Будущее есть. Горизонты мечты

Анна Горелышева. Второй виток.

Телемах весело шагал вдоль каменистого обрыва по колено в траве. Тут было здорово, на этом острове — никаких следов цивилизации, если не считать иногда появлявшуюся под ногами сухую глинистую тропинку, совершенно заросшую по сторонам одичавшим шиповником.

Внизу под обрывом лениво плескалось море, облизывая гладкие валуны и острые, еще не обточенные обломки скал, — чистое и спокойное, постепенно переходящее в небо чуть более светлого оттенка. Отсюда видна западная часть Итаки, там сплошные утесы, пристань с другой стороны, и кораблей здесь не бывает.

За песчаной косой, светлой полоской видневшейся сквозь зеленоватую воду, резвились дельфины, гоняя стайки мелких серебристых рыбешек. Телемах пригляделся, узнал среди дельфинов знакомых, помахал им, дельфины заулыбались.

Телемах перебрался через преградившую путь каменную осыпь. Заросли кустарника стали совсем непроходимыми. Телемах, прикрыв лицо, продрался сквозь шиповник и ступил на твердую дорожку, сильно отличавшуюся на ощупь от звонкой сухой глины. Присев на корточки и раздвинув густую сочную траву, торчащую из многочисленных трещин, Телемах провел ладонью по белому шероховатому покрытию. Это был бетон. И, очевидно, очень древний…

Телемах поднял голову. Дорога из бетонных плит уходила вглубь острова, исчезая в зарослях одичавших шиповника и жасмина. Говорят, когда-то здесь был замечательный сад…

Тут он краем глаза заметил серебристое сияние, возникшее слева и сзади от него. Из сияния материализовался Гермес.

— Хай! — поприветствовал он Телемаха, подняв левую руку с растопыренными пальцами — характерный жест космических разведчиков из телебоевиков.

Телемах кивнул и поинтересовался:

— У тебя новое приветствие?

— Да нет, — слегка смутился Гермес. — Просто привязалось что-то…

— Я правильно иду? — прямо спросил Телемах.

— Можешь не сомневаться. Во-первых, я не дам тебе заблудиться, а во-вторых, заблудиться тут невозможно.

— Спасибо, что показал мне эту дорогу, — сказал Телемах и двинулся дальше.

Гермес летел слева, с серьезным лицом рассуждая о бесполезности термоядерных реакций в частности и физики вообще. Ни черта он в этом деле не понимал, конечно.

Неожиданно впереди замерцали синие искорки, и из них возникла Афина.

— Ты куда это, дружок, собрался? — зловеще-ласковым тоном осведомилась она. — Разве ты не знаешь, что туда нельзя? Разве мама тебе не говорила, что дети не должны ходить одни так далеко?

— Не помню, — не очень вежливо заявил Телемах, чем окончательно вывел Афину из себя.

— Немедленно поворачивай домой! — распорядилась она. — Ты прекрасно знаешь, что там опасно, там может быть радиация.

— Да-а?! — встрял Гермес. — А может, там есть еще и злые зеленые пришельцы? Или помидоры-мутанты, жаждущие завоевать Вселенную?

— А с тобой, умник, остряк-самоучка, я вообще не разговариваю! — отрубила Афина.

— Да ладно, чего ты? — примирительно сказал Гермес. — Парню интересно, пусть сходит, посмотрит, жалко тебе, что ли?

— Мне не жалко, просто это глупый бессмысленный риск. Телемах, ты же умный мальчик, не слушай этого болтуна, возвращайся. Не расстраивай свою маму.

— Извини, Афина, — сказал Телемах. — Ребята поспорили, осталось тут что-нибудь от ТЯЭС, или нет… Ну, я и вызвался проверить. Я же будущий космонавт. Так что я все-таки пойду.

— Молодец, Телемах, смелый парень! — воскликнул Гермес.

— Гермес! — набросилась на него Афина. — Ты чему ребенка учишь?! Ты его учишь не слушаться старших! Ты соображаешь, что делаешь?! Ты понимаешь, что из него может вырасти?! Ты зачем показал ему эту дорогу?..

Афина изливала праведный гнев. Гермес внимал с иронической улыбочкой, скрестив руки на груди и вертя в пальцах кадуцей. Про Телемаха все, конечно, уже забыли. Потом они с хлопком исчезли, продолжая препираться, а Телемах с беспокойством подумал, что опять они из-за него поссорились. Впрочем, скоро он забыл об этом, потому что, пройдя еще полстадии, он заметил в зарослях орешника полуразвалившуюся башенку из необычного блестящего материала, настолько заросшую, что разглядеть ее можно было, только приблизившись практически вплотную. Раньше Телемах подобных строений не видел, но безошибочно угадал, что это башня фазировки.

Дальше громоздились завалы поломанных растрескавшихся плит из того же блестящего вещества, поросших шиповником и увитых плющом. Телемах вскарабкался на самый верх. Впереди раскинулась тенистая лесная долина. По склонам разрослись кедры, малина и орешник, на дне журчал по камешкам чистый холодный ручеек, теряясь среди кустов шиповника. Телемаху подумалось, что весной здесь, должно быть, полно ландышей…

На всякий случай он достал радиометр из кармана хитона. Стрелка стояла чуть ниже относительного нуля.

Телемах стал спускаться в долину. Под кедрами, на сухих песчаных бугорках среди прошлогодних иголок блестели крупные земляничины. Вдоль ручья на открытых солнечных прогалинах кое-где цвели ярко-красные маки. Телемах остановился и, не особенно задумываясь над тем, что он делает, нашарил среди сухой хвои камешек и швырнул его вниз, в заросли орешника. Из кустов с шумом выпорхнула стайка зарянок.

Чего и следовало ожидать. Чудесная лесная долина, наполненная шелестом листьев, звоном ручья и птичьими голосами, запахами жасмина, нагретой солнцем хвои и земляники. А ведь на самом-то деле никакая это не долина, а самая тривиальная воронка, оставшаяся после ядерного взрыва. Сто с чем-то лет назад, на заре эры управляемого термоядерного синтеза, здесь рванула экспериментальная ТЯЭС. Среди местных жителей об этом как-то не принято было говорить, и Телемах только недавно узнал от дедушки Лаэрта о разрушенной электростанции на одном из соседних островков.

А чего только не болтали ребята об этом острове! Что здесь до сих пор бродят души умерших, ночью над морем разносятся их стоны и вздохи, что здесь где-то на поверхность выходит подземная река Стикс, и даже что на этом острове есть вход в Аид. Особенно усердствовали в распространении подобных слухов идейные враги Телемаха — дочка местного финансового воротилы пятисотмерника Антиноя Реогения и вся ее банда. «Эй, ты, космонавт, если ты такой умный, может, сплаваешь на остров? — с издевкой спросил лучший друг Реогении Диофил. — Или тебе слабо?» «А что, я могу сплавать, — спокойно ответил Телемах. — Но если я вернусь и скажу, что ничего там нет, вы же не поверите. Может, ты, Диофил, тоже рискнешь?» «Давай-давай, вдвоем любой дурак сможет! — сделав вид, что он ничуть не испугался, сказал Диофил. — Так уж и быть, поверим тебе на слово». Ну, Телемах и поплыл.

И ничего тут, оказывается, не сохранилось. Нуклеаблема затянулась, остались только заросшие развалины, да и то только потому, что этот металлопластик, из которого строили сто лет назад, практически вечен…

Телемах на всякий случай еще раз проверил уровень радиации. Ну ноль и ноль, даже чуть ниже. И радиации-то не осталось… Правильно, все активные изотопы связали каким-то специальным адгезивом сразу же после взрыва… Он подошел к ручейку, весело журчащему среди оплавленных кусков бетона и серебристого металлопластика. Радиометр неожиданно ожил, стрелка перепрыгнула нулевую отметку и поползла дальше. Телемах удивленно уставился на прибор. От воды слегка фонило.

Он пошел вдоль ручья навстречу течению, не отрывая взгляда от прибора. Излучение непрерывно усиливалось. Наконец Телемах дошел до скалы, из трещины в которой сочилась вода. Вот тебе и вход в Аид.

Он читал, что раньше электростанции почти полностью загонялись под землю — на всякий случай. Так что вполне возможно, что многие помещения могли уцелеть и после взрыва. Впрочем, даже если это так, никому она сейчас не нужна, эта допотопная радиоактивная ТЯЭС… А жалко. Телемах рассчитывал, что здесь будет интереснее. А так и плавать не стоило.

Он выбрался из долины, оглянулся напоследок, продрался сквозь кусты, ссыпался с обрыва, нырнул в теплую светлую воду. Дельфинов у песчаной косы уже не было.

Еще издали Телемах заметил, что ребят на берегу мало. От силы два-три человека. Подплыв поближе, он удостоверился, что это Никандр и Стратоген — его верный экипаж. Реогения, Диофил и вся остальная банда смоталась. Они и не собирались его дожидаться — очень интересно! Если Телемаху это надо, то пусть он, как дурак, и плывет.

Телемах выбрался на берег, вытряс воду из ушей и сказал:

— А я правда ТЯЭС нашел, в центре острова.

— А мы думали — взорванный мост и скелет фашиста, прикованный к пулемету, — усмехнулся Стратоген.

— Ой! — воскликнул вдруг Никандр. — А ты зря, между прочим, смеешься! Телемах, у тебя «светлячок» вдребезги засвечен!..

Телемах испуганно уставился на приколотый к хитону значок-радиограф, который все из ностальгии по блокаде называли «светлячком», так как в темноте он фосфоресцировали, хотя основной его функцией было регистрировать полученную за день дозу радиации. «Светлячок» Телемаха был абсолютно черным. Телемах испугался. Как это его угораздило? Ведь радиометр не показывал ничего сверхъестественного…

— Рад 100, наверное, схватил, — встревожено заметил Никандр. — Герой, тоже мне. Какого черта ты с Диофилом связался? Завтра же они первые над тобой издеваться будут, что ты поплыл неизвестно куда неизвестно зачем… Они тебя вечно в дураках оставляют, потому что ты не слушаешь советов друзей, Телемах! Вот, еще и замазался к тому же.

— Кончай зудеть, — сказал Стратоген. — Может, просто эмаль на значке повышенной чувствительности попалась, такое бывает. Наплюй ты на это, Телемах.

Телемах отколол «светлячок», зашвырнул его подальше в море и предложил:

— Давайте в Прогрессоров сыграем.

— Ага, и ты, как всегда, будешь доном Руматой? — возмутился Никандр. — Все ты да ты, так нечестно! Давайте лучше в мушкетеров.

— Вчера играли, — лениво сказал Стратоген, обгрызая травинку. — Надоело. Предлагаю Фантомаса.

— Нет, — выпалил Никандр. — Играем в Терминатора! Чур, я — Терминатор!

Он сделал каменное лицо и взялся за воображаемый огнемет, висевший на шее, направляя его на Телемаха.

— Прощайся с жизнью, благородный дон, капитан Д-звездолета «Лайка»! — изрек он металлическим голосом, каким в метро говорят: «В последнем вагоне, не держите двери!»

Телемах молниеносным движением сорвал с плеча воображаемый лук, выхватил из колчана стрелу и выпустил ее в Терминатора. Тот даже не шелохнулся.

— Убит, убит! — крикнул Стратоген. — Падай, все честно!

Терминатор захохотал голосом Фантомаса и заявил:

— Это меня-то из простого лука?! «Реакция на А-излучение — нулевая в обоих смыслах!»

— Какой это тебе простой лук? — презрительно усмехнулся Телемах. — Ты чего, из каменного века выполз? Лазерного дезинтеграционного томагавка никогда не видел, что ли?

— Все равно, ты меня не убил.

— Убил. Ты бы мог прикрыться щитом или полем, но ты не успел.

— Ладно уж, — сдался Никандр. — Побудь теперь ты, если хочешь, Терминатором.

Телемах не хотел быть Терминатором, он хотел быть доном Руматой.

— Давайте лучше искупаемся, — предложил Стратоген. — Пока вода теплая.

Так они и сделали. Они немножко поплавали наперегонки, посоревновались, кто глубже нырнет, и достали несколько красивых мидий, но потом бросили их обратно в море: жалко будет, если они сдохнут без воды. Дельфины мелькали на горизонте, но к ребятам не подплывали: делали вид, что им с ними не интересно.

— Ишь, задаются, — сказал Никандр. — Подумаешь, умники!

— А кто тебе тау-механику объяснил? — напомнил Стратоген. — Если бы не Ард, ты бы точно кол по физике схватил на кэрэ.

— Подумаешь! — обиделся Никандр. — Просто наша физичка не умеет объяснять. И Ард здесь ни при чем.

— Не спорь, — сказал Телемах. — Ты с дельфинами в «ним» играл? А выиграл хоть раз? Вот именно… Я тоже все время проигрываю. Куда нам до них…

— Интересно, а что будет, если дельфинов с компом стравить? — кровожадно спросил Никандр. — Вот кто умнее окажется?

— Они друг друга не выносят, — заметил Стратоген. — Враждебные цивилизации…

Телемах перевернулся на спину и стал глядеть в чистое небо. Прочертив яркую полосу инверсионного следа, с мощным гулом прошел аэробус. Телемах следил за ним, пока он не нырнул в гряду перисто-слоистых облаков на востоке. «Рейсовый на Афины», — автоматически подумал он и тут же с ужасом сообразил:

— Ребята, да выходит, уже 19:42! Они всегда точно вылетают!

— Ничего себе! — взвыл Никандр. — Я-то пообещал предкам к шести вернуться! Ну, мне сейчас устроят!

Они быстро вылезли из воды, оделись и рванули по домам.

— Телемах! — крикнул Стратоген, обернувшись. — Завтра эстафета, помнишь?

— Не дергайся, Стратоген, — ответил Телемах. — Пробежим, я готов.

— Тогда — до завтра!

Телемах заскочил в метро, нащупывая в кармане магнитную карточку, точным движением вбил ее в турникет, лихо выдернул обратно, сбежал по эскалатору, втиснулся в последний вагон. В центре, на остановке «Площадь Энтузиастов», толпа вынесла его наружу..

На эскалаторе у Телемаха вдруг закружилась голова, он почувствовал слабость и тошноту. Сначала он не понял, с чего это вдруг, потом догадался, что, наверное, все-таки замазался. Телемах вышел из метро и медленно двинулся в сторону дома, стараясь дышать поглубже и убеждая себя, что ничего серьезного не произошло, и все это ерунда. Однако слабость, тошнота и головокружение не проходили, вдобавок ко всему еще, кажется, поднялась температура.

Во дворе его радостно встретила пушистая белая в коричневых пятнах дворняжка Арго. Телемах присел, погладил Арго по голове и пожал ему лапу.

— Телемах, ты где до сих пор пропадаешь?

Телемах поднял голову и увидел вышедшую на крыльцо маму. Он вспомнил, что не успел придумать оправдание по дороге домой, кроме того, он ненавидел и не умел врать. К счастью, пока Телемах думал, что ответить, Пенелопа встревожено спросила:

— Телемах, что с тобой? Почему ты такой бледный?..

— Я неважно себя чувствую, — выдавил Телемах с жалкой улыбкой.

Пенелопа подошла к нему, пощупала лоб.

— Да у тебя температура! — сказала она. — Перекупался, наверное? Опять весь день на море пропадал?

— Ага, — подтвердил Телемах.

Пенелопа взяла его за руку, отвела в дом, принесла градусник и велела измерить температуру.

— У тебя что-то болит, сынок? — спросила она.

Телемах покачал головой. Оказалось, что это больно.

— Тошнит немножко, — признался он. — Голова кружится, в ушах шумит.

Пенелопа покачала головой:

— Наверное, солнечный удар. Ты почему опять не надел панамку? Пойду, поищу в аптечке, кажется, детский тейленол еще оставался.

Как только она вышла, на стуле напротив Телемаха материализовалась Афина.

— Ну что, герой? — ехидно спросила она. — Как самочувствие?

— Паршиво, — честно ответил Телемах.

— А еще туда же! Будущий космонавт! «Самочувствие хорошее, настроение бодрое»!

— Ну, Афина, если еще ты будешь меня космонавтом дразнить… И так полшколы издевается…

— Эх ты. И не говори, что тебя не предупреждали!

Афина взяла за руку Телемаха, нащупала пульс, потом велела вынуть термометр, посмотрела температуру, спросила:

— Тошнота не проходит?

— Нет. Пить хочется…

— Н-да, — изрекла Афина. — Бэр 120 ты получил, дружок.

Афина замолчала и стала ждать, что Телемах на это скажет.

— Ладно, — наконец не выдержала Афина. — Я, конечно, поступаю очень непедагогично, но мне тебя жалко. Минуточку.

Она исчезла и тут же возникла снова.

— Асклепий, к сожалению, на вызове, но я уговорила Аполлона тебя осмотреть.

— Ой, нет, только не Аполлон! — слабо пискнул Телемах.

— Ты что же, испугался, космонавт?

— Не-ет, — не очень уверенно сказал Телемах.

Впрочем, было уже поздно. Посреди комнаты из столба огня возник Аполлон в белом халате, лавровом венке, надетом поверх шапочки с красным крестом, с фонендоскопом и неизменным золотым луком на плече. Телемах сразу же выпрямился и подобрался. Аполлон мельком взглянул на него и еле заметно усмехнулся. Телемаха от этой усмешки пробил холодный пот.

— На что жалуемся, пациент? — осведомился Аполлон, в упор разглядывая Телемаха из-под очков. — Головная боль? Расстройства пищеварения? Рвота есть? А нарушения сна?.. Так-так…

Аполлон стремительно пересек комнату, присел к столу, извлек из воздуха ручку и пухлую историю болезни, принялся строчить в ней, потом велел Телемаху вытянуть правую руку вперед ладонью вниз и удовлетворенно констатировал, что пальцы у него дрожат, спросил, сдан ли анализ крови на количество лейкоцитов, диагностировал:

— Ну что ж, первичная реакция достаточно выражена, без сомнения, это лучевая болезнь средней тяжести. Необходим строгий постельный режим, сейчас я выпишу рецепты, принимать три раза в день по одной таблетке после еды…

— Э-э, Аполлон, а нельзя ли как-нибудь… э-э, ну, побыстрее, что ли? — робко вмешалась Афина. — Все-таки у мальчика занятия в школе, завтра кросс, ему не желательно пропускать…

— В принципе, можно, хотя и не полагается, — Аполлон подошел к Телемаху, бледному и притихшему, положил ему на лоб ладонь, подержал так секунд пять и усмехнулся. — Все в порядке.

— Спасибо, — с трудом выговорил Телемах.

— Да не за что, — уронил Аполлон. — Тривиальный случай. Будь здоров, мальчик. Не огорчай родителей.

И исчез в пламени.

Афина откровенно перевела дух.

— Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком, Телемах, — сказала она строго, потом добавила. — По правде сказать, недолюбливаю я этого товарища. Чтобы не сказать побаиваюсь. Дело он, конечно, свое отлично знает, но тип он непредсказуемый. Что у него на уме никогда не поймешь. Если что не по его, может и убить не задумываясь, ни за что ни про что… Но ты ему, кажется, понравился. Впрочем, спаси бог от таких друзей… О, твоя мама возвращается. Ну, привет ей, я пошла.

Афина исчезла.

— До встречи, спасибо, — в пустоту сказал Телемах.

В комнату вошла Пенелопа, неся травяной отвар и детский тайленол.

— Ты что, Телемах, сам с собой разговариваешь? — с тревогой спросила она. — Или у тебя бред?

— Нет, — ответил Телемах, поднимаясь. — Со мной уже все в порядке.

— А какая у тебя температура?

— Нормальная.

— Неужели? Где градусник? Гм, и правда, — Пенелопа снова потрогала лоб Телемаха. — . А как самочувствие?

— Замечательно.

— Странно. Ничего не понимаю. Что произошло? — Пенелопа посмотрела Телемаху в глаза.

— Ничего, — сказал Телемах. — Все нормально.

Пенелопа вздохнула и, заложив руки за спину, стала ходить туда-сюда по комнате.

— Я должна серьезно с тобой поговорить, Телемах, — наконец сказала она со вздохом.

Телемах напряженно кивнул и стал соображать, что же он за последнее время натворил. Плохих оценок он не получал уже давно, и мама об этом знает, она в дневнике расписывалась. Подрался вчера с Диофилом? Так за дело же! Разве можно было спокойно слушать, что этот придурок нес о национальном герое Ахилле?! Кроме того, маме неоткуда об этом знать. Что еще? Кажется, ничего страшного он больше сделать не успел…

— Телемах, — начала Пенелопа, — этот новенький мальчик, с которым ты подружился, спартанец…

— Стратоген?

— Да, кажется… Он не наркоман?

Телемах поморгал, спросил:

— С чего ты взяла?

— Нет, ты ответь, — настаивала Пенелопа.

— Не знаю, — с некоторым раздражением сказал Телемах. — Что, я буду людям такие вопросы задавать? Он спортсмен. Лучший аэроболист в нашей школе.

— Ясно, — вздохнула Пенелопа. — Телемах, Эвриклея недавно стирала твой хитон и нашла в кармане шприц…

— Ну и что? — сказал Телемах. — Мало ли разной дряни я в карманах таскаю. Помнишь, во втором классе ты у меня гранату отобрала, которая с войны осталась? Ну, помнишь, я в лесу откопал?..

— Подожди, — сказала Пенелопа. — Не уходи от темы. Телемах, признайся честно, — ты колешься?

— Да ты что, мама?!

— Хорошо. Зачем тогда шприцы?

— Да это не мои, — сказал Телемах, чтобы не особенно думать.

— Ясно, — сказала Пенелопа. — А как насчет того, который у тебя в заднем кармане?

Телемах сообразил, что в заднем кармане джинсов действительно контурируется шприц на 5.0, причем так отчетливо, что спутать его с чем-либо, наверное, невозможно.

— Так что? В школе по химии задали? — Пенелопа делала вид, что саркастически улыбается, но на самом деле в ее голосе чувствовались слезы. — Я долго смотрела на все это сквозь пальцы, думая, что все это детские шалости, что ты еще маленький. А ты, оказывается, становишься подростком, Телемах, причем трудным!

Телемах понял, что гнуть дальше в том же духе — значит расписаться в том, что ты наркоман.

— Мама, — сказал он, — честное пионерское, я не колюсь. Почему ты мне не веришь? Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Хорошо, Телемах. Тогда объясни связно, что это значит — ты возвращаешься домой с характерными симптомами ломки, я выхожу на несколько минут, — и уже все в порядке: ни тошноты, ни головной боли, никаких проявлений. Что тут можно подумать?

До Телемаха, наконец, дошел юмор ситуации. Он рассмеялся, чем привел маму в легкое замешательство, и сказал:

— Ладно, я не хотел тебя расстраивать… Мам, ну какие это «характерные симптомы ломки»? Это обычная неспецифическая реакция организма. Еще этот открыл, ну, который концепцию стресса разработал, как его… А! Селье, канадский ученый прошлого витка…

— Пожалуйста, ближе к делу, — строго сказала Пенелопа.

— Я плавал на соседний остров, там, где была ТЯЭС, и замазался, — на одном дыхании выдал Телемах.

— Насколько я знаю, — в полном недоумении глядя на него, заметила Пенелопа, — «замазаться» — это и значит «принять наркотик».

— Нет, это «вмазаться». А «замазаться» — это… ну, — он подумал, как бы попонятнее сказать. — «Схватить дозу».

Пенелопа терпеливо ждала.

Телемах с трудом выкопал в памяти подходящее общеупотребительное слово, понятное не только специалистам-радиологам, и с облегчением сформулировал:

— Облучиться.

— Всемогущий Кронион! — воскликнула Пенелопа. — Зачем тебя туда понесло?! Кроме того, у тебя еще, оказывается, проблемы с греческим языком — вот никогда бы не подумала? Впрочем, понятно, это дедушка Лаэрт на тебя так влияет. Это все его опыты с гигантской кукурузой, виноградом с генами лягушки и витаминизированной хлореллой.

— Мам, да уже все нормально, — сказал Телемах. — Меня Аполлон вылечил.

— Ну вот! — Пенелопа всплеснула руками. — Мало того, что Афина с тобой нянчится, ты еще и других бессмертных от дел отрываешь!

— Мама, пожалуйста, не сердись на меня, я больше туда не поплыву, обещаю…

— Телемах, — сказала Пенелопа, обнимая его, — сынок, пообещай мне, что никогда в жизни не будешь колоться и лазать по радиоактивным развалинам. Не расстраивай своих родителей. Что я напишу папе на фронт?

— Мама, я не колюсь, — сказал Телемах, вырываясь. — Наркоманов в космонавты не берут.

— Космонавты?! — воскликнула Пенелопа. — Забудь о космонавтике! Даже и не думай! Хватит с меня и твоего отца! Пообещай мне, что никогда не станешь космонавтом!

Телемах опустил глаза и помотал головой.

— Извини, мама, я уже выбрал себе профессию.

— Еще десять раз передумаешь, — сказала Пенелопа поспешно. — В детстве все мечтают стать космонавтами.

— Да мне тринадцать лет скоро, — сказал Телемах. — Я уже все решил.

— Вот погоди, сорванец! — потеряла терпение Пенелопа. — Вернется папа, будет тебя пороть!

Она резко поднялась и пошла на кухню разогревать суп.

— Мама, — сказал Телемах, — не обижайся на меня, пожалуйста. Я очень стараюсь тебя не расстраивать, но у меня плохо получается.

— Я не обижаюсь, — Пенелопа улыбнулась и погладила сына по голове. — Садись есть. Ты, наверное, ужасно проголодался.

Телемах без обычного сопротивления съел тарелку чечевичного супа, жареную рыбу с овощным салатом, кукурузную лепешку и выпил компот.

— Мам, я не говорил — у нас завтра общешкольная эстафета, приходи посмотреть, если хочешь.

— Спасибо, — улыбнулась Пенелопа, — приду. А в честь чего эстафета? К какой-то космической дате? К годовщине стыковки «Союз»-«Аполлон»?

— Нет, это в июле было. А у нас бег с факелами в честь Прометея.

— А-а! Я совсем забыла. Может быть, стоит провидеофонить дедушке Лаэрту? Он, наверное, тоже не откажется посмотреть.

— Нет, он мне говорил, что не сможет прийти. Сослался на то, что у него сейчас очень напряженное время. На самом-то деле, мне кажется, он думает, что я буду стесняться… И ты же знаешь, что он не любит бывать в городе. Ворчит, что от орнитопланов и фотобомилей плюнуть некуда, а пешеходов надо уже заносить в Красную книгу… Ладно, я пойду уроки делать. Спасибо, мама.

Телемах пошел в свою комнату. Полистал дневник, удостоверился, что на завтра задано только сочинение, параграф по философии и задачки на электролитическую диссоциацию, и засел за комп — играть в «Аргонавтов». Дошел до самого поганого места, Сциллы и Харибды, выпустил голубя и уже собрался провести корабль, как рядом возникла Афина.

— Та-ак, — произнесла она. — Развлекаемся? А уроки мы выучили?

Телемах от неожиданности влепился в скалу и проиграл.

— Сделали, сделали, — сказал он, выключая комп. — У тебя что — других дел нет, только за мной следить?

— У меня сегодня отгул, — пояснила Афина. — Впервые за последние триста лет, так что я отдыхаю. А педагогика — это мое хобби.

— Какой ужас! — искренне сказал Телемах.

— Ладно, умник, раз так, покажи мне свое задание по химии.

Телемах раскопал в столе тетрадку и спокойно дал ее Афине. Та покряхтела, припоминая школьную программу, и была вынуждена признать, что все решено верно. Потом она спросила:

— А сочинение у тебя готово?

— Еще в воскресенье написал, — ответил Телемах. — Тема такая избитая — «Герой нашего времени». Я сначала хотел про Гагарина написать, а потом подумал, что слишком уж тривиально получается, и написал про Геракла.

— Ладно уж, сочинение я у тебя проверять не буду. Что ты пишешь грамотно, это я знаю, а за смысл сам отвечай. А как насчет философии?

— Да у меня этот Парменид с его дурацкой концепцией бытия вот где сидит! Бытие, видите ли, есть, а небытия, соответственно, нет! Бытие и мышление тождественны — это вообще полный улет!

— Что ты на него взъелся? — с недоумением спросила Афина. — Чем эта гипотеза хуже других?

— Сказал бы я тебе… Если бытие и сознание тождественны, то, грубо говоря, героиновые галлюцинации и, допустим, квантовая механика — это принципиально одно и то же! Как тебе это, а? Неслабо?

— Н-да… — сказала Афина, и, подперев голову рукой, глубоко задумалась.

— Тогда подумай, сколько всякого бреда существует! — продолжал Телемах. — Эфир — ради бога, вечный двигатель — нет проблем, телепатия — раз плюнуть!

— А еще всякие там плоские земли на трех китах, изнакурножи, привидения, кентавры, боги… Ой, что-то я не то говорю, — спохватилась Афина.

— Да нет, все правильно. Ненавижу метафизику. Слава богу, что человечество в конце концов пришло к материалистической диалектике.

— Фи, капитан! — скривив рожу, изрекла Афина. — Мне марксизм совсем не нравится, марксисты утверждали, что бога нет.

— А ты уж и обиделась! — ухмыльнулся Телемах. — Не волнуйся, они не тебя имели в виду.

— Да? А кого же?

— Ну, в их времена был совсем другой бог. Такой, знаешь, прикидывался добреньким, идеями гуманизма прикрывался, а в это время поддерживал великих инквизиторов и фюреров всех мастей, втравливал людей в войны, доказывал, что космические полеты невозможны и старался убедить человечество, что жизнь — это помойка, а истинное счастье возможно только в загробном мире, да и то только для тех, кто «хорошо себя вел» при жизни.

— Это в Аиде, что ли? — с недоверием спросила Афина. — Запихнуть бы этого умника самого в Аид, посмотрела бы я на него! Это ж надо — людям такую откровенную дезу гнать! Он что, неграмотный, «Одиссею» не читал? Там же тень Ахилла греческим языком сказала…

— Ну вот, я и говорю, тупой был бог, жадный, жестокий. Разве можно было такого терпеть? Вот народ и устроил революцию.

— Да уж, — согласилась Афина, — это вполне понятно. Впрочем, по моему глубокому убеждению, каждый народ имеет таких богов, которых он заслуживает.

— Так я пойду, поиграю? — спросил Телемах. — У меня ведь все уроки готовы.

— На твоем месте я бы пораньше легла спать, дружок, — заявила Афина. — У тебя завтра эстафета, ответственный день.

— Знаешь, Афина, я хотел тебя попросить…

— Ну конечно, я буду болеть за вашу команду! — тут же заверила Афина. — И, разумеется, по мере возможности, помогу вам выиграть.

— Ты дослушай, — перебил Телемах. — Мы этого как раз не хотим!

— Что-то я не въезжаю! Вы не хотите победить?

— Нет, мы хотим победить, только честно, понимаешь?

— Ну ты даешь, дружок! Разве с моей помощью — это не честно?

— Конечно, нет. У всех должны быть равные шансы на победу. Короче, не вмешивайся, Афина, ладно?

— Нет, этого мне никогда не понять! — сказала Афина с раздражением. — Ну и дети растут! Их не устраивает сотрудничество с богами — ничего себе! Когда смертные не понимают богов — это в порядке вещей, но наоборот — это, извините, нонсенс! — она окинула Телемаха негодующим взглядом и исчезла, не попрощавшись.

Ночью Телемаху снились кошмары. Как будто он сдает последний решающий экзамен перед космическим полетом. А в экзаменационной комиссии вся элита: Зевс, Аполлон, Афина, Королев с Гагариным, еще кто-то из бессмертных. И Телемах стоит перед ними, как на допросе.

— Ну что ж, дружок, подготовлен ты, я вижу, неплохо, — говорит Зевс, благожелательно улыбаясь. — А ну-ка, Аполлон, задай ему какой-нибудь вопрос из физики.

Аполлон, посмеиваясь, спрашивает, почему вода в невесомости принимает форму шара. Телемах бодро отвечает про наименьшую площадь поверхности при данном объеме, а, следовательно, и наименьшую свободную энергию. Аполлон машет рукой: вопрос простой и всем понятно, что Телемах знает.

— Конечно, — удовлетворенно гудит Зевс. — А ну-ка, Сергей Павлович, раз уж Константин Эдуардович приехать не смог, спросите-ка у него что-нибудь из астрономии.

Королев, видно, в хорошем настроении, потому что он тоже задает легкий для Телемаха вопрос об удельной энтропии Вселенной. Телемах увлеченно рассказывает о законе сохранения барионного заряда, про отношение числа барионов к числу фотонов, аннигиляцию, переходит, в конце концов, к антропному принципу, начинает цитировать академика Зельдовича. Комиссия слушает его со скучающими улыбками, поглядывает на часы, потом Королев прерывает Телемаха, говоря, что это уже к данному вопросу мало относится.

— Что ж, неплохо, — констатирует он. — Уверенно, хотя и несколько путано.

Зевс благосклонно кивает, поглаживая окладистую бороду. Гагарину, видимо, надоедает эта тягомотина, потому что он просит Телемаха прочитать любимое стихотворение. Телемах смущенно говорит, что еще с утра у него точно было несколько любимых стихотворений о блокаде, но сейчас у него от страха все из головы вылетело, и он помнит только «Илиаду».

— Ну что же, расскажи, что помнишь, — хитро улыбается Зевс.

Телемах начинает читать, в районе второй песни его прерывает Афина и задает заранее приготовленный срезовый вопрос:

— А в каких еще известных стихотворных произведениях рассказывается о сражении за населенный пункт?

Телемах, ясно осознавая, что несет чистую рениксу, тем не менее, отчаянно декламирует первое, что приходит в голову:

— «Стояли со взрослыми рядом мальчишки у стен Ленинграда. Им было всего лишь двенадцать, но были они ленинградцы!»

Афина смотрит на него в упор, постукивая пальцами по столу, ждет. Остальные члены комиссии в некотором замешательстве.

Телемах собирается с мыслями и продолжает:

— «Было дело под Полтавой, дело славное, друзья, мы тогда рубили шведов под знаменами Петра…»

— Гм… — неопределенно произносит Афина. — Это уже ближе, но я не совсем то имела в виду…

— Может, «Бородино»?! — осеняет Телемаха.

— Правильно, — удовлетворенно говорит Афина. — Наконец-то! А теперь докажи, дружок, что в обоих произведениях авторы описывают один и тот же патриотизм, который движет бойцами.

Телемах начинает лихорадочно соображать и просыпается в холодном поту. На улице уже солнышко, шум деревьев и моря. Остается только встать и бежать на зарядку.

Телемах выскочил из дома, свистнул Арго. Собака, зевая, выползла из будки и потрусила рядом. Они проскочили мимо одиноко торчавшего на окраине недостроенного небоскреба торгового центра, задуманного в качестве высотной доминанты острова с моря. Сколько Телемах себя помнил, этот несчастный небоскреб все не могли достроить. То грунт под ним просядет, то грунтовые воды затопят подземные помещения, то кремнопласт признают несоответствующим экологическим нормам, то еще какие-то заморочки. Местные, понятно, ругали небоскреб на все лады, ворча «превращают Итаку черт знает во что! В, прошу прощения, Манхеттен!»

Они побежали вдоль моря через каштановую рощу. Телемах перескочил с разгону через быстрый холодный ручеек с каменистым дном, очень неудачно приземлился на что-то острое, поранил ногу. Оказалось, обломок микросхемы. Телемах с досады зашвырнул его подальше в заросли орешника и, хромая, побежал дальше. Арго суетился вокруг, стараясь чем-нибудь помочь. На стадионе за рощей тренировались космонавты. Они, как обычно, перекинулись с Телемахом парой фраз. Телемах поинтересовался, что там с Троей, потому что не успел еще сегодня послушать новости. Космонавты сказали, что все, как всегда — продолжают бомбить, ночью закоротили Троянскую термоядерную электростанцию графитовыми бомбами. «Ох, доиграется Агамемнон, — подумал Телемах. — Наглый, как танк!» Он помахал космонавтам и рванул дальше. Все-таки, он уже выдохся, а пробежал всего-то стадий пятьдесят… А на эстафете придется выкладываться, никуда не денешься.

Он заметил в стороне от тропинки под одиноким кедром куртинку каких-то светло-желтых мелких цветочков, смахивающих на свербигу, свернул, сорвал веточку, чтобы дома идентифицировать по справочнику.

— А-а, — неожиданно послышался сзади ехидный голосок, — цветочки собираем?

Разумеется, это была Реогения, ну кто же еще?

— Привет, — натянуто улыбнувшись, сказал Телемах. — Ты что здесь в такую рань?

— Ролики обкатываю, — с готовностью сообщила Реогения. — Предки подарили. У меня вчера д. р. был. Прикольные, да?

— Крайне, — сухо сказал Телемах. — Поздравляю.

— Дай цветочек посмотреть, — сказала Реогения. — Фу, какая гадость. Ненавижу крестоцветные. А зачем это тебе?

— Просто так. Идентифицировать.

— А зачем? — спросила Реогения, вертя в пальцах несчастный цветок.

— Ну, не знаю. Если это свербига, то из нее салат можно делать…

Реогения сначала выпучилась на Телемаха, как на последнего придурка, потом сказала:

— А-а, тебя, бедненького, во «Времени» напугали, что Троянская война перерастет в мировую? Ты уже собрался жить в блокадном Ленинграде?

Ох, была бы Реогения мальчишкой, с каким бы удовольствием Телемах надавал ей по шее, не посмотрел бы, кто ее папочка!

— Да, я тебе уже говорила, что у тебя клевый прикид? — продолжала Реогения.

Это она про шортики цвета «металлик» а-ля Максим Каммерер, футболочку с вылинявшей олимпийской символикой, честно выигранную в прошлом году, и полное отсутствие всякой обуви. Издевается, конечно, аскарида. Телемах промолчал, сдержался. Арго мирно пасся в траве неподалеку, ловил кузнечиков. Делал вид, что не замечает, как Реогения смеется над его хозяином. Пес считал, что плохих людей не бывает.

Реогения осталась недовольна тем, что Телемах не ответил. Она небрежным жестом швырнула в канаву несчастную свербигу и заявила:

— Не, Телемах, паста эти твои цветочки. Вот ты знаешь, как травка выглядит?

— Какая травка? — наивно спросил Телемах.

— Вот ведь тундра дремучая! — ухмыльнулась Реогения. — Нет, ты безнадежен. Клинический случай.

— А! — осенило Телемаха. — Эта, которая ТГК? Так бы и сказала! Которая с такими тонкими резными пятилопастными листьями?

Он покрутил растопыренной пятерней.

— Ого! — Реогения посмотрела на Телемаха в некотором обалдении. — Да ты прямо ас! Может, еще покажешь, где растет?

Телемах изобразил хитрую ухмылку и заявил:

— Места надо знать!

Реогения отстала. Наверное, прониклась уважением.

— А ты новость слышал? — спросила она.

— Ага! Наши собаки троянскую ТЯЭС коротнули…

— Да нет, я не про то, — с досадой отмахнулась Реогения. — «Аргонавты» новый прострельный хит выбросили — «Два зеленых солнца», слышал?

— Не-а, — ответил Телемах.

Зеленых звезд не бывает, это дошколенку ясно. Нет такого спектрального класса.

— Хочешь послушать? — Реогения похлопала ладонью по плееру, прицепленному к поясу. — Классная вещь, не пожалеешь!

— Хорошо, давай, — Телемах нацепил наушники и, когда Реогения отвернулась, переключил плеер на радио и отыскал на шкале диапазона частоту «Радиогалактики».

Там сейчас как раз транслировали игру «Эрудит». Какого-то чайника-эрудита посадили в лужу срезовым вопросом: «Кто из космонавтов первым вышел в открытый космос?» Чайник сопел, мучился и, судя по всему, решал, сказать ему, что это был Гагарин, или уж не позориться? Ведущая начала изо всех сил чайника вытягивать, задавая наводящие вопросы. Она уже и название корабля сказала («Восход-2»), и позывные экипажа («Алмаз»), но чайник или упорно молчал, или нес откровенную дезу. Когда ведущая сообщила, что космонавт этот, ко всему прочему, был еще и художником, Телемах не выдержал и прошипел: «Да Леонов же, массаракш, Леонов!»

— Что? — удивленно спросила Реогения.

Телемах вспомнил, что от него ждут реакции на «прострельный хит».

— А-а, да, — сказал он, выключив плеер и вернув его Реогении. — Круто. Убойно. Уль-лет.

— Пошли купаться, — предложила Реогения.

— Извини, у меня еще двадцать стадий по плану, — бодро заявил Телемах. — Арго, пошли.

— А-а, ты тренируешься… В последний день, да?

«Тебе-то не бежать», — подумал Телемах. Как говорит их педоном, «легче ржать, чем бежать».

— Ну-ну, — сказала Реогения. — Дерзай. Может, выиграешь олимпиаду — золотую статую в Олимпии поставят.

— Салют, — сказал Телемах и рванул вдоль моря, не дожидаясь продолжения. Гидра, честное слово!

Море сегодня было беспокойным, серо-синим с крупной рябью. Арго купаться не пошел, предпочел шастать по берегу, обнюхивая водоросли. Телемах заплыл далеко, из глубины появились дельфины. Они поговорили с Телемахом о рыбе, о теории океанического биогеоценоза Званцева, довезли Телемаха до берега, высадили и, пожелав успеха в эстафете, длинными серыми тенями исчезли под водой.

К завтраку Телемах почти не опоздал, чем приятно удивил маму.

— Доброе утро, — сказала она. — Неужели ты наконец-то научился рассчитывать свое время?

— Доброе утро, — отозвался Телемах. — Я включу новости?

— Да, конечно. И садись завтракать.

Телемах нашел пульт, включил «Самсунг», сыпанул в миску «Келлогс Фростерс» и залил принесенным Эвриклеей парным молоком.

С экрана энергичный журналюга вещал о том, что ночью на Трою было сброшено еще несколько графитовых бомб, и Троянская ТЯЭС выведена из строя, на что троянцы ответили демонстрацией протеста. Показали демонстрацию: мирные жители размахивали портретами Агамемнона, перечеркнутыми свастикой, лозунгами типа «Блицкриг затягивается?», «Бьем гада у стен Ленинграда» и «Ленинградцы умеют сражаться», красными флагами и голубями на палочках.

— Какая наглость, — сказала Пенелопа. — Можно подумать, мы ведем несправедливую захватническую войну! Всем известно, что Афина на нашей стороне.

Телемах не был воспитан в таком патриотическом духе, поэтому он сказал:

— Агамемнон, конечно, гад, в этом я с ними полностью согласен. По-моему, скоро дело дойдет до остракизма…

— Возможно, это и так, — строго сказала Пенелопа. — Но это не дает права всяким троянским собакам отождествлять себя с блокадным Ленинградом.

Телемах промолчал, он вообще был против всяких войн. Он был за мирный космос.

— Они забыли, с чего все началось, — сказала Пенелопа с возмущением.

А началось все действительно не очень красиво. На свадьбу Пелея и Фетиды, будущих родителей героя Ахилла, были приглашены все боги, а про Эриду, богиню раздора, то ли забыли в спешке, то ли ее комп заглючил, и приглашение по электронной почте не дошло, то ли ее специально не стали приглашать, чтобы не портить праздник. Эрида, обладающая ужасным характером, конечно, смертельно обиделась и, разумеется, решила отомстить. Она все же приперлась на свадьбу без приглашения, прихватив с собой портативный ноутбук фирмы «Эппл», села в сторонке и с независимым видом принялась увлеченно играть в «Дум».

Проходившая мимо Афродита надменно заметила, что лично она не понимает, как богиня может играть в такой бред. Гера, которая особым интеллектом не отличалась, но в «Думе» доходила до шестнадцатого уровня, сказала, что ни черта Афродита не понимает в колбасных обрезках.

— Ну не ссорьтесь, не ссорьтесь, — сказала Эрида. — Сегодня ведь праздник. Если тебе, Афродита, не нравится «Дум», у меня есть игрушка получше, я ее только вчера дописала. Называется «Троянская война». В ней могут участвовать одновременно от двух до нескольких тысяч человек. Хотите сыграть?

— Только чур — я за землян! — заявила Гера.

Они начали играть, собрали вокруг себя кучу болельщиков. Борьба шла с переменным успехом, потом Афродита начала выигрывать, чем ужасно разозлила Геру.

Афина, которой Зевс как любимой дочке поручил развлекать гостей, как раз собиралась показать фокусы и провести викторину «Знаешь ли ты свой город» с призами, но оказалось, что все сгрудились у компа, подбадривают играющих и не обращают внимания на несчастного массовика-затейника. Афина пролезла в центр толпы, намереваясь вырубить комп и разогнать стихийное сборище, но Гера завопила:

— Нет, нет, погоди, я должна выиграть, я только во вкус вошла! Щас я ее сделаю!

Победой, там, разумеется, и не пахло, просто Гера не хотела признать, что Афродита выигрывает.

— Дай-ка, я тебе помогу, — сказала Афина, беря джойстик. — Сейчас увидите, как работают профессионалы! Э-э, да кто так игры программирует. Вот здесь надо все переделать. Эти баррикады тоже никуда не годятся. Этот прием с деревянной зверюгой неплохо придуман. Но почему ты, Эрида, выбрала именно корову? Не лучше ли сделать… ну-у, скажем, коня?.. А это разве уличные бои? Нет, здесь все надо в корне менять… Уж кто-кто, а я в войнах кое-что понимаю!

Афина продолжала брюзжать, цепляясь ко всяким мелочам, но, тем не менее, они с Герой начали теснить Афродиту. И тут на самом интересном месте у компа сдохли батарейки.

— Ну-у, мы так не играем! — в один голос взвыли богини и начали спорить, кто победил.

Эрида сидела в уголке и в полном удовлетворении потирала руки: свадьба была испорчена. Боги не могли прийти к единому мнению, кто же победил, и тогда Гера, Афина и Афродита решили спросить у незаинтересованного лица.

Они, как снег на голову, материализовались посреди офиса процветающей компьютерной фирмы «Приам и сыновья» на планете Ноили. В офисе сидел программист Парис и, уставясь в экран, искал ошибку в программе на бейсике.

— Эй, смертный, а ну ответь, кто из нас выиграл? — прогремела Гера голосом злых пришельцев из американских мультиков.

Парис посмотрел на них без всякого удивления, не говоря уж о подобающем благоговейном трепетании, почесался, зевнул и, так как типом был до крайности безыдейным, заявил:

— Найдете мне ошибку — скажу.

— А может, тебе еще и программу написать? — с неприязнью осведомилась Афина. — В двести двадцатой строке запятую поставь, чайник.

— А ведь и правда! — сказал обрадованный Парис. — Ладно, спасибо.

Он окинул богинь оценивающим взглядом и нагло спросил:

— А что мне за это будет?

— Ошибку тебе нашли? Нашли! Так что отвечай и не тяни, — распорядилась Афина. — Ну, так уж и быть, если хочешь, могу научить тебя обыгрывать любой комп в какую угодно игру.

— А я могу тебе по дружбе подкинуть пару кодов швейцарских банков, — сказала Гера. — Если, конечно, тебе нужны деньги. А если нет, тогда могу по секрету сказать код доступа к ядерной кнопке. Надеюсь, мировое господство тебя устроит?

— Ну а я, если, конечно, признаешь, что я победила, — сказала Афродита, — могу дать тебе адресок в Интернете самой красивой в мире девушки.

Парис опять почесал в затылке, подумал и решил:

— Да ну, выигрывать у компов мне ни к чему. Если захочу, я и сам могу так изменить любую программу, что каждый дурак сможет выиграть.

— Ой-ой, — презрительно заметила Афина. — Да ты и микрокалькулятор не запрограммируешь!

— От богатства и мирового господства я бы, конечно, не отказался, — продолжал Парис. — Но ведь это ребенку ясно, что за взлом кодов банка или, тем более, министерства обороны, меня сразу посадят без лишних разбирательств. Что в мои планы никак не входит. Так что, Афродита, считай, ты победила.

— Ура! Ура! — Афродита запрыгала по комнате.

Афина и Гера стояли злые и надутые.

Несмотря на победу Афродита все же решила проучить Париса. Разбрасываться адресами самых красивых девушек она не стала и подсунула Парису адрес странички первой попавшейся девушки, некой Елены с планеты Адаллэ. Парис посмотрел на фотографию, и Елена ему не понравилась. Девчонка как девчонка. И что только Афродита в ней нашла. Впрочем, чтобы не обижать богиню, он послал Елене по электронной почте письмо. Елена ответила. Они познакомились, у них завязалась переписка, Елена оказалась интересной собеседницей, благо общих тем для разговора у них было предостаточно: Елена тоже работала программистом в ведущей адэллийской фирме «ASA». Выяснилось, что она очень умная девушка и, кроме того, дочь Зевса. Оказалось, что она автор нескольких нашумевших недавно пакетов прикладных программ. Но в родной фирме ее талант не ценят, в должности не повышают, заставляют работать шесть дней в неделю, отпуск дают зимой и платят не слишком-то много. Парис проникся сочувствием и уважением и предложил Елене перейти работать в их фирму. Он поговорил со своим папочкой Приамом, и тот с радостью согласился.

Вначале в «ASA» почти не заметили отсутствия Елены, но когда «Приам и сыновья» начали выпускать одну за другой новые супермассовые программы и их прибыли резко возрасли, как-то неожиданно выяснилось, куда делась Елена. Тогда «ASA» в программе новостей прилюдно обвинила компанию «Приам и сыновья» в коррупции, подкупе, переманивании перспективных сотрудников и всех остальных смертных грехах. После этого выступления между двумя компаниями установилось состояние необъявленной войны, которое как-то само собой переросло в противостояние Ноили и Адаллэ. В конце концов, руководитель «ASA» Менелай предъявил ультиматум: или «Приам и сыновья» завтра же выдадут Елену, или он, Менелай, вышлет к Ноили эскадру крейсеров и планетолетоносцев с грузом термоядерного оружия в несколько тысяч мегатонн. Ноилийцы плюнули на этот ультиматум, наивно понадеявшись, что эпоха звездных войн давно канула в Лету, и наступила эра гуманизма. И не угадали.

Менелай свое обещание выполнил в точности. Срочно сформировали небольшую армию из сотрудников «ASA», командование которой поручено было заместителю директора брату Менелая Агамемнону. Утром на столицу планеты Ноили город Трою были сброшены первые бомбы.

С тех пор война продолжалась уже почти двенадцать лет, о первоначальной ее причине обе стороны практически забыли и воевали из чисто принципиальных соображений — кто кого. Елена с Парисом давным-давно поженились и жили счастливо, у них родились две дочки. Фирма «Приам и сыновья» выпускала все новые и новые эффектные программы, в «ASA» за эти годы пришло много молодых перспективных программистов, и она тоже не бедствовала, оставаясь лидером в своем регионе.

Тем не менее, война продолжалась. Правда, человеческих жертв за все двенадцать лет не было, особых разрушений в Трое — тоже. Но сложилось так, что ноилийцы выглядели невинно обиженными страдальцами, а адаллийцы — коварными агрессорами, тем более, у их главнокомандующего Агамемнона отмечалась некоторая склонность к садизму — он не раз предлагал разбомбить Трою до основания, отбросив ложный гуманизм. Никто, правда, эти его идеи не поддерживал, и Агамемнону приходилось соглашаться с мнением большинства. Адаллийцы его немного побаивались, о нем ходили ужасные слухи вроде того, что ради продолжения войны он принес в жертву богам родную дочь и тому подобные сплетни. Были, правда, и такие, кто Агамемнона откровенно не боялся и не уважал, например, командир эскадрильи планетолетов Ахилл.

Это вообще был очень странный тип, бесстрашный, то ли уверенный в своем бессмертии, то ли, наоборот, камикадзе. Никакого отношения к фирме «ASA» он не имел и пошел на войну просто так, добровольцем. Для него война была разрядкой, чем-то вроде компьютерной игры. Среди адаллийцев его уважали, так как на счету Ахилла было множество удачных операций, но старались держаться на расстоянии. Друзей у Ахилла совсем не было за исключением Патрокла, с которым они дружили, кажется, с детского сада. Ахилла никто не понимал, смотрели на него косо и поговаривали, что он то ли наркоман, то ли бессмертный с психическими отклонениями.

Еще среди адаллийских военачальников были такие герои, как Диомед, который зарвался настолько, что не побоялся вступить в бой с Афродитой, и, более того, Аресом, которые воевали на стороне троянцев. Ареса он серьезно ранил, и, что самое удивительное, это сошло ему с рук, потому что он считался любимчиком Афины. Еще были два Аякса: Теламонид, двоюродный брат Ахилла, патриот, честный и смелый товарищ, сильный и добрый великан, и Оилид — наглый, распущенный и подленький, прикидывавшийся, однако, справедливым. Они были закадычными друзьями, везде ходили вместе, и Аякс Теламонид всегда защищал Аякса Оилида, убеждая всех, что на самом деле он гораздо лучше, чем кажется. Кроме того, в армии адаллийцев были такие герои, как Филоктет, Протесилай, Сфенел, про которых постоянно писали в газетах, известный мудрец Нестор, глубокий старик, современник аргонавтов, и, конечно, папа Телемаха Одиссей, командир крейсера. Он был вынужден принять участие в войне только потому, что Елена оказалась двоюродной сестрой Пенелопы. Еще перед началом войны он как руководитель группы парламентариев, посланной на Ноили, пытался уладить дело мирным путем, однако руководители обеих конкурирующих фирм на компромисс не пошли. Одиссей попытался откосить от армии, прикинувшись сумасшедшим, но этот номер не прошел, и он был вынужден, оставив на Адаллэ Пенелопу и новорожденного Телемаха, лететь через половину Галактики ради каких-то крайне сомнительных целей.

Разумеется, за двенадцать лет эта треклятая война осточертела обеим сторонам, и, если троянцам деваться было некуда, в лагере адаллийцев то и дело вспыхивали стихийные митинги, заканчивающиеся, как правило, призывом плюнуть на все и лететь домой. На одном из таких митингов на импровизированную трибуну вскочил планетолетчик Терсид и завопил:

— Хватит! Мы тупеем на этой войне, и я не допущу, чтобы мы расквасились!

— Правильно! — поддержали его. — Надоело все, домой хотим! Смешно воевать с этими несчастными ноильцами только из-за того, что они пишут на паскале те программы, которые мы пишем на Си!

Тогда на трибуну поднялся Одиссей, аккуратно подвинул Терсида в сторону и сказал:

— Ребята, это понятно, что все мы хотим поскорее вернуться домой. И я в том числе. Но если уж мы ввязались в эту проклятую войну, мы должны ее выиграть. Потому что сейчас мы создаем историю. Потом про эту войну напишут в школьных учебниках. Мы можем, конечно, развернуться на сто восемьдесят градусов и с чистой совестью лететь домой, потому что не видим ни малейшего смысла в продолжении войны, а скажут — скажут, что мы просто струсили. У меня все. Спасибо за внимание.

Адаллийцы почесали в затылках, повздыхали и разошлись, решив, что улететь домой всегда успеется.

У троянцев не было такого множества отважных героев, как у их противника. Фактически единственным серьезным бойцом был командующий Троянским фронтом Гектор. Его папочка Приам не мог управлять обороной города, так как был слишком стар, его многочисленные сыновья не отличались особой храбростью, а многие из них еще не достигли призывного возраста, поэтому народное ополчение троянцев пришлось возглавить Гектору как самому старшему. Горожане были плохо вооружены, абсолютно не подготовлены к войне, но, тем не менее, патриотично настроены, и в первые годы преимущество было на стороне ноилийцев.

Однажды несколько тяжелых планетолетов-бомбардировщиков под командованием Ахилла вылетело бомбить город. Им на перехват поднялась эскадрилья истребителей Гектора. Завязался воздушный бой. Ахилл не успел выбросить бомбы, а кидать их куда придется он не хотел, чтобы не угробить мирных жителей. Его попытались взять в двойные клещи, но Ахилл вывернулся и рванул к объектам. Ему наперерез выскочил один из истребителей, развернулся и пошел на таран. Отворачивать он, похоже, не собирался. «Ладно, — подумал Ахилл. — Посмотрим, у кого нервы крепче».

Пока они неслись навстречу друг другу, на Олимпе в суматохе решали, что бы такое сделать, чтобы предотвратить столкновение. Зевс сидел на своем троне в позе мыслителя, барабаня пальцами по подлокотнику и изо всех сил морща лоб.

— Ну давай, папа, придумай что-нибудь! — суетилась вокруг Афина. — Они же угробят друг друга!

— Я думаю, думаю, не приставай, — отвечал Зевс. — А что если… Нет, это ерунда…

— Дорогой, тебе осталось на размышления не больше двух с половиной секунд, — заметила Гера.

— Еще куча времени, я успею. Может, перенести их в параллельные миры? Аполлон, что скажешь?

— Не пойдет. Еще аннигилируют…

— Ну так ты поищи подходящий!

— Да некогда уже!

— Все, хватит! — Афина решила действовать на свой страх и риск. — Гермес, Ирида, вы — самые быстрые. За мной! — они зависли над Троей. — На счет «три» нультранспортируем их из планетолетов вон туда, на лужайку. Задание ясно? Раз, два, три!

В ту же секунду бледные, с сощуренными глазами и судорожно сжатыми зубами Ахилл и Гектор оказались сидящими на травке. Оба были готовы к смерти. Гектор пришел в себя первым. Он неуверенно покрутил головой и спросил с нервным смешком:

— Это что — Острова Блаженных? Неплохо.

— Щас, разбежался, — сквозь зубы процедил Ахилл.

Рядом появились Афина, Гермес и Ирида.

— О, а вот и Гермес! — сказал Гектор. — Проводник.

— Спокойно, — сказала Афина. — Боги не допустят бессмысленного кровопролития и человеческих жертв. Вы рано себя похоронили. Если вам не терпится выяснить отношения, не лучше ли найти для этого более гуманный способ?

— Например? — с вызовом спросил Ахилл.

— Да хоть вот, — Гермес достал из воздуха бадминтонные ракетки. — Ирида, волан у тебя?

— Сейчас поищу, — Ирида выудила волан. — Вот он. Мы, например, с Гермесом всегда в свободное время играем. Замечательно развивает реакцию, рекомендую.

Гермес вручил им ракетки.

— Ладно, — сказал Ахилл, бодро крутанув ракетку в пальцах. — Сейчас я тебя сделаю!

— Спокойно! — сказал Гектор. — Моторы сожжешь!

Началась резня не на жизнь, а на смерть. Часа через полтора оба выдохлись, но виду старались не подавать. В конце концов Гектор сломался первым.

— Может, перерыв? — спросил он.

— Идет, — согласился Ахилл.

Они сели рядом на пригорке, отдышались. Потом Ахилл сказал:

— А ты прилично играешь, Гектор. Особенно классно смеши бьешь.

— Да ну, ты все равно меня надрал, — махнул рукой Гектор. — О чем говорить…

— Ладно, не загибай, — сказал Ахилл. — Не настолько я лучше играю… Кроме того, я полубессмертный, а ты человек.

— Хорошо, согласен на матч-реванш. Только дай еще минут десять отдохнуть.

Ахилл порылся в многочисленных необъятных карманах своей летной куртки, нашел пару завернутых в газету «Советский спорт» бутербродов с ветчиной и, собираясь перекусить, из вежливости предложил Гектору.

Гектор сглотнул голодную слюну и гордо отказался.

— Да ладно, чего ты комплексуешь, — сказал Ахилл и всучил-таки ему бутерброд. — Ты что, позавтракать сегодня не успел? — сочувственно поинтересовался он, глядя, как Гектор глотал бутерброд. — Понимаю…

Гектор изменился в лице и сдавленно произнес:

— Понимаешь?.. Что ты понимаешь, собака фашистская?! У нас там блокада по вашей милости — забыл?! Ты в курсе, какой у нас хлебный паек на день?!

Гектор задохнулся и замолчал.

Несколько минут они сидели молча, не глядя друг на друга. Потом Ахилл сказал:

— Ну, извини, пожалуйста… Я идиот. Я сначала говорю, а потом уже начинаю соображать… Извини, Гектор, я не хотел…

— Не хотел! Только не надо притворяться, что ты не виноват и вообще тут ни при чем!

— Да нет, я и вправду не знал, что у вас там…

— Да неужели? Ты не знал, что шпротная масса и суп из столярного клея у нас зимой считались деликатесами? Не слышал, что каждый третий — дистрофик, а голодные обмороки на работе — это в порядке вещей?

— Нет, честное слово, нет. Нас Агамемнон об этом не информирует.

— Сволочь — ваш Агамемнон, — сплюнув, сказал Гектор.

— Согласен, — вздохнул Ахилл.

Они снова замолчали, потом Гектор, наконец, сказал:

— Сейчас уже, конечно, гораздо легче, чем зимой. Сейчас травы полно — крапива, лебеда… Скоро овощи будут. Мы весной все свободные от застройки территории — парки, газоны, набережные — овощами засадили. Даже во дворах разобрали булыжники и тоже грядки вскопали…

— Гектор, я что-нибудь придумаю, — сказал Ахилл. — Обещаю. Давай отложим матч-реванш на завтра, договорились? — он вскочил и рванул в сторону лагеря адаллийцев.

К вечеру о положении дел в Трое уже было известно всем и каждому. Адаллийцы ходили злые и возмущенные до глубины души. Агамемнон по такому случаю заперся у себя во флагманском звездолете, на телефонные звонки не отвечал и ужинать не вышел, несмотря на то, что на третье был его любимый финиковый компот с пирожным «Север».

Утром было созвано срочное совещание, в ходе которого было решено разомкнуть кольцо оцепления с южной стороны города, чтобы троянцы могли организовать сообщение с Большой землей. Предложение было с восторгом поддержано большинством голосов «за» при одном «против». В тот же день заработала Дорога Жизни.

Ахилл с Гектором с тех пор стали лучшими друзьями. Каждый вечер в свободное время они играли в бадминтон или болтались по нейтральной полосе, разговаривая о произведениях популярных писателей, квантовой механике, философии, обсуждая героев сериалов, строя планы окончания войны и доводя Агамемнона до тихого бешенства. В обеих армиях началась поголовная деморализация. Воевать уже никто не хотел, адаллийцы внаглую перевозили в Трою продукты, отказывались бомбить город и слушали местные радиопередачи. Во время воздушных тревог, когда стучал метроном, они нарочно делали приемники погромче, чтобы у Агамемнона болела голова.

Когда Агемемнона показали по телеку в новостях, Телемах его даже не сразу узнал. Военачальник за последние дни сильно похудел, осунулся, стал нервным и издерганным. С журналистами он разговаривал крайне раздраженно, напирая на патриотизм и гражданское сознание, которые, по его глубокому убеждению, должны быть у каждого адаллийца и которые неопровержимо свидетельствуют о том, что «наше дело правое».

— По-моему, у него психическое расстройство, — заметила Пенелопа. — Сверхценная идея. Нет, остракизма не избежать…

Телемах допил сок, сказал маме спасибо и сходил в комнату за рюкзаком.

— Мам, приходи сегодня к трем на стадион, — сказал Телемах.

— Хорошо, — ответила Пенелопа. — Не волнуйся, Телемах, все будет в порядке.

— А я и не волнуюсь, — сказал Телемах. — До свидания.

Арго проводил его до калитки, виляя хвостом, и лизнул на прощание в руку — пожелал удачи.

Подходя к школе, Телемах заметил на асфальтовой дорожке свежую белую черту финиша… На секунду он позавидовал тем, кто сегодня не бежит, ведь это по его душу проведена эта черта. А люди идут мимо, торопятся на работу — серьезные, сосредоточенные, как обычно, и никто этой черты не замечает.

— Эй, Телемах, ты что здесь торчишь?! — к нему подбежали Никандр со Стратогеном. — Пойдем скорее, ужасная новость: Реогения, Диофил и вся их остальная команда сговорились с Гермесом. Мы попали, короче.

— Да ну? Ты откуда знаешь?

— Стратоген видел их в раздевалке. Гермес подарил им специальные тапочки с невидимыми крылышками.

— Какая наглость! — Телемах задохнулся от возмущения. — Это нечестно!

— Конечно, нечестно, — сказал Стратоген. — И еще Гермес обещал им какую-то жвачку с экспресс-допингом перед стартом.

— Даже у профессионалов существует такое правило — не нарушать за раз более одного закона Международной федерации легкой атлетики! — сказал Телемах.

— Ты что, думаешь, Гермес слышал когда-нибудь про ИИФА? Он сам себе Санта-Клаус.

— А давайте скажем про это Ментору, и дело с концом, — предложил Никандр.

— Наябедничаем — ты хочешь сказать? — прищурившись, жестко спросил Телемах.

— Но ведь они поступают не по правилам!

— А кто сказал, что будут правила?

— Извини, это не скетч!

— Пойдемте, — сказал Стратоген. — Надо успеть показать наши сочинения Ментору перед уроком. У нас еще уйма времени, придумаем что-нибудь.

Ребята в задумчивости пошли в класс. Ментор как раз разбирался с сочинением Реогении. Судя по его кислому лицу, сочинение было ужасное, как, впрочем, и всегда.

— Еще эта фраза построена недостаточно грамотно, — тактично заметил Ментор, показывая в тетрадь красным карандашом.

Реогения с мученически-тупым выражением следила за ним.

— «Патриот своей родины» — это, строго говоря, тавтология.

Никандр откровенно заржал.

— Спокойно, Никандр, — сказал Ментор. — А о ком написал ты?

— О Диснее, — ответил Никандр и быстро скосил глаза, чтобы увидеть, какое впечатление произвело это на Диофила.

— Интересно! — заметил Ментор. — Ты увлекся мультипликацией или просто решил проявить оригинальность?

— А я решил стать мультипликатором, — заявил Никандр.

— Ага, а на прошлой неделе ты мечтал стать д'Артаньяном, — злорадно напомнил Диофил.

— Ну а у тебя, Стратоген, что?

— У меня Нильс Бор, — ответил Стратоген, доставая тетрадку.

— Ну, это в твоем стиле, молодец. Я всегда считал тебя серьезным мальчиком… Гм, эпиграф, впрочем, слишком уж стандартный — насчет безумной теории…

— Не стандартный, а классический, — поправил Телемах.

— Хорошо, я с удовольствием прочту. А как поживает твое сочинение, капитан Телемах?

— Я написал про Геракла.

В программе произошел незначительный сбой и Ментор, вместо того, чтобы сказать «чудесная тема», сказал:

— Замечательно, Телемах! Будем надеяться, что ты справился с этой темой.

— Можете не сомневаться, — сказал Никандр, чем вызвал окончательный авост программы.

— Я проверю ваши сочинения до завтра, — пообещал учитель. — Так вы бежите сегодня, мальчики?

— Да, конечно, — сказал Телемах.

— Сдавайтесь сразу, — посоветовала Реогения. — У вас нет никаких шансов! Мы вас сделаем!

— Как бог черепаху! — поддержал ее Диофил.

— Может, как Ахилл черепаху? — пошутил Телемах.

— Если тебе так больше нравится, — снисходительно согласился Диофил.

Он понятия не имел о Зеноне Элейском и каламбура, конечно, не понял. Зато его понял Ментор. Он сдержанно улыбнулся и сказал:

— Идите на урок, ребята. У вас сейчас физика, если не ошибаюсь?

— Да, — подтвердил Никандр. — А вы придете за нас болеть?

— Ну, конечно, приду. Спокойной плазмы.

На физике Телемах сидел в полной прострации. Никаких умных мыслей насчет того, что делать с командой подлого Диофила, в голову не лезло, тем более не хотелось думать о гармоническом осцилляторе. Учительница заметила его нерабочее настроение и несколько раз задавала Телемаху элементарные вопросы, на которые он ответил совсем не в тему.

— Да что с тобой сегодня, Телемах? — удивилась она.

— Можно мне выйти? — с глупой улыбкой спросил Телемах.

— Хорошо, выйди. Только недолго, — разрешила учительница.

— Да он быстро, — заверил Диофил с «камчатки». — До метро и обратно. И вернется в норме.

На задних партах довольно захихикали.

— Нет, — сказал Телемах. — Мне не до метро, мне дальше. До W Большой Медведицы.

Банда Реогении улыбалась, как масленичные коты. Телемах поскорее выскочил из класса, пока учительница не передумала и не вернула его на место.

По вестибюлю второго этажа, звонко цокая, туда-сюда бродил друг Телемаха кентавр Дионт.

— Вау! — обрадовался Телемах. — Привет! Ты что — опоздал?

— Что ты! Как можно? — удивился Дионт, остановившись. — Я раньше пришел. Нам сегодня к девяти.

— Вы сегодня бежите? — спросил Телемах.

— Все бегут, — ответил Дионт. — Но для кентавров отдельная эстафета, конечно. А ты что это гуляешь посреди урока?

— Да так, — сказал Телемах, неопределенно покрутив рукой. — Тошно, вот и гуляю.

— Зря, — сказал Дионт. — Волю надо закалять, ты же будущий космонавт.

— С понедельника начинаю новую жизнь, — пошутил Телемах. — Бросаю колоться, драться с Диофилом, начинаю бегать по утрам.

— Глупые шутки, — заметил Дионт.

— «Не стреляйте в пианиста, он играет, как может!» Чувство юмора тоже надо развивать. В космонавты без чувства юмора не берут. Ладно, пока, Дионт. — Телемах хлопнул его по плечу. — Пойду до метро прогуляюсь.

Выйдя из школы, Телемах еще раз посмотрел на белую полоску. Неожиданно навстречу ему из-за угла выскочил Сфенокл, парень из компании Диофила.

— Привет, — сказал он. — Ты, оказывается, дружишь с кентаврами, Телемах? Вот уж не думал.

— Не твое собачье дело, — отрубил Телемах. — Дай пройти.

— Ишь ты! Куда это ты так срочно?

— К метро, — грубо ответил Телемах. — Брысь.

— А чего это ты не на физике?

— На себя посмотри, анацефал.

— Что ж ты не берешь пример со своего шибко идейного друга Дионта, а? Зря, зря.

— Ты оставь Дионта в покое, понятно говорю?

— С чего это вдруг? — ухмыльнулся Сфенокл. — Я тебе уже говорил, что кентавры вообще не люди? А уж те, кто с ними общается…

— Знаешь, я всегда был уверен в том, что ты расист, — сказал Телемах, брезгливо морщась. — Но ты, оказывается, еще и фашиствующий расист…

Он бесцеремонно отодвинул Сфенокла и пошел дальше. Не мешало бы его, конечно, отлупить, но драться с таким — это, извините, руки пачкать.

От школы до метро — четыре минуты в прогулочном темпе. Телемах бесцельно поболтался около ларьков, посмотрел на заоблачные цены и на всякий случай пошарил в карманах хитона. В правом обнаружились два коринфских статера, так называемых «жеребчика», с изображением пегаса на реверсе, эгинский статер с черепахой и наиболее конвертируемая афинская «сова» — серебряный тетрадрахм с изображением профиля Афины на одной стороне и ее символа совы на другой. В левом кармане лежали только магнитная карта и обломок микросхемы. На такую сумму, пожалуй, даже «Орбит» не купишь…

Пока Телемах стоял, раздумывая, какого черта он сюда приперся, сзади кто-то неслышно подошел и осторожно положил руку ему на плечо. Телемах обернулся и увидел Ментора.

— Почему ты не на уроке, мальчик? — спросил он.

— Я… — Телемах сделал вид, что он застигнут Ментором на месте преступления и крайне смущен.

— Я наркотики пришел покупать, — тихо и растерянно закончил он, глядя на Ментора честными голубыми глазами.

Ментор был замечательным человеком, старым другом Одиссея, Телемаха он знал с младенчества, но его черный юмор он так и не научился воспринимать.

— Мальчик, — сказал он, — разве я не учил тебя всегда говорить правду? Пойдем в школу. У вас сегодня важная тема по физике…

Телемах вздохнул и сказал:

— Что я в школе, что я не в школе, толку от меня сегодня мало. Честное слово, я потом сам все прочитаю по учебнику. У меня «Энциклопедия юного физика» есть.

— Гм, — сказал Ментор. — Что же ты предлагаешь, чтобы я разрешил тебе прогуливать уроки?

— Ментор, пожалуйста! — попросил Телемах. — Вы же знаете, что я никогда не прогуливаю просто так. Ну не могу я сегодня. Устал. У меня, наверное, стресс…

— А что скажут твои товарищи — вам в три часа бежать эстафету, а тебя нет, — заметил Ментор. — Они будут волноваться.

— Не будут, — уверенно сказал Телемах. — Они привыкли к моим выходкам, кроме того, они мне доверяют. Я вернусь к трем.

— Ладно, — сдался Ментор. — Иди. Возможно, это ужасно непедагогично, и твой папа, наверное, был бы крайне возмущен такой системой воспитания, но тем не менее.

— Ура! — сказал Телемах. — Спасибо!

Он нащупал в кармане карточку и пошел к метро. Куда ему надо, он еще точно не решил. Наверное, лучше всего — к морю. Он доехал до станции метро «Ионическая», конечной на Океанической ветке.

В двадцати минутах ходьбы вдоль моря, на самом побережье располагалась экспериментальная биостанция дедушки Лаэрта. В молодости дедушка был космонавтом, разведчиком на сверхдальних маршрутах, а когда вышел на пенсию, занялся своим хобби — биологией. Он выращивал еду для дальних перелетов, постоянно экспериментируя и выдумывая что-то новое.

Телемах шел вдоль берега, глядя, как чайки и дельфины сообща ловят рыбу на отмели. Вода была серебристо-синяя, с мелкой рябью, пахло рыбой и водорослями, по камням ползали крабы. Справа по скоростному Приморскому шоссе бесшумно проносились электромобили, обдавая волнами прохладного воздуха, пахнущего озоном.

Неожиданно один из электромобилей самой последней сверхдорогой модели притормозил, из открытого окна высунулась голова Антиноя, папочки Реогении. Он был одет, как всегда, в свой излюбленный малиновый хитон с золотой цепью и, как обычно, улыбался в тридцать два зуба.

— Привет, Телемах! — сказал Антиной, сдвигая на лоб темные очки с зеркальными стеклами. — Ты что, опаздываешь? Может, тебя подбросить?

— Нет-нет! — Телемах отчаянно замотал головой. — Спасибо, не надо. Я и на метро могу, только пешком ходить полезнее.

— Ну, как хочешь, — сказал Антиной. — Я всегда рад помочь другу Реогении.

Он помахал Телемаху, и «мессер», тьфу, черт, то есть, «мерс», умчался. Интересно, но родители почему-то твердо уверены, что Телемах и Реогения — лучшие друзья.

Из-за утесов показался белый домик биостанции. На берегу перед ним Телемах разглядел дедушку Лаэрта, который чем-то подкармливал дельфинов. Наверное, испытывал на них новую высококалорийную пищу. Дедушка тоже заметил его и помахал рукой.

— Доброе утро, — сказал Телемах, подойдя.

— Здравствуй, здравствуй, внучек, — отозвался дедушка. — Что же ты не в школе? У тебя ведь, кажется, сегодня кросс?

— Еще не скоро, — сказал Телемах и присел на камень. — В три.

— Ты чем-то расстроен? — проницательно спросил дедушка Лаэрт. — Проблемы? Или мне только кажется?

Телемах вздохнул, он сам толком не знал.

Дельфины недовольно затрещали, выпрыгивая из воды — требовали еще подкормки. Дедушка рассеянно высыпал в море весь оставшийся в пакетике корм, что-то прикидывая в уме, и сказал Телемаху:

— Погоди минутку, я схожу, попрошу лаборантов, чтобы они сами опрыскали экспериментальный участок винограда, тогда у меня освободится целый час, и мы сможем поговорить. Хорошо?

Телемах кивнул.

Дедушка быстро направился к биостанции, а Телемах выбрал среди камней несколько плоских галек, крикнул дельфинам, чтобы они не болтались у берега, и стал швырять гальки в море. Первая проскочила по поверхности воды семь раз, оставляя за собой расплывающиеся круги на спокойной воде заливчика, вторая — одиннадцать, третья утонула на четвертом «блине», и этот позор как раз увидел дедушка.

— У твоего папы был личный рекорд — двадцать один, — сказал он, проводив гальку взглядом.

— Здо-орово, — с завистью сказал Телемах. — У меня сегодня день неудачный… И вчера тоже был паршивый…

— Гм-гм, — произнес дедушка с сомнением, извлек из воздуха большой спелый персик и вручил его Телемаху.

— Спасибо, — сказал Телемах, вгрызаясь в персик. К подобным дедушкиным выходкам он привык. В прошлом году дедушка Лаэрт ездил на пару месяцев в НИИЧАВО в порядке культурного обмена и научился там этим трюкам.

Правда, ничего, кроме фруктов, дедушка делать не умел, считая, что ему как биологу этого достаточно.

— Ну что, пойдем, прогуляемся до аллеи Героев космоса? — спросил он Телемаха.

Телемах кивнул, и они двинулись по тропинке между утесами и кустами акации вглубь острова. Неожиданно сзади послышались возмущенные протестующие вопли, и из-за скал ракетой вылетел огромный белый альбатросище с черными кончиками крыльев и оранжевыми лапами и клювом.

— Птеродактиль, привет! — крикнул дедушка. — Что случилось?

Альбатрос продолжал настойчиво орать на повышенных тонах. Дедушка, слушая его, становился все мрачнее.

— Что-что? — переспросил он. — Ах, у тебя претензии? Что ты сказал — дискриминация?.. Ах, дельфины — мои любимчики, так, значит?..

Телемах догадался, что дельфины уже успели поделиться с альбатросом свежей новостью о том, что он опоздал к раздаче подкормки.

Птеродактиль сел на уступ скалы и продолжал возмущаться.

— Залети после обеда, — сказал дедушка. — Возможно, что-нибудь для тебя найдется.

Но альбатроса, похоже, этот вариант не устраивал, поскольку он продолжал качать права.

— Куда-куда ты будешь жаловаться? — спросил дедушка Лаэрт. — Ах, в Гринпис? В Международное общество защиты прав животных? Ну-ну. Кыш отсюда, лентяй! Иди, рыбу лови! — рассердился он. — Совсем обнаглел!

Птеродактиль растерялся и от неожиданности замолчал.

Дедушка вздохнул, махнул на него рукой и, взглянув в сторону моря, стал читать свое любимое стихотворение — «Песню о буревестнике». Телемах его тоже, конечно, знал — во втором классе учили, да и от дедушки слышал уже раз сто, но все равно внимательно слушал. Птеродактиль летел следом, всячески пытаясь вернуть расположение дедушки. Кажется, альбатрос искренне считал, что стихотворение о нем. Впрочем, скоро ему надоело слушать, и он улетел недовольный.

— До чего бестолковая птица, — сказал дедушка Лаэрт. — И ленивая к тому же… Самая крупная моя неудача. Специально вывел его по заказу метеорологов, чтобы он за облачностью следил. Так нет, видишь — прохлаждается… Мало того, у него явная склонность к мании величия… Да, Телемах, так что у тебя стряслось?

— Дедушка, ты не мог бы мне жабры пересадить? — серьезно спросил Телемах. — Надоело мне на земле. Хочу немножко побыть человеком-амфибией.

— Не выдумывай, — строго сказал дедушка. — Чем тебе тут плохо? Дельфинов тебе не хватает? Ард, Иния, Сейл — и так они с тобой постоянно балуются вместо того, чтобы мне помогать.

— Я пошутил, — грустно сказал Телемах. — Если честно, мама меня в космос не пускает. Она не хочет, чтобы я стал космонавтом. Что мне делать?..

— Увы, Телемах, ничего нового я тебе не скажу. За свою мечту надо бороться. Ты это и без меня знаешь.

— Знаю, — сказал Телемах. — Бороться и искать, найти и… перепрятать.

— Нет, — возразил дедушка. — Найти и не пожать плодов.

— Наш Ментор то же самое говорит, — заметил Телемах.

Они вышли на аллею, прошли под тенистыми широколиственными деревьями почти к самому ее началу и сели на свою любимую скамейку рядом с бюстом Гагарина. С высокого берега было замечательно видно море, серовато-синее с белыми бурунчиками, чайками и парусами триер и прогулочных яхт. Над морем, у обрыва, возвышалась стела из лилового элевсинского мрамора. На ее вершине был укреплен бронзовый ПС в натуральную величину, устремленный в небо. На светлом голубоватом фоне стела казалась совсем тонкой, высокой и остроконечной и чем-то неуловимым напоминала то ли ракету-носитель «Протон», то ли шпиль Адмиралтейства. У ее подножия горел вечный огонь.

— Дедушка, расскажи что-нибудь. Про космос, — попросил Телемах, прижавшись к дедушкиному плечу.

— Да я тебе, как будто, уже обо всем рассказывал, — задумался дедушка Лаэрт. — Про высадку на остывший белый карлик, про планету Полярных сов, про серую дыру, про межгалактические сияния…

— Расскажи про Ледяную туманность, — предложил Телемах.

— Ну ладно, если не надоело, слушай, — согласился дедушка. — Как-то раз, в 69 году, на подлете к Большому Магелланову облаку…

В это мгновение из вечного огня выпорхнула Афина со счастливой улыбкой на лице.

— Сидите!? — воскликнула она. — И ничего не знаете!

Она так и сияла от радости, ее прямо-таки распирало:

— Зевс по радио выступал! Товарищи, поздравляю вас — война кончилась!..

— Что?! — Телемах вскочил. — Правда?!

— Стала бы я врать! Это я папочку уломала!.. Ну, конечно, и другие тоже немножко помогали… Да Зевсу и самому уже надоело.

— Молодец, Афина! Поздравляю! — дедушка Лаэрт с чувством пожал ее руку. — Спасибо!

— Здорово! — сказал Телемах. — Ура! Это значит, папа скоро вернется!..

— Приглашаю вас сегодня на салют по случаю окончания Троянской войны, — официальным тоном заявила Афина. — В двадцать два ноль-ноль.

— Спасибо, спасибо, мы обязательно придем, — пообещал дедушка Лаэрт. — Нечасто такое случается.

— Подвинься, — сказала Афина Телемаху и села рядом.

— Ой, мы совсем забыли спросить, кто победил, — спохватился Телемах.

— Ничья, — веско объявила Афина. — Чтобы никому не было обидно.

— Да, — согласился Телемах. — Очень правильно.

— Разумеется, — высокомерно подтвердила Афина. — А как же. Мы же не сторонники таких гуманистов, которые считают, что самое справедливое — это когда «всё, все получите ядерной бомбой — и правые, и виноватые!»

— Вот видишь, Телемах, как все хорошо получилось! — сказал дедушка Лаэрт. — А ты говоришь, у тебя день неудачный!

Телемах сразу как-то погрустнел и сказал:

— Афина, можно задать тебе один вопрос?

— Можно, — согласилась Афина. — Я сегодня добрая, так и быть.

— Скажи, я стану космонавтом?

— Извини, это не ко мне. Обращайся к Аполлону, он у нас по совместительству гадалкой подрабатывает. А я, извини, ясновидением, медитацией и прочим столоверчением не занимаюсь. Во-первых, это незаконный бизнес, а во-вторых, я диалектический материалист.

— Гм, — сказал Телемах. — Давно?

— Да я тут на досуге поразмышляла насчет твоего Парменида…

— Ага, у тебя мозги в трубочку свернулись, и ты решила, что диалектику ты хоть как-то понимаешь.

— Вовсе нет, — обиделась Афина. — Я подумала, что если у Парменида бытие и сознание тождественны, то основной вопрос философии тогда вообще не имеет смысла. А это, извините, нонсенс.

— Но почему? — сказал Телемах. — Парменид жил в такое время, когда люди были твердо уверены, что время — это что-то вроде уробороса. Порочный круг. Все равно все повторится, какой же смысл гадать, что было раньше — яйцо или курица.

— Да, я читала про цикличность времени, — подтвердила Афина. — «И странники — мы, и людены — мы…» Бредок. Так и жить неинтересно, когда все «одно и то же, и то же потому же».

— Тем не менее, для своего времени это была очень логичная теория, — заметил Телемах. — А позже люди считали, что время одномерно и прямолинейно…

— Ну да, я помню. Как у Ньютона. Неграмотное, темное средневековье!.. Подумать только, люди твердо верили в это почти до конца первого витка…

— Это нам теперь легко рассуждать, — возразил Телемах. — С высоты своего положения. Теперь-то мы прекрасно видим, что и в той и в другой теории была доля правды. Теперь-то мы ясно представляем, что история человечества развивается по спирали, повторяя на высших витках уже пройденные стадии, только на более высоком уровне. В точном соответствии с материалистической диалектикой. Слушай, Афина, ну не вредничай. Ты же знаешь. Что тебе стоит ответить, буду я космонавтом или нет?

— Ох, — тяжело вздохнула Афина. — Достал ты меня, Телемах. Слушай, ну а куда ты отсюда денешься?

Колпино, 2005