Блеск клинка

Глава 29

Выбритый, получивший отпущение грехов, слегка голодный, Пьер в окружении эскорта направился от собора к дворцу. Сэр Джон ехал рядом с ним в мундире и ошейнике своего ордена. Несмотря на элегантность мантии, в которой Пьер впервые появился у Балта Оглы, он отказался от этого тяжелого одеяния в пользу более легкого. Герольд уже уехал во дворец. В глазах и ушах Пьера еще жили великолепные сцены восточного религиозного обряда, который признавался всяким добропорядочным европейцем со времени Феррарской унии. Ноздри Пьера все еще ощущали аромат фимиама, столь удивительно отличавшийся от того, к чему он привык дома. Его охватил своего рода восторг, и он искренне стыдился вопросов, которые задавал герольду и которые теперь казались ему легкомысленными. Он был очень рад, что этот серьезный, честный человек так дотошно проинструктировал его, как вести себя. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Клер чудом перенеслась из Монпелье или любого другого места во Франции, где она сейчас находилась, в императорский дворец в Трапезунде и увидела его посвящение в рыцари империи. Сознание того, что сейчас или через час он мог бы решиться просить руки Клер у графа, ее отца, заставило его забыть о всех глупостях пышного этикета, разрешавшего человеку по его выбору повернуться на каблуках или на носках, и придавало церемонии священную торжественность.

Сэр Джон обратил внимание на его бледное, серьезное лицо и сочувственно шепнул:

— Испугались, юноша?

— Почти до смерти, сэр Джон.

— Со мной было то же. Но церемония состоится не в большом зале, и герольд сказал, что людей будет немного. Вам совсем ничего не придется делать. Просто подойдете к трону со мной. Вероятно, это не будет большой трон. Я вам когда-нибудь расскажу о нем, он производит колоссальное впечатление. Я должен буду назвать ваше имя — в этом состоит моя роль. Потом вы встанете на колени, как сказал герольд. Вот и все. Меня только одно удивляет — почему церемония назначена на такой ранний час. — Он понизил голос, чтобы не услышали стражники. — О молодом императоре говорят, что он поздно возвращается домой. Возможно, он еще и не ложился.

Даже в случае немноголюдной неофициальной встречи считалось серьезнейшим нарушением этикета войти в комнату после императора или покинуть ее до его ухода. В большой приемной, куда капитан эскорта сопроводил Пьера и сэра Джона, собралось около тридцати человек. Все были в длинных придворных туниках и при саблях. Среди них находилось около дюжины турецких вельмож. Только они были в головных уборах, зеленые тюрбаны свидетельствовали, что их владельцы совершили паломничество в Мекку. Почти на каждом присутствующем под туникой скрывался костюм для верховой езды. Сэр Джон несправедливо отозвался об императоре. Давид собирался на охоту и мог отсутствовать несколько дней. Все знали, что молодой франк будет посвящен в рыцари. На них произвело значительное впечатление то, что император из-за этого отсрочил охоту. Пьер не знал этого, но у него уже появилось несколько завистливых недоброжелателей среди охотничьей свиты императора. Турок личность Пьера не интересовала, да и те греки, которые ему завидовали, были слишком вежливы и осторожны, чтобы показать это. Когда Пьер и сэр Джон вошли в комнату, по ней пронесся шум возбуждения и все присутствующие дружелюбно улыбнулись, а некоторые поклонились, хотя франки не узнали никого из них.

— Теперь они стараются казаться дружелюбными, — прошептал Джастин. — Воображаю, как бы они хмурились, если бы вы были не в милости.

В углу комнаты на небольшом возвышении стоял трон под балдахином, а рядом с ним за портьерой находилась дверь. Красная ковровая дорожка на полированном полу вела прямо к подножию трона. Одна сторона комнаты завершалась аркадой, сквозь которую открывался вид на сад с цветами, фонтанами и бюстами древних императоров, и на город и море за садом. В этот солнечный день картина была прекрасной, и Пьер был счастлив.

Служитель дернул сэра Джона за рукав и что-то прошептал ему на ухо. Джастин кивнул и тихо сказал Пьеру:

— Мне передали, что Алексий сразу после церемонии приглашает нас на завтрак. Ваше посвящение в рыцари является единственной причиной этого собрания. Это необычный и знаменательный факт.

Все двери бесшумно и одновременно закрылись. Прозвучали серебряные фанфары, портьера рядом с троном раздвинулась и юный рыцарь с парадным серебряным луком торжественно вошел в комнату и занял место за троном императора. Затем вошел герольд с пурпурным свитком с золотым тиснением в руках и, наконец, быстро вошел сам император. Все присутствующие низко склонились, коснувшись лбами пола.

На Давиде поверх скрытого от любопытных глаз костюма для верховой езды была надета туника из красного узорчатого шелка с золотым шитьем. Издалека казалось, что шитье образует чисто геометрический узор, в основном представляющий собой переплетение колец. Но при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что узор складывается из фигурок слонов и птиц и древесных ветвей, причем все фигурки были разными, и каждая представляла собой произведение искусства. На нем были пурпурные туфли, покрытые жемчугом. Церемония не носила достаточно официального характера, поэтому на нем не было короны, а лишь розовая императорская мантия необычного покроя. Она напоминала широкую ленту, которая впереди кончалась в нескольких дюймах от туфель, а сзади длинным шлейфом волочилась бы по полу, если бы он не перекинул ее конец через левую руку. С боков были разрезы, и в целом костюм очень напоминал церковное облачение, для которого и послужил прототипом. Мантию так густо покрывали золотое шитье и драгоценные камни, что розовый шелк, составлявший ее основу, почти не был виден. Великий Комнин, император Трапезунда, даже в неофициальном одеянии сильно отличался от Абу Аюба из «Звезды Востока». Он сел и все сразу выпрямились.

Затем сквозь раздвинутую портьеру вошел юный паж с золотым предметом на розовой бархатной подушечке; за ним следовал второй паж с саблей, прикрепленной к поясу, который сиял как серебряный. Сабля была покрыта красной, легкой и прозрачной вуалью. Портьера сомкнулась, и герольд громким и четким голосом произнес:

— Сэр Джон из Франции, подойдите к трону!

— Вперед по курсу, юноша! — шепнул Джастин. Пьер сохранял серьезное выражение, но позже признался благородному капитану, что его морская команда (которая предписывает рулевому сохранять курс) больше, чем что-либо другое, помогла ему унять дрожь в коленках и подойти к подножию далекого трона — ему вдруг показалось, что трон находится на расстоянии нескольких лье.

Оба мужчины преклонили колени и коснулись лбами кромки мантии. Пьер остался на коленях, а сэр Джон поднялся.

— Кого вы привели к ногам Давида, императора правоверных римлян, самодержца всего Востока, Иберии и Заморских провинций? — спросил герольд.

— Пьера, — ответил сэр Джон.

Определенно это был самый короткий титул, когда-либо произносившийся во дворце. Вельможи, находившиеся в комнате, вытянули шеи, чтобы лучше разглядеть молодого франка с односложным именем, который был столь велик или столь ничтожен, что ему, как святому отцу или слуге, было достаточно простого имени. Большинство присутствующих решило, что это какая-то новая мода, выдуманная непостижимыми европейцами.

Произнеся имя своего подопечного — только это от него и требовалось — сэр Джон отступил от трона на предписанное число шагов, повернулся на каблуках и направился на свободное место рядом с дверью, через которую они вошли.

Герольд начал читать по-гречески свиток, держа его перед собой, но не глядя на него. Пьер рассматривал слона на узоре мантии в том месте, где она облегала колено императора. Его тело было золотым, глаза красными, бивни серебряными, а крошечные зеленые ногти на каждой ноге были вышиты такими мелкими стежками, что их невозможно было разглядеть с расстояния десяти дюймов. Звучное чтение герольда продолжалось довольно долго. Пьеру показалось, что даже танец Ирены не был таким продолжительным. Он знал, что герольд, хотя и объявит собравшимся причину посвящения Пьера в рыцари, не скажет об Ирене и ее многократных кораблекрушениях. В сложном эмоциональном состоянии, часто охватывающем людей в решающие моменты их жизни, Пьер размышлял, какое имя — «Золотой» или «Зеленый» лучше подошло бы слону, с которым он уже почти подружился. Вдруг он осознал, что император обращается к нему по-турецки.

В Трапезунде, где ничто не происходило случайно, считалось политическим жестом, приятным для турок, если сам император произносил по-турецки часть церемониальной речи вместо герольда. Знание турецкого языка Пьером давало такую возможность. Император наклонился вперед на троне.

— Протяни мне руки, — сказал он.

Пьер повиновался.

Турецкие вельможи просияли при звуках родного языка, с помощью которого человека посвящали в христианские рыцари.

— Теперь повторяй за мной…

Последовало несколько слов по-гречески, которые Пьер без труда произнес, так что сэр Джон улыбнулся, как отец, довольный школьными успехами сына.

Затем приблизился паж с золотым предметом на розовой подушечке. Это был знак рыцарства Пьера, Орел, символ империи. У него была одна голова в отличие от двуглавого константинопольского орла, которого трапезундцы осмеивали за то, что он смотрел в разные стороны. Знак был размером с мужскую ладонь и прекрасной работы — с острыми перьями, точно очерченными когтистыми лапами, и даже свирепые маленькие глазки были столь искусно и рельефно выполнены из чистого благородного металла, что, казалось, сверкали. Кольца золотой цепи чередовались с миниатюрными иконами, нарисованными на слоновой кости и обрамленными мелким жемчугом. Император надел цепь на шею Пьера, и Орел пришелся как раз на место раны на его груди.

— Теперь встаньте, сэр Питер, — произнес император.

Пьер повиновался.

Паж подал саблю. В это утро она была благословлена епископом в соборе на святые дела, и с тех пор к ней никто не прикасался. Император снял вуаль и застегнул на Пьере кожаный пояс с множеством маленьких серебряных орлов. Чтобы сделать это, ему пришлось встать, и на какое-то мгновение взгляды двух мужчин встретились, потому что Пьер, стоявший на полу, был почти такого же роста, как Давид на возвышении.

— Мы бы пригласили вас на охоту, сэр Питер, — любезно сказал император, — но у вас важные дела в городе. Мы также опасаемся, что вашей успешной охоте помешает больная рука, которая подверглась пытке при защите наших интересов. Мы только сегодня узнали, как была получена эта рана. Это привлекло внимание нашего отца, который очень озабочен. — Это было сказано для других. Потом он настолько понизил голос, что даже острый слух придворных не мог различить его слова, благодаря чему у Пьера появилось еще несколько врагов. — Впервые в жизни, сэр Питер, мне фактически приказали покинуть город и отправиться на охоту, чтобы угодить нашим соседям-язычникам. Алексий все вам объяснит. — Затем он произнес более громко и официально:

— Мы выражаем вам благодарность за службу нашей семье и уверены, что после возвращения с полевой охоты с нашими друзьями и дружественными соседями вновь увидим вас и в полной мере воспользуемся вашей преданностью, в которой вы поклялись сегодня. — Это тоже было сказано для людей, особенно для язычников.

Дружественные соседи-турки переглянулись, улыбнулись, кивнули и выказали полное удовлетворение.

Алексий, которому немедленно доложил о речи Давида гонец, бесшумно скрывавшийся за портьерой, благословил государственный ум молодого императора и послал отряд самых высокопоставленных офицеров полиции с приказом окружить имение Балта Оглы и не позволять принцу, под угрозой немедленного публичного ареста, высунуть нос из стен его прекрасного дома из розового камня.

Император сел и слегка кивнул Пьеру. Пьер снова преклонил колени и коснулся лбом каймы императорской мантии, поднялся, отступил назад, сделал вместе со своим Орлом пол-оборота направо и присоединился к сэру Джону, лицо которого было гордым и сияющим.

— Вы шли так, будто родились с этой птицей на груди, сэр Питер, — шепнул он. Новый титул прозвучал в его устах естественно и серьезно, как будто он всегда называл Пьера именно так. — Император говорил так долго, что некоторые греки, кажется, начали завидовать. Зато турки ликовали.

Вновь прозвучали фанфары. Собравшиеся вновь коснулись лбами пола, затем процессия удалилась из комнаты в обратном порядке; последним скрылся за портьерой рыцарь с серебряным луком, держа оружие перед собой, чтобы каждый помнил о могуществе Трапезунда.