Боспорское царство

Глава десятая БОСПОРСКОЕ ЦАРСТВО В ПЕРВЫЕ ВЕКА НАШЕЙ ЭРЫ

Обстановка, которая сложилась на Боспоре в период последней войны Митридата с Римом, была настолько тяжелой и губительной для экономики торговых городов, а чересчур далеко заходившая связь с варварами северного Причерноморья, на которых старался опереться Митридат, повидимому, казалась настолько опасной и угрожающей коренным интересам господствующих слоев общества, что все это предопределило решительный переход основных городов Боспора на сторону Рима. Неизбежным последствием этого перехода должно было явиться ограничение политической свободы, установление зависимого от Рима положения; но в сложившейся ситуации последнее, вероятно, воспринималось как меньшее зло, которое компенсировалось прежде всего тем, что боспорские города получали снова возможность нормального развития торговли, являвшейся всегда основой их экономической жизни.

Рим, заинтересованный в том, чтобы причерноморские города, и в первую очередь Боспор, были его военно-политическими форпостами на отдаленной периферии, помогал последнему в поддержании соответствующей военной мощи, необходимой для удержания всех обширных плодородных территорий, которые теперь, как и при Спартокидах, опять вошли в границы Боспорского государства. Но римская опека над Боспором далеко не сразу обеспечила внутреннее политическое умиротворение. После гибели Митридата VI Евпатора в течение многих десятилетий на Боспоре не прекращалась борьба за власть. Потомки Митридата и местного царя Асандра, пришлые правители Полемон и Пифодорида, призванные к власти волею римлян, — все они являлись действующими лицами почти непрерывного ряда войн и восстаний, измен и убийств, которыми, как мы видели, была заполнена вся вторая половина I в. до н. э.

Несмотря на это, Боспор постепенно вступает в период новох'о экономического подъема, за которым следует эпоха подлинного второго экономического и культурного расцвета Боспорского государства, охватывающего I — II вв. и отчасти III в. н. э. Боспор смог быстро оправиться от разрухи митридатовского времени, как только восстановилась нормальная внешняя и внутренняя торговля, снова ожили многочисленные ремесла и промыслы в боспорских городах, а в гаванях закипела погрузка и разгрузка многочисленных кораблей, смело теперь бороздивших Понт Евксинский, в значительной части очищенный от пиратов.

Как и в эпоху Спартокидов, краеугольным камнем экономики Боспора в первые века нашей эры был экспорт хлеба, рыбных и животноводческих продуктов. Потребителем боспорского хлеба являлись теперь, главным образом, малоазийские города, особенно на южном побережье Черного моря, связи с которыми приобрели отныне первостепенное значение.¹ Не мал был также спрос на хлеб и другие виды провианта со стороны римских гарнизонов, расквартированных в области Понта. Вместе с тем Боспор вновь быстро стал ёмким рынком сбыта для импортных товаров, широким потоком направлявшихся из заморских центров в боспорские порты, а отсюда транзитом переправлявшиеся не только по всему Боспору, но и далеко за его рубежи. Ткани и платье, вино и оливковое масло, предметы украшения, керамическая и стеклянная посуда — все это, как приходившее извне, так и изготовленное на месте в боспорских городах, находило обеспеченный сбыт в населенных пунктах Боспора; значительное количество товаров перепродавалось соседним племенам кочевников.

Интенсивно работали местные ремесленно-промышленные производства в крупных боспорских городах, среди которых славное место попрежнему занимали Пантикапей и Фанагория. Многочисленные ремесленники, строители, живописцы, скульпторы, металлисты-ювелиры и пр. обслуживали потребности боспорского населения и, прежде всего, опять разбогатевших купцов, судохозяев, землевладельцев и варварскую знать, торговавшую хлебом.

В римский период культура Боспора интенсивно принимала сарматский, т. е. сильно варваризованный характер. Боспор, как известно, с ранних пор был тесно связан с местными племенами, составлявшими основную массу рядового земледельческого населения; в то же время верхи этих племен в известной своей части сливались с греками, образуя общий господствующий слой боспорского населения, объединенный общими экономическими и классовыми интересами. Но если на первых порах это слияние шло иод знаком политического и культурного преобладания греков, то с течением времени положение сильно изменилось. В среду жителей боспорских городов влилось столь большое количество варваров, что роль местных культурных элементов все более усиливалась, а во II—III вв. они уже определяли собою основные черты всего культурного облика Боспора.

К началу I в. н. э. в состав владений Боспора входили не только те территории, которые ему принадлежали еще в IV—III вв. до н. э., в период наивысшего подъема государства при Спартокидах, но и Херсонес, продолжавший оставаться после Митридата под протекторатом Боспора.

Херсонес после устранения Митридата не получил автономии, а перешел под власть Фарнака и вынужден был оставаться в составе Боспорского царства. Как известно, Херсонес добивался у Юлия Цезаря освобождения от боспорской опеки. Просьба была удовлетворена, но свободой Херсонесу воспользоваться не пришлось.² Наступившие вскоре перемены в Риме в связи с убийством Цезаря не позволили Херсонесу реализовать предоставленное ему Цезарем право автономии, и Херсонес продолжал оставаться под властью Боспора в лице царя Асандра. По словам Страбона, труд которого составлялся в период правления Августа, Херсонес «с тех пор [т. е. со времени Митридата] и доныне... подчинен владыкам Боспора».³

В 25 г. до н. э. в Риме была подтверждена автономия Херсонеса (с указанного года Херсонес вел свою новую эру), но свобода и на этот раз была лишь формальной, так как одновременно, по настоянию Рима, Херсонес в целях защиты от тавро-скифов вынужден был войти в военно-оборонительный союз (συμμαχία) с Боспором. На деле такой союз приобретал форму политического протектората более сильного Боспора над своим более слабым союзником. В одной из херсонесских надписей, отмечающей заслуги некоего херсонесского гражданина, указано, что последний стоял во главе вспомогательного отряда войск, посланного в помощь царю Полемону (IPE, I³, 419). Очевидно, херсонесские ополченцы должны были участвовать в осуществлении военных походов боспорского царя Полемона I.

Со своей стороны Боспор оказывал помощь Херсонесу, что видно из херсонесской надписи, посвященной Полемону I и именующей последнего «спасителем херсонесцев» (IPE, I², 704). Сохранившиеся отрывочно другие надписи также подтверждают зависимое положение Херсонеса. Одна из них говорит о торжественной встрече херсонесцами посла боспорской царицы Динамии (IPE, I², 354), другая является частью посвятительной надписи на постаменте статуи боспорского царя Аспурга (1РЕ, I², 573). Таким образом, во второй половине I в. до н. э. и в первой половине I в. н. э. Боспор обладал не только своими старыми территориями, но и распространил господство на западные районы Крыма.

О вновь обретенной Боспором силе красноречиво говорит один важный документ — надпись на каменном постаменте статуи царя Аспурга, царствовавшего с 8 по 38 г. н. э. (ΙΡΕ, 11, 36). Статуя была воздвигнута «начальником острова», т. е. правителем одного из крупных владений Боспора, на азиатской стороне. В надписи Аспург именуется «великим царем» в соответствии с понтийско-иранской традицией, унаследованной от Фарнака, который впервые на своих монетах чеканенных на Боспоре, поместил пышный титул: «великий царь царей». Вместе с тем Аспург в надписи назван «другом кесаря и другом римлян» (φιλόκαισαρ καί φιλορώμαιος). В официальную титулатуру боспорских царей со времени Асандра была включена эта формула, выражающая политическую зависимость боспорских правителей от Рима, начавшуюся, собственно, еще с Фарнака.⁴ Следует, однако, помнить, что степень этой зависимости была не во все периоды одинаковой и во всяком случае она почти никогда не была столь полной и абсолютной, как этого хотелось римлянам. Не только Асандр в свое время удержался у власти вопреки воле Цезаря, но и Аспург, как известно, достиг трона, опираясь на поддержку родственного ему, вероятно по линии матери (Динамии), варварского племени аспургианов, с помощью которых был устранен римский ставленник Нолем он I. Рим вынужден был считаться с реальным положением дела и с потенциальною силою входивших в состав Боспора местных племен.

В той же надписи Аспурга сказано, что он царствует над всем Боспором и Феодосией, синдами, меотами, тарпитами, торетами, псессами и танаитами». Стало быть, все прежние земли восточного Крыма, Таманского полуострова и Приазовье вплоть до Танаиса составляли и теперь территорию Боспорского царства. Интересно, что Херсонес в числе его владений не упомянут, так как формально с 25 г. до н. э. Херсонес пользовался автономией («свободой»), оставаясь все же фактически под боспорским протекторатом.

Далее в надписи отмечается, что Аспург подчинил скифов и тавров. Скифы занимали в основном центральную степную и предгорную часть Крыма, тавры попрежнему обитали в горном Крыму. Подчинение тех и других, а одновременно е этим зависимое положение Херсонеса делали Боспор в известном смысле хозяином значительной части Крыма. Вероятно, в связи с указанной победой над скифами и таврами на монетах Аспурга изображалась голова бога войны Ареса (Марса) и трофей оружия.

Женою царя Аспурга была фракиянка Гипепирия.⁵ Связи с фракийской династией обусловили присвоение себе Аспургом второго фракийского имени Рискупорид (в то время во Фракии правил Рискупорид III), начальная буква которого чеканилась в его монетных монограммах.⁶ Имя Рискупорид потом стало одним из наиболее популярных у правителей Боспора римской эпохи, очевидно почитавших Аспурга-Рискупорида основателем династии. Это значение Аспурга подтверждается еще и тем, что почти все боспорские цари в римское время, кроме собственных личных имен, носили династические римские имена Тиберия Юлия, впервые употребленные, повидимому, Аспургом в честь императора Тиберия, который получил имя Тиберия Юлия Цезаря после усыновления его Августом.⁷ Таким образом, династия, управлявшая Боспором в первые века нашей эры, с одной стороны, в какой-то мере сознавала себя преемницей Митридата VI. На протяжении I—II вв. среди боспорских царей встречаются имена (Митридат, Евпатор), ясно показывающие, что память о выдающемся предке долго не угасала. В то же время эта династия была связана узами тесного родства с фракийским царским домом, что отразилось и на именах боспорских царей (кроме фракийского имени Рискупорид, употребительны были также имена Котис, Римиталк и др.) и на официальной мифологической генеалогии, в которой с конца I в. н. э., наряду с Посейдоном и Гераклом, фигурирует фракиец Евмолп. Последнее было, несомненно, продолжением традиции, шедшей еще от Спартокидов (см. стр. 56).

Но больше всего династия боспорских правителей была связана с местными сармато-меото-синдскими племенами. Та роль, которую сыграли аспургианы в осуществлении прав Аспурга на власть, общность имени этого правителя с названием племени заставляют предполагать родственную связь между ним и племенем, — связь, восходящую, может быть, еще к Фарнаку, брак которого с представительницей варварской знати азиатской стороны Боспора можно считать весьма вероятным.

Особенно усилились эти связи с варварской средой к концу I в. h. э., когда у правителей Боспора появляется имя Савромат, явно местного происхождения, восходящее к этническому названию, к имени племени. Впоследствии, во II—III вв., это имя не раз повторяется и становится особенно популярным. Не менее показательным является применение с середины II в. н. э. сарматских тамтообразных знаков в качестве царских эмблем.

При всем этом боспорские цари, как и весь верхний слой общества Боспора, в I—II вв. н. э. продолжали в своем быту сохранять основные элементы греческой культуры, что, прежде всего, выражалось в сохранении греческого языка как основного языка Боспорского государства. В этой же связи интересно отметить сообщение греческого писателя Филострата о том, как один боспорский правитель (имя его Филострат не называет), «получивший тщательное эллинское образование, при ехал в Смирну для ознакомления с Ионией» и добивался там встречи с философом Полемоном, который жил во времена императоров Траяна и Адриана.⁸ Следовательно, еще в середине II в. н. э. боспорские цари далеко за пределами своего государства пользовались репутацией людей, образованных по-эллински.

Характер взаимоотношений Боспора с Римом не оставался неизменным на всем протяжении рассматриваемого периода. По мере расширения римских владений в западном Причерноморье и передвижки здесь имперской границы на север, возрастало и значение греческих городов северного Причерноморья как опорных пунктов римского влияния, которые должны были обеспечивать римские коммуникации в Черном море и способствовать охране подступов к рубежам империи, сдерживая активность варварского населения степей северного Причерноморья.

Уже при императоре Тиберии (14—37 гг.) Фракия стала зависимым от Рима царством. С превращением в 46 г., при императоре Клавдии, Фракии в римскую провинцию Дунай стал пограничной зоной, прикрывавшей важные части империи. В целях дальнейшего укрепления позиций Рима на нижнем Дунае, в 56 или 57 г. в тесную зависимость от империи был поставлен город Тира, где разместился римский гарнизон.⁹ Пограничной линией стал теперь Днестр. Параллельно с указанным развитием римской экспансии к северу от Дуная, усиливалась интенсивность вмешательства Рима во внутренние дела Боспора. После смерти Аспурга (37/38 г.) император Гай Калигула (37—41 гг.) поручил управление Боспорским и Понтийским царствами Полемону II,¹⁰ сыну фракийского царя, внуку (по материнской линии) Полемона I (от его брака с Пифодоридон), некогда неудачно подвизавшегося на Боспоре.

Этот акт Калигулы являлся грубым нарушением династической традиции Боспора, так как у Аспурга были прямые наследники. С произволом Калигулы не пожелал примириться сын Аспурга Митридат, имя которому было дано, несомненно, в память о Митридате VI Евпаторе. Митридат VIII, вопреки решению Калигулы, объявил себя царем Боспора и стал выпускать (с 39/40 г.) свои монеты. Получивший от Калигулы боспорский трон Полемон II находился в Понте, до Боспора он так и не добрался в виду занятой там Митридатом VIII позиции.

Интересно, что на выпущенных Митридатом VIII золотых монетах, наряду с традиционным портретом римского императора и изображением Пики, было выбито полностью имя Митридата и его царский титул, что являлось дерзким вызовом Риму. На медных монетах Митридата вообще не имеется никаких намеков на Рим. На лицевой стороне монет чеканилось изображение головы Митридата или его матери Гипепирии с полным титулом и именем, а на обороте — оружие, львиная шкура, палица Геракла и трезубец — генеалогические эмблемы, указывавшие на происхождение царского дома от мифических героев Геракла и Евмолпа, сына Посейдона.¹¹

Двоевластие на Боспоре было прекращено императором Клавдием, который счел целесообразным, не разжигая распрей, ликвидировать его мирным путем. Это было тем более необходимо, что Митридат VIII, подчеркивавший связь своего рода с Митридатом Евпатором, мог бы поднять на борьбу за свои права местные племена. Клавдий признал в 41 г. Митридата VIII правителем Боспора, а Полемон II получил взамен часть Киликии (в Малой Азии).¹²

Такой ход событий еще более окрылил Митридата, который, не желая быть марионеткой римлян, задумал вообще отложиться от Рима. Но эти планы были выданы императору Клавдию, повидимому, братом Митридата Котисом. Последний был объявлен царем Боспора, а для расправы с непокорным Митридатом были посланы в 44 или 45 г. из Мэзии на Боспор римские легионы под командованием Дидия Галла и Гая Юлия Аквилы.¹³ Митридат бежал из Пантикапея на азиатскую сторону и здесь, по выражению Тацита, «блуждал по разным местам», встречая несомненно сочувствие у местных племен, куда вторгаться римляне не решались.

Как только главные римские военные силы были уведены из Пантикапея и там остались лишь немногие когорты под начальством Гая Юлия Аквилы, Митридат, опираясь на поддержку варварских племен азиатской стороны Боспора, в особенности на сильное сарматское племя сираков, возглавлявшееся тогда царем Зорсином, собрал войско и перешел в наступление. Положение Котиса оказалось критическим в виду малочисленности оставшихся римских войск.

Аквила и Котис, однако, сумели воспользоваться отсутствием сплоченности у сарматских племен. Через послов, направленных к Евнону, царю соседнего с сираками племени аорсов, им удалось склонить последних к выступлению против своих соседей. Евнон согласился действовать конницей, тогда как римские когорты и боспорское войско Котиса должны были осаждать города.

Борьба развернулась прежде всего на Кубани, где у Митридата был отнят город Соза, находившийся на территории племени дандариев. Затем войска Аквилы и Нотиса, действовавшие совместно с аорсами, преследуя Митридата на север, вторглись в область сираков. Перейдя реку Панду, они осадили город Усну, находившийся в трех днях пути от Танаиса. Расположенный на возвышенном месте, город У сна был укреплен рвом и стенами, построенными из плетней и прутьев с насыпанной между ними землей. Выведя выше этих стен осадные башни, римские войска стали вести обстрел и забрасывать город факелами, причиняя городу большие опустошения. Власти города стали просить пощады, предлагая выдать за это 10 тысяч рабов. Но просьба удовлетворена не была, и ворвавшиеся в город войска устроили страшную резню. Митридат бежал к царю аорсов Евнону, который предоставил ему убежище, будучи «тронут большой знатностью мужа, переменой судьбы и не лишенной достоинства просьбой».

Римские власти не могли примириться с тем, что на свободе — и тем более в среде варваров — оставался столь опасный враг. Завязалась дипломатическая переписка с Евноном о выдаче Митридата. Переговоры окончились для римлян успешно. Евнон согласился выдать Митридата с условием, что последнему будет сохранена жизнь. Плененный Митридат был доставлен морским путем сначала в Вифинию, а оттуда в Рим, где позднее, в 68 г., был казнен по приказу императора Гальбы за участие в заговоре Нимфидия.¹⁴

Водворившийся с помощью римских легионов Котис Ι стремился проявить свою лойяльность Риму. При Нотисе на Боспоре учреждается культ обоготворенных римских императоров, причем верховным пожизненным жрецом этого культа становится боспорский царь (IPE, II, 32).

Со времени Котиса I и до первой четверти III в. в титул боспорских царей, наряду с эпитетами φιλάκαισαρ και φιλορώμαιος, включалось еще и жреческое звание άρχιερεύς των Σεβαστών διά βίου — «пожизненный первосвященник Августов».

В связи с установлением культа римских императоров в столичных городах Боспора появились соответствующие храмы или святилища, где могли производиться надлежащие священнодействия. Такой Κεισαρεϊον упоминается в одной из надписей Фанагории II в. н. э. (ΙΡΕ, II, 362).

На монетах Котиса I чеканились изображения голов императора Клавдия и его жены Агриппины, их сына Британника, а позднее — императора Нерона и Поппеи. Сам Котис обозначал себя монограммой, и лишь на мелких монетах он решался поместить свой портрет и портреты своих родителей. На монетах сына Котиса — Рискупорида II — чеканились изображения инсигний — знаков царской власти, дарованных римским императором боспорскому царю как правителю союзного государства. На одной стороне таких монет помещалось изображение курульного кресла, на нем венец, рядом — скипетр с бюстом императора. На обороте — щит, копье, голова коня, шлем, меч в ножнах, боевой топор, т. е. полное кавалерийское вооружение. Такие же эмблемы, т. е. изображения царских регалий, помещали на монетах и следующие правители, вплоть до начала III в. Наряду с эмблемой указанного типа со времени Рискупорида II вошли также в употребление изображения царя, сидящего со скипетром в руке на курульном кресле, представлявшем собой атрибут, свойственный римским наместникам. Предметы кавалерийского вооружения на монетах подчеркивали роль боспорских царей как военачальников, возглавлявших армию, на которую возлагалась оборона городов северного Причерноморья от посягательств варваров.

Между тем как раз к середине I в. н. э. стала опять усиливаться активность крымских скифов. Нажим их на Ольвию оказался настолько значительным, что она вынуждена была признать себя зависимой от скифских царей, подобно тому как это случилось во II в. до н. э. Ольвия стала выпускать монеты с именами скифских царей Фарзоя и Ининсимея.¹⁵ Затем скифы обратили свои силы против Херсонеса и подошли непосредственно к городу. Положение оказалось весьма серьезным; при этом обнаружилось, что Боспор не может оказать эффективной помощи Херсонесу. Боспор, повидимому, не пожелал ввязываться в войну со скифами из-за Херсонеса. Римские власти сочли необходимым послать свои вооруженные силы на выручку Херсонеса. Из Мэзии в Крым в 62 г. на кораблях была отправлена армия под начальством мэзийского легата Плавтия Сильвана, которая и принудила скифов прекратить осаду Херсонеса.¹⁶

Вслед за этой операцией император Нерон приказал расквартировать в Крыму и на Кавказском побережье отряды римских войск общей численностью около 3 тысяч пехоты. Кроме того, в целях контроля морских путей сообщения и борьбы с пиратами важнейшие гавани были взяты под наблюдение специально посланной для этого эскадрой в 40 кораблей;¹⁷ основной базой эскадры был избран Херсонес.¹⁸ Тогда же на южном берегу Крыма появились римские гарнизоны, которые несли охрану прибрежной зоны.¹⁹

Не удовлетворившая Рим позиция Боспора в связи с наступлением скифов привела к более глубокому вмешательству в дела Боспора, тем более что широкие завоевательские замыслы Нерона, намечавшиеся на северо-востоке, заставляли обратить особое внимание на этот район, т. е. Боспор, как на важный тыл при предстоящих наступательных действиях. С 60 г. на Боспоре прекратилась чеканка монет обычного типа (золотых статоров) с монограммами царя Котиса I. Вместо этого в 62 г. были выпущены медные монеты с изображением императора Нерона и полным обозначением его титула и имени (Νέρωνος Καίσαρος), а также золотые статеры с головами Нерона и Клавдия и обозначением имени Нерона монограммой.²⁰

Одновременно с установлением непосредственного протектората над Боспором (что выразилось не только в утрате царем Котисом права чеканки монет от своего имени, но, может быть, повлекло за собою и ввод на Боспор некоторого количества римских оккупационных войск (из состава мэзийской армии) в 63 г. было превращено в римскую провинцию Понтийское царство с учреждением при этом военно-административного центра и базы флота в городе Трапезуйте.²¹ Таким образом, почти все побережье Черного моря — на севере, западе, юге и востоке — теперь оказалось под властью Нерона. Боспорское царство, как и во времена Митридата Евпатора, должно было, по замыслу римских правителей, составить в административно-политическом отношении единое целое с бывшим Понтийским царством и Колхидой, а также расположенной севернее ее на Кавказском побережье областью гениохов.

Все эти мероприятия Нерона являлись лишь подготовительными этапами к осуществлению более обширных планов, направленных в конечном счете на то, чтобы максимально расширить Римскую империю на Востоке.²² Поскольку пути к реализации этих чрезмерно широких замыслов были преграждены в Передней Азии непобедимым соперником Рима — Парфией, взоры римлян обратились к Кавказу.

В 60-х годах Нерон готовился предпринять завоевательный поход на Кавказ с тем, чтобы, покорив Албанию, выйти на Каспийское побережье и установить связь между Черным и Каспийским морями. В случае удачи такого предприятия римляне приобрели бы стратегические позиции исключительной важности, в частности в их руках оказались бы проходы, соединявшие север с Закавказьем (Дарьяльское ущелье, Каспийские ворота) и через которые проникали, угрожая римским владениям в Малой Азии, северные причерноморские кочевники. Вместе с тем римляне не только оказались бы полными хозяевами богатств Кавказа, но и овладели бы важными торговыми дорогами, в частности в их распоряжении оказался бы путь из Черного моря в Каспийское по рекам Риону и Куре, что открывало возможности установления торговых связей с Центральной Азией, Индией и Китаем, минуя враждебную Парфию. Готовясь к каспийской военной экспедиции, римляне сосредоточивали войска (к концу царствования Нерона на восточных рубежах была сконцентрирована почти половина всей римской регулярной армии), строили дороги, сеть укреплений.²³

При этом римское правительство, естественно, было заинтересовано в том, чтобы обеспечить себе на севере и юге прочные фланги намечавшегося театра военных действий. С этой точки зрения Боспор представлял собою очень важный в стратегическом отношении район. Особенно существенной являлась возможность использования Боспора в качестве одной из основных тыловых баз, питающих римские вооруженные силы. Уже во время войны, которую вел римский полководец Корбулон в 57—59 гг. в Армении, Боспор посылал транспорты с продовольствием для римской армии.²⁴ Многочисленные причерноморские римские гарнизоны и крупные войсковые соединения, расквартированные в Малой Азии, несомненно получали продовольственное снабжение из Северного Причерноморья, и прежде всего из Боспора. В 60-х годах, когда намечалась война за овладение Кавказом, Боспор, повидимому, особенно интенсивно должен был готовить запасы провианта для предстоявшей кампании.

Но замыслы Нерона не были осуществлены. С его смертью и наступившими вслед за тем внутренними осложнениями в Риме, завоевательские планы отпали. Рухнула и попытка превратить Боспорское царство в римскую провинцию, с заменой боспорских царей римскими наместниками. Для этой цели у Рима явно недоставало сил. Преемники Нерона вынуждены были отказаться от наступательной политики.

Сложность обстановки в северном Причерноморье, наличие сильных алано-сарматских племен, на которые могли бы при желании опереться боспорские правящие круги в случае полного разрыва и конфликта с Римом, — все это заставляло избрать иную тактику. Надежнее было действовать через зависимых, но пользующихся определенной самостоятельностью боспорских правителей, достаточно тесно связанных с тем варварским миром, удерживать который от наступления на стратегически важные для Римской империи опорные пункты в северном Причерноморье было их важнейшей задачей.

Со смертью Нерона, с 68/69 г., на Боспоре снова возобновилась прежняя чеканка монет, теперь боспорского царя Рискупорида II, сына Котиса (68/69 — 91/92 гг.) с обычным обозначением имени царя в виде монограммы и портретами императора Веспасиана и его сына Тита. Под статуей Веспасиана, поставленной в Фанагории Рискупоридом, римский император назван «владыкой всего Боспора» (IPE, II, 355).

Однако несколько позже, с 81 г., Рискупорид перестал удовлетворяться скромными монограммами на монетах и стал выпускать золотые статеры с полным своим именем, царским титулом и портретом императора на оборотной стороне монеты. Последнее весьма показательно в том отношении, что проявление такой самостоятельности со стороны Рискупорида II совпадает с правлением императора Домициана. Это было время, когда племенной союз даков, возглавляемый вождем Децебалом, перешел в наступление и нанес весьма серьезное поражение римлянам.

Спасая положение на Дунае, римское правительство принуждено было для усиления там армии вывести из северного Причерноморья гарнизоны. Боспору вновь поручено было взять на себя защиту греческих городов северного Причерноморья и главным образом Херсонеса.[14] Благодаря этому Боспор почувствовал себя более свободно, и с этого времени на боспорских статерах почти всегда стали помещать изображения царей Боспора с их титулом и полным начертанием имени; лишь на обороте монеты чеканилась голова римского императора и дата выпуска.

Одновременно, с конца I в. н. э., увеличивается роль боспорской армии, которую Рим поддерживал ежегодными субсидиями; за получением этой субсидии уполномоченные боспорского царя обычно ездили в римскую провинцию Вифинию (Малая Азия).²⁵ Боспорская армия, состоявшая в римское время из гражданского ополчения, иногда поставляла римскому войску вспомогательные отряды в виде конных (alae) и пехотных полков (cohortes).²⁶ Уже при Августе, в первые годы нашей эры, боспорское вспомогательное войско участвовало в римской армии, действовавшей на Востоке.²⁷ Когда в 136 г. римлянам в Малой Азии пришлось вести против аланов войну, в составе римской армии, наряду с другими союзными войсками, действовали боспорцы в качестве пеших стрелков-лучников и копейщиков.²⁸ Боспорские солдаты изображены на Траяновой колонне в одном из боев римских вспомогательных войск с даками.²⁹

Боспорская армия в основном обороняла рубежи своего государства, и правители Боспора, видимо, не были очень склонны тратить силы на защиту других греческих городов северного Причерноморья, хотя это Рим и вменял в обязанность Боспору.

Наступление тавроскифов на Ольвию при Антонине Пие (138—161 гг.) опять вынудило Рим двинуть из нижней Мэзии войска, которые совместными с ольвийским гарнизоном усилиями оттеснили тавроскифов.³⁰ После этого вновь гарнизоны римских солдат были размещены в Ольвии и в Крыму, где Херсонес играл роль опорного пункта римских сил, возглавляемых трибуном, командующим всеми сухопутными и морскими силами на Крымском полуострове, которые оставались там до середины III в. н. э.

Еще до появления в Крыму римских войск Херсонес, озабоченный надвигавшейся на него тавроскифской опасностью, вступил в переговоры с боспорским царем Римиталком (131/132—153/154 гг.) и заключил с ним военный союз (IPE, I, 199), хотя незадолго до того Херсонес добился снятия с него боспорской опеки. Вводя войска в Крым, Антонин Пий усилил внимание и к Боспору. Известно, что император вызывал в Рим Римиталка для разбора какого-то спорного вопроса, возникшего между боспорским царем и представителем римской провинциальной администрации.³¹

В пределы Боспора римские войска во II—III вв., повидимому, не вводились. Известны две каменные надгробные плиты II—III вв., найденные в Керчи, из которых одна принадлежит командиру (центуриону) Фракийской когорты (IPE, II, 290), другая — солдату Кипрской когорты (IPE, II, 293). Но эти единичные памятники вряд ли дают основание для вывода о длительном пребывании на Боспоре указанных римских войсковых соединений.

Достаточно боеспособное войско Боспора вполне обеспечивало защиту границ государства, хотя военные столкновения все учащались. На боспорских медных монетах появляются военные и триумфальные изображения.³² Уже на монетах Рискупорида II представлен царь, попирающий побежденного врага (табл. V, 74); на монетах Савромата I (93/94—123/124 гг.) показана горящая крепость, к которой привязан побежденный варвар. Царь изображается то в виде вооруженного всадника, одетого в тунику или подпоясанный сарматский панцырь и скачущего с копьем в руке,[15] то сидящим на медленно шагающей лошади со скипетром в левой руке и вытянутой вперед правой рукою (жест обращения к войску).[16]

Росписи в пантикапейских погребальных склепах II в. содержат картины боевых столкновений боспорцев с соседними племенами кочевников. Эпиграфические документы свидетельствуют, что Боспор во II и начале III в. успешно отстаивал свою территорию от напора смежных племен. Надпись 123 г., высеченная на базе статуи «друга кесарей и друга римлян, благодетеля отечества» Котиса II (123/124 — 132/133 гг.), воздвигнутой боспорским адмиралом (навархом), говорит о победе, одержанной Котисом над скифами (IPE, II, 27).

Происходящая из Танаиса надпись 193 г. рассказывает о победе Савромата II (174/175—210/211 гг.) над скифами и сираками, о присоединении к боспорским владениям Таврпки «по договору», а также об очищении южной части Понта Евксинского от морских пиратов силами боспорского флота, что имело весьма важное значение для Боспора, так как города южного Причерноморья являлись в римский период главными партнерами в торговом обмене.

В результате победы Савромата II тавроскифы должны были признать над собою протекторат Боспорского царства. На этом основании сын Савромата II царь Рискупорид III (210/211—226/227 гг.) именовал себя «царем всего Боспора и тавроскифов».³³ Следует призвать, что II в. и первые десятилетия III в. — это время наивысшего расцвета, которого достигло Боспорское царство в период своего вторичного подъема, начавшегося еще в начале нашей эры.

Несмотря на все внешние выражения верности Риму, при всякой возможности боспорские цари старались сбросить с себя римскую опеку, освободиться от вмешательства римлян во внутренние дела Боспора. Савромат II, одержав ряд крупных, побед, не преминул воспользоваться наступившей в Риме после смерти императора Коммода неурядицей и поспешил провести финансовую реформу, повысив, вопреки установленному римскими властями положению, номинальную стоимость медной монеты.³⁴ Вместе с. тем на боспорских медных монетах исчезли всякие намеки на Рим. Лишь позднее, когда ситуация изменилась, Савромат II, вынужденный несколько больше считаться с Римом, стал надчеканивать боспорские монеты небольшими изображениями головы императора Септимия Севера.

В связи с указанными выше успехами боспорского оружия на медных монетах Савромата II получили место соответствующие этим событиям триумфальные изображения. В числе них особенно выразительны обороты монет со стоящей в полный рост фигурой царя, увенчиваемого Никой; царь держит в правой руке палицу, влевой — трезубец (табл. VI, 89). Наличие названных атрибутов должно было символизировать высокое происхождение царской династии, ведшей свой род от Геракла и Евмолпа. Но вместе с тем это был аллегорический намек на одержанные победы как сухопутными, так и морскими силами Боспора под главенством Савромата II. К этому же циклу монетных типов, прославляющих победы Савромата II, принадлежат изображения различных подвигов Геракла, царских доспехов, орла с победным венком в клюве. Не менее показательным является обычный для Савромата II монетный тип с изображением сидящей на троне богини Афродиты и стоящих подле нее Эрота или Ники (табл. VI, 85). Присутствие последней свидетельствует, что Афродите Урании, которая почиталась в то время в качестве главной покровительницы Боспорского царства, оказывались особые почести за одержанные в конце II в. н. э. победы.

Во всех военных столкновениях, которые отражены в эпиграфических документах и литературных источниках II — III вв., противниками Боспора обычно выступают тавры и скифы, действовавшие со стороны Крыма, а наряду с этим, как это видно из упомянутой выше надписи Савромата II, сираки — одно из сильнейших сарматских племен, полуоседлое-полукочевое,³⁵ жившее в северной части Приазовья, со гласно Страбону, на реке Ахардее, которая брала начало с Кавказских гор и впадала в Меотиду³⁶ (возможно, теперь река Егорлык, один из притоков Маныча).

Сираки принадлежали к числу сарматских племен, которые занимали степи, ограниченные с одной стороны Меотидой и нижним Доном, а с другой — Каспием. Эти кочевники представляли основную угрозу Боспору, особенно с тех пор, когда активную роль среди них стали играть родственные сарматам аланы, влившиеся в районы Придонья и Северного Кавказа в начале нашей эры.³⁷ Поэтому-то боспорцы придавали очень серьезное значение обороноспособности города Танаиса. Он важен был не только как первостепенный торговый город, через который происходил весьма оживленный обмен товарами между боспорскими купцами и придонскими кочевниками, но и как крепость и военная база, откуда Боспор мог воздействовать на кочевые воинственные племена. Весьма показа тельно, что во второй половине II в. и в первые десятилетия III в. н. э. (датированные танаидские надписи доходят до 237 г.) в Танаисе, наряду с работами по ремонту торговой гавани (эмпорий) и рыночной площади (агора), усиленно восстанавливались городские оборонительные стены, башни, ворота.

Из надписи 163 г., т. е. времени правления царя Евпатора, известно, что стены Танаиса восстановил царский наместник — пресбевт Трифон. Это событие Трифон увековечил установкой в стене каменного рельефа с собственным изображением в виде воина-всадника, мчащегося на оседланной и взнузданной лошади с большим копьем в руках (рис. 56). На воине надеть штаны, рукавный хитон и поверх его длинный сарматский чешуйчатый панцырь, перепоясанный в талии. За спиной развевается перекинутый через левое плечо плащ. На голове конусообразный шлем. Рельеф сопровожден надписью: «Трифон, сын Андромена посвятил». Свое изображение Трифон посвятил какому-то божеству, имя которого не названо.³⁸

В строительных работах в Танаисе принимали участие по только местные боспорские архитекторы. В надписях 20 — 30-х годов III в. неоднократно упоминается архитектор Аврелий Антонин, судя по имени, — римлянин. Очевидно, он был специально приглашен в Танаис как опытный строитель-инженер, которому поручались ответственные фортификационные работы (IPE, II, 429—434).

Боспор в течение первых десятилетий III в. до н. э. продолжал оставаться достаточно сильным государством, поддерживавшим широкие сношения с южным Причерноморьем. Города Малой Азии, извлекавшие не мало выгод от торгового обмена с Боспором, неоднократно выражают в это время благодарность боспорским царям за их заботу о развитии торговли. В 221 г. город Амастрпя через своих послов воздвиг в Пантикапее статую в честь Рискупорида III. В посвятительной надписи, высеченной на базе, Рискупорид назван царем Боспора и окрестных народов, другом римлян и другом эллинов, благодетелем амастрийцев (IPE, II, 42). Аналогичную надпись воздвигли в 223 г. жители вифинского города Прусы (IPE, II, 43).

В 20-х годах III в. граница боспорских владений в Крыму проходила западнее Феодосии, включая, повидимому, территорию теперешнего селения Старый Крым, где в первые века нашей эры существовало торговое поселение, в котором имели свои интересы купцы малоазийских городов, поддерживавшие регулярные сношения с Боспором. К такому выводу обязывает найденный в Отаром Крыму памятник с надписью, посвященный боспорскому царю Рискупориду III представителями уже упоминавшегося выше города Прусы (IPE, IV, 194).

Положение Боспорского государства сильно меняется и притом резко ухудшается с середины ΙΙΙ в. н. э., когда к Боспору Киммерийскому хлынули новые варварские племена. Сдержать их, отстоять рубежи государства боспорцы оказались уже не в состоянии, тем более что в это время ослабла поддержка со стороны Рима, а вместе с тем осложнилась и внутренняя обстановка в самом Боспоре.

Рис. 56. Танаидский посвятительный рельеф с изображением Трифона, сына Андромена. II в. н. э. (Эрмитаж).

Со второй половины III в. наступает период, который приходится рассматривать как заключительный этап в истории Боспорского государства (см. последнюю главу).

Классовая сущность государственно-политического строя Боспора в римское время не отличалась чем-либо существенным от строя времени Спартокидов. Это по-прежнему была неограниченная монархия, социальной базой которой являлся рабовладельческий класс, состоявший в основном из землевладельцев и купцов.

Однако при Спартокидах, как известно, долго удерживались некоторые пережитки греческого полиса, города-государства, т. е. той изначальной формы политической организации греческих колоний в Боспоре Киммерийском, объединение которых привело к созданию Боспорского государства, возглавленного единоличными правителями. Эти пережитки полисной системы находили свое проявление и в двойственном наименовании боспорских правителей (архонты — цари), и в чеканке монет от имени городской общины и, наконец, в спорадическом созыве в Пантикапее народного собрания, игравшего, правда, лишь пассивную, совещательную роль.

С течением времени остатки традиций, восходивших к демократическому строю колоний до их объединения, все более изживались. В римский период в государственно-политическом строе Боспора уже нет ничего, что могло хотя бы отдаленно напомнить рабовладельческий демократический полис. Некоторым исключением являлся, пожалуй, город Фанагория. Автономия, полученная Фанагорией после устранения Митридата Евпатора, была вскоре, как известно, аннулирована Фарнаком. Однако преемники Фарнака были вынуждены в какой-то мере вернуть Фанагории ранее дарованное ей право на самоуправление. Народ (δημος) агриппийцев, т. е. фанагорийцев, назван в надписи на пьедестале статуи, воздвигнутой агриппийцами в честь царицы Динамии, которая именуется ими «спасительницей и благодетельницей» (IPE, II, 356).

Интересно, что Фанагория, повидимому, иногда даже непосредственно сносилась с Римом, как об этом можно судить по найденной в Риме надписи, в которой сохранилось имя Посла (πρεσβευτής) боспорской Фанагории.³⁹ Во II в. н. э. в фанагорийских эпиграфических документах встречается упоминание «народа и совета», «народа агриппийцев» (IPE, II, 359 и 360), что подтверждает длительное существование в Фанагории своих органов власти демократического типа, хотя реальное значение их было, повидимому, очень ограниченное, поскольку Фанагория все же входила в состав Боспорского государства и верховной властью для нее был, в конечном счете, боспорскип царь.

Боспорская монархия уже при Спартокидах приобрела ярко выраженный характер единоличной власти царя, правившего «милостью божией». Расширение и усиление власти монарха соответствовало экономическим и классовым интересам рабовладельческих верхов Боспорского государства, которым нужна была сильная централизованная власть, способная отстоять, опираясь на крепкую армию, территориальную целостность многоплеменного государства и притом в его максимальных размерах, могущая держать в подчинении массы коренного эксплоатируомого населения, производившего хлеб,, умеющая обеспечить бесперебойный торговый обмен с заморскими странами и с окружавшими Боспор племенами.

В развитии политического строя Боспорского государства, помимо внутренних факторов, сыграли немаловажную роль и внешние восточно-эллинистические, особенно понтийско-иранские, влияния, наиболее интенсивное проникновение которых на Боспор связано с временем царствования Митридата Евпатора и его ближайших преемников.

Восточные черты боспорской монархии римского времени проявлялись не только в официальной пышной титулатуре правителей: «великий царь царей», «великий царь», «царь царей». Стало обычным то, что подданные теперь называли царя своим богом и владыкой (о ιδιος θεός καί δεσπότης), спасителем (σωτηρ), благодетелем (ευεργέτης).

Пышен самый двор боспорских царей с обширным штатом придворных чинов и дворцовой челяди.⁴⁰ Здесь мы находим, начиная со II в. н. э., не только «министра» двора (ό έπί τής αΰλής) и личного царского секретаря (ό επί τής πινακίδος), но и много других должностных лиц: царские постельники (κραβάτριος) во главе с главным спальником (άρχικοιτωνείτης), хранители царсквх сокровищ (ο περί αύλην γαζοφθλαξ), начальник конюшни (ό έπί του ίππωνος) и, наконец, рабы-евнухи, обслуживавшие, вероятно, царский дворец.[17]

В отличие от чрезвычайной скудости данных о внутреннем государственном устройстве Боспора при Спартокидах, эпиграфические документы римской эпохи содержат довольно значительное количество сведений, характеризующих структуру государственного аппарата в первые века нашей эры. Хотя при указанном положении источников невозможно сделать надлежащее сравнение между римским периодом и более ранним временем, всё же есть основания предполагать, что при Спартокидах административно-государственное устройство Боспора было проще, чем в более позднее, римское время.

Царедворцы, составлявшие ближайшее окружение царя, носили в римский период наименование «лучших при воротах» (άριστοπυλεΐται) или назывались просто βασιλικοί. Они составляли высшую придворную знать, из которой царем выбирались соответствующие кандидаты для занятия наиболее почетных и важных государственных должностей. В числе последних, повидимому, первой по рангу была должность наместника царства (ό επί της βασιλείας). По мнению одних исследователей, это было должностное лицо, которому царь поручал управление всем государством на правах ближайшего своего помощника; другие склонны в нем видеть (этот взгляд, повидимому, стоит ближе всего к истине) лишь наместника европейской части царства, т. е. самой важной территории, где находилась царская резиденция, столица государства; наконец, третьи считают, что облеченный указанным званием сановник управлял только царской резиденцией.⁴¹

Государство было разделено в административном отношении на ряд округов; каждый из них находился в ведении наместника, назначенного царем.

Если управление европейской частью Боспора действительно являлось компетенцией наместника царства — ο επιτης βασιλείας, то наиболее важной частью боспорских владений на азиатской стороне (в пределах современного Таманского полуострова) управлял, несомненно, особый наместник, носивший звание начальника острова (о επι τής νήσου), а лежащая далее на восток территория Синдики, известная в римское время больше как область племени аспургианов, находилась в подчинении у начальника области аспургианов (ό έπί των Άσπουργιανών). Так как на обоих крайних рубежах государства, восточном и западном, находились важнейшие в экономическом и стратегическом отношении пограничные города, с одной стороны — Феодосия (а Крыму), с другой — Горгиппия (на Кавказском побережье), то соответственно этому были учреждены должности наместника Феодосии (ό έπί της Θεοδοσίας) и наместника Горгиппии (ό επί της Γοργίππίας).

Иногда одно лицо занимало одновременно две должности, например один из наместников царства, т. о. правитель европейской части Боспора, был вместе с тем и наместником Феодосии (IPE, II, 29).

Из всех боспорских городов Танаис имел наиболее своеобразную и, вероятно, только ему присущую организацию внутреннего управления, о чем мы упоминали при рассмотрении положения Танаиса во времена Спартокидов. В римский период высшая власть в городе принадлежала царскому послу — пресбевту (πρεσβευτής), который выбирался обычно из числа видных царедворцев, нередко занимавших ранее весьма ответственные государственные должности в других областях Боспора.

Среди танаидских пресбевтов, имена которых сохранились в надписях, известны лица, являвшиеся наместниками области аспургианов или наместниками царства. В отдельных случаях пост танаидского пресбевта поручался выдвинувшимся представителям танаидской торгово-рабовладельческой знати. Но в Танаисе, наряду с греками-колонистами, была настолько значительной — и по численности и по своему социально-экономическому удельному весу — группа местного сарматского населения, собственно талантов, что боспорским царям пришлось соответственно с этим организовать внутреннее управление Танаисом. Этим и было вызвано учреждение двойной администрации: эллинарх возглавлял греческую часть населения, тогда как архонт Танаиса или танаитов управлял сарматской частью населения, которая хотя и была, несомненно, сильно эллинизована, но все же отличалась какими-то своими общественными интересами, с которыми царям Боспора приходилось считаться.

Такое административное устройство Танаиса находилось, возможно, в связи с тем внутренним делением города, которое в танаидских надписях выражалось понятием πόλις καί εύποροι («город и купцы»), что обозначало собственно город и торговую его часть.⁴² Каждая из названных частей была, повидимому, некогда заселена какой-то определенной в этническом отношении массой жителей. В римское время все это могло иметь достаточно условный характер. Присущая всем боспорским городам этническая смешанность, обусловленная широко распространенными смешанными браками, в Танаисе, да еще в римское время, была особенно значительной. Поэтому представляется весьма вероятным, что возникновение структуры танаидского административного управления с двумя правителями восходит к более раннему времени, когда этнические группы были более определенны и каждая из них отличалась своими специфическими социально-экономическими интересами. Возникший ранее порядок мог сохраняться в римское время уже по традиции.

Весьма существенную роль в государственном управлении Боспора играли финансовые органы. Функции «министра финансов» исполнял, повидимому, так называемый начальник отчетов (ό επί των λόγων). Специальная коллегия ведала доходами государства (οι επί προσοδικου έπιστολογραφίου).⁴³ Одним из основных источников государственного дохода являлись сборы пошлин с товаров, ввозимых и экспортируемых за пределы государства. На Боспоре в римское время практиковалась откупная система сбора пошлин и податей. Во всяком случае, из текста надписи, найденной в Анапе, известно, что в Горгишгии во II в. н. э. существовала финансовая коллегия (εγκυκλίων οικόνομοι), которая ведала сдававшимися на откуп налогами.⁴⁴

Об организации судебного дела на Боспоре сведений нет, но на основании надписи в одном из пантикапейских погребальных склепов III в. н. э. мы знаем, что существовала должность судебного исполнителя (δικών πράκτορ).

Для руководства делами религиозных культов назначался управляющий «священными делами» (ό έπι των ιερών). О такой государственной должности сообщают, главным образом, надписи II в. н. о., происходящие из Фанагории и относящиеся к бывшему там храму Афродиты. Капитальные работы по ремонту и перестройке храма Афродиты Апатурийской в Фанагории, о чем известно из надписи 105 г., времени Савромата I (IPE, II. 352), велись под руководством управляющего «священными делами». Равным образом, восстановление пришедшей в упадок некоторой части храмового хозяйства, представлявшей дар некоего богатого боспорца и состоявшей из земельных угодий, а также работавших на этих землях зависимых земледельцев (пелатов), производилось в середине II в. н. э. по распоряжению царя Римиталка опять-таки под наблюдением управляющего «священными делами» (ΙΡΕ, II, 353).

Необходимо особо отметить наличие в боспорском государственном аппарате римского времени специальных переводчиков, обеспечивавших связь с. соседними племенами. В Тамани была найдена украшавшая какое-то здание каменная плита, на которой высечен знак-тамга царя Савромата I], а ниже знака написано, что сооружение воздвигнуто в 208 г заботами «главного аланского переводчика» (άρχερμηνέως `Αλανών).⁴⁵ Аланы, заняв в I—II вв. господствующее положение среди родственных им сарматских племен на Северном Кавказе, между Доном, Азовским морем и Каспием, представляли во II в. н. э. внушительную силу, с которой должна была серьезно считаться Римская империя. Аланы угрожали римским владениям в Малой Азии, куда они неоднократно прорывались через Дарьяльское ущелье на Кавказе. Вторжение аланов в 136 г. было с трудом отбито; тогда же римские военачальники смогли изучить тактику аланского войска, описание которой было дано в труде писателя Арриана, являвшегося римским наместником малоазийской провинции Каппадокии и непосредственно участвовавшего в войне с аланами.⁴⁶

Рим стремился обезопасить от аланов свои малоазийские владения, используя для этой цели в качестве защитного буфера зависимые кавказские государства: Армению и Иберию. Боспор также рассматривался как важный в стратегическом отношении район, правители которого субсидируемые Римом, должны были стараться парализовать наступательную активность алано-сарматских кочевых племен. Последние были не только пограничными соседями Боспора, но некоторая часть их вливалась в состав оседлого населения азиатской стороны Боспора, и прежде всего — Прикубанья, являвшегося одной из основных частей Боспорского государства. Торговые связи и политические взаимоотношения Боспора с северокавказскими аланами приняли во II в. настолько оживленный и значительный характер, что Боспору понадобилось завести специальный штат аланских переводчиков, во главе которых стоял главный переводчик, упоминаемый в названном выше эпиграфическом документе из Тамани. Этот шеф переводчиков, по имени Ирак (Ήρακας), состоявший на государственной службе, был выходцем из среды аланов или сарма тов, что подтверждается и его иранским именем.⁴⁷

В боспорских надписях римского времени имеется значительное количество негреческих имен, причем их особенно много в таких окраинных городах Боспорского царства, как, например, Танаис. Негреческие имена жителей Боспора гораздо более многочисленны в римское время, чем в пред шествующую эпоху, и особенно на окраине государства. Очень показательно, что почти ²/₃ общего числа негреческих собственных имен Танаиса могут быть объяснены, если исходить при толковании их из иранских языков.⁴⁸ Наличие такого рода имен в боспорских городах справедливо объясняется непрерывным притоком сарматского населения, язык которого, так же как и язык алан, принадлежал к иранской языковой группе.

Некоторые негреческие имена, известные нам из боспорских эпиграфических документов, являются фракийскими. Их наличие на Боспоре встречает разноречивые объяснения. Некоторые исследователи склонны видеть в носителях этих имен потомков древних киммерийцев, населявших северное Причерноморье еще в доскифскую эпоху и в этническом отношении родственных фракийцам.⁴⁹

Не следует однако забивать, что часть фракийских воинов-наемников, широко привлекавшихся в боспорскую армию во времена Спартокидов, очевидно, обрела оседлость на территории Боспора на правах военных поселенцев (κατοικοί), как это практиковалось в эллинистических государствах.

К этому надо добавить, что в римское время связи Боспора с Фракией были обусловлены еще и тесными родственными отношениями между боспорской царской династией и фракийской правящей знатью. Как известно, женой царя Аспурга была фракиянка Гипепирия; династию Тибериев Юлиев мы вправе считать полу фракийской.

В различных областях Малой Азии, в том числе в причерноморских городах Вифинии и Понта, уже с давних пор было довольно много еврейского населения.⁵¹ Широко налаженные со времени Митридата Евпатора сношения северного Причерноморья с Малой Азией вызвали усиленный приток в боспорские города малоазийских переселенцев, в том числе евреев, которых влекла на Боспор возможность торгово-промышленной деятельности. Эпиграфические документы подтверждают наличие евреев в составе боспорского населения уже в первой половине I в. и. э.⁵² Можно думать, что переселение их на Боспор началось несколько раньше. Влившиеся в боспорские города поселенцы-евреи оказали влияние на некоторые стороны культурной жизни Боспорского царства и особенно на религиозные верования его греко-варварского населения, о чем еще речь будет впереди.

Интересно, что ряд собственных имен боспорских надписей находит объяснение в кавказских языках: грузинском, армянском и др.⁵³ Очевидно, оживленная торговля, происходившая в боспорских городах, привлекала сюда и иредставителей местных племен Кавказа. Встречающиеся спорадически на Кавказе (например в Грузии и др. районах) боспорские монеты подтверждают существование этих связей, которые поддерживались, очевидно, не только морским путем через Диоскуриаду и Фасис, но и по сухопутной меотидско-колхидской торговой магистрали.⁵⁴

Несмотря на то, что в первые века нашей эры состав населения боспорских городов становился в этническом отношении всё более неоднородным и смешанным, особенно вследствие непрерывного притока выходцев из местных негреческих племен, тем не менее на всем протяжении истории Боспорского царства, до самого конца, основным государственным языком оставался греческий. Следует, однако, отметить, что греческий язык в Боспорском царстве не избежал некоторой варваризации под влиянием тех местных языков, на которых говорило негреческое население Боспора. Это нашло свое проявление в ряде уклонений от обычных в греческом языке грамматических правил и оборотов речи, которые не соблюдены в некоторых боспорских греческих надписях римского времени. Особенно сильно варваризация греческого языка, как показывают надписи, сказывалась во II—III вв. н. э. в Танаисе, где сарматское население было безусловно преобладающим.⁵⁵