Богорождённый

Глава третья

Ветви скорченных деревьев скрипели под дождём и ветром. Сэйид вспомнил, какой была Сембия сто лет назад, до Чумы, даже до Бури Теней: ячменные поля, полные дичи леса, быстрые и чистые реки, вездесущие купцы. Но всё это погибло.

Подобно ему, Сембия была мёртвой, но живой.

Последний раз, когда Сэйид странствовал по сембийской равнине, нация находилась в состоянии гражданской войны, и они с Зиадом носили униформу солдат главной правительницы. Их и многих других взяли в плен и покалечили по приказу латандерита, Абеляра Корринталя. В последующие годы Сэйид научил себя сражаться левой рукой. А сейчас Сембия снова находилась в состоянии войны.

От влажного воздуха и плохих воспоминаний заныл обрубок его большого пальца.

— Почему ты сбавил шаг? — рявкнул через плечо Зиад.

Сэйид и сам не заметил. Он поспешил вперёд. Коты посмотрели на него, когда он прошёл мимо них к брату. Лицо Зиада скрывал капюшон.

— Я… задумался.

— О чём?

— Равнины навевают старые воспоминания.

Зиад хмыкнул.

— Я думал о Волшебной Чуме. О том, почему нас… изменили таким образом. Я думал, может, в этом есть какой–то смысл.

Зиад сплюнул, к плевку бросились кошки.

— Нет в этом никакого смысла. Мы были на том корабле, когда ударил синий огонь, не в том месте, не в то время. И мы были там из–за этого.

Зиад поднял свою правую руку. Обрубок его пальца был зеркальным отражением обрубка Сэйида, не считая чешуи.

— И этим мы обязаны Абеляру Корринталю. Другого смысла можешь не искать. Люди делают ужасные вещи с другими людьми. Таков мир.

— Таков мир, — эхом отозвался Сэйид.

— Скоро мы освободимся от всего этого, — сказал Зиад. — Владыка восьмого круга обещал мне. Нужно только найти ему этого сына.

Сына. Они искали свою жертву десятки лет, обшаривая Фаэрун. Сейчас сын Эревиса Кейла должен быть стариком. Или мертвецом.

— Думаешь, этот Оракул скажет нам, где его найти?

— Мы заставим его нам сказать, — ответил Зиад. — И если сын уже умер от старости, мы найдём его тело и отдадим его Меф… владыке Кании. И он нас освободит. Пойдём. Нужно найти деревню.

Зиад ускорил шаг. Его походка была неровной, неловкой, неестественной. Сэйид последовал за ним.

Следующие несколько часов собирался дождь, потом пролился коричневыми, вонючими полосами. Кнут–трава под их ногами крючилась от гибельных капель.

— Тебе нужно убежище? — спросил брата Сэйид. — Сон?

— Нет, — ответил брат голосом глубже обычного. Капюшон прятал его лицо. — Ты знаешь, что мне нужно, и мне нужно это как можно скорее.

Они шагали под дождём, мокрая земля хлюпала под сапогами, нетерпеливые крики голодных котов постоянно отвлекали Сэйида. Его брат хрипел, часто кашлял, и каждые несколько шагов сплёвывал чёрную желчь — к радости пожиравших её котов.

Через какое–то время с губ Зиада начали срываться стоны, его тело забурлило под одеждой. Сэйид не мог ничем помочь. Он никогда не видел, чтобы брату было так плохо.

— Прекрати смотреть на меня! — сказал Зиад вполоборота, его речь была смазанной и мокрой из–за деформированного рта.

Сэйид облизал губы и отвёл взгляд, чувствуя дурноту. Равнины во всех направлениях были одинаковыми. Дорога, по которой они шли, казалось, ведёт в никуда. Сэйид боялся, что они не смогут остановить то, что вскоре должно было случиться с братом.

Маленькая, потайная часть его хотела, чтобы это произошло. Брат вызывал у него отвращение. Их жизнь вызывала у него отвращение. Он попытался прогнать предательские мысли, неискренне предложив помочь.

— Что я могу сделать, Зиад?

Зиад резко повернулся к нему.

— Ты можешь найти мне сосуд! Или стать сосудом сам!

Сэйид сощурился. Его рука опустилась на рукоять меча. Коты, все как один, повернулись к нему — сплошные глаза, клыки и когти. Он крепче сжал рукоять, готовый выхватить оружие.

Но в дожде раздался звук, далёкий крик женщины где–то впереди. Коты выгнули спины, наклонили головы.

— Слышишь? — спросил Зиад, всё ещё глядя на Сэйида из глубин своего капюшона. — Это не призрак моего разума?

— Слышу, — медленно подтвердил Сэйид, расслабив руку на клинке. В дожде раздались новые крики, испуганные вопли, яростный лай собак. — Кому–то нужна помощь.

— Пойдём, — сказал Зиад, разворачиваясь и хромая по мокрой земле в сторону криков. От отчаяния его голос стал громче. — Быстрее. Я не могу так продолжать.

Они побежали по скользкой земле, Сэйид впереди, коты следом. Дважды Зиад подскальзывался и падал. Дважды Сэйид разворачивался, поднимал брата на ноги, чувствуя, как надуваются и бурлят мясо и кости брата под его руками, как будто что–то гнездилось в его теле, копошилось под кожей в попытках вырваться наружу. К горлу подступила желчь, и от потрясения у него вырвался вопрос:

— Во имя Девяти Адов, что внутри тебя, Зиад?

Зиад отвернул от брата свою голову в капюшоне. Его голос был гортанным.

— Я уже говорил тебе! Я не знаю. Он поместил что–то в меня. Чтобы убедиться, что я выполню свою работу. Оно… изменит меня.

Он указал вперёд.

— Пожалуйста, быстрее.

Приблизившись, Сэйид различил крики нескольких мужчин и женщин, бешеный лай не одной, а двух собак. Он взобрался на холм и притаился среди нескольких широколистов. Зиад присел рядом с ним, храпя и задыхаясь. Коты сомкнулись вокруг них, молча сверля взглядами.

Внизу перед ними на запад тянулась лента грунтовой дороги. На ней лежали два перевёрнутых фургона. По траве была разбросана домашняя утварь: промокшие под дождём простыни, небольшой столик, разбитая посуда. Среди всего этого лежали два тела, оба с рассечёнными животами. Верёвки их внутренностей валялись на траве, блестели под дождём. Третье тело лежало в нескольких шагах от первых двух, руки и ноги изогнуты под неестественными углами, сухая кожа натянулась на костях, как будто человека высосали досуха.

На дороге стояло уродливое двуногое существо вдвое выше человека. Оно казалось худым, практически скелетом, но на костях кое–где висели болезненная чёрная плоть и гроздья мышц. Непропорционально длинные руки заканчивались чёрными когтями в палец длиной, а безволосую, уродливую голову венчали крупные, острые уши. В безднах запавших глазниц горел зелёный свет. Клыкастая пасть была широко распахнута, и наружу свисал розовый язык толщиной с запястье Сэйида и длиной с его предплечье. Вокруг чудовища бурлили скопившиеся на его когтях потоки тёмной энергии.

Оно закричало от голода и ненависти, высоким, разрывающим уши звуком, от которого сотню лет назад у Сэйида волоса встали бы дыбом.

Зиад закашлялся, сплюнул чёрную желчь. Коты набросились и в мгновение ока сожрали тёмную массу.

— Это пожиратель. Нежить, которая черпает силу из Царства тени.

Двое мужчин — простые крестьяне, судя по одежде, которую они носили, и топорам, служившим им оружием — кружили вокруг пожирателя на расстоянии пары шагов. Оружие дрожало у них в руках. Яростно лающий волкодав бросался на пожирателя сзади.

На земле у ног пожирателя лежало тело мальчика, голова была практически сорвана с шеи. Неподалёку от мальчика лежала девочка, лицом вниз, не шевелясь, платье разодрано и покрыто грязью. Ещё трое детей лежали вокруг дороги — части тел разбросаны вокруг, как содержимое фургонов.

Поодаль от схватки кричали, ругались, рыдали, швыряли в пожирателя камни, ветви и всё, что могли найти, две жещины — всё было напрасно. Рядом с ними стоял второй волкодав, рычал и лаял.

— Бегите! — крикнул женщинам высокий бородатый мужчина. — Бегите!

— Я тебя не брошу, — рыдая, отозвалась тучная женщина. — Оставь нас, тварь!

Бородатый мужчина бросился вперёд, высоко занеся топор. Прежде чем он смог опустить оружие, вокруг пожирателя вспыхнула тёмная энергия, облако мрака, пронизанное зелёными нитями, и сбило нападавшего с ног. Второй мужчина, намного моложе, возможно, сын первого, закричал от гнева, шагнул вперёд и вонзил топор в ногу пожирателя. Оружие едва вошло в тело, и чудовище не высказало никаких признаков боли. Оно хлестнуло своей длинной рукой, и когти ударили младшего мужчину по лицу. От силы удара того развернуло. Хлынула кровь, и он беззвучно рухнул на землю.

Младшая из женщин закричала в отчаянии, сложив перед собой руки, будто в мольбе. Лай собак стал безумным. Женщина помассивнее попыталась оттянуть молодую, но та, казалось, застыла на месте.

Пожиратель подался вперёд, схватил старшего, бородатого мужчину и триумфально поднял его в воздух. Руки мужчины были прижаты к телу, топор бесполезно повис в кулаке.

— Бегите! — с искажённым от страха и паники лицом закричал он женщинам. — Бегите, прошу!

Пожиратель поднёс мужчину ближе и провёл языком по его лицу, оставив след из крови, язв и покалеченного глаза. Мужчина взвыл, ударяя ногами в грудь чудовища. Пожиратель, будто в насмешку, распахнул свою клыкастую пасть. Язык свисал наружу. Тёмная энергия, что пропитывала создание, вертелась и кипела чёрным облаком вокруг мужчины и нежити.

В облаке вспыхнули зелёные жилки, губительные вены соединили мужчину с пожирателем. Вопли жертвы стали ещё выше, а затем превратились в неровный вой, когда его тело стало уменьшаться, пропасть его рта, казалось, стала шире, а кожа туго натянулась на костях. Зелёные вены, обвившие жертву, пульсировали. В животе пожирателя, как омерзительное яйцо, загорелся зелёный свет.

Энергия вспыхнула, у Сэйида в глазах заплясали пятна, и вой мужчины прекратился. Когда зрение прояснилось, Сэйид увидел, что пожиратель отбросил усохшее, безжизненное тело в грязь и повернулся к женщинам.

Внутри его живота, пойманное в клетку его рёбер, корчилось крошечное, обнажённое подобие мужчины. Пожиратель носил в своём чреве ужас. Глаза и рот человечка были широко распахнуты от боли и страха.

Сэйид знал, что произошло: пожиратель поймал душу мужчины и воспользуется ею, как топливом для собственной нечистой силы.

Увидев это, женщины всё–таки не выдержали. Они закричали и побежали прочь. Старшая подскользнулась и упала в грязь, младшая повернулась помочь ей. Пожиратель завыл. Зелёная энергия вспыхнула вокруг человеческого образа в его животе, перетекла в когти, а оттуда выстрелила в женщин и их собаку. Выстрел зацепил сразу всех троих, и крики и лай прекратились, как будто отрезало. Женщины рухнули на мокрую землю без чувств.

Крошечное тельце внутри пожирателя видело всё происходящее. Оно раскрыло рот в отчаянном вопле. Пожиратель провёл языком по губам и клыкам, содрогаясь, будто в экстазе.

Выживший пёс завизжал, описывая круги от беспокойства.

Сэйид смотрел на крошечную фигурку пойманной души, задумавшись, погибнет ли он сам, если так поймают его душу. Так много времени прошло с тех пор, как он отдыхал. Он задумался, сможет ли наконец найти покой в чреве чудовища. На что это похоже, когда твою душу медленно…

— Что ты делаешь? — воскликнул Зиад. — Мне нужен кто–нибудь живой!

Зиад встал и прошёл мимо Сэйида, доставая свой меч. Он произнёс слова силы, голос был глубоким и надломленным, и указал клинком на пожирателя. Вьющаяся спираль дымящихся, тёмно–красных огней сорвалась со стали и ударила пожирателя в грудь.

Тварь покачнулась, наклонилась, плоть потемнела и задымилась. Пожиратель упёрся в землю когтистой лапой. Зелёные глаза обшарили холм, уставились на Зиада и Сэйида и вспыхнули нечистым светом. Оно припало на корточки, выпустило когти и завопило.

В ответ зашипели коты.

Выживший пёс зарычал и залаял, но к пожирателю не приближался. Пойманная душа корчилась, зелёные вены перекачивали энергию от неё к пожирателю.

Чёрный вихрь потёк с тела чудовища. У него в животе вспыхнул зелёный свет, и пойманный там крошечный образ человека скрючился, уменьшаясь по мере того, как пожиратель поглощал его силу. Пока человечек усыхал, заживали ожоги, которые нанёс Зиад пожирателю.

Приступ кашля охватил Зиада, и он согнулся пополам, подскользнулся в грязи, и упал на четвереньки в траву. Под одеждой его тело корчилось, становилось выше, тоньше. Сэйид начал помогать ему подняться — чувствуя, как смещаются кости в теле брата — но Зиад оттолкнул его.

— Иди! — сказал он и закашлялся. — Это всё, что я могу сейчас сделать.

Сэйид встал, достал свой меч и приготовил щит.

Зиад протянул руку и схватил его за запястье. Ладонь брата была горячей, как от лихорадки, хотя он по–прежнему закрывал лицо капюшоном.

— Это существо не даст тебе умиротворения, Сэйид. Твоя душа и твой разум будут жить в его теле, постоянно регенерируя, вечно удовлетворяя его аппетит. Ты будешь страдать вечно.

Новый кашель, затем:

— Владыка Восьмого крыга пообещал мне лекарство. Пообещал лекарство нам. Только благодаря ему мы положим этому конец. Он уже одарил меня адским пламенем. Ты видел, Сэйид. Ты видел.

Пожиратель опять завопил и зашагал по траве в их сторону, наступая на трупы тех, кого убил, втаптывая их глубже в грязь.

— Видел, — согласился Сэйид. Он не доверял Зиаду — он ненавидел Зиада — но какой у него был выбор?

Пожиратель побежал вприпрыжку.

Сэйид не стал его ждать. Он взревел и бросился вниз по склону, лязгая доспехами, чтобы встретить натиск чудовища. Угар битвы наполнил его — единственное, что он мог ясно чувствовать в своём теперешнем облике.

Они сошлись через пять шагов. Пожиратель рубанул одним из своих крупных когтей, но Сэйид, не останавливаясь, отразил удар щитом и врезался в крупную тушу пожирателя, вонзая клинок в его брюхо, сквозь пленённую там душу вверх, к горлу. Зачарованный клинок радостно задрожал в его руке, почувствовав чужую плоть, расширяя рану, делая её болезненной.

Пожиратель и душа оба завыли от боли. Вокруг них струилась зловредная энергия, чёным туман, который вцепился в немногие оставшиеся клочки души Сэйида. Вонь чудовища, похожая на запах склепа, наполнила ноздри Сэйида. Пожиратель отбросил его прочь, едва не вынудив подскользнуться на влажной земле, и продолжил наступать, ударяя когтями. Сэйид отбил удар щитом, присел под второй, но чудовище атаковало, не обращая внимания на его клинок.

Сэйид рубанул тварь по рукам, по ноге, но пожиратель схватил его лицо своей огромной когтистой лапой и сжал, когти пронзили Сэйиду щёки, возились в дёсна, оцарапали зубы. В горло хлынула кровь. Он не чувствовал боли, но его едва не вывернуло наизнанку от вкуса мерзких пальцев чудовища у себя во рту.

Пожиратель со сверхъестественной силой поднял Сэйида за голову и отбросил его на пять шагов. Сэйид с лязгом ударился о землю, по инерции перекатился и снова вскочил на ноги. Раны на его лице уже начали затягиваться. Он сплюнул, пытаясь избавиться от крови во рту и привкуса пальцев пожирателя.

Чудовище наклонило голову и облизало длинным языком клыки, возможно, удивляясь тому, что Сэйид не остался лежать.

Меч Сэйида дрожал в его руках, жаждал больше крови. Сэйид, желая накормить его, полный запала битвы, зарычал и снова бросился на врага. Он блокировал щитом удар сверху и ударил тварь в колено. Его клинок пронзил кожу и разрубил кость, отсёк ногу.

Падая, пожиратель хлестнул второй лапой, попав Сэйиду в плечо, пробив кольчугу и тело. Сила удара развернула его. Поток чёрной энергии пожирателя окутал его, остудил тело и снова вцепился в его душу.

Его ярость оказалась горячее, и он отразил тёмную магию. Он повернулся и вонзил меч вниз, в грудь упавшего чудовища. Он выпустил меч, оставиляя тварь пришпиленной к земле. Пожиратель вцепился когтями в его ноги и живот. Чёрная энергия пожирателя забурлила вокруг него кипящим облаком нечистой силы. Сэйид почувствовал теплую кровь, стекающую по телу, но не стал обращать на неё внимания. Обездвижив тварь, он взял щит за края, высоко занёс его, и ударил острой кромкой по шее пожирателя. Кусок зачарованного металла отрубил чудовищу голову, оборвал его вопли, погасил зелёный свет в его глазах. Когда голова отделилась от шеи, тёмная энергия вокруг Сэйида угасла. Из раззявленной пасти подобно гротескному флажку свисал длинный язык.

Сэйид стоял над телом в струях дождя, пока его тело заживляло полученные раны. С завершением битвы ярость покинула его, и он вернулся в свою обычную пустоту.

С трупа пожирателя потекли воняющие гнилым мясом тени. Плоть отслоилась от крошащихся костей. Пойманная в его животе душа, как уродливый зародыш, исчезла последней, завопила, превращаясь в гниль.

На глазах Сэйида дождь смыл с равнины грязь чудовища, и он понял, что является человеком не больше, чем эта тварь. Он должен был чувствовать усталость, разражение, боль, но ничего этого не было. Он занимал тело, он двигался, но чувствовал что–то, только когда убивал.

Стоя здесь, он понял, что в нём не осталось ничего, кроме ненависти — к себе, к своему брату, к миру. Волшебная Чума не просто преобразила его тело. Он преобразила его душу, лишила его надежды. Однажды он пытался убить себя, перерезать ножом горло. На краткий, волшебный миг его зрение помутилось, сон и смерть показались близки. Но рана зажила быстрее, чем он истёк кровью.

Он хотел умереть, но мир не позволял ему этого.

Услышав, как шаркает поблизости брат, он встряхнулся, взял свой меч, щит. Он вытер с них ихор о траву. Его брат дышал тяжело, как зверь. Сэйид попытался отрешиться от звука, попытался подавить желание вонзить меч Зиаду в живот и обнажить ту мерзость, что поселилась в теле брата.

Поодаль маячил выживший пёс, скулил, не желая приближаться. Сэйид бросил меч в ножны и повернулся к собаке.

— Сюда, мальчик! Ко мне!

Волкодав обнажил клыки, описал круг, завыл и ближе не подошёл.

Животные всегда видели их насквозь, его и брата.

Зиад проковылял к бойне, задыхаясь, не способный нормально передвигаться из–за бугров и нарывов, образующихся под его одеждой. Коты пошли за ним, в тусклом свете их глаза светились красным.

— Никого живого не осталось? Сэйид, остался кто живой?

Казалось, Зиад был готов зарыдать.

Сэйид ничего к нему не чувствовал.

— Сэйид!

Сэйид вздохнул, вложил в ножны меч, повесил на спину щит. Он подошёл к женщинам, к младшей и старшей, присел рядом с ними, и обнаружил, что обе мертвы. Мужчины и дети тоже были мертвы — все, кроме одного.

— Девочка жива, — сказал он и осторожно перевернул её на спину. Девочка была бледной, тёмные волосы собраны на затылке и перевязаны кожаным шнурком. Грудь слабо поднималась и опадала. Ей было около пятнадцати.

Пёс заскулил. Коты зашипели на него, разглядывая голодными взглядами.

— Восхитительно! Восхитительно! — сказал Зиад, подходя. Его голос хлюпал, как будто во рту была вода. — Оставь её мне. Оставь её, Сэйид.

Сэйид встал, отошёл на несколько шагов. Он сделал ещё одну попытку заслужить доверие собаки — он сам не знал, зачем — но волкодав не хотел иметь с ним ничего общего.

Зиад присел рядом с девочкой, взял её в свои руки, произнёс исцеляющие слова. Они непривычно звучали в устах человека, привыкшего произносить слова, которые убивают.

Девочка застонала, ресницы задрожали, поднялись веки. Сэйид увидел, как в ней поднимается паника.

— Пусти меня! Пусти!

— Не тревожься, девочка, — сказал Зиад, капая слюной. — Теперь ты в безопасности.

Сэйид понял, что у него во рту пересохло и что в горле по–прежнему стоит вкус пальцев пожирателя. Странно, что он едва чувствовал вкус самой изысканной пищи, зато мерзость пожирателя никак желала уходить. Он глотнул из своего бурдюка, пополоскал рот, сплюнул.

Ударил гром.

Коты кольцом окружили Зиада и девочку, хотя смотрели на воющего пса с заметным голодом в глазах.

— Что случилось? — спросила девочка. — Кто ты? Где мама и папа?

Зиад заслонил своим колышущимся телом девочку от вида трупов.

— На вас напали. Ты была с семьёй?

Она выгнула шею и посмотрела мимо Зиада на бойню.

Сэйид видел, как меняется выражение её лица, как гаснет свет в глазах. Она только что погибла, хотя тело ещё жило. В это мгновение она стала такой же, как Сэйид.

— Только не мама с папой. О нет. О нет.

Из глаз девочки потекли слёзы, из носа — сопли.

Зиад вытер ей лицо, нежно, как нянька, обхватил её своими длинными руками и завернул в свой плащ. Его тело бурлило и пульсировало под промокшей тканью.

— Ну, ну, моя хорошая, — сказал он, его голос был тихим раскатом грома перед ударом молнии. — Всё уже кончилось.

Тельце девочки затряслось от рыданий. Коты кружили вокруг них, их мяуканье звучало вопросительно. Зиад попытался прогнать их, баюкая девочку. Его рука высынулась из–под плаща, и Сэйид увидел, насколько она уродлива, с когтями, толстой кожей, и пальцами вдвое длиннее нормальных.

— Эта тварь! — сказала девочка сквозь рыдания. — Она была ужасна. Ох, отец!

— Всё кончилось, — произнёс Зиад. — Чудовища больше нет, а остальное неважно. Как тебя зовут?

— Лани, — оветила девочка, плащ Зиада приглушал её голос. — Лани Рабб.

— Красивое имя, — ответил Зиад, гладя её по волосам.

Сэйид сделал ещё глоток из бурдюка. Ему захотелось, чтобы там было вино; ему хотелось, чтобы он мог напиться до беспамятства. Но он не мог даже опьянеть. Он поигрался с идеей отрубить Зиаду голову, и это заставило его улыбнуться.

Волкодав заскулил, неуверенно гавкнул, понюхал воздух. Его шерсть встала дыбом.

— Собака не идёт, — сказал Сэйид, потому что ему больше нечего было сказать, а тишина была ужасной.

Пёс взволнованно описал круг. Слюна застыла у него на морде. Животное начало дрожать, как от страха, но девочку не бросало.

— Это наша собака, — сказала Лани. — Собака папы.

— Как её зовут? — спросил Зиад.

— Король, — ответила девочка.

— Король, — повторил Зиад. — Хорошее имя. Мы позаботимся о собаке.

Он махнул рукой в сторону пса, и коты промчались мимо Сэйида к Королю. Гортанные звуки, доносившиеся из их глоток, даже отдалённо не походили на любые звуки, которые Сэйид когда–либо слышал от котов. Пёс встревоженно гавкнул, развернулся и побежал. Коты преследовали его.

— Что это? — спросил Зиад, его уродливые пальцы сомкнулись на талисмане, который двочка носила на кожаном шнурке вокруг шеи. — Янтарь?

— Мама дала его мне на пятнадцатый день рождения.

— Красивый, — сказал Зиад. Его неловкие пальцы едва не выронили янтарный амулет.

— Ох, мамочка! — восклинула девочка и зарыдала в объятиях Зиада.

Тот провёл по её волосам, сильнее, сильнее.

— Больно, — сказала она.

— Знаю, — отозвался Зиад. — Знаю.

— Прекрати, — со страхом в голосе попросила девочка. — Мне больно.

— Я не могу прекратить, — низким голосом ответил Зиад.

— Пожалуйста…

— Прости меня, — сказал Зиад, его голос превратился в хрип.

Девочка отдёрнулась, взглянула под его капюшон, и её глаза широко распахнулись.

— Что с твоим лицом? О боги! Помогите! Помогите!

Сэйид приготовился к этому, но крики девочки всё равно ударили его, как ножом. Он хотел отвернуться, но ноги почему–то приросли к земле, застыли в грязи, онемели от ужаса его жизни с братом.

Зиад удержал в руках брыкающуюся, вопящую девочку, его тело извивалось, и он обернулся к Сэйиду. К счастью, его лицо было скрыто глубоким капюшоном.

— Прекрати смотреть на меня, Сэйид!

Эти слова наконец нарушили неподвижность Сэйида. Он отвернулся, к горлу подступила желчь, едкая, горькая.

Лани закричала — жалкий, полный ужаса крик.

— Поцелуй своего спасителя, — прохрипел Зиад голосом зверя. Он начал кашлять, задыхаться. — Всего разочек.

— Помогите! Помогите!

Мольбы девочки прекратились, им на смену пришли придушенные звуки ужаса, мокрый клёкот.

Сэйид попытался не вслушиваться в рвотные позывы брата, в завывания девочки, в заключительный, жестокий мокрый хрип, за которым последовала благословенная тишина.

Сэйид посмотрел на равнины, на темноту, на дождь, и попытался сделать разум таким же пустым, как и свои чувства.

— Готово, — наконец сказал Зиад.

Сэйид собрался с духом и обернулся.

Его брат, чьё тело впервые за последние десять дней казалось нормальным, стоял над бесчувственной фигурой девушки. На земле она казалась крошечной, вытянув руки, запрокинув голову, как сломанный цветок. Открытые глаза смотрели на дождь. С уголка губ свисала ниточка чёрной желчи. Щупальце тёмной субстанции скрючилось, как живое, и исчезло во рту.

— Она была девочкой, — сказал Сэйид. — Просто девочкой.

— Я знаю! — моргнул Зиад. — Ты думаешь, я не знаю? Это цена, которую я должен платить, чтобы сдержать проклятие. Он держит меня между мирами, чтобы убедиться, что я сделаю свою работу и найду сына.

— Мефистофель?

Прогремел гром и тьма, казалось, почернела.

— Не произноси это имя! — зашипел Зиад. Он огляделся кругом, широко распахнув от страха глаза.

Где–то на равнине собака, Король, взвизгнул от боли.

— Мы не можем больше так продолжать, — безэмоционально сказал Сэйид. — Я не могу.

— Мы получим избавление, — уверил Зиад. — Нужно только найти его сына. Потерпи ещё немного.

За годы, что они искали сына Кейла, все попытки найти его с помощью магии не дали никаких результатов; консультации с мудрецами и пророками им ничем не помогли. Казалось, что сын просто исчез из Мультивселенной. Но недавно прорицания Зиада навели их на легендарного Оракула из аббатства Розы.

— Оракул знает, как найти его, — сказал Зиад.

Сэйид посмотрел мимо брата на девочку, Лани, по–прежнему лежавшую в траве среди трупов своей семьи. Он надеялся, что Оракул знает. Сэйид просто хотел уснуть. В жизни не хотел ничего сильее. Его брат превратился в чудовище, служа лорду Кании. Сэйид превратился в чудовище, служа своему брату.

Коты появились из мрака, их лапы и морды были измазанны пёсьей кровью. Они остановились, сели и стали вылизываться, глядя на Сэйида с Зиадом.

Сэйид не хотел видеть останки собаки, если от неё вообще что–то осталось. Он снова повернулся к брату и увидел, что тот глядит на котов.

— Почему мы продолжаем это делать, Зиад? Я так устал.

Зиад оторвал взгляд от окровавленных кошек.

— Потому что мы должны. Потому что мой договор с ним — единственная наша надежда. И потому что мне становится хуже.

Деррег, приёмный отец Васена, похоронил Варру на общем кладбище, на холме в восточной части долины. Когда Деррег умер, Васен похоронил его рядом с Варрой. Они с матерью были знакомы совсем недолго, но Деррег настаивал, чтобы его похоронили рядом с Варрой на холме, а не в катакомбах под аббатством.

Их могильные камни ничем не отличались от других надгробий на кладбищенском холме — куски известняка, на которых были вырезаны расходящиеся лучи встающего солнца.

Васен присел перед могилами. Он достал две бледных орхидеи, какие росли у подножия гор, и положил по одной на каждую могилу.

— Покойтесь с миром, — сказал он. — Я вернусь, когда смогу.

Он встал, обернулся и окинул взглядом долину внизу. Аббатство Розы находилось в глубокой, поросшей лесом долине, во впадине, скрытой среди Грозовых вершин. Сотни лет назад Оракул, тогда ещё просто ребёнок, привёл сюда первых паломников и сказал им, что это место под защитой и Шадовар не сумеют его найти.

— Мы будем светом в их темноте, — сказал он, по крайней мере, так утверждала легенда.

И, как и прочие утверждения Оракула, эти слова оказались правдивы. Долину не беспокоили враги, а её местоположение оставалось тайной для всех, кроме избранного числа верующих.

Окружённая с трёх сторон потрескавшимися утёсами из известняка, граничившими с пологими склонами поросших соснами гор, долина казалась отдельным маленьким миром, пятнышком света в сердце тени, единственной в своём роде, как редко видимое солнце. Васен любил её.

Из расщелин в восточных и северных склонах с тающих ледников текли пенные водопады, с рёвом низвергаясь на дно долины. Бурлящие воды сливались в быструю реку, рассекающую долину и текущую далее вниз. От русла отходили меньшие ручьи и потоки, питая богатую растительность долины. Местность была усеяна многочисленными прудами, неподвижные воды которых были похожи на тёмное зеркало.

Васен бросил последний взгляд на могилу матери, на могилу Деррега, и пошёл вниз по склону. Когда он достиг подножия, он выбрал одну из многочисленных тропинок, пересекавших сосновые леса. Пилигримы десятки лет шагали этими тропами. В ветвях порхали невидимые птицы; скоро они отправятся на юг в поисках более тёплого воздуха.

Время от времени лесной покров достаточно редел, чтобы сквозь него можно было увидеть серое, цвета старого металла небо, как будто Шадовар заковали весь мир в доспехи.

Несмотря на непроницаемый купол небосвода, вера Васена позволяла ему чувствовать местоположение солнца. Он всегда знал, где сможет найти свет. И всё же в тенях ему было удобно, даже уютно. Он относил это на счёт своей крови и редко тревожился по этому поводу.

Васен почти привык к двойственности своего существования. Он говорил себе, что его связь сразу со светом и с тенью даёт ему лучшее понимание обоих. Он существовал на перекрёстке света и тени, был созданием обоих, но служил лишь одному.

Рука потянулась к священному символу, который дал ему Оракул. Серебро под чернотой, свет под темнотой.

— Куда ты отправишься, когда я умру? — спросил его Оракул.

Васен пнул засохшее дерево и нахмурился. Он с трудом мог представить смерть Оракула. Оракул был путеводной зведой жизни Васена. Васен поклялся защищать его. Без Оракула, без этой клятвы, что ему остаётся? Кем он будет?

Он не знал. Друзей и семьи у него не было. Без цели…

Он глубоко вздохнул, чтобы избавиться от дурных мыслей. Воздух был пропитан запахом хвои и диких цветов, запахом дома.

— Мудрость и свет, отец рассвета, — тихо сказал он. — Мудрость и свет.

Впереди луч солнца пронзил покров теней и прочертил линию сквозь сосны, золотая тропа протянулась между спрятанным солнцем и спрятанной долиной.

Васен прошептал благодарность и поспешил к свету. Он поднёс руку к свету и теплу луча. Тени потекли с его тёмной кожи, лезвие амонаторова солнца и тьма в его крови слились в свете.

Луч продержался лишь несколько мгновений, прежде чем небо снова поглотило его, но этого было достаточно. Отец рассвета услышал его и дал ответ.

Приободрившись, Васен вместо собственных забот задумался о паломниках, которых скоро должен был повести во тьму.

Он просил Амонатора о мудрости и силе, молился, чтобы его сияния и мечей рассвета было достаточно, чтобы позаботиться об их безопасности.

Одиночество Васена нарушил чей–то голос.

— Здравствуй, меч рассвета.

От удивления на коже Васена вспыхнули тени. Он обернулся и увидел в нескольких шагах позади себя одного из паломников. Мужчина пришёл с последней группой из раздираемых войной Долин.

— Да сохранит тебя свет, — сказал Васен, который пришёл в себя достаточно для обычного приветствия между верующими. — Ты заблудился? Я могу проводить тебя в аббатство, если…

Мужчина улыбнулся и подошёл. На нём был серый плащ, тёмные штаны и просторная рубаха. Упругий шаг его стройного тела был скупым и экономным.

— О, я блуждал годами. Но сейчас, наверное, нашёл свой путь.

Глаза мужчины поразили Васена — молочные шары без зрачков. Васен принял бы его за слепого, не двигайся мужчина с такой уверенностью. Его лысую голову, чисто выбритое лицо и обнажённую шею украшали татуировки — спирали, линии и вихри, складывающиеся в карту на коже. В одной руке он сжимал дубовый посох, по длине которого тоже тянулись линии и спирали.

— Я не услышал, как ты подошёл. Орсин, не так ли?

— Так я называю себя в эти дни. А ты Васен.

— Да. Здравствуй, — сказал Васен, протягивая руку.

Хватка Орсина, казалось, способна была раздавить камни.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил Орсин. — Я просто… гулял по долине.

Обычно Васен предпочитал готовить свой дух и свой разум в одиночестве. Но он вспомнил о словах Оракула: «Всё меняется, Васен».

— Разумеется, не возражаю. Я тоже просто гулял. Компания товарища по вере будет мне приятна.

Орсин помешкал, на его губах застыла смущённая улыбка.

— Что–то не так? — спросил Васен.

— Всё в порядке, просто… я должен сказать тебе, что я не последователь Амонатора.

Учитывая ситуацию, эти слова показались Васену такими странными, что он решил, будто ослышался.

— Что? Не последователь? Орсин покачал лысой головой.

— Нет.

Теперь, подумав об этом, Васен не смог припомнить, чтобы видел Орсина на рассветной службе, на любой из проповедей Оракула или на других ритуалах веры. От беспокойства с его кожи заструились тени. Он напрягся.

— Тогда что…

Руки Орсина свободно свисали по бокам. Возможно, он заметил тревогу на лице Васена.

— Я не враг.

— Ладно, — сказал Васен, по–прежнему напряжённый, глаза сощурены. — Значит, ты друг?

Орсин улыбнулся. Улыбка, похоже, легко ему давалась.

— Когда–то был. И хотел бы стать им снова.

— Что это значит?

— Я часто задаю себе тот же вопрос.

Вера Васена позволяла ему заглядывать в души людей, и в Орсине он не видел дурных намерений. Кроме того, этого человека должны были допросить с помощью магии в Долинах, прежде чем привести сюда. И будь он враждебен, духи перевала помешали бы ему пройти. Но Васен всё равно не мог представить, чтобы кто–то кроме почитателя Амонатора стал рисковать путешествием по Сембии, чтобы попасть в аббатство.

— Я… в затруднении, — признал Васен. — Я должен буду сообщить Оракулу.

— О, он уже знает.

— Он знает?

Орсин улыбнулся, пожал плечами.

— Знает.

— Я растерян. Тогда зачем ты здесь?

Молочные глаза Орсина были непроницаемы.

— И этот вопрос я тоже часто себе задаю. Обычно так складываются обстоятельства. Я просто следую за ветром.

Васен не мог понять ни ответа, ни этого человека. Он видел, что Орсин не говорит ему всей правды, но и лжи в его словах тоже не чувствовал.

— Ты странный человек, Орсин.

— Тебя, наверное, не удивит, если я скажу, что уже слышал это прежде? — хмыкнул Орсин. — Это повлияет на твой ответ? Ты всё ещё позволишь составить тебе компанию?

— О, теперь я даже настаиваю.

— Прекрасно, — сказал Орсин и провёл на земле перед ними черту своим посохом.

— Боюсь спросить, — сказал Васен. — Что ты только что сделал?

Он начал подозревать, что этот человек был душевнобольным.

— Линии отмечают границы, начало. Здесь — то, что было до, — сказал Орсин, указывая посохом по одну сторону черты. Затем он указал на другую. — Здесь — то, что будет после. Надеюсь, на этой стороне нас ждёт дружба.

Эти простодушные слова тронули Васена.

— В таком случае, я тоже на это надеюсь, — согласился он, и оба они переступили черту. Шаги Орсина были такими лёгкими, что практически не производили шума.

— Откуда ты? — спросил его Васен. Он сделал мысленную пометку спросить об Орсине Бирна и Элдриса. В частности, он хотел знать, как Орсин прошёл допрос, который они проводили с паломниками. Если через него смог пройти человек, который не был последователем Амонатора, это представляло проблему. Битвы в Долинах не могли стать оправданием для неосторожности.

— Я с востока, из Тельфламмара, — сказал Орсин. — Бывал там?

Васен покачал головой. Это было просто экзотическое название, которое он слышал время от времени, хотя, видимо, этим объяснялась необычная внешность Орсина.

— Это очень далеко отсюда, — сказал Орсин, вглядываясь вдаль. — Он… изменился в Волшебной Чуме.

— А что не изменилось?

— Действительно, — согласился Орсин. — А ты? Откуда ты?

Васен обвёл рукой долину.

— Отсюда?

— Из Сембии?

— Нет, не из Сембии. Сембия принадлежит Шадовар. Я родился в этой долине, а она принадлежит нам.

— Нам, — сказал Орсин. — Так ты… не шадовар?

Паломники часто задавали Васену этот вопрос, и он больше на него не обижался.

— Нет. Я… кто–то другой.

— Кто–то другой, но… связанный с тенью, да?

Васен поднял руку.

— Прислушайся. Слышишь?

Орсин казался озадаченным. Он наклонил голову.

— Вода?

Васен кивнул.

— Водопады. Это первое, что я слышу, когда веду паломников в долину или возвращаюсь после того, как сопроводил их домой. Услышав их, я знаю, что я дома.

— Ты много путешествуешь, но никогда — далеко.

Васену это понравилось.

— Да. Никогда далеко. Ты допрашиваешь меня, Орсин из Тельфламмара?

— Похоже на то, — с улыбкой отозвался собеседник. — Ты провёл здесь всю жизнь?

— Со того самого дня, когда я родился. Только Оракул живёт здесь дольше. Все остальные, даже аббат, приходят и уходят. Мрак не для каждого.

— Нет, но некоторых он притягивает, — заметил Орсин. — Впрочем, ничто не длится вечно.

Слова Орсина напомнили Васену о словах Оракула. Должно быть, его грусть отразилась на лице. Орсин это увидел.

— Прости. Я сказал что–то не то? Я имел в виду, что тьма не может быть вечной.

Васен взмахнул рукой.

— Не нужно извиняться. Твои слова напомнили мне слова другого человека, которые я недавно слышал.

— Понимаю.

— И если что и может быть вечным, то, боюсь, именно тьма.

— Не думаю, — ответил Орсин.

Васен улыбнулся.

— Ты уверен, что не поклоняешься отцу рассвета?

— Прекрасно, — со смешком сказал Орсин. — Прекрасно.

Посох Орсина оставлял в земле неглубокие следы.

— Куда мы идём?

— Я просто следую за ветром, как и ты.

Они вышли на речной берег. Бурлящая вода, неглубокая и быстрая, проделала русло в почве долины. На крутом обрывистом берегу деревья росли под странными углами. Круглые, похожие на каирны камни усеивали побережье. Васен почувствовал холодок, и это напомнило сон об отце.

На противоположном берегу реки стояла другая пара паломников — мужчина средних лет, на лице которого виднелся шрам, держал за руку полную, длинноволосую женщину, наверное, жену.

Васен поднял руку в приветствии и крикнул:

— Да согреет и сохранит вас свет.

Паломники мгновение смотрели на него, потом наконец подняли свои руки и повторили его благословение. Они поспешили прочь, не сказав больше ни слова.

— Моя внешность некоторых смущает, — сказал он, указывая на свои глаза, которые, как он знал, в сумраке мерцали жёлтым.

— Как и моя, — ответил Орсин. Он посмотрел вслед ушедшим пилигримам. — Кажется несправедливым — они ведь обязаны тебе своей безопасностью.

— Справедливость здесь не при чём, — сказал Васен. — Для меня честь служить.

— И истинная служба зачастую требует одиночества.

Васен услышал мрачные ноты в голосе Орсина, эхо собственных чувств этого странного человека.

— Ты говоришь так, как будто знаешь об этом не понаслышке.

Орсин кивнул.

— Так и есть.

— Что ж, ни один из нас сегодня не гуляет в одиночестве, да?

— Прекрасно. Не в одиночестве. Не сегодня.

Неожиданно Васен принял решение, которое его удивило.

— Пойдём. Покажу тебе одно место.

Брови Орсина вопросительно поднялись, но он промолчал.

Какое–то время Васен вёл его вдоль берега. Впереди, сквозь редеющие сосны, показалась потрескавшаяся бледная поверхность восточного склона долины, а над нею — похожие на клыки утёсы. Васен почуствовал, как вокруг него собирается густеющая тьма, как пушистое и удобное одеяло.

Он повернул направо, оставляя реку позади. Земля начинала подниматься, и сосны, старше и выше чем в остальной долине, возвышались над ними. Тропинка здесь заросла кустами.

— Здесь редко ходят, — заметил Орсин.

— Обычно я прихожу сюда один, — ответил Васен. Его всегда тянуло сюда.

— В таком случае, спасибо, что позволил тебя сопровождать.

Наконец они добрались к месту назначения: большому пруду с неподвижными тёмными водами. Пруд окружали высокие, старейшие во всей долине сосны, высящиеся неподвижными горделивыми стражами. Одно из деревьев на краю озера рухнуло несколько лет назад, возможно, сломанное бурей. Половина его корней была обнажена, и часть дерева погрузилась в озеро. Погодные условия лишили его большей части коры, но дерево пока ещё жило.

Когда они шагнули в круг деревьев, все звуки, казалось, исчезли. Далёкий рокот водопада, чириканье птиц, гул ветра, всё стихло. Рядом с озером была лишь неподвижность, тени и тишина.

Орсин негромко произнёс:

— Это место ждёт.

Васен кивнул.

— Я тоже всегда это чувствовал. Я прихожу сюда поразмышлять и поговорить с отцом рассвета. Хотя…

Он не стал говорить, что озеро притягивало ту часть его, которой он был обязан Эревису Кейлу, тёмную часть, тень.

— Хотя? — спросил Орсин.

— По другим причинам тоже.

Орсин посмотрел на землю, на деревья, на воду.

— Мне не кажется, что это место принадлежит отцу рассвета. Сюда никто не ходит, кроме тебя?

— Уже очень долго, — признал Васен. — Что ты имеешь в виду, говоря, что оно не принадлежит Амонатору?

Орсин не ответил. Он скользнул вперёд, не отрывая своих бледных глаз от тёмной воды. Васен шагнул следом, его кожа вдруг покрылась мурашками.

— Кто ты, Орсин? — спросил Васен. Он почувствовал, что от ответа зависит многое. Он задумался, почему привёл Орсина в это предназначенное для одиночества место. Они только что встретились. Он провёл с этим человеком всего полчаса и практически ничего о нём не знал.

— Думаю, я должен отвести тебя обратно в аббатство, объяснить всё Оракулу…

— Я ходок, — сказал Орсин через плечо. Он полез под рубаху, чтобы снять что–то, какой–то диск, символ. — Обнадёженный странник. И паства из одного человека.

— Это..?

Орсин кивнул.

— Это символ моей веры. Это место не принадлежит отцу рассвета, но оно всё равно священно. И теперь я знаю, почему мой путь привёл меня сюда, почему ты привёл меня сюда.

Опустившись у края озера, Орсин поднёс символ — чёрный диск с тонкой красной каймой — к воде.

Васен не узнал символ, но чувствовал, что он ему знаком. Он застыл на месте, когда тени потекли с поверхности воды и окутали символ, оплели руки Орсина. Орсин прошептал слова, молитву, которую Васен не расслышал.

Васен посмотрел на собственные руки, с которых тоже струились тени. Тени охватили всё его тело. В очередной раз он почувствовал себя так, будто живёт в написанной для него другим человеком истории.Напиши историю.

Орсин встал и повернулся к Васену. Его белые глаза немного расширились, когда он увидел облако теней, бурлящее вокруг Васена.

— Это место оставили здесь. Может быть, для меня, но думаю, что скорее для тебя. Ты привязан к нему. Поэтому я задам тебе тот же вопрос, что ты задал мне. Кто ты?

Васен смотрел на свои руки, истекающие тенями.

— Ты шейд, но не шадовар. Как это? Расскажи мне.

Васен прочистил горло. Он попытался загнать тени обратно в своё тело, но они не подчинились.

— Мой… отец.

Орсин сделал шаг к нему, его пальцы побледнели, сжимая священный символ.

— Кем был твой отец?

Васен посмотрел мимо него на озеро, на его тёмные, глубокие воды.

— Его звали Эревис Кейл.

Руки Орсина безвольно упали.

— Этого… не может быть.

— Ты знаешь его имя? Я думал, ты пришёл с востока.

Орсин взял свой символ обеими руками, прижал к груди.

— Эревис Кейл погиб больше сотни лет назад. Ты слишком молод, чтобы быть его сыном. Это невозможно, не так ли? Как такое может быть?

— Магия послала мою мать сюда, пока я был ещё в утробе, — Васен шагнул к Орсину, к озеру. — Откуда ты знаешь имя моего отца?

Его ладонь легла на рукоять меча. Подозрение крепло в нём, росло. Орсин, казалось, ничего не заметил — или его это не волновало.

— Эревис Кейл был Первым для повелителя теней, — Орсин поднял свой символ, показал его Васену. — Первым Маска.

Орсин покачал головой, зашагал по краю пруда.

— Меня привели сюда, чтобы увидеть это, чтобы встретить тебя, но зачем? Я не вижу. Не вижу.

Васен молчал, не мог ничего сказать, просто стоял в сердце собирающихся вокруг них теней. Он позволил ладони упасть с рукояти меча.

Орсин резко остановился, оглянулся на Васена.

— Это их место, Васен. Маска. Твоего отца. Это их место.

На мгновение Васен лишился дара речи. Вспомнились его сны об Эревисе Кейле, тёмные видения холодного места.

— Нет. Маск мёртв. Эревис Кейл мёртв. Это место не может принадлежать им.

— Я храню веру живой, Васен, — сказал Орсин. Он указал на рухнувшее дерево. — Она как это дерево. Вырванное штормом, сломанное на камнях, оно по–прежнему цепляется за жизнь. Как и вера повелителя теней. Во мне и, быть может, в некоторых других.

— Ты… поклоняешься мёртвому богу?

— Не совсем мёртвому, — ответил Орсин. Он указал на пруд, как будто это что–то доказывало. — Это озеро отличается от всех прочих в долине, не так ли?

Васен шагнул к нему, глядя на воду.

— Да. Оно глубже. Никто не касался его дна.

В слабом свете умирающего, сумрачного дня их отражения в воде были тёмными, безликими и чёрными, полусформированными.

— Ты пробовал?

— Однажды. Вода стала слишком холодной, а глубина слишком большой. Оно… как дыра.

Орсин глубоко вздохнул, положил ладонь на бедро и посмотрел в горы.

— Думаю, я уже стоял на этой земле.

Васен покачал головой.

— Ты никогда раньше не бывал в аббатстве. Я бы тебя запомнил.

Орсин улыбнулся, не размыкая губ — только чуть поднялись уголки его рта.

— В то время здесь ещё не было аббатства.

Васен не мог контролировать поднявшийся вокруг них вихрь теней.

— Аббатствео было здесь задолго до твоего рождения.

— Дух вечен, Васен, — сказал Орсин, кивая в ответ какой–то понятной лишь ему истине. — В отличии от тела. Прежде чем отправиться на покой, душа часто перерождается в новом теле. Иногда такое происходит множество раз.

Взгляд его белых глаз показался далёким, когда он устремил его на тёмные воды пруда.

— Но эссенция духа, его ядро, это линия, которая пронизывает сквозь время все его воплощения. Нить, что соединяет их все.

Васен подумал, что он теперь лучше понимает татуировки на Орсине, извивы на его посохе.

— А ты..?

— Я много раз перерождался, — он улыбнулся. — Похоже, у меня очень беспокойная душа.

— Ты..? Я не..?

— Я не человек, Васен, по крайней мере не полностью. В моих жилах течёт эссенция планов. В Долинах меня называют дэвой. Но меня звали другими именами в другими местах, в других жизнях. Аазимаром. Целестиалом. Но дэва меня вполне устраивает. И Орсин подходит мне лучше всего.

Васен попытался обдумать всё, что он узнал, найти в этом смысл.

— И ты пришёл сюда..?

Орсин пожал плечами.

— Следуя нити прошлых жизней. Я сказал тебе правду. Я иду, куда несут меня ноги.

Он обвёл рукой пруд, долину.

— Я здесь и сейчас, чтобы увидеть это. Чтобы увидеть тебя, думаю.

Васен почувствовал, как нити жизни затягиваются в узел — его сны об Эревисе, слова Оракула, советы Деррега быть наготове, появление Орсина.

— Зачем? С какой целью?

Орсин пожал плечами, загубив его надежды.

— Я не знаю. Может быть, я просто иду по пути, который позволяет встретить тех, кого я знал прежде. Это было бы здорово, наверное.

Волосы на шее Васена встали дыбом.

— Мы? Думаешь, мы знали друг друга раньше?

Орсин улыбнулся.

— Думаю, да.

У Васена не было слов. Он не знал, верит ли Орсину, но не мог отрицать, что чувствует между ними связь. Втот самый миг, как увидел его, он почувствовал, что воссоединился со старым другом. Поэтому он привёл его к пруду. Поэтому он терпел все вопросы.

— Спасибо, что привёл меня сюда, — сказал Орсин. — Ты возродил мою веру. Она… поколебалась.

— Пожалуйста? — смог выдавить Васен.

— Прекрасно, — хмыкнул Орсин. Дэва сунул свой священный символ обратно под рубаху и ещё раз огляделся. — Разве не странно, что священное место повелителя теней находится в священном месте отца рассвета?

— Может не так уж и странно, — ответил Васен, думая о собственной душе, о собственной жизни, о потемневшем символе, который он носил.

Орсин посмотрел на него, и, похоже, понял, о чём говорит Васен.

— Может и нет. В конце концов, тени необходим свет.

Трижды раздался далёкий звон колокола, нарушив очарование момента.

— Это сигнал собраться в аббатстве, — сказал Васен.

Ни один из них не пошевелился. Васен смотрел на пруд, на деревья, как будто видел их впервые. Он взял символ розы в овитую тенями руку.

— Мудрость и свет, — прошептал он.

Колокол зазвонил снова — три удара.

— Мы должны идти, — сказал он. — Паломники должны покинуть долину.

Брови Орсина поднялись.

— Все? Так скоро?

Васен кивнул.

— Включая тебя, боюсь.

— Почему сейчас?

— Потому что так приказал Оракул. Он видит то, чего не видим мы. Это его ноша.

Орсин помрачнел, но заставил себя улыбнуться.

— Странно прощаться так скоро после встречи. Странно, что мне пришлось пройти так далеко, чтобы наши пути пересеклись на такой короткий срок.

— Прощаться пока не надо, — ответил Васен. — Я с людьми поведу паломников обратно в Долины. Из–за войны сейчас особенно опасно. Я должен был пойти в прошлый раз. Хотя, наверное, — сказал он с улыбкой, — я бы не позволил тебе прийти сюда.

Орсин хмыкнул.

— Значит, шейд–но–не–шадовар поведёт нас обратно к солнцу. Прекрасно. Прекрасно. Линии наших жизней пойдут рядом ещё какое–то время.

Он начертил новую линию на земле и взглянул на Васена.

— Откровения означают новое начало. Мы ещё пройдёмся вместе, Васен Кейл.

Никто раньше не называл его Васеном Кейлом. Он был вынужден признать, что это звучит подходяще.

Вместе они перешагнули черту и пошли к аббатству.