Большие девочки не плачут

ГЛАВА 18

— Не верю, что я здесь! — произнесла Сюзи в пятый раз за последний час.

Был конец октября, а зима до Греции еще не добралась.

— Ты это уже говорила, — неловко прокомментировал Энди.

Марина окинула его испепеляющим взглядом. Она изобразила улыбку, которую последний раз видела в «Энни», когда та, стоя на краю пирса в Истбурне, пела «Завтра выглянет солнце…». Искренности в улыбке было мало, зато много хороших зубов.

— Я рада, что ты приехала. Мы оба рады, правда, Энди?

— Я уже говорил, что рад. Сколько мне еще радоваться?

Была еще только пятница, и у них впереди целый уикенд. Идея казалась такой замечательной. По крайней мере, Сюзи. Энди хотел провести какое-то время вместе с Мариной. Им было о чем поговорить. Некоторых тем Марина избегала неделями.

— Я никогда не была в Греции, — весело проговорила Сюзи.

— Ты это уже говорила, — еще раз заметил Энди.

Они около часа сидели в таверне, и Сюзи была уже очень пьяна — не веселый, оживленный человек навеселе, а зануда, которая повторяет одно и то же. Да и разговаривала она все громче. К счастью, она была глуха к колкостям, которые отпускал Энди с того времени, как они вылетели из Хитроу. За солнечными очками Сюзи стало появляться мечтательное, слезливое выражение.

Только не это, подумал Энди. Сейчас опять примется рассказывать нам о Кене и детях.

— Интересно, чем сейчас занимаются Кен и дети.

Ни Марине, ни Энди это было неинтересно. Им было интересно в первый раз, когда Сюзи произнесла эту фразу. На этот раз они попросту принялись смотреть в сторону Эгейского моря, при этом каждый думал о своем.

Сюзи, по обыкновению, заводилась, когда речь заходила о детях.

— Забыл ведь дать Элис витамин С, а Фредерику — ушные капли. О Господи, а цветы! Я ведь собиралась подкормить их в конце этой недели! Да они пожелтеют, когда я вернусь! Что делать? А обед? Клянусь, он их толком не накормит. Наверное, сидят сейчас оба в Макдональдсе. Уж я-то знаю, каков Кен, когда меня нет дома. Даже не подумает об уровне холестерина у детей.

— Послушай, Сюзи, но им же только по семь лет.

— Да, но это мои дети! Им достался от меня ленивый обмен веществ. И никогда не рано заводить хорошие привычки. Я прослушала курс по детскому питанию. Там говорилось, что нездоровый уровень холестерина может обнаруживаться у детей с пяти лет. И потом, я слушала на днях лекцию, не помню уже о чем, так врач говорил, что надо тщательно заботиться о том, чтобы у ваших детей не развивался невроз. Да это же минное поле. Просто я хочу, чтобы все было правильно. Мне бы не хотелось, чтобы они стали такой же, как я.

При мысли о том, что в новом тысячелетии в мире взрослых появятся еще две Сюзи, Энди содрогнулся. Ее присутствие утомило его. Она беспрестанно пересказывала то, что было на минувшей неделе, и прокручивала то, что может случиться на следующей. Он представил себе, какое радостное облегчение царит в ее семье без нее. Ничего не надо делать, осмысливать, осуществлять, совершать, можно просто… быть.

Марина взорвалась.

— Сюзи, если ты не возьмешь себя в руки, я сегодня же вечером посажу тебя на обратный самолет. Я пытаюсь тебе сочувствовать, но, право же, то, о чем ты говоришь, вовсе не трагедия.

— Это для тебя не трагедия! — захлебываясь, проговорила Сюзи. — Разве ты можешь понять? У тебя ведь нет детей.

Марина почувствовала себя уязвленной, хотя и понимала, почему Сюзи набросилась на нее. Она и сама была такой же много лет. Сюзи толстела, и это выводило ее из себя. Она обращала свой гнев на кого угодно, но только не на себя. У нее появилось право быть раздраженной. Ее оскорбили, и оскорбили очень сильно.

Кен с двойняшками отправился в Нью-Форест в поход на уикенд, организованный ассоциацией учителей и родителей. Сюзи должна была поехать вместе с ними, и она потратила кучу денег на суперсовременное снаряжение, призванное свести к минимуму неудобства, сопряженные с ночлегом в поле. Она хотела все сделать правильно и подошла к решению этой проблемы единственным известным ей способом — куча денег и масса времени, выделенного из ее и без того сверхплотного графика.

Она скупила все журналы в отделе «Для туристов» в магазине «Смитс». Потом засиделась допоздна, просматривая статьи и объявления, пока с уверенностью не составила список необходимых вещей и предметов роскоши на всякий возможный случай.

Самое печальное то, что она делала все это для того, чтобы не подвести двойняшек. Ей хотелось, чтобы все было организовано лучшим образом, чтобы ее место на вершине материнства оставалось незыблемым. Сюзи ничего не могла с собой поделать, такая уж она есть. Именно с этим добрым намерением, пузырившимся в ее насыщенном углекислотой мозгу, она и приступила к сложнейшей задаче по сбору вещей. И в тот самый ответственный момент, когда, довольная собой, она заполнила еще одну сумку, ей показалось, будто Элис и Фредерик все это время наблюдали за ней.

— В чем дело? — нервно спросила она.

В последнее время они вообще много смотрели на нее, и ее это все больше выводило из себя.

Элис выпала роль говорить от лица обоих.

— Мама, мы с Фредериком хотели спросить — такие брюки ведь не носят в походе?

Сюзи перестала ставить «птички» в своем списке и в смятении посмотрела на двойняшек.

— О чем это вы? Какие еще брюки?

Элис не знала, стоит ли ей нарываться на большие неприятности, и отступила, ожидая яростной реакции на свои следующие слова.

— Эти розовые брюки, в которых, как говорит Сильвия Рутон-Джоунс, ты похожа на мистера Блобби.

Ее мать ураганом вскочила на ноги, и Элис отступила еще на шаг. Сюзи готова была раскаленной лавой излить свой гнев на несчастных двойняшек. Элис решила попытаться успокоить Сюзи, тем самым демонстрируя, что унаследовала от своей матери умение все делать не совсем так, сколько ни старайся.

— Я не думаю, что ты похожа на мистера Блобби. И Фредди так не думает. У мистера Блобби по всему телу пятна, а у тебя они только на лице, и они у тебя красные, тогда как у мистера Блобби желтые, и еще у него нет волос. И руки у тебя не толстые, только все остальное толстое, а мистер Блобби весь толстый…

Она не стала продолжать. Реакции, которую она ожидала, не последовало. Произошло кое-что похуже. Ее мамочка расплакалась. Элис с Фредериком не знали, что и делать. Мамы не должны плакать.

— Идите посмотрите телевизор или займитесь чем-нибудь другим! — закричала на них Сюзи.

Они с благодарностью выбежали из комнаты. Что хорошо в их толстой мамочке, так это то, что она разрешает им смотреть телевизор.

Она не смогла поехать с ними. Во всяком случае, не сейчас, когда стала посмешищем для семилетних представителей среднего класса по всему юго-западному Лондону. Она даже поклялась вообще не появляться на людях, пока снова не станет весить восемь стоунов. Но поскольку сейчас она весила двенадцать стоунов, то добровольно посадила себя под домашний арест на полгода. Она не оставила надежду получить у Дэвида таблетки. Самое ужасное то, что Дэвид и смотреть на нее не хотел, пока она толстая. Поэтому прежде чем соблазнить его на то, чтобы он дал ей таблетки для похудения, ей придется сбросить весь свой лишний вес. Ха-ха, невесело подумала она.

Вот почему вместо Гемпшира она в этот уикенд оказалась в Афинах.

«Спарклиз» проводила конференцию в Афинах с целью проанализировать, как прошел запуск продукта на английском рынке. Марина была рада вылететь на пару дней раньше вместе с Энди, чтобы насладиться уикендом до начала совещания в понедельник. Это напомнило ей, какую она испытала зависть, когда увидела Пола Джерома со своей секретаршей в Нью-Йорке.

За месяцы произошедших с нею бурных перемен она многое научилась понимать лучше. Так, она понимала, что не просто завидует Элеоноре, потому что та была с мужчиной, с которым ей самой хотелось быть. Вовсе нет. Она ревновала и Элеонору, и Пола. Более того, она ревновала Элеонору за то, что та нашла человека, с которым можно разделить впечатления о пребывании в Нью-Йорке. Надо лишь позвонить, и в обществе любимого человека все преобразится.

«Ну ладно, я начинаю мыслить, как моя мама». Вместе с тем она понимала, что ее мать подразумевает под страхом одиночества, хотя Нэнси так и не выразила свои чувства словами, которые можно вышить на ковре. Сидя рядом с Энди в самолете, она ощущала полное умиротворение. За руки они не держались, каждый читал свою книгу. Их сближало духовное единение.

И зачем она пригласила Сюзи? Вообще-то она ее и не приглашала. То есть не то чтобы приглашала. Сюзи как-то ворвалась к ней в квартиру. Безупречный макияж с трудом скрывал горестное выражение лица. Марина поняла, что что-то произошло, потому что Сюзи была без сумок. Похоже, она совершила путешествие до Марининой квартиры, не останавливаясь для того, чтобы что-то купить своей вечной нуждающейся семье. Что-то наверняка было не так.

Сюзи рухнула на диван и начала извергать поток сознания, за которым Марина не могла уследить. Что-то насчет мистера Блобби в Нью-Форесте, у которого вес двенадцать стоунов и красные пятна на теле.

В следующую минуту Марина говорила о предстоящем уикенде в Афинах и делала это главным образом затем, чтобы попытаться отвлечь Сюзи от дурных мыслей. И тут Сюзи, порывшись в своей сумочке, извлекла дисконтную карту супермаркета и затараторила о скидке на воздушные путешествия.

— Ты могла бы сказать «нет», — коротко бросил Энди, когда Марина сообщила, что ее подруга присоединится к их романтическому уикенду.

— Нет, лапочка, не могла. Она была в таком состоянии…

Она пересказала печальную историю о том, как тощая Сюзи превратилась в толстую Сюзи, что привело ее детей в замешательство. Марина постаралась сделать так, чтобы история получилась веселой, а секрет приготовления соуса приберегла на финал комедии. Энди не смеялся. Все, что имело отношение к лишнему весу, было у них запретной темой, недавней историей, еще не завершившейся. Это напомнило Энди, каким подлым, жестоким человеком он был. Это ему также напомнило, какой большой и несимпатичной Марина была когда-то.

Он думал, что любит ее, но вместе с тем отдавал себе отчет в том, что она прибавляет в весе. Пока она была стройной и красивой, и, похоже, в последнее время ее вес стабилизировался, но он не мог не задаться вопросом — как он себя почувствует, если она вернется к своим первоначальным габаритам? Марина никогда его не спрашивала. Она знала, что скорее всего он соврет. Но она также верила и в то, что несправедливо подвергать его подобным испытаниям.

Когда она влюбилась в Энди, это был веселый, умный мужчина, которому нравилось то же, что и ей. Но именно он когда-то обращался с ней, точно с прокаженной, подорвал ее репутацию как сотрудника и едва скрывал отвращение при ее появлении. Будет ли она испытывать к нему те же чувства, если эта сторона его личности снова окажется на поверхности? Так нужно ли ждать от него, что он будет испытывать по отношению к ней те же чувства, если прежнее неуверенное в себе, невротическое, терзаемое сомнениями существо, притаившееся внутри нее, решит снова взять над ней верх?

И дело не только в том, что раньше она была толстой. Теперь она это знает. Но теперь легче отталкивать людей, приближать их к себе, нравиться им. Да, Энди так и не удосужился выяснить, разделяет ли толстая Марина его интерес к книгам, но и Марина никогда не пыталась узнать, разделяет ли грубоватый Энди ее увлечение музыкой.

«Стала бы ты любить Энди, будь он пустым человеком? Задай себе этот вопрос. И сама ответь на него».

Кто это сказал? Марина не могла вспомнить, когда этот голос впервые заговорил с ней, но, услышав его, содрогнулась. Это не мог быть Бог, потому что она была уверена, что запрятала эту правду так глубоко, что даже Он не смог бы отыскать ее. Значит, остается она сама. И она не отступится, пока не ответит на этот вопрос.

Поэтому она и задала его. Этот Вопрос. Который нельзя задавать. Марина, каково было бы твое отношение к Энди, если бы он начал съедать 8 тысяч калорий в день и заметно распухать день ото дня, пока не стал бы весить двадцать стоунов? Я бы по-прежнему любила его, говоришь ты, в глубине он оставался бы таким же человеком. Нет, это не так, говорит голос. Он бы тогда стал совершенно другим человеком, который ест намного больше, чем нужно, уродует свое тело и превращается в того, кого общество осуждает, и ему это известно. Он бы весь изменился, вольно или невольно, и превратился бы в человека, который выглядит и ведет себя по-другому. Он бы стал другим человеком.

А отсюда возникают и другие вопросы. Как насчет того, чтобы заниматься с ним сексом — эта огромная масса со складками жира наваливается на твое изящное гибкое тело, приподнимается и опускается и трется о него в потном вожделении? Шума, хлюпанья наверняка прибавится, это уже будет что-то другое, отнюдь не атлетические кувырканья, которые доставляли тебе столько удовольствия. Приложи руку к сердцу и скажи, что для тебя это не будет иметь значения. Видишь — не можешь! Она действительно не могла.

Или давай соври что-нибудь насчет того, что тебя волнует, чтобы он как можно дольше был здоров. Она уже собралась было это сделать, как голос опередил ее. Помнишь старый анекдот о том, как женщина хочет только одного — чтобы он был счастлив?

Хватит, хватит, хватит!

Ну вот. Она задала этот вопрос. Вернее, вопросы. Но не ответила, да это и не нужно. Я такая же, как все, подумала она грустно. Я теперь не только похожа на других, но и думаю, как все. Как бы там ни было, это самопознание помогло ей острее понять, почему Энди раньше был жестоким. Однако вина в данном случае распределялась неравномерно. Энди проявил присущую ему агрессивность, тогда как Марина действовала молча и обдуманно. Он был больше виноват, вот почему ему сильнее хотелось уйти от темы, которая всегда угнетала их своей недоказанностью.

Они с Мариной были вместе уже два месяца и почти не расставались. В агентстве теперь все об этом знали. Их отношения, к восторгу следивших за ними коллег, развивались, как в странной мыльной опере.

Никто не говорил о том, что между ними стоит Берлинская стена, тщательно охраняемая с обеих сторон. Об этом не говорили и Марина с Энди. Решение о включении кого-то из них в состав совета директоров должно было быть принято через несколько недель. Но теперь все было не так однозначно, как несколькими месяцами ранее. Энди привлек в компанию несколько небольших сумм, пусть и не чета трем миллионам фунтам от «Спарклиз», но все же оставалась какая-то надежда в далеком будущем превысить их.

Он добился впечатляющего успеха, но в результате был вынужден работать еще напряженнее. По иронии судьбы именно его растущая любовь к Марине придавала ему силы упорнее трудиться. Он и сам над собой посмеивался, когда думал о своем личном вкладе в совершенствование этой женщины, которую когда-то презирал, и старался забыть о том, что она его соперник. Стремление к повышению по службе занимало совсем иное место в его жизни. Кроме того, ему не хотелось думать о том, каковы станут их отношения, когда одного из них выберут в совет вместо другого. Но до этого еще далеко.

Им было легко работать вместе, они с удовольствием занимались делами «Спарклиз». Разумеется, основная тяжесть ответственности лежала на Марине, что освобождало Энди для поиска нового бизнеса. Они по очереди обедали и ужинали с Полом Джеромом, который с трудом воспринимал отношения Марины и Энди.

— Я этого просто не понимаю, Энди.

— Чего ты не понимаешь?

— Ты же раньше ее ненавидел. По-настоящему ненавидел. Говорил о ней ужасные вещи.

— Я никогда ее не ненавидел. Я ее просто не знал. Возможно, я и говорил что-то о ней, но это касается только рабочих моментов. По-моему, ты даже посмеялся несколько раз.

— Я смеялся для того, чтобы ты не догадался, какой несмешной мне казалась твоя жестокость. Потому что я тоже испытывал какие-то чувства к Марине.

Он научился держать свои мысли при себе. Он видел, как Марина уменьшается в объемах и как становится все более привлекательной прямо у него на глазах, однако не мог претендовать на нее, как ему того хотелось.

Он вообще вел себя как идиот. Человек он был чувствительный и знал, что она думает. Ох уж эти мне мужчины, которые не хотели меня знать, когда я была толстой. Теперь все в обморок передо мной падают, но ведь это та же самая я, только плоти меньше. Ну и черт с ними со всеми. Найду себе мужчину, который будет любить меня за то, что я — это я. Так и сделаю.

Но как ты это сделаешь, Марина? — хотелось ему крикнуть. Теперь, когда ты стала красивой, как ты сможешь сказать, любит он тебя саму или же твой сверкающий фасад? Не сможешь. Но ведь есть я, Марина! Я всегда умел разглядеть то, что скрывается за внешним видом. Я всегда хотел тебе это сказать, но не решался. Поэтому просто поверь мне. Да, знаю, я был с Элеонорой, она, можно сказать, твоя противоположность, но все потому, что я запутался. Все вышло как-то само собой, без осложнений, так, как, я знал, никогда не будет у нас с тобой.

Его всегда изумляло, что Марина не читала его мысли и только догадывалась, какие чувства он испытывает по отношению к ней. Он телеграфировал ей их всякий раз, когда оказывался рядом. Но она, похоже, ничего не замечала. А ведь женщины надеются, что мужчины прочитают их мысли, с обидой подумал он.

Он так сильно ревновал Энди, что с трудом мог находиться в его обществе более двух часов. Она слишком хороша для него, правда. Он утешал себя тем, что Энди может быть ее «Элеонорой», своим парнем, с которым легче пережить переходный период, пока не появится более серьезный жизненный партнер. Да, наверное, так и есть, думал он.

— Хочешь знать, что я нашла в нем, да?

Пол едва не захлебнулся вином. Он с удовольствием проводил вечер с Мариной и тщательно избегал любого упоминания об Энди, которое может обнаружить его ревность. Она была совершенно права. Вот о чем он думал. Он сидел напротив этой женщины, намного превосходившей его идеал той, с кем он хотел бы прожить жизнь. Его раздражало то, что только ему одному удалось разглядеть ее истинные возможности, а его нерешительность свидетельствовала лишь об одном — он упустил свой шанс.

— Я вовсе не об этом думал. Хотя, может, и об этом тоже. Знаешь, я всегда… высоко ценил тебя, и мне просто хотелось видеть тебя счастливой.

Марину позабавило то, что он заговорил так старомодно.

— И ты думаешь, Энди не сделает меня счастливой?

— Ну что ты, я против него ничего не имею. По-моему, он отличный парень.

— Но недостаточно хорош для меня?

— Да, да, да! Нет, нет, нет, совсем нет! Хотя, может быть, и не совсем. Ты смеешься надо мной!

— Извини. Но согласись, ведь это смешно. Никогда не думала, что наступит день, когда на меня будут смотреть как на человека, который для кого-то слишком хорош. Я уже давно свыклась с реальным положением дел, и мне казалось, я всегда буду в лучшем случае «женщина все равно».

— Что такое «женщина все равно»?

— Ну как бы тебе сказать. У тебя ведь много было женщин, но ты искал мисс Совершенство, отказываясь идти на компромиссы, пока не найдешь то, что тебе нужно. Поэтому посмотришь иной раз на ту, что с тобой, и скажешь: «Ну ладно, мне все равно».

Полу захотелось стиснуть ее как можно крепче, чтобы она вся, целиком, почувствовала себя надежно и уверенно в его объятиях. Но он этого не сделал, потому что их отношения строились на профессиональной основе и он упустил возможность обратить их во что-то другое.

— Просто я надеюсь, что Энди не окажется твоим «мужчиной все равно». Право, ты заслуживаешь лучшей участи.

Марина почувствовала себя польщенной. Она уже давно спрашивала у себя, находит ли Пол ее симпатичной. Он не посылал ей сигналы, которые она научилась распознавать в последние месяцы. Он флиртовал с ней с их первого знакомства, но тогда она никак не могла ему нравиться. Она пыталась уловить незаметные перемены в его отношении к ней, ждала ласковых слов, прикосновений, намеков, чего угодно. Но не было ничего.

Кроме его новой тревоги по поводу ее счастья и сомнений насчет Энди в роли спасителя/принца. Разве она могла понимать это иначе чем выражение его собственного интереса к ней? Но она настолько не доверяла своему мнению, что не принимала подобное предположение как должное. И потом, если она и нравится Полу, то принадлежит Энди. Вроде как.

Ей захотелось пококетничать с этим мужчиной. Она по-прежнему ощущала физическую дрожь в его присутствии, как и тогда, когда они впервые встретились. Ей так и не удалось избавиться от ощущения, что она недостойна его. Странно, ибо, если уж на то пошло, он внешне ненамного приятнее Энди или Дэвида Сэндхерста. Вместе с тем он занимает более высокое положение, чем его соперники, настолько высокое, что ей туда ни за что не добраться, как бы широко она ни расправила крылья.

У Пола было что-то такое, чего она не замечала в других мужчинах. Это качество не поддается цветистому литературному описанию. Оно состояло в его умении расположить к себе людей. Он был мил. Порядочен. Надежен. Как многие женщины, Марина держалась того мнения, будто умеющие располагать к себе мужчины на самом деле слабые, занудливые, непоследовательные. Едва ее чувство собственного достоинства начало расти из ничего, как она научилась ценить умение располагать к себе, порядочность и надежность в мужчинах. Но пока это чувство собственного достоинства не достигнет оптимального уровня, она будет ценить все это на расстоянии.

И дело не в том, что Энди недостаточно мил. Просто его готовность к проявлению недоброжелательности была спрятана неглубоко, и едва острый осколок Марининой несостоятельности задевал его, как эта готовность мигом оборачивалась уколом.

Нет, Пол был все же слишком хорош для нее, и так, вероятно, будет всегда.

Марина оглядела конференц-зал. Интересно, с кем из делегатов Сюзи спала накануне? Ведь это и было целью ее поездки в Афины. Поначалу Сюзи этого не знала. Но знала Марина, потому что научилась лучше понимать свою подругу. С увеличением веса Сюзи становилась все более уязвимой и открытой. Марина могла читать ее мысли. Сюзи решила, что единственной возможностью избежать пленения жиром будет для нее беременность. Марина следила за тем, как Сюзи спускает кучу денег на средства для определения беременности. С каждой неудачей Сюзи все острее переживала оттого, что эта маленькая точка не появилась в белом окошке. Марина не знала, что происходит в спальне Сюзи и Кена, — их дружеские отношения исключали посвящение в интимные подробности, — но она знала, что Сюзи не готова ждать еще несколько месяцев. С каждым месяцем она толстела все больше.

Так не об этом ли думала Сюзи, обналичивая свои воздушные мили? — размышляла Марина. Сюзи с возмущением отвергла бы подобную мысль. Она не такая. Но даже если Греция в октябре и прекрасное место с умеренным климатом, это никак, ну никак не могло позвать ее в дорогу.

Нет, тут наверняка возлагается надежда на то, что гостиница полна делегатов со всего света, преимущественно мужчин. И в этой многонациональной суете Сюзи точно отыщет мужчин, которые: а) находят крупных женщин бесконечно более привлекательными, нежели маленьких, б) с радостью обменяются телесными флюидами без необходимости обмениваться именами, биографиями или обещаниями.

Марина была совершенно права в своем анализе.

Сюзи никогда бы не рассказала Марине, что она думает или собирается предпринять. Ей было слишком стыдно. Но ее отчаяние оказалось сильнее стыда. Бедному Кену было нелегко поспевать за требованиями своей жены. Она не забеременела за первые два месяца, пытаясь сделать это, и утвердилась в мысли, что, значит, не очень активно пыталась. Кен вообще считал, что дети больше не нужны, поскольку Элис и Фредерик превращались скорее в семейку Аддамсов, чем в шайку Брейди.

Он и не думал, что Сюзи движет исключительно стремление возобновить лактацию, и она с радостью родила бы тролля, если б только благодаря этому у нее снова пошло молоко. И если Кен не мог дать ей ребенка так быстро, как ей хотелось, то ей нужно куда-нибудь уехать, чтобы ускорить процесс.

Она вовсе не планировала неразборчивые связи. Она вынуждена избегать мужчин, кожа которых чуть темнее, чем у Кена (хотя ей ужасно захотелось отказаться от этого правила, когда она увидела португальских участников; ощутив свободу от семейных уз впервые за многие годы, она захихикала). Нет, она отнеслась к этому серьезно. С ума она не сошла, нет, сэр. У нее был план, который подтверждал то, что она не безрассудная или безответственная. И не безумная.

Если бы только она доверилась Марине, то узнала бы, что нет ничего необычного или неправильного в том, что увеличившийся вес свел ее с ума. В некоторых случаях налицо бывает полный психоз. Если бы только она знала, что не одинока в своем страхе, то не пошла бы на столь крайние меры.

Вместо этого Сюзи только и думала о том, что существует гарантированный выход из затруднения. Угрызений совести от намеченного плана произвести ребенка на свет главным образом для того, чтобы снизить вес, она не испытывала. Как и от использования другого мужчины, помимо Кена, для ускорения этого процесса. Да и почему она должна чего-то стыдиться? Кен ничего не узнает. Он примет ребенка как своего и будет любить его соответственно. Счастливое дитя появится в обеспеченной семье, и, мальчик это окажется или девочка, его будет любить и лелеять самая заботливая мать в Лондоне, преданная, готовая на самопожертвование. В конце концов этот ребенок будет спасителем.

Сюзи не думала о том, что это умаляет святость деторождения. Многие в наши дни производят детей, чтобы получить костный мозг для больного единоутробного брата или сестры. Что ж, этому ребенку суждено спасти жизнь больной матери.

На следующее утро Марина размышляла о будущем Сюзи, когда услышала свое имя, прозвучавшее во вступительной речи Рика.

— …уверен, Марина не будет возражать, если я скажу, что в последние полгода наши успехи и росли, и снижались, все было.

Все громко рассмеялись, расслышав в этих словах намек на ее новый образ, такой отличный от того, в каком она впервые предстала в Нью-Йорке шестью месяцами ранее. Марине и на этот раз было не по душе то, что она оказалась в центре внимания. Ей не нравилось, что о ее внешности говорят в связи с изменением ситуации в компании. Слишком много это навевает воспоминаний о том, какой она когда-то была. Она хотела забыть об этом, хотела, чтобы о ней говорили исключительно как о стройной, динамичной, полной жизни женщине, каковой она была теперь.

— Я знаю, что Пол Джером по достоинству оценил ее замечательный профессионализм в трудные для «Спарклиз» времена, — продолжал Рик. — И я уверен, что все присутствующие здесь слышали, как нам икнулось или, лучше сказать, громко рыгнулось во время запуска «Спарклиз» в Великобритании.

Подняв брови, он посмотрел в сторону Энди и иронично улыбнулся. Только Энди, знавший Рика всю жизнь, понимал, что улыбка не ироничная. А холодная. Как смерть.

Энди густо покраснел. Он не ждал, что провал с «Толкотней на перекрестке» останется незамеченным в обзоре запуска продукта, но надеялся, что это и не выделят так уж откровенно. Все смотрели на него отнюдь не с явным восхищением, как на Марину. Зависть пронзила его, точно зубная боль, и тотчас успокоилась, не оставив видимого следа на лице.

— Благодаря огромной совместной работе над продвижением «Спарклиз» всей команды ТНСВ, возглавляемой Мариной и Полом, нам удалось минус обратить в плюс. Грамотная маркетинговая работа и пиар-кампания привели к тому, что девяносто два процента взрослого населения Англии признали этот продукт уже в первые две недели после его появления на рынке. Это намного опередило запланированные сроки и продемонстрировало, что мы способны реагировать на непредвиденную ситуацию, когда объединяем свои усилия.

Следуя этой логике, возмущенно думал Энди, весь успех обязан моей «Толкотне на перекрестке». Так почему же меня считают самым плохим учеником в классе? В течение нескольких приятных минут он перебирал в голове бессчетное число обид, нанесенных ему Риком в последние годы. Это была его любимая игра. Энди представил себе, как именно он добирается до вершины, тогда как Рик, участвующий в том же состязании, отстает от него. Из фантазий он вернулся, услышав шокирующее заявление Рика.

— С большим удовольствием объявляю, что начиная с этой минуты Марина Ризенталь входит в совет директоров ТНСВ.

Первой мыслью Марины было — а как же Энди? Она посмотрела на него и увидела, что он так же потрясен, как и она. Я ничего не знала, захотелось ей закричать. Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя! Глядя на нее, он произнес одно слово: «Поздравляю», но она прочитала на его губах слово «предательство», что лишний раз свидетельствовало о его неискренности. А Рик между тем протягивал руки к Марине, точно она была его королевой.

Она заставила себя встать со стула и направилась к докладчику. По пути она прошла мимо стула, на котором сидел Пол. Он вскочил, чтобы запечатлеть на ее щеке чересчур нежный поцелуй. Ее это настолько изумило, что она повернулась к нему лицом, и второй поцелуй пришелся в губы. Они отпрянули друг от друга, словно подростки, застигнутые родителями, и сделали вид, будто ничего не произошло. Но это произошло. И что-то да значило. И оба это знали. Она попыталась сконцентрироваться на Энди, отвергая всякую мысль о собственном вероломстве. Пол между тем с улыбкой заглядывал ей в душу.

Энди увидел все.

Он был охвачен гневом, а ревность превратила профессиональное оскорбление в бурлящую ярость. Но последовало кое-что и похуже. Рик взял Марину под руку, точно свою невесту. Потом тоже поцеловал ее. В губы, как Пол. Да, такими поцелуями коллеги обмениваются в подобные минуты, но Энди все истолковывал иначе. Марина — еще одна добыча, которую Рик собрался вырвать из рук Энди.

Да, Рик всегда был верен Джиллиан. Но в последнее время он вел себя странно. Был какой-то рассеянный, раздраженный, весь в себе. Всякий раз, когда Энди приходил в его кабинет, Рик что-то прятал в ящике стола с виноватым видом человека, который сделал что-то не так. Если это не другая женщина, то наверняка он в чем-то замешан. И Энди страшно не нравилось, что он не доверяется своему лучшему другу — своему единственному другу.

Это и вызвало у него подозрения, что тут не обошлось без Марины. Разумеется, единственный секрет, который нужно скрывать от Энди, наверняка имеет отношение к возлюбленной Энди.

Бедный, бедный Энди. Не его вина, что он неправильно оценил ситуацию. Его выводы вполне логичны. Он рассматривал факты такими, какие они есть, и выстраивал их в диалектической последовательности. Откуда ему знать, что его дружба с Риком основывается исключительно на эмоциональной неверности?

Когда Энди в первый раз ворвался в кабинет Рика, тот в долю секунды принял решение скрыть свои намерения, свои планы. Он мог бы и его вовлечь, подключить друга, но недовольство жизнью затмевало все. Когда он убегал — а именно к этому сводились его планы, — то собирался убежать от всего. Включая Энди.

Он три раза ездил в Корнуолл для осмотра недвижимости. Затем обналичил свои акции и перевел деньги на новый банковский счет, который открыл отдельно от совместного счета с Джилли. Рик связался с опекунами, которым были доверены деньги, оставленные ему родителями, умершими, когда ему было четырнадцать лет. Опекунам был поручено перевести деньги на Лорну и Сэма. С Джилли все будет в порядке. У нее есть деньги.

Он приготовил еще один сюрприз. Поскольку уже решено, что Марина назначается в совет директоров, то его отъезд будет означать, что понадобится новый директор по административно-хозяйственной части. Потребовав от совета соблюдения тайны, он сообщил, что собирается уехать вместе с семьей из Лондона, но не хотел бы разглашать свои планы, пока все не определится. После бурной дискуссии ему удалось убедить остальных, что Энди — лучший кандидат на эту должность, особенно в свете чрезвычайных усилий, предпринятых в последние месяцы.

Но он ничего не мог сказать Энди, не раскрывая всех подробностей. Откройся он другу, и все может резко измениться.

— Да как ты смеешь! — кричала Марина на Энди, когда они одевались к ужину в тот же вечер. — Ты правда думаешь, будто я что-то вроде временно замещающей, которая спит с директором, чтобы получить постоянную работу? Или ты думаешь, я готова переспать с Риком при любых обстоятельствах? Да ведь он женат, и счастлив в браке. Ты и сам все время говоришь о том, какая это прекрасная пара, он и не посмотрит на другую женщину. Но даже если бы это было не так, мне он не нравится. Об этом ты подумал? Да если бы даже и нравился, я бы не пошла на такую глупость, как связь со своим боссом.

Энди недовольно фыркнул.

— Ну да, понимаю. Ты будешь спать со мной, обыкновенным любовником, потому что этим карьеру не испортишь, но поостережешься бросить взгляд на человека вроде Рика, занимающего более высокое положение. А знаешь что? Ты ведь теперь в совете. Так что он теперь тебе не босс. Теперь я могу испортить свою карьеру, если буду спать с тобой. Так что, может, тебе лучше хлопать ресницами в сторону более важного лица?

Марина натянула колготки с такой силой, что остались дыры от всех пяти пальцев. Она сняла их и выбросила в корзину.

— Ты только посмотри, что я из-за тебя наделала!

Она вынула из ящика другую пару и стала их натягивать.

— Конечно, из-за меня. Конечно, это не твоя вина, потому что ты само совершенство.

— Да не будь же ты ребенком, Энди! Я не собираюсь еще раз извиняться. Мне вообще не нужно было это делать. Я не знала, что в совете приняли такое решение, и, разумеется, не имела понятия, что Рик сделает это заявление. Ты же знаешь, я бы тебе первому сказала.

— Может быть. А может, и нет. Возможно, ты и знала, но стеснялась сказать.

— Стеснялась чего?

— Того, что ты получила повышение, а не я.

Марина почувствовала, как вся напрягается. Так они могут зайти на опасную территорию. Лучше бы ей пропустить намек мимо ушей. Но она не смогла.

— Тогда скажи мне, почему я получила повышение, а не ты? Полагаю, это не имеет никакого отношения к тому, что я привлекла в компанию «Спарклиз» и с ним вместе бизнес на три миллиона фунтов? И что скажешь насчет того, что тебе так и не удалось сделать что-либо подобное? Да, и еще твоя блестящая идея, из-за которой мы чуть не потеряли «Спарклиз» и годовой доход. Все это ведь не имеет никакого значения, правда?

— Ну, раз ты считаешь, что все сводится именно к этому, думай так и дальше. Однако спроси себя вот о чем, Марина. Ты работаешь в ТНСВ десять лет. Ты и раньше привлекала новый бизнес. Не совпадение ли, что ты получила повышение, как только стала выглядеть, как некто из сериала «Бейуотч»?

Марина рассмеялась.

— Ты думаешь, в совете решили меня повысить, потому что я больше не толстая? Потому что больше нет этого препятствия? Да я и злиться не буду, настолько это глупо. Я была готова к повышению еще до того, как сбросила лишний вес. Если ты предпочитаешь думать, будто в мою пользу все сложилось благодаря диете, не принимая в расчет реальные факты, то пребывай и дальше в своем заблуждении.

Энди не нашелся что ответить.

Он сменил рубашку, и не потому, что в этом была нужда, а потому что это дало ему время на дальнейшие размышления. Из него делали дурака, и он не собирается кончать эту ссору, пока не окажется на высоте. Он решил попробовать пойти по другому пути и выставить аргумент, в котором был уверен.

— А на Пола тебе тоже нужно было бросаться? Передо мной и всеми остальными?

Марина покачала головой. Ей стало жаль его.

— Не верю! Ты, наверное, принимаешь меня за секс-бомбу года. Но ты забыл еще и о том, что я улыбалась официанту, когда он принес мне кофе.

— Не язви. Тебе это не идет. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Когда Пол поцеловал тебя, ты поцеловала его в ответ. А это что-то значит. Даже я это видел. Да все это видели.

— Не смешно, — тихо ответила Марина.

В прошлом ей не пришлось овладевать искусством романтического обмана, и эта неопытность была очевидна. Она и не собиралась лгать. Просто она и сама не понимала, что значит этот поцелуй.

Энди ее мягкий ответ показался выражением слабости, знаком того, что он прав, и он ухватился за него.

— То, что мой самый старый друг приударил за тобой, уже плохо. Но еще и мой клиент! А я уж начал было видеть в нем друга.

— Понятно! Значит, все дело в тебе. Так что если бы это оказался официант, который принес кофе, то все было бы в порядке.

Энди не слушал ее. Он продолжал идти по выбранной дорожке.

— Теперь все становится ясно. Все, что он говорил о тебе и обо мне.

— О чем это ты? — спросила Марина, стараясь не обнаружить своей заинтересованности.

— Вся эта чушь насчет того, что ты мне не нравилась, пока не… ну, ты понимаешь.

— Говори смелее. Пока я не похудела. Но это же не сифилис. Это можно произносить, не задевая чувства слушателей.

— Знаю. И еще я знаю, что ты не любишь, когда об этом говорят.

— Это шутка, и тебе это известно! Я сотни раз пыталась поговорить с тобой о моих проблемах. И сомнениях насчет участия в эксперименте.

Это было, в общем-то, не совсем так. Она изложила ему сильно отредактированную версию истории с оксиметабулином, опустив подробности тайного сговора с Дэвидом относительно Эммы. И пошла на эту ложь, чтобы вернуться к таблеткам, хотя питалась по-прежнему не так, как следовало. Ах да, еще ночь, проведенная с Дэвидом. Она и это опустила. Но все остальное она ему рассказала.

— Я всегда с сочувствием слушал тебя, — ответил Энди.

— Да, слушал-то ты с сочувствием, но тут же менял тему. Тебе всегда хотелось забыть о том, что когда-то я была толстой.

— Так вокруг этого все и крутится? Поэтому ты и хочешь переспать со всеми мужчинами вокруг, чтобы доказать, что ты больше не Марина-кубышка с рекламы покрышек «Мишлен»?

Слова сами собой слетели с его губ, прежде чем он успел подумать, что говорит. Но они всегда были наготове, просто скрывались за вывеской любезности. Неважно, сколько слоев умения расположить к себе он добавил к своей сути, эти слова терпеливо дожидались своего часа. Точно так же самые скверные дети в классе тянут вверх руки, чтобы сказать грубое слово, когда шум стихнет.

Марина замерла от боли. Ей снова стало одиннадцать. И двенадцать, и тринадцать, и так до тридцати одного. По мере того как она становилась старше, оскорбления делались все утонченнее. Но толстокожей она так и не стала. Обидными словами «Марина-крепыш с рекламы покрышек „Мишлен“» ее могли бы подразнить мальчишки, когда ей было одиннадцать лет. Наверное, поэтому они и причинили ей такую боль. Ее даже не считают достойной остроумного эпитета, какого-нибудь изысканного сравнения, придуманного творческим отделом ТНСВ.

— Марина, мне так жаль. Я не хотел этого говорить.

Он бережно взял ее руки в свои, попытался обнять ее, чувствуя, что если как можно крепче не прижмет ее к себе, то у него, возможно, никогда больше не будет возможности снова обнять ее.

Она высвободилась из его объятий.

— Нет, хотел. То, что не хотят сказать, не говорят. Единственное, о чем ты жалеешь, это о том, что сказал это не вовремя. Ты убил нас, и ты это знаешь. И ты знаешь, что я никогда не прощу тебе то, что ты сказал. Тебе жаль. И больше ничего.

— Не говори так! Сказать такое — глупо, глупо. Все что угодно отдал бы за то, чтобы вернуть свои слова назад.

— Слово не воробей… Всякий раз, когда я смотрела на тебя, я видела, как эти слова прячутся за твоими глазами. Это правда, и ты ничего не можешь с этим поделать.

Энди не знал, что и ответить.

— Ты все неправильно поняла. Я сказал это только потому, что завидую твоему повышению Ну вот, я признался. Я законченный мерзавец. Но по крайней мере, я честен.

Марине стало жаль его. Он и сам не ведает, что говорит.

— Энди, я не глупа. Знаю, ты завидуешь, и именно потому тебя и понесло. Но слова… Слова, которые ты выбрал. Ты только сукой меня не назвал. Или хитрой коровой, молча соглашающейся на что угодно. И ты назвал меня кубышкой.

— Может, я покажусь педантом, но вообще-то я сказал, что ты не толстая.

— Ты отлично знаешь, о чем я, Энди. Не играй со мной в слова. Я все равно выиграю. Когда ты исчерпал все свои доводы, когда рухнули все барьеры, ты вспомнил про мой вес. И не имеет значения, в каком времени — в прошедшем или настоящем. Это всегда будет камнем преткновения между нами, оружием в твоем арсенале. И это всегда будет причинять мне большую боль, чем я могу стерпеть.

Прежде чем произнести слова, которых она никогда не произносила, Марина глубоко вздохнула.

— Думаю, нам лучше на этом закончить.

Энди подошел к окну и посмотрел в него. Он увидел вдалеке Парфенон точно на открытке. Его торжественная величественность не тронула Энди.

— Очень умно, Марина. Ты хоть понимаешь, что сделала?

— Я больше не желаю играть ни в какие игры, Энди. Просто не хочу, чтобы ты еще раз причинил мне боль. Или кому-то другому, если уж на то пошло. Начиная с этой минуты я больше не буду жертвой. Я этого не заслуживаю.

— Да ведь все совсем не так. Ну как ты не понимаешь? Ты так слепа по отношению к самой себе.

— Энди, ты злишься на меня. Поэтому говори что хочешь. Может, тебе от этого лучше станет.

Энди несимпатично фыркнул.

— А потом ты перенесешь свои вещи в комнату этой мерзкой Сюзи и вы заведете женский разговор. И о чем вы будете болтать? Да примерно вот о чем: «Ах, Сюзи, он такой же, как все! Все разговоры только о том, сколько я вешу. Это так ужасно, все разговоры сводятся только к моему весу». А она заохает и согласится с тобой. Но мы ведь сейчас с тобой не об этом говорили?

— Разве?

— Нет, Марина. Да, я вел себя грубо и сказал несколько непростительных вещей. Но мы расходимся в силу более глубоких причин, из-за несоответствия характеров, потому что у нас разные цели, разные ценности. То, что ты поднялась выше меня, говорит кое-что существенное о каждом из нас.

— А при чем здесь это?

— В конечном итоге ни при чем. Но посмотри повнимательнее, Марина. Ведь это ты свела все к своему весу.

— Ничего подобного. Это сделал ты!

— Ответь мне на один вопрос, только честно. Если сможешь. Когда Пол поцеловал тебя, когда ты поцеловала его в ответ, ты не задумалась, что могло бы произойти, не будь ты со мной?

— Конечно, нет.

Оба знали, что это ложь.

— А можешь ты сказать со всей откровенностью, что не благодарна мне за то, что я протянул тебе руку помощи несколько минут назад?

Марина ответила не сразу. Он обвинял ее в том, что она, сама того не ведая, пошла на хитрость. Но чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что он прав.

— Значит, по-твоему, виновата только я? Просто я искала повод, чтобы расстаться с тобой и завести интрижку с моим клиентом?

— По-моему, когда речь заходит о твоей комплекции, конфликт неизбежен. Когда возникает другой вопрос, ты поворачиваешь дело так, чтобы перевести разговор в русло, более тебе знакомое. Думаю, расстаемся мы потому, что тебе хочется быть с кем-то другим. Я начал спор. Я наговорил гадостей. Но уходишь ты от меня не из-за этого. Подумай и согласись со мной.

Но она и думать не стала. Потому что он был прав. Она может обдумывать только то, что имеет отношение к ее весу. В других областях она как ребенок. Ей нужно остаться одной, чтобы обдумать это. Но у нее не было времени, потому что они опаздывали на ужин.

Дэвид смотрел на то, что когда-то было его домом. Все, что нельзя было в квартире продать, было разбито. Красная краска кровью разлилась по ковру. Наверное, именно такое у него должно было возникнуть впечатление. В следующий раз это будет твоя кровь. Он знал, кто это сделал. И почему.

Его компьютер и дискеты исчезли. Это его не особенно волновало. Все это принадлежало «Перрико», и потери будут возмещены за счет страховки компании. Но было еще кое-что. Бумаги, в которых зафиксированы, преступление за преступлением, его манипуляции с цифрами в ходе эксперимента с оксиметабулином. Он надеялся, что их разорвут на клочки или скомкают, но они пропали. Вандалы, очевидно, полагали, что их стоит изучить внимательнее.

Он вскинул руки вверх в надежде, что записи истолкуют как ненужные цифры и выбросят. У него и без того достаточно проблем. Если этим бумагам дадут ход, его уволят. Его карьере придет конец.

А как он расплатится с акулами займа? Ему стало тошно, тошно, тошно.

Вот я здесь, Госпожа Удача! Приди и сделай свое дело, как ты всегда делаешь. Пожалуйста!