Блеск клинка

Глава 23

Трое лицемерных и честолюбивых людей, которых Оглы послал найти генерального ревизора и отнять у него ужасную изобличающую записку, не были дураками. Поскольку они сразу не убили Пьера, они не могли сделать это теперь, ранним вечером, в окружении множества людей. Даже в Трапезунде нельзя было обыскать или убить окровавленного, бессознательного человека, не вызывая бесконечных, затруднительных расспросов караульных и полиции. Поэтому сержант приказал своим людям привести себя в порядок, насколько возможно. Один наложил на руку тугую повязку из ткани, оторванной от подкладки камзола. Другой, прикладывая носовой платок к шрамам на лице, частично удалил следы крови. Пьер дышал и начал стонать. Рана на его груди была не видна, но камзол пропитался кровью. Сержант и человек, который не был ранен, уложили Пьера поперек на коня. Сержант сел сзади и удерживал его от падения на мостовую. Они галопом проскакали по деревянному мосту, переброшенному через большое ущелье в западной части города.

Этот деревянный мост был построен, чтобы обеспечить движение торговых караванов. Он лежал параллельно каменному мосту, который служил для военных целей и составлял часть фортификационных сооружений. Деревянный мост имел облегченную конструкцию, и его легко было сжечь, если бы город подвергся осаде. Однако в течение многих мирных лет он помогал безопасно направлять в пространство между городскими стенами, минуя центр города, караваны и сотни следовавших за караванами людей, которые в любой момент могли оказаться вражескими солдатами, переодетыми в торговцев. Этот мост, по которому проходило так много чужеземцев, тщательно охранялся. Но стражники были всегда вежливы и услужливы: этого требовало общение с путешественниками, преимущественно с Востока. Известно было, что великий герцог Алексий отбирал стражников с хорошими манерами и знанием восточных языков. Но даже обычно хорошо информированные люди Балта Оглы не знали причин их назойливой любознательности.

Капитан на мосту был знаком с сержантом Оглы и разговаривал с ним любезно.

— Сегодня на твоем коне, друг Лео, окровавленный груз. Что случилось с беднягой-франком? Куда вы его везете?

— Увы, капитан Григорий, моряк рехнулся. Он и язычник-турок бросились на нас с саблями, когда мы смотрели танец в «Звезде Востока».

— Кто он по-твоему, друг Лео?

— Понятия не имею. Но он чуть не убил нас. Мы везем его в церковь Святой Софии, где священник несомненно сможет изгнать из него нечистую силу.

В обязанности капитана не входило упоминать, что есть церкви и поближе и что у франка сильное кровотечение.

— Может быть, послать с вами факельщика, Лео? Становится темно.

— Мой хозяин оценит вашу любезность. Я сочту своим долгом сообщить о ней, капитан. Но мы скачем быстро, и пеший человек не угонится за нами. Однако мы были бы очень благодарны за фонарь!

Капитан приказал подать сержанту фонарь. Лео и два его солдата быстро поскакали в сторону церкви.

Не прошло и пятидесяти секунд, как затих звук копыт на широкой, хорошо протоптанной дороге, и через мост в сторону города с бешеной скоростью помчался посыльный с детальным описанием Пьера и дословным пересказом разговора в голове, а также с сообщением шефу полиции, что люди Оглы были переодеты во франков. Если шеф полиции, в чьи обязанности входило знать, что происходит в Трапезунде, и которому несколько запыхавшихся агентов уже сообщили о событиях этого вечера, сочтет инцидент заслуживающим внимания, то на следующее утро в ванной о нем может услышать сам великий герцог Алексий.

К Пьеру медленно возвращалось сознание и перед ним показались не огни преисподней, а дымящий фонарь стражника. Проволочный каркас, который предохранял его желтый колпак из промасленной козьей шкуры, непрерывно качался на ходу рядом с головой Пьера. Его голова свешивалась вниз, к дороге, которая неслась перед его глазами под копытами коней. По его лицу текли и засыхали струйки крови, вытекавшей из раны в груди, и прямо перед ним была нога в обтягивающей штанине и длинноносом европейском башмаке, но в стремени, каких не бывает в Европе.

Он слышал греческую речь, но, конечно, не понимал, о чем они говорят. Он вспомнил Абу Аюба и «Звезду Востока», но они казались далекими и несущественными. У него кружилась голова; боль в груди казалась незначительной по сравнению с ужасной болью от удара саблей по голове, но даже она была менее мучительной, чем непреодолимая тошнота от удара по голове, раны в груди и движения коня. Сознание его прояснялось с каждой минутой, и он старался сдержать тошноту.

Лео и его люди подъехали к месту, где дорога повернула за небольшую скалу в глубоком и узком ущелье, заваленном камнями, на полпути между городом и церковью, в которую они якобы направлялись. Они остановили коней и сержант сказал:

— Подходящее место.

В этот момент Пьера стошнило на ногу и башмак сержанта.

— Свинья! — злобно закричал сержант. — За это ты умрешь более медленной смертью!

Он сбросил Пьера с лошади и они обыскали его.

Молодой полумесяц застыл на горизонте над склонами далеких турецких гор. Он почти не давал света, а тысячи звезд над головой лишь усиливали тьму. Место было безлюдное, бесплодное и пустынное. Слышались меланхоличный звон колокольчика на шее вола, сонно щипавшего траву на скошенном лугу за ущельем, и тихий плеск почти высохшего ручья на дне ущелья; если не считать этих звуков, ночь стояла совершенно тихая.

Падение с лошади на короткое время вновь погрузило Пьера в бессознательное состояние. Не найдя записку, они стянули с него одежду и осмотрели ее как снаружи, так и изнутри, включая башмаки, в длинных носах которых они шарили пальцами. Разумеется, там ничего не было.

С Пьера стянули все, кроме подштанников. Его желудок опустошился, а сильный прохладный ветер полностью привел его в чувство. Ему сразу пришло на ум, что лучше всего лежать тихо и притворяться бесчувственным. Он видел свой кинжал рядом с поясом с деньгами и одежду, которую они осматривали при свете фонаря.

Когда стало ясно, что записки в одежде нет, сержант высыпал содержимое его пояса с деньгами на дорогу и начал искать в карманах. Записки там не было. При виде кучки золотых монет рядом с фонарем глаза сержанта заблестели.

— Франк богат, — заметил он. — Теперь я допрошу его.

Они оттащили Пьера к краю дороги и прислонили его к низкому валуну, перебросив его руку через плоскую вершину, чтобы он не упал. Один человек сел ему на ноги, другой поднес фонарь к его лицу. Пьер открыл глаза, как будто он только что пришел в себя. Он слегка застонал, стараясь не переусердствовать, чтобы стон выглядел естественно, и поднял голову. Он заметил, что все их сабли обнажены, а кинжал Абдула лежит недалеко от его ноги.

— Скажи нам, где ты спрятал записку, — произнес сержант на плохом, но понятном французском.

Пьер покачал головой и тихо прошептал, что он не понимает вопрос. Сержант повторил его по-турецки.

— Я слышал, как ты разговаривал с турком в «Звезде Востока», — сказал он. — Может быть, ты предпочитаешь этот варварский язык. Если так, это мне подходит. У меня целая ночь впереди, чтобы беседовать с тобой, если потребуется. А теперь, если ты быстро и учтиво скажешь мне, где ты спрятал записку, может быть, я прощу тебе, что ты осквернил мою одежду, и сохраню тебе жизнь.

— Она во дворце, — сказал Пьер, делая вид, что с трудом произносит слова. — Она в надежных руках. — Слишком поздно ему пришло в голову, что надо было действительно так сделать.

Его ответ заставил сержанта на мгновение задуматься. Потом он сказал:

— Ты лжешь. За тобой следили и видели, как ты миновал дворец и поехал к берегу. Глупо лгать. — Потом он обратился к человеку, который был поражен в лицо эфесом сабли де Кози:

— Дай мне вон тот камень, Мануэль. — Он указал на камень размером чуть больше двух мужских кулаков, лежавший в круге света от фонаря.

Человек протянул руку за камнем. Он понял намек сержанта.

— Может быть, лучше слегка кольнуть франка этим красивым кинжалом, сэр?

— Он может опять потерять сознание. Он уже потерял довольно много крови.

Сержант взял камень и вспрыгнул на плоскую вершину валуна, к которому они прислонили Пьера. Он встал обоими коленями на руку Пьера. Открытая ладонь Пьера лежала на валуне.

— Где ты спрятал записку? — спросил сержант, угрожая Пьеру камнем.

Пьер напрягся и приготовился увернуться. Сержант поднял камень, будто собираясь ударить Пьера по голове.

— Записка во дворце, — медленно ответил Пьер.

Сержант ударил его камнем, но не по голове, что могло снова погрузить Пьера в беспамятство, а по открытой ладони. Удар был жестоким, неожиданным и очень болезненным.

Но применять такую пытку для извлечения информации было глупо. Быстрый и грубый удар не мог привести к успеху. Василий сделал бы это лучше. После такого удара рука быстро немеет, даже если сидеть спокойно и думать о ней, а Пьер о ней не думал.

Он вскрикнул от боли так громко, что люди были поражены оставшейся еще в его легких силой. Он вырвал руку из-под коленей сержанта и попытался вскочить на ноги. Сержант прыгнул ему на спину как кот и обхватил его за шею, отчаянно пытаясь вывести Пьера из равновесия и вновь бросить его на землю. Но такой захват не годился для человека, прошедшего школу шевалье де ла Саля.

Со страшной силой Пьер ударил коленом в лицо человека, все еще сидевшего на его ногах, и сбросил его на землю. Здоровой рукой он обхватил шею сержанта, перебросил его через себя и упал на него, готовый убить врага, если достанет сил. Двое других выхватили сабли, хотя один из них неуклюже держал саблю левой рукой. Пьер и сержант боролись на земле, все дальше откатываясь от фонаря. Люди с саблями не решались нанести удар, опасаясь убить своего сержанта. Тот, который был ранен, бросил саблю и побежал за фонарем. Когда он вернулся, оба человека громко закричали, предостерегая сержанта, потому что рядом был обрыв. Один из них поднял саблю, решив нанести отчаянный удар в кого придется. Но прежде чем он сделал это, борющиеся люди скрылись за краем пропасти. Человек с раненой рукой вытянул фонарь и оба они посмотрели вниз, но ничего не могли разглядеть, потому что при своем падении Пьер и сержант увлекли за собой множество камней, лежавших на грязном склоне ущелья. Камни и комья земли покатились вместе с ними, ветер поднял облако пыли, которое достигло людей, оставшихся наверху. У человека, которого Пьер ударил коленом в нос, началось сильное кровотечение. Он попробовал приложить рукав к носу, но это вызывало боль; нос распух и, возможно, был сломан. Теперь его лицо выглядело еще более пострадавшим, чем у его товарища, получившего несколько шрамов от удара эфесом сабли де Кози.

Небольшая лавина обломков и булыжников быстро исчерпалась. Основная их масса задержалась перед выступающими валунами, но несколько самых тяжелых камней докатились до дна ущелья. Раздались один или два всплеска, а потом вновь воцарилась абсолютная тишина ночи.

Исчезновение и вероятная гибель Пьера и сержанта произошли очень быстро. Два человека на краю пропасти при свете фонаря посмотрели на окровавленные лица друг друга. Им пришла в головы одна и та же мысль, но высказывать ее не хотелось.

Неожиданно они услышали легкие неторопливые шаги мулов. Кто бы ни приближался к ним, он был пока далеко за поворотом дороги.

Человек с фонарем опустил его насколько мог с края обрыва. Неподвижные тела Пьера и сержанта были видны. Как и основная масса осыпи, они задержались перед большим округлым валуном.

— Мне кажется, я смог бы добраться до франка, если бы мог пользоваться второй рукой, — сказал раненый, — но до бедняги Лео я бы не добрался.

— Они оба несомненно мертвы, — сказал второй.

— Именно это пришло мне в голову, Мануэль.

Они снова взглянули друг на друга; они были знакомы многие годы.

— Паша Оглы придет в ярость, — произнес тот, кого называли Мануэлем.

— Меня приводит в ужас необходимость предстать перед евнухом, — отозвался второй.

Один из людей внизу, в ущелье застонал слабо, но слышно.

— Никто не выживет после такого падения, — убежденно сказал Мануэль.

— Конечно, нет. Оба они мертвы. Стоит ли нам возвращаться, чтобы сознаться, как плохо мы справились с этим делом, Мануэль?

— Что касается меня, я, конечно, не собираюсь возвращаться.

— Я слышал, что турки нередко ведут себя доброжелательно по отношению к трапезундцам, которые иногда поселяются среди них, Мануэль.

— Та же мысль пришла мне в голову. Нам повезло, что у погибшего франка было золото.

— Паша Оглы ни за что не простил бы нас. Мы должны признать, друг Мануэль, как честные люди, что мы не выполнили приказ хозяина и нас ждет суровое наказание от евнуха, который любит мучить людей. Разве не разумнее и прибыльнее поделить золото франка и бежать через горы к туркам?

— Ты говоришь проницательно и логично, друг мой. Ты совершенно прав. Но давай поспешим, я слышу чье-то приближение.

Они бросились обратно к кучке золота на дороге и поспешно наполнили свои тощие кошельки, которые оказались слишком малы. С помощью кинжала Абдула они разрезали камзол Пьера пополам и, несмотря на крайнюю спешку, поделили остаток денег на две удивительно равные кучки.

— Я не возражаю завести себе в Турции одну или две жены, — прошептал Мануэль, взглянув через плечо. Дорожная пыль, кое-где политая кровью, смешалась с золотыми монетами в их сжатых кулаках.

— Не бери больше, чем тебе причитается, друг мой. Заметь, что я пользуюсь лишь одной рукой.

— Нет, Мануэль, мы снова поделим все, когда будем вне опасности. Мы же старые друзья, Мануэль.

— Конечно.

Шаги мулов слышались уже близко. Кучка золота исчезла, завернутая в остатки камзола Пьера. Мануэль столкнул фонарь в ущелье. Они вскочили на коней и помчались галопом со скоростью ветра.

— Если нам повезет, мы достигнем границы завтра в это же время, — крикнул Мануэль своему спутнику. — Мой конь отдохнул, и я уже могу немного двигать правой рукой.

На самом деле рука у него не двигалась.

— Мой конь полон сил, как и твой, друг Мануэль. У меня из носа перестала идти кровь. Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше.

Кровь все текла у него из носа, и он чувствовал себя отвратительно.

— Мы должны держаться вместе, как старые друзья, — сказал Мануэль. — На границе нам нужно давать одинаковые объяснения.

— Естественно.

Каждый из них взвешивал свои шансы добраться до границы живым и каждый думал, что другому это не удастся.

Позади в ущелье экран фонаря из козьей кожи загорелся и этот яркий дымный огонь служил маяком для Пьера, который, превозмогая боль, начал взбираться по склону к дороге.