Будь моей мамой. Искалеченное детство

ГЛАВА 21 Новый год

Новый год приближался, и я все более воодушевлялась. Новый год — новая страница в жизни, и первого января все кажется возможным. Однако в моем списке новогодних обещаний отсутствовало обещание бросить курить — теперь я выскакивала на крыльцо раз по семь на дню, успокаивая себя тем, что снова брошу, как только жизнь вернется в нормальное русло. Но когда же это произойдет?

Наступил новый год, но, несмотря на мои надежды, поведение Джоди оставалось отвратительным, враждебным, а по ночам ей все чаще стали сниться кошмары, девочку преследовали галлюцинации. Участились случаи «воспоминания боли», что было связано с откровениями Джоди. Она могла пожаловаться на боль в руке — и это приводило к воспоминанию о том, как мать ударила ее пепельницей или отец ошпарил кипятком. И каждый раз боль казалась ей абсолютно реальной, и мои попытки объяснить, что все травмы, на которые она жаловалась, случались давно, месяцы, а то и год назад, ни к чему не приводили.

И хотя здесь я не сомневалась в ее искренности, зато стала замечать, что Джоди лжет в других ситуациях, иногда до того убедительно, что я уже сама задавалась вопросом: а не ошибаюсь ли я и точно ли я видела то, что видела? Стоило мне уличить ее в очередном проступке, она принималась так горячо все отрицать, что я вынуждена была остановиться и задуматься: что именно я видела? Она врала иногда и вначале, когда только приехала к нам, но тогда я все объясняла ее прошлым опытом. Ведь, возможно, ей приходилось лгать, чтобы избежать наказания, и в чем-то я могла даже понять ее. Но теперь-то она должна была уяснить, что у нее нет причин бояться и ничто не угрожает ее физическому и эмоциональному здоровью. Так зачем ей было нужно так отчаянно отрицать свои поступки?

А еще Джоди стала выдвигать ложные обвинения против других детей, даже если я находилась в комнате и сама была свидетелем того, что они ничего не натворили. Она могла клятвенно заверять, что Люси или Пола ударили ее или отшлепали, и это было совершенно нелепо — наоборот, они сами боялись ее, и на то были причины. Стоило мне напомнить Джоди, что я не отлучалась из комнаты и, стало быть, видела, что никто ее не обижал, как она вспыхивала:

— Она обидела, она! Почему ты мне никогда не веришь?

Джоди так страстно пыталась уверить меня в этом, что меня так и подмывало обдумать ситуацию заново, и мне приходилось убеждать себя: я все видела своими глазами.

Иногда я заставала ее в гот момент, когда она намеревалась причинить себе боль. Но не как в прошлый раз, когда она проделала все, не выражая никаких эмоций. Теперь это были вспышки злости — в порыве ярости или отчаяния она могла ударить себя, отхлестать по щекам, начать биться головой обо что-нибудь, таскать себя за волосы. Потом она обвиняла в этом кого-то из своих воображаемых друзей. Или друга. Мне приходилось осторожно объяснять девочке, что это делает она сама, что никто и пальцем не касался ее. Членовредительство было одним из самых тревожных аспектов поведения Джоди, а ее оплеухи и удары часто оставляли синяки и ссадины, которые только больше убеждали ее в том, что на нее кто-то действительно напал.

Стало еще тревожнее, когда спустя неделю после Нового года разные голоса, которыми она время от времени говорила, как будто начали обретать собственную индивидуальность.

Пропал мобильный телефон Эдриана, и после продолжительных поисков я все же обнаружила его — в коробке игрушек Джоди. Раньше она никогда ничего не крала, но у нее всегда были проблемы с тем, чтобы разделять свою и чужую собственность, и я пыталась втолковать ей, что мы не можем просто так брать то, что нам приглянулось, а нужно всегда первым делом спрашивать разрешения.

— Это не я, честное слово, — повторяла она детским голоском, глядя мне прямо в глаза. — Правда, не я. Я не дотянусь туда.

Мы с Эдрианом посмотрели на полку, куда Джоди без труда ставила коробку с игрушками.

— Конечно, дотянешься. Она же на уровне твоих плеч, — сказал Эдриан.

— Нет, — настаивала она, повышая свой голосок. — Это она… — Она ткнула в пустоту перед собой. — Это Джоди!

— Ты — Джоди, — сказала я устало.

— Нет, я Эми. Мне всего два года, я туда не достаю. — Она потерла глаза и надула губы, как маленький ребенок.

Я повторила, что ей не следовало брать телефон Эдриана, и на этом мы закончили.

На следующий день раздвоение личности проявилось в более опасной форме. Джоди проснулась в половине шестого утра, и я поднялась, чтобы попробовать снова уложить ее. Она сидела на кровати, играла с музыкальной шкатулкой и громко хлопала в ладоши.

— Тише, Джоди. Если ты выспалась, найди себе спокойное занятие.

Она резко повернулась в мою сторону. Ее лицо застыло в неприятной гримасе.

— Нет, — крикнула она хриплым мужским голосом. — Выметайся, пока я тебя не пришиб. Вон отсюда, дрянь!

Я инстинктивно сделала шаг назад.

— Джоди! Не говори таких слов! Теперь успокойся. Найди себе тихое занятие. Я не шучу. Быстро!

Девочка сползла с кровати и выпрямилась во весь рост. Она двинулась в мою сторону, выставив когти и оскалив зубы.

— Я не Джоди! — зарычала она. — Я Per. Выметайся отсюда, а то я тебя прибью к чертовой матери.

Я не собиралась бороться с ней — она была невменяемой. Я вышла, заперла дверь и подождала какое-то время снаружи. Сердце мое бешено колотилось. Я слышала, как Джоди громко топает по полу, осыпая руганью и меня, и всех остальных членов моей семьи:

— Мрази. Поганые мрази. Я им головы поотрываю.

Она снова Зарычала, а потом все стихло. Я открыла дверь и осмотрелась. Джоди сидела на кровати и спокойно листала книгу. Похоже, вернулась прежняя Джоди.

По характеру работы мне давно пришлось смириться со странностями в поведении детей. Но это было что-то новое. Воображаемые друзья Джоди брали над ней верх.

— Кто такой Per? — спросила я тем же утром, когда мы вместе мыли посуду. Джоди посмотрела на меня непонимающе. — Ты не знаешь никого по имени Per? Мне послышалось, ты назвала это имя, когда я утром заходила к тебе.

Она помотала головой и продолжила разбирать столовые приборы.

— У мамы по телевизору был какой-то Per, но он страшный. Я не разговаривала с ним.

— И больше никого?

— Нет.

Я ей верила. Per, как и Эми, кажется, жил собственной жизнью, без участия Джоди, она и не подозревала об их существовании. Джилл очень удивилась, когда я рассказала об этом:

— Это крайне необычно. Если я права, то это похоже на диссоциативное расстройство идентичности… Синдромом множественной личности.

Диссоциативное расстройство идентичности — это редкая сложная реакция на стресс, при которой личность, чтобы справиться со стрессом, распадается на несколько других личностей. Как правило, одна личность не имеет представления о действиях другой.

— Абсолютно подходит к ее случаю, — ответила я. — Это очень беспокоит меня. Почему она так с нами? Этого ведь не было раньше. Почему же это начинается сейчас, когда она защищена больше, чем когда бы то ни было?

— Возможно, именно потому, что только теперь она почувствовала себя в полной безопасности и позволила себе вспомнить обо всех нанесенных ей ранах. Я думаю, раньше она не могла даже осознать и осмыслить, что с ней происходило. Чтобы уцелеть, она стирала все это из памяти. Ты говорила, что вначале она равнодушно воспринимала все события — помнишь тот случай, когда она просто начала раздеваться перед камерой? В ней не было протеста, потому что ей нужно было продолжать жить. А теперь она настолько отдалилась от насилия, что стала вспоминать о нем и по кусочкам складывать в общую картину.

Я рассказала о том, как Джоди мучается от прежней боли — насколько реальной она ей кажется.

— Это подтверждает мои слова, — сказала Джилл. — В то время она старалась не чувствовать боль, но она чувствует ее сейчас. На нее давит поток информации, физически и эмоционально. Она вспоминает этот кошмар весь сразу, целиком, ее мозг перегружен и не справляется с потоком мыслей. Разделяя свое сознание, она хотя бы часть себя оставляет в покое. Пока что ты видела только малышку Эми и взрослого мужчину. Есть ли у нее в видениях взрослая женщина?

— Теперь я начинаю припоминать, и думаю, что да. Раньше я считала, что она подражает матери, но сейчас уже не уверена. Она пытается отчитывать Люси и Полу в образе рассерженной домохозяйки.

— Она называла себя по имени?

— Не знаю, не слышала.

— Это классический набор. Ребенок, мужчина, женщина. Наша личность содержит в себе все три составляющие, но, пока мы психически здоровы, они нераздельны в нашем сознании. — Джилл замолчала. — Откровенно говоря, я очень волнуюсь.

Я и сама перепугалась не на шутку. У Джоди, оказывается, проявилась реакция на предшествующую жизнь, полную ужасов и страхов. Я не имела понятия, что от нее ожидать и смогу ли я справиться с проявлениями ее невероятно глубокой психической травмы.

— Ты сообщила Эйлин? — спросила Джилл.

— Нет. Не застала ее в офисе.

— Попробую дозвониться до нее. Поставь в известность психолога. Если я права, то это серьезное нарушение психики.

— Джилл, — нерешительно спросила я сразу же, как только эта мысль пришла мне в голову, — когда Джоди пребывает в одном из своих обликов, способна ли она сделать что-нибудь такое, на что не смогла бы пойти в нормальном состоянии? Например, этот Per кажется очень нестабильным типом, и Джоди становится очень сильной, когда превращается в него.

— Если бы она была постарше, я немедленно забрала бы ее. Взрослые с личностной диссоциацией могут проявлять нечеловеческую силу и поступать так, как не поступают в нормальном состоянии. Но, наверное, ты все же сможешь справиться с ней, даже когда она — Per.

— Пожалуй, — ответила я после паузы.

— И ты хочешь продолжить?

— Да. Теперь я знаю, что с ней, и поэтому она уже не так пугает… — Чем дольше я шла этой дорогой, тем тяжелее было с нее свернуть.

— Отлично. Знаешь, это даже интересно.

Для Джилл, возможно, и интересно, с ее способностью оценивать ситуацию с первых секунд. Для меня… Что ж, я бы подыскала другое слово.

Тем вечером я собрала вместе Эдриана, Полу и Люси и пересказала все то, что сообщила мне Джилл. Они уставились на меня, притихшие от изумления.

— У Джоди несколько личностей, которые попеременно вселяются в нее? — переспросил Эдриан, переваривая информацию. — И она ни о чем не знает?

Я кивнула. Звучало совершенно невероятно.

— У нее не все дома. Чокнутая. Вконец спятила, — сказала Люси.

Пола посмеялась:

— Тогда я буду царицей Савской, а вы все служите мне и подносите дары.

Я улыбнулась:

— Это от нее не зависит. Она не выбирает. Это происходит само собой — так ее мозг оправляется после травмы.

— Она будет проходить какое-то лечение? — спросил Эдриан, зная, что Джоди ходит к психологу.

Все посмотрели на меня в ожидании ответа.

— Нет, пока не закончатся все обследования, а эго будет не раньше финального слушания. Джилл говорит, это все может пройти само по себе, а пока лучшее, что мы можем сделать, — не обращать на Джоди внимания. Не нужно расспрашивать ее, потому что, как мы видели, она не помнит, что говорили или делали ее другие личности.

И мы пробовали не обращать внимания на выходки Джоди и сдерживаться, надеясь, что все когда-нибудь пройдет, — но все только усиливалось. Три-четыре раза в день малышка Эми, вспыльчивый Per и безымянная склочная тетка брали верх над Джоди и вселялись в нее. Чаще всего перемена в состоянии девочки происходила внезапно и длилась от десяти до пятнадцати минут. Джоди не только говорила другим голосом — каждый ее персонаж имел собственный язык тела. Когда она была в образе Рега, она вытягивалась в полный рост, отводила плечи назад, выпячивала грудь, чтобы казаться больше и мужественнее. Когда она была Эми — съеживалась и придавала лицу детское выражение. Ее сварливая домохозяйка была агрессивной, движения — отрывистыми и резкими, а на лице появлялось очень неприятное выражение. Перемена происходила внезапно, и так же внезапно Джоди приходила в себя.

Когда Эми вдруг возникла за обедом, Пола не удержалась и накормила ее.

— У меня же никогда не было младшей сестренки, — улыбалась она, вытирая Джоди подбородок.

Зато когда возник Per, нам всем приходилось искать место, где спрятаться. Но теперь, зная, в чем проблема, нам стало легче искать выход из той или иной ситуации, хотя со стороны могло показаться, что это у нас не все дома.

Я сообщила Эйлин и психологу об этой новой тревожной грани психического состояния Джоди, но ничего не услышала в ответ. Я могла ожидать подобной реакции от психолога — в ее обязанности не входило давать мне консультации или проводить терапию, однако меня огорчало, что Эйлин по-прежнему не желает проявлять участия. Сделала хотя бы вид, что ей не все равно. Но я уже давно разочаровалась в ней и не ожидала ничего хорошего. То, что Джоди достался такой безответственный социальный работник, если не сказать хуже, — всего лишь еще одна маленькая капля в ее большой драме.

Основную поддержку я получала от Джилл, и единственное, что нам оставалось, — это ждать и надеяться, что все как-нибудь наладится само собой.

Начался весенний семестр, и, к моей великой радости, мне наконец позвонили из школы Эбби Грин, чтобы сообщить, что финансирование было подтверждено и Джоди может приступать к учебе с понедельника. Секретарь предложила нам заглянуть в школу в эту пятницу, чтобы Джоди немного побыла со своими одноклассниками и познакомилась с классным руководителем. Я не знала: говорить ли ей о проблеме Джоди? предупреждать ли о ее переменчивом и странном поведении? Слышали ли в школе вообще о диссоциативном расстройстве личности? И решила ничего не говорить. У преподавателей есть медицинское заключение Джоди, а если произойдет что-то непредвиденное, они сразу же позвонят мне. И вообще, я хотела, чтобы Джоди начинала с чистого листа.

Теперь, когда вопрос со школой был решен, потребность в частном преподавателе отпала. Никола позвонила пожелать Джоди удачи и попрощаться, и девочка адекватно говорила с ней целых двадцать минут. Потом мрачно подошла ко мне:

— Никола — хорошая, правда, Кэти?

— Да, хорошая. Почти все взрослые — хорошие, ты сама в этом скоро убедишься.

Джоди многозначительно кивнула. Во мне затеплилась надежда: может быть, она медленно, крошечными шажками, возвращается к вере в людей.

В тот день к нам заглянула Эйлин — второй раз за десять месяцев. Неудивительно, что визит прошел без особого успеха. Джоди с самого начала проявляла враждебность, а у Эйлин никак не получалось наладить с ней контакт. Обычно ребенка и социального работника принято оставлять наедине, чтобы они могли поговорить с глазу на глаз, но стоило мне найти себе занятие за пределами гостиной, кто-то из них звал меня обратно. То Джоди хотела попить, или собрать пазл, или включить телевизор, то Эйлин вдруг требовалось задать какой-то не относящийся к делу вопрос. Почему-то Эйлин хотела, чтобы я была рядом. Наверное, чувствовала себя неуютно, а может быть, даже боялась Джоди. Набегавшись между комнатами, я решила остаться с ними и присела рядом с Джоди, стараясь успокоить ее и заставить говорить спокойнее. Четверть часа спустя Эйлин, подхватив свой портфель, с натянутой улыбкой ушла. Свой долг она исполнила.

— Ну и слава богу, — сказала Джоди, захлопнув за ней дверь.

Трудно было не согласиться.