Бригантина, 66

Джемс Даген[11] был первым иностранным участником экспедиции «Калипсо». Он ходил с нами в Средиземное море, Красное море, Персидский залив, Индийский океан, помогал делать фильм «Мир тишины». Он понимает смысл того, чего мы хотим добиться под водой. Я рад, что он решил написать книгу для молодежи, для завтрашних исследователей подводного мира. Надеюсь, наш опыт поможет вам избежать наших ошибок, не уклоняться в сторону, как приходилось нам на неизведанном пути; надеюсь, чудеса моря принесут вам столько же радости, сколько нам.

Плавать под водой безопасно, и это очень увлекательно, я не знаю другого занятия, которое так вознаграждало бы человеческую любознательность. Но есть люди, которые под водой попадают в беду, потому что не подготовились как следует для приключения. Не погружайтесь, пока вы не будете знать основ физиологии подводного плавания и дыхания при повышенном давлении. Хорошенько изучите, как действует ваш воздушный аппарат. И выучите назубок водолазные таблицы, которые скажут вам, сколько времени можно оставаться на той или иной глубине.

Мы тысячи раз уходили под воду, но каждое новое погружение для нас событие. Есть люди, которые без уважения относятся к морю, им главное — показать себя. Они хвастаются друг перед другом, кто нырнет глубже и дольше пробудет под водой. Это вернейший способ попасть в беду. Глубиной и продолжительностью погружений управляют физические законы, которые нельзя нарушать.

Меня часто спрашивают: «Сколько вы можете пробыть под водой с аквалангом?»

Невозможно ответить на этот вопрос, не затронув очень важных деталей, связанных со всеми факторами, которые определяют длительность погружения. Прежде чем погружаться, непременно изучите руководство. Внимательно прочтите все, что в нем сказано о трех главных опасностях для подводного пловца. Первая — газовая эмболия, вторая— глубинное опьянение, третья — пресловутая кессонная болезнь. Всего этого легко избежать, если знать и соблюдать водолазные таблицы, которые есть во всех хороших справочниках.

Золотое правило безопасности в подводном плавании: никогда не погружайтесь в одиночку. На «Калипсо» мы не признаем «героев»-одиночек. Уходим под воду по меньшей мере вдвоем. Под водой каждый из двойки внимательно следит за товарищем, не уходит из поля зрения и всегда готов прийти на помощь другу. Этим же золотым правилом руководствуются альпинисты, когда ходят связками. Подводные пловцы должны обходиться без веревок, чтобы не запутаться, — их объединяет чувство товарищества. Альпинизм и подводное плавание излечивают от эгоизма — они создают настоящего человека. Подводное плавание — отличный групповой спорт; открытия тогда приносят наибольшую радость, когда есть с кем поделиться. Лучшие аквалангисты ходят стаями, как рыбы.

Филип Тайе, Фредерик Дюма и я «ушли под воду» вместе еще в тридцатых годах. Я убежден: работа сообща помогла нам накапливать знания быстрее, чем если бы мы действовали в одиночку. Дюма великолепно плавал под водой, был прирожденным разведчиком нового. Тайе умел взглянуть на море глазами поэта и творца. Наш отряд рос, теперь нас сотни, и всегда для нас подспорьем была коллективная работа.

Сейчас во всем свете уже десятки тысяч подводных пловцов, и с каждым днем новые тысячи приобщаются к волшебному приключению. Настал золотой век подводных исследований. Наибольшая радость и наибольшая отдача — удел тех, кто заранее изучил законы и совершенствуется в составе группы.

Глава первая ПЕРВЫЕ ЧЕЛОВЕКО-РЫБЫ

Человек плавал в зеленовато-голубом море у берегов Туниса. Размеренно мелькали резиновые ласты, из воды торчала дыхательная трубка. Через маску он смотрел вниз, на загадочные ландшафты морского дна. Это был лейтенант французских военно-морских сил Жак-Ив Кусто, один из первых человеко-рыб. Летом 1939 года Кусто задумал во время отпуска проникнуть в тайны африканских морей. Три года назад он вместе со своими друзьями Филипом Тайе и Фредериком Дюма увлекся нырянием и с тех пор словно превратился в подводного жителя.

Сквозь прозрачную толщу воды Кусто на глубине десяти метров видел странное, плоское каменистое дно с большими отверстиями. Он нырнул и заглянул в одно отверстие. Вот это да: под дном была какая-то полость! Точно большая платформа опиралась на естественные колонны. А до настоящего, песчаного дна было еще около метра. В сумерках под платформой, вокруг колонн плавно танцевали тысячи рыб. Метрах в пятнадцати через другое отверстие в подполье проник солнечный луч. И рыбы, пронизывая столб света, переливались золотом и серебром.

Он вернулся к поверхности, а в голове его уже роились всякие замыслы. Снова уйдя под воду, Кусто нырнул в отверстие и метнулся вдогонку за рыбой. Вынырнул он с добычей, на остроге висели две рыбы. Тайник на дне оказался увлекательнейшим местом. Как его исследовать? У Кусто не было дыхательного аппарата, который позволил бы пробыть подольше под водой. А если задержать дыхание и нырнуть в одно отверстие, потом выбраться через второе?

Отдыхая под лучами солнца, он представлял себе, как это сделать. Такая уж у него была привычка — перед трудным погружением все тщательно продумать. В первое отверстие он проникнет быстро, секунд сорок понадобится, чтобы под «полом» проплыть до выхода, а оттуда всего несколько секунд до поверхности. Спешить не надо, он успеет внимательно все осмотреть, да еще у него останется время в запасе. Кусто мог, если нужно, две минуты пробыть под водой не дыша.

Решение принято. Глубокий вдох, и он пошел вниз, не торопясь, сберегая воздух. Чем глубже, тем сильнее золотисто-зеленая вода давила на грудную клетку. Вот нырнул в первое отверстие, и тотчас вокруг стало сумрачно. Теперь развернуться головой к выходу, проверить, какие препятствия впереди. Если есть преграды, он возвратится тем же путем. Но преград не было.

И Кусто поплыл на луч света, на фоне которого, будто подхваченные ветром листья, порхали рыбы. Они расступились, пропуская его, и он почувствовал, как рыбьи плавники гладят ему спину. Подобрав на ходу камень со дна, он, как и рассчитывал, через сорок секунд оказался у выхода. Просунул голову в отверстие, присел, уперся ластами в дно, оттолкнулся. Плечи ударились о края отверстия. Выход оказался слишком тесным.

В одно мгновение исчезла счастливая уверенность. Он очутился в западне, и жить ему оставалось полминуты. Плыть обратно слишком далеко. В легких копился смертоносный углекислый газ, продукт его же дыхания. Голова торчала из дыры в каменной платформе, а сердце безумно колотилось. Кусто старался рассуждать трезво. Сотни погружений научили его, что самое опасное — потерять голову. Кажется, он уголком глаза видел поблизости еще одно отверстие, где-то еще пробивалось солнце. Это его последняя надежда.

Если соседний ход тоже мал, он погибнет, падет жертвой собственного любопытства. Кусто присел, метнулся под «полем» в сторону и, не жалея своей кожи, протиснулся в третье отверстие — наверх, к жизни!

Кусто вспоминает: «Этот случай многому научил меня. Я сказал себе: больше никогда не делать таких безрассудных трюков. Мне хотелось узнать, что кроется под ложным дном, и я решил пройти под ним на одном вдохе. А подготовился плохо. Не проверил заранее выход. Но главный урок, который я почерпнул, — подводному пловцу нужен дыхательный аппарат, чтобы не зависеть от времени. Дюма, Тайе и я видели на дне моря столько заманчивого, но мы не могли задержаться, чтобы рассмотреть все поближе. Нужны дыхательные аппараты… Это было моим больным местом, ведь я уже сконструировал два кислородных аппарата, которые едва не сгубили меня».

В 1938 году, когда Кусто был артиллеристом на крейсере «Плутон», он придумал свой кислородный аппарат замкнутого типа. Оружейный мастер сделал этот аппарат из металлической банки и камеры от мотоциклетного колеса, которая опоясывала ныряльщика и служила дыхательным мешком. Кусто опирался на принцип, применяемый в кислородных аппаратах, с которыми выходили из затонувших подводных лодок. Выдох человека поступал в дыхательный мешок, натронная известь очищала воздух, им можно было снова дышать.

Два моряка сопровождали Кусто на шлюпку, когда он испытывал свое изобретение. Наступил долгожданный миг, он мог плыть под водой, не считая секунд. Бесшумный аппарат был волшебным ковром-самолетом, который позволял летать в «подводных небесах». Кусто проник в грот и загнал в угол рыбу. Она протиснулась мимо него и удрала. Тогда он вышел из грота и погнался за большим лещом на глубине пятнадцати метров. Знающие люди предупредили его, что до этой глубины кислород безопасен, но дальше человеку грозят судороги, потеря сознания.

Уже полчаса, как он под водой, дышит чистым кислородом и радуется подводному приволью. Вдруг губы, сжимающие мундштук, задрожали. Веки задергались. Спина сама выгнулась. Все ясно: кислородные судороги. Сейчас он потеряет сознание. И Кусто тотчас отцепил привешенный к поясу четырехкилограммовый груз. Он был в обмороке, когда товарищи подобрали его на поверхности.

Кусто не знал, что специалисты ошибались: кислород может оказаться губительным уже на глубине десяти метров. Он думал, что виновата неудачная конструкция аппарата. Сделал новый и в начале 1939 года испытал его. Судороги напали на него так неожиданно, что он не помнил сам, когда отцепил поясной груз. С той поры Кусто не связывался с этим невинным на вид, но таким коварным газом.

После случая с ложным дном он опять стал подумывать о новом дыхательном аппарате. Может быть, применить сжатый воздух? Водолазы могут работать на глубине около шестидесяти метров; сжатый воздух им накачивают сверху по шлангу. Он изучал этот вопрос, когда разразилась вторая мировая война и вынудила его все отставить.

Кусто служил в это время на крейсере «Дюпле», который входил в секретный англо-французский отряд, охотившийся в Атлантическом океане за немецким «карманным» линкором «Граф Шпее»; двенадцать часов в сутки он нес вахту, обслуживал артиллерийские приборы, а когда они заходили в порт, урывал мгновения, чтобы упражняться в подводном плавании.

Однажды «Дюпле» остановился в Саргассовом море, надо было чинить машину. Кусто часто пытался представить себе, что может подводный пловец увидеть в подводных чащах Саргассова моря. И вот оно простирается вокруг него. Вот водоросли, которые таят столько легенд о затонувших пиратских тендерах и испанских галеонах. Даже не верится. А ведь с этими местами связаны вещи еще более удивительные: например, история жизни европейского угря.

Датский ученый Юханнес Шмидт много лет потратил на то, чтобы разгадать удивительную загадку угря, который обитает и в пресной и в соленой воде. Когда морской угорь состарится и ему приходит пора умирать, он плывет в Саргассово море. На глубине трех с лишним километров под ковром водорослей угри спариваются и умирают. Глубинные течения Атлантики далеко разносят прозрачные личинки, и они вырастают в молодых угрей. По рекам молодые угри проникает в озера Европы и Северной Америки. А став взрослыми — «серебристыми» угрями, они возвращаются в океан. Наступает срок, и угри плывут обратно в Саргассово море, чтобы пережить брачную пору и умереть.

Надев маску, человек спустился по трапу вдоль высокого серого борта крейсера и исчез в подводных дебрях. Здесь Кусто увидел, что толщина ковра из водорослей меньше полуметра. Мириады крохотных морских животных поселились на корнях. Скользя под плавучим садом, он слышал, как за стенами стального «города» стучат, звенят механики. Он посмотрел вниз, туда, где рождались и умирали угри. Вода была очень прозрачная, но взгляд человека не мог проникнуть в страну угрей.

Он вернулся на борт. «Дюпле» пошел в Дакар. Здесь Кусто решил научить своего товарища Шопара искусству подводной охоты. Взяв ружье резинового боя, они ушли под воду с африканской лодки. Видимость была скверная. Вдруг Кусто заметил присутствие крупной рыбы. Мимо него, совсем рядом, скользнула трехметровая тигровая акула. Он поспешил к поверхности. Где Шопар? А вот и он — выскочил из воды, закричал и снова пропал под водой. Кусто нырнул за Шопаром и потащил его к лодке, готовясь увидеть что-нибудь ужасное. А когда втолкнул товарища в лодку, то рассмеялся! Акула не тронула Шопара, просто тот запутался ногами в резинках своего ружья.

Но не всегда кончалось так весело. Раз, когда Кусто обучал другого новичка, тот, метя в рыбу, промахнулся, и стрела вонзилась в ногу учителя.

В 1940 году немцы взяли Париж, и активность средиземноморского флота Франции сразу снизилась. Кусто вновь занялся сжатым воздухом, ведь только с ним можно было осуществить давнюю мечту — стать подводным бродягой, человеко-рыбой. Он продолжал теоретические занятия, когда фашисты в ноябре 1942 года оккупировали Южную Францию. Чтобы флот не достался врагу, французы затопили его. Кусто и его товарищи-моряки были списаны на берег. В эту тяжкую, беспросветную для его страны пору Кусто настойчиво работал над новым аппаратом. Через два месяца был готов первый акваланг, изобретение, которое открыло золотой век в подводных исследованиях.

Глава вторая ОКНО В ОКЕАН

Изобретательская страсть, благодаря которой был создан акваланг, очень рано проявилась в жизни Кусто. В одиннадцать лет он достал чертежи двухсоттонного плавучего крана и собрал из своего «Конструктора» модель высотой больше метра, с электрическим моторчиком. Отец показал его модель одному морскому инженеру.

Тот спросил:

— Мосье Кусто, вы помогали сыну?

— Нет, он все делал сам, — ответил отец.

— А вы знаете, что мальчик добавил важный узел, которого не было в кране? Если и дальше так будет продолжаться, он станет настоящим изобретателем!

Жак-Ив Кусто родился в 1910 году в Сен-Андре-де-Кюб-заке, неподалеку от Бордо. Отец Кусто был коммерсантом, постоянно разъезжал, и Жак переходил из одной школы в другую.

Летом семья Кусто снимала дачу в Руайяне, на берегу Атлантики. Здесь мальчик узнал море и стал отличным пловцом.

Когда ему было десять лет, семья прожила год в Нью-Йорке, на углу Бродвея и 96-й стрит. Юный Кусто гонял по улицам вместе с вест-сайдскими ребятами, которые звали его Джеком. Играл с ними в их любимые игры, зимой штурмовал снежные крепости, а лето провел в Вермонте, в лагере, которым руководили два профессора из Йела. Кто-то из старших заметил, что Жак хорошо плавает, и спросил, не возьмется ли он очистить от коряг дно озера под трамплином для прыжков в воду. Задача требовала отваги, глубина в этом месте была почти четыре метра. Мальчишка улыбнулся и нырнул. Тогда еще не было масок для ныряния, и Жак видел все, словно в тумане. Одну за другой он убрал все коряги. Но ныряние его не увлекло — ведь ничего не видно.

В тринадцать лет он сочинил книгу, которую назвал «Приключение в Мексике». Он четко переписал ее и разрисовал от руки, потом отпечатал на мимеографе и переплел.

Отец заметил, что Джек запустил учение. В комнате сына он нашел кипу бланков со штемпелем: «ЗИКС ФИЛЬМ, Джек Кусто, продюсер, директор и главный оператор».

Когда Жак-Ив пришел домой из школы, мосье Кусто спросил его:

— Где ты раздобыл кинокамеру?

— Я накопил на нее.

— Ну вот что, сдай-ка мне ее на хранение, пока не подтянешься в школе, — сказал мосье Кусто.

Уже через месяц мальчик получил камеру обратно. После он признавался: «Конечно, фильмы были так себе. Больше всего мне нравилось разбирать камеру и проявлять ленту».

Жак-Ив свободно говорил по-английски. А в рибовильской школе в Эльзасе он хорошо освоил немецкий язык. С пятнадцати лет родители разрешали ему летом уезжать на каникулы в Англию, Германию, Испанию, чтобы он знал язык и нравы других народов.

Окончив школу, Кусто поступил в Станиславское училище в Париже. Занимался он очень прилежно, мечтая попасть в Военно-морскую академию. Но ему не давали покоя лавры старшего брата Пьера, который увлекался регби. И Жак решил сделать все, чтобы попасть в сборную училища.

А команда Пьера потерпела сокрушительное поражение.

— Я сделал все, что мог, — объяснял брат. — Старался держаться подальше от мяча. Стоит схватить мяч, как на тебя набрасываются двадцать девять человек!

В конце сезона Пьер решил посмотреть в спортивной газете «Экип», вышел ли из Жака-Ива регбист. И вытаращил глаза, увидев фотографию с подписью: «Команда Станиславского училища, чемпион Парижа». Жак-Ив стоял поодаль от мяча и улыбался — ехидно, как показалось Пьеру. Его младший брат стал чемпионом столицы!

Из тысячи кандидатов Жак-Ив прошел в Военно-морскую академию в Бресте двадцать вторым. Его группе удивительно повезло, они первыми из французских кадетов на год ушли в кругосветное плавание на учебном корабле «Жанна д’Арк». Кусто узнал жизнь дебрей Борнео, Сан-Франциско и Нью-Йорка. В знаменитом арабском порту Маскат в Смане он и его товарищи взобрались на прибрежные скалы и огромными буквами намалевали: «ЖАННА Д’АРК». (Двадцать два года спустя он пришел в Маскат на своем «Калипсо» и среди сотен названий военных кораблей увидел на скале знакомую надпись.)

Кусто был вторым по успеваемости в своей группе. Закончив академию, он попал на Французскую военно-морскую базу в Шанхае. Но неутолимая жажда новизны прервала его многообещающую карьеру флотского офицера. Вернувшись во Францию, он поступил в Академию морской авиации. Он уже заканчивал курс, когда произошел случай, который изменил всю его жизнь.

Ночью Кусто один мчался в спортивной автомашине по пустынной горной дороге. Туман заполнил всю долину и выполз на шоссе. Жаку казалось, что он скользит по белому морю. Машина нырнула в облако. Внезапно Кусто прямо перед собой увидел дерево. Он круто свернул. Машина скатилась с дороги и несколько раз перевернулась.

Когда Кусто очнулся, голова его была придавлена к земле. Он чувствовал, что сломано несколько ребер. Правая рука тоже была сломана, кость торчала наружу. Левая рука не двигалась. Он выполз на середину шоссе, надеясь остановить какую-нибудь машину.

Медленно тянулись минуты, но никто не ехал. Кусто понял, что дальше ждать нельзя, он истечет кровью. Каждое движение было мукой, но он, борясь за жизнь, пошел по шоссе. Наконец увидел указатель. Прочел, что до ближайшей деревни шесть с половиной километров, и у него потемнело в глазах. Но тут он сквозь боль и кровавый туман услышал лай. Потащился на звук и очутился перед домом. В окнах темно. Он позвал на помощь.

Сердитый женский голос ответил ему:

— Уходите!

— Мадам, — сказал Кусто, — если бы вы меня видели, вы бы так не сказали.

Хозяйка отворила, впустила его и послала своего сына на велосипеде за врачом.

В ту же ночь в больнице подпилили и соединили кость его правой руки. А в левой, онемевшей руке через несколько дней началось заражение. Врачи сказали, что придется ее отрезать. «Запрещаю», — ответил Кусто.

Сломанная рука заживала очень медленно, но Кусто все внимание обратил на левую. Тщетно он пытался пошевелить пальцами, они не слушались. Изо дня в день, неделю за неделей он напрягал всю свою волю, чтобы заставить их подчиниться. Врачи еще раз проверили левую руку и вынесли приговор: лучевой нерв не действует. Один из них сочувственно сказал:

— Лейтенант, привыкайте к мысли, что вам придется ходить со скобой на руке.

— Ни за что, — отрезал пациент.

Он купал руку в особой ванне, сражался со своими не-гнущимися пальцами, словно с врагом, которого надо взять в плен живым. Через восемь месяцев один палец зашевелился! Кусто продолжал борьбу, и вскоре рука заработала.

Теперь пальцы, которые как будто были обречены на неподвижность, делают самую тонкую работу, даже чинят кинокамеры. Кусто сам заставил инвалидность отступить и помогает другим, кто борется с недугами. Один из лучших подводных пловцов на «Калипсо» — молодой человек, у которого нога изуродована полиомиелитом. Другой потерял три с половиной пальца при взрыве минного детонатора. Из-за покалеченной руки его не допускали до подводных работ. Кусто пошел с ним к флотскому врачу. Парень искусно прятал руку и благополучно прошел осмотр. Врач хотел уже подписывать бумаги, но тут хитрость раскрылась.

— К сожалению, капитан, я не могу его пропустить, — сказал врач.

— Но он отлично может быть матросом и подводным пловцом на «Калипсо», — настаивал Кусто.

В конце концов врач уступил, выдал справку: разрешается работать только на корабле Кусто.

Автомобильная катастрофа закрыла Жаку-Иву Кусто путь в авиацию. Словно сама судьба вмешалась — большинство его товарищей по факультету в Академии морской авиации погибло во время второй мировой войны.

После больницы Кусто в 1936 году направили в Тулон инструктором на крейсер «Сюфрен». Здесь он познакомился с худощавым смекалистым лейтенантом, по имени Филип Тайе, который любил плавать не меньше его. Вскоре Кусто заметил, что плавание помогает руке обрести прежние качества. Вместе с Тайе они каждый день плавали в волнах Средиземного моря и стали едва ли не самыми искусными кролистами Тулона.

Сразу, как только в продаже появились водонепроницаемые очки, Тайе заприметил их.

— Это настоящее чудо, — сказал он Кусто. — В очках под водой замечательно видно. Там новый мир.

Кусто надел очки, вошел в воду и окунул лицо. Как отчетливо видны камни, водоросли, рыбы — все то, что незащищенному глазу представлялось будто в тумане! Рядом в воде плескались дети со своей мамашей.

Кусто сказал ей:

— А вы знаете, здесь кругом столько рыбы!

— Рыба? — Она даже вздрогнула. — Дети, дети, скорей выходите на берег!

Кусто снова погрузил лицо в воду — и «цивилизованный мир разом исчез», как он пишет в своей книге «В мире безмолвия». С первой минуты он понял, что отныне его жизнь принадлежит подводным дебрям. Как для Эндимиона в стихотворении Китса: «Видение земли ушло как сон, над головой сомкнулся океан».

Глядя через «окошки»-очки, Кусто и Тайе взмахнули ногами и нырнули.

С каждым разом они погружались все глубже. А затем открыли для себя и резиновые ласты, которые увеличивали «мощность» ног на сорок процентов. Из садового шланга Тайе сделал дыхательные трубки; теперь они могли плавать, не поднимая головы, все время видя подводную жизнь. И тут они познакомились с Фредериком Дюма, стройным ныряльщиком, который намного опередил их в превращении человека в рыбу. Так составилась знаменитая тройка пионеров подводного плавания.

Дюма в детстве много болел, не мог даже ходить в школу. Его родители переехали в Санари-сюр-Мер, и море подарило мальчику здоровье. Отец и мать Фредерика сами были педагогами; он сдал дома все школьные экзамены.

Свой первый подводный фильм «На глубине десяти саженей» Кусто, Тайе и Дюма сделали без дыхательных аппаратов. Они нашли грот, который пронизывал насквозь подводный риф Маньон. В гроте обитало множество меру — рыб, напоминающих окуня. Кусто хотел заснять момент, когда Дюма бьет острогой рыбу. Надо было, набрав в легкие воздух, за короткие секунды проделать под водой маневр, чтобы одновременно быть на месте. Ныряли с противоположных концов островка, причем бугор мешал им видеть друг друга. Они все рассчитали, и съемки удались.

Вот как это было сделано. Третий товарищ, Стоя на бугре, подал Кусто знак нырять. Через четыре секунды он подал такой же знак Дюма. Тем временем Кусто погрузился на глубину пятнадцати метров, просунул камеру в грот и нажал спуск в тот самый миг, когда с противоположной стороны показался его друг. Плывя навстречу камере, Дюма пронзил острогой меру. Из таких эпизодов был составлен фильм на восемнадцать минут.

И снова Кусто подумал: насколько легче было бы работать с дыхательным аппаратом!

Глава третья РОЖДЕНИЕ АКВАЛАНГА

Задумав аппарат со сжатым воздухом, Кусто изучал водолазное дело. Водолазам подают воздух сверху по резиновому шлангу, и работают они на глубине до шестидесяти метров, но Кусто не нравилось их громоздкое снаряжение. Тяжелый шлем, грузы, десятикилограммовые галоши сильно сковывают человека. А шланги и концы не дают ему странствовать под водой по своему усмотрению.

Подводный пловец должен быть свободным. Подводный пловец должен стать как рыба. Почему не носить баллоны со сжатым воздухом на спине? Кусто узнал, что еще в 1862 году было создано полу автоматное снаряжение для сжатого воздуха, но оно оказалось несовершенным и неуклюжим. Все-таки первый шаг был сделан. После того не раз пытались сконструировать переносное «подводное легкое», но не могли добиться полной автоматичности. А Кусто мечтал о таком аппарате, который на любой глубине сам подавал бы воздух под нужным давлением. Чтобы подводному пловцу не надо было ни с чем возиться, следить за приборами, крутить ручки. Нужен автоматический регулятор воздуха, который взял бы всю работу на себя. Но как создать достаточно простую конструкцию? Это очень сложно. А Кусто не был инженером.

Он узнал, что в Париже есть человек, который много работал с газами под давлением, зовут его Эмиль Ганьян. И в декабре 1942 года, через месяц после того, как немцы оккупировали Южную Францию и его списали на берег, Кусто приехал в Париж. В лаборатории фирмы «Жидкий воздух» его познакомили с темноволосым, смущенно улыбающимся человеком. Это был инженер Ганьян. Как ни странно, первым изобретением Ганьяна — он сделал его, когда ему было одиннадцать лет, — была модель подводной лодки, которая погружалась и всплывала автоматически. Эмиль нагружал боевую рубку кусками сахара, пока лодка не ушла под воду. А когда сахар растворился, лодка всплыла.

Кусто рассказал Ганьяну, что ему нужно. Инженер улыбнулся и подал ему прямоугольную коробку величиной с книгу.

— Вот этот регулятор, — сказал он, — я сделал для автомашин, которые используют вместо бензина генераторный газ. Видимо, вам нужно что-то в этом роде.

В эти военные годы французы ставили на своих автомашинах большие баллоны для генераторного газа, в которых стояло приспособление Ганьяна.

Кусто осмотрел регулятор.

— Да, это похоже на то, что нужно нам, — согласился он. — Наш регулятор должен сразу подавать сжатый воздух, как только подводный пловец начнет делать вдох.

И они принялись дорабатывать конструкцию. Через несколько недель Кусто и Ганьян превратили автомобильный регулятор в первый акваланг — «пропуск» в гидрокосмос.

У регулятора — он же легочный автомат — две камеры, одна заполняется водой, другая (камера вдоха) герметична. Их разделяет гибкая перегородка — мембрана. Воздушный шланг соединяет рот подводного пловца с камерой вдоха. При вдохе в ней понижается давление, и мембрана под напором воды извне прогибается, нажимая на рычаги, которые открывают баллоны, укрепленные у вас на спине. Сжатый воздух врывается в камеру вдоха, возвращает мембрану в исходное положение и запирает баллоны. Теперь давление воздуха в камере вдоха, а также в ваших легких равно давлению среды, то есть воды. Выдыхаете вы в ту же мундштучную коробку, но отработанный воздух по другому шлангу выходит через невозвратный клапан в воду.

И опять: человек вдыхает, мембрана прогибается, открываются баллоны, давление воздуха и воды выравнивается, баллоны закрываются. С 1943 года во всем свете люди миллионы раз погружались с аквалангами. И не было ни одного несчастного случая из-за легочного автомата Кусто — Ганьяна. Даже если он откажет, акваланг сохранит вам жизнь. Воздух будет идти непрерывно, и человек успеет выплыть на поверхность.

Первое в истории погружение с аквалангом Кусто совершил в январе 1943 года под Парижем, в ледяной воде Марны. Клапан выдоха был помещен в мундштучной коробке, сантиметров на двадцать пять выше легочного автомата, который находился на спине.

Стоя на берегу, Ганьян смотрел, как Кусто входит в мутную воду. Вот исчезла голова Кусто. Но что это: выдыхаемый воздух выходит на поверхность не в лад дыханию, а непрерывно! Автомат не работает. Постой-ка, теперь пузырьки воздуха то появятся, то исчезнут, как и положено! Ганьян радостно смотрел на удаляющиеся пузырьки. Все в порядке. Кусто свободно плывет под водой и дышит правильно. Значит, конструкция верна!

А в следующий миг пузырьки совсем пропали. Секунда, вторая, третья. Инженер сбросил пальто и стал разуваться, чтобы нырнуть на выручку. Но тут появился сам Кусто.

— Господи, Жак! — воскликнул Ганьян. — Я уж думал, ты утонул!

— Нет, я просто стоял на голове, — ответил Кусто. Он вышел на берег хмурый, дрожащий от холода. — Когда стоишь прямо, эта проклятая штука подает воздух непрерывно, а если повернуться вниз головой, почти невозможно дышать.

— Но ведь был промежуток, когда пузырьки шли нормально! — сказал Ганьян.

— Это когда я плыл горизонтально, — ответил Кусто. — Тогда он работает хорошо. Но ведь надо еще и погружаться и всплывать!

Они возвращались в Париж в полной тишине, если не считать ехидного шипения в газогенераторе на машине Ганьяна: этот регулятор работал безотказно. Но в чем же дело? И тут их обоих осенило, они начали наперебой объяснять друг другу. Когда Кусто стоял прямо, воздух шел непрерывно потому, что клапан выдоха был на двадцать пять сантиметров выше клапана вдоха. Под водой разница в двадцать пять сантиметров создает сильный перепад давления. А когда он повернулся вниз головой, ниже оказался клапан выдоха, стало трудно выдыхать. И только в горизонтальном положении, когда давление в трубках сравнялось, аппарат работал безупречно.

Решение? Очень просто: поместить клапан выдоха возможно ближе к центру мембраны. Они переделали автомат и поспешили в закрытый бассейн. Кусто нырнул и принялся выделывать под водой головоломнейшие акробатические трюки. В любом положении воздух поступал легко.

Кусто, Тайе и Дюма не могли дождаться лета, чтобы испытать «легкое» на море. Им не терпелось уйти под воду, проплавать на глубине двадцати метров целый час. Наконец Ганьян прислал им второй, тщательно сделанный образец, и друзья отправились в уединенную скалистую бухточку на средиземноморском побережье.

Симона Кусто и Дюма подстраховывали, плавая на поверхности, а Жак-Ив Кусто совершил первое морское погружение. Вот заскользил вниз, будто космонавт из какого-нибудь фантастического сна. Он был невесом, не ощущал ни выталкивающей силы, ни тяготения. Кусто ликовал, почувствовав себя человеко-рыбой. Он кувыркался, делал фигуры «высшего пилотажа». Потом лег на спину, точно на огромном пружинистом матрасе, видя страхующих, как рыба видит морских птиц. Чудесные знаменательные минуты. И не надо спешить наверх за глотком воздуха. Автомат сипел и булькал, подчиняясь ритму его дыхания; взмывали к солнцу, расширяясь, серебристые пузырьки.

Поблизости был подводный грот, который пловцы давно мечтали изучить. «Что может помешать нам теперь?» — спросил себя Кусто. И заплыл в грот. Выдыхаемый воздух скапливался под сводом, получились словно блестящие лужицы. Одна лужица «перелилась через край», и струйка воздуха скользнула вбок в поисках другой впадины. Вдруг Кусто увидел на своде еще что-то. Множество небольших омаров шевелили щупальцами. Он снял двух омаров, выплыл на поверхность и отдал их Симоне. Потом еще несколько раз погружался и набрал столько омаров, что хватило для всех на праздничный пир вечером.

За столом друзья предавались самым смелым мечтам, строили всевозможные планы, как использовать акваланг. Они не знали, что действительность намного превзойдет полет их воображения. Не могли предвидеть, что легочный автомат откроет новую эру в науке об океане и положит начало увлекательнейшему спорту, который позволит миллионам людей увидеть море «изнутри».

Дюма надеялся, что новое изобретение поможет им проникнуть в затонувшие корабли и добыть подводные сокровища. И как только у них появился второй акваланг, они нашли себе такой корабль. Это был буксир французских военно-морских сил, затопленный командой годом раньше, чтобы он не достался оккупантам. Буксир лежал на глубине меньше пятнадцати метров, аппарат был рассчитан на двадцать. Они вошли в радиорубку — там все было в полном порядке, так и казалось, что сейчас появится радист. Проникли и на другой корабль-«самоубийцу» — торпедный катер «Марс». Тут уж пришлось быть поосторожнее, так как катер лежал на глубине около двадцати метров.

Один из офицеров с «Марса» просил Кусто достать кое-что из его каюты. Подводные пловцы пронизали кольцо морских окуней, смело пробрались внутрь затонувшего корабля и нашли нужную каюту. Они легко отворили дверь и заглянули внутрь.

После Кусто рассказывал:

— Его ботинки стояли на своем месте на полу. Карандаши, деревянные плечики для одежды, линейки, щетки всплыли к потолку. Все было так жизненно, что даже страшно. Я не мог вынести это зрелище. Мертвый и в то же время живой корабль. Вернулся на поверхность и ничего не взял с собой.

В отличие от него Дюма никогда не упускал случая захватить сувенир с затонувших кораблей.

Друзья отыскали торговое судно «Дальтон», которое наскочило на скалистый островок Планье неподалеку от Марселя и легло на подводный склон. Дюма захотел отпилить дубовый штурвал «Дальтона». Но когда он толкнул пилу, она не врезалась в дерево, зато сам он от толчка поплыл назад. Ведь под водой Дюма был невесом. Протрудившись несколько часов, он все-таки добыл свой сувенир: одной рукой держал штурвал, другой пилил. И всплыл, гордо неся добычу перед собой.

— Он был похож на штурмана-призрака с невидимого корабля, — вспоминает Кусто.

Работать на «Дальтоне» было интересно, страшно и увлекательно. Исследуя его верхнюю часть, друзья погружались на глубину больше двадцати метров. И видели в прозрачной воде уходящий вниз длинный корпус. Заманчиво… Метр за метром, еще не уверенные в «подводном легком», они спускались по «Дальтону» все глубже. И акваланг их не подводил.

Они напоминали друг другу, что эти глубины уже счи? таются опасными для водолазов, а у них еще совсем мало опыта. Но это их не останавливало. Вот они погрузились уже почти на тридцать метров в темные трюмы «Дальтона». Дальше вдоль главной палубы до кормовых поручней: отсюда до поверхности тридцать метров с лишним. Стоя у поручней, друзья увидели внизу, в десяти метрах могучие винты. Как тут устоять! Кусто перегнулся через поручни и поводил рукой в воде, точно в воздухе, сквозь который предстояло упасть к винтам. Пошел! Дюма последовал за ним. Сорок метров! Они взволнованно дышали — акваланги бесперебойно подавали воздух. Где же предел для их аппарата? Можно подумать, ему любая глубина нипочем. Но предел должен быть — ведь есть же он у кислородных аппаратов.

Тайе нашел большую пещеру в кораллах на глубине около тридцати метров и стал уговаривать своих товарищей непременно побывать в «пещере Али-Бабы», как он ее назвал. Исследуя подводный мир, они сами давали названия местам, которые открывали. На суше человек проник в самые потайные уголки, но неизведанные просторы морского дна еще ждут своих открывателей.

В хмурый весенний день после шторма отряд нырнул в «пещеру Али-Бабы». Жажда открытий заставляла подводных фанатиков погружаться в любую погоду. Но в этот день вода была очень уж холодной. Тайе увлек своих дрожащих друзей в пещеру. Там внутри было совсем тепло! Почему? Все необычное заставляло их обращаться к естественным наукам за объяснением. И они разобрались: во время шторма вода в море перемещалась, верхние теплые слои уступили место холодным придонным, но уютное тепло пещеры оказалось неподвластно ветру.

В это время Кусто вел вдвойне опасную жизнь. Он работал и под водой и в подполье. Он был офицером отряда Сопротивления, который выступал против оккупантов. Раз ему удалось выкрасть у итальянцев код так, что они и не проведали об этом.

Код был заперт в сейфе итальянского штаба в Сете. После долгой подготовки Кусто и трое его помощников оделись итальянскими офицерами и подъехали к штабу на машине с итальянским номерным знаком. Они все рассчитали и прибыли сразу после того, как начальник штаба закончил свой день. Надеялись, что часовой примет Кусто за итальянца, который вернулся зачем-то. И часовой лихо приветствовал Кусто и его людей, когда они деловито, зашагали вверх по лестнице. Один из них был искусный слесарь. Он вскрыл сейф, а Кусто миниатюрной камерой стал переснимать страницы шифровальной книги и другие совершенно секретные документы. Четыре часа ушло на эту работу, он не хотел уходить, пока не сделает все. Каждый звук заставлял насторожиться — их могли обнаружить и схватить. Но у четверки были крепкие нервы. В заключение они положили бумаги на место, заперли сейф и вышли с самым непринужденным видом. Часовой снова приветствовал их. Машина укатила прочь. Кусто называет эту операцию: «Погружение в итальянский штаб».

Глава четвертая Я ЗНАКОМЛЮСЬ С КУСТО

В войну Дюма бил под водой для голодных родственников и друзей меру. Это крупная рыба, весом до пятидесяти килограммов, но ему такая охота не нравилась. Меру — разумные существа, они любят разглядывать подводных пловцов, и их легко бить.

— Бывало, выслежу меру в его пещере, а стрелять рука не поднимается, — вспоминает Дюма. — Так у дикаря рука не, поднималась убить животное, которое племя считало своим тотемом.

Теперь группа Кусто очень редко охотится на рыбу.

— Очень уж силы неравные, — говорит Кусто. — Единственное оправдание этому, если люди действительно голодны. Подводный спорт — плавание, а не бессмысленное истребление рыбы.

В ту пору, когда Дюма охотился на меру для общего котла, бывали удивительные приключения. Однажды небольшой меру, которого он преследовал, укрылся в груде камней. Охотник заглянул в щель и увидел беглеца на фоне колышущегося хвоста другой рыбы того же вида, но настоящего гиганта. Обогнув камни, он вонзил острогу в голову великана. Тот чуть не вырвал рукоятку у него из рук. Упираясь ногами в камень, Дюма стал подтягивать добычу. Но меру отбивался. К тому же он был слишком велик, не пролезал в щель. Дюма дернул сильнее. Камни рассыпались, и Дюма полетел кувырком, не выпуская остроги, на которой билась двадцатипятикилограммовая рыбина. А малыш увернулся от падающих камней и улизнул.

В другой раз Дюма вступил в поединок с крупным меру в пещере на глубине двадцати пяти метров. Рыба измотала его. Он выпустил острогу и выплыл из пещеры отдышаться. У входа его встретила кучка любопытных меру, которые увлеченно следили за поединком. Он наклонился и снова нырнул в пещеру, чтобы начать второй раунд. Противник забил хвостом, обстреливая его песком. Хотя глаза Дюма были надежно защищены маской, он непроизвольно зажмурился. Наконец вытащил упорного бойца на поверхность и пожаловался:

— Ну и тип! Он кидал мне песок в глаза!

— Брось травить, — ответил Кусто. — Давай лучше есть.

А вечером Дюма решил принять душ. И позвал Кусто, чтобы тот посмотрел, как он вычесывает из головы песок и камешки.

— Ну что, Жак, ты и теперь скажешь, что я травил?

Они узнали, что, если меру пробить мозг стрелой, рыба гибнет мгновенно. А дальше может быть двояко. Либо убитая рыба побелеет, воздух цепочкой пузырьков вырвется из ее воздушных полостей, и она тонет. Либо воздушные полости раздуваются, и меру всплывает. В одном меру Дюма нашел два рыболовных крючка — один новехонький, другой густо обросший слизью. Рыба дважды, с многолетним промежутком, уходила от рыболовов.

Как-то Кусто и Дюма не торопясь плыли над каменистым дном на глубине около тридцати метров. Им попалась глубокая ложбина, полная молодых меру. Друзья остановились, повиснув над ложбиной. Рыбы отнеслись к ним спокойно.

— Поднимутся к нам, повернут и скользят вниз, точно дети с горки катаются, — рассказывает Кусто. — А в самой глубине взад-вперед плавало с десяток взрослых меру. Вдруг один из них стал совсем белым. Остальные шли мимо него, очень близко. Потом еще один остановился и тоже побелел. Оба белых меру потерлись друг о друга. А молодежь все каталась с горки, плавно так.

Кусто не мог объяснить, почему рыбы себя так вели.

— Подводного пловца ждут тысячи загадок, — говорит он. — Стоит перешагнуть примитивную ступень, когда мечтают об одном — бить рыбу, и вместо этого наблюдать, изучать, фотографировать.

Когда друзья на берегу спрашивали эту странную троицу, чем они заняты, подводные пловцы взахлеб расписывали чудеса, которые видали. Но устный рассказ не мог всего передать. Только фильмы могли бы показать странствия человеко-рыб, полет скатов, реактивное движение осьминогов, плавные ритмы моря.

И они приспособили для подводных съемок 35-миллиметровую камеру. Но где достать пленку? Ее в ту пору выдавали только профессиональным киностудиям. Кусто сообразил, что надо сделать: он стал ходить по магазинам, скупая обыкновенную фотопленку. Симона Кусто накрывалась одеялами, доставала из коробочек пленки и склеивала полутораметровые куски в тридцатиметровые ленты. Ей пришлось склеить сотни лент для первого фильма, снятого аквалангистами; в нем было четыре части, и назывался он «Эпаве» — «Погибшие корабли».

Я увидел этот чудесный фильм после освобождения Парижа в 1944 году и тотчас стал разыскивать людей, которые сделали его. Мне рассказали, что двое из них — офицеры французских военно-морских сил, — вероятно, живут в Южной Франции. Мне не удалось получить командировку, чтобы воочию увидеть человеко-рыб. Прошло несколько месяцев. Меня направили в журнал «Янк» в Лондон.

Однажды моя знакомая, Ольвен Воган, сказала мне:

— Я только что была на просмотре, показывали удивительный французский фильм, он снят под водой.

— «Эпаве»! — крикнул я.

— Да-да, — подтвердила она. — Автор на днях привез его из Франции.

— Где он?

— В отеле «Клеридж».

Я пулей помчался туда и увидел Кусто.

Это был высокий, очень худой молодой человек в голубой форме лейтенанта французских ВМС. Нос большой, крючковатый, крупные глаза с тяжелыми веками. Лицо серьезное, незаурядное, чуть печальное — такими представляют себе поэтов. Но вот он улыбнулся, и широкая улыбка преобразила лицо, словно палка, погруженная в тихий пруд: веселые морщинки и складки исчертили высокий лоб, разбежались от глаз, избороздили щеки. Глаза закатились кверху. Два лица, такие же непохожие, как маски трагедии и комедии, изображенные где-нибудь над театральной сценой. И то и другое Кусто: мыслитель — и человек, который умеет извлечь из жизни больше радости, чем любой, кого я знаю.

Он охотно описал мне «подводное легкое», рассказал о приключениях своего отряда. И ни разу не сказал «я сделал», только «мы сделали». Подчеркивал роль Дюма, Тайе, Ганьяна, товарищей по службе, своего друга Роже Гари. Работая в последующие годы вместе с Кусто, я убедился, что страсть к коллективной работе отличает его от многих других исследователей. Есть люди такие же бесстрашные и изобретательные, как Кусто, но никто не сумел на одних только товарищеских началах создать организацию, которая могла бы сравниться с тем, что у него есть сегодня.

Я слушал его несколько часов. Вот повесть, которая еще никем не напечатана, и я первый репортер, который ее слышит! Я написал статью и для проверки показал ее одному офицеру американских ВМС, знатоку водолазного дела.

— Этот акваланг… Что ж, это возможно, но маловероятно, — сказал он.

— Но я видел целый фильм — люди Кусто плавают, точно рыбы. И видно, что они глубоко, нет переливов света от волн на поверхности, — возразил я.

— Я бы не стал рисковать, — ответил он.

Он не оспаривал ни одной технической детали. И все-таки прошло три года, прежде чем я нашел журнал, который решился напечатать мою статью.

В 1948 году Джек Хорнер, мой редактор в журнале «Янк», стал выпускать новое издание — «Сайенс иластрейтед». Здесь и был опубликован рассказ о Кусто. Сотни читателей присылали письма, спрашивали, где достать акваланг. Одно из писем было подписано командиром Френсисом Дугласом Фейном, начальником подводных диверсантов ВМС США, которые пользовались кислородными аппаратами. Фейн получил несколько аквалангов, и фрогмены — люди-лягушки — высоко оценили их. Теперь военно-морские силы многих стран приняли на вооружение акваланг.

Вы не увидите первого акваланга в музее. Во время войны Кусто хранил его в Марселе, на красильной фабрике Роже Гари. Когда в 1944 году союзники высадились в Марселе, немцы пытались удержать укрепленный пункт в нескольких километрах от фабрики. Союзники предъявили ультиматум: «Выходите, или мы вас вышибем». Немцы отказались выходить. Начался артиллерийский обстрел. Кто-то не очень точно нацелил свое орудие. Снаряд Попал в фабрику Гари, и первый акваланг взлетел на воздух.

Уже во время нашей первой встречи Кусто рассказывал про планы подводных исследований, которыми он займется, как только кончится война. Он предвидел, что подводные пловцы станут помощниками океанографов. Океанографами называют ученых разного направления, работающих в море, — будь то физики, или геологи, изучающие земную кору под океанами, или химики, исследующие воду и морское дно, или биологи, которых занимает богатейший животный и растительный мир морей.

— После войны, — говорил Кусто, — у меня будет специальное исследовательское судно. На нем подводные пловцы и океанографы смогут работать вместе.

Тогда это была далекая мечта. Война еще не кончилась. Кусто, Тайе и Дюма участвовали в возрождении французских военно-морских сил. Флот почти весь погиб, военно-морские верфи были разрушены, море кишело немецкими минами.

Подводные пловцы заняли построенное немцами бомбоубежище на верфях Тулона и повесили надпись: «Группа Подводных Изысканий». Кусто приглашал моряков, которые возвращались на военную службу:

— Вступайте в наш отряд, вы увидите подводный мир.

Им никто не приказывал организовать «Подводную группу». Они сделали это сами. Адмиралы не знали об их существовании, зато удивлялись, почему по ночам с баз исчезает снаряжение. А у «Подводной группы» не было другого выхода. Вскоре они уже располагали двумя судами — «В-П 8» и «Эли Монье».

Но вот Кусто получил назначение на скучнейшую канцелярскую должность в Марселе. Он не хотел покидать «Подводную группу». И хотя Кусто был всего-навсего лейтенантом, он добился приема у адмирала, чтобы отстоять свое право работать под водой. Показал фильм «Эпаве», рассказал, как «Группа Подводных Изысканий» расчищает фарватер от немецких мин, выполняет другие важные задачи.

— Группа подводных изысканий? — удивился адмирал. — Что это такое? В первый раз слышу.

Кусто признался, что группа существует неофициально.

— Мы сами втроем основали ее, — продолжал он.

— Как же так, молодые люди, разве можно ни с того ни с сего создавать свои военно-морские силы? — спросил адмирал. — Но вы, видимо, делаете хорошее дело, и у вас боевое настроение. Ладно, возвращайтесь в свою группу.

Больше им не надо было добывать себе снаряжение при луне.

Командующий базой в Тулоне обратился к ним:

— Нам нужно выяснить, какие торпеды немцы применяли в конце войны. Тут недалеко есть несколько штук, в потопленной подводной лодке.

Аквалангисты ушли под воду и увидели, что корма подводной лодки разворочена взрывом. Дюма проник внутрь и осторожно пробрался в отсек, где хранились запасные торпеды. В полумраке он различил их, они были вдвое длиннее его самого. Дюма проверил, не включены ли взрыватели. Пользуясь талями и платформами, с помощью которых команда подавала торпеды в аппараты, «Подводная группа» извлекла их, а потом подняла на поверхность. Дюма захватил добычу — хороший бинокль.

Подводным пловцам поручили также поднять со дна моря авиабомбы. В стабилизаторе каждой бомбы сидело по осьминогу, и эти головоногие очень ловко меняли свою окраску, сливаясь с металлом.

Группа установила рекомпрессионные камеры. Эти камеры из толстого стального листа наполняют сжатым воздухом, чтобы создать то же давление, при каком пловец работал под водой. Если неосмотрительный аквалангист слишком долго задержится на большой глубине, ткани его тела насыщаются азотом из сжатого воздуха, которым он дышит. И когда он поднимется на поверхность, этот азот образует пузырьки в венах и суставах, причиняя адскую боль. Называется это кессонной болезнью. Чтобы вылечить человека от кессонной болезни, его помещают в рекомпрессионную камеру и постепенно «поднимают», убавляя давление. В «Подводную группу» обращались гражданские ныряльщики, скрюченные кессонной болезнью. Они выходили из камеры, смеясь и прыгая, а свои костыли оставляли людям Кусто на память.

Глава пятая «КАЛИПСО»

«Группа Подводных Изысканий» совершила немало исследовательских рейсов на «Эли Монье». И Кусто все больше мечтал о собственном корабле. Чтобы купить его, требовались сотни тысяч долларов, а где они? Но он не сомневался: было бы судно, средства найдутся. И в 1950 году на острове Мальта он нашел старый британский минный тральщик, который теперь ходил в качестве парома между Мальтой и Гоцо.

Кусто понравилось название парома — «Калипсо», в честь нимфы из «Одиссеи». Корпус был крепкий, из выдержанной орегонской сосны и дуба, машина — два мощных дизеля «Дженерал моторе»; тральщик строили в США по заказу британских военно-морских сил. Широкая, низкая кормовая палуба, предназначенная для минного трала, была очень кстати для аквалангистов.

Один состоятельный друг вызвался помочь Кусто купить «Калипсо» и переоборудовать корабль на Антибской верфи. Воённо-морские силы предоставили Кусто «отпуск для научных целей», и он приступил к своим знаменитым «Океанографическим экспедициям «Калипсо». Перед начинающими исследователями возникают самые удивительные проблемы. Для экспедиций нужны деньги, а чтобы раздобыть деньги, надо провести экспедицию. Кусто делал то и другое одновременно. Это его метод: работать вдвое напряженнее, чем кто-либо, одновременно быть в двух местах.

После первого плавания «Калипсо» (в Красное море зимой 1951/52 года) корабль не меньше девяти месяцев в год проводит в научных экспедициях. В это же время Кусто всякими путями изыскивает средства.

Уже в 1957 году «Калипсо» прошло 200 тысяч миль в Атлантическом и Индийском океанах, в Красном, Черном, Аравийском морях, Персидском заливе. Корабль водит первый помощник Кусто капитан Франсуа Су, опытный моряк-бретонец. Су не исполнилось и тринадцати лет, когда он уже трижды обогнул мыс Горн под парусами. На военной службе он командовал различными типами судов, от миноносца до джонки. Во время второй мировой войны капитан Су на джонке прорывался сквозь японскую блокаду в Индокитай, снабжая борцов Сопротивления. Кончилось тем, что японские самолеты потопили джонку.

Если Кусто зайдет в ваш город, капитан Су может и вас пригласить осмотреть «Калипсо», на нем уже побывали тысячи экскурсантов. Вы подниметесь по кормовым сходням и увидите на транце внизу подъемную водолазную площадку. На водолазной станции площадка опущена к самой воде, сквозь нее проходит длинный трап с поручнями. Подводным пловцам очень удобно спускаться в воду с открытой кормовой палубы.

На водолазной палубе стоит двухколенчатый гидравлический кран «Юмбо». Он легко достает из трюма подводные скутера и другие приспособления и через борт опускает их в море. На той же палубе есть несколько мощных лебедок, на барабанах которых намотаны мили плетеного нейлонового троса. На тросе опускают глубоководные приборы; в воде нейлон невесом. Здесь же дежурное помещение для аквалангистов, где хранится их снаряжение, камеры для подводной съемки; есть ремонтная мастерская. Два выпускных клапана позволяют заряжать акваланги сжатым воздухом. Компрессоры стоят в трюме вместе с подводными скутерами и другим тяжелым снаряжением.

Двухместные каюты ученых и командного состава расположились вдоль наружных проходов главной палубы. Двойная каюта Кусто включает зал совещаний. В столовой все едят за одним столом, на «Калипсо» не признают рангов и не носят мундиров. После обеда команда использует столовую как комнату отдыха. Можно послушать записи, радио, поиграть в шахматы, карты, написать письмо. Иногда вечером на водолазной палубе показывают фильмы.

В камбузе стоит холодильник, на который постоянно совершают набеги. Тут же есть скрытый выход через люк в полу. Это водолазный колодец, который пронизывает судно насквозь в средней части. Он сделан, чтобы можно было уходить под воду и в непогоду, когда погружаться с кормы опасно из-за волн» А в колодце никакие волны не страшны.

Поскольку «Калипсо» — корабль для подводных исследований, наша экскурсия должна включать и его подводную часть, которую калипсяне знают так же хорошо, как надводную. Надевайте свой акваланг и спустимся по колодцу. Мы еще не покинули корабль, а уже вошли в воду. Уровень воды в колодце совпадает с ватерлинией судна. Опускаемся по трапу еще на два с половиной метра, открываем люк в днище и уходим в голубую морскую толщу. Паря в пространстве под кораблем, смотрим по направлению к корме и видим два бронзовых винта, рули, нижние ступеньки водолазного трапа. По обе стороны от нас на изгибе корпуса — кили остойчивости. А вот, словно пузырь на обшивке, датчик гидролокатора. Он посылает ультразвуковые сигналы к морскому дну и ловит эхо, которое говорит о глубине и неровностях дна.

Теперь плывем к странному сооружению в носовой части. Вперед на два с половиной метра выдается металлический водорез. В нем есть окошки. А внутри на матрасе лежит человек и разговаривает по телефону. Это любимое место калипсян — кабина для подводных наблюдений. Из нее можно подсмотреть, как впереди резвятся киты и дельфины. Когда корабль идет среди неизведанных рифов, наблюдатель внимательно всматривается в толщу воды и сообщает по телефону на мостик, каких препятствий надо остерегаться.

Вернемся через колодец на корабль, снимем акваланг и примем душ в общей душевой, в носовой части судна. По соседству расположены пекарня и лаборатория морской биологии. Клинообразный отсек в самой передней части, форпик, занят под склад, здесь хранят краску. Моряки непрестанно драят и красят судно, борясь с коррозией, которую вызывает соль.

Под палубой, в жарком, лоснящемся нефтью машинном отделении, два сверкающих дизеля просунули гребные валы сквозь обшивку в море. Здесь же стоят три мощных электрогенератора. Для гражданских судов такого размера — водоизмещение 360 тонн — «Калипсо» потребляет очень много электроэнергии. На главном распределительном щите в машинном отделении множество циферблатов и тумблеров. Ближе к носу расположены механическая и столярная мастерские, фотолаборатория с кондиционированием воздуха. Даже цветную пленку проявляют на борту.

На баке под палубой удобные двухместные каюты для команды. Рядом холодная кладовка для провианта, места для хранения лагерного и альпинистского снаряжения, а также сувениров вроде метровых створок тридакны — моллюска «людоеда» — или добытых со дна моря древних сосудов.

Поднимемся по трапам на шлюпочную палубу над дежурным помещением подводных пловцов. Над доской красного дерева с бронзовыми буквами КАЛИПСО — ТУЛОН развевается трехцветный французский флаг. Тут стоят желтое «акулоубежище» и два плоскодонных катера с алюминиевым корпусом, с воздушными ящиками для непотопляемости. Осадка катера с пятнадцатью человеками на борту всего двадцать сантиметров. Катера заменяют спасательные шлюпки, служат водолазными ботами.

На ослепительно белом корабле выделяются два красочных пятна: флаг и зеленая эмблема на трубе — изображение нимфы Калипсо, которая плывет наперегонки с дельфином. Труба фальшивая. Для выхлопа есть отверстие в борту над ватерлинией. А в трубе — каюта радиста. Перед ней — надстройка, «мозговой центр» «Калипсо». На мостике все внутри окрашено в черный цвет, чтобы не утомлялись глаза рулевого. Когда он стоит за штурвалом, перед ним находится гирокомпас, справа и слева — машинный телеграф» справа, под тубусом, — экран радара, позади слева — авторулевой. За спиной две ступеньки ведут вниз в штурманскую рубку.

В обычной штурманской рубке есть радиостанция, стоит стол, на котором сложены карты, висит полка с лоциями и другими справочниками. Для судна, занимающегося подводными исследованиями, этого мало. Вот почему в штурманской рубке «Калипсо» помещаются три самописца-эхолота, соединенные с датчиками на корпусе. Есть радиотелефон, микрофон, подключенный к громкоговорителям на носу и на корме, телефонный аппарат, соединенный с пятнадцатью телефонами в разных точках судна, включая подводную кабину. Есть автоматический курсограф, есть хитроумный прибор, который измеряет океанские волны и записывает данные. «Калипсо» может на ходу непрерывно регистрировать поверхностные течения, для этого установлен прибор, чувствительный к магнитному полю Земли. В «мозговой центр» входят также отлично оборудованные физическая и химическая лаборатории, в которых исследуют материал, полученный глубоководными приборами — термометрами, батометрами Нансена, грунтовыми трубками.

Каюта капитана Су рядом со штурманской рубкой, так что он в случае чего может немедленно выйти на мостик. Трап ведет в каюту Кусто внизу.

Выше надстройки — флаговая палуба. Здесь нактоуз магнитного компаса, репитер гирокомпаса, рундук с флагами, рекомпрессионная камера для аквалангистов. Выше всех подняты наблюдательный мостик во всю ширину судна и антенна радиолокатора. На флаговой палубе хорошо подвесить свою койку в жаркую тропическую ночь. Лежишь так мягко, удобно, и наблюдательный мостик качается на фоне Южного Креста, а вращающаяся антенна радара словно пытается схватить Сириус.

Глава шестая НА КОРАБЛЕ, ЗАТОНУВШЕМ ДО НАШЕЙ ЭРЫ

Летом 1952 года Кусто и Дюма в каюте на «Калипсо» совещались с приземистым седым человеком — профессором Фернаном Бенуа, известным археологом, который раскапывал древнегреческие развалины, относящиеся к шестому веку до нашей эры. Судно шло из Тулона в сторону Марселя с новым увлекательным заданием: подводная археология.

Дюма нашел на карте остров Гран-Конглуэ.

— Профессор, — говорил он. — Мы идем к точке, где как будто лежит на дне древний корабль. Мне рассказал о нем один любитель подводных трофеев, которого мы лечили от кессонной болезни. Бедняге отняли пальцы на ногах, но жизнь спасли. И в благодарность за спасение он поделился со мной своими «подводными секретами». Меня особенно заинтересовало то, что он рассказал про Гран-Конглуэ. Будто там, на глубине около тридцати метров, есть природная арка. Если плыть от арки на запад, найдешь скалу, где водится множество омаров.

Дюма продолжал:

— Я спросил его, далеко ли от арки до омаров. Он ответил: «Как доплывешь до груды старых сосудов на дне, так прямо над ними и смотри».

Дюма взмахнул карандашом.

— Понимаете, профессор, «сосуды» — это амфоры. — (Он-то не знал, какая это ценность для археологов.) — Но если на дне лежит много амфор, под ними почти наверное погребено древнее судно.

В амфорах из обожженной глины в древности хранили воду, оливковое масло, вино, зерно, железную и медную РУДУ, семена — все, что можно было налить или насыпать через горлышко шириной в двенадцать-тринадцать сантиметров. Древние греки и римляне нагружали суда от киля до палубы и выше восьмигаллонными амфорами.

— Подходим к Гран-Конглуэ, — сказал Кусто.

Они вышли на палубу. Пролив чем-то напоминал лунный ландшафт. С одной стороны — берег материка, огромная скала из белого известняка, с другой — цепочка бесплодных скалистых островков. И среди них — Гран-Конглуэ, многослойный каменный торт, один край которого вздымается вверх на пятьдесят метров. «Калипсо» бросило якорь подле угрюмой скалы; Кусто, Дюма и Бенуа спустились на катер.

Дюма укрепил на борту катера алюминиевый водолазный трап, надел акваланг.

— Где-то здесь должна быть арка, — сказал он.

И ушел в голубую воду. На глубине двадцати метров была отличная видимость. Вот и арка показалась внизу, вся покрытая живыми кораллами. Сердце забилось чаще.

Подводная археология — одно из увлечений Дюма. Ему было тринадцать лет, когда на берегу моря он нашел погребение двадцативековой давности. Тогда-то он и стал изучать археологию: искусство находить погребенные временем предметы и по ним узнавать, как жили люди в древности.

Вдоль крутого основания островка Дюма поплыл от арки на запад. Увидел торчащие из расщелины щупальца омаров. В самом деле, омары! Но их вовсе не так много, как почудилось тому незадачливому ныряльщику* Он пошел вниз — где тут древние сосуды? Ничего, только ложе из окаменелого ила, на котором стоит остров. Нет, никаких сосудов нет. Время истекло, Дюма вышел на поверхность.

— Пойдем лучше к острову Мэр, — предложил профессор Бенуа, — там точно есть древний погибший корабль.

— Ну-ка, я все-таки сперва посмотрю, — сказал Кусто.

Он ушел под воду в том месте, где закончил свою разведку Дюма, и поплыл дальше вокруг островка, протянувшегося на сто сорок метров. Кусто внимательно рассматривал илистое дно, сложенное скелетиками миллиардов крохотных животных, которые много веков дождем сыпались вниз. Тут и там лежали скатившиеся с острова камни. Только наметанный глаз может отличить амфору от камня. Ведь сосуды тоже обрастают губками и водорослями. Нет, нигде не видно изящных очертаний амфоры. Кусто поворачивал в разные стороны, уходил вглубь. В одном месте погрузился на шестьдесят метров — предел акваланга. Он очень устал и повернул обратно, вверх. На глубине сорока метров взгляд его остановился на покрытой илом скальной полке. Вот они, амфоры, сотни амфор, беспорядочно разбросаны кругом, кое-где только горлышки торчат над илом!

Рядом с крупными сосудами Кусто разглядел кубки, блюда. Он успел только раскопать три кубка — пора было выходить к катеру.

Профессор Бенуа нетерпеливо всматривался в воду. Вдруг над поверхностью моря показалась рука, держащая кубки. Профессор схватил их и порозовел от волнения.

— Третий век до нашей эры! — закричал он. — Если там лежит корабль, он самый древний из всех, какие находили!

Кусто взобрался на катер и бессильно простерся на дне.

— Не беспокойтесь, профессор, сказал он. — Корабль есть, и очень большой, я печенкой чувствую. Все признаки в нашу пользу.

Аквалангисты ушли под воду. Амфоры лежали на наклонном уступе, на глубине от тридцати пяти до сорока пяти метров, как раз под отвесной стенкой; Спустили на дно проволочную корзину, наполнили ее сосудами и блюдами. Посуда покрыта устрицами, губками, моллюсками, ветками красных и желтых горгонарий; яркими красочными пятнами выделялись колонии микроскопических животных. Исследователи стали вымывать ил из амфор. На палубу выскользнул осьминог. Осьминоги любят всякие укромные уголки, и амфоры как нельзя лучше их устраивали. Погибший корабль превратился в поселение осьминогов…

С «Калипсо» опустили на дно жесткий рукав, и пловцы принялись очищать сосуды от ила «подводным пылесосом». Сотни амфор были погребены в иле, и стояли они так, как их две тысячи лет назад поставили грузчики в порту. Кусто решил отвести для работ два месяца, чтобы поднять на поверхность все: и корабль и груз.

Они пошли в Марсель, заставив амфорами все палубы и переходы. Тысячи людей поспешили в порт, услышав весть о замечательном открытии.

Подводные раскопки продолжались. И тут выяснилось, что рискованно стоять на якоре так близко к острову Сильные шквалы то и дело грозили бросить корабль на скалу. Кусто решил, что здесь слишком опасно.

— И вообще, — сказал он, — «Калипсо» должно работать в море, а не торчать на одном месте, разгружая корабль, который опоздал к месту назначения на две тысячи лет.

Он продолжал:

— Корабль лежит возле самого острова. Вот и надо работать с суши.

У нас даже на «Калипсо» денег не хватает, — возразил Дюма, — а тут понадобится еще устроить базу на острове, постоянно содержать здесь людей.

— Я кое-что придумал, ответил Кусто. А ты посоветуйся с профессором Бенуа, расскажи про наши планы, может быть, ему удастся получить средства от правительства.

Правительство выделило средства, помогли и власти Марселя^ Группа Кусто уже поняла, что потребуется гораздо больше двух месяцев, чтобы поднять древнее судно.

(Они не подозревали, что в действительности На это уйдет шесть лет!)

Кусто пригласил на Гран-Конглуэ генерала Молля. Генерал впервые в жизни надел акваланг и погрузился на сорок метров, чтобы осмотреть раскопки. Поднявшись наверх, он воскликнул:

— Это замечательно! Вы думаете, все это можно поднять?

— Да, мосье, — ответил Кусто, — если нам помогут.

Через три дня «Калипсо» высадило на островок отряд позеленевших от морской болезни военных саперов. Взрывами они расчистили площадку в трех метрах над водой и поставили ручную лебедку для подъема находок со дна моря. В Марселе Кусто отыскал списанные разборные бараки. Они принадлежали вооруженным силам США, которые только рады были избавиться от них. Из бараков вышел аккуратный домик для десяти подводных пловцов. Люди Кусто установили грузовую стрелу длиной около двадцати пяти метров и подвесили на ней рукав «подводного пылесоса». На площадке поставили компрессор, который подавал сжатый воздух к всасывающему отверстию трубы.

Многие добровольцы добивались разрешения участвовать в работах в Порт-Калипсо. Капитан Кусто осторожно относится к добровольцам, у них часто больше пыла, чем опыта. И не успеют они освоиться с работой, как им уже пора уезжать, опять вся нагрузка ложится на плечи калипсян. Как-то один юрист, по имени Пьер Лабат, сказал Кусто:

— У нас есть группа подводных пловцов, мы хотели бы вам помочь.

— Спасибо, — ответил Кусто, — но это опасная и трудная работа.

— Мои ребята знают свое дело, капитан, — настаивал Лабат. — Это подводные скауты, первые в мире скауты, которые отлично усвоили подводное дело. У нас опытный народ.

— Что ж, скауты и впрямь молодцы, — согласился Кусто.

Подводные скауты отправились на пустынный островок и принялись вылавливать исторические экспонаты. Проволочные корзины доставляли на поверхность тысячи амфор и блюд, куски деревянного корпуса, инструмент, листы свинцовой обшивки древнего корабля. Орудуя рукавом, подводники все глубже зарывались в окаменелый ил. Это было все равно что сражаться с извивающейся анакондой; рукав напоминал морское чудовище. Он засасывал все, что встречалось на его пути: ил, водоросли, камни, рыбу. Подводные пловцы старались держаться подальше от отверстия. Этот рукав мог содрать мясо с костей человека.

Они трудились без устали — раскапывали амфоры, складывали их грудами, нагружали корзину. Кого-то осенила блестящая рационализаторская мысль. Из воздушного шланга он наполнил амфору сжатым воздухом, и она рванулась вверх, словно торпеда. Но ловить на поверхности «самоходные» амфоры оказалось еще более трудоемким делом, чем складывать их в корзину на дне.

Через несколько месяцев яма настолько разрослась в глубину и в ширину, что обнажились шпангоуты древнего судна. С волнением смотрели люди на корабль, построенный больше двадцати одного века назад.

Порт-Калипсо был словно форт, который отстаивал свое существование в борьбе со стихиями. Осенью на него обрушивался жестокий мистраль — могучий ветер, который с воем мчится вдоль берегов Франции, достигая скорости 150 километров в час. Возникает он потому, что нагретый морем воздух устремляется вверх, а со стороны более холодного побережья на его место врывается холодный воздух. В 1952 году мистраль всю свою мощь обрушил на Порт-Калипсо.

Волны бодали площадку, где стояли моторы, разбивали доски, захлестывали большой компрессор. Соленые брызги барабанили по стенам и крыше жилого дома. Подводники встали на защиту машин. Но ничего не могли поделать — волны разбили платформу, увлекли на дно лебедку, воздушные баллоны. Большая стрела угрожающе раскачивалась, лопались тросы. Анри Гуара и Раймон Кьензи поползли по двадцатипятиметровой стреле, то и дело исчезая в яростных каскадах белой пены. Они закрепили тросы и в промежутках между валами пробрались по стреле обратно. Если бы их сшибло, вряд ли они бы выжили.

Кончился могучий мистраль. Подводные пловцы спустились на дно и подняли свое снаряжение. Сколотили новую платформу намного выше прежней. Порт-Калипсо выдержал пять раундов с ежегодными штормами и проиграл только один. Работы продолжались, и доблесть подводников вознаграждалась все новыми находками.

Глава седьмая РОЗЫСКИ МАРКА СЕСТИЯ

На многих амфорах, поднятых в Порт-Калипсо, выдавлено на краю клеймо СЕС и условное изображение то ли якоря, то ли трезубца, какой держат в руках древнегреческие морские боги. И чем больше сосудов с клеймом скапливалось в музее профессора Бенуа, тем чаще он спрашивал себя, не связаны ли буквы СЕС с именем владельца погибшего корабля. Археолог — это своего рода детектив исторической науки, расследующий важнейшее дело: как мы жили в далеком прошлом. И археолог Бенуа стал искать метку СЕС в других музеях.

В начале 1953 года профессор Бенуа пришел к Кусто. Лицо у него было такое же розовое от возбуждения, как в тот раз; когда он увидел над водой руку с тремя кубками.

— Я нашел в древнеримских источниках записи о некоем Марке Сестии, судовладельце с острова Делос в Греции, — сказал ученый. — Он жил в третьем веке до нашей эры, к тому же времени мы относим амфоры и посуду. Римляне часто составляли из своих инициалов «фабричную марку». Может быть; СЕС — это и есть Марк Сестий?

Слова профессора увлекли Кусто.

— Летом мы идем к берегам Греции, будем заниматься глубоководной фотосъемкой, — сказал он. — Зайдем на Делос и проверим вашу догадку.

В том же году состоялось мое первое плавание на «Калипсо». В намеченный срок мы пришли на Делос, остров цвета львиной шкуры. Под ярко-голубым небом — сухие заросли, обломки мраморных колонн, разбитые скульптуры.

Две тысячи лет назад статуи, окрашенные и позолоченные, стояли под высокими кедрами вдоль цветочных клумб. Целыми семьями греки шли по дорожкам в театры под открытым небом, шли на берег, где в складских зданиях лежало зерно из Египта, а в порту покачивались мачты сотен судов, таких же, как затонувшее у Гран-Конглуэ. Теперь все исчезло, остались только оббитые, мытые-перемытые дождями обломки мрамора. Морские разбойники и римляне не раз совершали набеги на Делос и разрушали его постройки.

В 1953 году на острове жило всего человек десять-двенадцать, включая французских археологов, которые уже много лет занимались раскопками, чтобы узнать, каким был Делос в пору величия.

— Вы слышали что-нибудь о Марке Сестии? — спросил их Кусто, не очень-то надеясь на вразумительный ответ: ведь мы искали человека, который умер 782 500 дней назад.

— Да, у нас есть данные о Марке Сестии, — сказал начальник экспедиции. — Профессор Бенуа уже запрашивал нас о нем.

И ученый показал нам плиту с греческой надписью, из которой явствовало, что в конце III века до нашей эры Марк Сестии, римский торговец, стая гражданином Делоса.

— Торговец? — сказал Кусто. — Тогда он, вернее всего, жил в самой богатой части города.

— Эту часть города мы знаем, — ответил ученый. — Богатые судовладельцы и торговцы занимали роскошные виллы за складскими зданиями.

И он повел нас туда. Во многих местах еще остались колонны, части стен, мраморные ванны, сохранились водостоки, ниши, в которых некогда стояла домашняя утварь, большие участки пола с изумительными мозаичными картинами. Нас особенно заинтересовал дом, где на полу были выложены изображения дельфинов и амфор.

Детективы с «Калипсо» ползали по полу, придирчиво изучая узоры. Кто-то нашел якорь, знакомый нам по амфорам, поднятым в Порт-Калипсо. Затем еще кто-то крикнул:

— Глядите-ка сюда!

Это тоже мы видели в Порт-Калипсо: три зубца и между ними латинское S.

У меня был с собой блокнот, я стал срисовывать трезубец. И вдруг меня осенило. Я повернул по-другому трезубец и показал Кусто:

Он обратился к начальнику экспедиции:

— Посмотрите! Вы не думаете, что это и есть дом Сестия?

— Остроумно, — признал ученый. — Но это не доказательство. Нам кажется, что в этом доме никто не жил. Он даже не был достроен.

Кусто улыбнулся.

— Может быть, Сестий начал строить дом, надеясь расплатиться тем, что выручит за груз, отправленный в Марсель. А корабль не вернулся, и владелец был разорен.

Один из наших товарищей продолжал развивать эту фантастическую догадку:

— А может, он сам погиб вместе с кораблем.

— Занятные предположения, — вежливо улыбнулся археолог.

Один из подводников, рассмотрев мозаику, заметил:

— Вот эти маленькие серо-голубые плитки и цветом и формой в точности похожи на некоторые плитки с погибшего корабля.

— Обычные плитки, — сказал ученый. — Здесь во всех полах такие.

— Но для морского дна у Марселя это вовсе не обычно, уж вы мне поверьте.

— Эти совпадения действительно заставляют призадуматься, — согласился археолог. — Будем следить за тем, что еще дадут ваши раскопки. И все-таки, господа, у нас нет никаких доказательств, что этот дом был связан с вашим кораблем.

Тем не менее, покидая Делос, кое-кто из нас думал, что мы приблизились к разгадке тайны древнего корабля. А в Порт-Калипсо он сам продолжал рассказывать свою историю, по мере того как подводные археологи все глубже зарывались в ил.

Амфоры были двух основных видов: пузатые греческие и более стройные римские. Пузатые находились в трюме глубже, их погрузили первыми — значит, корабль вышел из греческого порта. Римские амфоры стояли сверху — судно заходило в один из портов Италии.

Судя по всему, в амфорах было вино для Марселя — в ту пору древнегреческой колонии Массилии. Одна из поднятых амфор была закупорена пробкой, обмазанной сосновой смолой. А внутри оказалась прозрачная жидкость и густой темный осадок — все, что осталось от красного вина. Кусто дегустировал его.

— Н-да, век на век не приходится, — заметил он, оценивая вино, сделанное за двести лет до нашей эры.

Но привкуса соли не было, морская вода не проникла в сосуд.

Семь тысяч амфор и больше десяти тысяч блюд, кубков, чаш и флаконов было поднято с затонувшего корабля к 1957 году.

Блюда первоначально лежали в кормовом трюме. Эту изящную черную посуду с красными узорами и тиснением раскидало вокруг судна. Очевидно, во время крушения корма была пробита, и блюда высыпались.

Теперь можно представить себе, как все это случилось.

Большое торговое судно с богатым грузом приближалось к порту, и, возможно, команда, радуясь скорому окончанию долгого и трудного плавания, позабыла об осторожности. А может быть, в коварном проливе между островом и скалами материка их захватил шторм. Так или иначе, корабль налетел на восточный мыс Гран-Конглуэ и быстро пошел ко дну. Корму разворотило либо при столкновении, либо позже, уже под водой, когда корабль задел острый выступ.

А затем море, вековой труженик, приступило к консервации судна. Глиняные сосуды ничто не могло разрушить, и они стали домом для многих поколений губок, моллюсков, червей, водорослей. Бактерии принялись исподволь поедать деревянные надстройки, но одновременно шел контрпроцесс погребения и сохранения нижней части корпуса. Покрывая корабль слоем ила, на него, будто нескончаемый снег, все сыпались и сыпались крохотные скелеты диатомей. Захоронили восемнадцатидюймовые бронзовые гвозди, которые крепили обшивку к шпангоутам. Захоронили железные гвозди, сотни квадратных метров свинцового листа, закопченную каменную и глиняную посуду на открытой кормовой палубе. Историю корабля изучал не только профессор Бенуа, с ней знакомились археологи всего мира. Но в залах музея весь груз не уместился, и пришлось его складывать в сарае пр соседству.

Раскопав корабль, подводные пловцы измерили и сфотографировали его. Он оказался более тридцати метров в длину, очень широкий и «пузатый», водоизмещением около тысячи тонн — в три раза больше «Калипсо». Историки даже не подозревали, что в древности по морям ходили такие великаны.

Поднятый рукавом ил спускали в море уже за мысом, чтобы не мутить воду в месте раскопок. У выходного отверстия укрепили проволочную корзину, и в ней задерживались случайные находки. Однажды неистовый рукав захватил хрупкий черный кубок. Зеленая струя пронесла его шестьдесят метров и аккуратно положила в корзину.

Один из тех, кто дежурил у корзины, мечтал о древних монетах. Подводники решили подшутить над этим романтиком и пустили несколько монет по рукаву. «Романтик» жадно схватил их и помчался к домику, крича на ходу, что обнаружено сокровище.

— Смой-ка ил с монет, — посоветовали ему.

Он послушался — и увидел три пятифранковика 1950 года. А другой шутник отправил по рукаву искателю сокровищ живого осьминога.

В 1953 году капитан Кусто испытал в Порт-Калипсо свою новую установку подводного телевидения. Камера, помещенная в стальной бокс, посылала изображение по кабелю на «Калипсо».

Подводное телевидение позволяло археологам, сидя в сухой, уютной каюте «Калипсо», наблюдать и направлять действия подводных пловцов в яме.

Шли месяцы, годы, а работа в Порт-Калипсо не прекращалась. Каждый день в хорошую и дурную погоду — погружения, погружения. Жизнь была трудная, неустроенная, суровая. Луи Маль, молодой кинооператор, который стал членом отряда «Калипсо» в 1954 году, отправился в Порт-Калипсо, чтобы поработать там. Он назвал подводные раскопки у Гран-Конглуэ школой мужества.

Но в жизни Порт-Калипсо были не только будни. Один из подводников справил на острове свадьбу под открытым небом. А под Новый год Кусто привез в Порт-Калипсо родных и друзей тех, кто работал здесь. В полночь какой-то весельчак крикнул:

— Кто добудет первую амфору 1954 года?

Человек пять быстро надели акваланги и нырнули в черную ледяную воду за сосудами.

…Сильный мистраль 1955 года вынудил приостановить погружения. Слушая барабанный бой соленых капель, жители Порт-Калипсо отсиживались в своем железном бараке. Радио доносило тревожные сообщения кораблей, захваченных в море штормом, и калипсяне радовались, что под ногами — твердая скала. Один из них на минуту вышел из домика — и насторожился. Что это? Никак ветер несет человеческие голоса?

Он пошел на звук и со скалы увидел в море троих людей на маленькой лодке. Они отчаянно сражались с могучим прибоем. Подводник побежал за товарищами. Мигом спустили железный трап и спасли всех троих. Это были итальянские моряки.

Один из калипсян переговорил с ними по-итальянски, потом передел друзьям:

— Они шли на «Донательо», судно наскочило на скалы Риу и пошло ко дну!

Риу — соседний островок, такой же неуютный, как Гран-Конглуэ.

— Их товарищи выбрались на берег Риу, — продолжал переводчик.

Подводники поделились с отважными моряками сухой одеждой, дали им вина, горячего супа и тотчас связались по радио с «Калипсо», которое стояло в Марселе. Капитан Су снялся с якоря и вышел в бушующее море на выручку потерпевшим кораблекрушение. Сквозь шторм он пробился к Риу и снял всех людей.

Как только шторм прекратился, аквалангисты отправились обследовать погибший корабль. Новое, только что спущенное с верфи торговое судно, груженное скипидаром и воском… «Донательо» стояло на дне прямо, и лишь пробоина да разбросанные вокруг бочонки говорили о катастрофе. Ни радар, ни гидролокатор, ни электроника, ни мощные моторы не выручили судно — оно разбилось и потонуло в точности так же, как неуклюжий греческий корабль две тысячи сто лет назад.

Глава восьмая ПОГРЕБЕНЫ НА ГЛУБИНЕ ОДНОЙ МИЛИ

Первые десять «подводных лет» капитана Кусто открыли эру подводного плавания. Его отряд все глубже отодвигал границу погружений аквалангистов, а камеры и светильники помогали запечатлеть буйные краски голубых рифов, краски, которых прежде не видели ни человек, ни рыбы.

В 1947 году Кусто и еще четыре члена «Группы Подводных Изысканий» французских ВМС опустились на глубину 90 метров. Это было тогда пределом погружений с аквалангом. Целью этого тщательно подготовленного подвига было изучение своеобразного явления, которое называли «глубинным опьянением». В самом деле, даже самый волевой человек, если он дышит сжатым воздухом на глубинах от 60 метров и больше, становится будто хмельной. Им овладевает буйное веселье, и море ему по колено, хочется петь, скакать, он способен даже вытолкнуть изо рта загубник, так как считает, что можно обойтись без воздуха. Два человека, заплыв глубже 90 метров, погибли от глубинного опьянения. Некоторые ученые считали, что его вызывает химическое воздействие азота на мозговые центры, и придумали даже название «азотный наркоз». Но до конца это явление далеко не изучено.

Во всяком случае, предельной глубиной, на которой может работать аквалангист, считается глубина в 60 метров. Но глубже кроются еще чудеса, которые Кусто хотелось изведать. Начало новому броску было положено в 1947 году в Тулоне, на совещании «Подводной группы».

— Профессор Огюст Пикар создает подводный дирижабль, — сказал Кусто. — Он назвал его батискафом, говорит, что два человека смогут погрузиться на глубину трех с половиной тысяч метров.

— Невозможно, — возразил кто-то. — Трос будет весить слишком много. Биб и Бартон погрузились в батисфере на девятьсот метров, это предел возможностей стального троса.

— Батискаф не висит на тросе, — объяснил Кусто. — Он погружается автономно.

— Э, Жак, — улыбнулся маловер, — вниз хоть что опустится. А вот как профессор собирается вернуться на поверхность?

— Для наблюдений у батискафа предусмотрена кабина, похожая на батисферу Бартона, — ответил Кусто. — Но она подвешена к металлическому «аэростату», который наполнен бензином, а бензин, как известно, легче воды. Так что плавучесть хорошая.

— Тогда как он погружается? — не унимался спорщик. — Набирает в балластные цистерны морскую воду? Не хотел бы я продувать сжатым воздухом цистерны с водой на глубине трех километров.

— Водяного балласта нет, — сказал Кусто. — Есть вертикальные отсеки, которые заполнены крупной чугунной дробью, ее удерживает электромагнит. Забираете на борт балласт, сколько надо, чтобы идти вниз. Если батискаф погружается слишком быстро, нажимаете кнопку, которая выключает магнит. Сбросили сколько-то дроби — погружение затормозилось. А надо всплыть, выпускай еще дробь, и батискаф пойдет вверх.

— А если он вдруг остановится на пути вниз? Где взять еще балласт, чтобы заставить его погружаться дальше?

— Тогда, объяснил Кусто, надо открыть клапан и выпустить немного бензина из «аэростата». — Он говорил горячо, воодушевленный мыслью о больших глубинах. — В кабине есть два конических иллюминатора, закрытых толстым пластиком. Включаешь прожекторы и видишь такое, чего еще никто не видел! Средства на подводный дирижабль дало правительство Бельгии. Он назван ФНРС-2, по имени финансирующей организации. Пикар думает испытать батискаф летом следующего года у берегов Западной Африки. Я считаю, что мы должны принять участие в экспедиции. «Эли Монье» и суда метеослужбы помогут выбрать лучшее время для погружения.

Группа согласилась. Это приключение всем было по вкусу.

Первая экспедиция с батискафом состоялась в 1948 году, но человек не проник в пучину. Корпус поплавка ФНРС-2 сильно помяло волнами, и погружение пришлось отменить. Но Кусто продолжал верить в глубоководное судно.

— Все дело в том, — говорил он, — чтобы сделать достаточно прочные резервуары с бензином, не боящиеся волн. Что-то похожее на подводную лодку.

Кусто договорился с бельгийцами, что ему передадут герметичную кабину от батискафа, которая вполне оправдала себя. А французские ВМС взялись «приделать» к ней сверху маленькую подводную лодку. Новый батискаф, ФНРС-3, был готов в 1953 году. Пока шли работы, профессор Пикар отделился и построил в Италии другой батискаф, который назвал «Триест». В нем он вместе с сыном Жаком опустился на глубину 3100 метров. Но на счету «Триеста» мало выходов. А ФНРС-3 к 1957 году совершил больше пятидесяти научно-исследовательских погружений.

В 1954 гаду ФНРС-3 поставил новый рекорд глубины, погрузившись в Атлантическом океане на 4050 метров. Усилия «Группы Подводных Изысканий» оправдались. Командовал батискафом Жорж Уо, ему помогал инженер Пьер Вильм.

Много книг было написано о космических путешествиях, о полете ракеты на Луну, но к тому времени ни один человек еще не вышел за воздушную оболочку Земли. А экипаж батискафа проник в область чудовищных давлений йод этой оболочкой.

Капитан Кусто отвечал за фотосъемку на ФНРС-3. На средства Национального географического общества были куплены специальные камеры, которые укрепили на кабине снаружи. Конструктором этих камер был доктор Гарольд Эджертон, профессор инженерной электроники Технологического института в Массачусетсе. Однажды он, надев акваланг, проверял под водой на Тулонской верфи, как чувствуют себя камеры на батискафе. Когда он вышел наверх, кто-то спросил его:

— Ну и что вы думаете найти там, в глубинах?

— Если бы я знал это заранее, дружище, — ответил Эджертон, — я не стал бы ничего затевать.

В этих словах выражена философия исследования, они говорят о мужестве, изобретательности и настойчивости людей, стремящихся открыть неизведанное.

Второе погружение Кусто не обошлось без приключений. К батискафу он прибыл с четырьмя камерами и гипсовой повязкой на ноге: его сын Жан-Мишель уговорил отца поиграть в теннис, и Кусто сломал ногу. Все-таки он вошел в рубку ФНРС-3 и спустился по трапу к кабине. На его счастье, загипсованная нога пролезла в узенький люк. Уо большим ключом наглухо завернул болты люка и по телефону запросил:

— Буксирный конец убран?

— Так точно, капитан.

— Аквалангисты отпустили гайдроп?

— Так точно, капитан.

— Скобы электромагнитов сняты, все семь?

— Сняты, — подтвердил Кусто. — Они показывают их мне в иллюминатор.

— Если забудут хоть одну скобу, — предупредил Уо — мы не сможем сбросить балласт и застрянем где-нибудь под водой.

И он продолжал по телефону проверку — один за другим около тридцати пунктов.

Подводные пловцы, которые готовили в путь батискаф, показывали Кусто растопыренные пальцы, чтобы он мог точно настроить фотоаппараты на съемку рыб.

Но вот У о повернул клапан, и в камеру входа ворвалась морская вода, балласт для погружения. Их ждало дно Тулонского подводного каньона.

Глубоководное судно пронизало знакомое подводным пловцам зеленое безмолвие. Затем вода стала голубой, и вот уже пройдена граница акваланга, они погрузились в мрак без луны и звезд, в неведомые глубины нашей планеты.

Триста метров… Кусто включил наружные прожекторы.

— Вижу снег, только он падает вверх, — сказал он Уо.

Батискаф проходил сквозь рои взвешенных в воде крохотных животных. Эту зону Уо и Кусто называли «супом». Пользуясь глубоководными камерами и фотовспышками, Эджертон и Кусто уже сделали тридцать тысяч снимков в «супе». Теперь Кусто видел его воочию.

Большинство «снежинок» были ракообразные — копеподы. Попадались личинки, крохотные икринки, прозрачные комочки. В иллюминатор Кусто видел подвижных стреловидных червей, различал внутри их прозрачного тела «скелет». Луч прожектора ловил серебристых рыб, которые отражали свет, точно окна на закате. Вообще огни привлекали всевозможных животных: проплывали тучи креветок, пульсировали небольшие изящные медузы, нежно-голубые или оранжевые на фоне черной воды.

Можно было видеть сложные колонии сифонофор, которые собираются в запутанные шнуры — ни дать, ни взять вязание какого-нибудь лунатика. От этих удивительных микроскопических животных протягивались опаснейшие щупальца. А вот за иллюминатором вниз головой, точно йоги, висят какие-то неведомые продолговатые рыбы.

Шестьсот метров. Появились кальмары: голова, как торпеда, за ней волочатся десять щупалец. Кальмары носились вокруг батискафа, вдруг замирали на месте и выбрасывали клубы белой жидкости. Кусто вспоминал про огромных кашалотов, которые ныряют сюда, в пучину, и пожирают кальмаров, про кита-полосатика, который заглатывает косяки креветок, пропуская их через сито своих «усов».

— Поразительно, — сказал он Уо. — Чем глубже, тем этот «суп» гуще. Послушай, Жорж, а если мы будем погружаться чуть медленнее?

Капитан нажал кнопку. Магниты выключились, и по кабине, словно летний дождь, забарабанила дробь из балластных отсеков. У о отпустил кнопку, дождь прекратился. ФНРС-3 застыл почти неподвижно на глубине около восьмисот метров.

— Интересно, что мы увидим, если выключим все наши огни, — сказал Кусто.

Уо послушно выключил наружные прожекторы и внутреннее освещение.

Полный мрак и безмолвие. В иллюминатор Кусто видел необычайный «Млечный Путь», целые галактики мельчайших светящихся животных, среди которых проносились кометы. Мерцали зеленые, голубые огоньки. Вот ракетой промчался кальмар, оставив за собой светящееся облако.

Бензин остывал, поплавок стал тяжелее, и они снова пошли вниз. У о на секунду включил свет и глянул на гидролокатор.

— До дна каньона осталось метров шестьдесят.

Кусто посмотрел вниз, в густую тьму.

— Вижу отсвет наших огней на дне, — сказал он.

Вот и дно. В освещенном круге лежало пять крупных акул и один скат. Они метнулись прочь и пропали. Гайдроп коснулся дна, вес батискафа убавился, погружение прекратилось. Мягкое приземление… ФНРС-3 остановился на глубине полутора тысяч метров.

Кусто внимательно осмотрелся.

— А знаешь, Жорж, мы ведь не на дне, — сказал он, — сели на илистую полку на откосе каньона.

Уо выглянул в иллюминатор.

— В самом деле, выступ.

— Давай-ка пустим моторы, уйдем отсюда, — предложил Кусто.

У о нажал кнопку и держал ее так двадцать секунд. Батискаф приподнялся на полтора метра. Можно плыть.

Уо пустил электродвигатели. Они установлены на батискафе сверху, в кожухах, заполненных машинным маслом, которое противостоит давлению воды. ФНРС-3 снялся с полки, и Кусто увидел как с уступа вниз сорвался огромный ком ила. Катясь по откосу, ком сшибал на своем пути бугорки. Из глубины вверх поднялись облака ила. Должно быть, виновником этой лавины был гайдроп. И сразу не стало видимости. Будто кто-то снаружи прикрыл иллюминатор листом желтого картона.

Батискаф шел компасным курсом к противоположному откосу каньона. Пятнадцать минут он одно за другим рассекал облака ила, точно самолет, летящий сквозь грозовые тучи. Наконец вошел в сплошную тучу. Пять минут — туча не рассеивается. Кусто посмотрел на горизонтальный спидометр.

— Стоим на месте, — сказал он. — Комочки ила за иллюминатором не двигаются.

— А винты вращаются, — отозвался Уо и выключил моторы. — Думаешь, мы уткнулись в склон?

— Возможно, — ответил Кусто. — Подождем, пока осядет ил. Как насчет того, чтобы перекусить?

Уо полез в сумку вроде кондукторской, которая была надета у него через плечо. В сумке лежали бутерброды, бутылка красного вина. Капитан и старший фотограф подкрепились.

Кусто поглядел в иллюминатор: снаружи подвешен крючок с наживкой, приманивать рыб поближе к фотоаппарату. Нет, крючка еще не видно.

Прошел час, илистое облако не рассеивалось.

— Что ж, Жорж, похоже, сегодня уже не придется фотографировать, — заметил он. — Пошли на всплытие?

Уо нажал кнопку магнита и сбросил балласт.

Они смотрели на глубиномер и вертикальный спидометр.

Стрелки приборов не двигались.

Так, застряли в пучине, на глубине полутора километров.

Оба молчали. Зато мысли, как бывает в таких случаях, лихорадочно роились в голове. Неужели ФНРС-3, когда уткнулся в откос, сорвал новую лавину и она. погребла его?

Конечно, можно сбросить еще балласт. Может, быть, тогда батискаф пробьет легкий покров ила? В балластных отсеках остались еще тонны дроби. И тяжелый гайдроп отделяется. Есть, наконец, аварийная кнопка для сбрасывания увесистых наружных аккумуляторов, которые питают током моторы.

Батискаф не двигался с места. Команда мысленно перебирала все причины, почему судно не хочет всплывать. Вдруг Уо твердо произнес:

— Холод. За час море охладило батискаф, он стал тяжелее. Надо сбросить еще балласт.

Они быстро прикинули, сколько мог прибавить в весе батискаф. Уо нажал кнопку и стал отсчитывать секунды по своему секундомеру. Каждая секунда казалась им часом.

— Комки пошли вниз! — крикнул Кусто. — Стрелка вертикального спидометра сдвинулась. Всплываем, Жорж!

Только через 250 метров батискаф вышел из облака ила. И опять кругом «суп», живой полуночный «снегопад». Теперь крохотные животные казались им старыми друзьями. Уо, включив ультразвуковой передатчик, снова и снова передавал сигнал «М», означающий «всплываю» («всплывать» будет по-французски «монте»).

Под водой занялся «рассвет». Сумеречную зону сменила зона зеленого света. Вот кабина закачалась. Всплыли.

Глава девятая НА ДНЕ СУЭЦКОГО ЗАЛИВА

Кусто и Дюма склонились над штурманским столом. Перед ними лежала крупномасштабная карта пролива Губаль, соединяющего Красное море с Суэцким заливом. «Калипсо» белой щепочкой качалось на волнах под оранжевыми и фиолетовыми возвышенностями Синайского полуострова. Было так жарко, что на палубе таяла смола в пазах между досками.

— Тут где-то под нами лежит погибший корабль, — сказал Кусто. — Вот отметка на карте, глубина тридцать метров. Бьюсь об заклад, его не обследовал еще ни один водолаз. Поищем?

Дюма хлебом не корми, дай только первым попасть на затонувший корабль. Он попросил по телефону главного механика Андре Лаба подняться на мостик. «Калипсо» остановилось возле полузатопленного рифа и спустило на воду катер. Захватив металлическую чушку, боцман пошел на катере к рифу. Здесь он положил чушку на кораллы — она будет «мишенью» для радара, на нее удобно ориентироваться во время подводного поиска. И вот уже антенна радара вращается на стеньге, простирая во все стороны незримые щупальца. Кусто прильнул к резиновому тубусу, защищающему от света экран радара.

— Мишень видна отлично, — доложил он.

Лаба начертил схему поиска. На кальку, наложенную на карту, он нанес паутину координатной сетки, ее линии расходились, как лучи, от радарной мишени на рифе. Такая сетка позволяет подводным разведчикам в любой миг определить свое положение, даже если для этого участка моря нет подробных карт. И «Калипсо» начало ходить взад и вперед, проверяя сектор за сектором.

Чтобы «поймать» затонувший корабль, были пущены в ход подводные «щупальца». Кусто включил гидролокатор. Этот прибор непрерывно рисует профиль морского дна и сообщает о глубине. Из «пузыря» на корпусе датчик гидролокатора шлет вниз поток звуковых сигналов высокой частоты. Сюда же приходит отраженный сигнал, превращаясь в штурманской рубке в видимый рисунок. Звук распространяется в воде со скоростью полутора тысяч метров в секунду. Автоматический прибор измерял долю секунды, которую сигнал потратил на путь до дна и обратно, и сообщал результат перу самописца, а перо чертило профиль дна на рулоне миллиметровки, которая непрерывно разматывалась перед окошком прибора. Гидролокатор «Эдо», установленный на «Калипсо», настолько чувствителен, что начертит убегающий вниз пунктир, если кок выбросит за борт консервную банку. На гладком дне, да еще при такой малой глубине, судно высотой около 15 метров будет выглядеть на миллиметровке целой горой.

В помощь радару, координатной сетке и гидролокатору для поисков затонувшего военного транспорта были привлечены глаза Дюма. Он прошел на нос, открыл люк и спустился по трапу, который укреплен в трубе, приваренной к форштевню. В двух с половиной метрах ниже ватерлинии он удобно улегся в наблюдательной кабине и стал высматривать погибший корабль. О своих наблюдениях он сообщал по телефону на мостик.

«Калипсо» продолжало петлять по размеченным секторам. Оператор радара, следя за оранжевым пятнышком радарной мишени, передавал координаты и пеленг судна рулевому и Лаба, который наносил пройденный путь на схему. Слух и зрение «Калипсо» были напряжены до предела. Теперь Кусто попросил Альбера Фалько и Этьена Пюига надеть акваланги и быть готовыми прыгнуть в воду, как только судно пройдет над погибшим кораблем. Оба аквалангиста спустились на водолазную площадку, поплевали на маски и сполоснули их в воде, чтобы стекло не запотело во время погружения.

Но море не так-то легко выдает свои тайны. Вот уже час «Калипсо» снует взад-вперед, люди и электроника настороже, стараются нащупать невидимый корабль. Оператор выкрикивает скучные цифры; из кабины время от времени звонит Дюма: «Ничего нового». Под окошком самописца медленно ползет миллиметровка, показывая дно, ровное, как футбольное поле. Терпение — одно из главных качеств, которыми должен обладать подводный исследователь.

Оператор гидролокатора спокойно докладывает:

— Дна что-то не видно.

Кусто поглядел на окошко самописца. Перо круто пошло вверх.

Он позвонил Дюма:

— А теперь что-нибудь видишь?

— Есть! — отозвался Дюма. — Вижу стеньгу!

Кусто включил громкоговоритель водолазной палубы и дал команду:

— Фалько и Пюиг, пошли!

Они прыгнули в воду «солдатиком», придерживая руками маски, и исчезли в струях, взбитых винтами. Одновременно боцман выбросил маленький буй, чтобы пометить место. Капитан Су переключил машинный телеграф, «Калипсо» сбавило ход, повернуло, подошло к указательному бую и стало ждать.

Подводные пловцы двигались в полной тишине, нарушаемой только их дыханием: вдох — сипит легочный автомат, выдох — весело рокочут пузырьки воздуха. Воду замутили крохотные водоросли. 25 метров, никаких признаков судна. Но вот на дне что-то похожее на хребет кита. Это была могучая якорная цепь, обросшая живыми кораллами. Они остановились. Корабль — должен быть на конце цепи, но где этот конец — влево или вправо? Поплыли дальше и увидели огромный якорь. Повернули, пошли в обратном направлении. Ага, цепь поднимается вверх… Вот он, форпик корабля.

Первое чувство аквалангиста, когда он находит погибший корабль, — грусть.

Возле носа Фалько и Пюиг задержались. Затем медленно поплыли над лебедками и орудиями, которые обросли кораллами, расцвели колониями морских животных. Из мглы на главной палубе возникали непонятные нагромождения искореженного металла на стальных колесах. Цистерны на товарных платформах. А обнаженным подводным пловцам это же давление нипочем. Сжатый воздух придал небывалую прочность грудной клетке человека.

По соседству с платформами зиял люк главного трюма. Странно: куда делась огромная крышка люка? Отнесло, когда корабль шел ко дну? Фалько оттолкнулся от обреза и нырнул на десять метров в трюм. Пюиг пошел за его пузырьками. Они посветили фонарями. Кругом стояли армейские грузовики и мотоциклы. Из голубого тумана возникали ослепительные красочные картины — веера красных и желтых кораллов, рои и вереницы блестящих рыб. Голубой губан нырнул под грузовик. Стайками проносились оранжевые рифовые рыбки. На остальных плитах лениво возлежали эпинефелусы, мастера менять окраску под цвет фона. Людям погибель — рыбам отелы.

Друзья проплыли мимо надстройки и увидели хаос металла. Корабль был искалечен до неузнаваемости. Все ясно: взрыв. Транспорт шел с военным снаряжением, его потопили либо торпедой, либо авиабомбой.

И наверное, погибло немало людей. Фалько и Пюиг не нашли никаких следов команды, только один разлезшийся кожаный сапог. Раки, крабы и бактерии в несколько недель уничтожают утонувших.

Как же назывался этот корабль? На карте написано только:. «Погибшее судно». Но имя корабля навсегда запечатлено на бронзовом судовом колоколе — законном трофее того, кто первым обследует судно. Они поднялись вдоль надстройки и нашли колокол, сплошь покрытый розовыми кораллами. Фалько водолазным ножом стукнул, по колоколу — из него выскочила голубая рыбка, а под водой разнесся чистый звон.

Время на исходе, только три минуты осталось, колокол снять не успеешь. Пришлось возвращаться наверх без трофея.

Глава десятая СОКРОВИЩА «ТИСТЛГОРМА»

На следующее утро Фалько и Дюма пошли за колоколом. Только стали снимать его, вдруг за поручнями показалось что-то огромное, черное. Дюма и Фалько не новички под водой, их не легко испугать, но тут оба мигом нырнули в трюм.

А выглянув из трюма, увидели, как мимо проплывает здоровенная рыбина. Три с половиной метра в длину, почти три метра в высоту, толщина около метра — не рыба, а живая стена! Окраска темно-синяя, с вертикальными черными полосами. Огромный выпуклый лоб, зубастая пасть, прозрачные плавники с пальмовый лист. Возле носа корабля рыбина тяжело развернулась и опять медленно заскользила вдоль борта, одним глазом пристально рассматривая Дюма и Фалько. Друзья выбрались из трюма и оцепенели от удивления. Все перевернулось в мире людей и рыб: человек казался мальком рядом с этим великаном.

Дежурный на водолазной палубе уже начал беспокоиться: срок истекает, а большие пузыри показывают, что подводные пловцы еще глубоко. Но вот пузырьки стали уменьшаться.

— Выходят, — доложил дежурный.

Фалько и Дюма стремительно вынырнули, вытолкнули изо рта загубники и закричали о встрече с гигантской рыбой.

Кусто нагнулся над водолазной площадкой и взялся за баллоны на спине Дюма, помогая ему подняться по трапу.

— Кит? — спросил он.

— Нет-нет! — ответил Дюма.

— Может, китовая акула? Они бывают до трех с половиной метров.

— Нет, начальник, — вступил Фалько. — И не китовая акула!

— Откуда вы знаете, что в ней три с половиной метра в длину и три в высоту? — спросил кто-то из команды. — Она что, стояла на месте, пока вы ее измеряли?

Фалько возмутился: еще и не верят!

— На палубе стоял грузовик, рыба прошла рядом с ним, она была как раз с него.

— Выходит, рыба-грузовик, — ухмыльнулся моряк. — Фалько видел рыбу-грузовик!

Кусто строго посмотрел на моряка и сказал:

— Лаба, сходи-ка ты вниз, попробуй сфотографировать ее.

Когда Лаба и его напарник через пятнадцать минут поднялись на поверхность, они уже не улыбались.

— Видимость скверная, нельзя снимать, — сказал Лаба.

— Вы видели рыбу-грузовик? — спросил недоверчивый моряк.

— Конечно, видели, — ответил Лаба. — Огромная, в точности как они говорили.

Третье звено не встретило никого. Тогда снова ушел под воду Дюма и принялся снимать колокол, уголком глаза следя, не покажется ли рыбина. Он обил с колокола кораллы и прочел буквы:

п/х Тистлгорм Глазго

Вечером аквалангисты, которые повидали чудовище, избегали говорить о нем, только смущенно улыбались: может, и впрямь почудилось? Но Кусто верил своим людям и отвел их для разговора в сторонку от шутников.

— Понимаешь, Жак, — сказал Дюма, — она почти квадратная. Словно скат, который плывет боком. Но это самая настоящая рыба. Напоминает рифовых, только размеры и пропорции ни на что не похожи.

— Наверно, поселилась в корабле, — добавил Лаба. — И недовольна, что мы вторгаемся в ее дом, шумим.

Звенья подводников установили постоянное сообщение между двумя судами, и мало-помалу сенсация отошла на второй план. Аквалангисты обследовали все уголки «Тистл-горма», но великана больше не встречали. На третий день кинооператор Луи Маль и Дюма снимали возле мостика. Маль не терял надежду увидеть огромную рыбу. И вдруг заметил ее — она медленно выплыла из подводной мглы и воззрилась на подводных пловцов, будто недовольная тем, что эти шумные существа еще хозяйничают в ее доме. Повернула и скрылась. Описание Маля во всем совпало с тем, что видели его товарищи.

Всюду, где только мог протиснуться человек, побывали аквалангисты. Они были несравненно подвижнее, чем обычные водолазы, работающие на погибших судах. Водолаз готовится к погружению долго, и ему надо помогать; он берет с собой под воду воздушный шланг, предохранительный конец. Он обязан все время следить за клапанами, от которых зависит наполнение скафандра воздухом при разном давлении. На дне он буквально связан своими линями и тяжелыми галошами, шлемом и грузами. Когда поднимают водолаза, самая опасная зона — последние десять метров, где особенно резко меняется давление; с двух атмосфер оно падает до одной. Если вовремя не стравить клапаном воздух, скафандр раздуется и увлечет человека на поверхность.

Аквалангисты скользили по помещениям «Тистлгорма» так же свободно, как поселившиеся в корабле рыбы. Дюма вынырнул в трюм и забрался в кабину грузовика. Нажал стартер, но не задавил ни одной рыбы. Подводные пловцы собирали жемчужниц на зенитных орудиях, в отсеках ловили под потолком бутылки. По переходам гуляли в обществе полосатых порги и голубых помакантид с картой Мадагаскара на боку. На «Тистлгорме» обитали также голубые и полосатые губаны. Эти вегетарианцы, жители рифов, охотно поселяются в затонувших кораблях.

Луис Мерден, фотограф Национального географического общества, снимал «Тистлгорм» на цветную пленку; внезапно он увидел «рыбу-грузовик». Он поплыл к ней, надеясь сфотографировать, но она повернулась и исчезла.

«Калипсо» на два месяца ушло в другое место, дотом вернулось к тому же рифу. Перед началом погружений Кусто наставлял аквалангистов:

— Может быть, эта большая рыба вернулась на корабль. Тогда надо попытаться снять ее. Так что будьте осторожны, старайтесь не спугнуть ее.

Дождавшись полудня, когда ярче всего светило солнце, он и Лаба захватили кинокамеру и пошли вниз.

Над главной палубой Лаба схватил Кусто за руку и показал: «Рыба-грузовик!» Она медленно скользила вдоль поручней. Кусто навел камеру на рыбу — может быть, несмотря на мутную воду, хоть что-то останется на пленке. И тут он опознал рыбу.

Это был «шишколобый» губан. Рыба миролюбивая, растительноядная, калипсяне немало их повидали на рифах. Да и «Тистлгорм» кишел губанами. Но этот был так велик, что никому не пришло в голову отнести его к губанам. До тех пор никто никогда не видел губана больше метра длиной. Этот шишколобый во много раз превосходил всех ранее известных губанов.

Кусто поднялся на «Калипсо» и отдал проявить конец ленты. Увы, на ней была только голубая вода и белые точки. Семь человек видели зоологического уникума, но сняться он не пожелал. Великий шишколоб напомнил им одно обстоятельство, отличающее подводный мир: есть рыбы, которые могут расти без предела. Если они живут достаточно долго, то достигают сказочных размеров— как «рыба-грузовик» на «Тистлгорме».

Работы на погибшем корабле продолжались, но губан-великан больше не показывался.

Дюма и Маль проникли в среднюю надстройку. Следя за тем, чтобы не запутаться в трубках и проводах, прошли мимо обросшего кораллами руля, компаса, машинного телеграфа. Дюма ножом снял с петель дверь капитанской каюты и, взмахнув голубыми ластами, скользнул внутрь. Луч фонаря осветил облупившиеся стены, смятый радиа-* тор, повисшую вниз головой красную скорпену. Скорчена метнулась в сторону. Дюма посветил фонарем и увидел нечто такое, что заставило его тотчас забыть про игру с рыбой.

Сейф капитана! В голове пронеслась волнующая мысль: «Корабль затонул очень быстро, вряд ли успели взять что-нибудь из сейфа. Здесь лежит казна «Тистлгорма»!»

Он поспешил наверх и доложил о находке, В одно мгновение «Калипсо» овладела золотая лихорадка.

— Сейф небольшой, его легко поднять, — будоражил Дюма товарищей.

Подошел Кусто.

— Пустая трата времени, — сказал он. — В сейфе не может быть ничего ценного. В войну капитанам не разрешали держать при себе деньги, чтобы они не достались противнику. Компания выдавала аккредитивы, а деньги капитан получал в союзных портах.

Калипсяне сразу приуныли.

— Вы все еще хотите поднять сейф? — спросил он.

— Конечно!

— Что за вопрос!

— Ладно, — сказал Кусто. — Только помните: сейф принадлежит судовладельцу. Получим вознаграждение за спасение, поделим между собой поровну.

Все согласились, что это вполне справедливый порядок. Тогда Кусто обратился к Анри Пле, которого, калипсяне уважали за возраст и опыт:

— Дядюшка Анри, вы будете начальником аварийно-спасательных работ. Проследите, чтобы все было по чести.

Подводные пловцы захватили конец стального троса и обвязали сейф. Лебедка «Калипсо» понатужилась, с ее помощью пловцы вытолкнули сейф из капитанской каюты и проводили его до поверхности. Второй механик Рене Робино взломал дверцу сейфа. Со всех сторон напирали калипсяне, которым не терпелось увидеть сокровище. Дядюшка Анри сунул руку внутрь и достал кипу отсыревших бумаг. Снял обертку, развернул рулоны карт. Искатели сокровищ только хмыкнули: этим картам грош цена.

— Постойте! — сказал Пле. — Тут еще ящичек в верхней части.

Он выдернул ящик. В нем лежал заплесневелый кожаный бумажник. Вокруг дядюшки Анри творилось что-то невообразимое. Вот он вынул какие-то слипшиеся бумажки и стал их разделять.

— Капитанское удостоверение. Квитанция за портовое обслуживание.

— Там еще отделение есть! — крикнул Анри Гуара. — Загляни-ка туда!

Пальцы дядюшки Анри извлекли несколько ассигнаций. Кладоискатели издали ликующий вопль. Дядюшка Анри прямо на палубе разгладил бумажки: канадский двухдолларовик и английский фунт стерлингов. Больше ничего в сейфе не оказалось. Вся касса «Тистлгорма» не составляла и двух фунтов. Если владелец, как положено, выделит им половину за спасение, на каждого причтется меньше шиллинга.

— Ну что ж, дядюшка, — сказал Кусто, — как только придем в Суэц, отправьте деньги в Шотландию и запросите положенную долю.

Начальник аварийно-спасательных работ оставил деньги на ночь сушиться. А утром все увидели, что они рассыпались на клочки. Рассыпались мечты кладоискателей.

Глава одиннадцатая НЕФТЬ У ПИРАТСКОГО БЕРЕГА

«Калипсо» рассекает лазурные воды Аравийского моря. Курс — на Персидский залив. Задача — искать нефть под морским дном. На высоком наблюдательном мостике стоят трое в шортах и арабских тюрбанах; калипсяне любят надевать головной убор страны, в которой гостят. Наблюдатели пытливо всматривались в голубую даль. Не покажется ли что-нибудь интересное? Нет, можно подумать, что их белый корабль — один во всем свете.

— Риф! — вдруг закричал впередсмотрящий в штурманскую рубку. — Прямо по курсу! Волны разбиваются о подводный риф!

Капитан Кусто удивился. На его карте не показано никаких рифов.

Захватив бинокль, Кусто поднялся на высокий мостик.

— Это не риф, — сказал он. — Это дельфины играют. Корабль подошел ближе, и действительно: на несколько километров с обеих сторон протянулись ряды играющих дельфинов, их — тысячи.

Дельфин не рыба, это теплокровное млекопитающее, которое дышит легкими и выкармливает своих детенышей молоком. Дельфины очень умны, любят играть, уголки пасти изогнуты кверху так, словно они всегда улыбаются. Моряки хорошо знают этих любителей посостязаться в скорости с судном. Дельфин шутя обгоняет самый быстроходный корабль.

Но никто на «Калипсо» еще не видел столько дельфинов. зараз. И таких высоких прыжков не видели! Двух-трехметровые дельфины взлетали над водой на три с половиной метра и шлепались обратно. Вот уже окружили судно со всех сторон. Из подводной кабины было видно, как они приглашают «Калипсо» поиграть с ними. Легкое движение плоским хвостом — и мчатся вперед. Выскочив из воды, они лихо извивались в воздухе, потом шлепались брюхом так, что только брызги летели. И заходили к нам в кильватер, используя волны как трамплин для еще более высоких прыжков. Можно подумать, что мы попали на какой-то дельфиний праздник! Два часа длился спектакль, потом они снова выстроились в шеренгу и прибавили ходу. Живой «риф» быстро ушел вперед и затерялся в голубых далях Аравийского моря.

Мы вошли в Персидский залив, а дальше нас ожидало самое жаркое место на земном шаре — длинный, извилистый залив Эльфинстон, обрамленный раскаленными скалами полуострова Масандам. К счастью, было не самое знойное время года, и мы чувствовали себя сносно. В глубине залива на берегу приютилась деревушка из глинобитных лачуг, в которой жили нищие арабы. Зимой они ловят сетью мелкую рыбу, а как наступит нестерпимо жаркое лето, переваливают через гору, которая вздымается на тысячу двести метров над деревушкой, и в одном из оазисов работают на плантациях финиковых пальм.

Свой зимний улов они вялят на берегу, потом отправляют на Бахрейнские острова, где он идет на корм скоту. На этих островах нет травы, вот и пришлось коровам научиться есть рыбу.

Пиратский берег, к которому мы затем подошли, чтобы искать нефть на дне моря, назван так потому, что в прошлом проходящие суда подвергались здесь нападениям разбойников. Теперь разбойники неплохо зарабатывают на нефти.

Как же ищут нефть под морским дном? Она обычно собирается либо в подземных куполах, либо в песчаных пластах — это первый ключ. Находить купола помогают большие, с виду напоминающие колокол приборы, которые называются гравиметрами. На «Калипсо» гравиметр стоял на палубе так, чтобы его можно было вынести за борт и погрузить на дно. Электропроводка соединяет прибор с пультом управления на корабле. Коснувшись дна, прибор сам становится совершенно ровно и начинает измерять изменения силы тяжести в этой точке, передавая данные на корабль. Если сила тяжести отклоняется от теоретической, можно предположить, что в этом месте есть купол.

Мы брали также пробы грунта. Сперва сбросили «бомбу» весом в полтонны. Внизу к ней была привинчена трубка из очень твердой стали. Такая трубка обычно вонзается в дно и добывает образец.

Капитан Су подвесил «бомбу» на канате и краном вынес ее за борт. Затем он обрезал канат, и «бомба», соединенная со стальным тросом, плюхнулась в воду. Обратно на борт ее вытащила лебедка.

— Эгей! — крикнул капитан Су. — А трубка-то где? Исчезла!

— Акула съела, — рассмеялся Фалько.

Аквалангисты не принимали «бомбу» всерьез, они предлагали другой способ добывать пробы.

Анри Гуара и Дюма ушли под гору искать пропавшую трубку. На глубине двенадцати метров расстилалось ровное светлое песчаное дно. А на дне, изогнутая зигзагом, лежала трубка. Стайка рыб удивленно разглядывала ее.

Почему же она согнулась, ведь дно песчаное? Подводники копнули руками — под песком был камень. Они отнесли искалеченную трубку на борт, в душе радуясь поражению «бомбы».

— Жак, — сказал Дюма, — мы все сделаем с помощью бурильного молотка.

Он подразумевал тот самый шумный снаряд, которым взламывают мостовые на городских улицах. Захватив перфоратор, Дюма пошел вниз. Уперся буром в грунт и включил. Перфоратор принялся лихо отплясывать, а камню хоть бы что!

Дюма вернулся на корабль, проклиная эту твердую породу. Да, задача… Сколько денег ухлопали, специалисты ждут проб, а мы не можем дать им даже самого малюсенького осколочка.

— Давайте мы с Кьензи попробуем, — сказал Фалько.

Плечистые аквалангисты взяли с собой на дно кувалду и зубило. Смели ластами песок в одном месте и отыскали в камне трещину. Фалько воткнул в нее зубило, Кьензи взмахнул кувалдой. Она медленно проплыла у него над головой и звонко упала на зубило. Пришлось немало потрудиться, чтобы отколоть несколько образцов. Старший геолог радостно принял добычу и поспешил с ней в свою лабораторию. Немного погодя он вышел оттуда улыбаясь. Подал Кусто лупу и сказал:

— Видите в камне крохотную ракушку? Это нуммулит. Почти верный признак того, что есть нефть.

Опираясь на радарные мишени на берегу, гидрограф определял координаты «Калипсо», а судно переходило из одной точки в другую, снова и снова погружая гравиметр и посылая аквалангистов за пробами. Как правило, на дно опускали и «акулоубежище», чтобы можно было укрыться, если акулы станут вести себя слишком назойливо. Но клетка не могла защитить от самого опасного обитателя Персидского залива — ядовитой морской змеи. Ей ничего не стоило проникнуть между прутьями. Кьензи ненавидит змей и пытался бить их кувалдой.

Но морские змеи никого не укусили, и подводные пловцы сделали за два месяца 400 станций.

Мы увезли с собой точные данные, где искать нефть, когда придут баржи с буровыми станками.

Глава двенадцатая РАЙСКИЙ ОСТРОВ

Десятый день «Калипсо» идет на юг в Индийском океане, вдали от суши. Только один раз мы видали судно в этом пустыннейшем из океанов. Зато ежедневно встречаем летучих рыб. Вернее было бы назвать их парящими рыбами. Спасаясь от преследования, они часто-часто бьют хвостом. Разгонятся, расправят грудные плавники, точно крылья, и «взлетают».

Но вот наблюдатели на высоком мостике приметили над краем моря вереницу зеленых пятнышек — макушки кокосовых пальм. На пятьдесят километров вытянулся коралловый остров Альдабра.

Двенадцать человек и две собаки прыгнули в первый катер, который пошел к берегу. Мы нашли проход в барьерном рифе — коралловой ограде вокруг острова. Выскочили за борт; приподняли винт и протолкнули лодку в «калитку»..

Берег был белый как сахар. В отлив, когда между берегом и рифом обнажались отмели, сотни белых и черных цапель ловили в лужах червей и мелких рыбешек. Птицы не обращали на нас никакого внимания. Атолл Альдабра — один из самых удивительных уголков на земле, своего рода заповедник среди океана, не поруганный человеком. Мы причалили к необитаемому острову и пошли по сосновым иглам и мелкому песку. Рыжие крабы — пальмовые воры — нежились на солнце, ветви кустарников гнулись от веса отдыхающих морских птиц — олушей и белых глупышей. В воздухе, простирая на два с половиной метра свои могучие крылья, парили лучшие авиаторы тропического неба — фрегаты. Нам попалось кладбище с посерев-шими деревянными крестами. На покосившихся дощечках были написаны азиатские, африканские, европейские имена. Когда-то на Альдабре заготавливали копру, иначе говоря, сушили ядро кокосового ореха — сырье для масла и мыла.

Пересекая травянистую лужайку, Морис Леандри вдруг остановился.

— Что это? — Он показал рукой: по траве полз большой камень.

Это была огромная сухопутная черепаха. Альдабра — одно из двух мест на земном шаре, где они еще уцелели. Нас со всех сторон окружили черепахи ростом до полуметра и до метра в длину. Они щипали траву аккуратно, как газонокосилки. Всего на острове около полумиллиона гигантских черепах. Калипсяне садились на них верхом и катались.

Показались полуразрушенные деревянные и коралловые постройки бывшей плантации, остатки лодочных сараев, крытых пальмовыми листьями. Кругом валялись побелевшие кости морских черепах.

Чей-то приветливый голос сказал:

— Бонжур, господа.

Мы повернулись кругом. Из-за сосен вышел невысокий босой человек в шортах. У него были голубые глаза, на длинных седых волосах лежал серебристый тропический шлем.

— Жорж Хоро, губернатор острова, — представился он.

Вот тебе и «необитаемый» остров: даже губернатор есть!

— Добро пожаловать на Альдабру, — продолжал он. — Я не ждал вас. Мой радиоприемник сломался уже несколько лет назад. Как там, за последние годы не было новых войн?

Губернатор пригласил нас в свой особняк — некрашеное деревянное бунгало на сваях, с большим бетонным бассейном у входа для сбора дождевой воды. На террасе стояла могучего роста улыбающаяся негритянка в пестром платье.

— Анжелина, — представил ее нам губернатор, — мой министр благоденствия.

— Сколько же здесь всего жителей? — спросил я.

— Семеро, — ответил Хоро.

И он рассказал нам, каким образом семь человек попали в рай. Альдабра управляется британской администрацией, находящейся в восьмистах милях, на Сейшельских островах. Администрация послала Хоро и его людей на атолл, чтобы они охраняли заповедник. Раз в год (увы, не каждый год) судно доставляет табак, сахар, чай, муку. А не придет, островитяне отлично обходятся морскими черепахами, диким сельдереем, помидорами, кокосовыми орехами, цыплятами, яйцами, свининой, козьим молоком.

Губернатор выделил нам два домика на берегу. Анжелина стряпала для нас, продукты мы захватили с корабля. Целый месяц мы провели на атолле, пока наши ученые изучали животный и растительный мир этого счастливого острова. А «Калипсо» ходило вокруг Альдабры, исследуя подводное царство. Подводные пловцы поочередно отдыхали на берегу и отъедались на кухне искусницы Анжелины.

Как-то вечером Кусто предупредил нас:

— Завтра как следует обследуем лагуну.

Внутренняя часть Альдабры — обширнейшая лагуна. Три пролива соединяют ее с океаном. Они настолько узкие, что во время прилива и отлива в них возникает стремительное течение.

Катер вошел в пролив Джонни. Был отлив, и вода отступала со скоростью шести-семи узлов. Вооружившись кинокамерой, Луи Маль нырнул в стремнину, и течение увлекло его в море. Вот когда ой вволю поснимал «наездом»! На киностудии этот способ съемок обходится довольно дорого, а отлив подарил отличные кадры даром, если не считать ссадины и царапины, которыми поплатился Луи.

Большую часть просторной лагуны занимают отмели. Во время отлива они обнажаются. Кусто повел катер между торчащими корнями мангров. Мы скользили точно по венецианским каналам, чувствуя себя так же уединенно, как во время глубоких погружений. Окруженные зеленым безмолвием, любовались живописнейшими кораллами в прозрачной воде. Где было очень уж мелко, поднимали подвесной мотор и отталкивались шестами.

Тут и там вздымались могучие серые колонны грибовидных кораллов. Остров весь сложен кораллами, но, видимо, морское дно поднималось, отсюда эти размытые башни, которые торчат из воды на шесть метров. Лагуна Альдабры — неповторимый, редкостно красивый уголок.

На Альдабре не бывает штормов. Хотя остров лежит почти на самом экваторе, климат круглый год ровный, умеренный. В пору муссонов со стороны Индии плывут, словно дирижабли, небольшие дождевые тучи. Дождь побарабанит и пройдёт, будто самолет пролетел. Мы принимали душ под этим веселым дождем и смотрели, как тучи скользят дальше, к Африке, зажигая в небе двойные радуги.

Как-то вечером мы после ужина бродили в звездном свете на белоснежном берегу, любуясь огнями «Калипсо», Которое качалось на волнах за барьерным рифом. Вдруг позади нас из моря выскочила луна и озарила летучее облака. В небе над кораблем вспыхнула белая лунная радуга! Ее было видно очень отчетливо, а если прищуриться, можно различить цвета. До тех пор никто из нас не слыхал про лунные радуги, не говоря уже о том, чтобы видеть их.

Глава тринадцатая ИЗ ВОЙНЫ ЧЕЛОВЕКА С АКУЛАМИ

— Киты! — крикнул Дюма с наблюдательного мостика. — Кажется, кашалоты!

Мы шли в экваториальной части Индийского океана, в шестистах милях на восток от Африки. Кусто сразу повернул корабль. Он всегда готов отклониться от курса, если представляется случай наблюдать китов. И снова возбужденный голос Дюма:

— Вот это да! Вы заметили?

Мы видели на горизонте огромный всплеск.

— Здоровенный кит выскочил из воды! — кричал Дюма.

Но только он и Фалько успели заметить, как двадцатиметровый кашалот «взлетел» к небу и упал обратно в каскадах брызг.

«Калипсо» догнало китов. Они шли медленно, время от времени неглубоко ныряя, пуская туманные фонтаны. Мы насчитали девять китов. Судно их не испугало, они бултыхались как раз перед нами. Команда скопилась на носу и мостике, все что-то восхищенно кричали, показывали. Судя по всему, нам встретилась одна триба: самец, самки и два детеныша. «Малыши» были длиной около шести метров каждый — значит, им месяца два-три.

Этот район китобои в старину называли Сейшельскими банками. Считалось, что кашалоты здесь истреблены, а уцелевшие ушли в Атлантический океан. Но вот перед нами целое стадо взрослых китов, и ведут они себя так, словно они хозяева Сейшельских банок!

«Калипсо» протиснулось в строй. Из подводной кабины было видно, как в прозрачной воде вверх-вниз лениво изгибаются хвостовые плавники трёх-четырёхметровой ширины. А с носа можно было различить отливающие блеском туши; высовывались из воды крутые спины. Фонтаны влажного дыхания радугами наплывали на нас.

Неожиданно один из китов пересек нам путь. Сильнейший толчок: «Калипсо» наскочило на пятидесятитонную тушу. Лязгнул металл, рассыпалось вдребезги стекло в двери штурманской рубки. Удар явно потряс кита: он больше не нырял и не мог поспевать за стадом. Два кита приотстали и с двух сторон подперли раненого, помогая ему плыть.

Кусто подбежал к гидролокатору. Надел наушники и услышал тоненький, словно мышиный писк, голос могучего животного. В толще воды отдавался сигнал бедствия. И со всех концов морского царства на выручку стали сходиться киты.

Уже двадцать семь великанов окружают раненого. Среди них неуклюже сновали два малыша — ни дать, ни взять дети, которые только что научились ходить. Один из них поплыл в нашу сторону.

— Берегись! — закричали наблюдатели на мостике.

Но Кусто не успел свернуть, и произошло новое столк-новецие. На мостике раздался звонок из машинного отделения.

Второй механик Рене Робино доложил:

— Левый двигатель остановился.

— Кажется, мы задели кита, — ответил Кусто. — Пускай машину снова.

Робино выполнил команду.

Вода позади нас окрасилась в красный цвет. Острые лопасти винта иссекли спину маленького кита. Напрягая все силы, детеныш догнал стадо; некоторое время ему удавалось не отставать от старших.

А к нам уже шел огромный самец, вожак стада. Возле самого борта он на две трети своей длины поднялся над водой, и казалось, кит стоит на хвосте. Вот блеснул его глаз, рассматривая нас. Наконец кит упал обратно в воду, подняв такую волну, что «Калипсо» закачалось. Кит пересек нам курс, ловко увернулся от подводной кабины и стал быстро удаляться. За ним пошли и остальные, развив такую скорость, что не догнать. Видно, вожак решил, что детеныша все равно не спасти, и велел своим подданным уходить, пока не случилось новой беды.

Раненый детеныш заметно терял силы. Су спустился на гарпунерскую площадку на носу, чтобы добить его. В ту самую секунду, когда он метнул гарпун, киты взмахнули хвостовыми плавниками и ушли в пучину.

Гарпун попал в цель. Су быстро поднялся на палубу и, не выпуская из рук гарпунный линь, по поручням левого борта побежал на корму. В воде под ним метались мрачные тени — у самой поверхности ходили здоровенные бурые и голубые акулы. Моряки набросили петли на хвост кита и подтянули его к корме. Дюма взял винтовку и одним выстрелом прекратил мучения бедняги.

Больше десятка акул кружило около нашей добычи. Пока что они держались осторожно, ближе чем на девять-десять метров не подходили. Кусто сразу понял, что представляется случай снять на пленку зрелище, какого не видел еще ни один из живущих, — подводную атаку стаи акул.

— Опустить акулоубежище! — скомандовал он.

Кран вынес за корму желтую клетку, Кусто и Лаба с аквалангами и кинокамерой вошли в нее. И вот клетка с людьми уходит под воду. Она подвешена на полудюймовом тросе, он достаточно прочный, но почему-то все с тревогой глядят на него. Если трос лопнет, клетке падать почти пять километров. Кусто и Лаба должны выскочить из нее* прежде чем она достигнет опасной для них глубины, то есть раньше отметки сто метров. И идти к судну среди голодных акул.

Акулоубежище опустилось на три с половиной метра. Вода непрестанно колыхалась, и сверху казалось, что желтые прутья извиваются.

Там, внизу, Кусто и Лаба наблюдали необычайное зрелище. Видимость была хорошая, около тридцати метров, и в серебристом ореоле вокруг китовой туши розовыми и желтыми облаками плыла кровь, А возле клетки, будто реактивные самолеты, барражировали акулы.

Много раз Кусто и его люди плавали среди акул, но ни в одном случае в воде не было крови. Теперь они захотели увидеть, как акула идет в атаку. Подводный пловец должен знать своего злейшего врага. Но как снимать, когда мешают прутья? И Кусто открыл дверцу, а Лаба чуть поднял ее на петлях и привязал веревкой. В руке он держал наготой нож — перерезать веревку, если понадобится. Отверстие достаточное, девяносто на сто двадцать сантиметров, и Кусто высунулся с аппаратом наружу. Теперь его голова и плечи ничем не защищены.

Волки глубин все ближе подходили к киту, набираясь храбрости для штурма. Одна акула покинула строй и направилась к клетке. Кусто снимал в упор акулью морду. Ближе, ближе. Он отпрянул Внутрь, хищница толкнула клетку. Оба аквалангиста невольно посмотрели на трос.

Вот первая отважилась обнюхать бок кита. В следующий миг в воде и под водой началась битва. Калипсяне заранее вооружились острогами и баграми и спустили водолазную площадку. Теперь они в каком-то исступлении принялись колоть хищниц.

Первая акула разинула пасть и разом отхватила килограммов пять китового мяса. Стая пошла в атаку. Высовываясь из воды, акулы пировали, а моряки яростно избивали их. В туше кита зияли огромные ямы. Хищницы впивались челюстями в мясо и рвали его, точно злые псы. Кругом кипела белая и красная пена.

Кусто и Лаба смотрели, как акулы обгрызают грудные плавники кита: Вдруг прямо на клетку пошла трехметровая голубая акула. Друзья поспешно захлопнули дверь. Хищница с ходу стукнулась мордой о прутья. И хоть бы что ей, повернулась и уплыла. Кусто нажал сигнальную кнопку; мы подняли клетку на борт. Теперь очередь Дюма и Маля посмотреть подводную бойню.

За десять-двенадцать погружений удалось снять потрясающие сцены, которые вошли в фильм «Мир тишины». Калипсяне дали выход своей ненависти, вытаскивая баграми одну хищницу за другой.

Наконец, Утомленные схваткой, мы покинули это место. Кончилась еще одна битва в многовековой войне человека с акулой.

Сами того не ведая, мы увозили свидетелей жестокого побоища. Первое же звено, которое ушло под воду в следующий раз, увидело множество прилипал на днище «Калипсо»; Эти рыбы постоянные спутницы акул, но в пылу боя хозяйки стряхнули их, и прилипалы перешли на «Калипсо

Глава четырнадцатая ОГОНЬ ПОД ВОДОЙ

Муссон летел над Индийским океаном, и «Калипсо» бросало на волнах. Соленые брызги взлетали выше антенны радара. День за днем ветер и волны трепали корабль, идущий от Сейшельских островов к Мадагаскару. Вперед сквозь валы, из ложбины в ложбину, белые гребни захлёстывают палубу, и, как ни закрывай дверь, вода проникает всюду. Самая пора вспомнить морскую поговорку: «Одной рукой работай, другой держись». Обычно калипсяне во время переходов из одного района исследований в другой готовят свое подводное снаряжение. Но муссон не давал работать как следует. В качающейся штурманской рубке Кусто и Дюма держались за стол для прокладки курса.

— Люди очень устали, — сказал Кусто. — А здесь неподалеку островок Ассампшен. Может, он нас прикроет от ветра. Бросим якорь, постоим денек, отдохнем, наведем порядок на борту.

«Калипсо» обогнуло белопесчаный мыс Ассампшен, и тотчас ветра не стало. Судно прошло вдоль барьерного рифа и бросило якорь. Тихо, благодать. Боцман опустил водолазную площадку и трап. Дюма и Фалько не терпелось поскорее проникнуть в мир неизведанных кораллов.

Два смуглых пловца, перебирая ластами, ушли в теплую спокойную воду. А всего в нескольких милях ветер вздымал высоченные волны. Дюма и Фалько подталкивали друг друга, показывали: в кристально чистой воде у рифа Ассампшен видимость достигала шестидесяти метров! Под ними была ярко расцвеченная, наклонно, уходящая вглубь отмель. Коралловые зонты и купола, полные алых губок гроты, «грядки» огромных анемон, будто сала? из помидоров для какого-нибудь Гаргантюа., Друзья плыли мимо веток драгоценного черного коралла, над чащами розовых перистых кораллов, над тонкими белыми «прутиками».

Никогда еще Фалько и Дюма не видели столько рыб одновременно. Черные с желтым «рыбы-бабочки» (щетинозубы), крылатки с длиннейшими шипами, сине-желтые хирурги, у которых вдоль хвоста спрятаны в коже, как бы острые ножи. Золотистые рыбки-клоуны бесстрашно сновали между ядовитых щупалец морских анемон. Стайки полосатых «сержантов» и голубых люцианид, губаны и неповоротливые морские окуни, порги и красные скорпены проплывали мимо изумленных аквалангистов. Разведчики поспешили вернуться к водолазному трапу.

— Невероятно! — доложил Дюма. — В жизни не видел ничего подобного.

— Будем снимать, — сказал Кусто. — Приготовьте аппаратуру, снаряжение. Робино и Фалько, наладьте скутера. Мартен, установи подводные светильники. Лаба и Дельма, ваши камеры в порядке?

На водолазной палубе закипела работа. Кусто ушел под воду, ему тоже захотелось посмотреть. Вернувшись, он сказал:

— Да, место великолепное.

Калипсяне столпились вокруг него.

Он продолжал:

— Мы нашли девственный уголок, куда еще не проникал человек. Здешние рыбы никогда не видели ни рыболовного крючка, ни подводного ружья. Здесь можно проделать интереснейший опыт, если мы придем в море с миром. Проверим, удастся ли нам ужиться с рыбами в их царстве. Ружей с собой не брать. Плавать медленно, без резких движений, не пугать рыб.

Дельма мелко нарубил мяса, положил его в тряпичный мешок и нырнул. Подплыл к шеренге расписанных голубыми полосками люцианид и разбросал в воде лакомые кусочки. Рыбки кинулись к нему, и сотни других присоединились к пиру.

Пока Дельма налаживал дружбу с рыбами, калипсяне готовили погружение с огнем. Дюма принес палки длиной около метра, с красным резиновым мешочком на конце, от которого тянулись провода к аккумуляторам на рукоятке. Взяв кинокамеру, Кусто ушел под воду на глубину пятнадцати метров и остановился, направив объектив вверх. Оттуда на него пошли пять пловцов с палками в руках.

По сигналу Кусто они включили аккумуляторы. Внезапно голубая толща озарилась светом невообразимой силы. Вспыхнули пять светильников мощностью больше миллиона свечей каждый! Наверно, только атомный взрыв может затмить под водой факелы Дюма — Руджиери. От факелов вверх тянулось серебристое ожерелье пузырьков. Шипение и треск нарушили тишину.

В водонепроницаемых резиновых мешочках был особенный химический состав. Небольшого запаса воздуха было достаточно, чтобы родилось пламя, а дальше реакция шла сама, даже после того как сгорала резина. Кругом вода, посередине огонь!

Следя в видоискатель за огненосцами, Кусто поплыл за ними. Кинопленка запечатлела весь путь аквалангистов с факелами, от поверхности до самого дна, на глубину пятидесяти метров. Пяти миллионов свечей довольно, чтобы ночью осветить целое футбольное поле, но под водой свет факелов проникал совсем недалеко. Вода сильно поглощает свет.

Фотографы тоже снимали мирное вторжение на риф Ассампшен. У Луиса Мердена из Национального географического общества была камера с двумя фотовспышками. Его помощник нес запасные лампочки в авоське. Она парила над его головой, и он напоминал продавца воздушных шаров.

Обычно эти хрупкие лампочки выдерживали давление воды, но один раз Мерден забрался глубже обычного, и одна лампочка лопнула. От этого взрыва пошли лопаться и остальные, фотографов забросало осколками стекла. Грузы потянули помощника вниз, пришлось ему бросить их.

Мерден обнаружил на дне маленькие песчаные бугорки, которые время от времени «извергались», словно маленькие вулканчики. Вероятно, под бугорками прятались какие-то животные. Мерден снова и снова уходил под воду и ложился в засаду возле бугорков, но ему никак не удавалось сфотографировать извержение. Кругом извергались «вулканы», но бугорок, на который в эту минуту смотрел объектив фотоаппарата, бездействовал. Кусто решил проверить, чем это Мерден так увлечен. А тот все ждал, лежа на животе. Кусто показал на бугорок и щелкнул пальцем. Тотчас последовало извержение. Мерден так удивился, что не успел даже снять его. Они повернулись к другому вулканчику. Кусто прицелился пальцем — снова извержение! И опять Мерден прозевал момент. Как назло, пора было выходить наверх.

Вернувшись на «Калипсо», Мерден долго ходил за Кусто и все спрашивал:

— Ну, скажи, скажи, как ты это сделал?

— Секрет, — отвечал Кусто. Наконец признался: — Да нет же, Луис, это чистое совпадение. Я удивился не меньше тебя.

Удивительный риф манил их заплывать все дальше и дальше. А чтобы не уставать, калипсяне «запрягали» подводные скутера. Эти желтые электрические торпеды тянут аквалангистов со скоростью до пяти километров в час. Примерно такую скорость развивает под водой самый быстрый пловец.

Капитал Су опустил с кормы в воду два скутера. Человеку не под силу поднять такой подводный буксир, зато в воде он весит всего около килограмма. Дюма и Фалько взялись за ручки — они же рычаги управления. Винты защищены ограждением и опущены вниз так, чтобы струя от них не срывала маску с пловца.

Нажат стартер на правой рукоятке. Р-р-р-Р-Р-Р! Зарокотали моторы, и скутера увлекли людей в сумеречную толщу. Никакие рули не требовались — пловец сам рулит своим телом. Достаточно чуть изогнуться или повернуть ласты, и скутер пойдет, куда нужно. В жидкой среде человек может хоть выполнять фигуры высшего пилотажа, ведь он все равно что в свободном полете. Дюма и Фалько мчались над самым дном, и все сливалось под ними. Километр за километром шли они, пронизывая рои золотистых рыбок, которые тотчас снова смыкали ряды. Огибали коралловые глыбы, ныряли под коралловые «зонты».

Вот идут вверх вдоль сказочного рифа, будто над цветным ковром. А теперь разделились и пошли навстречу друг другу. Ни дать ни взять две ракеты в космосе, вот-вот столкнутся. Легкое движение ластами в последний миг, и разошлись меньше чем в полуметре.

Когда паришь в воде, любуясь многоярусным рифом, и вдруг из-за поворота прямо на тебя выскакивает подводный скутер, поневоле вздрогнешь.

Вдоль рифа скутера подошли к коралловому гроту, нырнули в него и на пятнадцать метров углубились в потаенный темный уголок. Затем снова выскочили на голубой простор и помчались вниз, догоняя эпинефелуса, который плыл над подводными лугами. Рыба испуганно вращала глазами, уходя от шумных и незваных гостей. Метнулась к коралловому выступу — желтые ракеты загнали эпинефелуса в расщелину, а сами свернули, чтобы не врезаться в коралл.

Не спеша плыла по своим делам метровая морская черепаха. Фалько и Дюма решили догнать ее. Черепаха вытянула вдоль хвоста задние ноги, чтобы быть более обтекаемой, и стала усиленно загребать передними ластами. Ей удалось оторваться от преследователей, но долго идти с такой скоростью она не могла. Фалько настиг ее, выпустил рукоятки скутера и вскочил на спину черепахи так же ловко, как цирковой наездник перескакивает с одной лошади на другую. Его буксир плавно лег на дно. Мотор сам выключился, едва ловец отпустил рукоятку.

Озадаченная черепаха отчаянно загребала ластами, но рослый Фалько своим весом тормозил ее ход. Она опустилась на песок и поползла. Мимо промчался Дюма, вызывая Фалько, на состязание. Но черепахе после таких усилий нужен был воздух, и она понесла Фалько к поверхности. Высунула голову из воды, жадно, с хрипом вдохнула, затем снова нырнула. А Фалько упорно держался за нее, пытаясь. объездить непокорного «скакуна». Черепаха опять легла на дно, она отказывалась состязаться. Тогда Фалько отпустил ее и поймал за ласты Дюма. Тот отбуксировал его к брошенному скутеру. Здесь Фалько взялся за рукоятки своей «ракеты» и пошел догонять друга.

Возвращаясь к судну, они увидели работавших на рифе «пеших» аквалангистов и предложили подвезти их. И вот уже каждый скутер тянет по четыре подводных пловца вверх, навстречу солнцу и воздуху.

Глава пятнадцатая ВЕЛИКИЙ УЛИСС

Дни изучения и съемок рифа Ассампшен, этого удивительного, нетронутого уголка тропических морей, были волшебными днями. «Мирное вторжение», предложенное капитаном Кусто, увенчалось полным успехом. Рыбы словно не замечали подводных пловцов.

Для цветных съемок применялись светильники мощностью шесть тысяч ватт, иногда по шести на одном участке. Если включить такой светильник на воздухе, колба лопнет от перегрева. На дне морском вода охлаждала их.

Среди подводных чудес, которые встречали аквалангисты, была голотурия. Это животное, с виду похожее на огурец, извлекает питание из засасываемого песка и ила. Эмиль Робер принес одну голотурию на корабль. Здесь из нее выпали две маленькие живые рыбки — фиерасферы. Морской огурец не глотал их, они в нем жили, питаясь тем, что он ел, и пользуясь правом свободно входить и выходить.

Операторы сияли голубых скалозубов — рыб, которые грызут и перемалывают кораллы, добывая из них полипов. Скалозуб — живая камнедробилка. Разгрызет коралл и выбросит мелкий песок.

— Лучше наблюдать, как рыбы живут, чем как они умирают на гарпуне, — говорили калипсяне.

Среди обитателей рифа были эпинефелусы. Каждый из них занимал свой участок и гнал прочь чужаков. Дюма заметил, что один эпинефелус около метра длиной упорно ходит за ним. Он повернулся к рыбе лицом, и они долго разглядывали друг друга. Вернувшись на корабль, Дюма сказал:

— Этот здоровяк почему-то заинтересовался нами. Остальные только скользнут по тебе взглядом и опять занимаются своим делом, а он хочет все знать.

— Попробуем подружиться с ним, — предложил Кусто.

У эпинефелусов нет резцов, как, скажем, у акулы. От губ и до глотки ряд за рядом выстроились коренные зубы. Рыба захватывает добычу пастью и разжевывает ее.

Дельма набил свою сумку угощением, чтобы наладить добрые отношения с эпинефелусом. Он понимал, что будет не очень приятно, если такой верзила нечаянно цапнет его за руку, но полагался на учтивость подводного жителя. А тот уже ждал гостя. Дельма протянул ему кусок мяса, а когда эпинефелус подошел ближе, выпустил угощение. Рыба жадно проглотила мясо. Дельма предложил еще кусочек, держа его кончиками пальцев. Эпинефелус схватил мясо, не коснувшись руки.

Здоровяк быстро привык к людям и подплывал к ним, даже если у них не было угощения для него. Как-то Дюма» увидя эпинефелуса в донных зарослях, подошел к нему на полметра. Эпинефелус не двинулся с места. Тогда Дюма протянул руку и почесал рыбе голову, словно псу.

Калипсяне прозвали этого эпинефелуса Улиссом, по имени героя гомеровской «Одиссеи». Улисс каждый день подходил к аквалангистам» чтобы выпросить угощение и затеять игру. Они гладили ему бока, чесали голову. Известно, что некоторые рыбы в неволе привыкают к человеку и едят у него из рук, но этот житель морских просторов сам решил стать нашим талисманом.

Хотя аквалангисты не нарушали сроков погружений, они, чтобы было спокойнее, применяли ступенчатую декомпрессию — надежное средство против кессонной болезни. Закончив работу под водой, человек, прежде чем выходить, на пять минут останавливается на глубине шести метров, избавляясь от избыточного азота. Однажды, когда семеро пловцов висели на якорной цепи «Калипсо», к ним снизу поднялся Улисс, чтобы они не скучали.

На следующее утро Лаба, ступив на водолазный трап, увидел на глубине полуметра крупный силуэт.

— Это Улисс, — сказал Андре. — Ждет нас, чтобы проводить на работу.

С тех пор Улисс каждое утро подходил к трапу и всегда составлял подводным пловцам компанию во время декомпрессии.

Как-то раз, когда Дельма кормил рыбок, Улисс подкрался сзади и проглотил весь мешочек с угощением. Потом улизнул и больше в тот день не показывался. На следующее утро калипсяне отыскали его: он лежал на дне, явно больной. Брюхо Улисса вздулось, точно мешочек застрял в кишках. Аквалангисты посидели с ним, гладя его по голове. Улисс не двигался с места.

И назавтра он лежал все там же. Как лечить рыбу от несварения желудка?

— Не спрашивайте меня, — сказал судовой врач. — Я не умею лечить желудок на глубине тридцати метров.

Улисс отказывался есть. Подводные пловцы дежурили возле него, следя, чтобы какая-нибудь акула не напала на их беспомощного друга.

Четыре дня Улисс провел в «постели». На пятый день, когда к нему пришли посетители, «палата» была пуста. Под вечер аквалангисты видели его издали. Он не хотел подходить близко, наверно решил, что они нарочно так ало подшутили над ним. А они радовались, что он опять здоров.

Улисс быстро забыл про свою обиду и задумал помочь в съемках фильма. Операторы снимали каких-то небольших рыбок, вдруг Улисс ворвался в круг людей, которые держали светильники и камеры, и стал плавать перед объективами, разгоняя маленьких актеров и запутывая провода. Операторы перешли в другое место. Улисс приплыл следом и попробовал цапнуть зубами камеру. Друг стал безобразничать.

Работа у рифа Ассампшен продолжалась уже полтора месяца. Люди устали. Запас мяса был на исходе, они ели морских черепах и консервы. Мука кончилась, пресной воды оставалось так мало, что нельзя было даже ополоснуться после погружения. У многих кожа была разъедена солью. Капитан Су проверил запасы и сказал Кусто, что через три дня придется уходить. Подводные пловцы удвоили усилия, стараясь побольше сделать в оставшееся время. Улисс тоже развил небывалую энергию, он снова и снова срывал съемки.

Дельма рассердился на своего приятеля. Никому не хотелось обижать Улисса и прогонять его, но надо же закончить съемки! И тут Дельма осенила блестящая мысль. Он подплыл к «Калипсо» и окликнул Су:

— Капитан! Спусти-ка акулоубежище!

Су мигом взбежал на шлюпочную палубу.

— Акулы! — крикнул он боцману; — Живей, помоги спустить акулоубежище!

— Нет-нет, — вмешался Дельма, — не волнуйся, капитан, никаких акул нет. Трос не нужен, просто швырните клетку за борт.

Акулоубежище опустилось на дно. Фалько открыл дверцу. Улисс взволнованно смотрел на новую игрушку. Дюма показал пальцем на него и повел рукой в сторону клетки. Улисс послушно заплыл внутрь.

Бам! Улисс оказался за решеткой. Он потыкался мордой в прутья, но в общем вел себя: смирно. Пловцы погладили его и отправились заканчивать съемки. Наконец-то можно было работать, не боясь, что сорокакилограммовый талисман ворвется на студию, начнет разгонять актеров, сшибать светильники.

Улисса кормили в клетке. Очень кстати Кок поймал на удочку барракуду. (Он единственный на «Калипсо», кто еще удит рыбу по старинке.) Аквалангисты любили подшутить над ним — дернут за леску, кок поспешно выбирает ее, а на крючке ничего. Или висит старый башмак, а то и потрепанный комикс. Но на этот раз кок вытянул полутораметровую барракуду. Дельма отнес полрыбины Улиссу. Заключенному хватило ровно на один глоток.

Калипсяне успели хорошо изучить Улисса, они знали, что он никому из них намеренно не причинит вреда. И все-таки при виде того, как в его пасти исчез «кусочек» длиной в семьдесят пять сантиметров, им стало немного страшно за свои руки.

Кончились съемки. Участники съемочной группы отворили дверцу и отошли в сторонку, чтобы Улисс не сбил их с ног на радостях. А он даже с места не двинулся. Они поманили его руками. Улисс только глядел на них. Тогда Фалько вошел в клетку и стал подталкивать его ногой. Арестант нехотя выплыл на волю. Его подтолкнули еще, еще. Он обиделся и ушел в изумрудную даль, оглядываясь на чудесный отель, где люди подавали ему барракуду на обед.

Утомленный отряд поднял все снаряжение на борт.

— Эх, хорошо будет принять душ, как придем на Мадагаскар! — мечтал Дюма;

— А мне бы жаркое из антилопы, килограмма на два, — сказал Лаба.

— А я все думаю, — вступил Фалько, — что мы никогда больше не увидим ничего похожего на этот риф.

Остальные молчаливо согласились с ним.

Лязгнула якорная цепь, зарокотала машина. Перегнувшись через поручни; калипсяне в последний раз любовались барьерным рифом и белым песчаным берегом, а мысли их были в волшебном подводном мире, где люди полтора месяца жили в дружбе с рыбами.

— Гляди-ка, кто-то из островитян идет на лодке, сказал Робер.

— Сбавь ход, капитан, — попросил Кусто. — Попрощаемся с человеком.

— Постой, кто это? — насторожился Лаба. — Он держит что-то в руке.

— Большой эпинефелус!

Калипсяне ахнули.

— Улисс!

Рыбак гордо показывал им свой улов.

— Мы предали Улисса, — сказал Кусто. — Приучили его есть все на свете, вот он и схватил этот чертов крючок.

— А я не уверен, что это Улисс, — возразил Фалько. — Давайте, схожу вниз, проверю.

— Стоп машина! — скомандовал Кусто.

Фалько и Лаба прыгнули за борт. Через пять минут они появились вновь, выдернули изо рта загубники и закричали:

— Улисс дома, жив-здоров! Он подошел к нам. Мы еле от него отвязались.

— Полный вперед, капитан! — скомандовал Кусто. — Скорее, пока этот бродяга не надумал идти за нами.

Глава шестнадцатая НА ГРАНИ

Сыновья капитана Кусто очень рано стали подводными пловцами. Старшему, Жану-Мишелю, было семь, его брату Филипу пять, когда отец подарил каждому по маленькому аквалангу. Они всегда погружались вместе с ним или каким-нибудь другим опытным аквалангистом. Мальчишки выслеживали молодых осьминогов и играли с ними. Ловили вилками морских ежей — бурые колючие мячики, которые живут на скалах. В Средиземном море, пожалуй, нет более опасных животных: если вы заденете ежа, иголки проткнут кожу и обломятся, будет опухоль, нагноение. Но братья научились ловить морских ежей и добывать из них нежную розовую икру.

В каникулы Жан-Мишель и Филип не раз участвовали в экспедициях «Калипсо». Как-то они прилетели на Аравийский полуостров, чтобы там пересесть на корабль. Самолет приземлился в Джидде, а «Калипсо» в это время работало на рифах Абу-Латт.

— Если идти за ребятами, мы не успеем кончить работу, — сказал капитан Кусто жене. — Нам осталось тут дела всего на два дня. Что ты предлагаешь?

— Сперва закончим, — ответила она.

В душе ей было страшновато, ведь сыновья попали в город, где еще не изжита работорговля, и правители могут из-за малейшего пустяка бросить человека в тюрьму.

Наконец «Калипсо» пришло в Джидду. Симона Кусто, волнуясь, сбежала по трапу на пристань. В это время рядом с ней остановился лимузин с французским флажком, и вышли Жан-Мишель и Филип. Их сопровождал французский посол.

— Мама, что ты волнуешься? — удивился Жан-Мишель. — Когда мы увидели, что тебя нет на аэродроме, мы сразу поняли, что у вас много работы. Позвонили послу, и он пригласил нас к себе. Мы всюду ездили, все успели посмотреть.

В восемнадцать лет Жан-Мишель целое лето проработал аквалангистом и подводным фотографом в Океанографическом институте Вудс-Хол, на мысе Код в США. Там он научился лихо танцевать и приобрел костюм ковбоя. Когда он вернулся, друзья по школе прозвали его Техасцем.

Филип изобретал космические и подводные корабли. Он мечтал побывать на Луне и в самом глубоком месте на земле — в Марианской впадине в Тихом океане. Ее глубина — около одиннадцати тысяч метров. Когда старший брат был в Вудс-Холе, Филип вылетел в Западную Африку и там сел на «Калипсо».

«Калипсо» зашло на остров Мадейра. Здесь Филип пересел на португальское судно, которое занималось промыслом кашалотов. Как-то раз «Калипсо» встретило китобоев в море. Вдруг Симона Кусто увидела своего сына: он стоял на воде рядом с судном.

— Я еду на ките! — крикнул Филип матери.

— Осторожно! — закричала она в ответ.

— Не бойся, — успокоил ее Филип, — он мертвый.

Китобои тащили на буксире свой улов в порт, и Филип воспользовался случаем испытать новые «водные лыжи».

Капитан Кусто вовсе не настаивает на том, чтобы его сыновья стали подводными исследователями.

— Пусть сами найдут свое место в жизни, — говорит он. — Моё дело помочь им получить образование. А дальше они сами себе хозяева.

Теперь семья Кусто живет в Монако, в розовом и голубом домике на краю обрыва, в шестидесяти метрах над морем. Нельзя сказать, чтобы в доме царил мир и покой. Филип и Жан-Мишель приезжают с друзьями на мотороллерах и застают у отца гостей — ученых и инженеров. Если бы здесь вдруг появился марсианин, его бы не сразу заметили, такой шум стоит в доме. В довершение ко всему из комнаты в комнату, шипя и фыркая, награждая Друг друга туманами, Носятся рыжая такса и. белый кот с Мадейры.

Как-то неприметно стоят призы, завоеванные цветным фильмом «Мир тишины», который снял отряд Кусто. Один из них напоминает видом кактус — это Большой приз Международного фестиваля в Канне. Второй — «Оскар», премия, присуждаемая Голливудом за лучший художественно-документальный фильм.

Кусто говорит:

— Этот фильм знаменует конец этапа, расставание с верхними слоями моря. Так сказать, сувенир, память об удивительной красоте виденного и приключениях нашего отряда за двадцать лет подводного плавания. Эта пора теперь позади. Тысячи исследователей пользуются аквалангом, океанографы взяли его на вооружение для своих работ. На глубинах до шестидесяти метров становится довольно людно. Надо идти глубже. На очереди материковая отмель — континентальный шельф. А дальше — кто знает?..

И с улыбкой:

— То, что мы задумали, позволит нам погружаться очень глубоко.

Посетителей розовой виллы больше всего на свете заботит вопрос, как освоить континентальный шельф — следующий этап на пути человечества, покоряющего океан. Глубина шельфа в три раза превышает предел обычных погружений со сжатым воздухом, Во многих местах материки окаймлены длинными отмелями, их-то и называют шельфом. На глубине примерно двухсот метров шельф заканчивается гранью, за которой континентальный склон спадает к подводным долинам и абиссальным плато.

Почти весь рыболовный промысел происходит в области шельфа, в зоне фотосинтеза — химической лаборатории солнца. Дневной свет пронизывает толщу воды, и в ней образуются органические вещества, необходимые для растений, для животных, которые питаются, растениями, для животных, которые питаются животными. Чем больше людей становится на свете, тем лучше надо наладить рыболовство, чтобы всех прокормить.

Но материковая отмель — это также склад полезных ископаемых и химического сырья. Ведь добывают же в море нефть, например у Пиратского берега, где работало «Калипсо».

Вот группа Кусто и думает над тем, как проникнуть на шельф и исследовать его. Они убеждены, что человек должен обойти всю материковую отмель, все разведать и нанести на карту, хотя глубины тут в три раза превышают предел акваланга.

Кроме этих планов, Кусто занят работой в Океанографическом музее Монако, куда его пригласили на должность директора. Это крупнейшее в мире научно-исследовательское учреждение, изучающее загадки моря. От его дома через великолепный парк можно быстро дойти до могучего белого здания музея, которое высится в восьмидесяти пяти метрах над Средиземным морем. Основал музей в 1910 году князь Альберт I Монакский. Его называли «князем океанографии»; Это был ученый и моряк; он, в частности, охотился на китов, чтобы изучать их.

Возглавив музей в Монако, Кусто получил для исследовательской работы еще два судна: «Винаретта Зингер» и «Пиза III». Он привлекает к штурму глубин светил мировой океанографической науки. Но основную работу выполняет отряд самого Кусто.

В конце тридцатых годов три человека без скафандров начали проникать в тайны моря. Теперь у Кусто около ста сотрудников. Это одна из самых главных в мире групп, занимающихся подводными исследованиями.

Глава семнадцатая НЫРЯЮЩЕЕ БЛЮДЦЕ

В торговом порту Марселя стоит длинное серое здание с загадочной надписью на фасаде: КАЛИПСО — ОФРС. Если расшифровать сокращение, получится: Французский центр подводных исследований. Кусто организовал его в 1952 году.

Возглавляет ОФРС молодой инженер-химик, подводный исследователь Андре Лаба. Это высокого роста приветливый человек, один из главных сотрудников Кусто. Ему помогает Жан Алина, ветеран «Группы Подводных Изысканий» французских ВМС, откомандированный в распоряжение Кусто. Участник создания акваланга Эмиль Ганьян продолжает работать вместе с Кусто в ОФРС, создавая новое снаряжение для подводных работ.

Лаба был моим экскурсоводом, когда я пришел в здание ОФРС. В столярной мастерской и мастерской по обработке пластмасс механики собирали подводные съёмочные камеры и электрические скутера. С помощью инженеров компании «Томсон-Хустон» они в свое время уже создали отличную камеру для подводного телевидения. Телекамера видит лучше, чем подводный пловец, а в ОФРС ее к тому же оснастили приспособлением, которое позволяет телекамере видеть даже в мутной воде.

Нашу экскурсию прервали возгласы снаружи:

— «Калипсо» подходит!

И впрямь, исследовательское судно подошло к пристани, с палубы бросили легость, и вот уже огромные петли швартовых надеты на тумбы на берегу. Команда «Калипсо» громкими криками приветствует капитана Джо Тоскано на «Эспадоне» — исследовательском судне ОФРС. Люди быстро сошли на берег, их радостно встретили друзья на берегу. Техники, ученые, моряки, подводные пловцы — в организации Кусто все равны. Они по очереди выходят в море, работают на берегу. С Альбером Фалько поздоровался профессор Жак Шуто, выдающийся молодой физик, который увлекается подводным плаванием и изучает «глубинное опьянение». Пришли члены конструкторского бюро ОФРС — инженеры Сивирин и Моллар, конструкторы Страда и Фолько. Был тут и Эли Ферра, казначей ОФРС и председатель Французской федерации клубов подводного плавания; был широкоплечий Ив Жиро, который руководил в ОФРС спортивной подготовкой, обучал молодых пловцов и наблюдал за тем, чтобы под водой соблюдались законы спортивной чести; пришел Арман Давсо, техник и подводный пловец, бывший работник коммунального хозяйства, откомандированный в ОФРС.

Все эти люди не прикованы к лабораториям, ОФРС часто снаряжает смелые экспедиции.

Так, в Порт-Миу ОФРС исследовал подземную реку, которая впадает в Средиземное море на глубине двадцати метров. Вдоль подземного русла подводники на сто метров протянули электропроводку. Вооруженные приборами и фонарями, они бросок за броском проникли на двести метров в недра. Дальше плыть не пришлось, не хватило бы воздуха на обратный путь.

Жиро руководил самым глубоким из зарегистрированных пещерных погружений. Это было в 1955 году, когда ОФРС послал экспедицию на Воклюзский источник. В 1947 году Кусто и Дюма чуть не погибли здесь во время погружения. Компрессор, который заряжал воздухом их акваланги, засасывал собственный выхлоп и накачал в баллоны смертельно опасную окись углерода. На глубине шестидесяти метров Дюма потерял сознание. Величайшим напряжением воли Кусто удалось выбраться на поверхность самому и спасти товарища.

Подводники из ОФРС приехали к Воклюзу на четырех грузовиках со специальным снаряжением. Они провели электрическое освещение воды до глубины сорока пяти метров, опустили динамик и гидрофон для переговоров с поверхностью. Захватив в подводный мрак прожекторы с маячными линзами, они стали продвигаться вперед, нанося контуры пещеры на карту. На глубине тридцати трех метров Кьензи и Гуара открыли боковой ход и прошли по нему сорок пять метров, а ход тянулся еще дальше. После восьмидесяти погружений отряд проник в огромное заполненное водой пространство, которое начиналось с глубины шестидесяти пяти метров. Подводники назвали его Великий Зал Мрака. Погрузившись на восемьдесят пять метров. Луи Маль снял Великий Зал на кинопленку. Ни один аквалангист до него не снимал на такой глубине.

Люди из ОФРС уже начали изучать материковую отмель. Прежние методы погружений здесь не подходят. Подводный пловец не может проникнуть достаточно глубоко. Опускать с кораблей наблюдательные кабины нет смысла, очень уж они малоподвижны. Батискаф велик, он рассчитан на гораздо большие глубины, нелепо использовать его на шельфе. Лучшим решением для материковой отмели Кусто считает «раковину» — небольшое и маневренное судно, которое можно перевозить в любые уголки мира в трюме «Калипсо». Эта «раковина» должна свободно двигаться во всех направлениях, а если надо — парить на одном месте, чтобы исследователь мог все осмотреть и собрать образцы.

Кусто и ОФРС уже сконструировали такое судно; им помогли Национальное географическое общество, Фонд Эдо, компания «Жидкий воздух». Судно названо «ныряющее блюдце». К 1957 году ОФРС построил три «ныряющих блюдца».

Эти суда напоминают «летающие блюдца» из научно-фантастических романов. Вся разница в том, что «блюдца» Кусто, исследующие гидрокосмос, существуют на самом деле.

В Марселе он и Лаба познакомили меня с «ныряющим блюдцем».

— В этой конструкции нет ничего от классических Принципов, — заметил Кусто.

— Да, она непохожа на обычные подводные лодки, — Подтвердил Лаба.

— Винтов нет, — продолжал Кусто. — Форма «ныряющего блюдца» — эллипсоид, сплющенная сфера. В отличие от подводных лодок у него есть иллюминаторы, есть гидравлическая клешня, которая управляется изнутри.

«Ныряющее блюдце» начало обследовать материковую отмель» а группа Кусто уже думает над тем, как проникнуть еще глубже.

Глава восемнадцатая В АБИССАЛЬ

Капитан. Кусто не согласен с теми, кто считает, что передовая линия современной науки проходит только в космосе.

— Ведь мы еще ничего не знаем о том, что у нас под ногами, — говорит он. — Мы словно забываем, что не изведаны семь десятых нашей собственной планеты.

Океан занимает семьдесят один процент поверхности планеты, и его биосфера в тысячу раз больше наземной. Если утопить все материки, Земля будет покрыта слоем воды толщиной больше трех километров. Взгляните на наш мир из космоса, и вы назовете его скорее «Океан», чем «Земля».

Невозможно подсчитать, сколько животных обитает в морях. Одна ветка коралла сложена миллионом организмов, которые называются полипами. В океанах, наверное, больше дельфинов, чем людей на свете, а ведь нас около трех миллиардов. В море живут мельчайшие организмы — и величайшее изо всех животных, синий кит, достигающий тридцати метров в длину. Известна по меньшей мере 21 тысяча видов морских рыб, причем каждый год подводные пловцы открывают сотню новых. Ученые, работающие на «Калипсо», нашли десятки новых видов. В название некоторых из них вошло слово cousteauii — в честь Жака-Ива Кусто.

Мощный жидкий покров планеты — по сути дела, огромный живой организм. Его глобальная система ветров и течений определяет климат и погоду. Взять хоть теплый Гольфстрим, идущий на север вдоль Атлантического побережья США, — одна его ветвь доходит до островов Силли в Великобритании, и здесь пальмы растут на широте, секущей южную часть Сибири.

Геофизики разрабатывают теории о возникновений и строении Земли, хотя им очень мало известно о семи десятых ее поверхности, скрытых под водой. Конечно, океанографы опускают на большую глубину приборы и получают пробы грунта, сведения о температуре, о скорости течений. Но ведь этого так мало, если подумать, сколь велик океан.

Кусто считает, что человек должен проникнуть в пучину и все увидеть сам. Он из тех океанографов, которые верят собственным глазам.

Средняя глубина Мирового океана — около трех километров. Батискафы уже покорили эту и гораздо большие глубины, но морская бездна еще долго будет дразнить тайнами ум исследователя.

Глубочайшая известная впадина — Марианская в Тихом океане, в трехстах двадцати километрах на юго-запад от острова Гуам. Эхолот английского исследовательского судна «Челленджер» показал здесь 35 640 футов. Если в этом месте бросить за борт пушечное ядро, оно достигнет дна через шестьдесят две минуты. Или погрузите в воду Эверест — вам придется нырнуть на два километра, чтобы попасть на вершину, на которую первыми ступили Тенцинг и Хиллари.

Кусто верит, что «подводный Эверест» будет взят человеком не ради спортивного интереса — туда проникнут опытные исследователи, вооруженные камерами и приборами. Они добудут важнейшие сведения о «подвалах» земного шара. Гравиметры замерят толщину земной коры, и гидронавты проверят, точно ли она тоньше под самыми глубокими участками океана. В Марианской впадине человек окажется ближе всего к сердцу планеты.

Исследователи абиссали будут сидеть в сферах, ведь шар особенно хорошо противостоит давлению. А оно тут в тысячу раз превышает обычное атмосферное давление. На каждый квадратный дюйм сферы придется сила больше пятнадцати тысяч фунтов.

А между тем нам известно, что при таком давлении живут маленькие незащищенные организмы! Датская экспедиция на «Галатее», исследуя Филиппинскую впадину, подняла актиний и голотурий с глубины около 10 тысяч метров. Возможно, там плавают и более крупные твари. На ФНРС-3 в Восточной Атлантике Уо и Вильм видели акул на глубине 4050 метров.

Капитан Кусто и доктор Эджертон много поработали, чтобы разведать абиссаль фотокамерами, выдерживающими чудовищное давление. В 1956 году, когда «Калипсо» работало в экваториальной части Атлантики, автоматическая камера сделала снимки во впадине Романш на глубине около 7400 метров. Это был рекорд глубоководной съемки. Но Эджертон уже создал камеры, способные выдержать давление Марианской впадины.

Чтобы покорить Марианскую впадину, надо готовиться не один год. Нужны специально оборудованные плавучие базы, постоянные метеорологические наблюдения с воздуха. Главная опасность будет подстерегать участников на поверхности. Большую часть года в океане над Марианской впадиной слишком сильное волнение для таких опытов. Только в сезон ураганов выпадают дни полного штиля. Так что тайны глубочайшей впадины на земле придется выведывать в промежутках между ураганами!