Быт русской армии XVIII - начала XX века

КАК ОБЕРЕГАЛИ АРМИЮ

Ситуация на первый взгляд может показаться странной и противоречивой: зачем оберегать тех, кто призван быть средством «обережения», чьи функции по защите граждан своей страны в случае военной опасности сформулированы чеканно-четким словом устава и присягой? Однако уязвимость любой армии, ее беспомощность (не побоимся этого слова), взывающая к поддержке, заключается в том, что, ограничив свои возможности одной-единственной задачей — узковоинским ремеслом, — армия, эта масса здоровых и сильных мужчин, потеряла способность добывать себе пищу, изготавливать одежду и делать множество необходимых в быту вещей. Всем этим снабжает войско население гражданское, которое как бы в благодарность за свою безопасность платит армии тем, что содержит ее, оберегает в плане бытовом…

Главная особенность армейского труда в мирное время заключается в том, что результат его невидим, неощутим, не может быть взвешен и оценен в денежных единицах и влит в копилку государства. Военнослужащему нечего принести на продажу. Однако «служивый», как и все другие люди, хочет удовлетворять свои обычные человеческие потребности, но как быть, если ему нечего пообещать взамен хлеба, и одежды, и многого другого — всего, чем снабжает его «гражданка», — кроме уверений в том, что мирный труд оберегаем? И поэтому степень уверенности гражданского общества страны в том, что великий «нахлебник» — его армия — еще необходим государству, каждой его части, включая человека, будет диктовать степень обеспеченности военнослужащего в сфере бытовой.

История вряд ли благоволила к русским: огромные пространства Руси, плоские, не защищенные естественными преградами, самый край Европы в соседстве с воинственными жителями степи — все это сделало из русских народа-воина, вынужденного находиться в состоянии почти постоянной борьбы со «степью». Требовалось все время защищать пространные границы, и государству, а прежде княжествам, приходилось отдавать «воине» многочисленную и лучшую часть своих людей.

Иные европейские государства быстро осознали, что армия «съедает» обычно цвет нации, и воевали наемными войсками. Россия же к наемникам практически не обращалась, а гнала в бой своих.

Профессиональные войска были заведены в России уже в XVI веке, и армия регулярная (стрельцы, копейщики, рейтары) составляла ядро русского войска задолго до того, как стал баловаться с «потешными» царь Петр. Однако эти профессиональные полки хоть и получали от государства содержание за службу, но их домашний уклад во многом напоминал обывательский, а то и сельский: занимались ремеслом, торговлей, иногда пахали землю. А ополчение дворянское, собиравшееся лишь для нужд войны, вообще кормилось лишь от своих земель.

И вот с грохотом орудий, барабанов ворвался в российскую полудрему реформатор Петр и армию устроил на других началах: теперь уже не ждали дворяне, когда их пригласят в поход с оружием, прикупленным на свои средства, со своими людьми и харчем, а обязаны были всецело посвятить себя войне и армии. Войско становилось регулярным полностью, то есть делалось профессиональным[1], отдающим все свои силы лишь войне или подготовке к ней. Военный должен был оставить все заботы о своем пропитании, одежде и жилье — обо всем этом теперь должно было думать государство, безоговорочно принявшее идею: армия защищает его интересы, а в благодарность за это войско нужно питать и холить. И потащил простой народ через века на плечах своих это нелегкое тягло.

Какой бы тяжелой ни была доля тех, кто кормил армию, однако в общественном сознании гражданского населения России надежно укрепилась мысль, что стране, почти постоянно находившейся в состоянии войны то со шведами, то с турками, то с французами, без армии не обойтись, и авторитет военного в державе, воевавшей, в общем, довольно успешно, возрос необыкновенно. Служение Отечеству было тождественным служению его воинским задачам, и никто эту идею не оспаривал. Гражданин безропотно отдавал свою копейку в пользу неработающего защитника, а тот в лишениях армейской службы со шпицрутенами, с непрерывными занятиями на плацу, с многокилометровыми маршами на сухарях и воде, со штурмами крепостей и атаками в сражениях, с негодными условиями для обзаведения семьей отрабатывал этот хлеб, эту копейку…

Постепенно сокращался срок солдатской службы, офицеров уже не принуждали вступать в армейское сословие, однако по традиции, по естественной необходимости, объясняющейся частыми войнами, а поэтому и тем государственным запросом на военных, армейская корпорация продолжала процветать и в XIX веке. Быть офицером считалось почетным. То же чувство гордости за принадлежность к воинскому клану постоянно пытались привить рядовым, внушая им идею особенности их профессии. И интересы гражданского и воинского населения страны находились, можно сказать, в гармонии: те и другие служили друг другу.

Но наступают времена, когда угроза войны уже не тревожит сознание, а поэтому на армию начинают смотреть как на обузу, как на нахлебника, который не в силах оправдать затраты, пошедшие на его содержание. Наступает дисгармония между обществом и армией, и последняя начинает или сильно нуждаться в плане бытовом, или требовать от общества должного отношения к себе, создавая порой ситуации, в которых можно продемонстрировать свою значимость.

Однако эти вопросы лежат уже далеко за рамками задач нашей книги, посвященной тому, как организовывалась в русской армии та часть ее бытия, в которой очень много сходных черт с жизнью населения гражданского, — армейскому быту. Сходство определилось тем, что человек, в какие бы условия он ни был помещен, будет послушным исполнителем своих биологических потребностей. Но разница между способом удовлетворения этих потребностей воина и лица «цивильного» все же будет заметной, и заключаться будет она прежде всего в том, что быт солдата полностью регламентирован, приноровлен к коллективному потребителю, где для личных вкусов осталось мало; быт же «гражданина» хоть и детерминирован многими условиями, но все-таки куда свободней, индивидуальней.

Однако именно эта причина облегчает нашу задачу: куда легче исследовать уже обобщенное каким-то принципом — труднее иметь дело со случайным.

Как жаль, что исторические исследования, посвященные армейскому быту, можно пересчитать по пальцам (к сожалению, даже одной руки); по крайней мере это касается русской военной истории. Жизнь армии сводилась лишь к исполнению специфической, профессиональной задачи, а поэтому учеными создавались многотомные труды по теории военного искусства, по истории войн, кампаний, отдельных сражений, где скрупулезно описывались атаки, отступления, маневры, все участники, вооружение, рельеф местности, потери. Не сосчитать работ, посвященных великим полководцам, где описываются их жизнь и деятельность, мудрые тактические и стратегические приемы, приводятся меткие фразы, произнесенные военачальниками до, во время и после битвы. Немало исторических произведений написано о том или ином роде войск в отдельности, о развитии военной техники, об изобретателях оружия и его производстве.

И такое внимание к сугубой специфике армейского ремесла понятно — историков интересовала чисто оригинальная сторона армейской жизни, обусловленная профессиональной функцией армии, во всем прочем войсковая жизнь казалась понятной, серой и даже скучной. В сравнении с боевыми подвигами под сенью знамен и грохот орудий бытовая жизнь казалась не стоящей внимания.

Тем не менее, если этот аспект армейского бытия мало интересовал профессионалов-историков, то военные понимали важность освещения проблемы «невоенной» полковой жизни и вольно или невольно обращались к ней. Например, обширная мемуарная литература, появившаяся после славной победы в Отечественной войне 1812 года и заграничных походов, представленная такими именами, как Ф. Н. Глинка, Д. В. Давыдов, А. В. Чичерин, и многими другими, не могла не касаться бытовой стороны русской армейской жизни: для авторов-военных бытие, предшествующее сражению, органично сливалось с «чисто военным ремеслом». Каждое явление армейской жизни перетекало одно в другое, дополняло друг друга, часто готовило последующее событие. И дело заключалось не только в простой прагматической зависимости: накормленный, обогретый, одетый и обутый солдат сражается лучше, чем голодный и босой. Взаимодействие между «войной» и «невойной» касалось уже каких-то глубинно-душевных связей, где в причинный ряд включались не только сугубо хозяйственные стороны быта, но и отношения между солдатами в артели, между ними и начальниками, то есть та нравственная атмосфера, в которой находился воин до того момента, когда долг потребовал от него жертвы в битве, полной самоотдачи.

Во второй половине прошлого века армейское образованное общество, желая осознать себя больше, точнее определить свое положение в сложной структуре государства, начинает активно пропагандировать составление полковых историй.

Инициаторами этой кампании явились старинные лейб-гвардейские полки, Преображенский и Семеновский, а вскоре желание узнать о своей войсковой части, о ее прошлом как можно больше привело к тому, что каждый полк, даже не гвардейский, а армейский, почел своей обязанностью написать историю, если таковая у него имелась.

Часто к составлению историй привлекались далеко не профессионалы, но во всяком случае люди, горячо любившие свою войсковую часть, а поэтому желавшие разыскать в ее прошлом заслуги, способные поспорить с подвигами славных ветеранов русской армии. Степень полноты и качества этих трудов была различна, и изданы были они тоже с разной степенью роскоши (оформление историй порой было высокохудожественным и требовало немалых затрат!), однако почти все они содержали сведения о хозяйственном, бытовом устройстве полка. Написанные часто на основании подлинных документов полковых архивов (позднее, увы, по большей части утраченных — увезенных за рубеж, уничтоженных), истории эти как источник знаний о русском военном быте очень ценны.

А пока полковые летописцы занимались составлением хроник, в военной периодике одна за другой появлялись публикации, посвященные бытовому устройству русской армии, армейскому хозяйству, проблемам, как сказали бы сейчас, межличностных взаимоотношений воинов разных категорий. Это было время, предшествовавшее великой реформе — освобождению крестьян — и всех последовавших за ней новаций, и пристальное внимание к судьбе простого человека — будь он крестьянин или солдат — было всеобщим.

«Военный сборник» — серьезный альманах, содержание которого отвечало запросам самой образованной части русской армии, — публиковавший материалы острозлободневные, во второй половине 1850-х годов начинает помещать статьи, очерки, посвященные армейскому быту. После неудач Крымской войны, повлекших за собой необходимость серьезных внутриполитических перемен, требовалось пересмотреть взгляд на армию, и в реформе нуждалась не только техническая или, скажем, специфически армейская сторона: нужно было изменить отношение к войсковой единице — человеку, создать для него новые условия службы, связать полковой коллектив отношениями, поставленными на здоровую почву.

Для того чтобы определить содержание будущих реформ, требовалось хорошенько узнать, а что, собственно, представляет собой армейская среда, насколько полно удовлетворяются нужды солдата, как его быт вмешивается в сторону чисто боевую, влияет на нее. «Военный сборник», предлагая ряд публикаций об армейском быте, ставил именно эту цель: раскрыть перед будущими реформаторами весьма противоречивую, сложную картину полкового хозяйства, солдатских нужд, описать характер уставных и неуставных взаимоотношений воинов.

Требовалось произвести не экскурс в прошлое полкового русского быта, но провести анализ (или дать для него материал) современного. Вот почему большая часть этих работ носила черты резко публицистические — многие авторы понимали, что положение военнослужащих необходимо улучшать, поскольку от этого зависит боеспособность армии, а следовательно, и безопасность России вообще.

Авторов занимало многое: и сапожный «товар» солдата, и покрой его шинели, и то, насколько предпочтительней употребление сбитня, чем водки; их волновало образование солдат, их грамотность и качество жилья; нравственная обстановка в казарме и артельная экономия денег. Писались эти очерки людьми, прекрасно знавшими быт казармы, — обычно профессиональными военными, офицерами, командирами батальонов или рот. Бытовое устройство подчиненных тревожило их немало, и нужно было что-то предпринимать _:— повторения крымского позора никто не хотел.

А. Д. Милютин, граф, генерал, знаток армии, назначенный в 1861 году военным министром, подготовил реформы, круто изменившие устройство русского войска. Одной из важнейших новаций явилось утверждение в 1874 году всесословной воинской повинности, и все мужское население страны должно было отбывать ее по достижении двадцатилетнего возраста в течение шести лет.

Мера эта, разрешая одну из основных задач реорганизации армии — создание запаса обученных резервов (воин, вернувшийся после службы домой, девять лет числился в запасе), — серьезно изменяла отношение самого военнослужащего к армии. Если раньше, при двадцатипятилетием сроке службы, солдат терял все связи с прежним укладом, невольно порывал с ним, забывая прежние навыки, ремесла, терял привычку обрабатывать землю, то есть становился профессиональным воином, то теперь, при шестилетней службе, у него оставалась сильная надежда и даже уверенность в том, что он вернется к своим родным, к оставленным занятиям, будет пахать землю, ходить на заработки и пр. и что солдат-то он всего лишь на время.

Осознание «невечности» своей службы в армии, с одной стороны, могло укреплять солдата в нелегкой армейской жизни надеждой на скорое избавление от нее, но с другой — не могло не внести в повседневную обстановку новых черт: раньше солдат устраивался в своей роте основательно, пытался обустроить свой быт так, чтобы он гарантировал ему сносные условия на протяжении длительного (почти вечного!) срока службы; теперь же солдат видел в казарме место своего временного пребывания и в мечтах мог не покидать родного гнезда, где оставил дело и часто жену и детей.

Как бы то ни было, война, явившаяся вскоре после введения военной реформы, — война с Турцией, — показала, на что был способен русский солдат. А «Военный сборник» с точностью барометра продолжал фиксировать наличие нерешенных проблем в области армейского быта. Решалась в той или иной мере проблема обеспечения военнослужащих необходимыми продуктами питания, поднимался вопрос о гигиене быта, о должном медицинском уходе; не успевал быть обсужденным вопрос о соответствующих мировым стандартам казармах, сухих и теплых, снабженных водопроводом и канализацией, как открывалась новая тема для раздумий: досуг солдата, который следовало заполнить с пользой для нижних чинов, часто неграмотных, чтобы возвратить воинов в гражданскую жизнь не отупевшими от зуботычин фельдфебелей и бессмысленной зубрежки уставов, а развитыми, готовыми влиться в штатскую деятельность полезными членами.

Не только досуг рядового состава русской армии занимал внимание наиболее сознательной, развитой части войска, но и место в казарме офицера, степень его влияния, авторитета, его нравственный портрет. Огромная по тому времени армия требовала и наличия значительного офицерского корпуса. В стране после реформ имелось немало военных училищ, выпускавших младший командный состав. Корпорация офицеров уже не была столь замкнутой, столь свято хранящей традиции, как это имело место хотя бы в первой половине XIX века. Производство офицеров стало почти поточным, что к началу XX века сказалось на качественном уровне начальствующего состава. Постепенно понизилась и роль офицеров в гражданском обществе, их авторитет, социальный статус.

Следовало серьезно заняться именно бытовой стороной офицерской жизни, — проницательные люди замечали, что именно внеслужебная среда формирует командира, а тот, в свою очередь, влияет на массу рядового состава, «творя» ее часто по собственному подобию. Вот поэтому «Военный сборник», другие армейские периодические издания не могли пройти мимо этой острой проблемы — повышения нравственного уровня командира-воспитателя. Вспомним хотя бы жаркую полемику, которая развернулась в военной прессе по поводу задевшей самолюбие офицеров повести А. И. Куприна «Поединок».

Внимание к армейскому быту возросло после поражения в Русско-японской войне 1904–1905 годов. Как и после неудачной для русского оружия Крымской войны, военные пытались разобраться в причинах поражения и вновь обращались к тому, что лежало вне сферы чисто боевой деятельности армии: к ее хозяйству, к уровню обеспечения воина насущно необходимыми продуктами, к одежде, жилью, к его общеобразовательному лицу. Оказалось, что русские солдаты не уступают японцам в смелости, но отчего-то проявляют гораздо меньше самостоятельности, личной инициативы. Не в условиях ли предбоевых крылась причина этой несамостоятельности?

Требовалось во всем этом хорошенько разобраться, организовать быт русской армии на высоком уровне, сделать его гарантом успеха на поле боя, подготовить в новых условиях не автомат, машинально подчиняющийся командам офицера, а думающего, самостоятельного, инициативного солдата. Казарма должна была выдать армии, сражению рядового и командира, не разъединенных ненавистью, с одной стороны, и презрением — с другой, а хорошо взаимодействующий организм, где голова и руки находятся в согласии. Да, быт армии требовалось улучшать, совершенствовать, потому что многие понимали: грядет война куда более страшная, с противником не менее, а даже более сильным и подготовленным. Но реорганизовать всю бытовую армейскую часть, перестроить ее так и не успели…

Предлагаемая читателю книга имеет целью хотя бы в какой-то мере восполнить пробел в знании того, как был организован быт в русской армии, начиная с периода «регулярства» до начала первой мировой войны. Единого, обобщающего труда по этой теме в нашем распоряжении не было — предмет этот из-за невнимания историков, о чем уже говорилось, освещать предстоит еще многим и многим исследователям. Вот поэтому такая обширная задача, ее решение в полном объеме не под силу и нашей книге.

Самое сложное в описании быта такого огромного организма, как армия (да еще в описании, охватывающем временной промежуток в два с лишним века), — это частности, которые выходят за рамки армейской регламентации. Устав уставом, его положение можно привести как общее основание, и было бы очень просто ссылаться только на него. Но армейская жизнь часто не вписывалась в границы предписаний. Например, нам нужно знать, как много пищи съедал солдат, сражавшийся с Наполеоном. Но ведь не было абстрактного «уставного» солдата! Даже имея право на уставную норму, солдат в зависимости от частных условий, определенных подвозом или неподвозом провианта, ценой на него, наличием артельных сумм разной величины, собственной изворотливости или изворотливости начальства, мог получать совершенно другое «меню», чем его собрат по оружию в другой местности и в другой части. И все эти особенности нужно учитывать, предоставляя читателю картину воинского быта.

Книга открывается очерками быта русской армии XVIII века, написанными на основании архивных документов, включавших ведомости имущества и денежные ведомости, отчеты, рапорты и переписку воинских начальников. Привлекались армейские уставы, правительственные распоряжения и законы. Особое значение придавалось свидетельствам очевидцев, прочувствовавших на самих себе и вкус солдатского хлеба, и полноту «порцайки», и удобство обуви, штанов, кафтанов.

Четыре основных раздела — жилье, питание, денежное жалованье и одежда — это те киты, на которых держалось полковое хозяйство. Но разве можно было обойти такой важный для каждого человека вопрос, как семейная жизнь? Солдат был человеком, требовавшим удовлетворения всех своих потребностей, и наложить на это стремление запрет не покушались даже во времена, лишенные демократических добродетелей.

Очерки, посвященные военному быту в XVIII веке, не обошли молчанием и того вопроса, насколько новая регулярная петровская армия воплотила в своем хозяйственном устройстве черты бытового уклада старого русского войска и как противоборствовали между собой национальные русские традиции и способы организации тыла, привнесенные из Европы.

Истории русского армейского быта XIX века посвящены очерки разных авторов, взятые в основном из «Военного сборника», о котором мы уже говорили. Для нас положение, охарактеризованное в них, материальная среда являются историческим прошлым, но те, кто спешил опубликовать свои наблюдения тогда, делали обзор реально существующих вокруг вещей, стремились привлечь к описываемым проблемам внимание военачальников, администраторов, законодателей. И ценность этих очерков заключается как раз в том, что материал, изложенный в них, был «живым», взятым с натуры и описанным пусть не всегда достаточно талантливым пером, но всегда со знанием дела, профессионалом-военным, желающим не просто занять читателя информацией, но и решить какую-то жгучую проблему.

Например, автор очерка «Сослуживец», который скрыл свое имя под инициалами Д. С., рассказывает о судьбе простого русского солдата в предреформенный период, и сколько горького, трагикомического, а то и просто трагического находим мы в описании его обыкновенной судьбы. Детали, подробности быта предстают не в виде холодного рапорта, но в живом рассказе человека, видевшего невоенную сторону солдатской жизни своими глазами, почувствовавшего ее всей своей плотью.

П. Леновской написал «Очерки из быта войск в военное время», и повествуют они о лагерной жизни русских солдат и офицеров в период Крымской войны. Немало интересных подробностей лагерного хозяйства узнает из них читатель. Автора интересовало многое: и то, как строились солдатами землянки, как оборудовалось жилье офицеров, какие способы приготовления пищи были тогда в ходу, что делали в полку, к примеру, с кожей съеденных быков, и многое другое. Рассказывает П. Леновской и о бытовой жизни ополченцев, об их хозяйстве, особенностях проведения досуга…

Автор, пожелавший скрыть свою настоящую фамилию под инициалами В. Д. К., оставил очерк «Пять месяцев в XXX полку», и, ознакомившись с ним, мы понимаем, чем была вызвана «скромность» автора. В живой и остроумной форме В. Д. К. характеризует обстановку, сложившуюся в одном полку, куда он попадает для прохождения службы в должности командира роты, — хозяйственную обстановку, где ротному, чтобы свести концы с концами, приходилось с одобрения полкового начальства прибегать к денежным махинациям.

Л. Клугин, прекрасный знаток-практик воинского быта, написал очерк «Русская солдатская артель», где подробно разбирает принципы, при помощи которых существовало это солдатское сообщество — чисто русское явление, помогавшее одиночке-солдату выстоять в трудной борьбе за относительное бытовое благополучие.

Из области материальной мы переносимся в сферу солдатского духовного, нравственного и умственного развития, о котором пишет штабс-капитан Лоссовский в очерке «Забава и дело в казарме». Как организовать досуг солдата, чтобы свободное время в казарме не было потрачено рядовым на безнравственные, вредные для его развития (а значит, и для армии в целом) дела? Лоссовского занимает и проблема употребления солдатами водки, и их неграмотность. Какие меры принимать для разрешения проблем, связанных с дисциплинарными проступками? Какова роль командира и священника в воспитании хорошего солдата? И автор пытается найти ответы.

О воспитании пишет и Н. Бутовский в «Очерках современного офицерского быта», но теперь разговор идет не о влиянии полкового командира на солдат, а о его влиянии на офицеров, младших ротных командиров. Роль хорошего командира части, распущенность офицерского состава полка в случае попустительства со стороны полковника, влияние среды на попадающего в часть молодого офицера-выпускника — вот проблемы, рассматриваемые Н. Бутовским. И за всем этим искренняя боль по поводу забвения хороших традиций в офицерской среде — тенденции, ощущавшейся в конце прошлого века многими.

Бывший «жеребьевый» солдат П. Кочергин в 1905 году опубликовал брошюру под названием «Нужды русского солдата», одобренную цензурой 22 октября, то есть сразу после объявления свободы печати. Однако на титуле брошюры значилось: «В частную продажу нижним чинам не назначается».

На самом деле написанная в острокритическом тоне брошюра эта дает ценный материал для знакомства с самыми мелкими подробностями быта рядового состава русской армии начала века. Автор находит недочеты в организации буквально всех сторон полкового хозяйства, делающих жизнь нижних чинов очень тяжелой. Интересны и поучительны его замечания о «неуставных» взаимоотношениях между командирами и подчиненными, старослужащими и молодыми солдатами. Здесь и ценные данные о солдатских доходах и расходах, о нормах отпуска продуктов, да еще в сравнении с аналогичными статьями в других европейских армиях!

Немецкий офицер Гейно фон Базедов, ездивший по стране незадолго до начала первой мировой войны, оставил любопытные «Путевые впечатления о военной России». Вполне возможно, что Базедов, услужливо принимаемый в русских войсковых частях, имел особое поручение от германского генерального штаба, однако в любом случае его «Путевые впечатления» ценны для нас как сделанные человеком «со стороны» и, наверное, беспристрастно. А интересовали немца многие явления русской военной жизни.

В этой книге сделана попытка объединить довольно разнохарактерный материал по истории армейского хозяйства и быта России. Несомненно, должны явиться другие, капитальные труды по этой интереснейшей проблеме, решение которой, возможно, даст ответ на вопрос: не зависит ли результат сражения от тех условий, в которых находилось войско «на квартирах»?

А внимательный читатель, ознакомившись с книгой, пусть попытается ответить самостоятельно на такой вопрос: могут ли представленные материалы, очерки, статьи служить свидетельством того, что быт русской армии все время улучшался, вкуснее и обильнее становилась пища, одежда делалась удобнее, казарма чище, теплее и уютнее, а жалованье денежное неуклонно возрастало? Короче, когда страна оберегала свою армию надежней?