельвеччио. – Хорошего вам дня.

И повесила трубку.

Корделия тупо глядела на телефон минуту или две. Проклятье. Чтоб тебе пришли самые больные месячные в жизни. Просидев еще минуту, она включила компьютер с модемом и подключилась к онлайн-справочнику «Вэрайети»[5]. Прочла пару страниц наугад, потом перешла в поисковую систему. По ключевым словам «Шрайк Мьюзик» ответов было предостаточно, по Бадди Холли – изрядно меньше, но лишь одна ссылка касалась обоих. Заметка была датирована временем в три месяца назад. Как раз, когда она была в Австралии. Судя по всему, «Шрайк Мьюзик» заключили многомиллионный контракт со второй по величине в Америке рекламной фирмой. А рекламная фирма, в свою очередь, работала с крупной организацией евангелистской церкви, которая собиралась рекламировать свои тематические парки и другие коммерческие проекты при помощи «чистой, но очень энергичной музыки Бадди Холли, пробуждающей ностальгию». Процитированная фраза принадлежала Лео Барнетту.

Ого, подумала Корделия. Только не это. Ничего удивительного, что в «Шрайк» не горели желанием, чтобы песни Холли стали ассоциироваться с этим благотворительным концертом. Похоже, это серьезная проблема.

В открывшуюся дверь просунула голову Лас Алкала.

– Доброе утро, Корделия. Как прошли выходные?

Корделия подняла взгляд.

– Отлично. Ключи уже отдали? Еще раз спасибо за машину.

Лас кивнула.

– Ты в порядке? А то какая-то загруженная.

– Утро понедельника, вот и все.

Лас сочувственно улыбнулась.

– Кстати, еще не связалась с нашим приятелем-ликантропом?

Корделия покачала головой. Поспешно обдумала ответ.

– Все еще не нашла его.

– Позволь дать тебе совет. После того как попробуешь договориться с их менеджерами, свяжись с президентами фирм звукозаписи, с которыми они работают. А если не поможет, то иди еще выше. Это почти всегда срабатывает.

Ага, подумала Корделия.

– Спасибо, – сказала она Лас.

После недолгой болтовни, когда Лас ушла, закрыв дверь, Корделия снова позвонила в «Шрайк» и попросила соединить ее с президентом компании. Пройдя через две линии обороны в виде секретарш, она наконец-то услышала Энтони Майкла Кардвелла. Кардвелл был доброжелательнее мисс Дельвеччио, но не шел на сотрудничество точно так же.

– Это так, «Шрайк Мьюзик» осознает свою ответственность перед обществом, и мы участвуем во многих проектах такого рода, но мы также имеем обязательства перед нашими акционерами и компаниями-инвесторами, – сказал он. – Уверен, вы понимаете, в каком сложном положении мы находимся.

Какая чушь, с яростью подумала Корделия. И сказала почти то же самое, только в более вежливой форме. И президент «Шрайк Мьюзик» быстро с ней попрощался.

Положив трубку, Корделия принялась барабанить пальцами по столу. Лас сказала, иди еще выше. Корделия снова коснулась клавиатуры компьютера и подключилась к базе данных компаний в индустрии развлечений, которую вели «Глобал Фан энд Геймз». Начав копаться в разветвленной структуре компаний, в которой находились «Шрайк», задумалась, как там дела у Джека.

Естественно, когда в воскресенье вечером она ему сказала, что пока что все идет к тому, что они получат разрешение на то, чтобы Холли играл свои песни, он ей поверил. Более того, что «Глобал Фан энд Геймз» получат разрешение на перерыв в туре по клубам для Холли начиная с утра понедельника. Это давало Джеку возможность заняться переездом Бадди Холли в Манхэттен. Корделия уже заказала ему номер в отеле «Калифорния», лучшем в Манхэттене отеле для гастролирующих музыкантов.

– Менеджерам все равно, что там будет в номере, если все будет оплачено. Платиновые карты «Америкэн Экспресс» везде принимают, – сказала она тогда.

В понедельник днем, пока Корделия продолжала играть в Нэнси Дрю[6], Джек уже привез Бадди Холли в номер на восьмом этаже «Калифорнии».

– У вас открытый счет, – сообщил администратор, и они тут же заказали себе роскошный ланч.

Джек смотрел, как Холли достает переносной магнитофон и коробку с кассетами. Причудливый набор из «нью-эйдж» студии «Уиндхэм Хилл», а еще кассеты с яркими обложками с записями звуков природы для релаксации – ветер, гроза, море, дождь. Несколько кассет с записями раннего рока, блюза и кантри.

– У меня тут есть редкие вещи, – сказал Холли, вытаскивая несколько кассет без обложек, явно переписанных на дому. – Тини Брэдшо, Лонни Джонсон, Билл Догетт, Кинг Кертис. Вот это более известные – Рой Орбисон, Бадди Нокс, Даг Сэм.

Он усмехнулся.

– Настоящие техасцы, последняя команда. Еще у меня есть Джордж Джонс, к музыке этого парня у меня тоже слабость. Я с моей первой группой играли следом за ним в пятьдесят пятом, на шоу Хэнка Кохрэна.

– А это что? – спросил Джек, показывая на единственную виниловую пластинку во всей коллекции.

– Этим я действительно горжусь, – ответил Холли, беря в руки диск-сорокапятку, – «Жоли Блон». Первая запись Уэйлона Дженнигса. Я ее продюсировал, когда он играл с «Крикетс».

Джек взял в руки диск и внимательно поглядел на этикетку, держа его, будто священную реликвию.

– Кажется, я ее слышал на WSM.

– Точно, – ответил Холли. – Почти все, кого я уважаю из той эпохи, получили вкус к музыке, слушая их трансляции «Гранд Ол Опри».

Джек положил сорокапятку с «Жоли Блон». На него вдруг навалилась чудовищная усталость. Он поглядел на остатки ланча и почувствовал накатывающую тошноту. Сел на диван прямо и постарался, чтобы его голос ничего не выдал.

– До того как попасть в Нью-Йорк, я постоянно слушал «Опри». А когда оказался здесь, то нашел станцию из Вирджинии, которая их ретранслировала.

– Ты родом оттуда же, откуда твоя племянница? – с интересом спросил Холли. Джек кивнул.

– Аллигатор – и твой тотем?

Джек ничего не ответил, стараясь справиться с приступом боли в животе.

– Аллигатор – могущественный дух-защитник, – сказал Холли. – Я бы не рискнул с таким связаться.

Джек согнулся пополам от боли, стараясь не застонать.

Холли тут же подскочил к нему.

– Что такое?

Он провел руками вдоль груди и живота Джека. Присвистнул.

– Слушай, парень, у тебя тут плохо дело.

– Знаю, – ответил Джек и застонал. В любое другое время он никогда бы не заболел желудочным гриппом. Но Тахион предупреждал его об инфекциях-соперниках. Ему представилось, как вирусы рвутся к нему со всех сторон, ото всех рассадников заразы в мире. – Наверное, это просто грипп желудочный.

Холли покачал головой.

– Я ощущаю здесь мощнейшее вторжение силы.

– Это простая болячка.

– Но болячка за тебя уцепилась потому, что твоя защита, твой личный защитный кокон, нарушена.

– Сложно было бы сказать правильнее, – ответил Джек.

Холли убрал руки от живота Джека.

– Извини, ничего личного. Не знаю, сказала ли тебе Корделия, но я… ну, я кое-что об этом знаю.

Джек ошеломленно поглядел на Холли.

– На самом деле тебе нужна помощь народной медицины, – серьезно сказал Холли. – Нужно, чтобы из тебя вытянули это вторжение. Думаю, иначе не получится.

Джек не сдержался. Сначала начал тихо смеяться, а потом захохотал. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так смеялся. Смеяться было больно, но, странным образом, боль начала стихать. Бадди Холли ошеломленно глядел на него. Джек немного распрямился.

– Прости, я просто не думаю, что вытягивать из меня это вторжение прямо сейчас, – хорошая мысль.

– Не пойми неправильно, – сказал Холли. – Я говорю о психических феноменах, о том, что надо вытянуть из тебя невидимую причину болезни, используя для этого силу ума и духа.

– Я и не думал, – ответил Джек, и его снова обуял смех. Но, боже, ему действительно стало лучше.

К двум часам дня Корделия уже успела прошерстить базы данных Нью-Йоркской библиотеки и документы Государственного архива в Олбени. Исписала несколько страниц блокнота цифрами и заметками. Задача была почище, чем сложить пазл на тысячу кусочков, а на такие дела у нее никогда не хватало терпения.

«Шрайк Мьюзик» находилась в безраздельной собственности «Монополи Холдингз», крупной нью-йоркской фирмы. Корделия набрала номер приемной «Монополи Холдингз» в Манхэттене и попыталась связаться с президентом фирмы. Удалось добраться лишь до исполняющего обязанности вице-президента по корпоративным связям. Он сказал, что не в его компетенции комментировать ситуацию с Бадди Холли и ей следует направить письмо президенту корпорации, некоему Коннелу Мак-Крэю, с подробным описанием вопроса. «А нельзя ли напрямую связаться с мистером Мак-Крэем?» – спросила Корделия. «В настоящее время президент болен, – ответил исполняющий обязанности. – Сложно сказать, когда вернется на работу».

Из открытых источников Государственного архива Корделия узнала, что «Монополи Холдингз» является подразделением «Инфундибулум Корпорейшн», консорциума, контролируемого «КариБанк» из Нассау, на Багамах. Звонок в «Инфундибулум» вылился в двадцать минут бесплодного ожидания и короткий бестолковый разговор с помощником гендиректора. По международной связи ей лишь ответили, с сильным багамским акцентом и полнейшим изумлением, что понятия не имеют о каком-то там Холли.

Повесив трубку, Корделия с неудовольствием поглядела на телефон.

– Думаю, пора домой идти, – сказала она себе вслух. Пора отдохнуть. Она вернется в офис позднее и поработает до позднего вечера.

Вероника и Корделия снимали квартиру в многоэтажном доме на Мэйден-Лейн. Смотреть было особо некуда – окна гостиной выходили в небольшой внутренний двор, и на высоте одиннадцатого этажа виднелись лишь окна соседей напротив, метрах в десяти. Поначалу эти окна напоминали Корделии что-то вроде тусклого экрана большого телевизора, и она очень скоро привыкла вообще не обращать на них внимания. Здорово уже то, что есть небольшая, но своя комната. Остальными может пользоваться Вероника, как ей вздумается.

Корделия использовала пространство по максимуму. Пригласила столяра из Сохо, который соорудил ей недорогую раму-стойку для кровати из досок два на четыре дюйма сечением. Временная лежанка. Надо было только не забывать о ее ширине и высоте, чтобы не свалиться во сне. Пространство высотой в рост под кроватью позволило ей разместить там шкаф для одежды, книжные полки и полку для дисков. На стене осталась куча места для плакатов и фотографий. Одну стену целиком занимал огромный цветной плакат с изображением Айерс-Рок на восходе солнца. На другой был всем известный плакат с надписью «КОГДА ТЫ ПО САМЫЙ ЗАД СРЕДИ КРОКОДИЛОВ». Но Корделия добавила присказку к фразе, всем известной и уже наскучившей. «ЗНАЧИТ, ТЫ ДОМА», – приписала она черным маркером.

Воткнув в магнитофон кассету Сьюзан Вега, Корделия увидела, как в комнату входит соседка по квартире. На Веронике было облегающее шелковое платье, ее выкрашенные в платиновую блондинку волосы были завиты, в глазах были синие контактные линзы.

– На маскарад? – спросила Корделия.

– Нет, просто на свидание, – закатывая глаза, ответила Вероника. – Парень с Мальты, помешавшийся на Мэрилин Монро и Лиз Тэйлор одновременно. Слушай, не осталось билетов на хорошие места на субботу? – внезапно сменила она тему.

– По две с половиной тыщи баксов за штуку, мне бы и в голову не пришло, для тебя.

– Не проблема. Это для менеджеров. Миранда и Итико могут себе такое позволить. Просто хотят, чтобы была возможность выбрать столик. Поближе к сцене, о’кей?

– Посмотрю, что смогу сделать, – ответила Корделия, мигом делая пометку в ежедневнике и убирая его обратно в сумочку.

– И как там дела идут? – спросила Вероника.

– Похоже, тебе бы пригодился настоящий сыщик.

– Если бы был на примете, я бы уже попросила. Я в отчаянии.

– Ну, возможно, тут тот редкий случай, когда я могу тебе помочь, – сказала Вероника.

– Не хочешь рассказать, как именно?

«Было бы очень здорово, – подумала Корделия. – Свалить это на кого-то другого».

– Пока нет, – ответила Вероника. – Пока я этим займусь. А ты сделай так, чтобы билеты были на хорошие места.

– Поможешь мне сделать так, чтобы Бадди Холли оказался перед камерами, – сказала Корделия, – и я усажу Миранду с Ичико хоть на сцену, рядом с мониторами. Пусть хоть микрофоны держат. Все, что им только захочется.

– Договорились. А теперь, поскольку мне в город, чья сегодня очередь кошачий корм покупать?

Мужчины сидели, слушая музыку и выпивая. Бадди Холли пил содовую, а Джек – темное пиво. Обслуживание в номерах работало великолепно. Они говорили, время от времени Холли вставал, чтобы сменить кассету. Обсуждали Джимми Роджерса и Карла Перкинса, Хэнка Уильямса и Джерри Ли Льюиса, Элвиса Пресли и Конвэя Твитти. Джек с удивлением узнал, что у певца есть и записи современных артистов – Лайла Ловетта, Дуайта Йокама и Стива Эрла.

– Как сказала обезьяна, «не отставай от эволюции», – без обиняков сказал Холли.

Они говорили про пятидесятые, про земли байю в Луизиане и про иссушенные пустыни Западного Техаса.

– Знаешь, про Лаббок особо и сказать-то нечего, – сказал Холли. – В субботу вечером и пойти было некуда, только в «Амарильо». Я возвращался туда во время нефтяного бума, потом еще раз, когда все накрылось, и там так ничего и не изменилось по большому счету.

– Никакого тебе Дня Бадди Холли? – спросил Джек.

– Надеюсь, умру прежде, чем такое случится.

У них оказалось много общего, понял Джек. За иключением того, что в Ателье Париш никогда не будут отмечать День Джека Робишо. Даже после того, как он умрет. Покопавшись в коробке, он вынул кассету без обложки, на которой была лишь надпись «новое».

– А это что?

– А, ничего особенного, – ответил Холли. – Ничего такого, что тебе было бы интересно услышать.

Но было в его возражениях нечто странное, понял Джек. Когда Бадди Холли отправился в ванную, Джек быстро вставил кассету в магнитофон и включил. Музыка была простая, без вычурности. Никакого аккомпанемента, сведения, наложения звука. В первой песне вокал звучал задумчиво, во второй – жизнерадостно и мощно. Тексты были творением зрелого человека. И это легкое заикание, оставшееся у Бадди Холли. Джек еще никогда этих песен не слышал.

Услышал, как открывается дверь ванной. Вышел Бадди Холли.

– После того, как разбился самолет с моей семьей, а «Шрайк Мьюзик» купили всю мою музыку, люди, похоже, решили, что я просто уже никогда не буду писать музыку. И пару лет я тоже так думал.

Начала играть третья песня.

– Это все новое, – почтительно сказал Джек.

– Неужели?

Голос Бадди Холли был мягок и мощен одновременно.

– Новое, будто воскресшее.

Вторник

«Дом смеха» не тянул на Карнеги-холл и, как любой другой клуб Манхэттена, при свете дня не становился краше. Этим утром его зеркала, как всегда, выглядели пыльными и заляпанными. К субботе их надрают до блеска. Глянув в сторону сцены, Джек лишь увидел по большей части поставленные на столы стулья. Несколько окон в стенах и потолке пропускали внутрь лучи весеннего солнца, в которых танцевали мириады пылинок. Запах внутри был затхлый. Не меньше пахло и машинным маслом.

Джек стоял позади Бадди Холли, рядом с которым была Си-Си Райдер. По другую руку от Си-Си стояла Вонищенка. Распорядок был непоколебим. Вонищенка давно стала постоянным спутником и защитником Си-Си. И Джек понял, что избрал себе ту же роль по отношению к Бадди Холли. Он искренне симпатизировал певцу, и не только из ностальгии по пятидесятым и шестидесятым. Чувствовал, что они с техасцем стали настоящими друзьями. Слишком близкими, прошептал ему мерзкий внутренний голос. Вы не сможете оставаться друзьями достаточно долго. Утром Джек повидался с доктором Тахионом. Тот предложил ему лечь в больницу.

– Ни за что, – ответил Джек.

Тахион воззвал к его благоразумию.

– Вы можете реально предсказать, как будет протекать заболевание в моем случае наложения действия двух вирусов? – спросил Джек. Тахион признался, что не знает этого. Но существуют меры противодействия…

Джек горько улыбнулся и ушел.

Ксавье Десмонд, с болтающимся на груди слоновьим хоботом, смотрел за приготовлениями на сцене. Двигался медленно, как человек, реально ощущающий близость смерти, но тем не менее с огромной гордостью. В течение одного вечера глаза большей части мира будут прикованы к его любимому детищу, «Дому смеха».

Скромная площадь клуба уменьшилась еще сильнее, когда перед сценой и сбоку от нее проложили рельсы для тележек с камерами. Техники аккуратно устанавливали сверхтонкий операторский кран «Лума» и спускали к нему провода с потолка.

– Только люстру не снесите! – сказал Дес кранмейстеру, когда похожее на богомола устройство двинулось.

Даже со снопами солнечного света, отражающимися от зеркальных шаров, клуб выглядел тускло.

Бадди Холли поскреб затылок.

– Видал я сцены и похуже, черт подери.

– А я на них играла, – со смехом сказала Си-Си Райдер.

– Угадаю, вокруг сцены не будет проволочной сетки, а?

Си-Си пожала плечами.

– Джо Эли рассказывал мне про места, где надо было рыгнуть раза три и нож показать прежде, чем тебя впустят, – начала она, подражая техасскому акценту Холли. – И это, если ты еще петь там должен.

– Дес использует разделение зрителей по классам, – сказал Джек. – Я тоже предполагаю, что люди, отдавшие по две с половиной тысячи долларов за билет, вряд ли станут кидаться в музыкантов бутылками «Короны».

– Круто будет, если станут.

Холли поглядел на Си-Си.

– Хотел сказать тебе, я действительно в восторге от того, что ты петь будешь, – сказал он.

– Взаимно, – ответила Си-Си. – Но я еще все равно щетинюсь, словно кошка. Ты точно решил выступать?

Холли повернулся к Джеку.

– Есть вести от племянницы?

Джек покачал головой.

– Говорил с ней утром. Так понял, что с «Шрайк» дела идут туго, но она сказала не париться. Обыкновенные бюрократические проволочки.

Си-Си ткнула Холли в бок.

– Слушай, парень, я буду, если ты будешь.

– Это вызов?

Холли медленно улыбнулся.

– Думаешь, это так же весело, как гонки за правами на машину? Какого черта. О’кей. Я начну, как Призрак Старых Музыкальных Чартов, а потом, если придется, сыграю каверы, скажем, Билли Айдола.

– Нет! – вступила в разговор Вонищенка. – Нет, ты не станешь.

У Корделии дела шли не слишком здорово. Она вернулась в офис в семь. Скверно было так загрузиться одним делом. Она забыла про часовые пояса. И менеджер Литтл Стивена не особо обрадовался, когда его разбудили в отеле в пятом часу утра.

С другой стороны, к десяти пришли первые хорошие новости. Рентген показал, что пальцы Эджа не сломаны, это всего лишь небольшое растяжение. Хотя вечерний концерт «Ю-Ту» в Сиэтле и оказался не особенно удачен, но гитарист уже играл вполне прилично, и был большой шанс того, что к субботе он будет в полном порядке.

Но вопрос с «Шрайк Мьюзик» оставался открытым. У Корделии перед глазами была огромная схема с линиями и стрелками, переплетение отношений собственности в мире индустрии звукозаписи. Список генеральных директоров, президентов, вице-президентов и начальников отделов. И юристов. Боже, целой орды адвокатов. Но ни один не желал разговаривать с ней по делу. Как же так, подумала она. У меня что, изо рта пахнет? Она усмехнулась. Может, усталость? Перегорела. Слишком быстро. Пройдет субботний вечер, и тогда можно будет упасть. Она сделала себе еще чашку крепкого колумбийского кофе и начала всерьез раздумывать насчет «Шрайк» и их хозяев. Почему все увиливают, так, будто она – следователь, ведущий расследование для Конгресса и вынюхивающий случаи взяточничества?

Запищал телефон. Хорошо. Может, один из десятков сотрудников «Шрайк» или кого-то из запутанной сети их собственников решил перезвонить.

– Привет, – раздался в трубке голос соседки по квартире. – Билеты достала?

– А ты наняла Спенсера или Сэма Спейда[7]?

– Еще лучше, – ответила Вероника. – У меня тут человек, с которым тебе надо поговорить.

– Вероника… – начала Корделия. Почему обязательно надо играть в этих рыцарей плаща и кинжала?

– Это Кройд, – сказал незнакомый мужской голос. – Вы со мной встречались. Как-то встретились, вы, я и Вероника.

– Я помню, – ответила Корделия. – Но…

– Я займусь расследованием.

Ровным голосом.

– Я понимаю, но не думаю…

– Просто выслушайте, – сказал Кройд. – Это идея Вероники, не моя. Возможно, я смогу помочь. Возможно, нет. Вы хотите что-то узнать про «Шрайк Мьюзик».

– Правильно. Бадди Холли и мне необходимо знать, кому на самом деле принадлежат права на его музыку, чтобы получить разрешение на ее исполнение. Чтобы я уговорила его выступить в субботу…

– Номера «Шрайк» нет в телефонном справочнике? – спросил Кройд.

– Есть, но они встали стеной, будто они из мафии или что-то в этом роде.

Она услышала сухой смешок.

– Возможно, и так.

– Что бы вы ни могли сделать, я буду очень…

– Посмотрю, что мне удастся, – снова перебил ее Кройд. – Позвоню позже.

Раздался щелчок автомата, в котором кончились монеты.

Корделия положила трубку и улыбнулась. Скрестила пальцы. На обеих руках. А потом взяла со стола следующую записку, требующую внимания. Тут все проще. Возможно, она меньше, чем за час сможет точно выяснить, почему это «Герлз уиз Ганз» застряли в Кливленде.

Среда

«Глобал Фан энд Геймз» решили, что аккомпанировать Бадди Холли и Си-Си Райдер будет клубная группа «Дома смеха». На самом деле все решила Си-Си. Фирма лишь оплатила счета.

– Они все опытные музыканты, – сказала Си-Си Холли. – Для меня – вполне подходящие.

Холли смотрел и слушал, как настраивают инструменты и аппаратуру два гитариста, барабанщик, женщина на клавишных и саксофонист.

Джек тоже глядел на это. Репетиции будут долгими и скучными. Но для простого наблюдателя это – шоу-бизнес в действии. Забавный. Гламурный. Истинные небеса.

Си-Си вывела Холли на сцену. Вонищенка села за ближайшим столиком, хотя ей это явно далось с трудом. Джек понимал, что на самом деле она хотела идти следом за Си-Си.

– Ничего, если я тут присяду? – спросил он, взявшись руками за спинку стула напротив нее. Вонищенка окинула его пронзительным взглядом черных глаз, продлившимся долю секунды, а потом слегка пожала плечами. Джек сел.

– О’кей, – сказала Си-Си музыкантам. – Вот с чего я хочу начать. А может, и закончить. Будь я проклята, если сама знаю. На самом деле я только знаю, что это новая вещь и что она должна прозвучать за те двадцать минут, что мне отведены.

Она воткнула шнур в свою черную двенадцатиструнку и перебрала струны.

– У нас целых три дня, чтобы сыграться. Так что не забывайте, какое у нас преимущество перед балбесами типа Босса или «Ю-Ту».

Все заухмылялись.

– О’кей, начинаем. Песня называется «Бэби, тебя победа ждет». Раз, два, три и…

В тот момент, когда Си-Си начала играть, вид у нее был ошеломленный. Назвать это нервами было бы слишком сильным преуменьшением, подумал Джек. Не было толпы. Не было слушателей, за исключением других музыкантов, техников да случайных зрителей, таких, как Джек и Вонищенка. Партия гитары Си-Си звучала ужасно ровно. Она остановилась, поглядела со сцены, и, казалось, все в клубе затаили дыхание. Потом Си-Си подняла взгляд, и, как показалось Джеку, это потребовало от нее немыслимого усилия. Погладила пальцами струны гитары.

– Простите, – сказала она. И все. А потом она заиграла.

«Бэби, карты сданы, Бэби, сомнений нет, Бэби, крупье говорит, Бэби, тебя победа ждет…»

Барабанщик поймал ритм. Вступил басист. Ритм-гитарист начал аккуратно заполнять пустые места в общей мелодии. Джек увидел, как пальцы Бадди Холли начали перебирать струны его «Телекастера», хотя гитара и не была подключена.

«Ты играла, пока росла, Ты играла, старея уже, Бэби, ты не поняла, Ведь ты Пасовала Всегда и везде…»

Женщина на клавишных исторгла из своей «Ямахи» жуткий завывающий звук. Джек моргнул. Холли улыбнулся. Похоже, оба они вспомнили старенькие «Фарфизы», электроорганчики из прошлой эпохи, когда еще не было настоящих синтезаторов.

«Бэби, теперь не пасуй, Теперь, когда тебя Победа ждет…»

Когда песня окончилась, в «Доме смеха» повисла полнейшая тишина. А потом техники зааплодировали. А следом за ними – и музыканты, аккомпанировавшие Си-Си. Они кричали от радости. Вонищенка встала. Джек увидел в другом конце зала Ксавье Десмонда. Похоже, тот плакал.

Бадди Холли поскреб затылок и ухмыльнулся. Слегка похоже на Уилла Роджерса, подумал Джек.

– Знаешь что, милая? Думаю, все мы нынче утром удостоились великой чести увидеть кульминацию концерта.

Си-Си была бледна, но улыбнулась.

– Не, все еще так сыро. Еще только предстоит сделать ее лучше.

Холли покачал головой.

Си-Си Райдер решительно подошла к нему и, задрав голову, посмотрела прямо в глаза.

– Теперь тебе барабан крутить, парниша.

Холли покачал головой, но его пальцы продолжали гладить струны гитары.

Си-Си постучала себя по голове пальцем.

– Я тебе свое показала.

Холли еле заметно пожал плечами.

– Какого черта. Рано или поздно придется это сделать, как я понимаю.

– И никакого Билли Айдола, – сказала Вонищенка.

Холли рассмеялся.

– Билли Айдола не будет.

Он начал перебирать струны в раздумье.

– Это новая песня, – наконец сказал он. Поглядел на Джека. – Ее даже на той кассете нет, которую ты слушал.

Перебор становился громче и сочнее, набирая силу.

– Я назвал ее «Дикий зверь».

И Бадди Холли заиграл.

– Это было невероятно, Корди. Все тот же Бадди Холли, как встарь, но возмужавший, зрелый, – возбужденно говорил Джек. – Все, что он сыграл, было новым, одна песня круче другой.

– Новые, а? – с сомнением сказала Корделия, постукивая пальцем по трубке у уха. – Не хуже, чем «Вот это будет день» или «Оу бой»?

– Разве «Молоточек Максвелла» лучше, чем «Хочу держать тебя за руку»?

От волнения у Джека дрожал голос.

– Это даже не то, что сравнивать яблоки с апельсинами. Его новые песни такие же заводные, как и старые, но они просто… – Джек с трудом подобрал нужное слово: – …более сложные.

Корделия глядела на фотографии, развешенные по офису, не видя их. Щелк. Все равно, будто лампочка над головой загорелась, подумала она. Тормозить начинаю. Упускаю главное.

– Я так понимаю, что у «Шрайк Мьюзик» нет прав на его новые песни. Но тогда я могу лишь втиснуть его между других, посреди концерта. Может, урезать его выступление до десяти минут.

– Двадцать, – твердо сказал Джек. – Столько же, сколько у всех остальных.

– Возможно, – ответила Корделия. – По-любому, он будет в середине, когда публика уже достаточно разогреется и уже не слишком обидится, если Бадди Холли не споет «Синди Лу».

Повисла тишина.

– Я не думаю, что он очень обидится, – наконец сказал Джек.

– Тогда о’кей. Круто. Это реально упрощает дело. Могу честно сказать мозглякам из «Шрайк», чтобы отвалили.

Корделия почувствовала, как с ее плеч начинает падать огромная ноша.

– Ты уверен, что он сделает хорошее шоу с новыми песнями?

– Надо, чтобы когда-то лед тронулся, – ответил Джек таким тоном, будто пожал плечами. – Он и Си-Си друг друга подзаводят. Я думаю, все должно получиться.

– Круто. Спасибо, Дядя Джек, держи меня в курсе.

Когда Корделия повесила трубку, настроение у нее было радостное. Значит, Бадди Холли сыграет. Теперь она может позвонить Кройду и отменить эту погоню за химерами. Но когда она позвонила в квартиру, никто не ответил. Она услышала лишь голос автоответчика. Быть может, подумала она радостно, все еще не так плохо.

Четверг

Корделия поняла, что напевает «Дикого парня». Бодрый темп рока идеально подходил для ее сегодняшнего приподнятого настроения. Поняв, что именно она напевает, Корделия задумалась, где же она это слышала. Знала, что ни на одном альбоме Бадди Холли такой песни нет. Должно быть, музыка просто витала в воздухе.

Она принялась перебирать пальцами струны и зажимать аккорды, мысленно набирая на телефоне номера и звоня туда, куда надо было позвонить после ланча. Дозвонилась в «Дом смеха» как раз в тот момент, когда ей принесли заказанный в офис вьетнамский суп. Джек был в хорошем настроении.

– Репетиции идут отлично, – сказал он. – Си-Си и Бадди прекрасно уживаются вместе. А Вонищенка даже кивнула в ответ, когда я ей сегодня сказал «Доброе утро».

– Как там с музыкой?

– Они оба играют по большей части новые вещи. Ну, Бадди играет все новое.

– И сможет набрать все двадцать минут? – спросила Корделия.

– Как всегда. Я же говорил, что у него не будет проблем, так? Их и нет. Ты спокойно могла дать ему хоть час.

– Не знаю, насколько это понравится Боссу и «Ю-Ту», – сухо ответила Корделия.

– Думаю, они только обрадуются.

– Пробовать не будем, – сказала Корделия, принюхиваясь к запаху крабов и спаржи, пробивавшихся из пенопластовой суповой чашки. – Мне пора, Дядя Джек. Мне еду принесли.

– О’кей, – задумчиво протянул Джек. – Корди?

– М-м-м?

Она уже отправила в рот первую ложку супа.

– Спасибо, что попросила меня этим заняться. Это невероятно. Я очень благодарен. Это… заставляет меня напрочь забыть об остальном, происходящем в нашем мире.

Корделия проглотила горячий суп.

– Постарайся, чтобы Си-Си и Бадди Холли и дальше были довольны. И, если возможно, Вонищенка тоже.

– Попытаюсь.

В районе двух Корделия начала набирать номер фирмы-подрядчика, которая пыталась изгнать демонов из «ШоуСата III», и вдруг краем глаза увидела в дверях офиса незнакомый силуэт. Положив трубку, она увидела прилично одетого мужчину средних лет в кремовом шелковом костюме, который навскидку стоил столько, сколько она получала за пару-тройку месяцев. Сшитый по фигуре с точностью до ангстрема[8]. Идеально уложенный в карман платок из фуляра. Наклонив голову, мужчина оглядел ее острым взглядом.

– Вы слишком хорошо одеты для Тома Вулфа, – сказала она.

– На самом деле нет. Том Вулф был бы слишком хорошо одет.

Он не улыбнулся.

– Не возражаете, если немного поболтаю с вами?

– У нас назначена встреча? – озадаченно спросила Корделия. Поглядела в календарь. – Боюсь, я не…

– Я был поблизости, – сказал мужчина. – У нас была назначена встреча. Боюсь, вас просто не проинформировали.

Он протянул руку.

– Извиняюсь, что сразу не представился официально. Сент-Джон Лэтхэм, к вашим услугам. Представляю фирму «Лэтхэм и Штросс». Думаю, вы о нас слышали.

Поглядев на безукоризненно отполированные ногти и ухоженные руки, Корделия пожала ему руку. Его рукопожатие было легким и небрежным.

– Адвокаты, – сказала она. – Это да, присаживайтесь, пожалуйста.

Мужчина сел в кресло для посетителей. На фоне костюма Лэтхэма «Бройер» смотрелся несколько убого.

– Позвольте сразу к делу. Мисс Шасон… или лучше называть Вас Корделия?

– Как пожелаете, – ответила Корделия, пытаясь собраться с мыслями. Старший из владельцев самой дорогой и самой отвратительной адвокатской конторы во всем Манхэттене, сидящий у нее в офисе, – дурной знак.

– Итак, – начал Лэтхэм, сцепив пальцы и уперев указательные пальцы в узкий подбородок. – Я вынужден вас информировать, что вы причинили изрядное беспокойство ряду фирм, клиентов «Лэтхэм и Штросс». Как вы, без сомнения, уже знаете, нашими услугами пользуется «КариБанк Груп», следовательно, мы имеем свой интерес в различных их предприятиях.

– Не уверена, что понимаю…

– Совершенно очевидно, что вы более чем умело пользуетесь компьютером и модемом, Корделия. Вы не проявили особой вежливости, досаждая звонками различным сотрудникам корпорации.

Внезапно все стало совершенно ясно.

– О, так это по поводу «Шрайк Мьюзик» и Бадди Холли, правильно?

Тон Лэтхэма был ровным и холодным, как сверхпроводник, охлаждаемый сжиженным газом.

– Похоже, Вы проявили исключительный интерес к корпоративной структуре «КариБанк».

Корделия улыбнулась и выставила вперед руки.

– Эй, тут никакой проблемы, мистер Лэтхэм. Меня это больше совершенно не заботит. У Бадди Холли есть предостаточно новой музыки, к которой «Шрайк Мьюзик» не имеет ни малейшего отношения.

– Мисс Шасон… Корделия… «Шрайк Мьюзик» – самое малое из того, что было затронуто в ходе ваших исследований. Нас, в «Лэтхэм и Штросс», обеспокоило ваше очевидное любопытство по отношению к остальным предприятиям «КариБанк». Такая информация может оказаться… несколько опасной…

– Нет, правда же, – решительно ответила Корделия. – Никаких проблем. Честно, мистер Лэтхэм. Никаких проблем.

Она улыбнулась.

– А теперь, если вы не против, у меня огромное количество работы…

Лэтхэм пристально поглядел на нее.

– Воздержитесь от этого, мисс Шасон. Занимайтесь своим делом, иначе, уверяю вас, вы очень, очень пожалеете.

– Но…

– Очень пожалеете, правда.

Лэтхэм не сводил с нее взгляда, пока она не моргнула.

– Надеюсь, вы меня поняли.

Он резко развернулся и вышел, оставив за собой лишь шорох дорогого костюма.

Ее будто ударило. Повеситься мне на якорном канате, подумала она. Мне только что угрожал один из самых влиятельных и опасных адвокатов Манхэттена. Суди же меня, судия неправедный.

У Корделии было достаточно работы, чтобы отвлечься от мыслей о визите Лэтхэма. Она позвонила в технический отдел тем, кто отвечал за спутниковое вещание, и с радостью узнала, что «ШоуСат III» снова работает. Изрядная часть другого полушария получит возможность смотреть и слушать трансляцию благотворительного концерта в «Доме смеха».

– Видимо, гремлины взяли отпуск, – сказала она дежурному инженеру.

С пульта «Глобал Фан энд Геймз» перевели звонок. Звонила Тами, из Питсбурга.

– Что, ради всего святого, вы там делаете?! – спросила Корделия. – Я прислала достаточно бабла, чтобы «Герлз уиз Ганз» сегодня же прилетели в Ньюарк.

– Ты не поверишь, – ответила Тами.

– Наверное, нет.

– Мы купили кучу перьев.

– Не кокаина?

– Нет, конечно! – возмущенно ответила Тами. – Наткнулись на девушку, у которой была невероятная коллекция. Нам они нужны для костюмов на субботний концерт.

– Перья не стоят шестьсот баксов.

– Эти стоят. Они очень редкие.

– А эти перья долететь вам не помогут? – угрожающе сказала Корделия.

– Ну… нет, – ответила Тами.

– Я вышлю еще немного денег. Адрес давай, – со вздохом сказала Корделия. – Так вот. Как вам, леди, понравится на автобусе ехать?

Пятница

Джек и Бадди Холли шли в гримерку, поглядев на прогон, который сделал Босс. Последняя репетиция Холли была назначена на десять вечера. Литл Стивен, «Ю-Ту» и «Ковард Бразерс» в последний раз вылизали свои программы еще днем. Эдж еще немного вздрагивал, но играл. А потом сцену занял Босс и другие ребята «из-за реки»[9].

– Недурно, – сказал Холли.

– Босс? – спросил Джек. – Слишком прямолинейно. Как это, ощущать, что он на тебя смотрит, будто на ожившее лицо с Маунт-Рашмор[10]?

– Чихать.

Более Холли не сказал ни слова.

– Я думал, особенно впечатляюще было, когда он спросил, будешь ли ты играть «Синди Лу».

Холли усмехнулся.

– Смешное дело с той песней. Ты знаешь, что она даже не должна была называться «Синди Лу»?

Джек вопросительно поглядел на него.

Они свернули за угол в коридоре за сценой. Освещение было так себе.

– Гляди не спотыкнись о провода на полу, – сказал Холли. – Старая добрая «Синди Лу». Ну, это было ее названием с самого начала, но к тому времени, когда я и «Крикетс» решили ее записать, наш барабанщик, Джерри Эллисон, спросил, нельзя ли ее поменять.

– Поменять музыку? – спросил Джек.

– Нет, название. Типа, Джерри собирался жениться на девушке по имени Пегги Сью и думал, что ее до смерти обрадует, если песню назовут в ее честь.

– Но ты этого не сделал.

Холли рассмеялся.

– Она изменила ему и расторгла помолвку прежде, чем мы успели принять необратимое решение. Поэтому осталась «Синди Лу».

– Мне больше так нравится, – сказал Джек.

Они снова свернули за угол и вошли в маленькую комнату, где Холли хранил гитару и другие вещи, которые привез из отеля. Холли вошел первым и щелкнул выключателем. Ничего не произошло.

– Наверное, клятая лампочка сгорела.

– Не совсем, – раздался голос из комнаты.

Джек и Холли едва не подпрыгнули.

– Кто здесь? – спросил Джек. Холли попятился.

– Стойте, – сказал голос. – Все в полном порядке, если только вы – Бадди Холли и Джек Робишо.

– Ты не ошибся, – сказал Холли.

– Кройдом звать.

– Не знаю никакого Кройда, – сказал Холли.

Послышался смешок.

– Я немного спешу и пытаюсь действовать вежливо, так что почему бы вам обоим не войти и не закрыть дверь.

Мужчины сделали то, что им сказали. Кройд включил миниатюрный фонарик и мельком глянул на их лица.

– О’кей, вы те, кем назвались.

Он положил фонарик на гримерный столик, но не стал выключать.

– У меня информация для твоей племянницы, – сказал он Джеку. – Но в офисе не знают, где она, а у меня нет времени ее ждать.

– О’кей, – ответил Джек. – Рассказывай мне. Я ей все передам. Она сейчас прыгает, как лягушка в банке с табаской «Мак-Илхенни», пытаясь сделать десять тысяч дел, связанных с завтрашним концертом.

– Она попросила меня разузнать насчет «Шрайк Мьюзик», – сказал Кройд.

– Да ну? – с интересом спросил Холли.

– Я считал, что это одно из прикрытий Гамбионе. Отмывание денег мафии, сами понимаете.

– И? – спросил Джек. – Розмари Малдун тоже в этом руки замарала?

– Нет, – ответил Кройд. – Я так не думаю. В то время, как «Шрайк» – дерьмо с головы до ног, на самом деле похоже, что они не связаны ни с Гамбионе, ни с другими Семьями. Передай это Корделии Шасон.

– Что-то еще? – спросил Джек.

– Ага. Насколько я смог проследить их хвосты, за «Шрайк» стоит Лазейка. Сам знаешь, юрист, Сент-Джон Лэтхэм. Если я прав, то лучше скажи племяннице, чтобы была очень осторожна. Лазейка – чертовски опасный сукин сын.

– О’кей. Скажу ей, – ответил Джек.

– Если узнаешь что-то еще… – начал Холли.

– Не стану. У меня своих проблем хватает, – сухо усмехнувшись, сказал Кройд.

– Ого. Ну, по-любому спасибо. По крайней мере, я знаю теперь, что мои песни не связаны макаронами.

– Слушай, – сказал Кройд, и в его голосе появился оттенок эмоций. – «Шейк, Рэтл энд Ролл» – одна из лучших песен в роке, на все времена. И пусть никто не пытается доказать тебе обратное. Это я хотел напоследок сказать.

– Ну, – ответил Холли, – спасибо тебе большое.

Решительно шагнул в темноту, к столику.

– Пожму руку каждому, кто скажет мне такое.

– Что тут сказать? – ответил Кройд. – Мне нравилось, что ты делаешь, с самых давних лет. Рад, что ты вернулся.

Джеку показалось, что в темноте он увидел бледное лицо альбиноса. Мелькнули красным глаза, и фонарик погас.

– Удачи вам с концертом, – сказал Кройд, и его еле различимая фигура исчезла в дверном проеме.

– О’кей, – начал Джек. – Теперь поглядим, есть ли новая лампочка.

Вздрогнул. Боль возвращалась. Боль и что-то еще. В кромешной тьме он коснулся своего лица. Кожа была покрыта чешуей. Вирус выходил из-под контроля. Все тяжелее оставаться…

Ему не хотелось завершать мысль. Оставаться человеком.

Суббота

Волны океана звуков «Ю-Ту» нахлынули на них. Пальцы Эджа за ночь окончательно зажили, Боно запел «С тобой или без тебя» своим уникальным голосом, позволяющим каждый раз петь по-новому.

Си-Си вдруг с тревогой поглядела на Бадди Холли. Протянула руку, чтобы успокоить его. Джек подошел с другой стороны.

– Что такое, малыш?

Она коснулась его лба тыльной стороной ладони.

– Ты горишь.

Вонищенка озабоченно поглядела на Холли.

– Врач нужен?

Все четверо отошли в сторону, когда оператор со «СтедиКамом», согнувшись пополам под тяжестью профессиональной камеры, двинулся к сцене.

Холли выпрямился.

– Все нормально. Я в порядке. Просто немного пот прошиб.

– Ты уверен? – скептически спросила Си-Си.

– Почти, – ответил Холли. – Наверное, немножко меланхолия накатила.

Все трое его товарищей непонимающе поглядели на него.

– Ждать, когда выйдешь туда, – это странно на меня действует. Смотрю на все это, вспоминаю Ричи, Боппера, как они вместе с Бобби Фуллером разбились в том «Бичкрафте» в шестьдесят восьмом, когда Бобби пытался начать свое возвращение с турне. Боже, как мне их не хватает.

– Ты жив, – сказала Вонищенка. – А они – нет.

Холли уставился на нее. А потом медленно улыбнулся.

– Все так просто.

Он поглядел за занавес, на полный публики зал.

– Ага, я жив.

– Может, посидишь немного, – сказал Джек. – Отдохнешь пока.

– Напомни, когда там мой выход? – спросил Холли.

– Следующими пойдут «Ковард Бразерс». Потом Литл Стивен и я, – сказала Си-Си. – Я их хорошенько разогрею перед твоим выходом. Потом ты, а потом «Герлз Уиз Ганз» и Босс.

– Удобненько, посередине, а? В компании тяжеловесов.

Холли покачал головой.

– Представьте себе, как изменился бы мир, если бы этим вечером кто-нибудь кинул ядерную бомбу на этот клуб? Ведь ни на каплю, а? Ну, разве совсем немного.

Он пошатнулся.

– Лучше тебе сесть, – твердо сказала Си-Си.

Джек поглядел в сторону сцены. Наверное, это был единственный рок-концерт из тех, на которых он был, на котором музыканты не задыхались от дыма. Ограниченная площадь «Дома смеха», распорядители и некоторые из артистов, заодно с Министерством здравоохранения, взмолились о воздержании от курения. Для спецэффектов техники использовали генератор тумана. С огнями рампы, бьющими в лицо, Джек не видел ничего. Но он знал, кто там.

Корделия сидела в небольшой, отгороженной канатом зоне, вместе с главным оператором, которая сидела за мониторами. Все шло хорошо, спутниковая трансляция окутала паутиной земной шар вполне успешно, но вот сколько людей это смотрели, один бог знает.

Свободных мест не было. Люди заплатили по две штуки баксов даже за стоячие. Перед тем как объявили выход «Ю-Ту», Корделия проверила, на месте ли ее стул. Столик сразу позади нее занял младший сенатор от Нью-Джерси, жена сенатора, глава департамента развития культуры из Хобокен, актер, любимец подростков, и агент актера из ICM. За столиком левее сидели сенатор Хартманн и его команда. Там же был и Тахион. Справа спереди от них стоял сияющий Ксавье Десмонд.

Сидящие справа позади нее Миранда и Итико поймали ее взгляд и приветственно замахали руками и заулыбались. Корделия улыбнулась в ответ. Лас Алкала и Полли Реттиг, топ-менеджеры «Глобал Фан энд Геймз», сидели за одним столиком с Корделией, то и дело нахваливая ее. Вполне заслуженно. Они были довольны тем, как проходит благотворительный концерт. Оглушительно, подумала Корделия. Так наверняка напишут об этом в «Вэрайети». Все лучше и лучше.

«Ю-Ту» отыграли свою программу, и ирландский квартет покинул сцену. Загремели аплодисменты, и они вышли на бис, ненадолго. Это было заложено в программу, оплачено и вполне ожидаемо.

После выхода на бис с потолка «Дома смеха» упал рекламный баннер, едва не задев операторский кран «Лоума», заблестев красивой, хорошо проплаченной рекламой нью-йоркского Проекта по борьбе со СПИДом. Коммерция. Никто не возмутится. Корделия задумалась, не стоит ли сходить за кулисы и проверить, все ли в порядке. Нет, решила она. Она должна быть на месте, готовая к непредвиденным проблемам. Нечего самой их искать.

Вышли «Ковард Бразерс», под гром аплодисментов. Аудитория заполыхала от песен Ти Боуна и Элвиса, «Народный лимузин» и еще шестнадцать минут промелькнули, как одно мгновение.

Между отделениями, когда прямая трансляция прерывалась и шли заранее записанные вставки, оператор по свету включал люстру и подсветку зеркальных шаров «Дома смеха». И клуб заполнялся фантасмагорией мерцающих огней.

Вышли Литл Стивен и его группа. Техники сработали идеально и быстро. Музыканты подключили инструменты к аппаратуре и заиграли. На каждую новую песню в программе Литл Стивен надевал новую бандану, и публике это очень нравилось.

Пришло время Си-Си Райдер. Она держалась за гриф черной двенадцатиструнной гитары обеими руками.

– Смотри не задуши, – сказал Холли и мягко положил ладони поверх ее рук.

– Ни пуха, – сказал Джек, крепко обняв ее. Вонищенка не стала возражать.

Просто обняла Си-Си на пару секунд.

– Ты все сделаешь круто, – сказала она.

– Если нет, то лучше бы я сегодня экспрессом прошла, – ответила Си-Си.

Джек знал, что она подразумевает события прошлых лет, когда Дикая Карта изменила ее, после психологической травмы, и она стала вполне правдоподобной копией вагона метро.

Си-Си ворвалась на сцену и более не останавливалась. Казалось, она окутала аудиторию невидимой сетью силы. Лишь поначалу она робела, но потом лишь набирала силу с каждой секундой. Будто ее энергия уходила к сидящим и стоящим в зале людям, а потом возвращалась к ней, многократно усиленная. Волшебство настоящей эмпатии, подумал Джек. Она начала со своих старых хитов, а потом быстро перешла на новые, балладные песни. Двадцать минут ее выступления для Джека промелькнули, будто молния. И Си-Си закончила выступление песней, с которой начала свою первую репетицию в этом зале.

«Бэби, теперь не пасуй.

Теперь, когда тебя

Победа ждет…»

«Победа ждет», – зазвучал рефрен припева.

– Не забывай.

Си-Си склонила голову. Аплодисменты были термоядерными. Сойдя со сцены, она ушла за занавес и позволила себе рухнуть. Джек и Вонищенка подхватили ее.

– Что такое? – спросила Вонищенка. – Ой, Си-Си…

– Ничего, – ответила Си-Си и ухмыльнулась. Ее лицо прорезали морщины, от усталости. – Ничего, совершенно.

– О’кей, – пробормотала Корделия, глядя, как над ней развернулся рекламный плакат джокертаунской больницы. Несмотря на сказанное Дядей Джеком, она задумалась, не стоит ли скрестить пальцы. Может, на ногах тоже.

– Подожди секунду, – сказала ведущий оператор. Наклонилась к Корделии. – Небольшая смена планов.

Черт, подумала Корделия.

– Что?

– Небольшой бунт среди музыкантов. Все еще в процессе.

– Побыстрее бы, – сказала Корделия, глядя на светодиодный индикатор часов на пульте. – Типа, в течение двадцати двух секунд.

– Но ведь я сейчас должен играть, – непонимающе сказал Бадди Холли.

– Суть уговора в том, – ответил Джек, – что Босс и «Герлз Уиз Ганз» решили, что отыграют сейчас, и дадут тебе закрывать концерт.

Вонищенка поглядела на обоих.

– Босс и эта девочка, Тами, решают вопрос армрестлингом. И, похоже, девочка побеждает.

– Но сейчас мой выход, – сказал Холли.

– Заткнись на хрен, – сказала Тами, лидер «Герлз Уиз Ганз», торжественно выходя вперед и потирая правое плечо. Слова эти она произнесла с чувством. – Я и он, – она показала на Босса, который печально улыбался, – считаем, что самому главному в музыке научились у тебя. Так что ты станешь кульминацией концерта. Так оно и есть, Бад.

Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в губы. Холли ошеломленно глядел по сторонам.

Оператор лихорадочно размахивала руками.

Стеклянные глаза «СтедиКамов» неумолимо надвигались. «Герлз Уиз Ганз» поддали жару, порвав на части попсовую песенку Томми Бойса и Бобби Харта «Интересно, что она делает вечером», сотворив из нее брутальный панк, растоптав ее в джем и размазав по своим ухмыляющимся губам, устроив на сцене сущий ад. А закончили они песней «Прауд Флеш», жестким гимном романтике и нигилизму.

– Ну, – сказала Тами Боссу, уводя со сцены своих шатающихся сестричек, – превзойди это.

И Босс показал все, что мог.

О Боже, подумала Корделия, когда стихло эхо последних аккордов. Посмотрела, как Босс поднял гитару в одной руке, а другую поднял, сжав кулак. Пусть Бадди все сделает. Пожалуйста. Босс еще раз поклонился публике, а затем пошел со сцены вместе со своими музыкантами.

Корделия моргнула. Ей показалось, что она увидела за столиком в задней части зала Сент-Джона Лэтхэма. «Лэтхэм и Штросс», любые бабки хороши, чьи бы они ни были, подумала она. Проблема лишь в том, что Лэтхэм, похоже, смотрел именно на нее.

Вздохнула, когда погас предпоследний PSA и оператор двинула вперед «Луму». Камера проехала перед сценой, сделав съемку панорамы, а потом сфокусировавшись на сцене.

– И… поехали! – сказала женщина в микрофон. Пожалуйста, снова мысленно взмолилась Корделия.

– Привет, Лаббок! – сказал Бадди Холли присутствующим и пятистам миллионам зрителей, незримо присутствующим по ту сторону камер. Зрители заулыбались.

Джек тоже улыбнулся, глядя со своего места у края сцены. Ему пришлось сесть на корточки, чтобы не получить по голове камерой, которая каталась туда-сюда по рельсам. Боль с методичным упорством пронзала ему живот, и он не знал, как долго сможет сидеть в таком положении. Понял, что сейчас ему больше всего хочется просто лечь. Хочется отдохнуть. Уже скоро, мрачно подумал он. Буду отдыхать, сколько влезет. И хорошо.

Холли сыграл первую ноту и скользнул пальцами по струне. Волшебное прикосновение Бадди Холли. Может, теперь это и стандартная техника игры, но три десятилетия назад оно возвестило о революции.

Ди-и-и-ки-ий зверь…

Легкое заикание никуда не делось, но ни один из зрителей, купивших билеты, еще ни разу не слышал этой песни Бадди Холли.

Когда опустится луна, Когда иссякнет любовь,

Я постучусь в твою дверь. Прошу, пусти меня вновь…

Джеку это показалось похоже на старые песни Дилана. Может, с оттенком Лу Рида. Но, по большей части, это был чистейший Бадди Холли.

Ди-и-и-ки-ий зверь…

Он почти завывал. Джек понял, что с тем же успехом он мог плакать.

Когда мои друзья, Сердцевина моя,

Не могут стоять, И все, что было во мне, Продали по сходной цене…

Он действительно плакал.

Я пища диким зверям.

И я знаю это сам…

«Телекастер» Бадди Холли плакал. Не от жалости к себе, но в искренней печали.

Без любви, без друзей

Навсегда…

Джек очень любил музыку, но боль была невыносима. Не в силах больше терпеть ее, он встал и тихо ушел. Пропустил выход на бис.

Корделия заранее готовилась к выходу на бис, последнему в концерте, когда на сцену должны были выйти все музыканты и взяться за руки. Моргнула, посмотрела повнимательнее и поняла, что Бадди Холли едва не падает ничком, стоя на сцене и внимая аплодисментам, последовавшим за последней его песней. Она была достаточно близко, чтобы разглядеть нездоровый румянец на его лице. Холли пошатнулся. О боже, подумала она, он же болен. Он сейчас упадет.

Но он не упал. Будто румянец на лице превратился в волну жара, прокатившуюся по его телу с ног до головы. Что за чертовщина, подумала Корделия.

А потом волна пошла по всему телу Бадди Холли. Ореол преобразующейся энергии охватил его тело. Он выставил перед собой «Фендер Телекастер», и произошло нечто невообразимое. Стальные струны стали податливыми, будто плавясь, отошли от ладов и вытянулись, словно цепочки серебристых искр. Захлестнулись вокруг опор камер и ламп рампы, будто змеи.

Иллюзия, подумала Корделия. Или телекинез. Струны гитары образовали огромное переплетение, вроде «кошкиной люльки». Бадди Холли поглядел на них, потом на свои руки. Медленно поднял голову и поглядел вверх. Похоже, Холли видел нечто, чего не мог увидеть никто другой. Улыбнулся, а потом улыбка превратилась в радостную ухмылку.

И он начал танцевать. Сначала медленно и осторожно, но потом все быстрее и быстрее. Холли кружился по сцене, а зрители смотрели на него, разинув рты.

Она уже видела такой танец. Или похожий. Корделия вспомнила. Виунгар. Она видела танец юноши-аборигена, глубоко в Сновидении, далеко в пустыне, в сердце Австралии. Это был танец шамана.

Холли ухмылялся все шире. Прыгал и кружился. У «Орущего» Джея Хокинса и Джеймса Брауна не вышло бы лучше. А потом Холли прыгнул вперед, в искрящуюся серебристую сеть.

Закружился, и его правая рука оторвалась, в запястье. Хлынул алый дым. Среди зрителей кто-то ахнул.

Холли продолжил танец. Другая рука. Правая рука, по локоть. Левая нога, по колено. Алый дым изогнутыми струями разлетался в стороны, будто пламя с огненного колеса.

Корделия осознала, что к ней обращаются.

– Может, рекламную паузу дать? – напряженно спросила женщина-оператор.

И Корделии вдруг все стало ясно.

– Нет, – сказала она. – Нет. Оставьте. Транслируйте все.

Бадди Холли кружился внутри сплетения искр. Полностью распался на части. Толпа сначала зашепталась, потом послышались крики.

– Господь всемогущий, прямо как с Малышом Динозавром, – услышала Корделия голос Полли Реттиг.

– Нет, – вслух сказала Корделия в ответ. – Это шоу. Смерть и воскрешение. Это просто… просто шутка. Зрелище.

– Зрелище? – переспросила Реттиг. – Он… убивает себя.

– Я так не думаю, – сказала Корделия. – Он преображается, но не умирает. Шаманские штучки.

От Бадди Холли остался лишь торс, лишенный рук и ног. Он выкатился на сцену. Остальные части тела лежали вповалку. Подымались клубы алого дыма. В разные стороны били потоки искр.

Зрители смотрели, не понимая, как на это реагировать.

Кучка рук и ног зашевелилась. Кости начали заново соединяться в суставах. Мышцы и связки снова обматывали их. Руки и ноги снова обтянула кожа, и они снова приросли к телу.

Бадди Холли стоял перед ними целый и невредимый. Он, правда, был уже не совсем прежним. Этот Бадди Холли был более подтянут, исчезли пояс жира на талии и мешки под глазами. Его волосы снова стали черными и сверкающими, без седины. Кожа стала гладкой, без единой морщины.

Зрители начали аплодировать. Радостные крики становились все громче, давая выход напряжению, в котором люди только что пребывали.

– Такое охренительное шоу раз в жизни увидишь, – сказал кто-то позади Корделии.

Гитара тоже вновь стала единым целым. Холли с легкостью поднял «Телекастер» и свободно держал его в руке. Он получил то, что хотел, подумала Корделия.

– Он стал шаманом, – сказала она вслух.

– Бадди Холли и «Шаманы», – сказал голос позади нее. – Зашибательское имечко. После всего этого оно будет раскупаться, как нижнее белье «Фаун Холл». Господи, этот Холли может хоть в президенты баллотироваться.

Корделия обернулась и увидела, что все это говорил человек из ICM. Она холодно на него посмотрела и снова повернулась к сцене. Новое существо, которым стал Бадди Холли, ободряюще улыбнулось ей.

А потом он поднес руку к струнам гитары, и они задрожали, будто входя в резонанс с сердцами всех зрителей.

Звук, поняла Корделия. Спусковой механизм для перехода в состояние повышенного осознания. Вот где сила рок-н-ролла. И Бадди Холли, возродившийся человеком силы, стоял перед ошеломленными слушателями и играл «Любовь не исчезнет», лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Это дурное предзнаменование, подумала Корделия.

Выскользнув в переулок из задней двери «Дома смеха», Джек почувствовал, что болен и телом, и душой. Надо мне было остаться, подождать, когда Бадди выйдет на бис, подумал он. Но Бадди и так отлично справился.

Раздался скрежет, когда что-то нечеловечески огромное двинулось по асфальту. Джек резко остановился. Тень, темнее тьмы в переулке, упала на него.

– Я прикинул, что вечеринка партии педиков, такая, как эта, привлечет сюда всех моих маленьких друзей, – сказал Дубина. – Но даже не надеялся, что первым из этих ублюдков окажешься ты.

Безо всякого намека его огромная правая рука полетела вперед, ударив Джека в голову и припечатав к кирпичной стене дома.

Джек почувствовал, как что-то сломалось, кость или хрящ. Он не знал. Все, что он знал, это то, что свет, каким бы тусклым он здесь ни был, меркнет в его глазах. Он желал уйти в темноту, но не сейчас и не таким способом. Попытался сопротивляться. Чувствовал, как Дубина поднял его и крепко обхватил. А потом выдернул ремень и стащил брюки.

– У меня есть небольшая штука для тебя, Джек, напоследок. Которая тебе понравится. Уверен, твоя племянница Корделия в нее вцепится, когда я до нее доберусь.

Джек с трудом пытался окончательно прийти в себя. А потом почувствовал, что сунул Дубина ему промеж ягодиц. Внутрь него. Давя и разрывая. Ничто еще не делало ему так больно. Ничто!

– Маленькую девочку я оставлю на потом, – сказал Дубина.

Боже, подумал Джек, сквозь мучительную боль. Корделия.

– Оставь ее в покое, ублюдок крысы, свинья!

– Палки и камни, – сказал Дубина и визгливо хихикнул, – но лишь Фэтмэн может причинить мне боль…

Он толкнул, и Джек закричал.

Где же другой, в отчаянии подумал Джек. Мысли спутались от немыслимой боли. Ты мне нужен. Я должен превратиться. Еще раз. Просто, чтобы убить этого сукина сына.

И он почувствовал, как превращение началось. А еще почувствовал, что умирает.

Хорошо, подумал он. Хорошо для обоих. И сюрприз для Дубины.

Джек почувствовал, как увеличиваются зубы и вытягивается челюсть.

Чума, или зубы, ты умрешь, сукин сын.

Ярость заставила его остаться живым еще ненадолго.

Вонищенка, мысленно крикнул он в темноту. Услышь меня! Спаси Корделию.

Маленькую девочку я оставлю на потом, вспомнил он угрозу Дубины. Все заколыхалось и провалилось в пустоту. И стихло.

Мертвый человек нырнул во тьму.