Богорождённый

Глава седьмая

Остановившись в дверях маленького, тёплого дома Аны и Корла, Элли поплотнее натянула капюшон. Суровый мрак позднего дня снаружи остро контрастировал с тёплым светом дома внутри.

— Ещё раз спасибо за яйца, Элли, — сказала позади неё Ана.

— Пожалуйста, — ответила Элли, завязывая шнурок под подбородком. — Ты бы тоже поделилась, если бы твои курицы неслись.

— Всё равно спасибо.

— Сегодня выходной, — полуобернувшись, сказала Элли. — Так что оставайтесь дома, в тепле и сухости.

Ана занималась котлом у очага. Её муж, Корл, сидел перед огнём в грубом кресле, затачивая мотыгу.

— Да, — отозвался Корл. — По такой погоде всё равно нечего делать. И спасибо тебе, Элли. Ты святая.

Искренность Корла тронула её.

— Иди покорми чем–нибудь этого ребёнка, — сказала Ана, улыбнувшись ей и кивнув на живот Элли.

— Хорошо, — отозвалась та. Она закрыла за собой дверь и ступила на грязную фургонную дорогу. Окружающие деревню вязы трещали и шуршали на ветру. Дождь пах разложением. Дерьмовый дождь, как назвал бы его Герак, и она бы нахмурилась из–за его ругательств. Она волновалась о посевах. Отравленный дождь повредит и без того небольшому урожаю. Пострадают и другие соседи, кроме Аны и Корла.

Прогремело тёмное небо. Снизу облака казались подгоревшими, как будто мир загорелся и обжёг их дочерна. Но она знала, как читать небо, мелкие изменения среди серости и черноты, и решила, что низкие, клубящиеся облака обещают, что в ближайшее время дождь прекратится.

Странно, подумала она, к каким вещам может привыкнуть человек. Она выросла в сембийском мраке и знала его так же хорошо, как знала эту землю. Но Элли никогда не видела открытого солнца и подозревала, что растеряется, если увидит. Но надеялась однажды узнать это наверняка.

Эта мысль вызвала у неё улыбку. Странным образом она почувстовала надежду. Завтра утром вернётся Герак, может быть, со свежим мясом, а она носит в чреве его ребёнка, неожиданную жизнь. Она провела ладонью по выпирающему животу, и глаза увлажнились. Изменения в теле, причиной который стала беременность, заставляли её плакать по любому поводу. Она чувствовала себя странно, но всё равно улыбнулась.

Элли вытерла глаза, шагая по скользкой дороге, размышляя о ребёнке, едва обращая внимание на грязь, заляпавшую сапоги и нижнюю часть плаща. Она вспомнила о времени, когда зелёные жрецы Чонтеи всё ещё блуждали по Сембии, используя свою магию, чтобы помогать крестьянам с урожаем. Она вспомнила пожилого жреца, тонкого, как тросник, который молился, чтобы там, где росла жизнь, всегда оставалась надежда. Тогда Элли закатила глаза, услышав эти слова. Но сейчас, с ребёнком в утробе, она понимала, что имел в виду жрец.

Ребёнок в её животе был надеждой.

В глазах снова появились слёзы. Снова она улыбнулась, смущённая собственной сентиментальностью.

— Надежда, — сказала она, пробуя слово на вкус. Оно хорошо звучало, правильно. Она провела ладонью по животу. — Если ты девочка, мы назовём тебя Надеждой.

В небе зарокотал гром. Элли отказалась сгонять улыбку с лица. Она взмахнула рукой в небо.

— Давай, покажи, на что способно, — бросила она вызов небесам.

Она прошла через деревню, направляясь к своему дому. Дойная корова Ринсов жевала траву, опустив голову. Тощий амбарный кот скользнул через кусты, наверное, гоняясь за полевой мышью. Погода держала всех, даже детей, под крышей. На краю пузырящегося под дождём пруда качались две рыбацкие лодки, привязанные к столбам.

Прежде чем она успела дойти до дома, дождь перестал вонять и превратился в мелкую морось. Она решила погулять подольше, раз уж дождь ослабел, а дома в котелке ещё оставалась еда — может быть, пройтись по краю деревни, любуясь вязами.

Навстречу ей в домах открывались ставни, и Элли обменивалась приветствиями с соседями.

— Дождь скоро прекратится, — крикнула она Море.

Мора подняла взгляд, кивнула.

— Как дитё?

Элли положила руку на живот.

— Растёт.

— Да сохранят вас с ним боги.

— И тебя, Мора.

В конце концов ноги принесли её к двум старейшим вязам в деревне — Воротным вязам, как все их звали. Дорога проходила прямо между ними и тянулась дальше во тьму, нить, соединявшая деревню с опасностями равнин. Уже на небольшом расстоянии дорога сливалась с вечной сембийской темнотой. Элли долго смотрела на неё, поглаживая живот. Герак был где–то там, один в темноте. Она стояла под вязами, укрывшись от мороси, и думала, где он, как он.

— Твой папочка там, — сказала она Надежде. — Он скоро вернётся.

Элли уже собралась уходить, когда раздавшийся на равнине звук привлёк её внимание. Мужской голос, она была уверена, хотя слов различить не смогла. Возвращается Герак? Или заблудившийся странник? Она подумала, не крикнуть ли в ответ, но решила, что лучше не стоит. Герак должен был вернуться позднее, а в Фэйрелме уже много месяцев не появлялось гостей. Элли оглянулась на деревню, на дома, амбары и сараи, которые уже на пределах слышимости превращались в тёмные силуэты во мраке. Её хорошее настроение испарилось, когда снова ударил далёкий гром — небо будто решило отомстить ей за насмешку.

— Наверное, ничего, — прошептала она.

И всё–таки она спряталась за одним из вязов, положив ладонь на кору, и прислушалась. Вторая рука легла на рукоять небольшого столового ножа, который был у неё с собой. Оружие из него было никакое.

Тянулись долгие мгновения, а она ничего больше не слышала, так что позволила себе выдохнуть. Наверное, звук ей почудился, или далёкий животный вой показался голосом человека. Мрак иногда обманывал чувства. Развернувшись, она снова пошла к деревне.

От металлического звона она застыла на месте. Грудь сжалась. Во мраке прозвучал мужской голос.

— Стой, — сказал он, и она подчинилась. Внезапность приковала её ноги к земле, запечатала горло, заставила сердце заколотиться так сильно, что начала кружиться голова. По равнинам рыскали чудовища, и некоторые из них умели говорить человеческим голосом. Элли знала, что надо позвать на помощь, но её голос, казалось, умер в неожиданной сухости в глотке.

Она услышала, как что–то крупное хлюпает по грязи, приближается, услышала звон цепей. Она представила огромные стопы, топающие по земле, как что–то хватает её во тьме и уносит прочь. Герак и соседи никогда не узнают, что с ней произошло. Она станет предупредительной историей для детей.

Грохнул гром. Она моргнула от неожиданности.

— Ну вот, — снова сказал голос, более успокаивающим тоном. — Хорошо.

Хорошо?

Она осознала, что голос разговаривает не с ней, и от этого осознания сердце забилось ровнее, оцепенение спало. Её взгляд привлекло движение во мраке. Она не могла различить подробностей, но это не было похоже на сумрачного великана из её воображения.

— Кто там? — позвала она.

Звуки прекратились.

— А кто спрашивает? Я ищу Фэйрелм. Это же… верная дорога, так? Именем богов, Грей, если ты заблудился, останешься без корма на неделю.

Грей? Имя казалось знакомым.

И Элли вдруг сразу догадалась, чей это голос и откуда звуки. Грей был мулом. Звенела его сбруя. А голос…

— Минсер? Это ты?

— Да, — отозвался коробейник, и Элли услышала в его голосе улыбку. — Фэйрелм здесь?

Элли засмеялась от облегчения, ноги под ней ослабели.

— Здесь! Здесь! Поближе, дай тебя увидеть.

Хлюпанье копыт Грея стало громче, звук уже казался не зловещим, а наоборот весёлым. Мрак ослабел, когда они приблизились. Это был большой крытый фургон коробейника с котелками, посудой, столовыми приборами, инструментами, горшками, разнообразными железными и гончарными изделиями, даже несколькими предметами из стекла. На месте кучера сидел сгорбившийся Минсер, как дракон, восседающий над своими сокровищами. Грей, самый большой мул из всех, что Элли когда–либо видела, тащил фургон по грязи, прижав к голове уши. Элли вышла из–под вяза и замахала.

— Минсер! Сколько же тебя не было! Мы боялись, что с тобой что–то случилось.

Минсер подался вперёд на своём сиденьи, чтобы лучше её разглядеть. Его весёлое, круглое лицо с редкими седыми усами расплылось в улыбке.

— Нет, добрая госпожа. Грей и я знаем эти дороги лучше всяких шейдов. Мы держимся подальше от неприятностей. И умеем стрелять, ежели приходится.

Он поднял арбалет, который держал под сиденьем.

— Да и кроме того, на эти страческие кости позарится разве что совем глупое чудище.

Он прицокнул на Грея, и мул остановился перед Элли. Затем Минсер слез с фургонной скамьи. От каждого движения его живот колыхался. Элли погладила Грея по морде, и здоровенный мул замычал от удовольствия.

— Он вас помнит, госпожа, — сказал Минсер. — И я тоже.

Коробейник снял свою широкополую шляпу и превратил поклон в целое представление.

— Рад видеть вас в добром здравии, госпожа Элли.

— А я рада видеть тебя, — ответила Элли с шутливой любезностью. — И все остальные тоже обрадуются. Пойдём, ты должен оповестить всех о своём прибытии.

— Конечно, — ответил Минсер. — Поедете с нами?

— Думаю, да, — ответила она. Минсер сложил руки в замок и помог ей влезть на место кучера.

— Ейп, — сказал он и встряхнул поводья Грея. Мул потащил фургон вперёд. — Знаете, в Долинах и Кормире странники не объявляют о своём прибытии, как здесь.

— В Долинах и Кормире странника видно, когда он приходит в деревню. А здесь из–за мрака на зрение полагаться нельзя. Лучше на слух — разве что хочется рискнуть и нарваться на стрелу в зад от испуганного арбалетчика.

— Правду говорите, — засмеялся Минсер.

— А ты, значит, бывал недавно в Кормире и Долинах? — спросила Элли. — Там по–прежнему светит солнце?

— Шадовар затмили только Сембию, госпожа. Я был в Кормире в конце лета, и солнце там светит всё так же ярко. А в Долинах, я слыхал, дела идут скверно. Сембийские войска заняли Аркен и другие Долины, и готовятся продолжать наступление. Я сам видел сембийских солдат, целые сотни, марширующие на север. Даже до меня дошли слухи о войне в дальних Серебряных пределах.

Он печально покачал головой.

— Кажется, весь Фаэрун погрузился в войну, госпожа. Не осталось безопасных мест. Не знаю, чем всё это кончится.

— Ну что ж, — ответила Элли. — Здесь ты в безопасности и тебе рады.

— Ах, вы яркий свет даже во мраке, госпожа.

Элли засмеялась.

— Тебе нужно жить при дворе, Минсер. У тебя язык льстеца.

Минсер прижал руку к груди, изображая раненное сердце.

— Слышишь, Грей? Язык льстеца, мне говорят.

Элли посерьёзнела.

— Могу я задать тебе вопрос? Зачем возвращаться в Сембию? Герак и я думали о том, чтобы уехать. Раббы уехали несколько дней назад. Ты их не повстречал?

— Увы, нет. Хотя они могли избегать дорог, опасаясь солдатов.

— Ну, если бы мы уехали и увидели солнце, не могу представить, чтобы мы вернулись.

Минсер понимающе кивнул.

— Боюсь, дорога просто слишком глубоко сидит у меня в костях. А кроме того, самым тёмным местам нужен свет кастрюль, горшков и историй Минсера. Но, может быть, вам в самом деле уехать, госпожа? Жизнь под солнцем вам бы подошла.

Элли улыбнулась.

Минсер покрутил бронзовый медальон, который носил на груди. Элли краем глаза увидела выгравированный цветок.

— Это символ религии, Минсер? Пока тебя не было, ты стал набожным?

Она шутила, но ответ Минсера был серьёзным.

— Это?

Он вытащил медальон из–под рубахи. На нём была избражена роза и солнце — знак Амонатора.

— Признаю, госпожа, есть немного. Я получил это… в месте надежды. Несколько месяцев назад.

Элли коснулась его руки. Пальцы коробейника были похожи на толстые сардельки.

— В последнее время я часто размышляю о надежде. Я рада, что ты здесь, Минсер.

— И я тоже, — ответил он и вернул медальон под рубаху.

Минсер натянул поводья, когда Грей дотащил фургон к окраине деревни. Под кроной вяза стоял досчатый помост с перилами. На нём стояли сидения из старых пней. Рядом с помостом на столбе висел деревенский колокол.

Когда они слезли с фургона, Элли сказала:

— Если хочешь, можешь пообедать со мной. И наш сарай пока ещё не протекает, если захочешь спать там, а не в фургоне. Рядом есть место для Грея. Укроешь его от дождя.

Минсер снял свою старую широкополую шляпу и поклонился так глубоко, насколько позволял его живот.

— Вы великодушны, как королева. В фургоне и правда чуток неудобно. В дороге сойдёт, но признаю — сарай звучит соблазнительно.

Она улыбнулась, кивнула.

— И за ваше великодушие можете выбрать что–нибудь из моей кухонной утвари. У меня есть отличные котлы из Дэрлуна.

— Спасибо, Минсер.

Минсер устроил целое представление, озираясь по сторонам.

— А где же, скажите на милость, ваш король? И что это за монарх позволяет своей королеве в одиночку гулять по такой погоде?

Голос Элли упал, когда она взглянула в сторону равнин.

— Герак ушёл на охоту.

Минсер поёжился.

— В такую погоду? Он с ума сошёл?

— Наверное.

Минсер усмехнулся.

— Ну, я уверен, что с ним всё хорошо. Надеюсь, он вернётся до того, как я уеду.

— Он вернётся завтра–послезавтра.

Элли услышала, как отворяются двери, в дожде раздаются голоса. По крайней мере некоторые из её односельчан заметили прибытие Минсера. Они захотят услышать его байки и увидеть, какие диковины найдутся в его фургоне.

— Я накрою на стол через два часа, — сказала она. — А пока оповести о своём прибытии, чтобы все знали, что ты здесь. Им даже дождь не помешает.

Под усами Минсера его губы сложились в улыбку. Элли заметила морщинки в уголках его глаз. Он шагнул на помост — доски угрожающе заскрипели под его весом — и ударил в колокол трижды. Звон далеко разнёсся во тьме.

— Хо, Фейрелм! Хо! Минсер Коробейник вернулся, с товарами аж из самого Арабела и историями с другой стороны мира!

Распахнулись новые двери и ставни. Элли услышала возгласы детей и счастливую болтовню соседей. Они покидали свои дома и выходили поприветствовать Минсера. В Фейрелме так давно не было гостей, что появление Минсера превратилось в праздник.

Элли улыбнулась, возвращаясь обратно к себе. Прибытие Минсера в деревню всегда становилось началом хорошего дня, а то и целых трёх дней — полных историй, необычных товаров и прекрасного пива. Она была рада, что Герак скоро вернётся. Он тоже обрадуется Минсеру.

Проверив своё рагу, она достала лишние одеяла из сундука у кровати. Износившиеся и поблекшие от многочисленных стирок, одеяла принадлежали родителям Герака. Минсера их состояние не смутит. Она отнесла небольшую глиняную лампу и одеяла к верстаку Герака и освободила место для Минсера на полу. У торговца наверняка есть собственная постель–скатка, но лишние одеяла ему не помешают.

Она вернулась в дом и легла вздремнуть. Растущий ребёнок забирал все силы. Она собиралась бездельничать в выходной. Она уснула под звуки смеха, сплетающий историю голос Минсера и гул собравшегося народа. Минсер как будто вернул деревню к жизни, вернул им надежду.

Рука на плече разбудила Васена.

Темнота.

От костра остались только угли, Бирн погасил свой щит. Тишина.

Дождь прекратился. Он не знал, который сейчас час, не знал, как долго проспал. Где паломники? Как там Нолл? Он был ещё сонным, и с трудом понимал, где находится. Он смутно чувствовал ползущие по телу тени.

Над ним висело татуированное лицо Орсина, освещённое лишь слабым мерцанием оставшихся углей. В прозрачных глазах дэвы виднелось беспокойство.

— Что?

Дэва прижал татуированный палец к его губам. Васен мгновенно проснулся, когда Орсин кивнул в сторону входа в пещеру.

Нолл закашлялся, и в тишине пещеры звук прозвучал очень громко. Ладонь Орсина на плече Васена сжалась крепче.

— Заставьте его притихнуть! — прошипел кто–то справа от Васена.

Пилигримы сгрудились в конце пещеры, некоторые цеплялись друг за дружку, другие сжимали в руках ножи. Один из них достал откуда–то дубинку. На лицах было испуганное выражение. Нолл, укрытый одеялами, лежал у стены, его по–прежнему лихорадило, и бормотал что–то нераборчиво, но его коже вернулся здоровый оттенок. Элора гладила сына по голове, шептала ему что–то утешительое. Казалось, только её не волнует то, что находилось сейчас у входа в пещеру.

Васен приподнялся на локте, пытаясь двигаться тихо в своих доспехах, и увидел, что Бирн, Элдрис и Нальд припали на корточки возле входа в пещеру, прижимаясь к стене и выглядывая наружу.

Нолл снова закашлялся, вызывав испуганные вздохи паломников. Васен видел, как напряглась челюсть Элдриса, пока тот пережёвывал собственное напряжение. Ладонь Нальда сжималась и разжималась на рукояти его меча. Васен встал, притянул к себе Орсина и зашептал ему на ухо.

— Что там такое?

— Шадовар, — сказал Орсин.

От этого слова Васена затопил адреналин. С его кожи густыми клочьями потекла тень. Вместе с Орсином он подкрался ко входу. Позади раздался новый кашель. Обычно кашель был хорошим признаком, означавшим, что легкие мальчика очищаются. Но в текущий момент звук подвергал их всех риску.

Элора попыталась прикрыть его рот, но мальчишка, по–прежнему не осознающий окружающего, замотал головой и вскрикнул.

— Этот парень убьёт нас всех! — сказал один из паломников, чьего имени Васен не помнил.

Васен повернулся и наградил его яростным взглядом, ткнул пальцем в его лицо.

Рот мужчины захлопнулся, и стыд приковал его глаза к земле.

Элдрис поднял меч Васена. Васен взял его, прижался к стене пещеры рядом со своими людьми, и посмотрел через ручей. Рядом стоял Орсин. Тени пещеры, густые, как чернила, скрывали их обоих.

На том берегу ручья стоял везераб, опустив голову, чтобы напиться. Его цилиндрическое, змеиное тело было вдвое длиннее человеческого, и большая часть свернулась в кольцо на берегу. Из боков торчали большие, как паруса, перепончатые крылья. Тёмная серая шкура становилась бледно–синей на груди и подбрюшье. Морда напоминала открытую рану — розовая масса плоти, в центре которой торчало кольцо из клыков. Васену существо казалось невообразимой смесью из миноги, летучей мыши и змеи. Его глаза были похожи на осколки обсидиана. Из раны высосывался язык длиной с предплечье Васена, прихлёбывая воду. Рядом с везерабом у кромки воды сидел на коленях одинокий шадовар, наполняя свой бурдюк. Густые, ядовитые нити тени лениво кружились вокруг него. Глаза Васена опустились на собственную кожу, где клубились похожие тени.

На разукрашенных доспехах шадовар висела серая накидка с геральдическими знаками Нетерила. Доспехи состояли из толстых пластин с острыми шипами на плечах, рукавицах, локтях и коленях. Лысый, худой и с кожей цвета старого пергамента, шадовар больше походил на мертвеца, чем на живого человека. Его глаза светились в темноте красным.

Неожиданный звериный всхрап откуда–то с равнины позади шадовар заставил подпрыгнуть сердце Васена и напугал везераба. Взмахнув крыльями, чудовище подняло морду в воздух, длинный язык болтался взад–вперёд, как антенна. Шадовар встал, погладил существо по боку, и сказал что–то на своём вычурном, неразборчивом языке.

Дальше вдоль берега раздался зов на том же языке. Первый шадовар что–то крикнул в ответ, потом сказал что–то своему ездовому животному. Со своего места в пещере Васен не видел другой участок берега, и он не осмелился рискнуть обнаружить себя, высунувшись наружу.

— Ещё один, — прошептал Орсин.

— Их может быть больше, — сказал Васен.

— Давай узнаем, — ответил дэва. Он низко пригнулся и прокрался к кустам в нескольких шагах от пещеры. Он посмотрел вниз вдоль берега, оглянулся на Васена и поднял один палец.

Шадовар было только двое.

Васен собирался переждать. Похоже, шейды остановились лишь затем, чтобы напоить везерабов. Они скоро уйдут, возвращаясь в Саккорс или в свой анклав. Он не хотел рисковать, нападая на врагов.

Он встретился взглядом с Элдрисом, Нальдом и Бирном, и беззвучно сложил губы в слова «ничего не делать, ждём».

Они кивнули. Как и он, мечи рассвета знали, что стоит на кону.

Нолл снова закашлял. Мечи рассвета заморгали. Вздохи пилигримов в задней части пещеры были такими резкими, что могли бы рубить дерево.

И без того встревоженный везераб фыркнул от этого звука и снова встал на дыбы, наполовину расправив крылья. Из его круглой пасти капала слюна. Под его шкурой забугрились мускулы. Тварь вытянула шею, и рана её лица распахнулась, как цветок, обнажая розовую плоть и новые ряды клыков. Везераб понюхал воздух, выискивая след. Шадовар, нахмурившись, подошёл к существу. Вокруг вились тени. Он тихо заговорил с чудовищем, оглядывая берег. Шадовар должен был видеть во мраке не хуже Васена, а может и лучше. Орсин сжался в кустах. Васен прижался к стене пещеры, его ладонь сжималась и разжималась на рукояти меча. Рядом с ним Бирн тихо выдохнул, и Васен расслышал в этом выдохе окончание беззвучной молитвы.

Взгляд красных глаз шадовар обшарил местность, кустарники, деревья. Взгляд миновал вход в пещеру, и Васен позволил себе надеяться, что всё обойдётся.

Дальний шадовар вопросительно окликнул ближнего. Тот ответил слишком небрежно, кивнув на другой берег.

— Они идут, — сказал Васен Бирну, и тот кивнул.

Нолла скрутил новый приступ кашля. Везераб взволновано вскрикнул. Шадовар схватил поводья и вскочил в седло, крикнув что–то товарищу.

— Готовьтесь, — прошептал Васен. — Нельзя позволить уйти ни одному.

Быстро, но методично Нальд, Элдрис и Бирн вложили мечи в ножны, достали арбалеты, наложили болты. Васен держал клинок под рукой, мысленно читая молитву.

Везераб сложил тело кольцом, напрягся, и неловко рванувшись, прыгнул в воздух. На мгновение Васен потерял его из виду, но лишь на мгновение. Чудовище приземлилось справа от входа в пещеру, раздавив под собой кусты и погнув молодые деревца. В десяти шагах от него припал к земле Орсин.

Шадовар через плечо окликнул товарища. Он наклонил голову, взгляд красных глаз не отрывался от входа в пещеру.

Нолл снова зашёлся в кашле. Шадовар выскользнул из седла, взял свой меч — клинок был похож на чёрное стекло — и двинулся к пещере. Тьма липла к нему, скрывала в черном тумане его ноги и нижнюю половину тела. Везераб нависал позади, всасывая воздух, длинный язык мотался между рядами клыков. Орсин подкрался ближе к чудовищу, безмолвно, как призрак.

Кашель Нолла ослабел. В пещере повисло густое, как тени, напряжение. Многие из паломников шептали молитвы.

Шадовар остановился.

Васен поднял руку, приказывая Элдрису, Нальду и Бирну не двигаться. Они кивнули, но всё равно прицелились.

Тьма вокруг шадовар почернела, он сделал единственный шаг, и в мгновение ока оказался в пещере. Его неожиданное появление в трёх шагах вызвало удивлённое ругательство Бирна и поспешные выстрелы из арбалетов. Два болта прошли в стороне, но Бирн попал шадовар в грудь. Тьма вокруг шадовар поглотила инерцию снаряда, и тот слабо звякнул о его нагрудник.

Паломники закричали от страха. Васен прочитал молитву, которую до сих пор сдерживал, и его меч зажёгся светом Амонатора. Шадовар попятился от внезапной вспышки, свет Васена превозмог его тьму, и Васен с криком бросился вперёд. Он рубанул в место сочленения доспехов, между плечом и шеей, но противник уже достаточно пришёл в себя, чтобы нырнуть под удар и ударить мечом в живот Васена. Чёрный клинок коснулся доспехов Васена, и тот скользнул влево, прежде чем лезвие смогло задеть его тело. Он обрушил свой щит на лицо шадовар, почувствовал приятственный хруст костей. Шейд отлетел на три шага.

— Убейте везераба! — крикнул Васен.

Везераб завизжал, разбрасывая слюну, и по–змеиному бросился в бой, сокрушая своим телом кусты и деревца. Бирн, Элдрис и Нальд метнулись мимо Васена навстречу чудовищу, высоко занеся сияющие клинки. Существо попятилось, зашипело. Васен нигде не видел Орсина.

Он бросился на шадовар, с ужасом и удивлением заметив, что сломанный нос шейда уже перестал кровоточить — кости встали на свои прежние места, тело заживляло повреждения. Шадовар сплюнул кровью, парировал верхний удар Васена своим клинком и ответил ударом ноги в живот, от которого Васен согнулся пополам. Дыхание покинуло его, но Васен вовремя поднял щит, чтобы блокировать рубящий удар, который мог бы его обезглавить. Он сделал выпад, целясь шадовар в ногу, чтобы заставить противника отступить.

Мговение они изучали друг друга, свет Васена сражался с мраком шадовар, пока рассветные мечи окружили везераба и принялись рубить его тело.

Васен шевельнулся первым, ступив вперёд и ударив понизу. Шейд ушёл в сторону от удара и обрушил меч на Васена сбоку, он Васен широко отбил его своим щитом и контратаковал. Рукоять его меча ударила шадовар в щёку, отшвырнув его. Из ниоткуда позади шейда возник Орсин и вскочил ему на спину, набросив на шею свой посох и обхватив ногами грудь.

Красные глаза шейда вспыхнули от изумления и страха. Тьма вокруг него закипела, почернела. Он описал круг, задыхаясь, пытаясь сбросить Орсина, но дэва обхватил его, как плащ, его руки давили на посох. Шейд неловко попытался поднять свой большой меч, чтобы обрушить его на Орсина, но из–за позиции дэвы это было сложно.

Васен не мешкал. Он бросился вперёд и ударил шадовар в грудь. Шейд закричал, когда сияющий клинок Васена пробил чёрные доспехи, серую плоть. Из раны хлынула кровь. Шейд покачнулся под весом Орсина, затем упал в грязь. Как только он коснулся земли, Орсин откатился с него в сторону, и Васен шагнул вперёд и обезглавил шадовар.

— Их тело регенерирует только пока живо, — сказал Орсин. У дэвы даже не сбилось дыхание. — С этим покончено.

Но не со вторым.

Справа от Васена везераб исторгнул последний вопль, пока мечи Элдриса, Нальда и Бирна поднимались и опускались на его извивающееся тело. Их клинки, синюю шкуру чудовища запятнала чёрная кровь. Крылья слабо взметнулись, когда тварь предприняла последнюю попытку подняться в воздух, но она была слишком изранена для полёта, и сил хватило только на неловкий прыжок. Везераба пронзили мечи. Его тело скорчилось в агонии.

Васен оглядел берег в поисках второго шадовар, заметил его в двадцати шагах вниз по течению, на противоположной стороне, усаживающимся в седло.

— Застрелите его! — крикнул Васен, показывая рукой.

Второй шадоварский везераб в ответ завопил, демонстрируя свои клыки. Он взмахнул крыльями и напрягся, готовясь взлететь, пока Элдрис, лучший стрелок среди мечей рассвета, бросил клинок, взял в руки арбалет и быстро натянул тетиву.

Васен побежал в сторону шадовар, хотя понятия не имел, что собирается делать. Бирн, Нальд и Орсин последовали за ним.

Паруса крыльев везераба набрали воздух, и существо поднялось в небо, а вместе с ним Васена покинула надежда. Паломники были более чем в дне пути от аббатства и более чем в дне пути от Долин. Шадовар сбежит, доложит об их присутствии, появится полный патруль и обнаружит паломников на равнинах. Васен не сможет их защитить.

Звякнул арбалет Элдриса, болт свиснул сквозь тени и оставил прореху в перепонке крыла везераба. Чудовище испустило высокий визг, вздрогнуло, бешено забило крыльями, опускаясь по спирали к земле. Облако теней кружилось вокруг шадовар и его ездового зверя. Крупная тварь забилась на земле, визжа, махая раненным крылом. Шадовар повернулся в седле, в чёрной дыре лица сверкали его красные глаза. Его взгляд замер на Элдрисе, и шейд поднял свободную руку. Колонна тёмной энергии ударила через реку в Элдриса, попала ему в грудь, подбросила в воздух и отшвырнула на землю.

— Элдрис! — крикнул Нальд, но Элдрис уже перекатился на живот и встал на четвереньки.

Тем временем шадовар закричал на везераба, ударил его по боку плоской стороной клинка.

— Мы не можем позволить ему уйти! — воскликнул Васен.

Бирн и Нальд уже приготовили арбалеты и выстрелили, один болт ударил в мягкую почву рядом с везерабом, другой попал в шадовар, но исчез во тьме, не достигнув ни доспехов, ни тела.

Васен в отчаянии смерил взглядом ручей. Тот был слишком широким. Он никогда не успеет вовремя его пересечь.

— Продолжайте стрелять, — сказал он, хотя знал, что это будет напрасно.

Подчиняясь яростным приказам хозяина, везераб снова напряг своё тело и бросился ввысь. Полёт был неровным из–за раненого крыла, и какое–то мгновение везераб отчаянно пытался набрать высоту. Шадовар кричал на него, бил по бокам, не отрывая ненавидящего взгляда от Васена.

— Возьми, — сказал Орсин, сунув свой посох в руку Васена. Прежде чем Васен успел спросить что–либо, дэва уже бежал по неровной земле, огибая кустарник и перескакивая упавшие стволы, бежал к реке.

— Что он делает? — спросил Бирн, перезаряжая арбалет.

— Не знаю. За ним.

Васен, Нальд и Бирн бросились следом, но не смогли набрать такую же скорость. Орсин достиг реки и швырнул себя в воздух. Колонна тени возникла под его ногами, и Орсин поднялся ввысь. Васен, Бирн и Нальд остановились, как вкопанные, задохнувшись от изумления, когда Орсин вознёсся высоко в небо над рекой, направляясь к везерабу и его наезднику.

— Во имя света, — сказал Нальд.

Васен подумал, что свет не имеет никакого отношения к тому, что совершил Орсин.

Дэва врезался в чудовище и наездника в сплетении конечностей, крыльев и бурлящих теней. Везераб, не готовый к столкновению, качнулся на бок и стал терять высоту. Он завопил, крылья яросто забились, пытаясь удержать его в воздухе. Орсин повис на нём, качаясь в воздухе, одна рука сомкнулась на ремне седла, вторая — на лодыжке шадовар.

— Стреляйте! — воскликнул Васен. — Стреляйте!

Нальд и Бирн снова выстрелили, один за другим, болты ударили везераба в бок.

Тот завыл от боли и покачнулся. Из раны хлынула кровь на кусты внизу. Орсин качался, как маятник, но рук не разжимал.

Шадовар едва не вылетел из седла из–за судорог раненного везераба, сумел выпрямиться достаточно, чтобы рубануть Орсина своим тёмным мечом. Орсин отпустил лодыжку шейда, чтобы не потерять руку, но прежде чем шадовар смог убрать руку с мечом, Орсин схватил его за запястье. Как только ему это удалось, он каким–то образом вывернул руку, и шадовар закричал от боли. Меч выпал из его руки и полетел, вращаясь, к земле. Всё ещё сжимая шадовар за запястье, Орсин отпустил седло и обеими руками схватился за шейда. Используя его руку как рычаг, он поднял ноги и обхватил ими шею шадовар. Везераба мотало из стороны в сторону, пока на нём боролись. Вокруг Орсина и шадовар клубился сумрачный туман. Васен видел лишь отдельные фрагменты переплетающихся конечностей, видел, как поднимается и опускается сжатая в кулак перчатка шадовар, когда тот бил ею Орсина.

— Давайте! — крикнул Васен, и продираясь через кусты, бросился к реке. Не останавливаясь, он прыгнул в холодную воду. Бирн и Нальд наступали ему на пятки. Он надеялся, что его рост позволит держать голову над водой.

Везераб снова закричал, и его наездник закричал тоже. Орсин стащил шадовар с седла, и шейд и человек полетели к земле в облаке теней.

Васен выругался, течение вцепилось в него, превратив прямой путь в дугу, но вода доходила ему не выше, чем по грудь, и он пересёк реку. Элдрис и Нальд закричали позади. Ни один не был так же высок, и обоих утащило течение.

— Помоги им, Элдрис! — крикнул он через плечо, не зная даже, слышит ли его Элдрис.

Хватаясь за кустарник, он вскарабкался на грязный берег, сапоги скользили в грязи. К тому времени, как он достиг гребня, с его кожи потекли тени. Вера наполнила его, и он направил её в свой клинок. Оружие зажглось розоватым светом.

Он увидел Орсина и шадовар в двадцати шагах справа от себя. Тьма клубилась вокруг шадовар, казалось, падение ему не повредило. Орсин кружил вокруг него в нескольких шагах, припадая на повреждённую ногу.

Васен бросился прямо на них. Он выкрикнул имя Орсина на бегу и швырнул ему посох. Оружие завертелось в полёте, но Орсин отпрыгнул от шадовар на одной ноге, поймал посох, и закружил его над головой и перед собой так быстро, что загудел воздух.

Красные глаза шадовар вспыхнули, когда он посмотрел сначала на Орсина, потом на Васена. Он протянул к каждому руку, и с ладоней ударила чёрная энергия. Орсин попытался увернуться, но нога замедлила его, и выстрел попал ему в бедро, закрутив вокруг своей оси и ударив о землю. Васен поднял свой щит, и разряд вонзился в сталь с такой силой, что сбил его с ног. Металл остыл от прикосновения магия, и тёмная энергия вытекла за кромку щита, растворив ремень, но другого урона не нанесла.

Шадовар достал с пояса второе оружие, чёрную булаву, и пошёл к Орсину. Дэва перекатился на бок, попытался встать на раненую ногу — Васен видел, что она сломана — и упал обратно на землю, застонав от боли. Шадовар мог легко убить его.

Васен вскочил на ноги и снова бросился в атаку, выкрикивая молитву Амонатору и направляя силу своей веры в щит. Весь диск засиял светом. Он взял щит за кромку, закрутил его и метнул в шейда, который заметил летящий к нему диск слишком поздно. Продолжая сиять амонаторовым светом, пылающий щит пронзил окружавшую шейда тьму, ударил его в бок, заставив пошатнуться. Заморгав от ослепительного сияния, шадовар скорчился и прикрыл глаза собственным щитом.

Васен побежал к нему, занося двумя руками меч. Орсин упёрся посохом о землю и использовал его, чтобы подняться, балансируя на здоровой ноге.

Васен и четырёх шагов не успел сделать, прежде чем мрак шадовар погасил сияние его щита. Васену было всё равно. Его меч светил достаточно ярко.

Он зарычал, ударил сверху вниз, чтобы пробить шлем противника и расколоть ему череп. Шадовар отбил щитом, отступил на шаг и контратаковал взмахом булавы, зацепив плечо Васена. Вспышка боли, потом онемение. Его рука повисла без чувств, но он сжал клинок одной рукой и принялся рубить и колоть, вынудив шадовар отступить.

И там был Орсин, едва способный двигаться, но его посох по–прежнему гудел и вращался. Шадовар отбивался щитом и булавой, отступая под натиском стали и дерева, тьма вокруг него кипела, как грозовая туча.

Васен присел под слишком небрежный взмах булавы, шагнул за щит шадовар и ударил под нагрудник. Он почувствовал, как его сверкающий клинок скрежещет по металлическим пластинам, пронзает кольчугу под ними, погружается в плоть и скользит по кости. Шадовар захрипел от боли, широко раскрыв красные глаза. Он выронил булаву и схватил Васена свободной рукой, как будто чтобы оттолкнуть. Посох Орсина ударил шейда в висок, сбросив шлем с его лысой головы.

Васен вырвал свой клинок, и шадовар рухнул наземь, как забитая корова, тьма вокруг него всё ещё кипела. Васен сел на него верхом, перехватил меч и обрушил его вниз… в землю.

Шадовар исчез.

— Будь он проклят, — выругался Васен, бешено оглядываясь по сторонам.

Орсин тяжело опустился на землю, моргая от боли.

— Он недалеко. Их способности позволяют им шагать из тени в тень, но только на небольшие расстояния.

Васен обернулся кругом, разгладывая доходившую до бедёр кнут–траву, заросли кустарника, одинокие широколисты. Он никого не видел.

— Он сбежал от нас! — крикнул Васен, когда Бирн, Элдрис и Нальд вскарабкались на крутой берег. — Он где–то рядом и тяжело ранен!

— Он быстро исцелится, — сказал Орсин, ощупывая свой перелом.

Васен знал. Он поднял с земли свой щит, выбрал направление и зашагал.

— Свет, — приказал Васен, и все четыре слуги Амонатора использовали силу своего бога, чтобы зажечь свои мечи. Высоко подняв их, мечи рассвета принялись обыскивать местность.

— Здесь! — крикнул Элдрис, и Васен с остальными поспешили к нему. Элдрис присел около широколиста.

— Здесь кровь, — сказал он, коснулся ствола и поднял пальцы, красные от крови шадовар.

Васен вложил меч в ножны, тьма кипела вокруг него.

— Тогда он ушёл. Скоро за нами отправят погоню

— По крайней мере, он лишился ездового зверя, — сказал Бирн, кивнув на тёмное небо. Раненного везераба нигде не было видно.

— Это выиграет нам немного времени, но лишь чуть–чуть, — сказал Васен. — Он может двигаться быстро от тени к тени. Рано или поздно его подберёт патруль.

— Значит, они придут за нами, — сказал Нальд.

Васен посмотрел в густое от мрака небо и кивнул.

— Они придут. Готовьте паломников. Мы должны двигаться быстро. Не обычным путём. Мы пойдём в Долины напрямик.

Глаза Брина расширились.

— Ты уверен, что это мудро, первый клинок?

— Нет, не уверен. Займитесь паломниками.

— Есть.

Когда Бирн, Элдрис и Нальд направились обратно в пещеру, где укрылись пилигримы, Васен поспешил к Орсину. Дэва сидел на траве, его широкие штаны были закатаны на бедро. Линии татуировки, как вены, чертили следы вдоль его ноги. Кожа этого человека была своего рода картой, места, в которых он бывал, изображались на его теле загадочными углами и спиралями.

— Сломал? — спросил Васен.

— И лодыжку, — Орсин кивнул на лодыжку. Она уже стала фиолетовой, и кости торчали под неправильными углами. Только складка на переносице выдавала боль, которую должен был испытывать Орсин.

Васен присел рядом.

— Я могу тебе помочь.

— Твоя цепочка.

— Что?

Орсин кивнул на грудь Васена.

У того ушло мгновение, чтобы осознать, что Орсин имеет в виду. Цепочка, на которой Васен носил священный символ Святого Абеляра, сломалась, и один конец свисал вдоль края его доспехов.

Он выругался, упав духом.

— Я должен найти её!

Он начал вставать, вспомнил про ногу Орсина и про свой долг.

— Позднее, конечно же. Сейчас может быть больно, Орсин.

— Может быть?

— Будет, — признал Васен. — Приготовься.

Используя в качестве фокуса для своей силы изображённый на щите символ Амонатора, Васен осторожно положил щит на ногу Орсина и прочитал исцеляющую молитву. Щит мягко засиял, и тело Васена затопило тепло. Он сфокусировал тепло в руках, в ладонях, и положил их на щит. Сила прошла сквозь него в тело Орсина, и дэва зашипел сквозь сжатые зубы, когда кости встали на место, синяки уменьшились. Васен взял свой щит и помог дэве встать на ноги. Орсин осторожно наступил на пострадавшую ногу.

— Как нога? — спросил Васен.

— Хорошо. Твой символ?

— Должно быть, упал во время боя, — сказал Васен, без особой надежды оглядывая землю вокруг. — Он… важен для меня.

— Серебряная роза, — сказал Орсин.

Васен удивился, что дэва заметил.

— Да. Она принадлежала Оракулу, а до него — святому Абеляру.

— Я помогу тебе найти её.

Они медленно обошли местность, где сражались с шейдом. Но символа не нашли. В конце концов оба опустились на четвереньки, просеивая траву. Васен проклинал себя за неосторожность. Он должен был сунуть розу под кольчужную рубаху, и не позволять ей болтаться свободно. Следовало быть более осторожным. Девять Адов, он мог потерять её в бою или пересекая реку.

— Васен, — позвал Бирн с другого берега.

— Я знаю, — крикнул через плечо Васен, водя ладонями по траве, надеясь наткнуться на металлическую розу. Орсин встал, положил руку ему на плечо.

— Думаю, она пропала, — сказал дэва.

— Знаю.

— Мы должны идти.

Васен опустил голову. Как он объяснит это Оракулу?

— Паломники, первый клинок, — позвал Бирн.

И это слово развеяло его приступ жалости к себе. Безопасность паломников была важнее любого священного символа. Он вздохнул, злой, огорчённый, и встал.

— Спасибо за помощь, — сказал он Орсину.

— Разумеется.

— Линии на твоей коже? Что они такое?

Орси посмотрел на свои руки, покрытые линиями и спиралями.

— История моей жизни.

— Историю твоей жизни можно прочесть у тебя на коже?

Орсин кивнул.

— Большую часть. Места, где я бывал, по крайней мере. Но история предназначена не для того, чтобы её читали. Для того, чтобы её писали. Человек пишет свою историю в книге мира, Васен. По крайней мере, так я себе говорю.

— Что ж, это хорошая история, — сказал Васен, и Орсин усмехнулся. — Очень хорошая. Хорошая история, в самом деле.

Бирн, Элдрис и Нальб уже подготовили паломников к маршу. Васен и Орсин спустились по берегу и ступили в воду.

— В этот раз прыгать не будешь? — улыбаясь, спросил Васен.

Орсин улыбнулся в ответ.

— Как ты… смог совершить подобное?

Глаза Орсина озадаченно сощурились.

— А как ты заставляешь свой клинок сиять?

— Ты же знаешь ответ. С помощью веры.

— Со мной то же самое. Твоя вера проявляется в виде света. Моя… не так.

— Но твоего бога… нет.

— Да, но моя вера на месте.

— Понимаю.

Они рассекли воду.

— Ты странный человек, Орсин.

— Кажется, ты это уже говорил.

Васен хмыкнул.

— Подумал, что нужно тебе напомнить. Может быть, стоит записать это у тебя на коже?

Орсин засмеялся.

— Прекрасно. Прекрасно.

Когда они вышли на другой берег, Орсин заговорил уже серьёзнее.

— Когда будет время, я хотел бы обсудить с тобой кое–что.

Удовлетворённость Зиада нервировала Сэйида почти так же сильно, как его аппетит. Извергнув свою скверну в юную девушку, Зиад стал чуть ли не легкомысленным. Он насвистывал, пока они шагали по мокнущей под дождём равнине. Коты тоже казались весёлыми. Временно удовлетворив свою жажду крови, они радостно скакали вокруг Зиада, задрав хвосты.

А сам Сэйид не мог избавиться от мерзкого вкуса пожирателя, от воспоминаний о криках девочки, о влажном хрипе брата, когда тот извергал угнездившееся в нём зло.

— Её звали Лани, — сказал он себе, не понимая, почему чувствует нужду произнести её имя вслух.

— Что ты сказал? — переспросил, оглядываясь, брат. Голос был высоким, раздражающим.

— Ничего, — ответил Сэйид, зная, что Зиад не поймёт. — Жалуюсь на дождь.

Коты подозрительно посмотрели на него, их полные клыков пасти казались скорее дьявольскими, чем кошачьими.

Зиад поднял руки, обратив раскрытые ладони к небу.

— Мне нравится дождь. Радует душу.

Сэйид промолчал. Он боялся, что ему больше нечего радовать. Он боялся, что Волшебная Чума лишила его души и оставшуюся моральную пустоту заполнили амбиции брата и его собственная решимость. Он существовал, но не жил. И это будет продолжаться вечно. Он проглотил рождённую этой мыслью печаль.

Зиад остановился.

— Я чую дым из очага.

От предвкушения в его голосе Сэйиду стало дурно.

Сэйид тоже чувстовал запах, слабый аромат домашнего очага. Может быть, готовили завтрак. Когда–то от этого аромата его живот забурчал бы от голода. Сейчас он едва чувствовал вкус попадавшей в рот еды. Если его чувства и позволяли воспринимать что–то отчётливо, то это всегда было нечто мерзкое. Как плоть пожирателя.

— Пошли, пошли! — сказал Зиад, ускорив шаг. — Рядом деревня.

Он хихикнул.

— Наверное, деревня Лани.

От того, что брат вслух произнёс имя девочки, раздражение Сэйида лишь возросло. Он посмотрел на закутанное в плащ тело брата, душа которого была такой же искалеченной, как его тело, и задумался, как можно с такой силой ненавидеть и любить одного и того же человека. Он представил, как его меч пронзает спину брата и выходит из груди во всплеске крови или того мерзкого ихора, что тёк сейчас у брата в венах.

— Пойдём! — позвал Зиад.

Сэйид пришёл в себя и обнаружил, что перед ним уселись трое котов, понимающе глядя на него. Они подняли лапы к клыкастым пастям и слизали грязь с подушечек. Их взгляды не отрывались от лица Сэйида.

— Прочь с моей дороги, — сказал он, но они не шевельнулись, и он обошёл их, вместо того, чтобы переступить.

Запах готовящегося завтрака становился сильнее с каждым шагом. К тому времени, как они достигли деревни, дождь прекратился. На равнине росли около дюжины древних вязов, деревья благородного вида, с широкими, теряющимися в сумрачном воздухе кронами — великаны по сравнению со скромными широколистами, которые заполняли равнины. Должно быть, они были ещё молодыми ростками, когда ударила Волшебная Чума.

В кругу вязов расположился большой пруд и деревня, чей дым они учуяли. Несколько дюжин одноэтажных деревянных домов сгрудились вокруг общего пастбища. Крыши были покрыты гонтом. Из нескольких печных труб поднимался дым. Ограды из обструганных ветвей широколиста отделяли небольшие поля и сады. Тут и там стояли ветхие фургоны, мелкие курятники, загоны для скота. Деревня была такой маленькой, что Сэйид мог пробежать с одного конца в другой, не успев сосчитать до пятидесяти.

Заросшая дорога, по которой они шли, проходила между двумя вязами, образовавшими своего рода естественные ворота. Сэйид услышал голоса, раздающиеся в центре деревни, гул радостных разговоров, пронизанный смехом и периодическими весёлыми возгласами.

— Собрание хибар, — сказал Зиад, презрительно разглядывая деревню. Его хорошее настроение уже исчезало. Наверное, голод начал возвращаться. — Пахнет крестьянами и дерьмом.

В открытой двери промокшего сарая стоял пастуший пёс, смотрел на их, обнажив клыки. Коты Зиада посмотрели на него в ответ, проходя мимо, и пёс поджал хвост и отступил в сарай.

Казалось, вокруг не было никого. Сэйид уже собирался объявить об их прибытии, как было принято, когда из–за забора выбежал мальчик лет, наверное, десяти в слишком большом для него плаще, наброшенном поверх домотканной одежды. Не поднимая глаз, он прицокнул на тощую овцу, которая следовала за ним. Заметив Сэйида и Зиада он застыл, всего в десяти шагах от них, но совсем в ином мире. Овца, опустив голову под дождём, подошла к нему и заблеяла.

— Хо, парень, — сказал Сэйид, поднимая руку в приветствии.

Сонные глаза мальчишки широко распахнулись. Сэйид и Зиад, должно быть, показались ему призраками, явившимися из сумрака.

Сэйид попытался казаться безвредным, несмотря на свои доспехи, меч, неухоженные волосы и бороду.

— Не нужно нас боя…

Мальчик развернулся и побежал к центру деревни, оскальзываясь в грязи.

— Мама! Мама!

Овца слепо засеменила за ним.

— Полетел обратно в гнездо, маленький птенец, — тихо сказал Зиад, и Сэйид знал, что тон брата обещает кровопролитие. — Рядом хищники.

Они последовали за воплями мальчишки к центру деревни. Местные коты и собаки бросались прочь при приближении Сэйида, Зиада и их кошек. Тощий скот мычал и блеял в своих загонах, когда они проходили мимо.

Впереди показалась середина деревни. Под кроной большого вяза стоял поднятый над землёй досчатый помост и колокол на высоком столбе. Казалось, там собрались все жители деревни. Женщины, дети, мужчины сидели на сиденьях из пней или стояли, глядя на помост, где находился крупный, тучный мужчина с реденькими усами, сжимая что–то перед собой. Расшатанная повозка коробейника стояла рядом, по–прежнему запряжённая крупным седеющим мулом. Некоторое из сельчан с улыбкой изучали товары в повозке.

Мальчик, которого напугал Сэйид, стоял на краю собравшейся толпы. Перед ним опустилась на колени женщина, вероятно, мать. Мальчик указывал на Сэйида и Зиада. Его овца щипала траву.

— Видишь! Я же сказал, пришли другие странники! Видишь?

К Зиаду и Сэйиду устремились дюжины вопросительных взглядов. Глаза раскрылись шире, завидев мечи братьев и их неухоженный внешний вид.

Братья прошли к собравшимся крестьянам. Толпа сомкнулась, ожидая их, переминаясь, дети спрятались за родителями.

Торговец на помосте поклонился, сняв шляпу.

— Минсер Коробейник к вашим услугам, добрые сэры. Эта прелестная деревня зовётся Фэйрелмом. И если мне позволено будет говорить за этих добрых людей, мы рады видеть вас.

Крестьяне не стали повторять его приветствие.

Сэйид не стал кланяться в ответ. Его взгляд обшарил селян, выискивая тех, кто мог представлять опасность. Он не заметил никого подозрительного.

— Меня зовут Сэйид, — сказал он. — Это мой брат, Зиад.

Их чужеземные имена вызвали озабоченный шёпот в толпе.

— Доброго вам здравия, — сказал Минсер. Мгновение он ожидал ответного приветствия, которого не последовало, и молчание братьев, казалось, застало его врасплох. Он оглядел крестьян, вероятно, надеясь, что заговорит кто–нибудь из них, но все молчали. Он прочистил горло.

— Ох, да, доброго. Что заставило вас странствовать по сембийским равнинам под этим тёмным небом? На равнинах небезопасно, хоть вы и похожи на людей, знакомых с мечом не понаслышке.

— Мы простые странники, — сказал Зиад.

— Просто проходим мимо, — добавил Сэйид. — Разве не существует традиции предлагать путешественникам кров и угощение?

Никто не предложил ни того, ни другого. Взгляды опустились к земле. Тишина загустела. Наконец, заговорил мальчонка, которого они испугали.

— Странные у вас кошки.

Деревенские нервно засмеялись.

— Они и сами странные, — сказал мужской голос где–то в конце толпы.

Зиад напрягся, наклонил голову.

— Кто это сказал?

Сэйид взял его за руку, но Зиад вырвал её.

Никто ему не ответил.

— Кто это сказал? — повторил Зиад. — Похоже, в этом вонючем нагромождении хибар принято грубо говорить с незнакомцами.

Последовало много гневных взглядов, но люди молчали, пока женщина в стороне не заметила:

— И кто сейчас говорит грубо?

Сэйид и Зиад повернулись, чтобы увидеть, как к толпе идёт высокая, крепко сбитая женщина с длинными рыжими волосами. Сэйид посчитал бы её привлекательной, если бы по–прежнему чувстовал такие вещи.

Коты у ног Зиада зашипели на женщину, когда она приблизилась, и она замерла, глядя на этих существ.

— Следи за языком, женщина, — сказал Зиад. — Иначе…

Ладонь Сэйида на плече брата прервала угрозу, которую он собирался сказать, но женщина поняла, куда он клонит, и не стала отступать. Она упёрла руки в бедра и выдвинула подбородок.

— Иначе что, добрый сэр?

— Элли, — сказала другая женщина в толпе, небольшая, похожая на мышку, с гривой распущённых чёрных волос.

— Нет, Ана, — произнесла Элли, разгневано глядя на Зиада. — Говорите, что собирались, сэр.

— Да, иначе что? — сказал другой мужчина.

На лицах большинства крестьян появилось слегка враждебное выражение, хотя некоторые казались напуганными. Дети в толпе, почувствовав возросшее напряжение, глядели на происходящее широко открытыми, полными страха глазами.

— Ну, ну, — произнёс Минсер Коробейник, спускаясь с помоста, тяжело дыша от усилий, требовавшихся, чтобы нести его жирное тело. Толпа расступилась, позволяя ему пройти. Он улыбался фальшивой, пустой улыбкой, раздражавшей Сэйида. — Обстановка накалилась без всякой видимой причины. Могу вас уверить, добрые сэры, что по части гостеприимства с Фэйрелмом не сравнится ни одна другая деревня.

— Наши дома не хибары, — сплюнул крупный бородатый мужчина в передней части толпы. Его заявление встретили согласными кивками.

— И женщинам нашим угрожать на надо, — добавил второй.

Минсер сделал величественный жест, как король, позволяющий удалиться. По лбу его катился пот.

— Ну конечно нет! И я уверен, эти люди не имели в виду ничего дурного! Они всего лишь оговорились.

Коты выстроились перед Зиадом, холодно разглядывая Минсера. Взгляд коробейника упал на них, на Зиада, снова вернулся к котам. Он нервно облизал губы.

— Да, ну, хм, может быть вы двое могли бы объяснить, что привело вас в Фэйрелм? Если эти добрые люди могут вам помочь, уверяю, они обязательно так и поступят. Без всякого повода. И если нет, что ж, тогда вы можете пройти мимо. До вечера ещё далеко, и сейчас самое подходящее время продолжить путешествие.

Среди деревенских раздался гул согласных возгласов.

Зиад напрягся, подался вперёд, пристально глядя на Минсера.

— Это ещё что?

— Что — это? — спросил Минсер.

— У тебя на шее, что это?

Зиад двинулся к коробейнику, который чуть не упал, попятившись от него. Толпа сделала шаг вперёд, но и только. Сэйид положил ладонь на рукоять меча.

Зиад схватил цепочку на шее Минсера и с силой дёрнул, оборвав её.

— Сэр! — воскликнул Минсер, лицо которого густо покраснело.

Зиад поднял цепчку перед собой. На ней висел медальон, медальон с изображением розы и солнца. Коты подступили ближе, собрались у ног Зиада. Тон Зиада был достаточно острым, чтобы пронзить кожу.

— Где ты это взял?

Коробейник выпятил грудь.

— Это не ваше…

Зиад схватил его за рубаху и подтащил к себе. Брат был куда сильнее, чем можно было предположить по его худой фигуре.

— Где ты это взял, коробейник?

— Отпустите его, — сказала Элли, и по толпе прошёл разгневанный шёпот. Они придвинулись ближе.

— Да! Отпустите его!

Коты у ног Зиада выгнули спины, зашипели, показали клыки. Сэйид подошёл к брату, сверкая холодным взглядом.

— Держитесь подальше, — приказал им Сэйид.

— Говори, Минсер, — потребовал Зиад. — От этого зависит твоя жизнь.

— Моя жизнь? — забормотал напуганный коробейник. — Вы мне угрожаете?

— Говори! — приказал Сэйид, не отрывая взгляд от толпы.

— Я получил… получил это в аббатстве.

Рука Зиада загребла в кулак ещё больший кусок рубахи. Его голос был напряжён, как тетива лука, глаза вглядывались в лицо Минсера.

— В аббатстве Розы?

Минсер помешкал, кивнул, его взгляд бегал от Зиада к Сэйиду.

Сэйид посмотрел на коробейника, в нём росла надежда, вскружив голову, как брату.

— И когда ты был в аббастве Розы, ты видел… Оракула?

Несколько человек в толпе сделали знак: три поднятых в небо пальца.

Минсер сглотнул, кивнул.

— И… священную гробницу повелителя рассвета Абеляра.

Сэйид резко повернулся к нему.

— Кого?

— Ты сказал священную? — низким голосом переспросил Зиад.

— Сказал, — подтвердил Сэйид.

Пот струился по лбу Минсера. Он вытер его грязной рукой, испачкав лицо.

Услышав имя Абеляра Корринталя, услышав, что его признали святым, а могилу называли «священной», Сэйиду захотелось блевануть.

Зиад отпустил Минсера, и толстый торговец расправил рубаху, восстанавливая чувство собственного достоинства.

— Спасибо, Минсер, — с фальшивой улыбкой сказал Зиад. — В такой случае, ты должен знать, где находится аббатство.

— Никто не знает, где оно в точности, — пропыхтел Минсер. — Оракул знает, кто приходит к нему, и посылает мечей рассвета проводить гостей. Но сомневаюсь, что вас двоих…

— И они тебя проводили? — спросил Зиад.

Казалось, разум Минсера пытается поспеть за его языком, так что язык он пока прикусил.

— Говори! — сказал Сэйид, его окрик напугал коробейника.

— Да, они проводили меня. Я… хотел увидеть гробницу повелителя рассвета.

— Священную гробницу, — сказал Зиад, сжав свой кулак на медальоне. — Повелителя рассвета Абеляра.

Минсер прикусил краешек усов. Похоже, он не понимал, что происходит.

— Вы считаете… что он не был достойным человеком?

Зиад хлестнул Минсера по лицу, вызвав испуганные вздохи в толпе.

— Я знаю, что он не был достойным человеком!

Губы Минсера зашевелились, но слов не прозвучало. Струйка крови потекла из уголка рта.

— Хочешь что–то сказать? — спросил Зиад. — Говори, толстяк.

Лицо торговца покраснело, но он по–прежнему не издал ни звука.

Сэйид, заразившийся от брата нарастающим гневом, поднял свою покалеченную руку, показывая обрубок большого пальца.

— Ваш повелитель рассвета отнял у меня и многих десятков невооружённых людей пальцы. Он был трусом.

Ответом на его заявление стали вздохи и тревожные выражения.

— Вы безумны, — кто–то сказал. — Уходите!

— Повелитель рассвета Абеляр погиб сто лет назад, — сказал кряжистый мужчина в плотной одежде, наверное, деревенский кузнец.

— Он шутит, — сказал толстый коробейник, потирая щеку, потом побелел под суровым взглядом Сэйида. — Правда же, шутите?

Голос другого мужчины дальше в толпе произнёс:

— Что–то очень вы бодрые для столетних.

Неуверенный смех.

Сэйид поискал в толпе источник этого голоса. Под его взглядом смех затих.

— Шутим? — оскалился Сэйид. — Думаешь, я шучу? Про это?

Жена кузнеца, Ана, попыталась утянуть мужа из передних рядов.

— Пойдём, Корл. Пойдём. Завтрак готов.

— Никто не куда не идёт, — отрезал Сэйид, вытащив меч. Он знал, как будут разворачиваться события. Кошки тоже знали — они предвкушающе замяукали.

При виде клинка Сэйида толпа замерла. Заплакал ребёнок.

Рыжеволосая женщина, Элли, шагнула вперёд, раскинув руки в стороны, как будто собираясь защищать всю деревню.

— Почему бы вам не убрать свой меч обратно и пойти своей дорогой? Пожалуйста, просто уходите.

Сельчане закивали, раздались согласные голоса.

Зиад смахнул Минсера в сторону, заставив толстяка споткнуться, и злобно смотрел на Элли, пока она не отступила на шаг.

— Я твоим приказам не подчиняюсь, женщина.

— Я не хотела вас оскорбить.

Зиад прошёлся перед крестьянами, сжав кулаки, разглядывая их.

— Но теперь я оскорблён! Этим местом! Всеми вами!

Он злобно зыркнул на толпу.

— Мой брат говорит правду. Сто лет назад Абеляр изувечил невооружённых людей, и нас в том числе.

Он поднял собственный обрубок.

— Повелитель рассвета Абеляр забрал у нас средства к существованию, забрал наши жизни.

Его голос поднялся, полетела слюна.

— Повелитель рассвета Абеляр обрёк нас на проклятое существование, на настоящий ад, и только обещание дьявола дало нам надежду. А вы ему поклоняетесь. Простодушные тупицы. Хотите увидеть? Хотите?

Никто не заговорил. Все смотрели на Зиада, широко раскрыв глаза.

— Тогда смотрите.

Он сбросил плащ, развязал рубаху и сорвал её с тела, обнажая туловище.

Крестьяне заохали, отвернулись. Дети закричали, начали плакать. Сэйид просто тупо смотрел. Он годами не видел обнажённого тела брата.

Шрамы и трещины избороздили уродливую кожу цвета старого синяка. Местами плоть казалась расплавленной, как свечной воск. Бугрились опухоли, самая крупная — на пояснице, тут и там торчали уродливые куски отмершей плоти. Кое–где кожа поросла красой чешуей. Надутый живот казался животом голодающего, и как будто готов был лопнуть, стоило его проткнуть. Синие вены, виднеющиеся сквозь кожу, чертили затейливую сетку на теле.

— Видите, что сделал ваш Абеляр? Видите?

Прямо на глазах его кожа пузырилась и трещала, как будто что–то под ней двигалось. Он маниакально засмеялся, этот звук был полон ярости.

— Вот что со мной сделал ваш Абеляр!

Дышал Зиад тяжело, звук был мокрым и хлюпающим. Он повернулся к Минсеру, сжавшемуся перед его гневом, и ткнул пальцем в лицо торговцу.

— Ты отведёшь меня в аббатство, коробейник. И я увижу Оракула. И пока я буду там, я навещу священную гробницу Абеляра Корринталя.

Минсер забормотал:

— Я… я же сказал вам, я не знаю, как его найти. И даже если бы знал…

Зиад шагнул вперёд и ударил медальоном в лоб торговца, сбив толстяка с ног и заставив его закричать от боли.

— Думаю, это у тебя в голове, Минсер. И так или иначе я это выужу.

Он бросил медальон к ногам истекающего кровью торговца. Элли шагнула вперёд и попыталась помочь Минсеру подняться, но тот, казалось, был не в настроении вставать. Вместо этого он просто продолжил сидеть, оглушённый и истекающий кровью.

— Со мной всё хорошо, госпожа, — пробормотал Минсер, хотя он плакал. — Всё хорошо.

Элли повернулась к ним, лицо её было красным от гнева, на лбу пульсировала жилка.

— Убирайтесь отсюда! — крикнула она, указывая на дорогу. — Убирайтесь немедленно!

Зиад не обратил на неё внимания, подбирая свою рубаху и плащ. Коты расхаживали вокруг него, мяукали, облизывали усы, голодные, жадные. Сэйид не мог отрицать, что чувствует похожий голод, глядя на лица тупых крестьян и их идиотское благоговение перед Абеляром Корринталем. Он пришёл в деревню без намерения убивать, но теперь в нём возникло это желание, кровавое и уродливое.

— Коробейник пойдёт с нами, — заявил Зиад.

Сэйид шагнул вперёд, грубо оттолкнул Элли, схватил Минсера за руку, рывком поставил на ноги.

— Не трожьте его! — воскликнула Элли.

— Всё хорошо, госпожа, — невнятно сказал Минсер, хватаясь за раненный лоб. — Со мной всё будет в порядке.

Коты продолжали требовательно мяукать. Зиад погладил их.

— Голодные, да?

Он поднял взгляд на толпу, злобно усмехнулся.

— Пожалуйста, — сказала Элли. — Просто уходите.

— Мы уходим, — ответил Зиад. — Но сначала, вот кое–что для тех, кто поклоняется Абеляру Корринталю.

По толпе прошёл взволнованный гул, раздался неуверенный смешок, кашель.

— Давайте, — сказал котам Зиад. — Покажите им.

Широко распахнутыми от ужаса глазами крестьяне смотрели, как кошачьи пасти распахнулись так широко, будто были сломаны. Их морды превратились в распахнутые дыры. Что–то копошилось внутри кошачьих тел, под кожей, заставляя их фигуры гротескно раздуваться. Кошачьи глаза закатились, их тела задрожали.

Закричала жещина. Ещё одна лишилась чувств. Люди попятились. По толпе волной прошёл страх.

— Что с ними такое? — крикнул кто–то.

— Боги! — воскликнул другой.

Из кошачьих глоток показались чешуйчатые руки, схватились за края распахнутых пастей и надавили. Кошачья кожа растянулась, когда наружу показались дьявольские фигуры.

Новые крики, вопли ужаса.

Дьяволы корчились, вылазили наружу в скользком, кровавом месиве из чешуи, рогов, когтей, клыков, их тела были куда крупнее кошачьих, из которых они возникли. Они рычали, истекая слюной, сбрасывая кошачью кожу, как плащи.

— Да сохранит нас свет, — прошептал рядом с Сэйидом Минсер.

Сэйид наотмашь ударил его по лицу рукой в латной перчатке. Коробейник даже не застонал, просто упал на землю, не шевелясь.

Дьяволы потянулись. Паника охватила крестьян. Они подхватили детей, закричали и побежали. Все, кроме Элли. Она стояла на месте, прижав руку ко рту, в глазах стоял ужас.

Скользкие от крови дьяволы припали на четвереньки, их рельефные мускулы были покрыты лесом длинных иголок. Взгляды их узких глаз сновали вокруг, пока не сфокусировались на убегающих крестьянах. Длинные чёрные языки показались из клыкастых, как у акулы, пастей. Ближайший к Сэйиду поднял голову к небу и издал жадный, трескучий вопль.

— Кормитесь, — сказал им Зиад, указав на убегающих селян. — Всеми, кроме этой женщины и коробейника. Они мои.

Дьяволы зарычали и бросились вслед за добычей, как стая волков, завывая от жажды плоти и крови, их клыкастые конечности с каждым шагом вырвали клочья из земли. Один из них врезался в Элли, чуть не сбив её с ног.

— Женщина, Сэйид, — приказал Зиад.

Двое дьяволов бросились на лишившуюся чувств крестьянку. Один схватил её за голову, второй за ноги, и они разорвали её в фонтане крови.

Сэйид схватил Элли за запястье. Она отдёрнулась с ужасом в глазах, и силой пнула его в пах.

— Нет! Нет! Нет!

Другой мог бы согнуться пополам от такого удара, но Сэйид едва почувствовал его. Он подтащил женщину к себе, пока та хлестала и царапала его лицо. Ногти оставили кровавые следы на его щеках.

— Оставь меня… в покое!

Сэйид сгрёб её за волосы и стукнул по виску рукоятью меча. Женщина осела на землю, как мешок с зерном.

Он стоял над ней и смотрел, как работают чудовища Зиада.

Дьяволы беспорядочно рыскали по деревне, радостно учиняя кровопролитие. Они переворачивали фургоны, выбивали двери, ломали ограды. Время от времени они стреляли иголками со своих спин, и иголки на лету загорались, вонзаясь в дерево и плоть и поджигая всё. По всей деревне звучали крики, напуганные вопли в домах и сараях, влажные звуки рвущихся тел с улиц, булькающие стоны боли. Дьяволы убивали всех, кого находили, не щадили даже животных. Визжали свиньи, пронзённые дьявольскими когтями. Собак, коров, коз и кошек преследовали и разрывали на куски. Дьяволы бешено носились по улицам, мокрые от крови, с их когтей свисали куски шерсти и плоти, в пастях дёргались оторванные руки или ноги — шла кровавая оргия.

Зиад подошёл к Сэйиду.

— Прекрасно, не правда ли? Когда Сэйид ничего не ответил, Зиад присел рядом с Минсером и поднял его в сидячее положение. Удары по щекам заставили Минсера открыть глаза. Увидев бойню, коробейник снова закрыл глаза, замотал головой.

— Нет, нет.

Зиад ударил его, один раз, два, три.

— Открой глаза, торговец! Открой их или я отрежу тебе веки!

Заморгав, сжав зубы, Минсер открыл глаза — от этого усилия затряслось всё его тело. Он плакал от криков и крови.

— Что вы наделали? Что вы наделали? Сохрани нас свет.

Зиад схватил его за волосы.

— Тебя ждёт та же участь или хуже, если не отведёшь нас в аббатство. Свет тебя не сохранит. Ничто не сохранит.

— Ты чудовище, — всхлипывая, сказал коробейник. — Чудовище.

Зиад отпустил его волосы.

— Можешь поблагодарить за это Абеляра Корринталя.

Сэйид наблюдал за работой дьяволов со странным чувством отстранённости. Он знал, что должен что–то чувствовать — ужас, сострадание, восторг, что–нибудь. Но чувствовал только усталость. Он с таким же успехом мог смотреть, как забивают на обед цыплят. Он просто хотел продолжить поиски аббатства, Оракула, избавиться от горечи и чувства презрения к себе.

Он провёл кончиками пальцев по щеке и ощутил лишь гладкую кожу. Царапины, оставленные ногтями Элли, уже зажили. Всё заживало. Кроме его души. Эта рана никогда не исцелялась и исцелиться не могла.

— Владыка Кании излечит нас, Сэйид, — сказал Зиад, как будто прочитав его мысли. — Мы должны только добраться к Оракулу и узнать у него местонахождение сына Кейла.

Он пнул Минсера.

— И теперь у нас есть способ это сделать.

Крики в деревне начали прекращаться. Дьяволы убили практически всех. Сэйид слышал в основном звуки рвущегося мяса, звуки кормления.

Сэйид поставил сапог на живот Минсера. Коробейник застонал, сжался на земле в позе зародыша.

— А если этот тюфяк не сможет отвести нас в аббатство? Он сказал…

— Сможет и отведёт, — ответил Зиад. — Не так ли, Минсер?

В ответ коробейник только продолжал всхлипывать.

Когда дьяволы насытились, они вернулись к Зиаду и Сэйиду. Минсер закрыл глаза при их приближении.

Их жёлтые, рептильи глаза злобно смотрели на Сэйида, когда дьяволы проходили мимо.

— Возвращайтесь, — сказал Зиад.

— Мы подчиняемся, — прокаркал один из дьяволов, и каждый взял мешок из кошачьей шкуры, натянул кошачью пасть себе на голову и начал протискиваться внутрь. Казалось, они уменьшаются, извиваясь и корчась, чтобы втиснуться в кошачье тело. Скоро дьяволы исчезли, а на Зиада и Сэйида смотрели тринадцать котов.

— Женщина? — спросил Сэйид, хотя он подозревал, что уже знает ответ.

— У меня найдётся кое–что особенное для её грубого рта, — сказал Зиад. Его голый, исчерченный шрамами живот начал бурлить и раздуваться, накапливая таившийся внутри брата яд.

— Положи её на помост.

Сэйид подхватил Элли под мышки и потащил её на помост. Её глаза приоткрылись. Она села, отдёрнулась, когда Зиад подошёл к ней. Тело брата раздувалось, пытаясь извергнуть из него гнездившуюся внутри тьму.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Элли, отползая от Зиада. — Я ношу ребёнка.

— Уже нет, — сказал Зиад, и слова вышли неразборчивыми из–за чёрной желчи, заполнившей его рот и потёкшей по подбородку. Быстро, как гадюка, он метнулся вперёд, схватил её за запястья и прижал руки к бокам. Он потянулся к её лицу, раскрыв рот, истекая желчью. Она плотно сжала губы, замотала головой, издавая тихие стоны страха.

Сэйид вернул меч в ножны и пошёл прочь. Лучше он посмотрит на бойню в Фэйрелме, чем увидит, как очищается его брат. Он почувстовал на себе взгляды и понял, что за ним следуют несколько кошек — а может быть, они тоже хотели снова полюбоваться на свою бойню.

Глядя на кошек, Сэйид представил, что в Зиаде тоже таится что–то похожее, какая–то тайная форма, ожидающая, чтобы вырваться наружу из его брата точно так же, как дьяволы вырвались из котов.

Улицы и здания деревни были усеяны кишками, кровью и трупами. Глаза сельчан — там, где они ещё остались — обвиняюще глядели на него. Увидев кровь и смерть, Сэйид подумал — хорошо, что у него больше нет души. Будь иначе, сейчас это был бы увядший, съёжившийся остаток чувств, приносящий лишь боль — куда хуже пустоты.