Большие девочки не плачут

ГЛАВА 23

— То есть ты приглашаешь меня на свидание?

Она чувствовала себя очень смелой, задавая этот вопрос. Ведь если она не права, то будет выглядеть очень глупой. И настойчивой.

Пол в отчаянии поднял брови.

— Конечно, на свидание! Что еще я мог иметь в виду?

Марина покраснела. Он только что без предупреждения появился в ее кабинете. Она и знать не знала, что он несколько дней набирался храбрости, прежде чем пригласить ее. Дюжину раз снимал телефонную трубку. Даже доехал до здания ТНСВ, но не выдержал и попросил таксиста вернуться.

— Да, но мне кажется, ты говорил, что на мюзиклы ходишь один или с семьей?

Пол пригрозил ей пальцем. Он почувствовал уверенность и повеселел оттого, что она приняла его предложение.

— Я этого не говорил. Я говорил, что лучше посмотрю мюзикл один, чем в обществе человека, который не сможет его оценить. Это должен быть кто-то особенный, а у меня в жизни таких людей было не слишком-то много.

Марина поняла, что это все равно что тебе пятнадцать, и унеслась далеко в своей юной фантазии. Вот что такое сильное увлечение, согревающее душу и тело, отвлекающее от всего на свете. В последний, полный событий год у них возникло глубокое и настоящее чувство, какое бывает у взрослых людей. Она «особенная». До Рождества еще неделя, и у нее это будет первое Рождество, которое она отметит в новом статусе.

Может, он купит ей большую открытку со словами «Счастливого Рождества тому, кто особенно дорог». Она видела, как счастливые люди покупают такие открытки в киосках. А может, он подарит ей самый настоящий подарок, который выбирают, крепко подумав, из тех, что покупают для «особенного» человека. А при мысли о том, что и она ему что-то подарит, она пришла в легкое возбуждение. Ведь и он для нее «особенный».

— Ты плачешь?

Он присел возле ее стула на корточки, как в тот вечер в Афинах, когда ее тошнило в его номере. Его вопрос удивил ее. Она поднесла палец к глазам, чтобы убедиться, действительно ли она плачет. Одновременно там же оказался его палец, и вместе они наткнулись на слезинку, которая с радостью легко катилась по ее полному лицу.

— Прости меня, — прошептала она, смутившись проявления своих чувств.

— Если только это хорошие слезы, а не печальные, — сказал Пол.

Он достал носовой платок и нежно вытер ей щеку.

— Хорошие. Я думала о Рождестве.

— И что же ты думала?

Марина посмотрела на него.

— Я могу надеяться, что это будет счастливое Рождество?

Пол смотрел в будущее дальше Рождества. Гораздо дальше.

— Обещаю тебе, счастливое.

И таковым оно и было. В ТНСВ начались две недели рождественских каникул. Пол и Марина использовали это время и провели все праздники вместе, кроме рождественского дня.

Даже рождественский день оказался более счастливым, чем это было раньше. Нэнси и Дональд были добры и с Мариной, и друг с другом. Время от времени воцарялось молчание, но то были обычные семейные паузы, когда каждый член семьи вспоминает о том, что объединяет относительно разных людей в одну семью.

— Хорошее Рождество, — сказал Дональд после ужина. — Мне очень понравилось.

И Марину, и Нэнси изумило это заявление. Согласно молчаливым стандартам Дональда, это был почти шекспировский монолог.

Марина отважилась сказать что-то более серьезное.

— Это первый рождественский ужин, когда не звучали слова недоброжелательства. Ни с чьей стороны, — прибавила она, не забыв включить и себя в число потенциально виновных.

Нэнси не отрывала глаз от вязания.

— Теперь все по-другому. Раньше мы и думать не могли, чтобы сказать или сделать что-то такое, что может привлечь внимание к… ну ты понимаешь… ты была такая чувствительная. Мы боялись огорчить тебя.

Марина вспомнила, как раньше отмечали Рождество, и поняла, что ее мать права. Она всегда боялась рождественского ужина и следила за каждым отправляемым в рот куском, чтобы лишить мать оружия, которым та могла выстрелить в нее в традиционной ссоре после ужина. Она сдерживала себя, что вызывало у нее горечь и гнев, а потом истолковывала молчание как обвинение, против которого обязана была выступить.

— Не смотри на меня так! — с этих слов обычно все и начиналось.

В дальнейшем возможны были кое-какие варианты, но обычно кончалось тем, что Марина принималась кричать.

— Это не моя вина, что я толстая!

На что Нэнси преспокойно отвечала:

— А чья же?

На сей раз все было по-другому. Но в составе исполнителей произошла только одна замена. Марина вынуждена была согласиться, что напряжение последних лет возникало в основном из-за нее. Домашнюю обстановку она рассматривала как площадку для вольного боя, где первый удар всегда должна была получить она. И последний. Прежде чем продолжать разговор в серьезном тоне, предложенном матерью, Марина хорошо подумала.

— Ты ничего не сказала о том, что я пополнела.

При этих словах ее отец потянулся за своими садовыми перчатками, намереваясь скрыться в сарае.

— Прошу тебя, папа, не уходи. Я не собираюсь устраивать сцену.

Дональд неохотно сел. Он включил телевизор и, идя на уступку недовольному взгляду Нэнси, убавил звук и включил титры, надеясь, что его не вовлекут в этот разговор.

Прежде чем отвечать, Нэнси глубоко вздохнула.

— Да, я заметила, что ты немного пополнела по сравнению с тем, когда мы видели тебя в последний раз. Но, если честно, я почувствовала облегчение. Раньше ты была чересчур худой, и ты это знаешь. А как я тебе уже говорила, я теперь воспринимаю твой вес как вопрос частный, как нечто такое, что ты уже решила для себя, и я должна уважать это решение, а не осуждать.

Нэнси произнесла длинную речь, и Марина была ей благодарна. В награду она решила довериться ей.

— Когда я приехала в прошлый раз, я вела себя нечестно. В смысле того, как я сбросила лишний вес.

И она рассказала своим родителям об эксперименте с оксиметабулином. Она ничего не утаила (кроме своего загула с ученым, открывшим лекарство, — ведь это ее родители, в конце концов!). Дональд даже забыл, что собирался смотреть телевизор, так он был захвачен рассказом о коррупции и мошенничестве. Лишь одно его огорчало: рассказу недоставало секса, в противном случае получился бы хороший мини-сериал.

Нэнси превратилась в возмущенную мать, готовую ради защиты своей дочери броситься в бой, чтобы исправить нанесенную ей обиду.

— Мама, да забудь ты об этом. Все уже кончилось. Мне больше не нужны эти таблетки. Я даже не знаю, настоящий я принимала препарат или «пустышку», так что все могло произойти подсознательно. Да меня это больше и не волнует. Да, я тебе говорила, что примирилась со своими размерами и купилась на философию ТФБП, но это была ложь.

— Я и сама догадалась, когда увидела, насколько ты похудела в прошлом году в декабре.

— Но теперь все изменилось. Я правда все расставила по полочкам. У меня действительно больше нет с этим проблем.

Нэнси пристально посмотрела на нее и все увидела — под самой кожей Марины светился этот свет, такой уязвимый.

— Тут не обошлось без мужчины.

Это было утверждение, а не вопрос, и то, что Марина удивилась, лишь подтвердило правоту матери. Она была рада тому, что угадала, что в жизни дочери есть новый смысл. Впервые с тех пор, как Марина была ребенком, она почувствовала себя настоящей матерью.

Марина не могла больше скрывать свои новости.

— Ах, мама, он замечательный! Его зовут Пол. Он тебе понравится, я это знаю. Он такой… милый. И любит мюзиклы. И тебе, папа, он тоже понравится! Он без ума от садоводства. У него маленький дворик, но он и там работает.

Она умолкла.

— Что такое? — спросила она, удивляясь тому, что родители смотрят на нее так странно.

— Мы еще никогда не видели тебя такой, — сказала Нэнси.

— Какой?

Нужное слово нашел Дональд.

— Счастливой.

— Клянусь, ты сказала им, что я милый, — проворчал Пол.

Марина поцеловала его в глаза.

— Ну конечно. Родителям это надо говорить. Обязательно. А что я должна была сказать?

Пол заключил ее в свои объятия и принялся целовать от кончиков пальцев до шеи.

— Что я самый замечательный любовник, который у тебя когда-то был. Что ты умираешь от удовольствия. Что мы занимались любовью во всех комнатах. Ну и всякое такое.

Марина закрыла глаза и отдалась своим чувствам. В течение дня у нее минуты не было, когда она не упивалась бы радостью, которую дарил ей Пол. Он научил ее смотреть на свое тело как на средство получения удовольствия, а не как на инструмент пыток. В любовных сценах она ничем не сдерживала себя, придя к выводу, что если этому замечательному мужчине нравится каждый дюйм ее тела, то и она должна вести себя соответственно.

Она любила его и знала это. Интересно — откуда человек знает, что любит кого-то? Да просто знает, и все, как говорится. И это правда! — хотелось ей кричать. Просто знаешь, и все. А я знаю!

Она и ни в чем другом себя не сдерживала. Накануне Рождества они отправились в супермаркет и потратили почти сто фунтов на вкусную еду. Они покупали все, что хотели. Пока Марина хватала пирожные, ветчину и дико дорогую вишню, Пол выбирал бельгийский шоколад, копченого лосося, шоколадную кукурузу и шампанское.

Они и ели не так, как обычно едят. Еда была для них прелюдией к таким серьезным делам, как бизнес и любовь. В январе Марина оглянулась на весело проведенные праздники и сделала удивительное открытие: она поправилась. Слишком много ела и потому поправилась. Как и все нормальные люди в Рождество! Но это не имело никакого значения.

В канун Нового года Пол попросил ее руки.

— А почему ты так долго думал? — ответила она.

— С Новым годом, дорогой!

— С Новым годом, Джилли.

Рик и Джилли чокнулись бокалами. По настоянию Джилли в бокале у Рика было шампанское. Если ей нельзя пить, то это не значит, что он не должен праздновать. Особенно если есть что праздновать!

— Я все еще не могу забыть выражение твоего лица, которое появилось, когда я сказала тебе! — весело повторила Джилли в сотый раз после того, как сообщила новости.

Рик улыбнулся, надеясь, что мышцы лица работают в его пользу.

— Да-а, сюрприз еще тот.

— Знаю! Представь себе — и это через столько лет после Лорны! Эти врачи и сами не знают, что говорят. Ничего не знают! Это ведь так замечательно, правда? У нас теперь появится столько возможностей. Брошу учиться, чтобы быть матерью полный рабочий день. Да и ты мог бы подумать о том, чтобы посвящать этому какое-то время. Ты и сам говорил, что работа иногда тебя угнетает. А деньги нам больше не нужны. Ты ведь счастлив?

— Конечно, счастлив.

Рик притянул Джилли к себе и крепко стиснул ее, чтобы она не видела его слез.

Он в сотый раз прокрутил в голове, сколько воли от него потребовалось, чтобы его палец передвинул корнуолльскую папку с экрана монитора в корзину «удалено». Он не испытывал гордости от того, что перед ним возникла эта новая непрошеная ответственность. Джилли нарисовала ему восемнадцать лет его нового будущего. Ему не оставалось ничего другого, как принять его.

Он мог бы сделать кое-что. Убежать. Но, разумеется, этого он делать не станет. Хотелось бы ему быть человеком, не обремененным моральным грузом, взваленным ему на плечи. Но он не такой.

Можно покончить с собой. Но это был бы мелодраматический шаг, свидетельствующий о том, что в той боли, которую он испытывает, есть нечто уникальное, особенное, с чем живому существу не справиться. А после рождественских размышлений, подогретых алкоголем, он понял, что самая большая его трагедия состоит в его ординарности.

Его болезнь была физического свойства. От боли, от этой растущей боли никто не застрахован. Его преступление было следствием сверхожиданий. Наказание? Как и всем нам, ему придется брести и дальше, удовлетвориться тем, что имеешь, похоронить мечты и молиться.

Чувствовал ли он боль острее, чем другие? Да откуда ему знать, смеялся он, хотя ему было не смешно. Может, все остальные спрятали свои чувства так же глубоко, как и он? Может, таковы правила, может, таким способом и выживают?

А он выживет. Он такой. Хотя как он протянет еще восемнадцать лет, он не имел представления.

Но он вдруг взял и представил себе. У него еще есть хибара в Корнуолле. За нее заплачено. Она существует и никуда не денется. Как и он. Пока. Но мечтать можно. И строить планы. И фантазировать.

Новый год Энди провел в сборах. Его назначение подтвердилось, и ему нужно было переезжать как можно быстрее. Решившись, он поймал себя на том, что счастлив, что у него такая перспектива. Да, он знает, что они все скажут. Несколько лет назад он бы и сам сказал то же самое. Даже несколько месяцев назад.

Маленькая рыбка в большом пруду.

Но если подумать, это так очевидно, так справедливо. Он перебирается в менее крупную компанию. Вкладывает деньги. Сразу становится членом совета директоров. Занимается делами. Делается заметным человеком. Приобретает имя. Начинает все сначала. Переделывает себя.

Он смирился с тем, что не может соперничать с Риком вечно. Они не одинаковые люди. И никогда такими не были. Он выстроит карьеру в другом месте. Может, и не такую блестящую, как у Рика. Он найдет женщину, которую полюбит, и осядет где-нибудь. Пусть и не такую прекрасную, как Джилли.

Интересно, будет ли Рику недоставать его. И будет ли ему недоставать Рика. Разумеется, они пообещают друг другу, что будут поддерживать связь. Но не станут этого делать. Энди рассмеялся при мысли о том, что Рик уезжает из Лондона, чтобы провести с ним уикенд. Да Рик — типичный горожанин! Свежий воздух и тишина вызывают у него аллергию. Нет, в новый дом Энди он не приедет.

В этот день он осознанно освободился от зависти, и у него дух перехватило от ветерка свободы, пронесшегося в его душе.

На следующий день он должен стать одним из директоров небольшого, но успешного рекламного агентства. В Труро.

Труро, Корнуолл.