Блеф

III

На экране компьютера светилась карта Манхэттена, от Восемьдесят Седьмой до Пятьдесят Седьмой улиц. Тахион поставил на ней метку. Потом переключился на другой участок, тоже в тридцать кварталов размером. Поглядел на две красные точки. Хорошо бы иметь действительно большой экран, чтобы можно было вывести карту всего Манхэттена. И решил, что, несмотря на растущие проблемы, в клинике ему надо провести несколько часов у «Малышки». Ее органы и оборудование намного лучше любых, существующих на Земле, и она сможет дать ему полную картину загадочных случаев с новыми заболеваниями Дикой Картой.

Виктория Куин, заведующая отделением хирургии, вошла без стука.

– Тахион, так больше нельзя. Ходить в патрули с джокерами, работать с пациентами, заниматься исследованиями и при этом еще носиться со своим внуком, пытаясь стать ему лучшим в мире отцом.

Тахион надавил пальцами на слипающиеся глаза, а потом постучал костяшками пальцев по экрану монитора.

– Ответ где-то тут. Я просто должен его найти. Восемнадцать случаев новых заболеваний Дикой Картой за четыре дня. Необъяснимо, такого не может быть. Я надеялся, что все окажется просто. Скопление спор, которое до сих пор оставалось нетронутым. Но случаи распределены по городу, значит, дело не в этом. Я сделал запрос в Национальную метеорологическую службу, они скоро пришлют данные о направлении и силе ветра за последние две недели. Может, это решит проблему. Какая-то аномалия, климатическая или сейсмическая, из-за которой произошел выброс.

– Бессмысленно и безнадежно. Трата времени, которого у тебя и так не хватает.

– БУДЬ ОНО ПРОКЛЯТО!

Тахион оперся на стол, чтобы встать с кресла.

– Эти проклятые журналисты в затылок мне дышат, требуют ответов, требуют хоть чего-нибудь, чтобы успокоить их читателей. Сколько еще я смогу делать ничего не значащих заявлений, пытаясь успокоить людей, пока все это не перерастет в настоящую панику? Только подумай, что может раздуть из этого Барнетт!

Она схватила его за запястья и прижала его руки к столу.

– Ты не можешь отвечать за все подряд, что происходит в этом мире! За бандитские разборки в Джокертауне, за ультраправых, баллотирующихся в президенты! И даже за Дикую Карту.

– Меня вырастили с чувством ответственности. До мозга костей. Тысячи поколений моих предков росли так. Это мой город, мои люди, МОЙ ВНУК, И МОЯ БОЛЬНИЦА. И, ДА, МОЙ ВИРУС!

– НЕ ГОРДИСЬ ЭТИМ ТАК, ЧТОБ ТЕБЯ!

– НЕ ГОРЖУСЬ!

Он высвободил руки и принялся расхаживать по кабинету.

– ТЫ ИРРАЦИОНАЛЕН И ВЫСОКОМЕРЕН!

– И ЧТО ПОСОВЕТУЕШЬ? КОМУ УСТУПИТЬ ЭТУ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ? КОГО Я ДОЛЖЕН ОБРЕЧЬ НА ТОТ ГРУЗ ВИНЫ И ВСЕОБЩУЮ НЕНАВИСТЬ? МОИ ЛЮДИ, ДА, НО В ГЛУБИНЕ ДУШИ КАЖДЫЙ ИЗ НИХ НЕНАВИДИТ МЕНЯ СМЕРТЕЛЬНО!

Уткнувшись лбом в стену, он разрыдался.

Лицо женщины окаменело. Налив в стакан воды из-под крана, она рывком развернула Тахиона за плечо и плеснула ему водой в лицо.

– Хватит! Держи себя в руках!

Каждое из слов она сопроводила рывком за плечо, встряхивая Тахиона.

Закашлявшись, он вытер лицо и, дрожа, вдохнул.

– Спасибо тебе, я уже в порядке.

– Иди домой, поспи хоть немного и не отказывайся от помощи. Приводи сюда Мидоуза, пусть поможет с исследованиями. А патрулями пусть руководит Кристалис.

– А Блез? Что мне делать с Блезом?

Он вцепился пальцами себе в лицо.

– Он – самое главное в моей жизни. А я им пренебрегаю.

– Проблема в тебе, Тахион, – ответила она, уже выходя из кабинета. – В том, что для тебя каждое дело – самое важное в жизни.

Удаление аппендикса, самое обычное. Незачем ему было на это время тратить, но Томми – племянник Мистера Старого Сверчка, а старых друзей не забывают. Сдернув с себя осточертевший зеленый костюм хирурга, Тахион пригладил коротко стриженные волосы и скорчил мину. А потом отправился на обход по всем четырем этажам больницы.

К вечеру освещение убавили, из палат доносились приглушенные звуки работающих телевизоров и невнятный шум разговоров. А из одной – тихий плач безнадежности. Мгновение Тахион думал, а затем вошел. На него уставились темные овальные глаза, ниже которых виднелись мощные жвалы. Лицо обрамляли пряди седых волос. Судя по ночной рубашке, в которую было одето худое тело, это женщина.

– Мадам? – обратился он, беря в руки медкарту. Миссис Вильма Бэнкс. Семьдесят один год. Рак поджелудочной.

– Ох, доктор, простите меня, пожалуйста. Я не хотела… на самом деле, все в порядке. Не хотела беспокоить… медсестра так резко говорила…

– Вы меня не побеспокоили. А что медсестра?

– Я не хочу ябедничать и никому не хочу проблемы создавать.

Совершенно очевидно, что она действительно ябедничает, но Тахион решил вежливо ее выслушать. Каким бы утомительным ни был пациент, он всегда настаивал, чтобы персонал обращался с людьми вежливо и терпеливо. Если кто-то нарушил эти основополагающие правила, он должен об этом знать.

– И дети совсем не навещают. Вот скажите, что хорошего в детях, если они бросают тебя именно тогда, когда более всего тебе нужны? Я тридцать лет с утра до вечера работала, чтобы они получили все, что я могла им дать. А теперь Реджи, мой сын… он же брокер в крупной фирме на Уолл-Стрит, у него теперь дом в Коннектикуте и жена, которая видеть меня не может. Я была у них дома один раз, когда она уехала с внуками.

Что тут можно было сказать? Он сел, тихонько взяв ее руку в свою и слушая. Потом принес с поста медсестер стакан клюквенного сока, по ходу сказав медсестрам пару ласковых. И пошел дальше.

Кофе, который он пил с утра до вечера, едва не выскочил обратно, вместе с желудочным соком. Ну, если уже до такого дошло, пора завязывать со всем и сразу. Он распахнул дверь в персональную палату и вошел. Лежащий там не мог бы позволить себе такую роскошь, но ни один другой пациент не заслужил того, чтобы лежать по соседству с таким ужасом, пусть и находящимся в коматозном состоянии. После сорока лет наблюдений за жертвами Дикой Карты Тахион считал, что привык ко всему, но человек, лежащий в койке перед ним, с легкостью опровергал это.

Застывший посреди превращения из человека в аллигатора, Джек был в ужасающем состоянии, вследствие наложения действия Дикой Карты и СПИДа. Кости черепа уже удлинились, начав образовывать челюсти аллигатора, но нижняя челюсть не успела трансформироваться и осталась человеческой, маленькой и хрупкой, свисая под бритвенно-острыми зубами верхней. И потемнела от отросшей щетины. В области груди кожа начала превращаться в чешую, но не везде, и между разнородными участками виднелись красные полосы. Из трещин сочилась лимфа.

Тахион вздрогнул. Оставалось лишь надеяться, что в глубине комы Джек был за пределами всякой боли. Это уже агония. Годами Джек преданно и терпеливо навещал в больнице Си-Си Райдер. Какая горькая ирония. Теперь она вылечилась и начала новую жизнь, а терпеливый и преданный Джек занял ее место.

– О Джек, есть ли любящий человек, что печалится о тебе, или он умер прежде, чем ты превратился в живого мертвеца?

Взяв в руки медкарту, Тахион снова прочел свои пометки. Судя по всему, пока Джек находился в обличье аллигатора, вирус СПИДа переставал терзать его тело.

Память будто рассыпавшиеся осенние листья, почерневшие и высохшие. Тахион шел меж них, краснея от чувства вины за невольное вторжение. Где-то в глубине умирающего разума Джека теплилась искорка света, неугасимая. Человеческая душа. Где-то глубже, чем то, что заставило бы Робишо окончательно превратиться в аллигатора. Стоит Тахиону неосторожно коснуться ее, и превращение станет необратимым.

Он врач. Он поклялся спасать жизни людей. Джек Робишо обречен на смерть. Дикая Карта вплелась в генетический код его клеток и сдерживает СПИД, пока что. Но это лишь отодвигает неизбежный исход. Со временем Джек умрет.

Если только.

Если только Тахион не изменит его навсегда. То, что не является человеком, не может умереть от человеческой болезни.

Но стоит ли жизнь того, чтобы платить за нее такую цену? Имеет ли он право сделать это?

Джек, что же мне делать? Могу ли я делать выбор за тебя, если ты сам не в состоянии сделать его?

И чем это лучше, чем просто отключить аппарат искусственного дыхания?

Да уж.

Позже, когда он прислонился к стенке кабины лифта, с тихим скрипом едущей вниз, он снова задумался над советом Куин принять помощь. Но ведь столько всего, что могу сделать лишь я сам. Я совсем один, а каждому нужно от меня что-то. Встряхнув головой, словно уставший пони, он вышел в приемный покой.

И его едва не сбила с ног медсестра, с флаконом «козыря» в руках. Тридцать вторая, подумал он, увидев ярлык, а затем пошел следом за ней за ширму.

Финн уже готовил укол. Подойдя к носилкам, Тахион начал осмотр. Блузка женщины была распахнута, обнажив гладкую кожу цвета кофе с молоком. Грудь была облеплена датчиками, медсестра держала маску у лица пациентки. Кожа уже начала покрываться нездоровой слизью, от которой намокала одежда. Слизь сочилась из каждой поры. Врачебная привычка к отстраненности не дала ему сразу узнать ее, и он сделал это, лишь приподняв веко, чтобы поглядеть на зрачок. Медсестра убрала маску в сторону, чтобы освободить ему место, и…

Подавив приступ тошноты, он отмахнулся от пузырька с нашатырем. Сбросил с себя руки, пытающиеся удержать его.

– Вы в порядке?

– Доктор?

– Выпейте это.

– Не я!

Вцепившись в руку медсестры, словно пьяный, он удержался на ногах. Схватил за запястье Финна, отводя в сторону руку со шприцом.

– КАКОГО ХРЕНА ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!

– Это… это единственный укол, какой мы можем сделать… Дикая Карта…

– НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Я ЗНАЮ ЭТУ ЖЕНЩИНУ! ОНА ТУЗ!

Увидев выражение лица Тахиона, джокер отпрянул. Такисианин продолжил осмотр. Финн двинулся вперед и крепко схватил его за руку.

– Время теряете! Лишаете ее единственного шанса! Это Дикая Карта!

– Невозможно! Вирус был создан так, чтобы сопротивляться мутациям! Она туз, и уже давно. Она не могла быть инфицирована заново.

– Поглядите на нее!

Прерывисто дыша, Тахион переводил взгляд со шприца на сочащееся слизью тело Рулетки и обратно.

– Дай мне!

Его пальцы заскользили по пленке слизи, мерзко пахнущей. Игла царапнула вену. Рулетка вскрикнула.

– Сотрите это.

Но, как быстро бы они ни старались стереть слизь, она сочилась из пор быстрее. Наконец Тахион резко воткнул иглу.

Великие предки, пусть это сработает. Пусть на этот раз оно сработает!

Но вскоре стало ясно, что ответом на его мольбы было молчание.

Рулетка начала напоминать тысячелетнюю мумию, по мере того как жидкость покидала ее тело. Внезапно ее веки задрожали. Она открыла глаза и невидящим взглядом посмотрела на его лицо.

– Тахион, – хрипло прошептала она. – Я шла обратно. К тебе.

Судорожный вдох, будто резко расправленный аккордеон.

– Ты все еще меня ждешь?

– Да.

– Лжец. Я умираю. Ты свободен.

– Рулетка.

У него мурашки пошли по коже от мысли о том, чтобы к ней прикоснуться, но он заставил себя прижаться щекой к ее щеке. Его слезы смешались со слизью.

– Ты разрушил мою жизнь. Ты и твоя зараза. Сейчас она наконец-то завершает свое дело. Я… так… рада.

Прошла не одна минута, и Финн оттащил Тахиона в сторону. Накрыл тело простыней. Инопланетянин рухнул на колени, и их пронзила боль. Прикрыв рот кулаками, он тщетно пытался сдержать рыдания. От горя, отчасти. И от чувства вины за то, что на самом деле он не ждал.

Но более всего – от ужаса.

– Я сегодня действительно вышел из себя, но потом подумал обо всем, что ты сказал, и не стал их контролировать.

– Хорошо.

Тахион уставился в открытый холодильник, будто ища просветления в картонной пачке скисшего молока и чашке заплесневевших персиков.

– Что такое?

Мальчик напрягся.

– О, Блез, я так горд тобой.

В крепких объятиях Тахиона мальчик слегка расслабился.

– Ты по-английски говоришь, это я тоже заметил. Просто я слишком устал и не сразу пришел в себя.

Блез протянул руку и приложил сжатый кулак к губам Тахиона. Тот поцеловал ему руку.

– Дядя Клод был не очень-то хорошим человеком, да? – спросил Блез, внезапно меняя тему.

– Да, но отчасти можно понять, почему он так поступал. Быть джокером нелегко.

– А что бы ты делал, окажись ты джокером?

– Покончил бы с собой.

Блез разинул рот, увидев непередаваемое выражение лица своего кидждада.

– Это же глупо. Что угодно лучше, чем смерть.

– Не могу согласиться. Поймешь, когда станешь постарше.

– Все мне так говорят, – ответил Блез и, надувшись, вышел с кухни и плюхнулся на диван. – Джек, Дург, Марк, «Малышка». Наверное, это правда, если земляне, такисиане и корабли говорят одно и то же. Но я не имею в виду, быть таким мерзким джокером, как Соплевик. Что, если бы ты оказался таким, как Джуб, Кристалис или Эрни?

– Все равно не смог бы жить таким, – ответил Тахион, садясь на диван рядом с Блезом. – Моя культура идеализирует совершенство. Дефективных детей уничтожают после рождения, сразу, а людей, нормальных во всех остальных отношениях, стерилизуют, если выясняется, что они не представляют генетической ценности.

– Значит, быть обычным так же плохо, как де… дефективным? – спросил Блез, запнувшись на незнакомом слове.

– Ну, не совсем, да и гены часто складываются таким образом, что все равно могут представлять опасность. Меня едва не стерилизовали из-за крови Сеннари, текущей в моих жилах, но мои выдающиеся способности в ментальном плане перевесили фактор непредсказуемости, внесенный Сеннари, а также другие мои… огрехи.

– У тебя есть сын на Такисе?

– Нет.

Тахион на мгновение задумался, существует ли до сих пор его сперма, оставленная в хранилище на Такисе, или Забб и его сторонники уже ее уничтожили. Или, что еще хуже, оплодотворили ею какую-нибудь женщину. Как это ни смешно, но при всей развитости таких технологий на Такисе существовало принципиальное недоверие к использованию искусственного оплодотворения или искусственных маток. Насчет маток еще можно найти объяснение, ведь в культуре, основанной на телепатии, лучше всего, чтобы ребенок имел телепатический контакт с матерью еще в утробе, но насчет обязательности полового акта никаких оправданий не было.

Кроме очевидных.

Десять месяцев! Десять месяцев он не занимался сексом.

Он резко заставил себя отвлечься от неприятных мыслей и снова сосредоточился на Блезе. Его еще так многому надо научить из области такисианской культуры. Хотя о чем тут беспокоиться?

Этого ребенка он никогда не сможет представить своей семье. Он выродок. Кроме того, в такисианской культуре много такого, что не выдерживает никакой критики. Как объяснить одиннадцатилетнему мальчишке, что такое кровная вражда, контролируемое воспроизводство, то невероятное напряжение, в котором постоянно живут представители правящих кланов? Те заоблачные требования, которые предъявляются к каждому, живущему среди владык-телепатов, – все это вовсе не романтично и не чудесно, скорее – исключительно смертоносно, и это именно то, что заставило его деда бежать сюда, в чуждый мир.

– Расскажи мне сказку.

– Почему ты думаешь, что я знаю сказки?

– Ты сам, как из сказки, а не из реального мира. Ты должен знать сказки.

– Хорошо. Расскажу тебе, как Г’амбизан приручил первый корабль. Давным-давно…

– Нет.

– Нет?

На лице Блеза было выражение, ясно показывающее, что он считает деда идиотом.

– А, конечно же. Как-то раз…

Тахион приподнял бровь. Блез одобрительно кивнул и забрался ему под руку, поближе.

– Как-то раз, так давно, что даже старейшие Кибрдзен солгали бы, если бы сказали, что помнят это, люди были вынуждены путешествовать меж звезд в кораблях, сделанных из стали. Что еще хуже, им не дозволялось строить такие корабли из-за того, что Алаа, да зачахнет их род, заключили договор с Верховными Торговцами, и людям было запрещено строить космические корабли. И богатства Такиса утекали в космос, в жадные лапы алчной Сети.

– А что такое Сеть?

– Огромная торговая империя, в которой состоит сто тридцать рас. Однажды Г’амбизан, а он был известным астрономом, дрейфовал в облаках космической пыли, там, где рождаются звезды, и увидел потрясающее зрелище. Среди космической пыли, будто черепахи в волнах океана или бабочки над цветами, плавали, летали огромные силуэты. И Г’амбизан тут же рухнул на палубу, сжимая руками голову оттого, что ее наполнили звуки громкого пения. Его помощники умерли, кто от радости, кто от шока, поскольку их умы не были в состоянии воспринять мысли этих громадных созданий. Но Г’амбизан, а он происходил из рода Ильказам, оказался крепче. Превозмогая страх и боль, он направил этим существам мысль, одну-единственную. Команду. И так велика была его сила, что старейшины племени кораблей умолкли и собрались вокруг металлического корабля, будто киты вокруг китенка.

И избрал Г’амбизан главного среди старейшин, оделся в космический костюм и вышел на угловатую обшивку корабля. Дза’Дзам, праотец всех кораблей, с любопытством отнесся к нему и создал полость внутри своего тела, чтобы принять к себе человека.

– А потом Г’амбизан стал управлять сознанием корабля и заставил его отнести его домой?

– Нет. Г’амбизан стал петь, и Дза’Дзам слушал его, и вскоре оба они поняли, что после тысяч тысячей лет одиночества они будто нашли другую половинку своей души. Дза’Дзам понял, что Ишб’Кокаб, ведомые этими странными маленькими созданиями, смогут оставить свою обыденную кочевую жизнь и достичь величия. А Г’амбизан понял, что обрел друга.

Наклонившись, Тахион поцеловал мальчика в макушку. Блез задумчиво жевал нижнюю губу и поднял взгляд.

– Почему же Г’амбизан не понял, что теперь он сможет сражаться с Сетью? Почему вместо этого подумал такую глупость?

– Потому, что это сказка о стремлении и о раскаянии.

– Предполагается, что все так сложно?

– Да.

– Но ведь Г’амбизан и Дза’Дзам стали сражаться с Сетью?

– Да.

– И победили?

– В некотором смысле.

– Это правда?

– В некотором смысле.

– Не получается это, как быть немного беременной?

– Откуда тебе об этом знать?

Блез задрал нос с видом превосходства.

– Когда-нибудь, когда я буду не настолько уставшим, расскажу тебе о генетическом отборе и манипуляциях, длившихся тысячелетия и приведших к рождению таких кораблей, как «Малышка».

– Так что, диких кораблей больше не бывает?

– О, конечно, они есть, но они не настолько умны и прекрасны, как говорится в этой сказке.

– Но… но…

Тахион приложил палец к губам мальчика.

– Позже. У тебя так бурчит живот, что я уже опасаюсь, что он выскочит наружу и съест мою руку.

– Новая способность Дикой Карты! Желудок-убийца!

Откинув голову, Тахион расхохотался.

– Пошли, маленький кукут, угощу тебя обедом.

– В «Макдоналдс».

– Какая радость…

Учитель не уволился.

Эта мысль была такой ошеломляющей, что Тахион тут же встрепенулся.

– Учитель не уволился! – с нарастающим удивлением повторил Тахион.

Он подбежал к двери офиса и распахнул ее. Дита резко обернулась и поглядела на него с испугом.

– Учитель не уволился! – заорал Тахион. – Дита, ты умница!

Кровь прилила к щекам секретарши, когда он поцеловал ее и закружил по кабинету в искрометной польке. Потом уронил ее на стул, а сам рухнул на диван, тяжело дыша и обмахиваясь. Недели непрерывной работы и нервного напряжения взяли свое.

– Я хочу сам увидеть этот образчик терпения. Вернусь через час.

Он услышал голос Блеза, высокий, будто щебет птицы или трели флейты, и другой, низкий, рокочущий, мужской. Как виолончель или фагот. В голосе было тепло, утешение, а еще что-то мучительно знакомое. Тахион прошел через крохотную прихожую и вошел в гостиную. Блез сидел за обеденным столом, перед ним стояла стопка книг. Массивный мужчина, пожилой, с седеющими волосами и слегка меланхоличным выражением лица не давал мальчику сойти с места, шутливо грозя указательным пальцем. Его акцент был музыкален, почти настолько же, как у Тахиона.

– Во имя Идеала… нет!

Виктор Демьянов поднял взгляд карих глаз и встретился с таким же твердым взглядом синих глаз Тахиона. На его лице отразилась смесь усмешки и злорадства.

– Кидждад, это Джордж Гончаренко, – сказал Блез. Но пугающее оцепенение, которое он увидел на лице деда, тут же заставило его сникнуть.

– Что-то не так?

– Нет, дитя, – сказал Джордж/Виктор. – Он просто удивлен тем, что у нас все настолько хорошо пошло. Ты перепугал стольких моих предшественников.

– Но не тебя, – сказал Блез. – Он вообще ничего не боится, – добавил он, обращаясь к Тахиону.

А вот меня тебе лучше было бы бояться, мысленно рявкнул Тахион агенту КГБ.

Нет, мы держим друг друга в руках, каждый из нас.

– Блез, иди пока в свою комнату. Мне надо поговорить с этим господином.

– Нет.

– ДЕЛАЙ, ЧТО СКАЗАНО!

– Иди, мальчик, – добродушно сказал Джордж/Виктор, делая жест рукой. – Все будет в порядке.

Блез крепко обнял мужчину и выбежал из гостиной.

Тахион пронесся через комнату и налил себе бренди рукой, дрожащей от страха и шока.

– Ты! Я думал, ты навсегда исчез из моей жизни! Ты мне сказал, что уходишь в отставку. Все было кончено. Ты солгал…

– Солгал?! Давай-ка поговорим о лжи! Ты скрыл нечто, очень мне нужное. То, что стоило мне всего!

– Я… я не понимаю, о чем ты.

– Ладно тебе, Танцор. Я тебя хорошо выучил. Ты намеренно скрыл информацию о Блезе. А соображения тебе вполне хватает, чтобы понять, какую ценность имеет эта информация, даже столь малый ее фрагмент.

Гамбург, 1956 год. Потрепанный, но чистенький пансион, Виктор, поставляющий Тахиону женщин и выпивку, в строго ограниченных количествах, обучающий шпионскому ремеслу и выспрашивающий потерявшегося в жизни такисианина. Пара лет, и они прогнали его прочь, позволив продолжить погружение на дно жизни. Он отдал им все, что имел, и этого оказалось недостаточно. Тайна мучила его все последующие годы, но тридцать лет – большой срок, и он уже начал думать, что теперь он в безопасности. А потом этот телефонный звонок, когда они уже завершали мировое турне под эгидой ВОЗ. И вот он, контроль со стороны КГБ, снова в его жизни.

– Мои начальники узнали про Блеза, про его потенциал, про его силу, а я, тот, кто обучил и вел тебя, остался в неведении. Они отнюдь не сочли это глупостью. Сочли двойной игрой и пришли к единственно возможному выводу.

Он поднял брови, ожидая ответа от бывшего ученика.

– Они решили, что ты переметнулся, стал двойным агентом.

Виктор скривился от выспренности фразы Тахиона. Тахион опрокинул бокал с бренди, и жидкость взорвалась вспышкой в его горле. Значит, нужно дать какое-то объяснение, какое-то оправдание.

– Я хотел обезопасить его от тебя.

– Я бы сказал, что я – наименьшая из его проблем.

– Что ты имеешь в виду? Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего. Не обращай внимания.

– Это указание?

– Ради бога, нет. Я просто напоминаю, что мы живем в опасные времена.

– Виктор, они тебя ищут? – спросил Тахион, в точности не зная, имеет он в виду хозяев из КГБ или ЦРУ.

– Нет, они все думают, что я мертв. Все, что осталось, – сгоревшая машина и пара трупов, обгоревших до неузнаваемости.

– Ты их убил.

– Не надо делать вид, что ты шокирован, Танцор. Ты тоже убийца. В действительности у нас куда больше общего, чем ты думаешь. Например, этот ребенок.

– Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни!

– Я в твоей жизни ради твоего же блага. И тебе хорошо бы к этому привыкнуть.

– Я тебя уволю!

Он не успел сделать и трех шагов, как голос Демьяненко заставил его застыть на месте.

– Спроси Блеза.

Тахион вспомнил, как внук обнял русского. За все те недели, с тех пор, как он тайком вывез Блеза из Франции, ребенок ни разу не проявил таких эмоций по отношению к нему. Видимо, мальчишке понравился этот седовласый русский. Что произойдет с отношениями между ним и внуком, если он прямо сейчас прогонит этого человека? Тахион опустился на диван и уронил голову на ладони.

– Виктор, зачем?

Он не ждал ответа на самом деле и не получил его.

– Ладно, если уж мальчик будет считать, что мы друзья, то тебе следует знать мое настоящее имя. Ведь друзья не лгут друг другу. Меня зовут Георгий Владимирович Поляков. Можешь называть меня Джорджем. А Виктор мертв. И убил его ты.