Большой обман

45

Мешочек под завязку набит деньгами. Тугие пачки банкнот перехвачены резинками, перетянуты шпагатом, скреплены клейкой лентой. Попадаются и монеты — под потертой холстиной отчетливо видны контуры кругляшей.

— Это еще что? — Я не в силах отвести глаз от мешочка. — Откуда у тебя такая куча денег? Сколько здесь, кстати?

— Двадцать тысяч с мелочью, — гордо произносит Луи. — Пришлось-таки поднапрячься. Мы вдвоем сколотили неплохой исходный капитальчик.

— Мы — это ты с Анималистом?

— В основном я один. Он работает на меня всего несколько месяцев. Он все схватывал на лету, но ставить ему технику пришлось почти два года.

— Так это, значит, правда? Ты грабил каждого, с кем играл? Ты обыкновенный шулер?

— Ничего подобного. — В голосе Луи слышится досада. — Тоже нашла грабителя. Хороший шулер — чертовски сложное ремесло. Каждодневные тренировки, безграничное терпение, закаливание характера — и что толку? Партнеры ведь не слепые. Всякое бывает. Кстати, Унгар, ты-то как догадалась? Он, конечно, не самый замечательный манипулятор, но у него вроде все получалось.

— Он деревянный. Негибкий. И движения у него слишком медленные.

Большой Луи уныло потирает шею. Похоже, ничего новенького я ему не сказала.

— А у тебя быстрые, да?

— А я все делаю в темпе.

— Что тут скажешь, — лицо у Луи светлеет, — у тебя редкий дар. Откуда только? Как ты научилась трюкам с колодой?

— Мои сводные братья с детства занимаются фокусами. Я все это умею с малых лет. Передергивание, пальмирование, подтасовки… Не знаю. Моя способность проявилась как-то… сама собой. Без больших усилий с моей стороны.

— Ну и ну. И в смелости тебе не откажешь. Ты и глазом не моргнула — даже когда дала ему подснять колоду. Это было стильно, Унгар. Наивно немного, но характер ты проявила.

— Как настоящий мужик?

— Почти.

Вот уж никогда не думала, что падка на лесть. Но мне так приятно. Он заметил, как круто я сыграла. Он хвалит меня. Прием классический — но я, как дура, покупаюсь. И тут же перевожу разговор на Луи:

— А ты как научился?

— Когда прикован к постели, это не так уж и трудно, — грустно отвечает он. — Надо же чем-то голову занять. Пока я был в госпитале, приятель купил мне книжку по покеру, и, знаешь, я подсел. Вскоре я прочел про покер все, что только попалось мне в руки. И вот уже чуть не вся ночная смена сползается к моей койке. И мы играем. Меня, наверное, потому и выписали. Им просто надоело без конца мне проигрывать.

В один прекрасный день я прочел в газете про карточного шулера, которого арестовали в Атлантик-Сити. И я подумал: вот это жизнь. Встану на ноги, приеду в Вегас и заделаюсь профессионалом. Только мне хотелось напрочь исключить элемент везения. Понимаешь, о чем я, Одри? Чтобы все было в моих руках. Чтобы все плясали под мою дудочку. Небольшая фора — все, что мне было надо. После аварии меня вообще заинтересовало, как ворочаются шестеренки. Ведь мир-то движется. Значит, есть правила движения.

— И ты научился подтасовывать?

— Эге. Когда вышел из госпиталя, только и делал, что тренировался. Утром, днем и вечером. Порой казалось, что мне вовек не развить ловкость рук. Но я был упрям. Я убеждал себя, что покер — тоже вид спорта. Если в баскетбол я играл на уровне, то и в карты смогу. Время от времени я обыгрывал папиных приятелей. Пробовал на них приемы, которые освоил.

— И они ничего не замечали?

— Ничего. — В голосе у Луи торжество. — Порой мне даже хотелось, чтобы они заметили.

Луи говорит еще битый час. Он таки встал с постели, и приехал в Атлантик-Сити, и стал играть по казино и частным домам. Он изучил все тонкости честной игры, но, когда выпадал шанс, не мог побороть искушения. По его словам, задача несложная. Ведь лохи и впрямь рождаются каждую минуту. Так он пересек Штаты от океана до океана, набивая карманы легкими деньгами. Контакт с семьей он потерял, спал где придется и с кем придется и всячески изображал из себя чемпиона. Теперь ему в помощь была собачка — Маленький Луи. Он научил таксу в нужный момент делать стойку, умоляюще махать хвостом и лаять. Это отвлекало внимание партнеров, и Луи мог спокойно манипулировать картами. Человеку с собачкой как-то больше доверия.

— А ты хоть раз пробовал сыграть честно? — прерываю я Луи. — Ты действительно участвовал в крупных турнирах, как говорил?

— Ну конечно. Всякий раз, когда у меня в кармане появлялись приличные деньги, я отправлялся в Вегас на какой-нибудь турнир. Мне хотелось выиграть по-настоящему. У меня были амбиции, я хотел оказаться наравне с великими.

— Но дело не пошло?

Луи откидывается на спинку стула, явно затрудняясь с ответом.

— Я старался, Одри, — говорит он наконец. — Изо всех сил. Целых шесть месяцев я играл честно. И какая бы карта мне ни шла, в итоге я всегда оказывался в проигрыше. Это было невыносимо. Ну а когда не перло, я тупел и играл не в полную силу. Таких же точно игроков я обыгрывал на раз, когда мошенничал. Мне казалось, что и по-честному все пойдет легко. Хрена с два. У меня уже были средства. Хватило и на дом, и на кое-что еще. И все пошло прахом по моей прихоти. Даже жена меня бросила. Единственная женщина, которая смогла меня полюбить. Все из-за честности.

— Ты же говорил, твоя жена умерла. Подавилась кексом.

— Ну говорил, говорил! — Луи нервно притопывает ногой. — Это было бы ей по заслугам: подавиться до смерти. Только это не она растолстела, а я. Это я стал противным угрюмым маньяком. Это я пытаюсь отскрести с рук свою вину, будто грязь. Я ненавижу себя в моем теперешнем обличье. Это началось именно тогда. С каждым проигрышем я ненавидел себя все больше и больше. И всякий раз, когда я мошенничал, моя ненависть только росла. Жена меня не выносила. Неудивительно, я сам себя не выносил.

Луи отворачивается к окну и щурит от солнца глаза.

— Порой она меня бесила. Но, несмотря ни на что, я любил ее. Красавицей ее нельзя было назвать, но она была добрая, и разумная, и кроткая, если уж столько лет прожила со мной. И она так хорошо пахла. Такой чистый аромат. Как у… свежесрезанной лаванды.

Луи жмурится и осторожно втягивает в себя воздух. Я теперь вся в его власти, и он знает это. Я сижу на самом краешке стула, жадно впитываю каждое его слово, и мне не терпится услышать конец истории. Луи рассказывает, что после ухода жены он целую неделю не выходил из дома. Только сидел и пялился в стену. Пока не узнал, что жена изменяла ему. Прямо у него под носом. С давних пор.

— Вот тогда-то я и совершил самую большую ошибку. С горя. Взял последние десять тысяч и все проиграл. Все равно что выстрелить себе в лоб прямо за столом. Проигрыш за проигрышем, пролет за пролетом, и карман пуст. Я нищий, у меня ничегошеньки нет. Не считая пачки трубочного табака.

Луи дергает за пластыри, глядя на свои руки с ненавистью.

— Положение было отчаянное. Надо было побыстрее отыграться, и я занял пять тысяч у одного моего хорошего друга. Он и игру организовал — так уж ему не терпелось мне помочь. Я-то, дурак, и не понял, что все подстроено. Он всех предупредил заранее. Вежливость, манеры — словом, высший свет. Партнеры спокойненько подождали, пока я подсажу одного из них на каре, а потом вломили мне по полной. Я чуть было опять не отправился на хорошо знакомую мне койку. Он им еще и приплатил, представляешь? Чтобы они мне по ногам вмазали как следует. Вот они и постарались.

Нога у Большого Луи дергается, и я живо представляю себе картину побоища.

— Это был он? — спрашиваю я тихо. — Который все подстроил? Это он спал с твоей женой?

— Кто же еще? — горько отвечает Луи. — Ему мало было моего унижения. Ему надо было стереть меня в порошок. Я опять оказался на костылях, жить мне было негде, нервы изодраны в клочья. И ни гроша в кармане.

— Как же ты выжил?

— Жена чувствовала себя виноватой и предложила мне перебраться сюда. После смерти матери она в этой трущобе и не была ни разу. Неликвидный товар. Отомстить она мне хотела, что ли? Все равно, мне некуда было деваться. Другой мой приятель, Эдди, одолжил денег на перелет. Эдди — единственный, кто остался со мной после того, как меня ославили на все Штаты. Он сам хорош гусь, так что понял все без лишних слов.

— И ты переехал.

— Вот именно. Я-то думал — пройдет пара месяцев, пыль осядет и я займусь привычным делом. Но чем дольше я здесь сидел, тем больше меня брала в оборот моя мания. Через неделю мне стало невыносимо трудно выходить из квартиры. Через месяц мне стало невыносимо трудно открыть дверь. Я боялся. Все на свете внушало мне страх. Я не могу жить в этом мире — он до смерти пугает меня. Хочешь знать почему?

Я киваю.

— Потому что мир вне моей власти. — Луи стискивает руки. — Моя судьба мне неведома. Вдруг меня собьет машина. Или бросит любимая женщина. Или предаст лучший друг. В свое время я садился за карты, ставил все свое состояние и спокойно играл. Я мог забросить трехочковый мяч в корзину с закрытыми глазами и знал траекторию еще до того, как мяч попадет ко мне в руки. А теперь? Только посмотри на меня. Я не могу выйти из комнаты. Я не могу открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Даже мое тело живет само по себе и не очень-то подчиняется мне.

— Но ведь ты содержишь все в чистоте!

— Все верно, — в голосе Луи вызов, — содержу. Вокруг меня все в чистоте и порядке. В том крошечном мирке, с которым я еще справляюсь. И мирок этот с каждым днем все теснее. Ты только посмотри на меня, — повторяет Луи, яростно теребя рукав рубашки. — Посмотри как следует. Я не мылся и не прибирался целую неделю. Я сижу в своем дерьме, посреди круга, который сам очертил, в теплой компании — я и собственное мое убожество. И если ты не вытащишь меня отсюда… и поскорее… я просто умру.

Луи произносит эти слова холодно и четко. Будто смерть — всего лишь вопрос времени.

— Мне не много нужно, — мешочек опять у Луи в руках, — маленький кусочек земли на берегу океана. В Штатах. Причиной моя последняя игра. Помнишь, я тебе рассказывал, как ко мне вернулось обоняние? Только обстоятельства, как видишь, были несколько другие. Я валялся на земле, весь в синяках и крови. Свежий аромат вернул меня к жизни. Маленький фрагмент мира — но зато во всем богатстве. А потом я спрятался. Теперь садик — это все, что мне надо. Я буду ухаживать за растениями и дышать запахом океана, и мой мир будет потихоньку расширяться. Садик — мое окно во внешний мир, где я смогу смотреть на небо и чувствовать себя при этом в безопасности.

По щеке Луи стекает слезинка.

— Прошу тебя, Одри, — он касается моей руки, — умоляю тебя. Помоги мне выбраться. Сыграй вместо меня. Ставка за одну игру — двести тысяч. Мне хватит. Ты сможешь, я четко знаю. Ведь ты — единственная в своем роде.

— Какую еще игру? Ты что?

— Игру, в которой за меня собирался участвовать Анималист. Пока ты с ним не разделалась. Он теперь рта раскрыть не может, не то что подтасовать. Все будет шито-крыто. Мы с Эдди подадим тебе все на блюдечке. Полный стол лохов, у которых деньги давят на мозги. И среди них — мерзавец, который угробил меня во второй раз.

— Тип, который организовал расправу над тобой? И ты хочешь переиграть его?

— Не я, Одри, а ты. Я столько времени убил на Анималиста, хотя в глубине души всегда знал, что он не годится. Может, это и к лучшему, что он вышел из игры. Справимся без него.

Луи останавливается, сглатывает слюну и смотрит на меня, как полицейский на фоторобот.

— С тех пор как я все это задумал, мне каждую ночь снился подходящий игрок. Который пойдет и сыграет вместо меня и идеально подтасует. Дело все в том, — Луи пододвигается поближе ко мне, — что такой игрок мне больше не снится. Уже неделя, как этот образ улетучился. Неважно, сколько я спал и что делал, чтобы заснуть. Этот сон больше не возвращается. В тот вечер я видел, как ты обращалась с картами, и гнал от себя мысли про тебя и про игру. Только мысли эти меня никак не оставляли. Так что бери денежки, отправляйся в Вегас и играй. Ты должна выиграть уже потому, что ты — моя последняя надежда. Ведь ты гений, Унгар. Ты колдунья. У тебя особый дар.