Бог Непокорных

Глава 20

Лэйн собрал совет в ту же ночь, когда освободил от энтикейцев Латтиму, хотя его и просили дать освобожденным из тюрьмы людям возможность поесть, умыться и отдохнуть. Но поддаться на уговоры означало потерять как минимум сутки, поскольку бывшие пленники, получив возможность поесть и выспаться, начали бы приходить в чувство лишь к следующему вечеру, а рассылать вестников перед началом ночи смысла не имело — итого, пришлось бы ждать до следующего утра. Лэйн узнал у Таэна имена наиболее влиятельных горожан и немедленно послал за ними, прося прибыть в ратушу — иные горожане, привлеченные шумом на площади, появились сами для того, чтобы узнать, что тут происходит. Пока ждали приглашенных, бывшие заключенные все же получили возможность перекусить — пираты, готовясь к зиме, забили кладовые огромным количеством награбленной в округе снеди.

Когда прибыли все приглашенные и самый большой зал ратуши оказался полностью заполнен, Лэйн призвал собравшихся к тишине и сказал, что это собрание не будет долгим. Он объявил о том, что собирает свой отряд, целью которого является освобождение Гирнезы — так, еще со времен Стханата, называлась северо-восточная область Ильсильвара от Алгафаритских гор до Минзаля: после падения Небесных Избранников долгое время эта область была отдельным королевством, пока наконец не вошла в состав королевства ильсов. Каждый, продолжал Лэйн, кто пожелает, может присоединиться к нему, однако присоединившийся должен осознавать, что дисциплина в данном отряде будет поддерживаться безукоснительно, и наказание за ее нарушение может быть весьма жестким, вплоть до смерти в случае, если упомянутое нарушение причинило отряду вред или создало угрозу его безопасности. Все, кто желают присоединиться, могут заявить об этом прямо сейчас; от остальных же Лэйн просто ожидает любой помощи, которая потребуется отряду — деньгами, оружием и снаряжением — отказ же от предоставления этой помощи в условиях войны будет рассматриваться как предательство и пассивная помощь врагу, и соответствующим образом караться. Лэйну пытались возразить — он сказал, что не собирается смягчать свои требования и уважать права и свободы, обычные для мирного времени; он пришел сюда не для того, чтобы дискутировать, а для того, чтобы избавить от энтикейцев этот город и весь регион; Латтима — лишь первый, но далеко не последний его шаг на этом пути. Когда он попросил встать тех, кто готов пойти под его руку — Хейла поднялась одной из первых, за ней, подумав, встал Марнин и Таэн, а там и остальные — приблизительно половина от числа тех, кто собрался в зале.

Горожанам Лэйн поручил позаботиться о больных и найти одежду и вещи первой необходимости для тех, кто вступил в его отряд. Когда он уже собирался распустить собрание, один из горожан заявил, что не мешало бы заодно выбрать и нового бургомистра, поскольку предыдущий, уличенный в помощи Раммонам и Делбери, публично подвергся «Разъятой цепи», а после его тело было повешено Джадасами на площади и снято лишь два дня тому назад. Лэйн дал согласие; после короткого обсуждения горожане проголосовали за Барна Эбрида — солидного, темно-рыжего мужчину пятидесяти лет, владевшего несколькими торговыми лавками в городе; кроме того, ему принадлежали медные рудники на Фандлере. За сим горожане разошлись, забрав с собой тяжело больных; бывшие заключенные стали искать место для ночлега, другие же — греть воду для того, чтобы помыться. Напоследок у Лэйна спросили, как будет назваться его отряд, что заставило его задуматься на одну или две секунды.

— Финнайр.

На стханатском это слово означало «белый призрак» и одновременно использовалось в современном ильском языке именования больших белых сов, обитавших в Гирнезе и других северных регионах страны. Чоддок, которого охотники за демонами считали своим покровителем, по легенде, мог превращаться не только в орла-змееяда, но в различных иных хищных птиц — в том числе и в сову.

Лэйн поел и немного поспал, после чего взял одну из Джадаских лошадей (а вернее — одну из лошадей, которых Джадасы отняли у местных) и съездил за город, забрать Калила. По возвращении он разбудил нескольких людей из числа тех, что вчера обязались следовать за ним и отправил их к Раммонам, Делбери и другим крупным семьям, уже пострадавшим от руки Скатов.

Остаток дня был заполнен организационными хлопотами. В данный момент в отряде, за вычетом больных, насчитывалось семнадцать человек, способных держать в руках оружие — но с каждым днем людей будет становится все больше: придут члены крупных гирнезских семьей, придут горожане Латтимы и жители окрестных деревень, наконец, встанут в строй те, кто заявили о своем желании сражаться под командованием Лэйна, но пока не могли этого сделать по причине болезни. Чтобы все это разношерстное сборище превратилось в дисциплинированный военный отряд, в качестве первейшей меры требовалась организация — и Лэйн назначил первых своих капралов и лейтенантов. В Лебергский университет отец некогда отдал его для изучения воинского дела — предполагалось, что Лэйн по окончании университета сделает карьеру военного в королевской регулярной армии. Однако, Лэйн увлекся магией; кроме того, личное развитие, оттачивание собственных талантов всегда привлекало его больше, чем лидерство и руководство; но знания, некогда полученные в Леберге, теперь могли найти свое применение.

Обеспечение и регулярные тренировки — вот второе и третье, о чем следовало позаботиться. Не всех, кто хотел присоединится к отряду, стоило бросать в бой — повара, конюхи, врачи и оружейники нужны были отряду не меньше, чем солдаты. Лэйн нашел нужных людей; тренировками он поручил заняться Таэну эс-Латолю, но, поскольку капитан стражи был нездоров, обязанность по организации учебного процесса легла на плечи одного из его заместителей, Валода Иртвенида. Стрельба из лука, упражнения с копьем, мечом и щитом — ничего сложного, требовалось лишь довести несколько простых движений до автоматизма, а главное — научить членов отряда действовать по команде как одно целое, знать свое место в строю, знать, что можно ожидать от товарищей справа и слева, и быть уверенным в том, что рядом есть тот, кто прикроет в бою твою спину.

Прошло двое суток. За это время численность отряда выросла до двадцати восьми человек; Лэйн назначил Марнина Раммона своим заместителем и поручил ему вести дела в его отсутствие, а сам, прихватив Калила и Хейлу (Калила — для того, чтобы было кому готовить обед и чистить лошадей; Хейлу — потому что охотница лучше, чем кто-либо еще, знала все дороги и тропы в этой местности), поехал на юго-запад. Не было никаких сомнений, что Эдвульф Багряный Мед уже знает о том, что произошло в Латтиме; Лэйн полагал, что застанет его отряд в пути к освобожденному городу — так и произошло. Он почти уже подъехал к Огвину, когда заметил двигающийся на северо-восток отряд; развернулся, сделал крюк и вернулся к дороге; когда отряд Эдвульфа прошел мимо, выбрался на дорогу и последовал за ним. Отряд Эдвульфа передвигался медленнее, чем мог бы, умей все его воины ездить верхом — однако, для морских разбойников занятие это было не слишком привычное, и даже те, кто умели обращаться с лошадьми, держались в седле не слишком уверенно. Лэйн дождался, пока стемнеет и северяне встанут лагерем на ночь, а затем применил ту же тактику, что и в Латтиме: выждал, когда ночь перевалит за половину и все как следует уснут, а часовые потеряют бдительность; подкрался и убил часовых, а затем принялся методично вырезать спящих. Хотя перед началом операции он и прикрепил к двум шатрам и дереву поблизости по одной офуде так, чтобы они образовывали равносторонний треугольник — при том каждая из офуд содержала три парных иероглифа «Утрата внимания», «Утрата родства» и «Усталость и бессилие» с иероглифом «Люди моря» в центре — родовые духи Скатов, не смотря на заклинание, ослаблявшее родовые связи между ними и людьми, продавили барьеры Лэйна и пробудили ото сна нескольких энтикейцев, а те, в свою очередь, заметив мертвых часовых, подняли крик и шум. Лэйн не стал искушать судьбу и в состоянии белого призрака растворился в ночи; то, что в эту ночь он перебил более половины отряда Эдвульфа Багряного Меда, его вполне устраивало. Утром пираты стали рыскать по лесам, ища убийцу; Лэйн, Калил и Хейла отступили и схоронились — охотница знала эти леса намного лучше завоевателей. Поскольку пираты все расширяли и расширяли круг поиска, расстояние между отдельными их группами увеличивалось — и Лэйн решил, что ждать новой ночи не стоит. Он уничтожил одну из групп, после чего отступил вместе со спутниками, еще дальше в леса, где благополучно отдохнул до наступления темноты. К вечеру энтикейцы снова собрались вместе; они устали, потеряли две трети людей, но понимали, что спать нельзя — тот, кто устроил на них охоту, по-прежнему был рядом. Они двинулись в обратный путь, в Огвин, и остановились для отдыха только утром; Лэйн, следовавший за ними все это время, атаковал лагерь и забрал жизни еще пяти человек прежде, чем поднялся шум. Лэйн снова ушел — хотя отряд Багряного Меда и потерял три четверти воинов, оставшихся хватило бы, чтобы разделаться с ним в открытом бою — состояние белого призрака хотя и давало значительные преимущества, особенно в схватке с противниками, которых эта способность Лэйна заставала врасплох, однако любая ошибка могла стоить далкруму жизни. Он знал свои сильные стороны, но не забывал, что любому из здоровяков-северян достаточно попасть по нему самому хотя бы раз, чтобы убить или вывести из строя — Лэйн даже и доспехов других не имел, кроме плотной кожаной куртки, поскольку любой дополнительный вес уменьшал его мобильность.

Итак, он отступил; пираты, более не останавливаясь, побросав свои вещи и мертвецов, устремились к Огвину — так, как будто бы деревянный частокол вокруг этого поселения мог защитить их от Лэйна. Напротив, в захваченном энтикейцами поселении у Лэйна появлялись дополнительные возможности: дождавшись ночи, он, как и в Латтиме, заручился поддержкой местных духов, униженных и разозленных вторжением захватчиков. В Огвине не было ратуши — ранее люди Эдвульфа захватили пять крупных домов и жили в них; сейчас же они все собрались в одном и заперлись на ночь. Огвинских женщин, которых они прежде держали в доме для постельных утех, теперь выгнали на улицу — захватчикам стало не до развлечений. Это была ошибка, потому что Лэйн развесил на стенах офуды с иероглифами «Быстрое распространение», «Большая сила» и «Поедающий древо» вокруг иероглифа «Огонь», подпер двери, обложил наглухо запертый дом хворостом и поджег. Дерево занялось мгновенно; через минуту весь дом пылал, как огромный костер. Нескольким Джадасам удалось вырваться наружу из окон — Лэйн хладнокровно расстрелял их из ручных арбалетов. Затем, убедившись, что гаснущее пламя не перекинется на другие дома, собрал жителей города, рассказал в двух словах о себе и призвал мужчин вступать в его отряд.

Из Огвина в Латтиму вместе с ним, не считая Калила и Хейлы, отправились еще семь человек, и столько же обещали прибыть позже. По прибытии в город Лэйн узнал, что численность «Финнайр» за время его отсутствия возросла в полтора раза, и еще две дюжины людей дожидаются его прибытия для того, чтобы обговорить условия вступления в отряд: лысоватый, невысокий, жилистый, длинноносый Лако Раммон вместе с сыновьями и племянниками желал, чтобы в отряд его принял самолично Лэйн, а не исполнявший обязанности командира Марнин, приходившийся Лако сыном; еще менее желал подчиняться Марнину Раммону заносчивый и ухоженный Адрус, глава рода Делбери. Адрус желал сражаться вместе с отрядом Лэйна, но не под его командованием — простреленная нога Фала Делбери недвусмысленно намекала, каким будет образ действия капитана «Финнайр», если ему что-то не понравится в поведении подчиненных.

Лэйн ответил, что его это не устраивает: конечно, Делбери вольны делать все, что посчитают нужным, но о своих планах посторонним он сообщать не станет и рассчитывать на их помощь не будет. Этот ответ Адруса удивил и раздосадовал.

— Глупо отказываться от лишних клинков, в вашем-то положении! — В сердцах бросил Делбери.

— Мне нужен дисциплинированный и управляемый отряд, где каждый знает, что ему делать, — ответил Лэйн. — А не бестолковая толпа, где каждый делает что хочет. Толпу вы уже пытались собрать — напомнить, чем это кончилось?

Некоторое время они спорили, но каждый остался при своем. В итоге Адрус уехал, а с ним — часть Делбери, но другая часть решила остаться, ибо глава рода сказал им, что хотя сам и не собирается подчиняться какому-то выскочке, препятствовать вступлению в отряд своим сыновьям и племянникам не станет. Лэйн посмотрел, как идут тренировки под руководством Валода и выздоравливающего Таэна, решил несколько хозяйственных и организационных вопросов, назначил дополнительных офицеров и, позаимствовав в одной из лавок Барна Эбрида карту местности, стал изучать пути к замку Энно, захваченному Морскими Котиками. Замок держали два ярла — Рэйв Лисий Хвост и Фарлунд Полпальца, под их началом находилось более ста головорезов; не оставляло сомнений, что они уже знают о событиях в Латтиме и скоро узнают об Огвине. Лэйн боялся, что Вигго не станут спешить, пошлют весточку союзникам и выступят к Латтиме совместно с Орденом Лилии, обосновавшемся в замке Ротан. В этом случае Латтима была бы обречена: при всех своих талантах, противостоять одновременно и северным варварам, и рыцарям-чародеям Лэйн бы не смог. Поэтому, отдохнув, далкрум вместе с Калилом и Хейлой отправился в сторону Энно. Но Вигго не стали звать союзников — с их отрядом Лэйн повстречался на середине пути. Отряд энтикейцев насчитывал восемьдесят человек: их вел Фарлунд, другой же ярл остался в замке. Лэйн повторил трюк, который использовал с Джадасами, однако Вигго вели себя намного осторожнее: зная уже, как действует противостоящий им враг, они поставили в караул четверть всего отряда. Затаившись, Лэйн выжидал удобного момента, но спустя два часа караульные разбудили следующие два десятка, а сами легли спать. Стража менялась еще два раза, из лагеря ночью никто не отлучался и Лэйн, зря прождав до утра, вернулся к своим спутникам в некоторой задумчивости. Несколько часов он отдыхал, затем они отправились догонять выдвинувшихся к Латтиме энтикейцев. У Лэйна появилось несколько идей, как можно достать Котиков, но даже в случае их успешной реализации становилось ясно, что он лишь немного сократит численность отряда, но не остановит его. Поэтому с ночными диверсиями он решил пока повременить: нужно было как можно скорее предупредить горожан о предстоящей осаде. К счастью, Хейла знала более короткие пути к городу: они обогнули, а затем обогнали отряд Котиков, и явились в Латтиму за четыре часа до того, как к городу подступили Вигго.

Лэйн и Таэн провели срочную мобилизацию среди горожан: пятидесяти финнайрцев для обороны было явно недостаточно, учитывая, что городские укрепления ничего серьезного из себя не представляли. Вигго с ходу полезли на стены: в некоторых местах стены были таковы, что забраться на них можно было даже без помощи лестниц. Первый штурм отбили, при том Котики убитыми и раненными потеряли четырех человек, а защитники города — двоих. Котики отступили, встали лагерем и начали рубить деревья, сколачивая из них грубые и широкие лестницы, по которым можно было взбегать на стены, а также, повалив самое толстое дерево, принялись обтесывать его, готовя простой таран, нести который могли десять-двенадцать человек. Ночью Лэйн перелез через стену; сочетание мантры незаметности и отводящей глаза офуды делало его практически невидимым до того момента, пока он не раскрывался для атаки. Выжидать было бессмысленно — Вигго караулили лагерь все также бдительно — поэтому Лэйн, выбрав место на самой границе лагеря, развернул арбалеты и начал расстреливать часовых. Он убил четверых и мог бы поразить вдвое больше, прежде чем до него добрались бы, однако, не желая получить стрелу или метательный топорик в спину, он отступил в лес сразу после короткой атаки. Вигго повскакали на ноги, не менее половины отряда бросилось за ним в погоню. Чередуя мантры скорости и незаметности, Лэйн отвел преследователей подальше от лагеря, а затем зашел им в спину, сделал четыре выстрела и снова ушел. Он повторил этот прием еще два раза — в итоге, когда под утро Котики вернулись в лагерь, их отряд потерял пять человек убитыми и одиннадцать — раненными. А Лэйн перелез через городскую стену со стороны, противоположной лагерю пиратов, поел и лег спать: он знал, что еще несколько часов все будет спокойно — Котикам требовалось завершить приготовления к штурму, начатые еще вчера.

Когда наблюдателям, дежурившим на стенах, стало ясно, что штурм вот-вот должен начаться, Лэйна разбудили. Поручив командование обороной Марнину и Таэну, Лэйн вновь перелез через стену и скрытно приблизился к лагерю энтикейцев. Когда начался штурм, Лэйн появился в лагере и устроил резню среди остававшихся там раненных — их крики услышали остальные энтикейцы и прекратили штурм. Энтикейцы бросились назад, к своим товарищам, но Лэйн, перебив раненных, не стал дожидаться толпы разъяренных варваров — под мантрой незаметности он снова растворился в лесу. На этот раз, наученные горьким опытом, Вигго преследовали его недолго, вернулись в лагерь и стали считать потери — итого, выходило, что потерял их отряд уже более четверти от своего первоначального состава. Дело склонялось к вечеру, но было еще светло; Фарлунд приказал начать новый штурм, поскольку было ясно, что если они отложат атаку до следующего дня, их станет еще меньше. На этот раз в лагере никого не осталось. Лэйн подождал, пока атакующие не полезут на стены, а затем, под дополняющими друг друга эффектами мантры и офуды, приблизился к пиратам. На этот раз он хотел убить не просто нескольких человек и уйти, а выцеливал предводителя. Фарлунд Полпальца, давно уже не молодой, хитрый и осторожный пират, не спешил лезть на стены в первых рядах атакующих; закрываясь от стрел щитом, он верхом на лошади перемещался внизу, руководя своими людьми.

Поскольку он все время двигался и был защищен доспехами, то представлял неудобную мишень для стрельбы — и Лэйн не стал разворачивать арбалеты, а с помощью «белого призрака» переместился на круп лошади, воткнул нож пирату в горло и тут же, снова нырнув в состояние призрака, ушел с этого места. Смерть предводителя штурм не остановила, но привлекла внимание тех, кто находился на земле, а не на стенах: к Фарлунду бросились, чтобы закрыть его щитами от стрел и оказать необходимую помощь. Пользуясь этим, Лэйн развернул арбалеты, убил нескольких и ушел, как только энтикейцы бросились к нему; спустя короткое время вернулся и убил еще нескольких — и поступал так до тех пор, пока штурм не был прекращен и те, кто лезли на стены, не попрыгали вниз, осознав, что поддержки и подкрепления не будет, поскольку на находящихся внизу нападает коварный и смертельно опасный враг. Боевой дух энтикейцев упал, пошли разговоры о том, что следует возвращаться в Энно, поскольку отряд потерял уже более половины бойцов, ни разу так и не вступив в настоящее сражение, ибо что первый недолгий штурм, что второй — славной битвой назвать было никак невозможно: защитники Латтимы тупо отпихивали от стен лестницы и беспорядочно обстреливали атакующих из луков, при том, не располагая ни хорошими стрелками, ни качественными луками, они почти не повредили отряду Вигго. Каждый из Котиков стоил, как минимум, троих защитников, и до сих пор, даже сильно уменьшившись в числе, они легко могли бы перебить все городское ополчение и всех членов еще не обученного отряда «Финнайры» — если бы не тот единственный враг, который чувствовал себя среди могучих морских воителей словно лиса в курятнике.

Рассудив, что ночь в ожидании его нападения проведут без сна все или почти все оставшиеся Вигго, Лэйн вернулся в город и отдыхал до утра. Он собирался вновь атаковать Вигго в спину, если они, уставшие и невыспавшиеся, решат опять затеять штурм; если же они пропустят этот день, он выцепит несколько целей следующим вечером или ночью, а может быть — и вечером, и ночью.

Командование над отрядом Морских Котиков принял сын Фарлунда Йон Три Косички — отважный и сильный молодой воин, заплетавший свои густые рыжеватые волосы в три длинные косы. Вместе с Котиками в середине дня Йон подошел к воротам Латтимы и вызвал на бой «белого демона», на ломаном ильском языке он поносил далкрума, называя его трусом, навозным червем, шудхо 11 и крысой, не способной сражаться в честном поединке. Лэйну сообщили о вызове, он дал несколько простых указаний Марнину и Таэну, после чего вышел на мост из калитки в слегка покореженных ударами тарана воротах. Йон, вооруженный мечом и щитом, стоял на середине моста; прочие энтикейцы находились позади него, на другой стороне рва.

Убрав руки за спину, Лэйн неторопливо двинулся вперед; Йон разглядывал его со смесью гнева и удивления.

— Ты меньше, чем я думал. — Недовольно произнес молодой вождь, когда далкрум приблизился на расстояние пяти шагов. Йон был выше его на две головы и весил по меньшей мере вдвое больше; худощавое, поджарое, слегка сутулое тело далкрума не шло ни в какое сравнение с красивым и мускулистым телом молодого варвара. Казалось, что Йон способен разорвать Лэйна надвое, просто взяв за руки и потянув в стороны — неудивительно, что непритязательный и даже жалкий вид противника раздосадовал северянина, жаждавшего боя с чем-то поистине могучим и ужасающим, что в одиночку сумело уничтожить почти пятьдесят Вигго и вдвое больше — Джадасов.

Вместо ответа Лэйн быстро вытащил из-за спины руки — арбалеты на них уже были раскрыты — и молча выстрелил Йону в лицо. Три Косички успешно закрылся щитом, однако ноги его при этом стали открыты, и, в то время как болт первого арбалета с глухим звуком вонзился в дерево щита и застрял там, болт со второго пробил бедро северянина насквозь. Йон упал, Лэйн немедленно выстрелил еще раз — в другую ногу, и в голову, как только утративший от боли способность здраво оценивать происходящее северянин опустил щит ниже. Железный болт вошел Йону под нижнюю челюсть; Три Косички дернулся еще несколько раз, но было видно, что это уже агония. Его товарищи замерли, ошеломленные безмерной подлостью и коварством врага; в наступившей тишине Лэйн что было силы пнул умирающего в голову и проорал:

— Ни чести, ни славы, ни богатства вам тут не будет, ублюдки! Что, захотели нашей земли?! Подохните как свиньи, все до единого!

Тишина взорвалась яростными воплями, северяне рванулись к ненавистному врагу, на посыпавшиеся на них сверху стрелы они не обращали внимания. «Белый демон» вот здесь, совсем рядом, бежать ему с моста некуда — так им казалось. Лэйн хладнокровно выстрелил четыре раза, не сумев, впрочем, нанести врагам существенного урона, после чего надвинул на лицо птичью полумаску и переместился в состоянии призрака за спины врагов. Четыре выстрела, новый прыжок, еще четыре выстрела — его тактика мелких и коротких «укусов» по-прежнему показывала себя безупречно. В итоге, потеряв убитыми и раненными еще десять человек, пираты закрылись щитами и стали отступать к лагерю, а Лэйн, изрядно истощенный к этому моменту длительным нахождением в состоянии «белого призрака», ушел в город, поел и снова лег спать.

Из восьмидесяти человек, пришедших под стены Латтимы, осталось менее тридцати, половина из которых была ранена; после недолгого совещания энтикейцы решили уходить обратно в Энно. Лэйн проснулся под вечер, узнал, что вражеский лагерь покинут и приказал Хейле и Калилу готовиться к очередному путешествию. Прежде, чем отбыть из города, он отправил Джайка Раммона на юг, а Кервина Интарлида на северо-восток — собирать сведения о Лилии и Коршунах; Марнину и Таэну он велел возобновить тренировки «Финнайр», добавив в них ежедневные упражнения в верховой езде.

Лэйн и его спутники выехали из города уже в темноте и двигались по дороге до середины ночи, но так и не догнали отступающих энтикейцев: похоже, те вовсе решили не останавливаться в эту ночь. Лэйн пожалел лошадей, встали лагерем. Не считая времени, потраченного на убийство Йона и на последующий недолгий бой, Лэйн продрых весь предыдущий день и поэтому спать ему не хотелось; он отправил Калила на боковую, а сам сел у костра. Развешанные вокруг лагеря офуды с заклинаниями обнаружения должны были предупредить далкрума, если к ним приблизится кто-нибудь посторонний. Хейла тоже осталась у костра — поговорить с героем ей хотелось больше, чем спать. Они общались и раньше, в дороге и на стоянках, во время охоты на Джадасов Эдвульфа и во время первой поездки в сторону Энно — больше по делу, но не только: 11 Мелкий и слабый демон, похожий на темный сгусток. Не способен всерьез навредить человеку, но легко может его напугать неожиданными звуками, ощущением присутствия, искажением вида предметов в темноте и кошмарными снами.

Лэйн обычно молчал, но иногда на него находило желание поговорить — в эти минуты он рассказывал Хейле и Калилу о духах, которые их окружают. Хейле далкрум казался пришельцем из какого-то другого мира, которого она совершенно не знала, в ответ она неуверенно говорила о повадках зверей и о том, где лучше продавать снятые шкуры — она не была уверена, что Лэйну такие темы интересны, но он, казалось, слушал внимательно, не перебивая. Хейла влюбилась в него, искренне и беззаветно; за всю ее жизнь это был первый мужчина, которого она полюбила.

Как женщина она далкрума, впрочем, совершенно не интересовала — только как проводник и товарищ; обычно он легко заигрывал с женщинами, но здесь, понимая, что чувства со стороны одинокой и некрасивой Хейлы будут, скорее всего, самыми серьезными, общался с ней тепло, но сохранял определенную дистанцию, не позволяя себе ни намека на флирт, ни даже шуток на эту тему.

В ту ночь они о многом поговорили, при том говорил в основном Лэйн, нашедший в лице Хейлы благодарного слушателя. Слишком давно он не общался ни с кем просто так, ни о чем и обо всем сразу — он привык к одиночеству, но потребность в простом человеческом общении никуда не пропала, хотя в силу обстоятельств и оказалась подавлена. Хейла в ответ рассказала ему все о себе, и даже о том, что не рассказывала до сих пор никому — как в восемь лет ее совратил отец и как последующие годы принуждал сожительствовать с ним; в этой порочной связи она видела причину своих неудач с мужчинами.

В ходе рассказа она вдруг заметила усмешку на лице Лэйна, оборвалась на полуслове и сжалась. Она открыла ему свою душу, а он, человек, которого она полюбила и которым восхищалась, как богом, в ответ смеется над ней — это было для нее хуже удара ножом в сердце.

— Что смешного?! — Сквозь зубы выдавила она, со всей силы сжимая кулаки для того, чтобы не расплакаться.

Лэйн словно очнулся: его отсутствующий взгляд вновь обратился к вещам и людям, окружавшим далкрума в данную минуту, он вдруг понял, насколько неуместной и обидной должна была показаться Хейле его усмешка, и поспешил объясниться:

— Прости. Я смеюсь не над тобой, а над самим собой. Подобное притягивает подобное; мы раз за разом впускаем в свою жизнь то, к чему привязаны — неважно, привязаны мы любовью или ненавистью — и я в этом смысле совсем не исключение. Куда бы я не пошел, мне постоянно встречаются люди, которые не могут найти общий язык со своими отцами… И этот мальчик, — Лэйн кивнул в сторону спящего Калила, — не исключение… Уже столько лет я хочу жить своей жизнью, перевернуть эту страницу, ни в чем не быть на него похожим — и все зря: то, что я хочу забыть, раз за разом возвращается ко мне, как будто бы окружающий мир специально хочет напоминать мне о нем снова и снова. Возможно, я слишком к нему привязан — хотя, как и в твоем случае, эта привязанность основана на ненависти, а не на любви.

Жесткое выражение сошло с лица Хейлы: она вдруг поняла, что безукоризненное и совершенное существо, которому она была готова поклоняться, как богу, имеет за спиной путь, заполненный отнюдь не только лишь одними героическими свершениями и восхождением от славы к славе. Она подумала, что тени прошлого терзают Лэйна, может быть, не меньше, чем ее саму, и осторожно спросила:

— Он… тоже?..

— Нет-нет, — Лэйн покачал головой. — Ничего такого не было. В чем-то он противоположность твоего — никогда не шел на поводу страстей, наоборот, всегда их подавлял… безукоризненный и чистый…

Лэйн замолчал. Хейла не задавала вопросов, предоставляя далкруму возможность решать самому, что говорить, а что нет, и спустя какое-то время Лэйн продолжил:

— Мой отец принес обеты Ордена Незапятнаных. Слышала о них?

Хейла сделала неопределенное движение головой.

— Кажется, они не пьют вина… и не спят с женщинами?..

— Да, все верно, — кивнул Лэйн. — И еще множество подобных «не». Никаких страстей, ничего низменного. Это светлый Орден, задача которого — очистить человеческую природу от сил, привнесенных в нее Луной и Горгелойгом, во всем уподобиться бесстрастным и совершенным ангелам Небес. Орден немногочисленен, поскольку предполагает жестокую аскезу: полный отказ от земных удовольствий, постоянные духовные практики, молитвы и самоистязания с целью подавить слабую и неверную плоть и целиком подчинить ее духу. Обеты принимаются не все: только те, в исполнении которых человек уверен. В тысячу раз лучше не принимать обет, чем принять и не исполнить, ведь если обет нарушен, поправить уже ничего нельзя: нарушивший уже не может считаться Незапятнанным. Мой отец принадлежал к знатному роду, но поскольку он не был старшим сыном в семье, то и обязанности продолжать род не имел, и поэтому в возрасте шестнадцати лет принес обеты Ордена Незапятнанных. Дед, как говорят, был в гневе, поскольку планировал породниться с другим родом, но со временем остыл и принял выбор отца; кроме того, он надеялся, что со временем эта «блажь» пройдет и природа возьмет свое. Однако, мой отец — человек железной воли: шли недели, месяцы и даже годы, а он по-прежнему сторонился женщин, не пил вина, не ел ничего, ласкающего вкус, не предавался развлечениям, а целыми днями либо молился, либо посвящал себя тренировкам с оружием, изучению военной тактики и стратегии. Его фанатизм пугал родных, к нему в качестве служанки приставили красивую молодую девушку, которая смотрела на него глазами, полными обожания, но и к ней он оставался равнодушен.

Прошло несколько лет. Как-то отец заболел; моя бабка, которая немного разбиралась в ведовстве, сварила приворотное зелье и под видом лекарства велела служанке подать это питье отцу, объяснив ей, что это и как надлежит действовать дальше. Отец выпил зелье, и разум его помутился; служанка легла с ним в постель и без труда совратила. Это был единственный раз, когда мой безукоризненный родитель нарушил обет целомудрия — и в эту самую ночь был зачат я…

Лэйн замолчал, вперив взгляд в горящий огонь. Хейла поднялась и положила в костер еще пару поленьев. Затем она вернулась на место, показывая, что готова слушать дальше.

— На утро, осознав, что произошло, отец пришел в бешенство. Он прогнал служанку, а когда бабка встала на ее защиту и проговорилась, что любовное зелье служанка поднесла с ее ведома — разъярился еще больше. Он проклял всю нашу семью, весь род, сказав, что подлость и ложь несовместимы с достоинством аристократа, и что род наш обречен и должен закончится. Он собирался бросить все, одеться в рубище и уйти — по счастью, до этого не дошло; но дед выслал его в отдаленное имение, запретив появляться в родовом замке. Проклятье его, однако, вскоре начало осуществляться: его старший брат, мой дядя, который должен был наследовать земли и титул, упал с лошади и вскоре умер; сестра моего отца и ее муж, зная, что отец в опале, отравили жену дяди и его детей для того, чтобы сделаться наследниками. Это дело раскрылось; дед начал войну с графством, из которого происходил его зять и где последний вместе с женой нашли убежище. Войну дед выиграл и публично казнил собственную дочь и ее мужа, хотя никакой радости ни эта победа, ни совершенное правосудие ему не доставили. Случившееся подкосило и его самого, и его жену, мою бабку, и когда умер дед, она наконец призвала моего отца обратно. Он ответил отказом — в то время он делал карьеру в королевской армии, и вернулся в родовой замок лишь тогда, когда его мать умерла. Говорят, она сварила ядовитое зелье и выпила его, сведя счеты с жизнью. Когда это произошло, король велел отцу вернуться и принять наследство. Нехотя он повиновался, ведь тем самым оказывался нарушен еще один обет Незапятнанных — не владеть ни людьми, ни землями, ни каким-либо ценным имуществом — но долг перед родом и королевский приказ перевесили его личные пристрастия. Когда он вернулся, то первым делом прогнал из замка мою мать… мне в то время было всего пять или шесть лет. Позже, повзрослев, я пытался найти ее, но не смог — некоторые говорили, что она повесилась, другие — что уехала в город и стала шлюхой, но никто не знал в точности; отец же всегда говорил, что она была рада получить деньги и уехать подальше, но я ему не верю. Я не исключаю даже, что он убил ее и где-то спрятал тело, мстя таким образом за обет, который она когда-то заставила его нарушить… Нет, он совсем не злодей: наоборот, он почти святой — одержимый фанатик, идущий к своей великой цели — но все, что способно отвлечь его от этой цели, исказить его путь, который должен быть идеально прямым, приводит его в исступление. Излишне и говорить, что я никогда не получал от него ни любви, ни тепла — я всегда был для него молчаливым укором, напоминанием о некогда совершенном грехе, изъяне, без которого вся его история могла бы стать совершенно другой. Для него было бы лучше, если бы меня вовсе не существовало. Не скрою, он дал мне хорошее образование, но никогда формально не признавал своим наследником. По его мысли, я должен был сделать военную карьеру, стать офицером королевской армии — а может быть, сделаться блистающим рыцарем света, разъезжающим по миру и совершающим великие подвиги и благородные сумасбродства, которые хоть как-то смогли бы оправдать и сгладить позор моего рождения. Среди учителей, которые у меня были, особенно запомнился мне один — краснокожий уроженец острова Джанбро, невысокий, лысый и крепко сбитый. Не знаю, слышала ли ты когда-нибудь о джанбройцах? Их остров расположен на юге Вельдмарского архипелага, они не используют ни доспехов, ни щитов, ни какого-либо тяжелого оружия, живут как дикари, в хижинах из соломы и пальмовых листьев, ходят голыми, не считая набедренных повязок и кожаных лент, которыми перед боем обматывают локти и голени. Все мужчины на острове практикуются в боевых искусствах; они умеют сражаться, но не так, как мы — с тех пор, как их остров был открыт и впервые завоеван, лучших мастеров острова начали выписывать к себе знатные и богатые семьи, ибо джанбройцы являются непревзойденными мастерами кулачного боя и легкого оружия вроде ножей и кастетов. Мой наставник был одним из таких путешественников: за двенадцать лет, проведенных в нашем замке, он заработал достаточно, чтобы безбедно прожить остаток дней; после того, как я поступил в Лебергский университет, он уехал на родину. Надеюсь, он благополучно добрался до дома и открыл там свою школу, как всегда мечтал… Хотя их оружие уступает нашему, и сам остров неоднократно оказывался под властью то одного вельдмарского герцога, то другого — именно этот человек, мой наставник, впервые показал мне, что в мире есть и другие пути, кроме того, что определен для меня отцом. Я понял, что не хочу жить жизнью, правила которой устанавливает за меня кто-то другой, но какой должна стать моя собственная жизнь, я еще не знал. В университете я увлекся магией — во многом из-за того, что отец терпеть ее не мог — и так познакомился с далкрумом Натари Ванскейджем, который и стал моим вторым учителем. Он научил меня ремеслу охотников за демонами, провел посвящение, после которого я получил серебряную полумаску Чоддока и овладел силами, которые она давала, свел с нужными людьми, помог получить первые контракты. Жизнь, которую он для меня открыл, оказалась намного интереснее скучной военщины или бессмысленного светского времяпрепровождения. Я оттягивал завершение обучения как только мог, взял дополнительные курсы, убеждал отца подождать еще год или два.

Поначалу он верил в эту ложь, но затем стал что-то подозревать; люди, которых он отправил в Леберг, выяснили, что военную кафедру я забросил давным-давно и целиком посвятил себя изучению мистики. Он прислал письмо, в котором требовал моего немедленного возвращения; оплачивать обучение он более не собирался. В ответ я распрощался с ним, написав, что теперь-то, когда мое присутствие перестанет его тревожить, он, наконец, сможет вздохнуть свободно и зажить в гармонии с самим собой. Поскольку денег не было, мне пришлось отложить дальнейшее обучение и на некоторое время уехать; несколько удачных контрактов подправили мои дела, я вернулся в Леберг и узнал, что отец приезжал туда и был в страшном гневе от того, что в университете меня «развратили». Но мне уже не было до него никакого дела; пусть его проклятье сбудется и наш род угаснет — если я когда-нибудь решу завести семью, то дам своим детям иную фамилию, и это будет уже совсем другой род. Вот так… Я думал, что оставил прошлое позади, но то и дело оно возвращается ко мне: я притягиваю в свою жизнь людей, которые напоминают мне об отце.

Лэйн замолчал. Хейла сидела, вертя в пальцах щепку и не зная, что сказать. Наконец, она спросила:

— А кто научил тебя стрелять?

— Сам научился. — Ответил Лэйн. — У меня была пара ручных арбалетов, и, помимо тренировок с магией и с ножами, в свободное время я учился стрелять, жалея только о том, что заряжать их приходится слишком долго. Но совсем недавно судьба преподнесла мне чудесный подарок: карлам, живущим под Фандерскими горами, потребовалось уничтожить демона из жара, копоти и черного дыма, который уже неоднократно появлялся в их владениях и убивал их.

Несколько раз они успешно заманивали эту тварь в ловушки и удерживали в них какое-то время; но проходили десятилетия и даже века, и демон находил способ вырваться на свободу, и раз за разом он становился умнее и злее. Я убил дхаану, хотя это и было нелегко, он едва не разорвал меня на части, однако старые магические ловушки карлов, хотя и были разрушены, но все еще ослабляли его; перед боем я усилил их офудами, остальную часть дела решили мантры и маска. Я не взял золото, хотя карлы предлагали его столько, что можно было купить баронство — вместо этого они расплатились со мной вот этими двумя великолепными устройствами…

Лэйн с любовью провел ладонью по одному из наручей.

— Ты настоящий герой, — сказала Хейла; внимательный слушатель, впрочем, мог бы различить потаенную грусть в ее голосе: она слишком отчетливо понимала, что никогда не будет любима человеком, которым по-прежнему восхищалась и в которого так неожиданно для себя влюбилась бездумно и безоглядно. Одно то, что он позволил себе быть откровенным с ней, означало, что она совершенно не интересует его как женщина — ибо перед женщиной, которую Лэйн хотел бы завоевать, он никогда бы не стал выказывать слабости, никогда бы не стал говорить о своих семейных неурядицах и о том, что, по сути, значительную часть своего жизненного пути он построил на противостоянии воли отца, желавшего воспитать из Лэйна благородного паладина.

— Я очень рада тому, что повстречала тебя. Не только потому, что ты спас мою жизнь… Ты живешь в каком-то совершенно другом мире, и благодаря тебе я увидела кусочек этого мира. Я… я не знаю, как объяснить то, что чувствую. Моя жизнь однообразна и скучна; повседневность, одиночество, грязь — вот что ее заполняют. Окружающие меня люди живут так, как жили всегда, ни о чем не задумываясь, каждый серый день похож на другой, все заполнено тысячью мелких и бессмысленных дел, которые приходится делать, чтобы перейти в следующий день, такой пустой, как и предыдущий… Мы живем…

Она запнулась, подыскивая подходящее слово.

— …по инерции, — подсказал Лэйн.

— Что это?

— Это когда ты выпрягаешь лошадь из телеги на горке, и не замечаешь, как телега начинает катиться вниз по наклонной дороге сама. Ее никто не тащит, она движется сама, и чем дальше — тем быстрее. Даже если горка закончится и дорога вдруг станет ровной, телега все равно будет катиться еще какое-то время. Сама по себе, без всякой цели просто будет ехать куда-то.

— Да! Именно так. Но благодаря тебе я знаю теперь, что жизнь может быть и другой!

Можно в эту телегу запрячь лошадь и самому решать, куда ехать. Ты это сделал. Тебя готовили совсем для другой жизни, но ты живешь так, как выбрал сам. Может быть, поэтому ты настолько силен — хотя, прости, по виду и не скажешь — ты не растрачиваешь себя на то, чтобы соответствовать чьим-то ожиданиям, не действуешь так, как принято, не следуешь этой… как ее?.. инерции, которая влечет всех…

Она хотела сказать еще многое, но не находила слов. Лэйн слушал с полуулыбкой.

— Ты меня сейчас захвалишь, — мягко произнес он. — Скоро светает. Ложись спать.

— Но… я не хочу! Лучше я посижу до утра…

— Нет, не лучше. Завтра мы весь день проведем в пути и неизвестно, что будет ночью, — голос Лэйна по-прежнему был мягок, но теперь под мягким шелком ощущался металл. — Ложись спать. Это приказ.

Ослушаться она не посмела. Хейле казалось, что она слишком взволнована всей этой беседой и не сможет заснуть — но стоило ей закрыть глаза, как спустя несколько минут она уже негромко похрапывала во сне. Калил с бормотанием и полустоном перевернулся на бок — ему снилось что-то не слишком приятное.

Лэйн сидел у костра и долго разглядывал двух спящих людей, которые доверились ему и увидели в нем шанс изменить свою судьбу. Он вдруг ощутил, что ответственен перед ними и не имеет права их подвести. Это было плохо, как и любая привязанность, поскольку возникало нечто, что ограничивало его свободу — однако, создавая свой отряд, он знал, что рано или поздно это случится. Позже, он еще будет винить себя за каждую смерть среди людей, доверившихся ему — а то, что эти смерти будут, уже и сейчас можно было не сомневаться. Он поднимет всю северную Гирнезу против завоевателей, но когда сюда для подавления сопротивления выдвинутся рыцари-чародеи из Ордена Лилии, то погибнет много людей прежде, чем его родина снова станет свободной.

Они ехали весь следующий день и часть ночи, и лишь к середине второго догнали спешно отступающих энтикейцев. Лэйн ждал ночи, но ночью враги не остановились. Не щадя ни лошадей, ни самих себя, они продолжали путь — и нельзя было не признать, что это было весьма разумно с их стороны, ведь они бежали от смерти. Лэйн не был доволен этой гонкой, хотя и старался относиться к происходящему философски. Рано или поздно, враги должны будут остановиться.

Терпение — залог удачной охоты, пусть даже сейчас он охотился на людей, а не на демонов.

Под утро энтикейцы достигли замка. Мост был поднят, они стояли на краю рва — грязные, уставшие, окруженные измученными лошадьми — и кричали своим, чтобы их впустили, постоянно оглядываясь по сторонам, ожидая, что незримый убийца вот-вот появится перед ними и не веря еще, что сумели спастись. Но никто не появился. Со скрипом подъемный мост пошел вниз, и вскоре энтикейцы вошли в замок.

Лэйн, Хейла и Калил подъехали к Энно спустя час. Не совсем вплотную: остановились, когда башни замка стали различимы среди веток деревьев.

— Надо отъехать подальше, — сказала Хейла. — Эту местность я знаю хуже, чем ту, что вокруг Латтимы. Подальше в лес, чтобы не заметили.

Лэйн покачал головой.

— Нет, остановимся недалеко от дороги. Я уверен, они сейчас пошлют гонца в Ротан.

Нужно его перехватить.

Лагерь они разбили, впрочем, не у самой дороги, а чуть подалее, чтобы огня не было видно. Дежурили по очереди. Спустя два часа мост снова опустился. Два вооруженных всадника, миновав его, спешно направились на юг — но не настолько спешно, чтобы обогнать «белого призрака». Когда ветви деревьев скрыли энтикейцев от смотровых башен Энно, Лэйн внезапно появился на крупе одной из лошадей, точно и сильно ударил варвара ножом, вгоняя клинок в основание шеи, и тут же переместился на вторую лошадь. Второго он лишь ранил, но сразу убивать не стал; сбросил на землю и допросил прежде, чем перерезать горло и ему. Да, все так как он и предполагал: Лисий Хвост отправил спешное сообщение Кельмару Айо, командору Ордена Лилии, засевшему в замке Ротан.

Отвели лошадей в лес, убрали с дороги тела, присыпали кровь грязью и пожухлой листвой.

Минувшей ночью выпал снег, на котором следы были отчетливо видны, но Лэйн надеялся, что когда взойдет солнце, снег растает, и талая вода, смешавшись с грязью, окончательно скроет следы боя.

Лэйн лег спать, наказав Хейле и Калилу наблюдать за дорогой. Спустя три часа появился еще один всадник. Этот ехал на юг лишь до перекрестка, где должен был повернуть на восток для того, чтобы доставить сообщение Коршуновым ярлам Дэнмору и Гельдрин, и разделил участь двух предыдущих гонцов. Недовольно бурча «Неужели они не могли выслать сразу всех?» — Лэйн очистил перчатки от крови, сьел кусок сыра и пару сухарей, и снова заснул. Духовный наставник, явившийся ему во сне, похвалил Лэйна за усердие и посоветовал соблюдать осторожность; после был сон, в котором Лэйн тренировался в полутемном зале, заполненном тенями. Его тело представляло собой потоки золотистого света, и этими потоками он учился управлять, меняя их положение и смещая их то в одну сторону, то в другую.

Как всегда после таких снов, при пробуждении он ощутил себя бодрым и полным сил.

Солнце заходило, пора было готовиться к проникновению в Энно. Лэйн обратился к духам леса, земли и воды, прося их укрыть и защитить Калила и Хейлу на время его отсутствия и вредить любому чужаку, который сумеет выбраться из замка. Свое обращение он подкрепил соответствующими офудами, часть из которых развесил вокруг лагеря, а другие вручил своим спутникам, велев постоянно носить листы бумаги с иероглифами при себе, не пачкать их и не мочить. Для себя самого он сделал офуду, устанавливающую связь с духами баронского рода эс-Энно и налагающую на Лэйна обязательство отомстить за тех, кто повредил роду — с учетом того, что барон Харус и часть его семьи были убиты пиратами, не было сомнений в том, что духи рода захотят пойти на контакт и дадут свое благословление добровольному мстителю. Когда стемнело, под мантрой незаметности он перелез через старую каменную стену и стал аккуратно изучать замок. Он успешно проник в две комнаты, где спали энтикейцы, и тихо убил шестерых человек, затем столкнулся с караульными, совершавшими обход замка, и, рассудив, что сейчас они все равно заглянут в комнаты с трупами и поднимут шум, не стал скрываться, а появился за их спинами и расстрелял четверых северян из арбалетов прежде, чем они успели что-либо предпринять. Впрочем, закричать перед смертью двое из них все же успели; их крики привлекли внимание других энтикейцев; замок встал на уши. Лэйн не стал дожидаться, пока на место убийства сбегутся все остальные Вигго. Он добрался до стены и, цеплясь за выступы камней и элементы старой бревенчатой конструкции, по внешней части стены — за которой, естественно, никто не следил в эти минуты — добрался до одной из башен, где находились караульные. Минус еще трое, недолгий путь по неровной стене, будто бы специально созданной для выполнения акробатических трюков, вторая башня, и там еще трое. Теперь нужно было искать укрытие. По внешней стене Лэйн добрался до донжона и поднялся на самый его верх; наверху было несколько достаточно широких окон, в которые можно было забраться, в то время как узкие бойницы находились ниже. Окна закрыты ставнями, но заговоры и иероглифы маядвика решили дело, при том Лэйн ясно ощутил в эту минуту, что замок не сопротивляется его действиям, а, наоборот, помогает ему.

Лэйн проник в теплое и богатое помещение; две женщины, гревшие постель Рэйву, сжались от страха и постарались сделаться как можно менее заметными. Лэйн перешел на другую сторону большой спальни и выглянул во двор: там мелькало множество факелов, слышались яростные крики, бег многочисленных ног по ступеням и площадкам, доносились проклятья и ругань. Наблюдая за суетой внизу, Лэйн подумал, что заглянул в гости к ярлу слишком рано: без сомнения, убийство Рэйва обезглавит всю эту толпу, но дезорганизацией дело может не ограничится — вполне вероятно, что после убийства второго ярла начнется паника и энтикейцы бросятся врассыпную из замка куда глаза глядят. Это было бы не слишком хорошо, поскольку вылавливать их потом по лесам Лэйну нисколько не улыбалось. Значит, Рэйв подождет своей очереди.

Поначалу энтикейцы бегали по Энно все скопом, но поиски не приносили результатов, и сама их бессмысленность с каждой минутой становилась все более очевидной. Тогда они разделились на несколько групп, при том одна из этих групп принялась осматривать нижние этажи донжона. Лэйн подумал, что ждать дальше нет смысла: прежде чем идти отдыхать, можно забрать еще несколько жизней, использовав способность «белого призрака», которую он до сих пор почти не применял. Ему удалось тихо убить двоих, подгадав момент, когда на них никто не смотрел — это заняло три или четыре секунды — но потом Лэйна заметили, и началась беготня.

Лэйн не трогал северян, которые становились спина к спине и готовились защищать друг друга, он предпочитал бить наверняка, появляясь позади одиночных целей и полностью пренебрегая какими-либо правилами честного поединка. Он вывел из строя четверых, после чего отступил, пираты бросились за ним; в тоже время навстречу, привлеченная шумом, двигалась еще одна группа. В какой-то момент пиратам показалось, что «белого демона» взяли в клещи, особенно мало думала о своей защите вторая группа — за что немедленно и была наказана: выведя из строя еще несколько целей, Лэйн в состоянии призрака переместился в другую часть замка. Нужно было отдохнуть, поесть, поспать и восстановить потраченные силы. Но азарт не давал Лэйну уйти: в замке оставалось еще приблизительно двадцать или двадцать пять энтикейцев, и ему хотелось перед отступлением отправить на тот свет еще нескольких.

Разглядывая внутренний двор из бойницы в стене смотровой башни, Лэйн заметил, что пираты собираются одной толпой и чего-то ждут. Сам Лэйн в это время находился внутри башни, на последней лестничной площадке, в то время как немного выше, над его головой, нервно топтался на месте молодой энтикеец, слишком хорошо осознающий, насколько легкой целью он является и оттого беспрестанно бормотавший молитвы, обращенные к Князьям Света и духам рода с просьбой защитить его от внезапной смерти. Лэйн не трогал пирата потому, что не хотел пока привлекать к смотровой башне внимания: находившийся на верху башни невредимый энтикеец создавал у своих товарищей ощущение, что таинственного убийцы в этой части замка нет.

В это время появился ярл; его подручные тащили за собой молодого человека и полуголую девушку — оба грязные, в крови и в следах собственных испражнений на одежде, в силу пережитых пыток и издевательств, безразличные уже ко всему.

Лисий Хвост схватил девушку за волосы и приставил к ее горлу меч.

— Ты, ублюдок! — Заорал он во всю глотку, озираясь по сторонам. — Выходи сюда! Живо!

Или я перережу этой суке глотку! Знаешь, кто это? Дочка барона, которого мы прирезали, как вялую свинью, потому он толком и меч в руках держать не умел. Выходи! Быстро!..

Лэйн не сдвинулся с места: не было б никакой пользы для девушки, если бы он вышел во двор и погиб, нашпигованный стрелами. Он ощутил недовольство родовых духов эс-Энно, желавших, чтобы каждого представителя рода заключивший с ними союз человек защищал до последней возможности, но даже и это не стало аргументом для каких-либо действий с его стороны. Лучше было потерять покровительство духов места, чем собственную жизнь.

В бессильной злобе Лисий Хвост проткнул клинком шею девушки. Фонтаном хлынула кровь, тут же залив ее одежду и землю перед ней; тело задергалось в агонии, а затем затихло.

— Доволен?! — Вновь заорал ярл. — Вшивая трусливая крыса! Клянусь, если тут умрет еще хоть один мой человек, с этим женоподобным дурачком, бароновым сынком, случится тоже самое!

Рэйв отпустил мертвую девушку и ударил ногой стоявшего на коленях юношу, заставив того упасть в грязь.

«Паренька надо будет спасти… — Флегматично подумал Лэйн. — Иначе духи эс-Энно мне тут жизни не дадут. Но не сейчас.»

Он посмотрел, куда утаскивают юношу и ушел из замка, так и не тронув часового на смотровой башне.

В течении следующего дня замок покинуло еще трое гонцов. Все трое проехали по лесной дороге не более четверти мили, после чего их встретил Лэйн; мертвые тела оттащили в лес, лошадей забрали себе, кровавые следы, как обычно, присыпали. Лэйн несколько раз возвращался мыслями к убитой девушке, размышляя, мог ли он ее спасти, но так и не находил хорошего решения для этого. К моменту, когда Рэйв вытащил ее во двор, далкрум уже порядком истощил свои резервы и не мог использовать «белого призрака» слишком долго, а без «призрака» двадцать вооруженных человек, всю свою жизнь проведших в боях и походах, расправились бы с Лэйном довольно быстро. Возможно, он допустил ошибку, не став дожидаться Рэйва на верху донжона — если бы он сразу убил ярла, а не начал бы охотиться на его людей, шантажа, скорее всего, не последовало бы, и пираты действительно, как далкрум и опасался, просто разбежались бы из замка — но никто не мог гарантировать, что перед побегом они не перебили бы всех заключенных.

Выходило, что ничего сделать он не мог, и все же смерть девушки омрачала его мысли. Может, это был отблеск так долго вбиваемых отцом рыцарских идеалов, которые он когда-то отверг?..

В замке, меж тем, ближе к вечеру разгорелась ссора между Рэйвом Лисим Хвостом и Асмуром Шрамом. Асмур, за которым стояли его братья, племянники и друзья, говорил, что нужно уходить: теми силами, что остались, им не удержать замок; нужно отправляться на юг, под крыло к Кельмару Айо, и молиться всем богам о том, чтобы по пути из двух десятков уцелела хотя бы половина. Ярлу мысль о позорном бегстве была невыносима; приказ убить смутьяна он не отдал лишь потому, что уже не был уверен в том, что его приказ исполнят. За Асмуром стояла треть оставшихся энтикейцев, и даже среди верных Рэйву людей ходили разговоры о том, что удача отвернулась от Лисьего Хвоста — так, как ранее она отвернулась от Полпальца, Багряного Меда и Крысиного Волка. Рэйву не оставалось ничего другого, как позволить Асмуру уехать.

Шрам угадал время: вместе со своими людьми он выехал из Энно, когда стемнело и Лэйн уже был в замке. Если бы Асмур поторопился и выехал хотя бы на час раньше — Лэйн перехватил бы его по дороге: за день он восстановил силы и смог бы без особенных затруднений убить восьмерых людей, перемещаясь в виде белого призрака от одной скачущей лошади к другой. Но Асмур и его люди, как тогда казалось и Лэйну и им самим, сумели уйти. Для Лэйна это было плохо и хорошо одновременно: теперь Орден Лилии узнает о происходящем на севере раньше, чем мог бы — но при этом упрощалась и текущая задача, ведь количество воинов Лисьего Хвоста уменьшилось на число сбежавших. Лэйн понимал, что его ждут и прежде, чем начать убивать долго, оставаясь невидимым, наблюдал, как перемещаются по двору и стенам замка энтикейцы. Горело много факелов, никто не спал. Наблюдения показали, что как минимум часть захватчиков постоянно находится в донжоне, в большом зале на втором этаже — и там же, вероятно, держали и пленника, последнего отпрыска баронского рода эс-Энно. От Хейлы далкрум узнал, что юношу зовут Ульран, а его старшую сестру, чью смерть Лэйн наблюдал предыдущей ночью, звали Анвилия.

Лэйн собирался спасти жизнь юному барону, но не знал, как это сделать: в обеденном зале не было окон, только бойницы, поэтому проникнуть туда можно было только по лестнице — за которой, несомненно, велось тщательное наблюдение. На хорошо освещенной площадке, вплотную к настороженным наблюдателям, его маскирующие чары, даже с учетом совместной работы мантры и офуды, скорее всего, разрушатся, и его обнаружат. Какие еще существовали пути проникновения в обеденную залу? Рассчитав время, когда караульных отрядов не было поблизости, он пробрался к донжон и, цепляясь за стену, заглянул в бойницы. В залу был только один вход и… еще был очаг. Да, Лэйн мог бы спуститься по трубе, словно озорной трубочист, но очаг был разожжен, и далкрум наглотается дыма и обгорит, если решит воспользоваться этой дорогой. Даже если с помощью офуд он сумеет защититься от огня и дыма, незамеченным он в зале появиться не сможет. Тут в голову Лэйна пришла странная идея — поначалу она показалась ему довольно рискованной, поскольку если ярл занервничает слишком сильно, то убьет Ульрана сразу, как только начнет что-то происходить, но лучших идей у далкрума все равно не появилось, а так у молодого эс-Энно, по крайней мере, был шанс.

Труба проходила через всю центральную башню, собирая дым из очага не только в столовой, но и из других комнат, где имелись очаги и камины. Лэйн забрался на самый верх донжона, достал кисточку и вывел на трубе три парных иероглива, расположив их, как обычно, под углом друг к другу: «Обратный ход», «Большая сила» и «Быстрое распространение», а в центре, в качестве завершающего штриха заклинания, изобразил иероглиф «Дым». После чего, выждав две или три секунды, прыгнул в трубу и полетел вниз, даже не пытаясь цепляться за стены. Пролетев сто из ста пятидесяти футов, составлявших длину трубы, он перешел в состояние белого призрака и так уберегся от падения; на мгновение материализовался в пустом очаге, из которого ветром выдуло в комнату весь пепел и угли, и тут же бросился в бой. Энтикейцы оказались дезорганизованны потоком дыма и пепла, внезапно хлынувшим из очага; почти мгновенно дым затопил всю комнату. Они потеряли друг друга из вида, и даже ярл не сразу сумел найти пленника в этом смоге: Рэйв замешкался лишь на несколько секунд, но этого времени Лэйну хватило, чтобы оказаться в зале; ярл занес меч, чтобы снести Ульрану голову — однако, нанести удар не успел. Он ощутил внезапную тяжесть на спине, как будто большой кот прыгнул на него сзади, и холод клинка, проникающего ему в мозг снизу вверх, через нижнюю челюсть. Рэйв стал заваливаться на бок и падать, но прежде, чем он успел упасть — Лэйн снова перешел в призрака и прыгнул к новой цели. Затопивший комнату дым был его союзником, не позволяя энтикейцам быстро организовать оборону. Из одиннадцати человек, находившихся в зале, Лэйн убил семерых, остальные бежали. Он разрезал веревки, которыми Ульран был привязан к одному из сидений, и вытащил юношу на лестницу — в задымленной комнате тот попросту бы задохнулся, пока Лэйн вел охоту на оставшихся энтикейцев.

Оставшиеся, между тем, хотя и могли еще организовать отпор, запаниковали. Одни призывали закрепиться в какой-нибудь башне, другие хотели бежать, третьи искали места, где можно спрятаться. Легкие цели: Лэйн убивал одиночек и атаковал группы, не следившие за тем, что происходит за их спинами. Последние несколько человек пытались уйти, и даже успели открыть ворота, но дальше конюшни выбраться не смогли, исключая одного, на круп лошади которого Лэйн переместился, когда тот был в тридцати футах от ворот. Единственный точный удар в шею — и кувырок на землю. Тело энтикейца, чьи ноги запутались в стременах, завалилось на бок, лошадь изменила направление движения, сделала полукруг по двору и остановилась, косясь на одинокого человек в центре замка. Лэйн глубоко вздохнул и похрустел лопатками, разминая плечи. Все? Он устал, хотел есть и спать. Об Ульране пусть позаботятся женщины и немногочисленные слуги, оставленные энтикейцами в живых.

Но, как оказалось, еще было еще не все. С большим удивлением он увидел, как в открытые ворота въезжают всадники, и первым среди них — тот самый энтикеец со шрамом через все лицо, которому, как казалось Лэйну, удалось спастись. Почему он вернулся? И почему его сопровождают только четыре человека? Где еще трое?

Лишь позже, поговорив с Хейлой, он понял, что невольной возвращения Асмура стал он сам, даже не подозревая об этом.

Несколькими часами ранее восемь всадников покинули замок Энно, направляясь на юг.

Они гнали лошадей так быстро, как только могли в надежде спастись: в то, что наступающей ночью белый демон снова придет в крепость и закончит начатое, никто из них не сомневался.

Хейла и Калил наблюдали за дорогой; Хейла знала, как сильно не желал Лэйн пропускать хотя бы одного человека на юг, с донесением Ордену Лилии, и до крови кусала губы, видя, как уходят восемь. Эмоции взяли вверх над здравым смыслом — она натянула лук и выстрелила в спину последнему энтикейцу. Варвар упал с лошади, он был ранен, стонал и изрыгал ругательства; остальные замешкались. В этот момент Хейла поняла, какую глупость совершила: она не Лэйн, и когда семеро оставшихся спешатся и найдут ее и Калила, их просто прирежут, как кроликов.

Несомненно, если бы энтикейцы знали, кто стрелял, они именно так бы и поступили. Но они не знали. Все их мысли крутились вокруг белого демона — и первая мысль, которая пришла им, что эта стрела была выпущена с целью задержать их, а задержать их демону нужно было для того, чтобы убить. Они вонзили пятки в бока лошадей и умчались прочь так быстро, как только могли, оставив на дороге раненного товарища. Хейла удивилась тому, что они с Калилом все еще живы, и загордилась собой: конечно, она не так великолепна, как боготворимый ею далкрум, однако и ей удалось внести свою небольшую лепту в эту удивительную войну, в которой грозные и могучие северяне вдруг каким-то чудом превратились из охотников в беспомощную дичь.

Самодовольство, впрочем, не затмило ей разум настолько, чтобы подходить к раненному: она всадила в энтикейца еще четыре стрелы, прежде чем он затих и только после этого позволила Калилу подойти и вонзить в тело меч. Вдвоем они оттащили тело в лес, а лошадь увели в лагерь, к прочим лошадям.

Между тем, уже совсем стемнело; Асмур и его отряд заплутали в темноте — это, безусловно, произошло не в силу случайности, ибо еще в самый первый день Лэйн заклял духов леса, земли и воды, поручив им охранять своих спутников, и вредить чужакам. Асмур не заметил и сам, как его отряд в ночной темноте сделал крюк и повернул обратно; когда они вновь проскакали мимо сидевших в засаде Калила и Хейлы, охотница так удивилась, что даже не успела наложить стрелу на тетиву. Асмунд и его люди, продолжая свою бешеную скачку, выехали на опушку леса… и застыли, словно пораженные громом: замок, из которого они пытались сбежать, высился прямо перед ними. Прокляв все на свете, они вновь повернули на юг. Хейла выстрелила и выбила из седла еще одного; его товарищи, как и в первый раз, не стали останавливаться. Подождав, пока всадники скроются из вида, она выпустила в упавшего еще пару стрел — на всякий случай, хотя он и лежал неподвижно, после чего вместе с Калилом оттащила тело в кусты, а лошадь отвела в лагерь, и спешно вернулась на дорогу — что-то ей подсказывало, что дело с этим непонятным отрядом, перемещающимся по дороге взад-вперед, еще не закончено. Она угадала: духи лесов снова завернули пути обратно, и энтикейцы второй раз вместо юга поехали на север. Хейла выстрелила, промазала, и вновь поспешно натянула тетиву. Вторая стрела попала в лошадь, которая встала на дыбы и скинула всадника; а поскольку духи леса и земли продолжали исправно вредить чужакам, то упал он неудачно, повредил шею и руку.

Страх покинул энтикейцев вместе с осознанием, что они обречены; на место страха пришла ярость. Они спрыгнули с лошадей и бросились в лес — искать стрелка. Хейла схватила Калила за рукав; вместе они пустились наутек. Некоторое время их преследовали, но быстро потеряли из виду: зловещие фигуры появлялись то справа, то слева от энтикейцев, с разных сторон до них доносились незнакомые голоса, а между деревьев мелькали фигуры беглецов там, где их на самом деле вовсе не было — в то время как для Хейлы и Калила земля будто слегка светилась мягким лунным светом; они почему-то чувствовали себя уверенно, и бежали быстро, как только могли, не цепляясь ни за камни, ни за корни деревьев. Энтикейцы прекратили преследование и вернулись к дороге — тут они обнаружили что в ходе погони потеряли одного из своих (его участь так и осталась неизвестной как для них самих, так и для Хейлы с Лэйном, поскольку духи долго мурыжили этого Вигго, водя его по лесу, пока, наконец, не заманили в топь, где и утопили). Кое-как они усадили раненного на лошадь и поехали к замку, с горечью понимая, что путей для бегства у них просто нет.

Увидев во дворе замка разбросанные повсюду трупы — и Лэйна, стоящего в центре этого побоища, они спешились и запросили пощады. Лэйн приказал им бросить оружие на землю и встать на колени, а затем без всякого сострадания перерезал пленникам глотки.