Бун-Тур

Слушайте приказ!

Будильника мне не надо: пап-с-мамой приучили. Проснулся, посмотрел на часы — ровно половина седьмого. Полежал, к себе прислушался: как-никак, а один в квартире я ночевал впервые. И проснулся один тоже в первый раз.

Как себя чувствуете, товарищ Данилов?.. Все бы хорошо, если б только не вчерашнее. Ни за что, ни про что обидел Бориса Борисовича. Идиот… А выход один — помочь ему. Собрать отряд, выставить у телефонов дозоры, переловить всех этих мембранщиков и привести к Борису Борисовичу. «Вам они с поличным нужны? Пожалуйста! Трубки у них в карманах. Теперь автоматы будут в порядке и новоселы могут звонить в любое время — хоть ночью!»

План этой операции еще вчера у меня в голове вертелся. Буну я о нем ничего не сказал. Но он согласится, конечно! А вот интересно, как Васька Лобов отнесется? Думаю, что тоже поддержит мою идейку. Подбородок поскребет и поддержит! Четверть уже кончается, экзаменов у нас, тьфу-тьфу-тьфу, нету — почему не поддержать?

Все это я думал еще под одеялом. С кровати меня сдернул звонок. Бегу в трусах к двери. И вдруг застопорило меня в коридоре. Вспомнил, что Борис Борисович предупреждал о бдительности.

Этой минуты я никогда себе не прощу!

Топчусь на месте. В голове — чушь трусливая. Кто-то гаденький шепчет в уши:

— Берегись! Берегись!.. Хоть спроси, кто это?

У нас никогда таких вопросов не задают. На звонок открывают, и все.

— А еще комсомолец! — молча прикрикнул я на этого гаденького шептуна.

— А вот и нет! — хихикает он. — Еще не комсомолец!

— И не будешь! — отвечаю. — Трус несчастный!

Рванул я на себя одну дверь, щелкнул замком и распахнул вторую. А это — почтальонша. На меня посмотрела, улыбнулась. Спрашивает:

— Что такой испуганный? Сон плохой видел?.. Проснись! В школу скоро!.. И за телеграмму распишись…

Телеграмма от пап-и-мамы. Читаю: «Звонили вечером Новосибирска. Телефон молчал. Беспокоимся. Целуем».

Не чудаки разве? Ведь знали же, что вечером я у Буна ужинаю! Позвонили бы ночью! А ночью, наверно, побоялись меня испугать… Будут теперь мучаться, особенно мама. Главное, не ответишь им на телеграмму. В Новосибирске они пролетом были, а где сейчас — кто их знает!

Поворчал я на них, а самому приятно, легко стало. И с Борисом Борисовичем я, по-моему, здорово придумал…

В восемь, как вчера условились, я спустился вниз, к Буну. Открыл он сам — родители уже на работу ушли.

— Завтрак подан, мистер Шерлок Холмс!

Я ему отпустил легкий хук слева. Он ответил прямым в солнечное сплетение и отступил в столовую.

На столе — большой термос, две тарелки, два стакана, бутерброды и вареные яйца. Ничего сервировочка!

Пока завтракали, я выложил Буну свой план безвозмездной помощи Борису Борисовичу.

— Хорошо! — одобрил Бун. — Очень хорошо! Одно плохо…

— Что?

— Сколько у нас ребят в отряде?

— Десять.

— А сколько автоматов в городе?

— Зачем в городе? Под обстрел один микрорайон возьмем!

— Который?

— А вокруг той школы, в которой тот парень учится.

Бун — он дотошный. Сразу неувязку в моем плане разглядел.

— Хорошо! — говорит. — Мы у школы дежурим. Отлично! А они в другом месте трубки срезают. Или они предварительно тебе сообщат, где будут срезать?

— Иди ты! — огрызнулся я.

— Понятно! — ехидничает Бун. — И вот, значит, мы день около автоматов крутимся, второй день вертимся, а на третий приезжает карета с решетками на окнах и увозит нас…

— За что?

— Подумают, что это мы трубки срезаем… Привозят в милицию и — здравствуйте, Борис Борисович! Мы вам помогли!

Я разозлился.

— Отстань, — говорю, — со своими прогнозами! Никакой у тебя фантазии! Реалистик серый!.. Я тебе что — детальный план выложил? Я тебе только суть подсказал, а уж детали вместе подработаем…

И подработали. После уроков, втроем с Васькой Лобовым. Он все эти проблемы, которые у нас с Буном появились, расщелкал, как орехи, и даже подбородок не поскреб.

— Дело уголовное, — говорит. — Так?

— Так! — подтверждаем.

— А в уголовном деле, — говорит, — самодеятельность — как что?

И мы спрашиваем:

— Как что?

— Как дырка в скафандре!

— Ладно! — говорю. — Не пыли в космосе! Летать будет трудно!.. Ты против, что ли?

Васька руку вытянул, пальцы растопырил и стал их загибать по одному:

— Где дежурить — не знаем! Когда дежурить — не знаем! Сколько их в группе — не знаем! Что делает Борис Борисович — не знаем! Но… все это можно узнать! — Он сжал кулак — пальцы кончились. — Пошли звонить Борису Борисовичу. Он наш самодеятельный энтузиазм использовать сумеет.

— А куда звонить? — спрашиваю. — У тебя есть его телефон?

— У меня не такие тесные связи с милицией, как у вас… Но это не важно! Пошли тогда к тому дежурному, который брал у вас отпечатки пальцев.

— Какие отпечатки? — возмутился Бун. — Не было такого!

А Васька хохочет.

— Не было? — спрашивает. — Тем лучше! Пошли — он скажет, как найти Бориса Борисовича…

Что ни говорите, а в любом деле вожак нужен! Кто без разбора выбирает председателя или даже звеньевого, тот просто недоумок! Это все равно, что в поход идти и глаза завязать на старте. И выбирать надо не середнячка, который и отнекаться от должности не умеет, не тихоню и не крикуна, а такого, которого, как дед говорил, можно брать с собой в снайперскую засаду. Туда не всякий подойдет. Дураку там мигом голову продырявят. Тихоня пролежит весь день: себя не покажет и сам никого не увидит. А крикун беду на обоих накаркает — под чужую пулю подведет…

Конечно, тогда война была. Сейчас все не так остро получается. По мелочам больше, но и в мелочах характер проявляется. Разве Борька, например, Шилов пошел бы с нами в милицию? Да ни за что? Стал бы нас отговаривать или побежал бы к Галине Аркадьевне советоваться, чтобы самому ничего не решать. А Васька Лобов идет, хотя и знает, что теперь отвечать за нашу выдумку придется ему: он — председатель, а мы — рядовые.

Дошли до отделения, и как-то так вышло, что мы с Буном поотстали от Васьки. Не намного: на шаг, на полтора, но отстали. Буна я понимаю: он смелый, но застенчивый. В лес ночью один — пожалуйста! А войти в чужую дверь — этого он не любит.

Ну а я не полез вперед из-за языка. Боюсь отношение испортить. Меня спросят не очень вежливо, а я брякну такое, что выгонят нас и никакого телефона к Борису Борисовичу не дадут.

В общем, Васька первый у дверей милиции оказался. Оглянулся на нас и наверняка понял, почему мы сзади очутились. Он же нас тоже не первый год знает.

— Шире ноздри! — говорит. — Вы хоть покажите, где там эта комната с дежурным. Направо или налево?

— Прямо! — отвечаю.

Так мы и вошли в комнату с барьером. Васька впереди. А за столом совсем не тот дежурный сидит. Телефонную трубку плечом к уху прижимает и записывает что-то шариковой ручкой. Мы думали подождать, но он так на нас взглянул, что ждать стало неудобно.

— Мы хотели бы, — говорит Васька, — про Бориса Борисовича узнать. Мы его ученики…

— Вторая направо! — сказал дежурный, прикрыв трубку ладонью.

Васька поблагодарил его, и мы выкатились в коридор.

— Неужели, — спрашивает Бун, — ему тут целую комнату дали?

— Ничего особенного! — отвечает Васька. — Он же ваше дело расследует, потому здесь и работает поблизости.

Дверь во вторую направо комнату была приоткрыта. Васька заглянул туда, раскрыл дверь пошире, и мы вошли.

Борис Борисович читал какую-то здорово потрепанную книжонку.

Я выдвинулся вперед и взял инициативу в свои руки. Не кому-нибудь, а мне надо извиниться за вчерашнее.

— Здравствуйте, Борис Борисович! — говорю, а моя рука сама на книгу потрепанную показывает и язык сам спрашивает: — Опять детектив?

Бун коленкой мне сзади поддал, а Борис Борисович молча показал обложку — кодекс какой-то. Скрутил я себя в узел и заставил говорить как надо.

— Я, Борис Борисович, не про то хотел… Я хотел извиниться за вчерашнее…

— Зачем дважды извиняться?

— Почему дважды? Я в первый раз…

— Неправда! — говорит Борис Борисович. — Ты еще вчера все понял, а сегодня утром проснулся и извинился!

Удивил он меня. Психолог какой!

— Вы что, — спрашиваю, — под кроватью у меня сидели? Только все равно бы ничего не услышали: я сам с собой не разговариваю. Не дошел еще до этого!

Борис Борисович ухватился рукой за белый подбородок и как-то снизу и сбоку посмотрел на меня.

— Знаете что, гражданин Данилов?

— Что?

— Вы памятью своей хвастались: и зверская она у вас, и как бритва… Память действительно хорошая, но язык!.. Вот это настоящая бритва — из углеродистой стали!

— Из нержавейки! — говорю.

Васька понял, что самому мне никак не остановиться. Он плечом оттеснил меня от Бориса Борисовича.

— Помолчи, нержавейка! Борис Борисович! Данилов не только с извинением пришел. Они с Буном еще и план один придумали!

— Какой план? — заинтересовался Борис Борисович.

— Как вам помочь с этими… как их?

— С мембранщиками! — подсказал я.

— Ну и как же? — спрашивает Борис Борисович.

Васька рассказал все очень толково. Особенно напирал он на арифметику.

— У нас, — говорит, — десять ребят. Стоит каждая пара одного средненького милиционера? Стоит! Мы, выходит, пятерых милиционеров в ваше распоряжение откомандировываем!

Борис Борисович рассмеялся.

— Ты, Вася, цифрами увлекся!.. Даже из…

Он задумался — прикидывал что-то в голове, но я ему не дал продолжить.

— Мысль, — говорю, — повторенная, сами знаете, что это такое!

— А что я хотел сказать? — спрашивает Борис Борисович.

— Что-нибудь вроде: из миллиона блох и одну лошадь не соберешь?

— Верно! — признался Борис Борисович.

— А вот и не верно! — возразил я. — Тысяча деревьев — это уже роща. А миллион камней — это настоящий Казбек!

Борис Борисович руки поднял.

— Сдаюсь! — говорит. — В диспуте Данилов непобедим!.. А за помощь — спасибо, ребята. Я подумаю, как воспользоваться вашим предложением. Только не в этот раз и не в этой операции.

— Значит, — спрашиваю, — операция будет все-таки?

Борис Борисович замялся. Пожалел, наверно, что сказал про операцию. Пока он думал, как ответить, в комнату вошел тот майор — толстый, как Жаботинский, и хмурый по-прежнему. Кивнул на нас головой, глаза под брови запрятал и спрашивает:

— По тому делу?

— Нет! — ответил я раньше Бориса Борисовича. — Мы против того дела!

Он приподнял левую бровь, как заслонку, в меня прицелился и заколыхался от смеха. Узнал! И мои слова, оказывается, запомнил!

— А-а! — говорит. — Это — уважающие себя шпионы, которые в тайну сапожной будки хотели проникнуть!.. Борис Борисович! Поосторожней с ними! Обведут и опять туда же выведут! И жаловаться некому — сам таких воспитал! Зачем ты их вызвал? Четверть кончается — время для них дорого. Моя Ленка и по ночам к экзаменам готовится.

— Не вызывал я их, — отвечает Борис Борисович. — Сами пришли. А экзаменов у них нет. Они — семиклассники.

— Счастливчики! — говорит майор со вздохом.

— Давайте меняться! — предлагаю я.

— Чем? — спрашивает майор.

— А местами! — говорю. — Вы — за парту, а мы — в ваш кабинет. Только пусть Борис Борисович нас, как вас, слушается!

Наверно, этот майор детей страшно любит. Добродушия в нем больше, чем собственного веса, а весит он килограммов сто двадцать. Кто бы другой стал мою галиматью слушать? И не только слушать, а и подыгрывать мне!

— Давайте! — говорит. — Получится ли только?.. Надо проверить! Приказывайте Борису Борисовичу! Если он вас послушает, так и быть — забирайте мой кабинет!

Я к нашему чертежнику повернулся, каблуками прищелкнул по-военному, прокашлялся и, как Левитан, чеканю:

— Борис Борисович! Слушайте приказ Верховного Главнокомандования! В обеспечение успешной операции по поимке мембранщиков приказываем ввести в действие войска нашего класса!

Тут даже Бун и Васька, которые привыкли к моим шуточкам, и те загрохотали, а по майору просто волны пошли.

И вопрос решился в нашу пользу. Борис Борисович еще посопротивлялся немножко, опять тех мальчишек опасными назвал, но майор утвердил мой приказ и сказал уже серьезно, без смеха:

— Мы — одно поколение, они — другое… Наша обязанность — опыт передать, помочь, когда надо. Но в основном в делах своего поколения им самим разбираться придется. Пусть привыкают…