Блеск

Глава 14

— О, семнадцатый дом! — Диана закружилась в изящном пируэте, прежде чем впорхнуть в комнату, где случилось столько важных событий её жизни. В гостиной особняка Холландов всё осталось прежним: обтянутые кожей оливкового цвета панели, испещренный пятнами резной потолок из дерева, турецкий уголок с грудой подушек, но после долгих странствий комната в целом казалась Диане старой, пыльной и отчего-то крошечной. — Мне теперь тоже семнадцать, — хихикнув, добавила она.

— Я твоя мать, — ледяным тоном сказала миссис Холланд, остановившись у выходящего на улицу стрельчатого окна. — И мне превосходно известно, сколько лет ты ходишь по божьей земле.

Вокруг дома раскинулся небольшой парк с густой листвой, занявший квадрат между Двадцатой и Двадцать первой улицами и Третьей и Парк-авеню. Благодушный коричневый фасад с большими окнами дал приют и определенный статус трём поколениям семьи Холланд. Здесь родился отец Дианы, Эдвард, а его младшая сестра Эдит — сейчас возлежащая на диване у дальней стены гостиной первого этажа — прожила здесь всю жизнь. Межкомнатные двери всё ещё поскрипывали, но намного меньше, чем тогда, когда Диана уезжала, поскольку бедность, пережитая Холландами прошлой осенью, прошла, как холодная зима. Самой младшей из членов семьи было сложно понять, как так произошло. В любом случае, урожденная Луиза Гансвоорт, вышедшая замуж за Эдварда Холланда в довольно позднем возрасте двадцати пяти лет, выглядела как обычно хрупкой, но сохранила жесткую осанку, ставшую когда-то её отличительной приметой.

— Где Клэр? — спросила Диана, заметив съежившуюся в прихожей незнакомую горничную в простом чёрном платье, казавшуюся слишком худой, чтобы удержать в руках чайный поднос.

— Кто?

— Клэр Броуд, — возмущенно напомнила Диана, поскольку Клэр помимо того, что была честной и доброй девушкой, ещё и проработала на Холландов много лет, и на самом деле воспитала сестер. Фальшивое невежество, только что продемонстрированное матерью, было всего лишь попыткой продемонстрировать статус.

— Она уволилась, — соизволила обронить мать.

— О. — Диана перевела взгляд на собственные молитвенно сжатые руки, и к горлу подкатило сожаление. Она знала, что Клэр чувствует вину за то, что выдала секрет хозяйки и за ужасные последствия пересказа его Пенелопе. Но Клэр не собиралась вредить ей, как и никому другому, и Диана не держала на неё зла. Но её внезапно осенило, что служанке это неизвестно.

— В любом случае, — холодно продолжила миссис Холланд, — я признательна тебе за то, что ты заранее запустила газетную утку, объяснившую твоё исчезновение и скрывшую правду о твоих похождениях. Твоя сестра до такого не додумалась… — Диана, стоявшая у холодного камина, приподняла бровь, но мать замолчала, изучая свои руки.

Элизабет, решив убежать, обставила побег более драматично, заставив всех поверить в свою смерть. Мать пригладила перед шифонового жакета цвета ржавчины, надетого поверх длинного чёрного платья. Должно быть, после ночного побега Дианы миссис Холланд перестала носить траурные одеяния. Также на ней не было вдовьей вуали, но её отсутствие лишь открывало проблески седины в тёмных волосах, собранных в низкий пучок. — Я говорила с миссис Пеннингтон Гор, старой Бабулей Ньюболд и Одеттой, маникюршей, и все они попались на твой крючок. От этого мне легче. Но как я волновалась за тебя… — В голосе пожилой леди послышалась дрожь. — Ты даже не можешь себе представить.

Диана в голубом хлопчатобумажном платье, перехваченном на талии коричневым кожаным ремнем и свободно облегающем её руки и ноги, шагнула к старым креслам бержер, с нарочитой небрежностью расставленным по выцветшему персидскому ковру. Она позаимствовала у Генри немного помады, и её волосы теперь были разделены на косой пробор и напомажены так, что чёлка наполовину прикрывала лоб и уходила дальше за уши, как у матадора. Диана чувствовала себя свободной и безмятежной. Всем своим существом она хотела преодолевать большие расстояния, пить вино, громко разговаривать и танцевать часами напролет. Она с успехом сделала свою жизнь интереснее любого романа, но вовсе не собиралась причинять матери боль.

— Я бы сказала тебе, — мило прощебетала она, — но не думаю, что ты позволила бы мне уехать.

Миссис Холланд резко отвернулась от окна. Её чёрные глаза блестели. Тетя Эдит в платье из сливочно-белого сирсакера, на удивление похожая на Диану, хихикнула в кулачок.

— В этом ты была права, — сурово сказала Диане мать.

— И, видишь ли, — храбро продолжила Диана, — я знала, что мне было совершенно необходимо…

— Я решаю, что для тебя необходимо! — Миссис Холланд была хрупкой женщиной, но умела внушить ужас одним тоном. Чуть тише, но не менее грозно, она продолжила: — Ты ещё ребенок и вряд ли знаешь, что для тебя лучше. Ты волевая девочка, и в этом моя вина. В твоей жизни не было воспитания и образования, подобающего юной леди. Если ты выросла слегка диковатой — а это определенно так — то львиная доля вины лежит на мне.

Лицо Дианы постепенно теряло милое выражение. Конечно, она этого ожидала, но успела столько повидать, что чувствовала себя выше ограниченных представлений матери о правилах приличия и больше не знала, что на это ответить.

— Миссис Кэрнс согласилась вечером поговорить с тобой в своём новом доме.

— Элизабет! — В душе Дианы возродилась радость. — Мы сегодня к ней пойдем?

— Да, — хмуро подтвердила мать, — потому что она собирается тебе рассказать, как следует себя вести. Мы с Эдит будем тебя сопровождать. Потом ты не выйдешь из дома, покуда я не сочту нужным. А до этого часа пройдёт очень и очень много времени. — Её строгий тон почти смешил Диану, и девушка знала, что её щеки залились румянцем. Она попыталась повернуться в сторону Эдит, с которой всегда негласно разделяла девичьи секреты, но мать почувствовала её сопротивление. — А затем, когда придёт время, твоей компаньонкой стану я.

Полуденный свет струился в окна, бросая блики на покрытые пылью драгоценные старинные безделушки, показывая все их изъяны, и точно так же казались абсурдными старомодные убеждения миссис Холланд под чистым незамутненным взглядом Дианы. Через пару секунд Диана поняла, что материнские методы принуждения всего лишь способ устрашения, а озабоченность правилами приличия — слова, брошенные на ветер.

— Я работала в салунах и спала в бараках! — Диана выпрямилась и положила руку на бедро. — И не могу даже помыслить о том, чтобы день за днём тратить время на рукоделие и чтение Библии!

Миссис Холланд отошла от окна быстрой напряженной походкой. Её длинный указательный палец поднялся на уровень глаз:

— Если ты собираешься намекнуть…

— Я собираюсь намекнуть — и намекаю — говорю! — что хотя теперь я и дома, не жди, что я стану просить дозволения на каждую мелочь, которую захочу сделать. — Диана поправила воротник платья с V-образным вырезом на груди и набрала в грудь воздуха, чтобы немного смягчить голос. — Теперь я просто не смогу так жить, — решительно произнесла она, и оправдание прозвучало почти печально.

Тонкая верхняя губа миссис Холланд растянулась над передними зубами.

— Вечером ты пойдешь со мной к сестре.

— О да.

— Да? — Издевка в голосе миссис Холланд прозвучала так хлёстко, что желудок Дианы взбунтовался, и на секунду она задумалась, неужели и впрямь осмелилась сказать матери в лицо то, что сказала. Но в следующую секунду вспомнила, что уличила мать в блефе, и теперь больше ничего не будет по-прежнему.

— Да, сегодня я пойду к Элизабет. Но сначала схожу и куплю для неё цветов. В лавке на Бродвее. Одна.

Диана выдержала взгляд матери. В её шоколадных глазах сверкали молнии, и на несколько секунд мать и дочь неподвижно замерли среди антикварных вещиц, наследия продолжавшейся полвека коллекционерской тяги Холландов. Миссис Холланд была поражена, разъярена или и то, и другое, а Диана не хотела задерживаться, чтобы узнать точнее. Она широко и бесхитростно улыбнулась и двинулась к выходу из комнаты.

На улице в мареве жары в голубом небе лениво плыли белые облака. Фасады домов на Бродвее тянулись ввысь кукольно-белыми колоннами и карнизами, а длинные ряды окон казались рамами для происходящих внутри домов любопытных сцен. Над головой висели ярко раскрашенные вывески, а по мостовой стучали трости.

День подходил к завершению, и люди лениво брели по улице, словно чувствуя сильнейшее облегчение, что не сидят в душных комнатах, а поэтому не видя смысла в определенной цели прогулки. Диана пробиралась сквозь толпу, радуясь, что идёт по улицам родного города одна, и ей всё равно, кто увидит столь неподобающее поведение.

Хлопчатобумажное платье было не новым — оно висело в шкафу Дианы в доме номер семнадцать с ранней осени 1899 года, но теперь она носила его по-другому. Синий оттенок, как у рабочей блузы, выгодно оттенял загорелую кожу, а свободный покрой раболепно льстил изгибам тела. В эти минуты Диане всё казалось знакомым, но одновременно она будто взглянула на город свежим взглядом.

«Я — любовница женатого человека», — думала она, шагая по Бродвею. При этой мысли внутри всколыхнулось приятное ощущение бесконечного счастья. Если бы проходящий мимо незнакомец спросил, кто она такая, она, наверное, не смогла бы удержаться, чтобы эти слова не сорвались с губ. «Я — любовница женатого человека», — снова подумала Диана, и её щечки дрогнули от этого тайного удовольствия. Она открыла стеклянную дверь цветочной лавки «Ландриз». Внутри помещение было отделано белой шестиугольной плиткой и зеркалами в золотых рамах. Диана вдохнула аромат лепестков и пыльцы и окинула зал взглядом в поисках так любимых Элизабет лилий.

Вместо этого её внимание привлёк красовавшийся на медном столике огромный букет ярко-розовых пионов, собранных в изысканную композицию. Диана никогда прежде не видела пионов такого оттенка.

— Что это? — спросила она у девушки за серой мраморной стойкой.

— Это?

Девушка была примерно одного возраста с Дианой. Она посмотрела на яркий букет. Затем выражение её лица претерпело некоторые изменения, столь знакомые Диане по прежней работе обозревателя светских новостей: сначала глаза округлились от воспоминания о тайне, затем брови сошлись на переносице, словно цветочница намеревалась сохранить секрет, а потом лицо расслабилось, потому что девушка приняла счастливое порывистое решение поделиться интересной сплетней. Она оперлась локтями на стойку и наклонилась вперед:

— Это для младшей миссис Шунмейкер, чей муж только что вернулся с войны… Но можете ли вы себе представить, от кого они?

Это имя вызвало в сердце Дианы гнев и боль, но одновременно её снедало любопытство.

— Нет. И от кого же?

— Вовсе не от её мужа, а от принца Баварии, который гостит в отеле «Новая Голландия»! И это уже не в первый раз. Он заплатил огромную сумму, чтобы такие букеты отсылали ей каждый день!

— Нет! — Диана притворилась потрясенной. — Неужели миссис Шунмейкер так близко дружит с принцем?

Девушка широко открыла рот, приподняла брови и развела руками, будто желая сказать: «Кто знает?», а затем добавила, словно это всё объясняло:

— Говорят, они вместе танцевали на новоселье у Каролины Брод.

Обсудив скандальную историю, девушки обменялись довольными улыбками, и Диана заказала две дюжины ярко-желтых лилий. Вернувшись на улицу с завернутым в коричневую бумагу букетом в руках, Диана отчетливо чувствовала, что с небес за нею кто-то присматривает. Потому что она оказалась юной леди, в руках которой одновременно очутились возможность опубликовать сплетню и сомнительная тайна её несравненно одиозной соперницы.