Боспорское царство

Глава четвертая СПАРТОКИДЫ

Установление более тесных политических и экономических взаимоотношений с Афинами совпало на Боспоре с существенными внутренними переменами. В 438/37 г., как сообщает об этом Диодор, произошла смена прежней правящей династии: от Археанактидов власть перешла к некоему Спартоку,¹ представителю новой династии Спартокидов, члены которой в наследственном порядке управляли Боспорским государством до конца II в. до н. э., т. е. на протяжении трех столетий. Неизвестно, при каких обстоятельствах совершилось воцарение Спартокидов: произошел ли этот переход власти в результате государственного переворота, при котором Археанактиды были устранены насильственно, или же Спартокиды сменили их мирным путем. Диодор ограничивается лишь кратким указанием, что Спарток «принял власть», и больше никаких подробностей обэтом неприводит. Имеются все же некоторые основания предполагать, что переход власти к Спартокидам представлял какой-то политический переворот, следствием которого явилось удаление из Пантикапея прежних боспорских правителей — Археанактидов.

Такой вывод подсказывается некоторыми указаниями, имеющимися у греческих писателей, о том, что в Феодосии «некогда жили изгнанники из Боспора»,² сношения с которыми рассматривались первыми царями династии Спартокидов как проявление политической неблагонадежности и злонамеренности.³ В этих «изгнанниках», перебравшихся в соперничавший тогда с Боспором город Феодосию, можно с немалым основанием предполагать представителей рода Археанактидов, а, может быть, также и сторонников этих правителей, вынужденных с приходом к власти Спартокидов эмигрировать в соседнюю милетскую колонию, бывшую еще в ту пору независимой от Боспорского государства. Если вспомнить, что Археанактиды были милетцами по происхождению, переселение их в Феодосию станет особенно понятным.

Кто были Спартокиды, каково происхождение этой династии, из какой общественной среды вышел ее основатель Спарток? Ответа на эти вопросы в источниках нет. Следует, однако, учесть некоторые косвенные указания. Очень интересно одно место в труде Страбона, где приводятся различные соображения о высоких моральных качествах, свойственных варварам.⁴ Наряду со скифами, персами, египтянами и другими негреческими народами, Страбон, ссылаясь на греческого писателя III в. до н. э. Хрисиппа, упоминает и боспорских царей в качестве одного из примеров нравственной добродетели, свойственной варварам. Следовательно, с точки зрения греческих писателей, Спартокиды по своему происхождению не были эллинами. Подтверждением этому являются их имена. Имя Спартока, первого царя новой династии (такое же имя впоследствии носило еще несколько боспорских царей), не греческое, а фракийское. Если взять все известные имена боспорских царей и их родственников, то окажется, что они или фракийские: Спарток, Перисад, Камасария, или греческие: Сатир, Левкон, Аполлоний, Евмел и др.

Интересно отметить, что названные выше негреческие имена боспорских царей принадлежат не просто к разряду фракийских, но являются как раз такими именами, какие носили в ту же эпоху члены фракийской династии Одрисов.⁵

Необходимо в этой связи обратить внимание еще и на то обстоятельство, что выпускавшиеся царскими эргастериями на Боспоре кровельные черепицы в III в. до н. э. снабжались иногда клеймами, содержащими не только указание на происхождение черепицы из царского эргастерия (βασιλική), но и включавшими в себя династические эмблемы в виде трезубца и дельфина.⁶ Эти эмблемы расшифровываются более поздними надписями римского времени, в которых нередко указаны мифические предки боспорских царей. Таковыми были Посейдон или его сын Евмолп, а также Геракл (IPE, II, 41, 358). Легендарная генеалогия боспорских царей возникла, несомненно, значительно раньше римского времени. Как показывают упомянутые выше царские черепичные клейма III в. до н. э., Посейдон и Евмолп почитались уже и Спартокидами в качестве предков их рода.

Вряд ли случайно в династической генеалогии фигурировал Евмолп.⁷ Последний, как известно, считался фракийцем и, повидимому, именно поэтому боспорские правители видели в нем своего предка.

Все это заставляет думать, что Спартокиды были тесно связаны с Фракией, являясь, вероятнее всего, фракийскими выходцами. Каким образом, при каких обстоятельствах и когда они оказались на Боспоре, мы не знаем. Из всех предлагавшихся уже гипотез нам представляется наиболее вероятной мысль, высказанная впервые историком Перро и поддержанная таким авторитетным исследователем, как В. В. Латышев.⁸ По их мнению, Спарток⁹ выдвинулся из командного состава наемного фракийского войска, бывшего на Боспоре. Присутствие фракийских наемников на Боспоре в IV в. до н. э. — факт хорошо известный; вполне возможно, что они были там и раньше — в V в.

Проявив себя способным военачальником наемного войска, Спарток, бывший, повидимому, выходцем из фракийской знати, мог захватить власть, опираясь на поддержку тех слоев населения городов Боспора, которые желали видеть во главе государства правителей, способных не только отстоять, но и значительно усилить и, прежде всего, расширить его территориально. Из последующей истории Боспора известно, что эту задачу Спартокиды осуществляли весьма энергично и не без успеха, лично руководя всеми главнейшими военными операциями, проводившимися боспорскими войсками.

Высказывалось в науке — притом уже очень давно — мнение, что Спартокиды были выходцами из среды местной окифской знати.¹⁰ Но подкрепить его какими-либо вескими доказательствами совершенно невозможно. Нельзя не считаться с фактом, что ни одного скифского имени среди Спартокидов мы не знаем; с другой стороны, в государственной политике, проводившейся Спартокидами, также не заметно признаков, которые могли бы подтвердить их скифское происхождение.

Предлагалась еще и такая догадка: Спарток якобы был выходцем из местной скифской среды, но родившимся от смешанного скифско-фракийского брака.¹¹ Известно, например, что один из скифских царей был женат на дочери фракийского царя.¹² Подобные браки могли происходить между скифской и фракийской знатью. Все же и при указанном допущении остается необъяснимым, каким образом в результате такого брака, который будто бы состоялся в Скифии и от которого предположительно происходят Спартокиды, могло получиться так, что из негреческих имен членов этой династии употреблялись имена исключительно фракийские, к тому же характерные для фракийской знати, при полном отсутствии скифских?

Таким образом, следует признать наиболее вероятным, что Спартокиды были фракийцами по происхождению, но сильно эллинизованными и усвоившими греческую культуру в такой мере, что вряд ли негреческое их происхождение внешне в чем-либо проявлялось, кроме имен. Весьма показательно, что боспорские цари были жрецами и покровителями исконно греческого культа Аполлона (IPE, II, 15), пользовавшегося особенно большим почитанием у боспорских греков, так как Аполлон был главным божеством Милета — метрополии Пантикапея и других городов Боспорского государства.

Поскольку жизненной основой городов рабовладельческого Боспора являлась торговля, и прежде всего экспорт хлеба, Спартокиды, действуя в интересах своего государства, с самого начала пребывания у власти стали стремиться к расширению территории Боспорского государства путем присоединения прилегавших к боспорским городам плодородных земель, заселенных местными племенами.

В первую очередь, однако, пришлось позаботиться о ликвидации опасного конкурента, находившегося по соседству. Таковым была Феодосия — милетская колония, основанная во второй половине VI в. до н. э. Превосходно расположенная на берегу бухты, удобной для оборудования хорошей гавани, и обладающая плодородными землями (πεδίον εΰγαιον έ'χουσα),¹³ Феодосия стала серьезным соперником Боспора в хлебной торговле. Попытка насильственного присоединения к Боспору встретила со стороны Феодосии энергичное сопротивление, причем ей активную поддержку оказала Гераклея Понтийская. Имея в Крыму свою только что основанную колонию — Херсонес Таврический, Гераклея опасалась развития экспансии Боспора в западном направлении, что могло привести к поглощению Херсонеса Боспором. Феодосия в то же время, вероятно, находилась в постоянных торговых сношениях с Гераклеей.

Война за Феодосию потребовала от Боспора значительных усилий. Боспорский царь Сатир I (433/32—389/88 гг.), сын Спартока I,¹⁴ умер при осаде Феодосии.¹⁵ Войну до победного завершения довел Левкон I (389/88—349/48 гг.), именовавшийся в официальных надписях «архонтом Боспора и Феодосии» (ΙΡΕ,[8] II, 343).

Однако и Левкону I удалось одолеть Феодосию не без труда. На выручку Феодосии, осажденной боспорскими войсками, Гераклея Понтийская прислала свой флот. Гераклейцы высаживали с кораблей десанты в различных местах Керченского полуострова, т. е. на территории Боспора, стремясь дезорганизовать тыл и коммуникации боспорских войск, ведших осаду Феодосии.¹⁶

Силы Левкона состояли из наемной тяжело вооруженной пехоты (гоплиты) и скифской конницы, помогавшей Левкону на правах союзного войска. Наемники действовали вяло, слабо противодействуя гераклейцам. Левкои вынужден был приказать, чтобы расположенные позади гоплитов скифы расстреливали пехоту в случае ее отступления.

Борьба закончилась присоединением Феодосии к Боспору.[9] Насколько это событие представлялось значительным для Боспорского госудаства, видно из того, что упоминание Феодосии было включено в официальную царскую титулатуру Спартокидов. Завоеванная Феодосия стала крупнейшим центром боспорского хлебного экспорта. Переоборудованный торговый порт Феодосии, по отзывам афинских моряков в середине IV в. до н.э., не уступал своими качествами пантитикапейской гавани.¹⁷

Вся территория Крыма, лежащая от Феодосии к востоку, была при Левконе I подчинена Боспору.

Что касается азиатской стороны, то для полного овладения прилегавшими к боспорским городам районами нижней Кубани и Приазовья у первых Спартокидов нехватало сил, пока шла борьба за Феодосию и за расширение владений в Крыму. Поэтому первоначально (}партокиды старались распространить свое влияние в азиатской части Боспора путем установления тесных связей с местными правителями, вскоре оказавшимися в зависимом от боспорских династов положении. Это особенно ярко проявлялось в отношениях между Боспором и Синдикой.

Известно, что синдский царь Гекатей, свергнутый, повидимому, в результате какого-то внутреннего переворота, был возвращен к власти «боспорским тираном» Сатиром I. Последний выдал за Гекатея свою дочь, желая родственными узами укрепить политические позиции Спартокидов в Синдике.¹⁸ Эллинизованные синдские цари (характерно, что упомянутый выше царь носил чисто греческое имя Гекатея), связанные брачными союзами с боспорской династией, и синдская знать, богатевшая на торговле с боспорскими городами, довольно легко пошли на присоединение к Боспору.

Сложнее обстояло дело с племенами меотов, живших в прибрежной полосе вдоль Азовского моря. Меоты занимались земледелием и рыболовством.¹⁹ Наиболее богатые рыбой пункты Азовского побережья в устьях рек Большой Ромбит (теперь р. Ея) и Малый Ромбит (теперь Бейсуг или Кирпили) эксплоатировались меотами. Рыбные богатства влекли сюда и боспорцев. Но за прибрежной полосой оседлых меотов тянулись обширные степные пространства, занятые кочевниками — яксаматами, сираками и другими сарматскими племенами. Меоты с помощью этих кочевников противились притязаниям Боспора и в ответ на попытки присоединить Приазовье к Боспору совершали набеги на азиатские владения Сатира I (район греческих городов Таманского полуострова) и соседнюю Синдику, которой управлял местный царь Гекатей, ставленник Сатира, и его зять. Чтобы прекратить эти набеги меотов и их союзников, грозившие разорением Синдики и смежных с нею боспорских земель, боспорскому правителю, наследовавшему власть после смерти Сатира I, пришлось добиваться мира, откупаясь богатыми дарами вождям меотских племен.²⁰

Положение изменилось, когда было покончено с Феодосией. Освободившиеся после военных действий в Крыму войска давали возможность перейти к более решительной политике на азиатской стороне. Имея там несколько опорных пунктов (города Фанагория, Гермонасса и др.), Боспор в короткий срок подчинил себе ряд местных племен. Официальные надписи Боспора в титулатуре правителей отражают постепенный рост азиатских владений.²¹ Наряду с надписями, в которых Левкон I именуется только «архонтом Боспора и Феодосии» (под Боспором здесь, несомненно, имеется в виду совокупность греческих городов Керченского и Таманского полуостровов во главе с Пантикапеем), известны надписи, в которых упоминание Левкона I сопровождено более пышным титулом: «архонт Боспора и Феодосии, царь синдов, торетов, дандариев и псессов». Титулатура следующего царя Перисада I включает, помимо уже упомянутых племен, также фатеев, досхов и, наконец, «всех меотов».

Таким образом, к середине IV в. Боспор являлся обладателем территории, простиравшейся в Крыму до Феодосии включительно, а на азиатской стороне примерно до теперешнего Новороссийска. В одной из надписей времен Перисада I указано, что он властвовал над землями «от Тавров до границ земли Кавказской» (IPE, II, 9). Охватывая племена, населявшие район нижнего течения Кубани и ее притоков, владения Боспора простирались и далее к северу по Азовскому прибрежью, заселенному племенами меотов, вплоть до устья реки Танаис, где Боспором, точнее говоря пантикапейцами, в конце V в. до н. э. был основан большой торговый город.

Отсутствие сведений о военных действиях Левкона I на азиатской стороне заставляет предполагать, что присоединение к Боспору таких областей, как Синдика, и некоторых соседних с нею районов обошлось без войны. На правителей племен оказано было, повидимому, дипломатическое давление, которого оказалось достаточно, чтобы те признали себя подчиненными боспорским царям. Наличие в распоряжении последних достаточных сил для реального осуществления своих притязаний играло, конечно, немаловажную роль. Овладение Синдикой значительно облегчалось еще и тесными семейными узами, которые связывали Спартокидов с синдской правящей династией.

Но меотов удалось подчинить не сразу — и то лишь в результате военного нажима. Сохранилась надгробная надпись IV в. до н. э., в которой упоминается пафлагонский гражданин, служивший наемником в боспорской армии и «сражавшийся в стране меотов» (IPE, II, 296). Тем самым подтверждаются военные действия, которые велись боспорскими войсками в Приазовье. Впервые упоминание «всех меотов» как подвластных Боспору племен встречается в надписях Перисада I.

В наиболее экономически важных областях, как, например, в Синдике, с присоединением последних к Боспору власть переходила в руки назначавшихся боспорскими царями наместников. Ими являлись члены царской семьи, в которую теперь влились и члены местной синдской династии, породнившейся со Спартокидами. Результатом включения Синдики в состав Боспора была организация торгового порта Горгиппии (теперь Анапа).²²

Другие племена, присоединенные к Боспору, сохранили своих прежних правителей («царей»), которые находились лишь в вассальной зависимости от Боспора. В официальных боспорских надписях упоминаются, например, фатеи — одно из прикубанских племен — как подчиненные Боспору и входящие в его состав. Между тем в конце IV в. до н. э. во время междоусобной борьбы за власть, возникшей между сыновьями боспорского царя Перисада I, на стороне одного из претендентов на трон принимал участие царь фатеев со своим войском.²³ Следовательно, фатеи, несмотря на включение их в состав Боспорского государства, сохраняли не только своих племенных правителей, но и свои вооруженные силы. Подчинение Боспору лишь означало, что они должны были признавать в качестве верховной власти боспорских царей, выплачивать им определенную дань натурой и предоставлять на своей территории полную свободу коммерческой деятельности боспорским купцам и промышленникам.

Спартокиды были единоличными неограниченными правителями, монархами. Греческие писатели их называли различно: то тиранами, то династами, то просто царями.²⁴ Сами Спартокиды пользовались в IV в. до н. э. двойным титулом.. По отношению к подвластным им греческим городам они называли себя архонтами («архонт Боспора и Феодосии»), но одновременно именовались царями всех входящих в Боспор варварских племен («царь синдов, фатеев, меотов» и т. д.).

Архонт являлся в греческих демократических рабовладельческих государствах высшим правительственным лицом, избиравшимся на ограниченный срок. Повидимому, в ранний период жизни основных боспорских городов в них действительно были такие выборные должностные лица, облеченные властью по решению общины греческих колонистов. Но с тех пор как власть сосредоточилась в Пантикапее в руках Археанактидов, демократическая основа государственного строя была утрачена, и правители лишь по традиции продолжали именовать себя архонтами. Фактически же это были единоличные правители, вполне подходившие под греческое понятие тиранов, т. е. неограниченных владык, царей. Тем не менее Спартокиды по тактическим соображениям продолжали еще долго удерживать за собой звание архонтов греческих городов, подчеркивая этим, что они являются всего лишь «слугами народа». Монеты, выпускавшиеся Боспором, его столичным монетным двором, чеканились от имени общины «пантикапейцев» (ΙΙαντικαπαιτων), согласно обычаю, принятому в греческих демократических рабовладельческих городах-государствах. Это также было на Боспоре данью определенным традициям.

По отношению к местному варварскому населению Спартокиды именовали себя царями (басилевсами), не прикрывая никакими условностями истинный характер своей власти. С конца IV в. до н. э. двойной титул выходит из употребления, и Спартокиды, следуя примеру эллинистических монархов, именуют себя царями Боспорского государства.

Классовой опорой Спартокидов были, прежде всего, богатые купцы и землевладельцы, а также судохозяева и промышленники — владельцы крупных эргастерий (промышленных мастерских). Во все эти группы класса абовладельцев, состоявшие в основном из греков, вливалось постепенно все большее число представителей верхнего социального слоя местного населения из тех варварских племен, которые вошли в состав Боспорского государства.

Роль купцов как главной силы, на которую опирались Спартокиды, являвшиеся сами первыми и наиболее состоятельными купцами в Боспорском государстве, ярко иллюстрируется следующим интересным рассказом греческого писателя Полиена. Боспорский царь Левкон, узнав об организованном против него заговоре, созвал всех купцов и попросил дать ему взаймы денег на расходы по ликвидации заговора. Купцы беспрекословно выполнили просьбу царя, дали ему денежный заем, а затем, вооружившись, взяли на себя обязанности дворцовой охраны и телохранителей и помогли уничтожить пойманных заговорщиков.²⁵ Независимо от того, насколько в этом рассказе точно воспроизведены отдельные подробности, главный смысл его заключается в том, что в момент опасности боспорский царь находит энергичную поддержку и защиту у купцов, заинтересованных в сохранении на Боспоре власти Спартокидов.

Благодаря присоединению хлебородных районов восточной части Крыма и Прикубанья Боспор смог уже к началу IV в. до н. э. стать богатейшим экспортером пшеницы, особенно обильно направлявшейся в Афины.²⁶

Еще до прихода к власти Спартокидов, в V в. до н. э., Боспор являлся одним из важных рынков сбыта афинских промышленных товаров (металлические и глиняные изделия и пр.), хотя наряду с этим продолжался ввоз малоазийских ионийских изделий. После экспедиции Перикла в Понт и наступившего тогда же воцарения Спартокидов Боспор становится самым главным поставщиком хлеба в Афины и одним из основных рынков сбыта продукции аттической обрабатывающей промышленности и художественных ремесел.²⁷ Торговый обмен Боспора отнюдь не ограничивался Афинами. Боспорские продукты — хлеб, рыба, кожа и пр. — шли и в другие центры Греции и Малой Азии, так же как и в Боспор поступали товары не только из Афин. Но все же с конца V в. до н. э. и на протяжении IV в. до н. э., в период наивысшего процветания Боспора, Афины занимали, несомненно, главное место во внешних экономических связях Боспора, причем Спартокиды выступали в роли не только активнейших участников торговли с Афинами, но и ревностных ее покровителей.

Положение, в котором оказались Афины в результате неудачной и разорительной Пелопонесской войны, делало греческие города Понта, и особенно Боспор, первостепенным источником необходимого продовольствия и сырья. Обильный ввоз боспорского хлеба в Афины чрезвычайно облегчал последним трудную задачу обеспечения населения питанием.

Весьма яркую характеристику торговых и культурно-политических взаимоотношений Боспора с Афинами на рубеже V—IV вв. дал афинский оратор Исократ в одной из своих судебных речей, составленной в 392/91 г. по поручению некоего боспорского купца, прибывшего в Афины с коммерческими целями и оказавшегося вынужденным вести там судебный процесс с афинским банкиром Пасионом.²⁸ Купец этот (имя его осталось неизвестным) был сыном знатного боспорца Сопея, вероятно огречившегося варвара,²⁹ ставшего очень значительной фигурой при дворе Сатира I. Сопей исполнял •обязанности правителя обширной области, имея одновременно попечение над всеми боспорскими владениями. Столь высокое государственное положение Сопея определялось прежде всего тем, что он был одним из самых богатых и видных боспорских купцов-хлеботорговцев, а вместе с тем, повидимому, и крупным судовладельцем. Щедро снабдив своего сына деньгами, Сопей направил его в Афины с двумя кораблями, нагруженными хлебом. Цель этого предприятия была двойная — выгодно сбыть в Афинах пшеницу, а заодно дать возможность сыну совершить образовательное путешествие по Элладе. По прибытии в Афины сын Сопея предусмотрительно поместил свои, очевидно немалые, денежные средства в банк Пасиона, что обеспечивало не только их сохранность, но и проценты.

Спустя некоторое время на Сопея неожиданно обрушилась беда: он был арестован вследствие доноса, давшего Сатиру основание подозревать своего приближенного в заговоре. Обвинение в государственной измене распространилось и на сына Сопея, которого Сатир заподозрил в неблаговидных сношениях с политическими эмигрантами. В связи с этим Сатир потребовал возвращения сына Сопея на Боспор для расследования дела и одновременно поручил проживавшим в Афинах боспорцам добиться конфискации денег Сопея. Чтобы избежать этого, сын Сопея по договоренности с Пасионом стал отрицать наличие у него денежного капитала.

Но вскоре выяснилась полная необоснованность обвинений против Сопея. Реабилитированный Сопей был освобожден и восстановлен в правах; более того, Сатир породнился с ним, женив своего сына (повидимому Левкона) на дочери Сопея. Отпали подозрения и против продолжавшего пребывать в Афинах: сына Сопея. Дело, однако, осложнилось теперь тем, что банкир Пасион отказался признать денежные претензии последнего. Разбором возникшего спора занимались судебные инстанции не только в Афинах, но и на Боспоре, где в тяжбу вмешался сам Сатир, поскольку дело шло, вероятно, о весьма солидной сумме. Для дачи объяснений Сатиру банкир послал на Боспор своего помощника, который, разумеется, постарался осветить дело в благоприятном для своего хозяина свете. Сатир, поддерживавший сторону сына Сопея и убежденный в правоте последнего, созвал в Пантикапее купцов-судохозяев и просил помочь в удовлетворении законных прав сына Сопея в Афинах. Кроме того, Сатир направил по этому же поводу послание афинским властям.

Чем кончился процесс, мы не знаем, но его перипетии очень показательны. В речи, составленной для афинского суда Исократом от имени истца — сына Сопея, заключительный раздел посвящен краткой, но выразительной характеристике заслуг Сатира I и его ближайшего помощника — Сопея. Их исключительная благожелательность к афинским купцам, которых на Боспоре, по словам Исократа, ценят выше всех эллинов, доказывается тем, что даже тогда, когда вследствие ограниченности хлебных запасов прочие купцы вынуждены были возвращаться с пустыми транспортами, афиняне отказа в хлебе не встречали.

Как видно из той же речи Исократа, в Афинах с торговыми целями находилось немало боспорских купцов. К этому следует добавить, что в период Пелопоннесской войны и непосредственно после нее афинские коммерсанты, дела которых в это время сильно пошатнулись, охотно посылали на Боспор к Сатиру I своих сыновей в расчете на обогащение посредством выгодных торговых операций.³⁰

Тогда же на Боспор из Афин переселилось, как можно думать, достаточно много специалистов по различным художественным ремеслам,³¹ поскольку господствующие слои населения Боспора и смежных с ним областей Скифии, быстро богатевшие, благодаря весьма интенсивно развернувшейся хлебной торговле, предъявляли в это время большой спрос на дорогие художественные изделия, которые шли ранее из Греции.

Как уже указывалось, крупнейшими хлеботорговцами были сами боспорские цари и члены царской фамилии. Со времени Сатира I боспорским царям, как первым поставщикам хлеба в Афины, были предоставлены, на основании заключенного между Боспором и Афинами торгового договора, такие же торговые льготы и привилегии, какие на Боспоре предоставлялись афинским купцам, т. е. права грузить товары в первую очередь и вывозить их беспошлинно.³² Копии афинского декрета с текстом договора, регулировавшего торговлю между Афинами и Боспором при Левконе I, были выставлены в афинской торговой гавани Пирее, в Гиероне (святилище у входа в Боспор Фракийский) и в Пантикапее. Этим же декретом Левкону I были предоставлены права афинского гражданства.

Значение Спартокидов в хлебной торговле было столь значительно, что они как бы заслонили собой всех прочих боспорских купцов-экспортеров. Когда в Афинах речь заходила о боспорском хлебе, тотчас же всплывали имена боспорских правителей, как главных поставщиков.

В снабжении Афин в IV в. до н. э. Боспор играл настолько важную роль в сравнении с прочими причерноморскими греческими колониями, что нередко афинские ораторы в своих речах употребляли термин Понт (Черное море) для обозначения Боспора, т. е. когда говорили о доставлявшемся хлебе из Понта, то подразумевали — и это было вполне понятно афинянам — боспорские гавани Пантикапей и Феодосию.³³ Исключительно ценные сведения о взаимоотношениях между Боспором и Афинами содержит афинский декрет, изданный в 347/46 г. в честь сыновей Левкона I — Спартока II, Перисада I и Аполлония — и являющийся одновременно торговым договором афинян с боспорскими правителями.

Найденная в афинской гавани Пирее мраморная плита, на которой высечен текст декрета, завершается рельефом, изображающим трех чествуемых сыновей боспорского царя Левкона I (рис. 5).³⁴ Рельеф представляет сидящими рядом на тронном кресле двух старших братьев: Спартака II и Перисада I, являвшихся после смерти Левкона I соправителями Боспора в течение пяти лет (лишь после смерти Спартока II в 344 г. правителем стал один Перисад I). Младший брат Аполлоний изображен стоящим рядом. К сожалению, лица фигур но сохранились. Интересно, что внешний облик Спартокидов чисто греческий: они одеты в обычные греческие плащи-гиматии, грудь и левое плечо показаны открытыми. У сидящих фигур длинные локоны волос падают на плечи.

Текст декрета³⁵ свидетельствует, что после смерти Левкона I из Боспора в Афины были направлены послы (Сосий и Феодосий), которые подтвердили готовность новых боспорских правителей «заботиться о высылке хлеба, как заботился их отец, и ревностно служить [афинскому народу] во всем том, в чем народ нуждается». Афинянам были гарантированы прежние льготы в торговле хлебом, которая производилась отчасти в кредит, почему в афинском государственном банке хранились в качестве депозита деньги, причитавшиеся боспорским правителям за проданный хлеб.

По решению афинского народного собрания, правителям Боспора была выражена благодарность за их «благорасположение к афинскому народу». Спартоку и Перисаду предоставлялись те же привилегии, которыми пользовались в Афинах Сатир I и Левкон I. Кроме того, было решено увенчать во время праздника великих Панафинен Спартока и Перисада золотыми венками по тысяче драхм, которые боспорские правители предусмотрительно посвятили богине Афине.

В декрете имеется указание на весьма существенную помощь, оказанную Афинами боспорским правителям, обратившимся с просьбой произвести набор матросов для торговых кораблей. Просьба была удовлетворена, и, таким образом, боспорский морской транспорт получил из Афин опытных моряков. Поступившим на службу в боспорский флот матросам афинское народное собрание предлагало служить ревностно, «быть хорошими исполнителями приказаний по отношению к детям Левкона изо всех сил».

Рис. 5. Афинский мраморный рельеф с изображением сыновей боспорского царя Левкона I. (Афины, Национальный музей)

Период наивысшего экономического и культурного подъема Боспора совпадает с временем правления Левкона I и Перисада I. Популярность Левкона I как выдающегося правителя Боспора была столь значительной, что последующих представителей той же династии называли иногда Левконидами,³⁶ а заслуги Перисада I перед государством были признаны настолько большими, что его даже причислили к сонму богов.³⁷

Могущество Боспора в период его процветания при Спартокидах поддерживалось наемной армией, на содержание которой шли средства от податей, взимаемых с населения, и от торговых пошлин. Кроме того, в войнах на стороне Боспора обычно участвовали в качестве союзников войска соседних варварских племен, которые или находились в зависимости от Боспора, или были заинтересованы в дружбе с боспорскими царями. Решающим фактором во взаимоотношениях Боспора с окружавшими местными племенами, как уже указывалось выше, была экономическая заинтересованность руководящих социальных верхов местного населения в той торговле, которую вели боспорские города и которая обогащала не только греческих купцов, но и варварскую знать, открывая последней широкие возможности обладания предметами роскоши, дорогими изделиями греческого художественного ремесла.

Богатевшая варварская знать не только внешне перенимала греческую культуру, но многие из ее представителей переселялись в крупные боспорские города, где и становились полноправными гражданами боспорского рабовладельческого государства.

Это сращивание греческого населения Боспора с верхним слоем постепенно эллинизовавшегося местного общества приняло с течением времени настолько значительные размеры, роль местного населения в экономической и культурной жизни Боспора стечением времени столь возросла, что Боспор с полным основанием можно назвать греко-скифским государством, понимая под скифами условно всю совокупность негреческого населения, жившего на территории Боспорского царства как европейской, так и азиатской его частей.

Необходимо подчеркнуть, что Боспор отнюдь не представлял собою государства органически цельного, прочно спаянного во всех своих частях.

Основной территорией Боспора являлась восточная часть Крыма, теперешний Керченский полуостров. На защиту его было обращено особенно большое внимание.

К концу V в., когда Боспору удалось расширить свои владения в Крыму, был сооружен новый (или использован и обновлен старый)³⁸ громадный вал, проходящий значительно западнее первого вала (см. стр. 45). Этот второй вал (так наз. Киммерикский или Аккосов), прекрасно сохранившийся до настоящего времени, имеет в длину около 35 км и простирается от Черного до Азовского моря. Вал на всем своем протяжении сопровождается вырытым перед ним рвом, причем значительная часть вала проходит по кряжам возвышенностей; остроумно и с тонким расчетом сочетается это грандиозное искусственное фортификационное сооружение с естественными, природными препятствиями. Понадобилось насыпать свыше 1 миллиона кубометров земли и камней, чтобы создать этот вал. Ядро — внутренняя основа земляного вала — состоит из бута (ср. стр. 187 сл.).

Отделенный от остальных пространств Крыма оборонительными валами и обладающий значительным числом укрепленных поселений, из которых наиболее крупные и важные располагались на побережье, Керченский полуостров, или Пантикапейская область, как называли его греки,³⁹ представлял наиболее прочную базу Боспорского государства. Указанная территория считалась принадлежащей в полной мере Боспору, его городам, она была политически независимой от власти царских скифов. На этом основании у Страбона сказано, что «киммерийцев изгнали из страны скифы, а скифов — эллины, основавшие Пантикапей и прочие города Боспора».⁴⁰

Однако овладение восточным Крымом боспорцами отнюдь гае означало, что Боспор был в действительности вполне независим от скифов, господствовавших над остальной территорией Таврического полуострова. Такая независимость была достиг нута Боспором лишь в I в. до н. э., после событий, связанных с понтийским царем Митридатом Евпатором. В более раннее время (до конца II в. до н. э.), несмотря на всю свою экономическую мощь, наивысший уровень которой достиг в IV в. до н. э., Боспорское государство, решительным образом заинтересованное в мирных взаимоотношениях со скифами и в первую очередь с царскими скифами (βασιληιοι σκύθαι) как основной силой в северном Причерноморье, вынуждено было регулярно платить им дань. Из сообщений Страбона хорошо известно, что дань (φόρος) платили Спартокиды во II в. до н. э., когда возросшие требования скифов уже с трудом могли выполняться Боспором,⁴¹ переживавшим тяжелый период экономического кризиса. Но и раньше, во времена процветания, Боспор очевидно более или менее систематически выплачивал царским скифам дань (возможно, в завуалированной форме «подарков», «даров» скифским правителям), чтобы обеспечить надлежащие условия для развития торгового обмена со Скифией и заручиться поддержкой скифов в качестве военных союзников.

О положении Боспора в качестве данника скифов, помимо Страбона, весьма определенно говорит Лукиан Самосатский.⁴² Этот поздний писатель (II в. н. э.) несомненно имел в своем распоряжении какие-то исторические сведения, восходящие к местным боспорским источникам IV в. до н. э.

Повидимому, из-за дани иногда возникали между Боспором и скифами конфликты и даже войны. Об одной из них, бывшей при Перисаде I, сообщает Демосфен.⁴³

Владения на азиатской стороне, весьма важные для Боспора в экономическом отношении, были населены разнородными племенами, нередко выходившими из повиновения, особенно на периферии, вдали от основных боспорских городов. По словам Страбона, на азиатской стороне «боспорские правители часто владели территорией вплоть до Танаиса», т. е. до низовья Дона.⁴⁴ Но из этих же слов следует, что бывали и такие периоды, когда на азиатской стороне, в Прикубанье и Приазовье, жившие там племена отпадали от Боспора.

После смерти Перисада 1 вспыхнула большая междоусобная война между его сыновьями Евмелом, Сатиром и Пританом.⁴⁵ Война эта очень ярко показывает взаимоотношения Боспора с наиболее сильными местными племенами, включенными в состав Боспорского государства или независимыми от него, но тяготевшими к нему экономически.

Евмел, желая стать правителем Боспора, восстал против своего брата Сатира, который, будучи старшим царским сыном, являлся юридически законным преемником Перисада I. Евмел для осуществления своих противозаконных притязаний договорился о поддержке с Арифарном — вождем племени фатеев, включенных в состав Боспорского государства при Перисаде I.⁴⁶ Когда дело дошло до военного конфликта, на стороне Евмела участвовали войска фатеев, насчитывавшие 20 тысяч пехоты и 22 тысячи конницы. У Сатира, кроме регулярных боспорских войск, состоявших из 2 тысяч греческих наемников и 2 тысяч фракийцев, было также войско союзников-скифов в количестве 20 тысяч пехоты и 10 тысяч всадников.

Театром военных действий стал какой-то район Прикубанья, куда для подавления мятежа направился Сатир со своими войсками, сопровождаемыми большими обозами с провиантом.⁴⁷ Форсировав реку Фат (вероятно, один из притоков Кубани), он вошел в соприкосновение с войсками противника. Выстроив свои войска в боевой порядке, Сатир, по скифскому обычаю, как сообщает Диодор, стал в центре строя. В центре боевого строя войск противника стоял Арифарн. Сражение закончилось победой Сатира. Очевидно, решающую роль в этом успехе сыграли скифы. Наемники, действовавшие на правом крыле боспорских войск, не выдержали натиска и обратились в бегство. Сатир поспешил сюда на помощь, и, повидимому, положение было выправлено введенными в действие скифскими войсками.⁴⁸

Преследуя разбитого противника, Сатир подверг опустошению неприятельскую страну, сжигал деревни, обращая жителей в военнопленных, т. е. в рабов. В дальнейшем борьба сосредоточилась у царской крепости — резиденции вождя фатеев, лежавшей в лесистой, труднодоступной и болотистой местности на берегу реки Фат. Это был сильно укрепленный замок с высокими башнями; подходы к замку со стороны болотистой местности преграждались деревянными палисадами. Жилая часть замка находилась над водой и опиралась на сваи. Очевидно, это было сооружение, воздвигнутое туземными строителями и отвечавшее местным традициям зодчества и фортификационного искусства.

Во время штурма крепости Сатир был смертельно ранен и вскоре умер, что привело к прекращению осады. Войска Сатира были отведены к городу Гаргазе, находившемуся, повидимому, на реке Кубани. Отсюда останки умершего царя были перевезены по реке и далее через пролив в Пантикапей, где брат Сатира Притан устроил пышные похороны.

Притан принял на себя царскую власть и возобновил борьбу с Евмелом, но вскоре вынужден был признать себя побежденным. Евмел с помощью фатеев захватил город Гаргазу и также «не мало других городов и укреплений». Последнее указание очень ценно, так как оно подтверждает многочисленность оседлых поселений на Кубани в IV в. до н. э. Сдавшийся было Притан затем попытался вернуть себе власть, но потерпел вторично поражение, бежал в город Кепы, где и был убит. Евмел, таким образом, достиг своей цели и стал царем Боспора. Интересно, что, спасаясь от расправы Евмела, сын уже ранее погибшего Сатира, царевич Перисад, бежал из Пантикапея к скифскому царю Агару.

Чтобы обеспечить себе поддержку со стороны господствующих слоев боспорского населения, Евмел поспешил предоставить ряд льгот жителям столицы: он сохранил право беспошлинности для пантикапейских купцов и обещал освободить все население от податей.⁴⁹ Прежде всего, как видно, Евмел постарался расположить к себе купечество, торговые слои, являвшиеся главной опорой Спартокидов. Интересно, что Евмел, заняв боспорский трон, созвал в Пантикапее народное собрание (εκκλησία) и выступил перед ним с речью, наполненной различными обещаниями. Это народное собрание, которое временами созывалось в Пантикапее Спартокидами по традиции, идущей с давних времен, когда этот город был еще самостоятельным демократическим полисом, играло совершенно пассивную роль. Оно выслушало боспорского царя Евмела, не приняв никаких решений.

Евмел, судя по сообщению Диодора, который почерпнул свои сведения, повидимому, из какого-то местного боспорского исторического источника, был незаурядным правителем, проводившим активную внешнюю политику. В течение короткого срока своего правления (310/9—304/3 гг.) ему удалось добиться значительных успехов, сильно поднять авторитет Боспора среди причерноморских греческих государств. Евмел повел решительную борьбу с морскими пиратами, действовавшими со стороны южного берега Крыма и с Кавказского побережья, и очистил от них Понт Евксинский, чем не мало способствовал развитию торговых сношений, в особенности между Боспором и малоазийскими городами южного Причерноморья. Евмел неоднократно оказывал услуги южным причерноморским городам — Синопе, Византию и др.

У Евмела даже возник план объединения всего северного Причерноморья под главенством Боспора, что должно было явиться противодействием фракийскому царю Лисимаху. Последний стремился к господству в Черном море путем овладения, прежде всего, западным побережьем. Недаром столь близкое участие принял Евмел в судьбе жителей города Каллатии, очутившихся в бедственном положении вследствие осады Лисимахом восставшего против него города. Тысяча беженцев из Каллатии нашла себе приют на Боспоре. Евмел предоставил каллатийцам город для расселения и наделил их земельными участками, повидимому, на азиатской стороне Боспорского царства.

Дальнейший подъем благосостояния Боспора, достигшего исключительно высокого уровня в IV в., приостановился в первые десятилетия III в., хотя Афины продолжали еще занимать одно из первых мест в торговом обмене с Боспором. Из афинского декрета, изданного в 288 г. в честь боспорского царя Спартока III, сына Евмела (304/03—284/83 гг.), известно, что Боспор и в это время помогал Афинам в снабжении хлебом.⁵⁰ В декрете отмечено, что, подобно своим предшественникам, Спарток «оказывает услуги [афинскому] народу и, в частности, прибывающим к нему афинянам», т. е. афинским купцам.

Из текста декрета следует также, что после освобождения Афин от кратковременного захвата в них власти македонским гарнизоном Дмитрия Лолноркета афиняне отправили посольство к боспорскому царю Спартоку, чтобы получить продовольственную помощь и возобновить регулярный торговый обмен с Боспором. В декрете об этом сказано так: «Еще Спартак, услышав от пришедшего от афинян посольства, что народ вернул себе город, порадовался вместе счастию народа и принес в дар 15 000 медимнов [около 38 тысяч пудов] хлеба, также обещает и на будущее время оказывать услуги афинскому народу, насколько будет в силах».

Афинское народное собрание вынесло решение «восхвалить царя Спартока, сына Евмела, боспорца, и увенчать золотым венком по закону за добродетель и благорасположение, в котором он пребывает к народу, поставить ему медную статую на агоре [т. е. на городской площади] около предков и другую в акрополе». В декрете также указывалось, что афиняне готовы помогать Спартоку всею силою «на земле и на море», если кто-либо станет посягать на его власть. Но это обязательство было, по существу, лишь эффектным жестом, дипломатической фразой, так как афиняне в указанное время уже не смогли бы оказать реальную военную помощь Боспору, если бы действительно возникла в этом потребность.

Для того чтобы сообщить Спартоку о состоявшемся постановлении афинского народного собрания, из Афин было направлено на Боспор специальное посольство.

Появление на средиземноморских торговых рынках в большом количестве дешевого хлеба из птолемеевского Египта, быстро прогрессировавший упадок Афин, бывших до того главным контрагентом Боспора в торговом обмене, наконец разрушительное вторжение кельтских племен (галлов) в начале III в. на территорию Балканского полуострова и Малой Азии — все эти обстоятельства, совпавшие с серьезными передвижками племен в северном Причерноморье, не замедлили вызвать напряженное состояние внешней торговли Боспора. Это тотчас же отразилось на внутреннем денежном обращении Боспорского царства. В начале III в. прекратилась чеканка золотой и серебряной монеты Пантикапея, а медная монета быстро стала падать в весе. Нехватка монеты приводила, кроме того, к многократным перечеканкам и надчеканкам старых монет. Этот кризис в денежном обращении был изжит лишь во второй половине III в.

Время правления Перисада II (284/83 — около 250 гг.) характеризуется еще довольно широкими внешними связями Боспора, хотя в экономическом отношении происходило неуклонное снижение прежде достигнутого уровня. Имя царя Перисада II как жертвователя драгоценной фиалы упоминается в 250 гг. в отчете наблюдателей за жертвоприношениями при храме Аполлона на острове Делосе.⁵¹

Незадолго перед тем, в 253 или 254 г., посольство Перисада посетило Египет и вело в Александрии какие-то переговоры с египетским царем Птолемеем II Филадельфом.⁵² Возможно, в этих переговорах затрагивался вопрос о размежевании сфер влияния в хлебной торговле между Египтом и Боспором на рынках Эгейского моря.

Утрата Афинами в III в. своего былого политического и экономического значения создавала, несомненно, серьезные трудности для Боспора, т. к. он терял в лице Афин одного из наиболее выгодных и надежных покупателей основной массы боспорской пшеницы.

Затруднения в развитии внешней торговли совпали во второй половине III в. с осложнениями внутренней политической обстановки в северном Причерноморье. Последние были обусловлены значительными племенными передвижками и усилившейся активностью местных племен, начавших оказывать нажим на торговые греческие города в целях получения от них все большей дани. Это нарушало прежние прочно установившиеся торговые сношения боспорских городов со Скифией.

Вышеуказанные обстоятельства предопределили начало экономического ослабления Боспора, которое, на протяжении III в., неуклонно прогрессировало, хотя далеко не сразу приняло характер катастрофического кризиса. Экономическая деградация Боспора, и прежде всего сужение его внешней торговли с крупными центрами Греции, нашла свое отражение и в уменьшении сведений о политической и хозяйственной жизни Боспора в греческой литературе.

Для второй половины III в. и II в. до н. э. мы располагаем весьма скудными сведениями как в литературных, так и в эпиграфических источниках. За период более ста лет невозможно даже установить с уверенностью хронологическую последовательность правителей Боспора, имена которых известны, главным образом, по монетам и клеймам на керамических изделиях (черепицах), изготовлявшихся в царских эргастериях, по чрезвычайно отрывочным литературным упоминаниям и некоторым редким случайным надписям.

К таким совершенно не известным по своей деятельности правителям второй половины III в. относится царь Левкон II, сын Перисада II, имя которого упоминается в одной из надписей (IPE, II, 15), на черепичных клеймах и на монетах.⁵³ Также мы ничего не знаем о сменившем Левкона Игиенонте. Его имя встречается на монетах и на клеймах,⁵⁴ но только с титулом архонта, в то время как уже с конца IV в. до н. э. на Боспоре и за пределами его стало обычным применение титула царя. Можно предполагать какую-то политическую борьбу на Боспоре, заставившую Игиенонта в последней четверти III в. до н. э. пользоваться званием архонта, а не царя, но в источниках никаких сведений об этом не сохранилось.⁵⁵

На протяжении II в. Боспором правило в какой-то последовательности несколько царей, из которых по крайней мере один носил имя Спартока (Спарток IV) и, повидимому, трое были Перисадами, из них последний (вероятнее всего, это был Перисад V) передал в 109 г. власть понтийскому царю Митридату Евпатору. Все эти традиционные имена указывают, что их носители являлись прямыми преемниками предшествующих правителей из той же династии Спартокидов.

Уровень материальной культуры Боспора в III в. еще не говорит о каком-либо резком упадке благосостояния населения его городов. Напротив, развитие местной боспорской промышленности, ремесел становится особенно интенсивным именно в это время. Возникают новые отрасли производства, широко развивается, например, местное боспорское виноделие.

Имеются основания предполагать некоторое расширение внешних связей Боспора в первой половине II в. На это указывает появление имен боспорских царей далеко за пределами Боспорского царства. Известен декрет, изданный около 160 г. до н. э. в Дельфах в честь Перисада и царицы Камасарии.⁵⁶ Та же Камасария упоминается еще раньше, в 178/77 г., в списке крупных жертвователей храма Аполлона Дидимского в Бранхидах (близ Милета), где находился известный оракул Аполлона.⁵⁷ Царь Перисад в 154/53 г. также дарит золотую фиалу в святилище Аполлона.⁵⁸ Дело здесь, очевидно, не ограничивалось религиозными интересами. Боспорские цари, выступая щедрыми жертвователями в крупнейших греческих святилищах, несомненно проявляли одновременно и торговую активность в западной части Малой Азии, а также в других районах Эгейского бассейна.

Оживление торговых связей во II в. все же не могло обеспечить Боспору той мощи, которой он обладал раньше и которая особенно необходима была для сохранения государства во второй половине II в., когда резко усилилось давление на греческие города в Крыму, в том числе на Боспор, со стороны вполне сложившегося к этому времени скифского государства. К концу II в. Боспорское государство оказалось в катастрофическом положении, подробности чего будут рассмотрены позднее.