Будущее есть. Горизонты мечты

Владимир Петров-Одинец. Показать язык вечности…

— …изобретение не имеет практического смысла.

Тимофей пожал плечами. Спорить с экспертами как плевать вверх. Ну и фиг с ними! Не нужно устройство по хранению информации в холодной плазме — и не нужно. Не очень-то и хотелось. Хотя обидно! Столько времени убил на стабилизацию…

Конечно, плазма — абсолютно дурацкое состояние вещества… А уж холодная, квазинейтральная — так и вовсе бессмысленное! И то, кому нужна информация, если хранитель ее надо экранировать? Да еще проблема устойчивости! И сфера хранителя — огромная, почти 20 сантиметров диаметром…

Слезы удержались, не выбежали, а вот нос отсырел. Тим шарканул по нему рукавом, попутно глянул на свой персональный компьютер. «Наручник» деликатно вибрировал на запястье в такт мигалке вызова: «Не хочу!» — Палец клюнул экран, отключая личный контакт.

Маленькое действие, а какой эффект! Пока смотрел на виртуальную кнопку — мысли улетели в будущее. Конечно, сравни его сферу с этим гаджетом! Твердотельный хранитель информации, и с каждым поколением — меньше. Микроминиатюризация. Вот неуклюжее слово, нет бы говорить «уменьшуха»! Она дойдет до того, что пленочку системного блока станут клеить на, скажем, лоб. А вместо «клавы» — джойстик, типа гезотайпа! На ухо, скажем. Или на нос. Сразу и вредные привычки начнут отмирать — типа, палец… известно, куда.

А превратить в полезные? Тим тормознул у лифтового зеркала, разместил функциональные клавиши на собственном лице, примерил подмигивание, чихание… Круто!

— Ржешь, физяра? Небось, «изу» приняли? — тормознулся рядом Антон из биотехнологий.

— Не-а. Пнули, — сознался Тим.

— А ну, повернись, — приказал Тоха-биолоха. — Врешь, хвост чистый. Колись, вражина! Одобрили же?

Антон сомневался не зря. Кто в институте не знает антиграв, шлем, слепленный из черт знает чего — Тим работал по наитию, полагаясь на озарение, на интуицию. Шлем, ага! Глиняный горшок, обрезанный спереди навроде мотоциклетного, проекторы в контактных линзах, наушники, синтезаторы запаха. Отдельно для каждого глаза, уха, ноздри. Энцефалограф и комп, чтобы регулировать эту хрень, синхронизируя работу полушарий мозга.

Антон принимал участие в испытаниях и помнил это восхитительное состояние, когда отключился от реальности, уйдя в необозримо просторное НЕИЗВЕСТНО ЧТО. Эффект антигравитации возникал при отключке. Человек становился невесомым, и его начинало сносить центробежной силой. Земля-то вращалась! Говорили, что первый шлем-горшок Тим расколол, основательно приложившись к потолку лаборатории. Брякнулся, естественно! Настоящих испытателей уже фиксировали. Ту «изобрюху» до сих пор мучили биотехнологи, инженеры-прикладники.

— Тошка, прикинь — гибкий комп. Не ящиком, а пленкой. Раскидать части по телу. Наклеить, где волос нет, так? Морда, шея, плечо. А лысый — вообще! О! Лысина, это человек будущего. И не тряпочный прикид, а приборы, приспособы, механизмы. Фотобатарея или термопара. А?

— На фиг! Мозг развивай, не пэ-ка!

— Усохни! Пока ты одной мыслей шевелишь, он миллионы крутит!

— Ага! Калькулятор! На пальцах! Надо думать, а не считать…

— Ты врубись, млекопит! Даже в базе данных копнуться — у тебя сколько берет? И забываешь, а он — нет! Да флэшку к мозгам, на тысячу гигов, и то круто, а если…

— Пацтулом! — Тошка победительно выдал сленг. — Убейсибяапстену, ты, робот-трансформер! Тело должно дышать, это — раз! А ты наклеивать собрался! Живая ткань с машинерией не совмещается, это — двас! Была уже киборгизация…

Антон сыпанул еще ворох необязательных слов, подмигнул и слинял. Обида на экспертов воспользовалась поддержкой, вернулась, получила отпор — Тимка себе не враг, переживать по пустякам! Опять вернулась. И с каждым витком усиливалась, словно лазер накачивался. В итоге вырвалась:

— Пни замшелые! Перестарки! Да что вы понимаете! Все равно будущее за нами! Я назло такой комп изобрету! Кварковый, глюонный! И вообще, стану компом! И вовсе от тела откажусь! Кому нужна ваша биология!

Орал Тим не персонально кому-нибудь, просто отводил душу. Ну, а как еще «спустить пар», если тебе уже десять лет? Подраться? Без повода? Разнести, разломать что-нибудь? В лаборатории — жалко, а тут пусто. Не дрыгаться же на полу, как пятилетний?

«Обидно, что никто не ценит и не любит! Лучшая часть жизни уже прошла, что там осталось — каких-то сто лет, от силы… И никто не хочет понимать, как трудно придумать новое… И все уперлись в совершенствование разума…»

На мальчишку, который едва сдерживал слезы, смотрели великие ученые мира. Большинство хранило серьезность, кто-то равнодушно игнорировал малявку, глядя на противоположную сторону коридора. Тим отошел от лифта, жадно распахнувшего вертикальную пасть — расхотелось спускаться в свой сектор. Вместо этого он переходил от портрета к портрету, читая имена и заслуги под незнакомыми лицами:

«Флеминг… Антибиотик… Подумаешь, заменили эволюцию генной инженерией! Все равно колеса в ноги не встроишь! Федоров… Коррекция зрения… И шаролупия на затылок не пришьешь! И знания в башку не зальешь! Мечников… Микробиолог… Биология — тупик, в любом варианте, а они? Белковые тела заперты на планете, как в клетке! Вилмут… клонирование… Кому нужен ваш биоробот? Надо выходить из него! А никто не понимает! И не слушает! И не помогает! И никому я не нужен! Вот назло — сердце остановлю и умру. Тоха говорил, так йоги умели… Вот тогда пожалеете… А я не совсем умру… Уйду в астрал… И буду наблюдать… — мечты становились слаще и слаще, — а потом оживу и скажу…»

Ряд естествоиспытателей закончился, и хорошо знакомый Тиму седой физик с растрепанными волосами нахально показал язык. Пришлось ответить тем же…

— Тимофей, я тебя искал. Все обегал. Случилось что? Личку отключил, не отвечаешь, а? На полу расселся… Домой пора.

— Здрасть, Борис Иванович! Что дома, я тут посижу…

Чтоб не смотреть на учителя, Тим занялся «наручником» — дескать, включаю. Гаджет отозвался, пискнул, помог. Стыдно. А ведь минуту назад как раз мечталось, чтобы физик прибежал, схватил за плечи, повернул к себе. Чтобы расспрашивал — зачем он кричит, что случилось?

«Да, хотелось, а сейчас расхотелось! Потому что сказать нечего. Разнылся… Как девчонка…» — неудачливый изобретатель спешно приводил себя в порядок.

— Тогда и я, не возражаешь?

Большое тело учителя разместилось рядом. Ноги выступали далеко в коридор. Борис Иванович вообще высоченный. Выше всех в институте. Тим, когда вырастет, тоже таким будет — это можно. Антон говорил, есть гормоны роста, даже обещал помочь. Всплыл недавний неудачный спор о лысых, появилась тема для разговора. Учитель выслушал, признал правоту Тошки и толкнул Тимофея в бок, легонько, чтобы не уронить:

— Плюнь на киборгов. Мы твою плазму ТРИЗом проработали. Если вывести носитель информации подальше от земного поля… Знаешь, попутно — сферу завернуть в чуть более горячий слой плазмы, и добьемся стабильности. Как тебе?

— Бред, — отмахнулся Тим. — Бесперспективно, идиотское изобретение. И вообще, жаль время на пустяки тратить. Все равно человечество обречено. Вот погаснет Солнце, и…

— Ну, наслушался… Забыл, как им носы утер антигравом? А ты в группе самый способный… И не только в группе, во всем институте…

Борис Иванович считал авторов Козьмы Пруткова знатоками талантливости, потому не жалел «канифоли для смычка». И был прав. Что еще нужно мальчишке? Тим услышал, как его ценят, да еще считают самым лучшим — настроение резко полезло вверх.

А любимый учитель продолжал, что беспокоиться не стоит, поскольку время, как таковое, отсутствует в фундаменте мира. Доживи Альберт Эйнштейн до сегодняшнего дня, сам додумался бы, что пространство — время возникает как преходящее состояние вакуума. Ведь вакуум — не пустота! И место человека разумного ныне переосмыслено. Он — космическое существо, потому во времени занимает особое место. Центральное! Не географически, как в предыдущих системах мира, нет. Это смысловой центр Вселенной! И сегодняшний человек-центр осознает границы своей науки, видит, что старые понятия не выживают. Старые теории — та же религия, а пытливый интеллект не приемлет догматов веры…

— …вот ты и принимаешь вызов, Тим! Это же надо, в нестабильной среде хранить информацию! Ты гений! И…

— Она не в плазме хранится. Я понял, все пишется в единое информационное поле. Вы сейчас говорили о вакууме физических полей в форме пространства, времени и материи. Космос как единое поле… Конечно! А средство доступа, точка входа в поле — любой предмет материального мира… Как у меня этот «наручник», как плазменная сфера, как книга, как мозг… Ну, конечно! Это подпорки! Они нужны, пока мы… Пока в привычном… А если улететь в новые измерения, — Тимка развивал тему, — входить в поле отовсюду, прямо… То инфа будет доступна… Все станут умными. Учиться не надо…

Идея требовала обсуждения. Выйдя из института, почти договорились, что учиться надо.

— Чтоб понять, иначе не усвоишь, Тим! Вот сейчас мы обмениваемся информацией, кодируя ее, как минимум, шесть раз…

Тимофей пересчитал, проследил, для наглядности ведя пальцем, путь от коры к спинному мозгу, к мышцам рта и гортани. Согласился на три. Добавил слуховой анализатор и центр долговременной памяти… Точно!

— А упростить? Сразу в информационное поле. Если мы оба там — совместим вопрос и ответ…

Учитель объяснил, как определяться в дефинициях, с чем едят понятийный аппарат, и усомнился — да где оно, поле?

— Ну, а термин зачем?! Если хоть двое поверили, то оно есть. Это как электрон или кварк. Никто же их не видел… Инфа есть всегда, а пришло время — усвоили… Я про идеи, что в воздухе! Поэтому и одновременно… Эдисон, Яблочков, Тесла, Попов… Сейчас инфа не востребуется, не знают люди, как… А напрямую подключить, весь мир сразу?!

Отправив Тимофея домой, куратор закрылся в кабинете, уделил время темповому усвоению заказанных сведений. Придя в себя после «мнемотрамбовки», связался с экспертным сектором. Друг поразился:

— Обалдеть! Включение в поле, которого нет! Заумь паранормов… Как тебя хватает, чтоб не спятить? Слушай, сочувствую… Ты у нас когда был? Ну, не годится! Зайди на полчасика, я результаты последнего года покажу.

Борис Иванович согласился. Голова чудовищно болела от перенагрузки (а кто заставлял такой темп выбирать?), поэтому акупунктурная повязка, изобретенная Антоном из биотехнологий, пригодилась. Эластичный обруч охватил виски, поерзал на затылке, продавливая иголочки сквозь волосы. Принцип работы изобретения, ака «изы», ака — «изобрюхи» (вот пацанва, и слова у них свои, нетрадиционные!), Борис Иванович помнил точно. Он тогда работал экспертом. Сейчас иголочки замеряют потенциалы, а вот — поглубже вонзились в активные точки. Почти сразу боль стала ослабевать. Знали бы китайцы, прародители иглоукалывания, что русский мальчишка так ловко реализует мечту больного мигренью о персональном докторе без лекарств!

— Не гожусь я в будущее, — вспомнил учитель беседу с Тимом, — недостаточно лысый.

Куратор физического сектора неторопливо шел в сектор биотехнологий, а его многострадальная голова, несколько минут назад напичканная сведениями об информационном поле, отдыхала от серьезных разговоров. Тяжело взрослому поспевать за ребенком. А надо!

— Привет, Сережа!

Сегодняшний руководитель экспертного совета, он же — куратор биохима, выставил кружку с ароматным чаем и начал хвастаться. Биохимики традиционно первенствовали в соревновании секторов. Немудрено. Физика исчерпалась, механизируя цивилизацию XIX-XX веков. Теоретическая еще обозначала телодвижения, но после адронного коллайдера «увязла кварковой мухой в глюонном клее», по язвительному замечанию журналистов.

А биологи разрабатывали золотую жилу генной инженерии. Что сельское хозяйство — замахнулись на улучшение человеческого организма! Ведь «эволюция бросила гомо сапиенса на полпути к совершенству», — упрекали торопыги осторожных ученых.

Кто бы мог подумать о таком лет шестьдесят назад? То были годы кризисов, общего упадка, мелких войн и частых терактов. Количество принципиально новых идей, выдвинутых учеными, падало год от года. Не помогали высокие зарплаты, гранты, премии и Нобелевки. Наиболее толковые социологи забили тревогу, которую неожиданно для всех разделил новый русский президент. В отличие от предшественников, он пришел не по протекции. И образование получил в провинции, сполна отведав реальности, не похожей на гламурный московский фантик.

Сергей долго и нудно перечислял успехи, друг кивал, делая вид, что слушает. Голова успокаивалась, от вкусного чая в желудке зародилось теплая волна умиротворения. Борис отстраненно подумал, что сделать один правильный шаг сможет любой человек, а вот постоянно двигаться без ошибок — только умный и образованный. Наверное, тогда Россия устала от бывших коммунистов да чекистов, вот и выбрала в президенты незашоренного страхами врача.

При нем российская армия понемногу сократилась до разумного минимума, многочисленные разведслужбы слились в единую, чиновный аппарат прошел настоящую аттестацию с выбраковкой. Приоритет, отданный науке, быстро позволил создать и обкатать несколько моделей строения государственного аппарата. Наиболее экономная и эффективная внедрялась со скрипом, но за восьмилетку прижилась. Президент выстоял, продержался оба срока, перехитрил оппонентов, а преемник не стал чудить, двинулся по накатанной колее. Наука показала высокую рентабельность, даже вышла на самоокупаемость, кроме фундаментальной, конечно…

Борис отвлекся от размышлений, услышав о скором приезде японской правительственной делегации:

— И что они ищут?

— Хотят посмотреть, как ИЛИ работает. Идут по всей цепочке отбора малявок, с роддомов и детсадов, представляешь? Спохватились, лукавые азиаты, что русский медведь далеко убежал, догонять пора.

— Ах, вот как даже? — Физик испытал гордость.

Страна восходящего солнца решила перенять опыт. Хотя зачем, казалось бы? Россия продолжала покупать автомобили и бытовую технику за границей. Но японцы оценили, насколько предпочтительней зарабатывать на продаже идей и патентов — на продукции, не разрушающей экологию. Европа и Северная Америка до сих пор тревоги не выказывали, хотя внешний долг давнишнего заемщика, с учетом еще «советского» — был погашен десяток лет назад.

Государство убедилось, что грамотное управление ничуть не уступает частному предпринимательству, а чаще — превосходит. Главное, найти и воспитать талант. Управляющего, врача, учителя, писателя, художника, строителя, инженера, повара ли, да любого специалиста искали среди детсадовцев и первоклашек. И находили — с помощью новых методик, в корне отличных от тупого тестирования на формальные знания. И готовили — с помощью умных учителей.

Скажем, Российский ИЛИ — «Институт Любых Идей» — отыскивает завиральных фантазеров. Мальки препятствий не видят, авторитетов не знают, границ возможного не представляют, а потому такой бред несут, такую ахинею сочиняют! Идеи проверяются, воплощаются в материал — и хоть взрослые скептичны, нет-нет, да и случится чудо.

Борис Иванович сих пор не верит, что его, тогда еще Борьки Ларина, идея реализована в стереоскопическом телевизоре. Вот он, экран, на который его друг вывел показатели своего сектора. И то, найди общее между столбом ионизированного воздуха, где провинциальный пацаненок хотел рисовать цветными лазерами, и стивизорным изображением? Теперь, став взрослым, Борис понимает, почему детей не привлекают к доработке изобретений. Безнадежность попыток общеизвестна — утилитарность чужда гению. Жаль, гениальность с годами проходит. Исключения перечтешь на пальцах…

— Ну, впечатляет? — Сергей встряхнул друга за плечо.

— Да, особенно хемостимуляция аутотренинга. Йогам на это нужно жизнь положить, а тут — две недели! Входишь в состояние праны, и уже здоров!

— Ну вот! А ты своими хвастаешься! Моя Оксанка всем фору даст!

— Не хвались, вой, идучи на рать… — начал Борис.

— … а хвались, идучи с рати! — с хохотом завершили они поговорку.

Сигнал личного вызова поднял Сергея с постели.

— Ты в курсе? Наши в боксе, — голос Бориса тревожен настолько, что адреналин смыл сонную одурь мгновенно. Наставникам гениев растолковывать не надо, они к неприятностям привычны.

— Нет? Охрана сказала про Антона, Тимку и Оксану. У них еще два шлема-антиграва, идут на совместный эксперимент. Лички отключены, я у своего проверил…

Ограничений на вход для учеников не существовало — в любое время суток делай, что хочешь. Иначе нельзя, гений и регламент не уживаются! Но предупредить-то можно? А эти чертенята вечно устраивают игры в какие-то секреты, в прятки! Хотя что с детей возьмешь?

Пока мчались к институту, Борис сто раз проклял себя:

— Надо было отпросить Тима у родителей, походить по городу, как следует отвлечь от неудачи. Или байдарку взять, чтобы утомился и дрых до утра… Ой, балбес я, балбес! Воспитатель, называется…

Родители Тимофея, рабочие-отделочники, понимали гениальность сына и с уважением относились к просьбам наставника. Как ни странно, улучшение благосостояния народа понемногу меняло ментальность россиян — презрительная обзывка «интеллиго» почти исчезла из уличной речи. Престиж образования взлетел до небес, и даже дети пьющих родителей стремились выучиться до приличной работы — давно уже умные и грамотные зарабатывали больше.

Олжас ждал Бориса и Сергея у камеры общего обзора:

— Лежат, голубчики, в шлемах, рядышком! Полная телеметрия только по Антону. Грубо, с экрана — в норме. Идем?

Дети уже выпали из реальности — парили над испытательной платформой. Спальные мешки Оксаны и Тима веревками крепились к фиксаторам кокона, где лежал Антон.

— Надо будить! Пульс за 200, перебор! — Борис Иванович настаивал, как самый неопытный.

Олжас Кожахметович реагировал спокойней, ему нравилась ЭКГ Антона. Необычайно высокую активность мозга для быстрой фазы сна отметил и Сергей Львович. Решили подождать, оценить динамику изменений. Борис, мало понимающий в показателях, огляделся. Выгреб из-под кокона тетрадь в жесткой обложке.

— Это Ксюшкин, рабочий, — опознал Сергей, раскрывая дневник по цветастой закладке в кукольных и цветочных наклейках. И вдруг опустил руки, бледность залила лицо. Олжас выхватил дневник:

— Опа, приплыли! Вот чего я не ожидал…

Борис через плечо прочел: «…на водяной бане. Полученное основание разбавила ИПСом, окислила серной. Грязный амфетамин сульфат…»

— Да, наркотик. Дай бог, первый раз, но как мы проглядели? — лицо Олжаса утратило улыбку. — Давайте выводить.

Тимофей очнулся первым, выпутался из спальника и бросился к наставнику:

— Есть, Борис Иванович, есть!

— Что именно, уточни, — сдержанно, не выбрав еще манеру поведения, откликнулся тот.

На Тимкин голос наложился дискант Оксаны и добавился тенорок Антона, отстегнувшего последний фиксатор:

— Поле информационное! Мы в него включились! Полный отпад, когда на прямой обмен выходишь! Я понял, как оперативная память в компе работает…

Олжас сумел ввести обмен впечатлениями в приемлемое русло:

— Оксана, как младшая, излагает первой, потом Тимофей и Антон. А для начала — родители знают, где вы сейчас? Звоните, пусть хоть они успокоятся, коли вам не спится…

— …тормоз — в последовательной работе мозга, — подчеркнула Оксана, — я для вас, Борис Иванович, поясню. Обмен информацией внутри нашего мозга осуществляется посредством нейронов. Сигналы от нервных клеток передаются другим. Места соединения, где передается информация между нейронами, называются синапсами, а сам процесс — синаптической передачей. При этом клетки используют вещество, нейромедиатор…

— Да проще будь, Ксюшка, и люди к тебе потянутся! — съехидничал Тим, а потом объяснил, что если импульс подать на клетку не опосредовано, химией, а прямо… И не с рецепторов, а внутрь, в зону хранения информации…

Антон отодвинул его, добавил, почему лучше идти с «корпус каллосум»… Где полушария связаны, оттуда… Ведь инфа и в правом, и в левом мозгу…

Олжас и Сергей одновременно уточнили:

— Как синхронизировать три мозга, шесть полушарий?

— Сперва нужен «раздрай» до предела. Мы его сделали с наркотиком, — безмятежно пояснила Оксана. — Я проверяла кофеин, этанол, никотин — ерунда! Мескалин — мухоморам не сезон, остался ЛСД и амфетамин. Да он не нужен…

— …если задать исходный десинхрон в шлеме… — подхватил Антон.

— …просто я не додумался сразу, — продолжил Тим.

Два мальчишки и светловолосая девчушка представляли собой трио, ведущее слитное повествование. Они описывали впечатления, не прерывая коллективную речь, а передавая от одного к другому. Даже термины использовали общие, что удивляло наставников:

— …и стали думать одновременно. Каждый мог свободно обращаться к памяти другого…

— …только не личной, там стопор моральный есть…

— …который зависит от уровня хозяина. Но можно и произвольно снять, дать полный доступ. Особенно, если таиться — в лом…

— …и попер кайф от всезнайства и всемогущества. Казалось, на раз решим хоть теорему Ферма…

— …а потом сошло, как дурь наведенная…

У Бориса Ивановича началось головокружение. Основы мироздания ощутимо дрожали, растрескиваясь от детских голосов. Он воспринимал себя глупой, маленькой козявкой, которая не может понять даже, как называется то, что он слышит. Собравшись с силами, вмешался:

— Сейчас ощущение общих, многих знаний осталось?

Тим, Антон, Оксана замолчали, углубились в себя, воскликнули:

— И сейчас — да! Надо вплыть… вход в директорию… как библиотека со стеллажами… не все надписи знаю… ответ всплывает в мозгу, как свой…

Наставники переглянулись. Ученики занырнули настолько глубоко, что разбираться предстояло не один день, в лучшем случае. Но в остальном — страшных последствий не наблюдалось. Пока. И врачебное обследование им пройти следует. Отдохнув, конечно. Олжас подвел итог:

— Домой, родители ждут. Оксана, Антон — поехали!

— Мы с Тимофеем соседи, — кивнул Сергей Львович, и все шумно направились к выходу. Возле машины, протянув руку, Борис Иванович спросил:

— По-взрослому, Тим… Как тебе показался амфетамин? Это наркотик, настоящий.

— Честно — никакого удовольствия. На тупой ржач пробило, типа мы — гопота на тусне. А на выходе зеро… А что?

Наставник облегченно вздохнул:

— Да хотел рассказать… Теперь не стоит… Ну, как хочешь. Вуд, физик, двадцатый век, рассказывает, как проверял опиум на стимуляцию научной мысли. В дурмане напал на чрезвычайно важную научную идею, но на какую именно — забыл. Пока приходил в себя, она вылетела из головы! Повторно накурился, и мысль явилась! Вуд записал гениальную идею… Очнувшись, развернул бумажку, а там: «Как ни велик банан, кожура еще больше»…

Никто не отозвался на дубовое «моралитэ». Зависла неловкость. Так и расстались. В пути Сергей Львович пытался спасти ситуацию. Сравнивал эксцентричного хитреца Вуда с Ходжой Насреддином, с Козьмой Прутковым. Тим молчал до порога своего дома:

— Борис Иванович так сильно обиделся? Мы же хотели проверить…

Наставник Тимофея грыз себя за тупость и бестактность:

— Психолог, называется… Промолчать не мог… Оскорбил мальчишку недоверием… Ну и что с того, что переволновался? На то ты и учитель!

Нашагав по кабинету не один километр, Борис решил заняться хоть каким-то делом. Стивизор компа ответил на команду дежурным приветствием: «Стране не нужны пролетарии!» За этот призыв вульгарные коммунисты мгновенно предали анафеме того президента. Однако слово безвозвратно утратило прежний, марксистский смысл, став клеймом для неимущих людей, лентяев, коптящих небо без заботы о будущем.

Борис заказал базовые сведения по химизму мозга. Ночь безнадежно испорчена, сна ни в одном глазу. Дома никто не ждет — жены пока нет. Какой смысл ездить туда-сюда? А так — хоть чуток пользы будет.

— Ого, вот это объем! Куда там информационному полю… Чудовищно много. Придется до утра насиловать голову мнемотрамбовкой. А выбора нет, иначе доверие Тима улетучится быстрее утреннего тумана…

Борис обреченно приготовил себя к темповому усвоению, запил таблетку (творение Сергея). Откинул спинку кресла, прилег. Контактные линзы с микропроекторами (изобретение Олжаса) — под веки. Еще несколько минут, и начнется стремительная передача информации напрямую в подсознание. Мысли стали размываться. Ускользающее сознание связало предстоящие мучения с виновниками, но не укоризной, а восхищением:

— Нет, ну надо же! Чертенята ухитрились обменяться информацией, накопленной в их гениальных черепушках! И стали втрое образованнее! Да еще и стали напрямую… это как? телепатически? — подключаться к долговременной памяти друг друга! Или… Да ну, бред! Не может быть общего информационного поля Земли! А если есть? И мальки нашли методику? Тогда мнемотрамбовка больше не понадобится? Океан знаний — и все мои?

Перед засыпающим внутренним взором ожила черно-белая фотография седого, лохматого мужика, подмигнула:

— Что и требовалось доказать. Чихать на Конец Света от кометы и астероида. Мы успеем, Борис! Человечество переживет Солнце и не погибнет в коллапсе Вселенной. Разум найдет, как сохранить себя навсегда, меняя вселенные, словно старые квартиры. С сегодняшним количеством гениев — это вопрос пары тысяч лет. А у нас в запасе — намного больше!

…и не понять, сам Борис, лукавый экспериментатор Вуд или парадоксальный Альберт напоследок изобразили не такое уж далекое будущее: миллиарды людей дружно показывают язык обманутой, невечной Вечности…

Хайфа, 2010