Боспорское царство

Глава двенадцатая РАСПАД БОСПОРСКОГО ЦАРСТВА

Середина III в. н. э. является тем рубежом в истории Боспорского царства, который знаменует собой начало его упадка.

Наступление резкого перелома в жизни Боспора, переход ее в состояние острого кризиса, за которым уже следовала полоса неудержимо развивавшегося упадка, несомненно были обусловлены теми общими изменениями в северном Причерноморье, которые произошли в результате вторжения сюда новых племен, нарушивших установившийся ранее строй жизни.

Вторжение новых племен в причерноморские области повлекло за собой весьма тяжелые последствия не только для Боспорского царства, но и для всей Римской империи. Однако столь серьезное значение племенных передвижений III в. н. э. в смысле разрушительного их воздействия объясняется не столько исключительной силой натиска со стороны варварских племен, но в еще большей мере определялось слабостью сопротивления, которое могла оказать в эго время Римская империя, переживавшая, особенно начиная с 30-х годов III в., период сильнейшего социально-политического кризиса. Этот кризис предвещал уже приближение неизбежной гибели римского рабовладельческого государства.

В конце II в. н. э. у римских границ в Дакии и Нижней Мэзии стали появляться передвигавшиеся с севера новые племена, оказывавшие нажим на жившее здесь старое оседлое население. В 180 г. на территорию римской Дакии переселилось довольно значительное число обитавших на территории современной Галиции независимых даков, которые искали убежища от разорявших их селения варваров.

Преполагают, что это были первые группы готов, продвинувшиеся вплотную к границам Римской империи со стороны реки Вислы.¹ В начале III в. готы уже делали попытки пересекать границу и вторгаться на территории принадлежавших Риму земель, расположенных севернее Дуная. Летом 214 г. римские силы впервые пришли в непосредственное соприкосновение с тревожившими Дакию отдельными отрядами готов, над которыми император Каракалла тогда одержал победу.² Но в Риче, очевидно, уже начали понимать, что назревает весьма серьезная угроза как границам империи, тянувшимся севернее Дуная, так и северному побережью Черного моря с его греческими городами. Именно это и побудило Рим предпринять ряд мер по усилению своих военно-стратегических позиций в северном Причерноморье. Сюда относится произведенное в начале царствования императора Септимия Севера присоединение Ольвии к римской провинции Нижней Мэзии.³ Присутствие римского гарнизона в Ольвии, стоявшего там со времен Антонина Пия, оказалось недостаточным, и в целях более эффективного использования города в качестве опорного пункта были предприняты указанные выше специальные меры.

Развернувшееся в первые десятилетия III в. усиленное строительство в Танаисе, особенно восстановление его оборонительных сооружений: крепостных стен, башен, ворот, также стояло, надо думать в связи с нависшей угрозой вторжения новых племен. Присутствие в Танаисе римского архитектора, который был руководителем строительных работ, вероятно являлось определенной помощью Боспору от Рима, который был, несомненно, заинтересован в надлежащей обороноспособности этого крайнего северо-восточного форпоста.

Довольно интенсивное проникновение в северное Причерноморье готских отрядов, повидимому, падает на 20—30-е годы III в. н. э., когда значительное количество их скопилось на римских границах западнее Ольвии и когда они еще не решались переходить пограничную линию.

Прекращение чеканки монет в Ольвии при Александре Севере, т. е. не позднее 235 г. (год смерти императора), — факт весьма показательный.⁴ Нет основания считать, что город в это время непременно перешел в другие руки, тем более что мы точно осведомлены о пребывании римского гарнизона в Ольвии еще в 248 г. (IPE, I², 167). Но прекращение выпуска ольвийских монет свидетельствует о резком упадке торговли и общего экономического благосостояния города. Причиной этого, несомненно, явилась беспокойная обстановка в степных районах, а возможно, и разорение прилегающих к Ольвии земель по Бугу и Днепру проникшими сюда отрядами готов.

Зимой 237/238 г. император Максимин вел в Сирмии большие военные приготовления,⁵ и если бы намечавшийся поход состоялся, готы, может быть, оказались бы решительным образом оттеснены от Причерноморья. Однако как раз в это время в Риме вспыхнула междоусобная борьба за власть. Вместо похода против готов Максимин с войском отправился в Италию, чтобы расправиться там со своим соперником Гордианом.

Это обстоятельство явилось для готов сигналом для перехода к действию. Готы, а вместе с ними и карпы, в 238 г. хлынули через долины рек Серет и Прут, пересекли Дунай, обложили город Истр и принудили его уплатить контрибуцию, а затем стали громить другие придунайские поселения.⁶ Чтобы как-нибудь приостановить продвижение вторгшихся варваров и добиться их обратного отхода, наместник Нижней Мэзии вынужден был согласиться выплачивать ежегодную дань. Когда выплата дани прекратилась, а вместе с тем распространились вести о вновь разгоревшейся гражданской войне в Риме, готы совместно с карпами, тайфалами, бастарнами, вандалами в 248 г. огромной массой ворвались в Нижнюю Мэзию и дошли на этот раз до города Маркианополя, где оказанное гарнизоном сопротивление заставило варваров повернуть назад. Но вскоре поход на римские владения возобновился: карпы принялись опустошать Дакию, а готы повели наступление на Мэзию.

Ареной ожесточенной борьбы стала почти вся Фракия. Несмотря на отдельные неудачи, готы перевалили на южную сторону Балканских гор и, воспользовавшись отсутствием надлежащей бдительности и боеспособности стоявшего там римского войска, нанесли ему тяжелое поражение, а затем овладели крупным городом Филипполем, что было облегчено изменой коменданта города.⁷ Огромное количество жителей Филипполя было перебито,⁸ а остальная часть обращена в рабов. При попытке преградить путь готам во время возвращения их на север с награбленной добычей, римские войска вместе с возглавлявшим их императором Децием попали в болотистую местность и завязли там. Воспользовавшиеся этим готы окружили римлян и истребили их почти полностью, при этом погиб и командовавший войском император.

Провозглашенный остатками дунайской армии в качестве очередного римского императора, Галл вынужден был заключить унизительный мир. За очищение территории, принадлежавшей Риму, последний обязан был платить готам ежегодную дань. Кроме того, они получали право беспрепятственно увести с собою всю захваченную добычу, не исключая и пленных жителей. Все эти события воочию показали слабость и неспособность Римской империи противостоять натиску варваров. Непрекращавшаяся борьба претендентов на императорский трон, внутреннее экономическое и политическое разложение империи являлись весьма благоприятными условиями для дальнейшего усиления агрессивной активности готов и других варварских племен. Время царствования императоров Валериана и Галлиена (253 — 268 гг.) было периодом наиболее бурных и опустошительных готских набегов, парализовавших на несколько десятилетий возможность нормальной жизни во всех прилегавших к Черному морю областях.

Когда речь идет о готских набегах на римские владения в III в. н. э., надо иметь в виду, что готы здесь действовали не одни, а совместно со многими другими варварскими племенами. Среди них были племена, родственные, этнически близкие готам, но было немало и таких племен, которые, не имея ничего общего с готами по своему этническому происхождению, были вовлечены в общее движение, направленное на опустошение владений Римской империи. Готы являлись одним из наиболее активных элементов в этих походах, что и давало основание нередко приписывать их всецело готам.

В 40—50-х годах III в. поток племенных передвижений, охвативший Причерноморье, подошел непосредственно к району нижнего Дона и берегам Азовского моря.

Последние датированные танаидские надписи из числа дошедших до нас относятся к 237 г. Интересно, что в этих надписях говорится о восстановлении башен и источника воды; стало быть, город в то время укреплялся, готовясь к отражению вражеского нападения.

Но все эти меры не смогли спасти города. Прекращение танаидских официальных надписей, которые в первой половине III в. н. э. были весьма многочисленны и свидетельствовали о бившей ключом жизни крупного торгового города, с полной определенностью говорит о постигшей Танаис беде.

Древние писатели сообщают о выходе к берегам Азовского моря племени боранов, в которых, повидимому, следует видеть готов.⁹ Вероятнее всего, что именно бораны и овладели Танаисом — основной торговой и военно-опорной базой Боспора на крайней северной границе его владений. Тогда же нависла опасность и над главнейшими жизненными центрами Боспора в районе Керченского пролива, тем более что одновременно с выходом на Дон и Азовское море бораны-готы, повидимому, проникли и в Крым с севера, что создавало угрозу Боспору как с моря, так и с суши, откуда могли напасть бораны и, возможно, шедшие с ними другие варвары. Всех их некоторые древние писатели называли общим условным именем скифов, как обыкновенно принято было по традиции именовать жителей степных районов северного Причерноморья даже тогда, когда там основным населением стали уже не скифы, а сармато-аланские племена.

Мог ли Боспор рассчитывать в этот критический момент на помощь Рима? Ответ на указанный вопрос явится сам собой, если мы вспомним, что в 40-х годах III в. бывшие в Крыму римские войска были выведены для усиления придунайской армии. Греческие города северного Причерноморья оказались предоставленными сами себе. Насколько безнадежно было ожидать какой-либо помощи от Рима, убедительно показывали события, происходившие тогда в западном Причерноморье. Внутренние неурядицы, непрекращавшаяся борьба за власть в Риме привели к тому, что в это чрезвычайно напряженное время значительная часть римских войск была переброшена из придунайских провинций в другие места.

Пользуясь обнаженностью границ, готы в 254 г. перешли Дунай и стали беспрепятственно хозяйничать во всей Фракии.¹⁰ Готские отряды дошли до Фессалоник и только тут встретили надлежащее сопротивление гарнизона, что приостановило их дальнейшее продвижение. С обильными трофеями готы вернулись обратно на север. Такие походы за добычей стали происходить почти ежегодно, и в конечном счете готы совместно с карпами овладели всей Дакией. С 257 г. эта провинция перестала принадлежать Римской империи.¹¹ С большим трудом римлянам удалось удержать границу своих владений непосредственно по реке Дунаю.

Не рассчитывая при таких условиях на успех сопротивления своими силами, правящие верхи Боспора решили итти на соглашение с вторгшимися в пределы государства варварами и тем самым обезопасить свои главные города от захвата и разрушения. В силу этого соглашения бораны получили возможность свободного прохода через пролив из Азовского в Черное море, причем Боспор брал на себя обязательство предоставить свой флот для транспортировки варваров в другие районы Черноморья, где можно было получить хорошую добычу.

Первый поход из Азовского моря состоялся в 256 г.¹² На боспорских судах, которые, несомненно, обслуживались боспорскими же экипажами, пираты вышли в Черное море и взяли курс на Кавказское побережье. Высадка была произведена в районе города Питиунт, являвшегося не только крупным торговым пунктом, но и сильной крепостью: город окружали мощные стены; охрану крепости нес гарнизон во главе с энергичным начальником Сукцессианом. Гарнизон вступил в упорную борьбу с окружившими город пиратами, и последние под страхом полного их уничтожения обратились в бегство, воспользовавшись для этого некоторыми судами, которые оказались в это время в гавани. Уцелевшие пираты вернулись на свои исходные места. Повидимому, по первоначальному замыслу, отправлявшиеся в поход бораны не предполагали возвращаться на север, что, разумеется, могло восприниматься боспорцами как в высшей степени благоприятное обстоятельство, сулившее возможность освободиться от крайне опасных пришлых соседей. Но надежды эти не оправдались вследствие постигшей пиратов неудачи.

Вскоре, а именно осенью 257 г., была повторно предпринята подобная же экспедиция, в которой вместе с боранами участвовали также остготы.¹³ Учитывая опыт первой кампании, пираты решили теперь не отпускать боспорские корабли после высадки, как это было неосмотрительно сделано в первый раз, а держать их в постоянной готовности к обратному принятию высадившихся на берег в случае могущей произойти неудачи.

Флотилия подошла к кавказскому берегу в районе города Фасиса (близ устья реки Риона). После неудачной попытки разграбить находившееся там богатое святилище фасианской богини Кибелы экспедиция направилась к Питиунту, где годом раньше боранов постигла неудача. Город, застигнутый теперь врасплох, попал в руки пиратов. Гарнизон, во главе которого уже не было Сукцессиана, отозванного императором Валерианом для выполнения ответственного задания в Сирию, подвергся полному истреблению. Самый факт отозвания энергичного руководителя гарнизона города показывает, насколько еще в Риме не уяснили себе всей реальной опасности, которую представляли эти тогда еще только начинавшиеся морские походы готов.

Увеличив флот за счет захваченных в Питиунте кораблей и использовав многочисленных пленных в качестве гребцов, пираты направились дальше на юг. Следующим объектом для нападения был избран город Трапезунт, который со времени императора Адриана стал одним из самых благоустроенных и богатых городов южного Причерноморья. Пираты без особенного труда овладели Трапезунтом, хотя его окружали мощные двойные стены и в нем находился большой гарнизон. Но войска эти представляли собой морально разложившуюся, недисциплинированную массу, которая без промедления разбежалась, как только начался штурм города. К пиратам попали огромные богатства и множество пленных, так как, помимо постоянного населения, в городе находилось еще и много окрестных жителей, укрывшихся здесь как в наиболее надежном месте. Кроме Трапезунта, опустошению подверглась вся прилегающая к нему область. Следует особо отметить указание древних писателей на то, что совместно с вторгшимися варварами действовало и некоторое количество местных жителей, которые разоряли дома богатых.¹⁴ Очевидно, вторжение готов и неспособность местных властей противостоять им были использованы низами, т. е. бесправными и угнетенными группами населения, чтобы отомстить своим поработителям.

С богатыми трофеями вернулись пираты назад на Боспор. Ни малейшей попытки помешать на море этому возвращению сделано не было. Римского военного флота как реальной силы в это время в Понте уже не существовало, хотя в надписях западного Причерноморья в середине III в. еще упоминается classis flavia moesica gordiana.¹⁵

Успех похода оказался весьма соблазнительным, и вскоре подобная же экспедиция, но в еще более крупных масштабах, была организована готами с северо-западной стороны Причерноморья.

Весной 258 г. из Тиры новая экспедиция отправилась на юг; она состояла из флота и сухопутных сил, двигавшихся параллельно флоту по западному черноморскому побережью через города Истр, Томы, Анхиал. Выйдя к Боспору Фракийскому, сухопутные отряды на рыбачьих ладьях переправились на малоазийский берег, и здесь начался последовательный разгром одного города за другим. Цветущие торговые города Малой Азии — Калхедон, Никомедия, Никея, Кий, Аиамея, Пруса — подверглись разграблению, а некоторые города (Никея и Никомедия) сверх того были сожжены. Римский император Валериан, занятый в это время войной с персами, направился с войсками из Сирии в Малую Азию, но было уже поздно, так как готы, быстро закончив свое дело, успели уйти обратно вместе с добычей.

Весть о пленении имеператора Валериана персами в 260 г. послужила сигналом к дальнейшему усилению натиска варваров на империю. Аламанны проникли в Италию, языги и квады действовали в области среднего течения Дуная.¹⁶

В 263 г. готы предприняли поход с западной стороны Черноморья через Геллеспонт на Малую Азию. Был снова захвачен Калхедон, разрушены Илион и ряд ионийских городов, в том числе Эфес вместе с его знаменитым храмом Артемиды Эфесской.

Год спустя набег на Малую Азию был повторен со стороны Боспора Киммерийского. Высадившись, повидимому, в Трапезуйте, пираты проникли в Каппадокию, Галатию, Вифинию а затем вернулись с добычей на Боспор.¹⁷ В 266 г. разграблению подверглись лишь Вифиния и город Гераклея Понтийская.¹⁸

Самым страшным по своему размаху и по разрушительности был поход 267 года, предпринятый из Азовского моря явившимися сюда отрядами родственного, повидимому, готам племени герулов.¹⁹ Как сообщают древние, герулы вышли из Азовского моря на 500 судах.²⁰ Очевидно все, что только можно было использовать из транспортных средств Боспора, оказалось в распоряжении герулов.

Огромная пиратская армада пересекла Черное море, вошла в устье Дуная и стала громить прилегавшие к Дунаю местности; но ввиду отпора, оказанного здесь римскими отрядами, пираты повернули в море и пошли по направлению к Боспору Фракийскому. Прорвавшись в Мраморное море, герулы напали на город Кизик, а затем, выйдя в Эгейское море, подвергли разорению острова архипелага Лемнос и Скирос. Наконец, высадившись в Греции, пираты развернули опустошительнейшую деятельность на обширной ее территории. Афины, Коринф, Спарта, Аргос, вся Ахайя были разграблены самым основательным образом. Усилиями греческого ополчения под командой афинянина Дексипиа, а также римских войск и флота герулам был нанесен сильный урон. Они потеряли свои корабли и вынуждены были пробиваться на север по суше, через Беотию, Эпир, Македонию, причем попутно еще испытали ряд чувствительных ударов от римских войск, прежде чем им удалось перебраться за Дунай. Невзирая на это, уже в 268 г. снова был предпринят аналогичный поход в еще более расширенных размерах из устья Днестра, явившегося сборным пунктом для целой армии пиратов, в состав которой входили готы, герулы, певкины, гепиды и др.²¹

Проникнув в Эгейский бассейн, они стали нападать на побережье Греции, Малой Азии и на острова Крит, Родос, Кипр. Правда, сухопутные силы этой армии варваров, действовавшей на Балканах, при отходе на север были жестоко разгромлены у города Наисса (Ниш) римскими войсками во главе с императором Клавдием, а пиратский флот, сосредоточенный у берегов Греции, был уничтожен; но та часть готов, которая громила берега Малой Азии, все же смогла вернуться в Черное море.

Хотя в начале 70-х годов императору Аврелиану удалось достигнуть серьезных успехов в борьбе с готскими набегами на придунайские области, все же осенью 275 г., как только разнеслась весть об убийстве Аврелиана в Малой Азии, во время его похода против персов, из Азовского моря был предпринят еще один, но, кажется, уже на этот раз последний крупный поход на Малую Азию. Об этническом составе участников этого похода данных нет, так как в дошедших до нас источниках они именуются просто варварами или боспорскими скифами; все же имеются основания думать, что и теперь это были в основном те же герулы и остготы.²²

Высадка была произведена в районе устья реки Фазис (Рион) с намерением, повидимому, ограбить ближайший город Фасис. Оттуда пираты прошли вдоль черноморского побережья в Понт, а затем углубились на юг, в Галатию и Киликию, подвергая разграблению встречавшиеся на пути населенные пункты. Против готов выступил с войском император Тацит, который, нанеся им частичное поражение, поручил продолжение военных действий своему брату Флориану, а сам направился в Европу, но по дороге был убит заговорщиками. Флориан небезуспешно продолжал борьбу, и был даже такой момент, когда готам угрожало полное истребление. Но в это время против Флориана поднял восстание Проб, что заставило первого повернуть силы против своего конкурента. Этим воспользовались готы, и уцелевшие их отряды смогли вернуться осенью 276 г. на север.

Нетрудно представить себе, как должна была отразиться обстановка, сложившаяся в третьей четверти III в. в бассейне Черного моря, на экономическом состоянии Боспора. Само собою разумеется, что о каком-либо регулярном торговом обмене, который до того весьма оживленно велся между Боспором и, прежде всего, малоазийскими городами южного Причерноморья, не могло быть и речи. Черное море на несколько десятилетий превратилось в арену деятельности грандиозных пиратских армий, ставших полными хозяевами положения. При таких условиях обычному черноморскому и, в частности, боспорскому купцу делать было нечего, тем более что торговые центры Малой Азии — основные контрагенты Боспора в римский период — были одним из основных объектов нападения пиратов и в силу этого, конечно, не могли поддерживать тот обмен, на котором зиждилось их процветание, а вместе с тем и процветание Боспора. Событиями 50 — 70 гг. III в. н. э. боспорской торговле был нанесен такой удар, после которого восстановить прежнее положение уже было невозможно.

Вторжение готов и других племен, а также превращение Боспора в организационную базу набегов на причерноморские города и области губительно отразились не только на внутренней хозяйственной жизни Боспора, поскольку с потерей заморских рынков был парализован нормальный товарообмен. Обострились и стали выступать наружу внутренние социальные противоречия, присущие Боспору как рабовладельческому, хотя и сильно варваризованному государству в период его упадка.

У ранне-средневекового историка Зосима сохранилась очень ценная характеристика обстановки, создавшейся на Боспоре в период готских нашествий. В 256 г. бораны предприняли первый поход из Азовского моря на Кавказское побережье, осуществив его, по словам Зосима, «при посредстве жителей Боспора, которые скорее из страха, чем из расположения, дали им [т. е. варварам] суда и показали путь к переправе». Зосим пересказывает то, что он почерпнул из недошедшего до нас сочинения «Σκυθικά», составленного афинянином Дексиппом.²³ В нем были описаны войны III в. и. э. между римлянами и племенами, находившимися севернее Дуная, а также в северном Причерноморье, т. е. войны, главным образом, с готами, именуемыми Дексиппом скифами. Дексипп был не только современником этих событий, но и непосредственным участником борьбы с готами, во время вторжения последних в Грецию в 267 г.

Вот что говорит устами Зосима афинянин Дексипп о внутреннем положении в Боспорском царстве около середины III в. «Пока у них [т. е. у боспорцев] были цари, получавшие власть но наследству, т. е. сын от отца, то вследствие дружбы римлян, благоприятно развивавшихся торговых сношений и ежегодно посылаемых им [т. е. боспорским царям] императорами даров они постоянно удерживали скифов, желавших переправиться в Азию. Когда же по исчезновении царского рода во главе правления стали недостойные и презренные люди, то, боясь за себя, они предоставили скифам проход через Боспор в Азию, переправив их на собственных судах... ».²⁴

Таким образом, по мнению современников, благополучие Боспора до середины III в. покоилось на хорошо налаженной торговле, стабильности системы государственного управления, т. е. устойчивом положении боспорской рабовладельческой монархии и денежных субсидиях Рима, предназначавшихся для поддержания хорошо вооруженной армии. При этих условиях Боспор оставался союзником Рима и помогал сдерживать напор варваров («скифов») на римские владения. Под последними у Зосима имеется в виду Азия, т. е. малоазийские провинции Рима. И, действительно, Боспор, как известно, с помощью своего флота успешно вел борьбу с развитием пиратства в Черном море и тем самым способствовал безопасности южного Причерноморья. Вспомним хотя бы Савромата II, при котором в конце II в. и. э. благодаря действиям боспорского флота Черное море у южного берега, вдоль Вифинии и Понта, было сделано «свободным для мореплавателей» (см. стр. 335). Боспор вместе с тем, несомненно, сковывал в Приазовье и на Северном Кавказе активность кочевых алано-сарматских племен. Последних Рим имел все основания бояться, прежде всего, в Малой Азии, поскольку были случаи весьма грозного прорыва туда алано-сарматских племен через Кавказ.

Положение в середине III в. изменилось. Боспор перестал фактически выполнять обязанности римского союзника. Одну из главных причин такого изменения в поведении правителей Боспора Зосим, вернее стоящий за ним Дексипп, видел в нарушении внутреннего порядка на Боспоре. Из слов Зосима можно было бы даже заключить, что на Боспоре в середине III в. прекратилась прежняя династия и власть «незаконно» перешла в другие руки. В действительности имело место, повидимому, не полное устранение прежней боспорской династии Тибериев Юлиев, а лишь временный захват власти какими-то претендентами, которые, однако, спустя некоторое время были вытеснены, а положение старой правящей династии восстановлено.

На основании боспорских монет известно, что с 239/40 г. царем Боспора был Рискупорид V. Его статеры (табл. VI, 94) непрерывно выпускаются до 50-х годов включительно. Но в период, когда стали развиваться бурные события, связанные с пиратскими походами, предпринимавшимися из Азовского моря, параллельно с выпуском статеров Рискупорида V появляются «статеры» некоего царя Фарсанза.²⁵ Последние чеканились в 253/54 и 254/55 гг., причем внешне они имели вид обычных принятых на Боспоре монетных типов: на одной стороне изображен бюст царя и круговая надпись βασιλέως Φαρσάνζου, на другой — бюст римского императора и дата выпуска по боспорской эре.

Выпуск монет от имени правителя, носящего необычное — и притом явно варварское — имя, одновременно с монетами Рискупорида V заставляет считать вполне вероятным, что в лице Фарсанза надо видеть одного из тех «недостойных и презренных людей» на боспорском троне, как именует их Зосим, появление которых якобы способствовало развитию варварских нашествий на римские владения со стороны Боспора Киммерийского. Но пребывание Фарсанза у власти было непродолжительным, поскольку монеты ого охватывают лишь два года, тогда как монеты Рискупорида V продолжаются (с коротким перерывом в 257—261 гг.) до 267/68 г. Затем наступает длительный перерыв в чеканке боспорских монет на протяжении 7 лет (до 275/76 г.).

Весьма вероятно, что и в этот период на Боспоре происходила внутренняя борьба, о которой до нас сведения не дошли. Это были годы самых ожесточенных и разрушительных готских набегов на римские владения. Возможно, к этому времени относится загадочный царь Хедосбий, имя которого сохранилось на одном из фрагментов каменной плиты, найденной в 1913 г. в Керчи и относящейся, судя по форме букв надписи, ко второй половине III в. н. э.²⁶ Это единственный документ, в котором сохранилось имя царя Хедосбия; монет с его именем нет.

К сожалению, мы не знаем ни подробностей этой внутренней борьбы, происходившей на Боспоре, ни ее движущих сил. Резко отрицательное отношение к боспорским правителям, не принадлежавшим к старому роду и представлявшим собой, очевидно, «узурпаторов», переданное у Зосимы и являющееся, несомненно, отражением романофильского взгляда на положение вещей его первоисточника, т. е. Дексиппа, подсказывает определенный вывод. Можно думать, что стремление к ниспровержению установившихся на Боспоре порядков исходило в 50—60-х годах III в. от социальных низов, и прежде всего от угнетенной части населения, пытавшегося поднять голову, пользуясь теми затруднениями, которые испытывало рабовладельческое Боспорское государство в результате вторжения новых варварских племен.

С наступлением перелома в политическом положении Рима при императоре Аврелиане (270—275 гг.), когда на некоторое время там удалось достигнуть относительной стабилизации, происходит изменение обстановки и на Боспоре. После готского похода 275 — 276 гг. больше не слышно о каких-либо значительных пиратских экспедициях из Боспора Киммерийского. В 275/76 гг.. снова появляются боспорские монеты, теперь с именем Савромата IV. По всей видимости, на Боспоре снова укрепилась старая царская династия Тибериев Юлиев.

Большой интерес представляет найденная в Керчи мраморная база с посвятительной надписью времени царя Тейрана, правившего Боспором после Савромата IV, с 275/76 г. до 279/80г., и именуемого в надписи обычным титулом «друга кесарей и друга римлян» (IPE, II, 29). Памятник был воздвигнут в честь «богов небесных: Зевса Спасителя (Ζευς Σωτήρ) и Геры Спасительницы ('Ηρα Σώτεφα), за победу царя Тейрана и вечное пребывание [его] и за царицу Элию». Отсюда следует заключить, что при Тейране была одержана какая-то весьма крупная победа, расценивавшаяся господствующим классом Боспора как событие, равносильное спасению государства. Значительность этой победы подтверждается и сооружением специального памятника, воздвигнутого от имени всех царедворцев и представителей боспорской знати. Их имена перечислены на трех сторонах мраморной базы. Здесь упомянуты: жрец, который ранее был лохагом, т. е. начальником военного отряда; наместник царской области, он же и наместник Феодосии; тысяченачальник (хилиарх), совмещавший в своем лице начальника области аспургианов, и много других государственных чинов. Наличие в этом списке наместника Феодосии показывает, что боспорские владения в Крыму продолжали простираться до Феодосии. Равным образом, упоминание начальника области аспургианов подтверждает принадлежность Боспору основной его территории на азиатской стороне. Из тех тяжелых испытаний, которые выпали на долю Боспора в период между 255—275 гг., он вышел относительно благополучно, во всяком случае сохранив и удержав за собою основные земля и главнейшие города по обе стороны Керченского пролива.

Нанесенный готскими морскими походами ущерб черноморской торговле, разорение причерноморских, и прежде всего малоазийских, городов, — все это самым болезненным образом должно было отразиться на экономике Боспорского государства, потерявшего к тому же почти весь свой флот, который с таким усердием использовался для пиратских экспедиций, сопровождавшихся каждый раз значительными потерями транспортных средств.

О том, каковы были последствия событий 50—70-х годов III в., можно судить по состоянию боспорских городов и поселений, из которых многие во второй половине III в. стали быстро хиреть. Такие боспорские города, как Нимфей, Мирмекий, Илурат и многие другие более мелкие поселения уже в начале IVb. обезлюдели и стали быстро замирать. Продолжали жить большие города: Пантикапей, Фанагория, а также крупные земледельческие поселения, вроде Китея, а равным образом поселения рыбопромысловые, как, например, Тиритака, хотя и в них масштабы хозяйственной жизни всё более и более сокращались.

Внешняя торговля, пришедшая в полный упадок в третьей четверти III в., уже не только не могла подняться до прежнего уровня, но даже и не была в состоянии приблизиться к нему в отдаленной степени. Оживление торговли с заморскими странами носило теперь весьма скромные размеры. Импорт товаров был в высшей степени ограниченным, равно как и вывоз сельскохозяйственных продуктов Боспора теперь уже велся далеко не в тех масштабах, как прежде. Хозяйственная жизнь Боспора приобрела более замкнутый характер, будучи слабо связанной с внешними рынками сбыта, расположенными вне северного Причерноморья. Обмен становился более местным, поскольку он протекал теперь преимущественно между городами Боспора и его же сельскохозяйственной периферией. Ремесленники, сосредоточившиеся в больших боспорских городах, изготавливали в это время хозяйственную и простую обиходную посуду, металлические изделия, предметы украшения и т. п. для сбыта населению боспорских земель, почти переставшему получать импортные товары. Продукты животноводства, сельского хозяйства, рыбного промысла шли преимущественно на удовлетворение местных потребностей.

Извне на Боспор в некотором количестве привозились стеклянные изделия, возможно также импортировалось немного керамической посуды.

Упадок морской торговли, особенно экспорта, сильно подорвал финансовые ресурсы государства. Уже на протяжении первой половины III в. н. э. монетное дело Боспора всё более и более отчетливо отражало напряженность состояния финансов государства. Истощение запасов золота вынуждало боспорских царей выпускать монеты, у которых сохранялся внешний тип и номинал золотых статеров — основной монеты Боспора со времени Августа (с 9 г. до н.э.), но с весьма пониженным фактическим содержанием золота. При Рискупориде III боспорские статеры (табл. VI, 91) содержали 30% золота, остальное составляли серебро (40%) и медь (30%)²⁷ Параллельно продолжался еще выпуск медной монеты — денариев. Статеры, выпускавшиеся уже после Рискупорида III, при Нотисе III и Савромате III, имеют лишь легкий желтоватый оттенок, что свидетельствует о преобладании в них серебра и незначительном присутствии золота. При Рискупориде IV (233/34—234 35 гг.) и Ининфимее (234/35—239/40 гг.) монеты приобретают серовато-белый цвет, так как они сделаны из биллона, т. е. низкопробного серебра. В состав этих монет входит 10—25% серебра, остальное — медь.²⁸

Повидимому, в целях сохранения некоторой (хотя бы призрачной) видимости связи этих монет с золотом в сплав указанного низкопробного биллона вплоть до 60-х годов III в. подмешивалось ничтожное количество золота, примерно ¹/₂ %. Начиная с 275 г., боспорские «статеры» чеканились уже просто из меди. Государство не в состоянии было обеспечить даже добавку серебра, не говоря о золоте. Выпуск медной монеты, который до того производился наряду с биллоновыми статерами, теперь, когда сами статеры стали медными, естественно, прекратился. Выродившиеся «статеры», чеканенные из чистой меди, продолжали внешне сохранять прежний тип. Одну сторону монеты занимал бюст боспорского царя, другую — бюст римского императора и дата выпуска монеты. Эти изображения теперь отличались, однако, весьма грубым схематическим исполнением. Такого рода «статеры» выпускались вплоть до начала 30-х годов IV в. н. э., когда чеканка монет на Боспоре совсем прекратилась, о чем еще будет речь ниже.

Весьма интересна, как штрих, ярко характеризующий условия жизни в рассматриваемый период, сделанная в 1937 г. при раскопках города Тиритаки находка большого монетного клада, содержавшего 2093 боспорских статера, из которых самые ранние относятся к 234 г., а самые поздние — к 276 г.²⁹ Клад, таким образом, охватывает время от Ининфимея до Тейрана. Какой-то тиритакский состоятельный житель, возможно один из местных рыбопромышленников, накопив в течение длительного времени деньги, решил их затем зарыть в землю. Монеты при этом были помещены в глиняный кувшин, а горло его закупорено каменной пробкой. Зарытие клада произошло или в 276 г., или в один из ближайших после этого годов. Но припрятывание монет в целях создания денежного запаса в основном падает на 50—60-е годы, т. е. на крайне тревожное и тяжелое для Боспора время. Очевидно, условия этого периода, порождавшие полную неуверенность в завтрашнем дне, вызвали у неизвестного обитателя Тиритаки желание застраховать себя от возможности оказаться в безнадежно бедственном материальном положении.

275 — 276 гг. — это время последнего большого готского морского похода, организованного из пределов Азовского моря. Вместе с тем известно, что воцарившийся тогда же Тейран одержал какую-то серьезную победу, торжественно и многозначительно отмеченную в указанной выше надписи на пьедестале памятника. Повидимому, воспользовавшись ослаблением сил готов, что было вызвано очередным их походом на Малую Азию, Тейран удачно предпринял военные действия, которые привели к поражению обосновавшихся в районе Боспора готов. Естественно, что в период этих бурных событий и появилось желание понадежнее спрятать накопленные сбережения. Кроме того, резко ухудшившееся как раз в это время качество новых выпусков боспорских статеров, отныне ставших медными, могло явиться достаточно серьезным дополнительным стимулом для сбережения статеров предшествующих выпусков, чеканенных еще из биллона.

При исключительной скудости литературных и эпиграфических сведений о Боспорском царстве, относящихся к последнему периоду его существования, особенно значительный интерес представляет найденная в Керчи посвятительная надпись 306 г., которая проливает некоторый свет на положение Боспора в начале IV в.³⁰ Поводом к сооружению этой надписи, посвященной «богу высочайшему и милостивому», явилась постройка в Пантикапее иудейского молитвенного дома, т. е. синагоги (προσευχή), Аврелием Валерием Согом, сыном Олимпа, исполнявшим должность наместника Феодосии (ό επί τής Θεοδοσίας). Последнее позволяет заключить, что еще в начале IV в. Боспор продолжал удерживать город Феодосию; следовательно, западная граница боспорских владений в Крыму оставалась прежней. Вместе с тем интересна характеристика общественной физиономии Сога, насколько о ней можно судить по заключенным в надписи сведениям. В надписи указано, что Сог σεβαστόγνωστος, т. е. известен августам. Под последними имеются в виду два римских императора-соправителя: Диоклетиан и Максимиан, которые и удостоили Сога почестями за какие-то заслуги. Очевидно, Сог успешно подвизался в течение некоторого времени на римской службе вне Боспора, в какой-то римской провинции. Такой вывод подтверждается указанием, что Сог назван также Олнмпианом в провинции (έν τω έπαρχείω) и что он «много путешествовал, 16 лет отсутствовал». Свою преданность Риму Сог проявил даже и тем, что, согласно римскому обычаю, имел три имени. Из них одно было личным; оно подтверждает боспорское происхождение его носителя, поскольку имя Сог было одним из весьма употребительных на Боспоре в римское время. Два других имени Сог, несомненно, носил в честь римского августа Аврелия Валерия Максимиана. Первый издатель надписи В. В. Латышев предполагал, что Боспорское царство в начале IV в. возможно было низведено до положения провинции, поскольку Боспор в надписи обозначен термином ’επάρχειον, а не βασιλεία. Такое заключение, однако, нельзя признать обоснованным. Как уже отмечалось выше, под упоминаемой в надписи провинцией (επάρχειον) подразумевается скорее не Боспор, а та область Римской империи, где Сог пребывал, находясь вне пределов Боспора, и где он получил еще одно, четвертое имя. Отсутствие в надписи Сога упоминания боспорского царя также не может служить аргументом в пользу предположения о превращении Боспорского царства в римскую провинцию. В посвятительных надписях культового характера, — а такой именно и является надпись Сога, — очень часто боспорские цари не упоминались.

Если нет основания говорить о превращении Боспора на рубеже III—IV вв. в римскую провинцию, то все же в связи с некоторой временной политической стабилизацией Рима, происшедшей при Диоклетиане, зависимость Боспора от Рима на известный период, приблизительно соответствующий времени правления Диоклетиана, очевидно, значительно усилилась. К такому выводу обязывает надпись (ΙΡΕ, II, 363), высеченная в 307 г. на надгробном памятнике, который был воздвигнут в память Марка Аврелия Андроника, сына Паппы, бывшего наместником царства (πριν ό επί της βασιλείας), и его сына Алексарфа, военачальника (он был λοχαγό;, т. е. ¹ начальник отряда войск). Памятник этот поставили власти Агриппии и Кесарии: Άγριππέων (και) Καισαρέων άρχοντες.³¹ Интересно, что в данном случае воскрешены были те новые названия боспорских столиц, которые возникли еще при императоре Августе, представляя собой тогда определенную форму выражения верности Риму со стороны правящих верхов Боспора.

Однако эти переименования Пантикапея в Кесарию, а Фанагории в Агриппию не получили, как известно, популярности на Боспоре; особенно не встретило успеха новое название Пантикапея.³² Вряд ли случайно нет ни одной боспорской надписи, в которой было бы употреблено название Кесарии. Оно фигурирует лишь на медных монетах времени Динамии. Видимо, правителям Боспора не очень импонировало переименование их столицы, произведенное в начале I в. н. э. и чересчур резко подчеркивавшее ограничение суверенитета Боспорского царства Римской империей.

Появление в начале IV в. в указанной выше надписи, текст которой был составлен какими-то лицами из состава боспорской правительственной администрации (άρχοντες), названий не только Агриппии, но и Кесарии, может быть объяснено лишь тем, что при соответственно сложившихся в то время политических взаимоотношениях между Римом и Боспором вторые, «романофильские» имена боспорских столиц потребовалось пустить в ход, чтобы продемонстрировать полную лойяльность правящих верхов Боспора к Риму.

Боспор, однако, продолжал и в начале IV в. оставаться самостоятельным государством. На основании монет известно, что с 278 79 по 308/09 гг. правителем непрерывно был царь Фофорс (табл. VI, 95), которого сменил Радамсад или Радамсадий (308 09—318/19 гг.) (табл. VI, 96), а затем — Рискупорид VI (табл. VI, 97). Сохранение прежнего типа боспорских статеров с изображением на одной их стороне бюста боспорского царя, а на другой римского императора показывает, что на протяжении первых десятилетий IV в. Боспор формально продолжал оставаться зависимым от Рима государством. Другой вопрос, насколько эта зависимость была теперь прочной и реальной. Вряд ли в тот период Римская империя была в состоянии действенно осуществлять свой протекторат над Боспором. Из всех пунктов северного Причерноморья один лишь Херсонес безусловно продолжал оставаться морской базой и стратегическим аванпостом, который империя с определенной последовательностью и настойчивостью продолжала удерживать за собой на протяжении IV в., тогда как отношения с Боспором были гораздо более сложными и далеко не столь ясными.

В сочинении византийского императора Константина Порфирородного «Περι εθνών» имеется подробное описание войны, которую якобы Боспор вел против Рима во времена императора Диоклетиана.³³ При этом в качество тогдашнего правителя Боспора назван царь Савромат, сын Крисконора, хотя достоверно известно, что в тот период, при Диоклетиане, царем был Фофорс. Из рассказа об этой войне, имеющего характер своего рода исторической новеллы, мы узнаем, что царь Савромат собрал варваров (савроматов), обитавших в районе Азовского моря, и пошел походом сначала на страну лазов, а затем на римские владения в Малой Азии, где и успел продвинуться вдоль южного Причерноморья вплоть до реки Галис. В виду создавшегося трудного положения (у римлян нехватало сил, чтобы приостановить это наступление), император Диоклетиан обратился за помощью к Херсонесу. Херсонесцы собрали войско и вторглись на территорию Боспора. Пустив в ход военную хитрость, они овладели боспорской столицей Пантикапеем (у Константина она именуется Боспором) и захватили в плен жену и семейство царя. Отправленное затем в Малую Азию посольство из представителей Херсонеса и плененной боспорской знати имело задачей склонить Савромата прекратить войну и заключить мир с римским императором. В качестве репрессии, если это предложение будет отклонено, херсонесцы угрожали поголовным истреблением жителей Пантикапея. Савромату ничего не оставалось другого, как принять предложение. Военные действия были прекращены. Войско Савромата стало возвращаться на север, херсонесцы же освободили боспорскую столицу и захваченных в ней пленных.

Согласно Константину Порфирородному, несколько позднее, уже при императоре Константине, боспорцы с помощью варваров, живших у Азовского моря, неоднократно нападали на Херсонес, но всякий раз терпели поражение. Описание этих войн между Боспором и Херсонесом дано в сочинении Константина Порфирородного с обилием подробностей, имеющих часто ярко выраженный легендарный характер.

Все эти повествования византийского писателя-императора обычно расцениваются как легенды, лишенные всякой исторической ценности. Особенно резко осудил их известный историк Моммзен, считавший, что «херсонесские легенды», переданные Константином Порфирородным, «не могут приниматься во внимание» и, стало быть, не имеют никакой цены как исторический источник. Тем не менее трудно допустить, что указанные «херсонесские легенды» не имеют под собой решительно никакого реального основания. Представляется более вероятным, что, хотя и в сильно искаженном виде, в них всё же нашли отражение некоторые события, имевшие место в действительности. Рассказ о походе варваров во главе с боспорским царем Савроматом на Малую Азию, повидимому, был порожден многократными готскими набегами на Малую Азию, которые, как известно, совершались из пределов Боспорского царства. Нетрудно отгадать, почему в рассказе Константина Порфирородного поход варваров возглавляется боспорским царем. Основанием для этого могло послужить то хорошо известное обстоятельство, что боспорские цари оказывали активное содействие пиратским экспедициям, отправлявшимся из Азовского моря на юг. Очень хорошо также известно, какую роль играл при осуществлении этих экспедиций боспорский флот. Вряд ли участие боспорцев ограничивалось только флотом. Хотя литературные источники после 275 — 276 гг. не говорят о пиратских походах из Меотиды на Малую Азию, но рецидивы такого рода предприятий, несомненно, могли иметь место и позднее, в начале IV в. Следует в этой связи вспомнить, что еще в 323 г. в нападении на дунайские владения Рима принимали участие приазовские варвары.³⁴

Во всяком случае, следует признать вполне установленным, что в результате вторжения ряда варварских племен в северное Причерноморье и Приазовье, вследствие вообще усилившейся активности варваров, Боспор, потерявший прежнюю действенную поддержку со стороны Рима, вынужден был в целях самосохранения всё более прибегать к компромиссной политике в своих взаимоотношениях с варварами, особенно о пришлыми.

Херсонесу, повидимому, удалось избежать такого положения; он продолжал и в это трудное время сохранять независимость, оставаясь союзником Рима. Не исключено, что Херсонес порой предпринимал некоторые военные диверсии в Крыму против активизировавшихся варваров. Поскольку последние получали от Боспора помощь, указанные выступления херсонесцев, естественно, могли получать истолкование как действия, направленные против варваров, поддерживаемых боспорскими царями. Такова была, как можно предполагать, реальная почва для возникновения позднее полулегендарных, расцвеченных фантазией рассказов, в которых Херсонес выступает в роли верного Риму союзника, рьяно ведущего борьбу против варваров и сомкнувшегося с ними Боспора.

Высказывавшееся некоторыми учеными мнение, что в первой половине IV в. боспорские владения в Крыму, «исключая его восточной окраины со столицей Боспора Пантикапеем», находились в руках готов, является совершенно бездоказательным.³⁵

Возможно, некоторое количество готов (герулы, бораны и др.) из числа тех, которые пробрались в Крым, проникли и на боспорскую территорию. Однако, как мы уже могли убедиться по надписи Аврелия Валерия Сога, государственная граница Боспора на западе, т. е. в Крыму, оставалась в начале IV в. неизменной. Владения Боспора простирались до Феодосии, и, стало быть, говорить об одной лишь «восточной окраине», якобы сохранившейся за Боспором, нет оснований. Что происходило на азиатской стороне, мы в подробностях не знаем, но и здесь главные поселения и прилегающие к ним земли в границах хотя бы нынешнего Таманского полуострова продолжали оставаться боспорскими.

Несмотря на то, что Боспору удалось сохранить свою основную территорию, экономический упадок прогрессировал быстрыми темпами, поскольку при той общей обстановке, которая сложились во всем Черноморье в период распада Римской империи, оказался парализованным основной жизненный нерв Боспорского царства. Таким нервом во все периоды его существования являлся широкий торговый обмен с заморскими странами и, прежде всего, массовый вывоз туда сельскохозяйственного сырья. Теперь возможность такого обмена стала весьма ограниченной.

Оскудение государственной казны в условиях интенсивно развивавшейся натурализации, а вместе с тем и сокращения хозяйства привело вскоре к тому, что Боспор оказался уже не в состоянии выпускать даже медные деньги. В 332 г. пантикапейский монетный двор выпустил последние грубо исполненные деградированные «статеры» из чистой меди с бюстом и именем боспорского царя Рискупорида VI на лицевой стороне и бюстом императора Константина на обороте (табл. VI, 97).³⁶ В течение почти девяти веков Пантикапей чеканил монеты — сначала от имени гражданской общины пантикапейцев, затем — от имени боспорских царей. В этих монетах нашли яркое отражение как периоды подъема и расцвета Боспора, так и времена его заката. На 332 г. нумизматический источник изучения исторических судеб Боспора навсегда обрывается. Вряд ли можно из самого факта прекращения чеканки боспорских монет делать вывод, что на Боспор в то время обрушилось какое-то катастрофическое бедствие, которое сразу же вызвало полную и окончательную гибель государства. Процесс распада Боспорского государства протекал на протяжении довольно длительного периода, и прекращение чеканки монет являлось лишь одним из эпизодов процесса увядания Боспора, который тянулся еще и дальше в течение нескольких десятилетий.

После прекращения выпуска боспорских монет в денежном обращении, повидимому, долгое время еще находились монеты старых выпусков, а кроме того в некотором, правда, весьма ограниченном, количестве поступали римские монеты.

Что прекращение в 332 г. чеканки боспорских монет не связано было с каким-либо внезапным потрясением Боспора и не означало ликвидацию власти правившей до того Боспорским царством династии, — самым убедительным образом подтверждается надписью, найденной на Таманском полуострове.³⁷ К сожалению, из-за отсутствия более точных сведений относительно места находки надписи, невозможно решить вопрос, из какого именно боспорского поселения происходит этот чрезвычайно важный эпиграфический документ. Самым существенным представляется тот факт, что излагаемое в надписи событие относится к 632 г. боспорской эры, т. е. к 335 г. н. э., ко времени Рискупорида VI. В надписи говорится о сооружении в указанном году оборонительной стены или укрепления (τείχος) под наблюдением зодчего (άρχιτέκτων) Евтиха. Весьма выразителен конец надписи, который состоит из двух слов: Νείκη πόλει, обозначающих пожелание победы городу. Поставленная далее цифра 638, повидимому, является датой установки надписи, которая была вделана в воздвигнутую стену; в переводе на наше летоисчисление получается 341 г. н. э.

Мы видим таким образом, что и после оборвавшегося в 332 г. выпуска боспорских монет жизнь в городах Боспора продолжалась, а во главе государства стоял все тот же Рискупорид, Но, вместе с тем, надпись показывает и крайне напряженную обстановку, в которой находились в рассматриваемое время города, расположенные на основной территории Боспорского государства и представлявшие собою его важнейшие опорные пункты. В наиболее ответственных местах воздвигались оборонительные сооружения, ибо опасность военного нападения извне, очевидно, все более возрастала.

Экономический упадок Боспора неизбежно влек за собой невозможность поддерживать на сколько-нибудь удовлетворительном уровне обороноспособность государства, что открывало широкие возможности для набегов на боспорские земли и его города соседних варварских племен, особенно кочевников.

В 362 г., как сообщает римский писатель Аммиан Марцеллин, к римскому императору Юлиану в Константинополь, ставший с 330 г. столицей империи, наряду с другими являвшимися с дарами посольствами «с севера и пустынных областей, через которые в море впадает Фасис, ехали посольства Боспоран (Bosporanis... legationes) и других ранее неизвестных народов с мольбою, чтобы за внесение ежегодной дани им дозволено было мирно жить в пределах родной земли».³⁸

Приведенное сообщение Аммиана свидетельствует, что еще в 362 г. Боспор выступал на официальной политической арене как самостоятельная государственная область, обращавшаяся через специальных послов с определенными просьбами к римскому императору как к своему защитнику. Но из слов Аммиана вместе с тем видно, насколько трудные времена тогда переживал Боспор, для жителей которого мирная спокойная жизнь уже представлялась недосягаемым благом. Совершенно ясно, что экономически ослабевшее государство не в силах было защитить свои рубежи и обеспечить населению вполне мирное существование. Была ли оказана какая-либо реальная помощь боспорцам в результате их обращения к императору Юлиану — неизвестно. Вряд ли такая помощь, если она и была предоставлена, могла быть достаточно эффективной в то время, когда сама империя приближалась к своему концу, не имея возможности преодолеть ни внутренние, ни внешние трудности.

К новым явлениям в культуре Боспора рассматриваемого периода, т. е. первой половины IV в., относится распространение среди боспорского населения христианской религии. Самый ранний вещественный памятник, подтверждающий наличие на Боспоре христиан, относится к 304 г., — это найденное в Керчи весьма скромное по своему внешнему виду надгробие в виде четырехугольной каменной плиты, на которой высечены изображение креста и надпись: «Здесь покоится Евтропий 601». Цифрами обозначен год погребения по боспорской эре.³⁹ Известно еще несколько боспорских христианских надгробий IV в.

Следует думать, что христианство на Боспоре появилось не позже конца III в. Проникновение христианства на Боспор, по всей вероятности, шло из Малой Азии, где христианские общины существовали уже гораздо раньше. Напомним, что исследование боспорских фиасов, т. е. религиозных союзов II—III вв., в которых почитался «бог высочайший», дало возможность подметить в применявшейся боспорскими фиасотами религиозной терминологии некоторые признаки влияния христианства ⁴⁰ (см. стр. 434). При тесных культурных и экономических связях, которые существовали между Боспором и Малой Азией во II—III вв., проникновение оттуда христианских религиозных идей на Боспор следует считать безусловно возможным. Одним из существенных факторов, способствовавших распространению христианства в северном Причерноморье во второй половине III в., повидимому, явились пиратские набеги готов на Малую Азию, откуда, как известно, вместе с прочей добычей доставлялись на север и малоазийские пленники-христиане, в том числе даже представители клира. Такие пленники попадали не только в придунайские районы западного Причерноморья, но, вероятно, и на Боспор, где они могли также способствовать быстрому распространению христианства.

Христианство легко и быстро привилось на Боспоре благодаря наличию особенно благоприятной почвы, подготовленной всем предыдущим развитием религиозных течений. В числе их, как известно, большой популярностью во II—III вв. пользовался монотеистический культ «бога высочайшего», привлекший к себе массу адептов. Поскольку в формировании этого синкретического культа несомненна активная роль иудейских религиозных элементов, можно думать, что и свойственные иудаизму мессианские чаяния, надежды на приход спасителя, от которого ожидалось избавление мира от зла и бедствий, были не чужды известным слоям боспорского населения, особенно в тяжелый период второй половины III в. н. э.

В течение первых десятилетий IV в. христианство на Боспоре получило настолько широкое признание, что уже в 20-х годах там вполне могла оформиться христианская община во главе с епископом. В 325 г. на Никейском вселенском соборе боспорские христиане были представлены в лице своего епископа Кадма.⁴¹ Участие боспорского епископа во вселенском соборе показывает, что Боспорское царство, несмотря на все бэлее разраставшийся внутренний экономический, а вместе с тем и политический кризис, тем не менее стремилось поддерживать в первой половине IV в. внешние связи не только экономического, но и культурно-политического характера, хотя эти связи могли осуществляться теперь, конечно, крайне нерегулярно и далеко не с тем успехом, как в былые времена..

Рис. 82. Серебряное блюдо с изображением императора Констанция II. (Эрмитаж).

Особый интерес в этой связи представляет находка в пантикапейских склепах (катакомбах) двух художественно исполненных серебряных блюд (рис. 82), в центре которых помещен медальон с изображением бюста императора Констанция II] 337—361 гг.).⁴² Как показывают надписи «D[omini] N[ostri Gonstanti Augusti votis XX», блюда эти были изготовлены в ознаменование двадцатилетия цезарства Констанция II, т. е. в 343 г. По всей вероятности, блюда являлись подарками Констанция II представителям правящих верхов Боспора.⁴³ Стало быть, римские власти еще в 40-х годах пытались поддерживать дружественный контакт с Боспором. Но уже упоминавшееся выше посольство боспорцев к императору Юлиану в 362 г., отмеченное Аммианом Марцеллином, ясно показывает, что прочных постоянных связей у Боспора с Римской империей не было. Сколько-нибудь надежной и планомерной поддержки от римских правителей Боспор получать не мог, хотя порой, как видно, добивался ее.

Судя по тому, с какой просьбой ехало посольство боспорцев к императору Юлиану, Боспор, предоставленный своим собственным силам, в начале 60-х годов IV в. н. э. находился в тяжелом положении. Этих сил было явно недостаточно, чтобы отстоять свои владения от напора варваров, тем более, что, как и в Римской империи, варвары, наступавшие извне на Боспор, несомненно встречали внутри его активную поддержку со стороны угнетенного класса рабов и закрепощенных крестьян.

Естественно, что при том общем положении Боспора, в котором он оказался в половине IV в., грянувшее в 70-х годах нашествие гуннов не только не могло быть приостановлено или тем более отражено, но оно-то и явилось тем роковым толчком, который вызвал окончательный распад Боспорского царства.

Характерной особенностью последнего периода жизни Боспорского царства, охватывающего период второй половины III в. и первой половины IV в., является резкое снижение материального благосостояния населения. Это обстоятельство нашло свое отражение в некрополе Пантикапея. Если в первой половине III в. некоторые гробницы боспорской знати, правящей верхушки Пантикапея еще поражают своим богатством, обилием драгоценностей (вспомним царское погребение с золотой маской и др.), то во второй половине того же столетия ничего хотя бы отдаленно напоминающего былую роскошь мы уже не встречаем. Не только нет богатых гробниц знати, но и погребения представителей среднего слоя в это время бедны. В IV в. снова появляется некоторое количество погребений с довольно обильным и не очень бедным инвентарем, но такие погребения в общем единичны, тогда как вещевой инвентарь рядовых могил этого периода крайне скромен и беден. Экономический кризис и тесно связанный с ним упадок внешней торговли, обусловленные уже известными нам причинами, неизбежно вели к сокращению населения и обеднению боспорских городов, не исключая и привилегированных групп господствующего класса, хотя, разумеется, степень материальной деградации последнего проявлялась не в такой резкой и интенсивной форме, как на среднем и низшем слоях общества.

Говоря о культуре Боспора в III—IV вв., т. е. в период проникновения в северное Причерноморье некоторых новых племен (готов, боранов, герулов), часть которых вплотную подошла к владениям Боспора, а отчасти и вторглась на боспорские земли, нельзя не поставить вопроса, насколько эти этнические перегруппировки, начавшиеся около середины III в., отразились на культурном облике Боспорского царства. Результаты археологических исследований как боспорских некрополей, так и городов позволяют заключить, что ни во второй половине III в., ни в IV в. в боспорской культуре никаких существенных изменений, которые следовало бы объяснить влиянием культуры пришлых племен, не произошло. Продолжал жить прежний греческо-сарматский культурный уклад, основные черты которого вполне сложились к середине III в., т. е. до появления готов.

Гробницы пантикапейского и других боспорских некрополей рубежа III—IV вв. по ритуалу и набору вещей ничем не отличаются от предыдущего периода.

Роспись склепов в это время приобретает чрезвычайно своеобразный схематизированный характер, обусловленный общим процессом варваризации искусства Боспора, протекавшим на протяжении первых веков нашей эры и достигшим наибольшей своей выразительности в III в. н. э.

Тенденция к геометризации и плоскостности передачи не только орнаментальных мотивов, но и образов реального мира начала очень явственно проявляться в боспорском изобразительном искусстве уже в I—II вв. Наиболее отчетливо это сказалось на боспорских надгробных рельефах, исполнявшихся местными ремесленниками-скульпторами. Рельефы первой половины II в. носят на себе отпечаток сильнейшей варваризации скульптурного искусства. Фигуры на этих надгробиях изображены плоскостно, в духе варварского искусства, передавшего образы людей и животных языком условных геометризованных и до крайности обобщенных, но по-своему выразительных, форм.

Изготовление боспорских надгробных рельефов во второй половине II в. прекратилось. Но свойственный им стиль про должает существовать и развиваться на протяжении III в. а отчасти, повидимому, и IV в. в декоративной живописи погребальных склепов.

Группа таких расписных склепов-катакомб III в. — первых десятилетий IV в. открыта на территории пантикапейского некрополя на северном склоне горы Митридат. Все они обнаружены ограбленными, без погребального вещевого инвентаря. Каждый такой склеп представляет собою хорошо известный с начала II в. н. э. тип гробницы, состоящей из лестничного спуска (дромоса) и высеченной в скале или глине комнаты, в стенах которой вырубались ниши для вещей и большие ниши-лежанки, куда устанавливались гробы. В позднее время стены таких гробниц штукатуркой не покрывались, и в тех случаях, когда склеп расписывался, роспись наносилась прямо по естественной поверхности стен — известняковой скале или глинистому материку. Роспись исполнялась красной краской; довольно редко применялись дополнительно еще синяя или черная краски.

Обычно в этих склепах геометрического стиля было принято обрамлять ниши и лежанки бордюрами в виде ленты с геометрическим узором, состоящим чаще всего из непрерывного ряда треугольников, иногда еще усеянных точками. На стенах возле лежанок или ниш группировались различного рода рисунки, не представляющие собой какой-либо одной связанной общим действием композиции. Большей частью это набор разных орнаментальных растительных и фигурных изображений, рассеянных по поверхности стен. Все они исполнены в определенной манере условно-линейной трактовки образов и, несомненно, по своему содержанию объединены в каждом случае определенными идеями религиозного культа. Наиболее богата роспись одного из таких склепов-катакомб, который был открыт в Керчи в 1901 г.⁴⁴ В нем устроены три лежанки: одна в стене против входа и две в боковых стенах.

Боковые лежанки обрамлены бордюрами из треугольников, дуг и свисающих гроздей винограда, изображенных чрезвычайно схематически. Несколько птиц клюют виноград. Под правой лежанкой нарисован диск, разделенный внутри волнистыми линиями. Очевидно, это символ солнца. Рядом с ним нарисован виноградный куст с широко раскинувшимися ветвями, с которых свисают плоды.

Под другой боковой лежанкой на стене изображен корабль без парусов; над ним солнце и круг, разделенный внутри радиальными линиями и усеянный точками. Простенки по обеим сторонам от входа также украшены росписью. Здесь птицы сидят на ветках, причем две птицы под нишей представлены горбообразно: обе они обращены к находящемуся между ними дереву, которое изображено с корнями (рис. 83, вверху). На другом простенке (рис. 83, внизу), схематически нарисованы расположенные рядом человеческие головы в причудливых головных уборах. Выше их показан грузовой парусный корабль. Несмотря на крайнюю схематичность рисунка, можно разобрать все важнейшие части судна. Посередине высится мачта; на ней вверху люди, очевидно, налаживают паруса; раздувшийся парус виден в передней части корабля. На палубе лежат два якоря (большой и поменьше), в кормовой части изображен круглый шалаш, очевидно, помещение капитана. Сзади отчетливо по казаны двойной руль и плывущая на привязи ладья.

Как и в более ранних склепах, религиозно-символические изображения здесь, очевидно, сочетаются с характеристикой реальных условий жизни тех, для кого предназначалась усыпальница. Похоже на то, что это были купцы-судохозяева, владельцы тортовых кораблей.

Особенно обильно и пышно расписана в склепе главная стена, расположенная против входа. На задней стене лежанки нарисован ковер, орнаментированный беспорядочно рассеянными красными пятнами. Ниже лежанки изображен большой орел, сидящий на пальмовой ветви. По обеим сторонам его головы нарисованы круги, расчлененные внутри несколькими линиями, и вертикальные прямоугольники, также расчерченные внутри рядом косых линий. Слева и справа от орла изображены человеческие фигуры в фригийских колпаках; у каждой из них в руке высокий шестообразный жезл. За этими фигурами слева — дерево, кедр или пиния, с ветвей которого свисают шишки; справа — пышный куст винограда, вырастающий из большой изящной вазы. Над виноградом сверху — птицы; правее, за нишей, — всадник. По бокам около вазы нарисованы большие четырехугольники, заполненные внутри геометрическими узорами. Возможно, это также изображение ковра.

В других поздних пантикапейских склепах с подобной росписью геометрического стиля, кроме орнаментальных бордюров, дисков, олицетворявших солнце, стилизованных гирлянд, виноградных гроздей, птиц и зверей, встречаются изображения человеческих фигур, исполняющих, повидимому, ритуальные пляски в честь какого-то божества. Обычно такие фигуры людей, представленные в виде обобщенных темных силуэтов с расширяющейся книзу одеждой, держат в поднятых кверху руках различные предметы. Чаще всего в одной руке показан круглый щит или тимпан, в другой — палка. Вероятно, пляска сопровождалась ударами в тимпаны, а возможно, еще и звуками других инструментов.

Многое в этих поздних росписях идет от более раннего времени. Растительные мотивы, гирлянды, изображения плодов, птиц, зверей — все это является продолжением прежней традиции изображать на стенах гробниц воображаемую райскую обитель блаженных. Но то, что изображали художники в I—II вв. в более реалистической манере, теперь приобрело сильно варваризованный облик.

Кое-что, ранее не встречавшееся в гробничных росписях — ролярные символы, изображение орла, фигур с палками-жезлами, пляшущих людей с тимпанами, и т. д. — некоторые исследователи объясняли, исходя из предположения, что все это связано с почитанием малоазийско-фракийского бога Сабазия. На этом основании все поздние склепы геометрического стиля предлагалось именовать «склепами сабазиастов».⁴⁵

Рис. 83. Роспись склепа, открытого в 1901 г. III—IV вв. н. э. Керчь.

Вполне убедительного толкования культового значения и смысла всех изображений в поздних боспорских склепах еще не достигнуто. Возможно, склепы принадлежали почитателям безыменного «бога высочайшего», в образе которого слились черты как греческого Зевса, так и других греческих и негреческих божеств; в числе их могли быть Дионис, равно как и близкий ему бог Сабазий.⁴⁶ В период интенсивно развивавшегося религиозного синкретизма очень трудно выделить конкретные черты какого-либо определенного божества в том наиболее популярном боспорском культе, который в позднеримское время связан был с почитанием «бога высочайшего» Для культурной истории Боспора существенным является то, что и в поздних расписных гробницах мы видим продолжающееся развитие старой местной традиции. Вместе с тем здесь обнаруживается и продолжающаяся — пусть в более ослабленной форме, чем раньше — связь с восточно-малоазийским миром,⁴⁷ влияние которого на культуру Боспора сказывалось в римский период всегда очень ощутительно.

О материальной культуре Боспора и, прежде всего, его столицы в IV в. можно судить по тому же пантикапейскому некрополю, который расположен на северной покатости горы Митридат, где находятся и упоминавшиеся выше расписные склепы геометрического стиля. Начиная от современной Госпитальной улицы в Керчи, по склону горы в западном направлении широкой полосой, с небольшими интервалами, тянется на протяжении нескольких километров, вплоть до вала, спускающегося с Золотого кургана, некрополь, состоящий из бесчисленных катакомб известного уже нам типа.

На ближайшей к Пантикапею окраине указанного некрополя, совпадающей с теперешней Госпитальной улицей, сосредоточена значительная группа катакомб, в которых хоронили более состоятельную часть жителей Пантикапея в IV — V вв.⁴⁸ Неразграбленные катакомб здесь раскопано мало. Большей частью они были опустошены уже в древности. Если археологам случалось открывать нерасхищенные катакомбы, то обычно в них обнаруживался ряд погребений, совершенных на протяжении ста, а порою и более лет. Катакомбы, служившие семейными усыпальницами, использовались, как правило, не одним поколением, а несколькими.

Интересно, что этот некрополь Госпитальной улицы, относящийся к IV—V вв., отражает культуру Боспора не только того периода, когда совершился окончательный распад Боспорского царства, но вместе с тем характеризует культуру города и после гуннского нашествия, когда, перестав быть столицей государства, Пантикапей всё же продолжал существовать в новых условиях прямого подчинения варварам.

Безусловно, имеет значение то обстоятельство, что и самый поздний пантикапейский некрополь Госпитальной улицы, относящийся к IV в., решительно не дает никаких оснований считать, что Боспор в то время подвергся сколько-нибудь значительному культурному влиянию со стороны готских племен, оказавшихся на протяжении определенного периода близкими соседями Боспора, с которыми последнему приходилось считаться как с вполне реальной силой.

В катакомбах IV—V вв. на Госпитальной улице продолжает существовать прежний прочно установившийся погребальный ритуал, хорошо известный в Пантикапее, начиная с II в., когда стала особенно интенсивно варваризоваться боспорская культура. Характерной особенностью этого греко-сарматского ритуала являлось погребение вместе с умершим его оружия и предметов конского убора, как бы символизировавших погребение вместе с человеком и его коня.

Приведем несколько примеров. Одна из наиболее богатых катакомб, относящихся примерно к середине IV в., была раскопана в 1904 г.⁴⁹ Закрывавшая вход в катакомбу с тремя лежанками каменная плита оказалась сдвинутой и все бывшие внутри погребения ограблены. Однако в тайнике, устроенном в виде углубления в полу под порогом, сохранились незамеченные грабителями вещи. Тут найдены серебряное блюдо с изображением Констанция II (см. стр. 467), золотой венок с оттиском монеты императора Гордиана, две серебряные ложки, гладкий золотой браслет, золотые пряжки, а также серебряные и золотые наконечники от поясных ремней, бусы и пуговицы. Наряду с этим оказалась целая серия предметов оружия: золотая пластинка от ножен меча с четырьмя сирийскими гранатами; золотые рукоятки от кинжала, одна из которых украшена инкрустацией из красных стекол; халцедоновый кружок — набалдашник меча, набалдашник с четырьмя гранатами в золотой оправе; два серебряных позолоченных умвона от щитов. Показательно вместе с тем наличие серебряных удил, украшенных золотыми пластинками с сирийскими гранатами, позолоченных колокольчиков от сбруи и бронзовых украшений седла.

Другая катакомба, открытая в районе той же Госпитальной улицы, оказалась неограбленной.⁵⁰ В ней было найдено 11 простых деревянных, сколоченных грубыми железными гвоздями гробов. Роскошных саркофагов, как прежде, теперь в Пантикапее уже не делали. На одном из погребенных, гроб которого стоял на полу, обнаружен золотой венок с оттиском монеты императора Валентиниана I (364—375 гг.), подтверждающим, что в настоящей усыпальнице захоронения производились на протяжении IV в. II здесь характерным является, прежде всего, присутствие оружия: железные мечи обычного боспорского типа с рукоятями, украшенными набалдашником в виде пронизи; наконечники копий; железные стрелы; железный умвон от щита. Традиционными являются золотые бляшки, которые были нашиты на одежду одного из погребенных. На ногах и ниже грудной клетки ряда костяков обнаружены многочисленные простые пряжки, применявшиеся не только для поясных ремней, но и в качестве застежек обуви.

Золотые серьги, украшенные вставками из янтаря и сердолика, фибула с круглым щитком, тоже украшенная янтарем и сердоликами, — все это изделия типично боспорские, изготовленные в полихромном инкрустационном стиле.

Наряду с несколькими очень простыми глиняными сосудами в склепе оказалась серия разнообразных стеклянных сосудов, свидетельствующих о продолжавшемся подвозе извне изделий из стекла. Здесь мы видим одноручные сосуды типа графинов, тарелочки; особенно обильно представлены стаканчики из желтоватого стекла, часть которых украшена темносиними напаянными сверху точками или такого же цвета пояском, состоящим из неправильных четырехугольников. Кроме того, в склепе был обнаружен замечательный конусовидный остродонный сосуд, напоминающий по форме рог, из синего стекла с накладным орнаментом красного, желтого и зеленого цветов, состоящим из нескольких поясков и шести рядов треугольников, выполненных выпуклыми точками.

Таковы некоторые наиболее богатые пантикапейские гробницы IV в. н. э. Они показывают, насколько прочно удерживался установившийся во II—III вв. погребальный ритуал, по которому полагалось класть в могилу оружие и убор коня. В одной из катакомб IV — V вв. на Госпитальной улице найдено большое седло из дерева и подпруга. Вместе с тем вещевой инвентарь поздних пантикапейских гробниц подтверждает, что и в то время в Пантикапее продолжали работать ювелирные мастерские, создававшие изделия в инкрустационном стиле. Общее впечатление от вещевого инвентаря гробниц IV в. заставляет признать существование прежней греко-сарматской культуры Боспора и в этот критический для него период. Лишь очень немногие формы некоторых предметов материальной культуры IV в. являются не совсем обычными, новыми. К числу их принадлежат распространившиеся в IV в. и обнаруживающиеся во многих погребениях большие массивные, так называемые пальчатые или лучистые, фибулы. Но если даже формы этих фибул, как и ряд не очень существенных привнесений в формы оружия, появились в результате общения боспорцев с некоторыми новыми этническими группами, то массовая выделка такого рода вещей и дальнейшая разработка этих образцов, их оформление явились безусловно делом боспорских ремесленно-художественных мастерских, обильно оснащавших свои изделия цветной инкрустацией из сердоликов, гранатов, бирюзы и цветных стекол.⁵¹

Пантикапей и в IV в. продолжал сохранять положение значительного центра художественных ремесел, продолжающего развивать свои традиции, свой многовековой творческий опыт, хотя общая социально-политическая обстановка все более усложнялась и вела неизбежно к потере Пантикапеем его значения столичного центра государства.

Точное время проникновения гуннов на территорию Боспорского царства неизвестно; вероятно, оно произошло около 370 г. Эта дата подсказывается тем фактом, что гуннские орды, стремительно двигавшиеся с востока, «подобно вихрю народов», по выражению ранне-средневекового историка Иордана,⁵² и теснившие засевших в причерноморских степях остготов; (гревтунгов), в 376 г. уже оказались у Дуная.⁵³

Одна из волн гуннов пришла на запад прямо через придонские степи, населенные аланами. По словам Аммиана Марцеллина, «... гунны, пройдя через земли аланов, которые граничат с гревтунгами и обыкновенно называются танаитами, произвели у них страшное истребление и опустошение, а с уцелевшими заключили союз и присоединили их к себе».⁵⁴ Дальнейшее движение на запад и борьбу с готским племенным союзом, возглавлявшимся Эрменрихом, гунны, по словам Аммиана Марцеллина, вели уже сообща с аланами. Повидимому, коренное население северного Причерноморья, т. е. сармато-аланские племена, использовало вторжение гуннов, чтобы сбросить с себя ненавистный гнет готов, которые, не выдержав этих совместных ударов гуннов и аланов, вынуждены были быстро откатиться к Днестру, а затем к Дунаю. Другая волна гуннов прошла южнее по северо-кавказским степям, восточнее Меотиды. Двигавшиеся здесь гунны проникли на территорию азиатских владений Боспора, выйдя на Таманский полуостров к побережью Боспора Киммерийского. Тут была произведена переправа на противоположную сторону пролива, в результате чего гунны оказались на европейской территории Боспора, в Крыму. Переход этот через пролив был, очевидно, совершен в зимнее время по льду.

Так как самый факт форсирования морского пролива конными отрядами кочевников вызывал у древних писателей удивление, а возможность перехода в зимнее время по ледовому покрову им оставалась, повидимому, неизвестной, то в ряде сочинений ранне-средневековых авторов были высказаны по этому поводу различные догадки. Зосим, например, указывает, что ему удалось найти известие, согласно которому гунны смогли пройти Боспор Киммерийский, так как его занесло илом из реки Танаис⁵⁵ (как известно, в древности был распространен взгляд, что Азовское море является продолжением реки Танаис, т. е. Дона). Другие не конкретизировали обстоятельств перехода, ограничиваясь неопределенным выражением, что гунны «перешли тогда каким-то образом [Меотийское] озеро, впадающее в Понт Евксинский» ⁵⁶

Предполагается, что значительная часть гуннов из числа проникших в Крым с Таманского полуострова прошла через крымские степи и присоединилась затем к основной массе своих сородичей, двигавшихся на запад прямо через Придонье. Проходя степную область Крыма, гунны, очевидно, попутно загнали в горные районы Крыма остатки не успевших бежать готов. Херсонес несомненно был также затронут движением гуннов и очень пострадал. Территория Боспорского царства, все основные его земли оказались на пути второй южной волны гуннов, натиск которых Боспор отразить был не в состоянии.

Последствия этого события для Боспора были весьма безотрадными. Полное прекращение жизни на большей части поселений Боспорского царства, о чем свидетельствуют археологические наблюдения над древними боспорскими городищами,, позволяет сделать заключение, что гунны действительно здесь, прошлись огнем и мечом. Слова Аммиана Марцеллина о том, что на земле алан-танаитов гунны «произвели ... страшное истребление и опустошение», могут быть, очевидно, отнесены и к боспорским владениям по обеим сторонам Керченского пролива. Здесь произошло, повидимому, приблизительно то же самое, что очень обстоятельно и ярко описано у Зосима, Евнапия и других ранне-средневековых писателей относительно придунайских областей, где разрушительная деятельность-гуннов, протекавшая у римских границ, была особенно на виду и, естественно, привлекла к себе большое внимание современников. Ворвавшись в густо населенные местности, лежащие к северу от Дуная, гунны учинили там страшный разгром. Будучи отличными лучниками, они расстреливали массы мирных жителей — мужчин, женщин, детей, специально охотясь за ними. Население бросало свои жилища, имущество и спасалось бегством на другую сторону Дуная. Описывая это массовое истребление мирных жителей, писатель Евнапий подчеркивает, что жестокости гуннов «не было предела».⁵⁷

Следы аналогичного погрома, учиненного гуннами, обнаруживаются и при археологических раскопках боспорских городов, многие из которых были превращены гуннским нашествием в безжизненные развалины.

Яркую картину этого трагического в истории Боспорского царства события вырисовывают археологические раскопки города Тиритаки. В течение первой половины IV в. в городке продолжалась еще довольно интенсивная жизнь. Население здесь, как и в ряде других боспорских поселений, занималось сельским хозяйством, виноделием, рыбным промыслом, ремеслами. Все это очень ярко иллюстрируют, в частности, материальные остатки того обширного поздне-римского дома-усадьбы, подробное описание которого было дано выше (см. стр. 378 сл.). Правда, в это время в быту у населения подавляющее количество вещей представляло собой местную продукцию, изготовленную или в Пантикапее, или непосредственно в самой Тиритаке. Привозных вещей очень немного, и это подтверждает незначительные размеры морской торговли в рассматриваемый период. Среди керамических изделий мы видим почти сплошь изделия местные, причем безусловно преобладающей является лепная керамика сарматского типа. Среди лепной посуды, изготовленной без применения гончарного круга, характерны сосуды с ручками, имеющими обращенный кверху выступ. Эго предельно схематизированная, упрощенная форма изображения животного — барана, кабана и т. п., обращенного головой к устью сосуда. Такие сосуды были очень распространены в первые века нашей эры у алано-сарматского населения Прикубанья. По мере усиления сарматизации культуры Боспора, вместе со многими другими элементами сарматской культуры в европейской части Боспора стали входить в обиход и сарматские сосуды с ручками, вылепленными и виде животных (рис. 84).⁵⁸ Возникновение этого мотива скульптурно оформленной ручки сосуда в форме животного было порождено суеверием. Ручке придавалось магическое значение оберега, который должен был защищать сосуд и его содержимое от влияния злых сил.

С течением времени магический смысл зверообразных ручек утратился, и поэтому их стали упрощать, не стараясь уже передать реальные черты того или иного животного.

Такие лепные сосуды, ручки которых отдаленно напоминают образ зверя лишь имеющимися у них выступами, встречены целой серией экземпляров в известном уже нам тиритакском доме. III—IV вв. н. э.

Подвоз товаров извне в IV в. н. э. настолько сократился и « тал нерегулярным, что население перестало получать импортное растительное масло (оливковое), являвшееся всегда не только важным пищевым продуктом, но и лучшим горючим для светильников. Пришлось поэтому искать подходящих заменителей. В 1939г. при раскопках Тиритаки найдена отлично сохранившаяся глиняная амфора IV в. и. э., наполненная нефтью (на рис.59 место находки отмечено крестиком).⁵⁹ Благодаря герметической укупорке нефть сохранилась в амфоре в жидком виде. Химический анализ показал, что нефть эта — местная, принадлежит она чонгелекскому месторождению. Стало быть, жители Тиритаки, а возможно также и других боспорских поселений, стремясь обеспечить себя горючим для осветительных приборов, добывали в IV в. н. э. нефть, извлекая ее из открытых ям и колодцев, повидимому, так же, как это практиковалось еще в конце XVIII в. местным населением Керченского полуострова.⁶⁰

Рис. 84. Глиняным сосуд с ручкой в виде животного. II в. н. э. (Ростов н/Д., Музей).

Тиритакский поздне-римский дом характеризует не только жизнь населения в IV в. н. э., но и свидетельствует о постигшей город катастрофе. Дом был сожжен во время вторжения гуннов около 370 г. Подобные же следы пожара, поглотившего городские строения, обнаруживаются в Тиритаке всюду при раскопках остатков зданий поздне-римского времени.

Под слоем углей и пепла в тиритакском доме-усадьбе, наряду с самыми разнообразными предметами домашнего обихода, был обнаружен в одном из очагов помещения V клад боспорских монет (на рис. 62а место находки клада обозначено буквой г). В глиняном горшке было спрятано 224 боспорских статера от 276 г. до 332 г., т. е. включая монеты самого последнем выпуска.⁶¹ Очевидно, эти монеты особенно ценились после того, как в 332 г. Боспор прекратил чеканку собственных монет. Имеете с монетами в кладе обнаружены серебряные позолоченные серьги, а также бронзовый цилиндрический футляр для хранения амулета и несколько бронзовых перстней. Все это было предварительно завернуто в какую-то ткань или положено в мешочек и затем помещено в сосуд, в котором лежали чернильные орешки (см. стр. 381). Вторжение врага было, повидимому, настолько стремительным, что жители бежали, бросив свое имущество и не успев захватить с собою даже вполне портативные и легкие ценности.

Разрушению подверглись не только второстепенные населенные пункты, но и Пантикапей. В 70-х годах IV в. обширные участки Пантикапея превратились в руины. На месте разрушенного и заплывшего землей пантикапейского акрополя лет через 100, в V—VI вв., уже существовало кладбище.

Бурные события 70-х годов IV в. привели Боспорское царство к полному и окончательному распаду. Никаких признаков его существования после этого не обнаруживается.

Само собой разумеется, что нашествие гуннов отнюдь не было причиной гибели Боспорского царства. Это был лишь тот удар, от которого обветшавшее здание развалилось. Процесс распада, как мы старались показать выше, развивался долго. При этом он теснейшим образом был связан с судьбами Римской империи, с помощью которой Боспор как рабовладельческое государство на протяжении I—III вв. еще мог политически противостоять окружавшему его миру причерноморских варваров, хотя по своему внутреннему строю и культуре Боспор в то время представлял собою греко-варварское, точнее греко-сарматское, образование. Это было государство, во внутренней жизни которого на первый план со всевозрастающей силой выступали варварские элементы.

В III—IV вв. варваризация Боспора достигла той степени, когда полное поглощение его варварами стало неизбежным. Такова была судьба не только рабовладельческого Боспора, но и всей Римской империи, с которой Боспор был политически и экономически связан в первые века нашей эры.

Внутренний социально-экономический кризис, перешедший в период своего наивысшего обострения в революцию рабов, слившейся с могучим напором варваров, были причиной падения Римской империи. «... Все „варвары“ объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим».[22] Вместе с тем распались и те периферийные рабовладельческие государства, которые на протяжении ряда веков, пользуясь поддержкой империи, сохраняли свою самостоятельность, хотя и ограниченную римским протекторатом.

Рис. 85. Глиняная амфора с нефтью, найденная в Тиритаке. IV в. н. э. (Керчь, Археологический музей).

Нашествио гуннов, несмотря на его разрушительность, отнюдь не вызвало прекращения жизни на территории бывшего Боспорского царства. Раскопки боспорских городов, например в той же Тиритаке, показывают, как на развалинах полуразрушенного города вскоре снова обосновались жители, частично отстраивая сгоревшие дома.

Алано-сарматское и остатки греческого, сильно варваризованного боспорского населения расселяются опять на месте многих старых сельских и городских пунктов Боспора, превращая и те, и другие главным образом, в места земледелия.

Быстро оживает и Пантикапей, теперь называемый обычно городом Боспором; на рубеже IV—V вв. он опять становится важным торгово-ремесленным центром.⁶² Но уже теперь это не столица обширного рабовладельческого государства, а лишь крупный торгово-ремесленный центр варварской области в восточном Крыму, находившийся на протяжении V в. под властью алано-гуннского племенного союза.

Такого рода варварские образования, возникавшие в Европе в раннее средневековье на обломках античных рабовладельческих государств, несли внутри себя силы дальнейшего социально-экономического прогресса, зачатки будущих феодальных обществ. Варвары, овладевшие античным рабовладельческим миром, по выражению Энгельса, «вдохнули новую жизненную силу в умирающую Европу».