Блеск

Глава 10

Каждый понедельник по утрам нарядно одетые люди заходили в особняк Шунмейкеров на Пятой авеню обменяться любезностями и своими глазами узреть дорогостоящую роскошную обстановку, окружавшую жильцов этого дома. За час до начала предполагаемых визитов Шунмейкеры собиралась вместе, чтобы патриарх семейства убедился, что каждый из его домочадцев выглядит подобающим образом.

Утром в понедельник, сразу после своего триумфального возвращения в общество, Пенелопа осторожно выскользнула из своих покоев и с оглядкой спустилась в гостиную. На алебастровом овале её лица совершенно не отражались охватившие Пенелопу презрение и беспокойство. Генри бросил её, ввергнув в бесконечную скуку, но некоторые влиятельные люди не одобрили её возвращение в высший свет. Газеты пока не освещали произошедший скандал, но если она продолжит себя так вести, то непременно этим займутся. Как было известно всем знакомым Пенелопы, она вовсе не дура и четко осознавала связь между своим положением в обществе и семьей, членом которой стала, выйдя замуж.

— А, миссис Генри, — окликнул её дворецкий, когда Пенелопа подошла к гостиной. Слуги называли её «миссис Генри», чтобы отличать от старшей миссис Шунмейкер, и Пенелопа подсознательно чувствовала, что таким образом они мягко дают понять, где её место. — Это пришло для вас, — сообщил он ровным тоном, указывая на мраморную столешницу. Глаза Пенелопы вспыхнули. В огромной инкрустированной золотом вазе стоял пышный букет пурпурных пионов. Цветов было так много, что казалось, ваза сейчас треснет.

— О! — воскликнула она. Букет представлял собой настолько поразительный натюрморт, что мускулы её лица поневоле расслабились.

— Их прислал принц Баварии, — продолжил дворецкий, отводя взгляд, — который нынче остановился в отеле «Новая Голландия»…

— О, — повторила Пенелопа уже иным тоном, коснувшись пальцами сомкнутых лепестков бутона. Они были совсем как она: яркими и редкими. От них было невозможно отвести взгляд, пусть они и хрупкие, и Пенелопа сразу же поняла, что принц распознал в ней эти черты. Так долго одолевавшее её предчувствие беды начало улетучиваться, и наслаждаясь красотой, она ощутила, как к ней вновь возвращается уверенность.

Эти цветы напомнили Пенелопе, что она по-прежнему весьма привлекательна и способна завоевать внимание достойных мужчин, даже несмотря на то, как плохо обращается с ней Генри.

— Спасибо, Конрад. — Она повертела украшавший запястье браслет из белого золота с агатами. Как и все красивые вещи, полученные после замужества, это был подарок старого мистера Шунмейкера. Состояние перешло к нему по наследству, и он многократно его приумножил, вложив деньги в железные дороги, недвижимость и прочие области дохода, о которых девушки круга Пенелопы по правилам приличия не должны любопытствовать.

Свекровь однажды обмолвилась, что только после свадьбы женщина начинает жить, поскольку больше никого не волнует её невинность, и сейчас, глядя на восхитительный букет, Пенелопа наконец признала это истиной. Прежде — сидя дома или постоянно зорко следя за сомнительной верностью мужа — она в этом сомневалась. Но теперь видела, что даже в отсутствие Генри можно много чем наслаждаться. Или — мысленно исправилась она, вспоминая, как восхищался ею принц в бальной зале дома Каролины Брод — особенно в отсутствие Генри. Она лукаво улыбнулась сама себе, бросив взгляд на свою пышную высокую прическу, отражавшуюся в настенном зеркале в раме из орехового дерева, и повернулась, чтобы встретиться лицом к лицу со свекрами.

— Как я счастлив, что скоро вновь смогу увидеть всю семью под одной крышей… — говорил Уильям Шунмейкер, входя в огромную гостиную первого этажа. Он был крупным мужчиной, но каждый сантиметр его мощного тела выглядел должным образом. Любая мелочь в его образе привлекала внимание, но в эти минуты Пенелопе было сложно выказывать почтение и даже уделять старику особое внимание. Да и к чему это ей, когда она привлекла внимание принца? — И как раз вовремя к балу, устраиваемому Партией развития семьи.

Единственная семья, чье развитие по-настоящему интересовало старого Шунмейкера, находилась в просторной гостиной, рассевшись по обтянутым шелком стульям эпохи Людовика XIV на безопасном расстоянии от огромной каминной доски, близ которой стоял глава семейства. Изабелла, вторая миссис Уильям Сакхауз-Шунмейкер, находилась к мужу ближе всех. Она оперлась на подлокотник своего кресла. Её по-девичьи светлые волосы и розовые щеки прекрасно подчеркивало платье с пышными рукавами, сужающимися к запястьям, главной деталью которого был огромный атласный бант на груди.

Лицом к Изабелле сидела её падчерица Пруденс, утопающая в бесформенном черном шелковом платье с белой оторочкой, делающей его похожим на одеяние монахини. Под их ногами лежал желто-сливовый персидский ковер. На нем устроился Разбойник, бостонский терьер Пенелопы, на которого никто не обращал внимания. Переступив порог, Пенелопа устремилась к оттоманке и уселась на неё, полностью скрыв бирюзовую обивку тканью своего роскошного одеяния. На ней была пышная юбка из лососевого крепдешина и темно-серая рубашка с высоким воротом, в тонкую поперечную полоску. Рукава буфами охватывали предплечья и, так же как у свекрови, сужались к запястьям. Яркий полуденный свет лился на Шунмейкеров из больших окон, выходивших на Пятую авеню, добавляя великолепия расставленным по комнате мраморным статуям, полированной мебели из красного дерева и складкам пышных юбок дам.

Слуги в бархатных ливреях с гербом Шунмейкеров скромно стояли вдоль стен, там, где на них удобнее всего не смотреть, если что-то понадобится. Пенелопа на секунду опустила накрашенные ресницы и, вновь открыв глаза, перевела взгляд на свекра.

— Какой бал? — любезно переспросила она.

— О, Пенни, ты же помнишь, — с оттенком упрека в голосе вмешалась миссис Уильям Шунмейкер.

Существовавшая между старшей и младшей миссис Шунмейкер приязнь куда-то испарилась с тех пор, как Пенелопа не пожелала оказать содействие росткам флирта между своим братом Грейсоном и его ровесницей Изабеллой. Жена патриарха семьи Шунмейкеров не понимала, насколько важен был Грейсон в плане Пенелопы уничтожить репутацию Дианы Холланд и разбить её сердце. В любом случае, всё это случилось давно и изначально пошло не так, как задумывалось, и теперь Грейсон вернулся в Лондон, всё ещё страдая по малышке Холланд и занимаясь делами семейного предприятия, поэтому ледяной тон свекрови, по мнению Пенелопы, был ни к чему.

— Бал Партии развития семьи, где будет объявлена кандидатура Уильяма на пост мэра, в следующую пятницу, — наконец соизволила пояснить Изабелла.

— Где общество наконец увидит воссоединенных мистера и миссис Генри Шунмейкер, — подхватил кандидат с тем, что Пенелопа сочла дружелюбной улыбкой. Если такой фальшивой добротой он надеялся смягчить свои слова, то это определенно не сработало, ведь летняя череда развлечений, которую уже воображала себе Пенелопа, отменилась всего одним предложением.

— Что? — резко переспросила она, никак не сумев скрыть разочарование. Перед её глазами, как в последнюю их встречу, снова встал Генри в парадном мундире и кожаных крагах на начищенных сапогах, уходящий прочь, безразличный к её страданиям.

— Покажи ей, — скомандовал свекор, и от стены отделился слуга. Пенелопа машинально взяла телеграмму, прочла её и положила на прежнее место на серебряном подносе. — Видишь? — продолжил старый Шунмейкер. — Скоро твой муж вернется.

Пенелопа взглянула на телеграмму — она уже знала, как это произойдет. Старый Шунмейкер устроит так, что менее серьезные газеты восхвалят Генри как по-настоящему храброго солдата. Эти менее серьезные газеты, конечно, читали закадычные друзья Пенелопы и её злейшие враги, и все они при встрече поздравят её с тем, что у неё такой чудесный муж, и что он целым и невредимым вернулся домой. Но для кипящей ненавистью на оттоманке Пенелопы ничто не казалось более несвоевременным.

После короткой паузы Пенелопа подняла глаза и фальшиво улыбнулась членам семьи. Она знала, что если люди судачат о ней, то стоит быть благодарной за возвращение мужа, но никак не могла выдавить из себя положенное ликование. Ей нравилось всегда побеждать, но уже давно её стратегия не приводила к победе.

— За Шунмейкеров! — воскликнул Уильям, поднимая бокал бурбона, в котором загремел лёд, отражающий льющийся в окна свет. — И за Партию развития семьи, — добавил он. Пенелопа не удержалась и закатила глаза, и не осталась одна, поскольку Изабелла недавно перестала притворяться, что заинтересована в политических стремлениях мужа, за исключением случаев, когда могла попрекнуть невестку недостаточным их знанием. — И за молодую пару, которая теперь сможет вернуться к важному делу продолжения нашего славного рода…

Хотя Пенелопе было горько это слышать, она знала, что в этот момент должна изобразить боль утраты, и поэтому позволила щекам слегка зарумяниться, а морщинкам прорезать гладкий высокий лоб. Гнетущая тишина повисла в богато обставленной комнате. Старый Шунмейкер, казалось, пожалел о неосторожно брошенной фразе. Все Шунмейкеры знали, что Генри поступил подло, когда ушел на службу, оставив беременную жену, и упоминать об этом сейчас было по меньшей мере необдуманно. Но, как и принято в бессердечном обществе, пауза затянулась лишь на минуту, чтобы дать неловкости пройти. Семья вернулась к безопасной теме. Пенелопа отчаянно моргала и сверкала глазами на Шунмейкеров, сидевших и стоявших неподвижно в своем великолепии, как на огромном и бессовестном портрете. Раны, нанесенные ей этой семьей, внезапно оказались разбережёнными.

— Прошу меня извинить, — невежливо бросила Пенелопа и вновь удивилась, поскольку никто не попытался её удержать, когда она встала и направилась к дверям. Никто не спросил, всё ли с ней хорошо, как она себя чувствует, и не вернулась ли к ней меланхолия. Осознание этого подстегнуло её, и Пенелопа зацокала каблучками по ведущему из гостиной коридору. Когда она дошла до холла, её зубы крепко сжались, а спина неестественно выпрямилась. В глазах появился нездоровый огонек, отчего Пенелопе стало тяжело фокусировать взгляд, но она успела заметить дворецкого, идущего к ней из вестибюля.

— Миссис Генри, — начал он, но договорить не получилось.

— Ах! Отлично, — Пенелопа говорила визгливым голосом, но её это не беспокоило. Ей было важно, чтобы её слова донеслись до ушей троих оставшихся в роскошной гостиной Шунмейкеров, несомненно, продолжающих хранить гробовое молчание. — Как вам известно, возвращается мой муж, и поэтому необходимо обустроить для него отдельную спальню, потому что я ещё слишком слаба и не желаю, чтобы кто-то вторгался в мою постель. Выделите ему комнату подальше от моей, возможно, в восточном крыле. Пожалуйста, перенесите туда все его вещи и сообщите прислуге, что мне неинтересно знать, чем он там занимается. А подарок принца Баварии поставьте на мой туалетный столик.

Затем Пенелопа развернулась и целеустремленным шагом направилась в свои покои. Оставшись без первого проблеска приятного времяпровождения за долгие месяцы, Пенелопа ощутила жгучую боль и совершенно не намеревалась облегчать жизнь любому человеку, имеющему хоть малейшее отношение к тому постыдному плену, в который превратился её брак.