Быть Руси под княгиней-христианкой

9

Великая княгиня положила на колени уже не раз прочитанный пергаментный свиток, устало прикрыла глаза. Этот свиток вчера ей принёс главный воевода Ратибор, сообщив, что получил его от подошедшего к нему на улице неизвестного мужчины. Поклонившись Ратибору, тот протянул ему свиток и, не сказав ни слова, смешался с толпой спешивших на торжище горожан. Развернув свиток, скреплённый шнуром с восковой печатью воеводы Олега, возглавлявшего поход на Кавказ, Ратибор сразу признал его почерк, а содержание послания и вторая печать в его конце подтверждали это. Ознакомившись с посланием и поняв его важность, Ратибор тут же принёс его великой княгине, одновременно велел разыскать и доставить к нему передавшего свиток неизвестного мужчину.

Однако ни воевода, ни сопровождавшие его дружинники не запомнили его, а разыскивать человека лишь по лисьему малахаю, полосатому халату да зелёным сафьяновым сапогам в многолюдном Киеве было бессмысленным занятием, тем более что неизвестный мужчина мог обрядиться в другую одежду. Впрочем, поиски подателя свитка Ольгу не интересовали. Опасаясь, что его послание может быть перехвачено, воевода Олег воспользовался услугами не вызывавшего подозрений противника человека, скорее всего, отправлявшегося с торговым караваном на Русь арранского купца либо одного из его людей. Тот, доставив свиток в Киев, передал его главному воеводе, не пожелав ради собственной безопасности вступать с ним в излишние разговоры либо уславливаться о новой встрече.

Да и что могла бы дать Ольге встреча с посланцем воеводы Олега, разыщи его дружинники Ратибора или явись он к нему сам? Ровным счётом ничего, разве что знание подробностей о захвате столицы Аррана и её защите от противника. Ведь всё, что интересовало Ольгу, было изложено в полученном свитке: Бердаа в руках Олега, действия Эль-мерзебана Мохаммеда по его освобождению пока безрезультатны, войскам Олега нанесён большой урон и для успешного ведения дальнейших боевых действий нужна срочная помощь. Необходимость крупных сил для подкрепления — вот что было главным в послании Олега, и над решением вопроса, стоит ли это делать, Ольга ломала голову уже вторые сутки.

Чего добьётся она, посоветовав Игорю отправить Олегу в ближайшие дни сильную подмогу и даже настояв на этом, если у того на сей счёт окажутся другие планы? Допустим, в результате этого Олегу удастся не только отбросить войска Эль-мерзебана от стен Бердаа, но и полностью разгромить их. Что дальше? Вместо Мохаммеда с его дейлемитами в долине появится с сарацинами Хусейн, его соперник на владычество в Арране, и русским войскам придётся сражаться уже с новым врагом. Дела в Багдадском халифате нынче идут неважно, Хусейн вряд ли получит в своё распоряжение большую армию, и ему предстоит вести с Олегом затяжную, изнурительную войну. Это позволит ещё при жизни Игоря, а особенно после его смерти отсылать в Арран вначале неугодных ей воевод, затем, объясняя это желанием создать там собственное гражданское управление, и бояр.

Однако борьба за Арран не может длиться вечно: рано или поздно халифат направит туда силы, способные восстановить над ним утерянную Багдадом власть. Ольга не сможет помешать этому — ей никогда не удастся сосредоточить на Кавказе столько войск, сколько халифату. Тогда враги и завистники великой княгини смогут обвинить её в том, что она, взявшаяся управлять Русью женщина, проиграла войну, которую успешно начал и вёл великий князь-мужчина. Нужно ли это ей? Нисколько! Тем более что она не собирается враждовать на востоке и юге ни со старыми недругами Руси, ни приобретать там новых, а намерена совместно с западными славянами противостоять натиску германцев[89] на славянские земли. Поэтому пусть Кавказский поход завершится крахом при том, кто его затеял — при князе Игоре, а ей от этих событий лучше остаться в стороне. Ей вполне хватит ответственности за дела, которые замыслены ею лично и нуждаются в претворении в жизнь после смерти мужа.

Да и так ли нуждается она в Кавказе, чтобы отправлять туда на погибель опасных для неё и сына-княжича людей? Что они смогут сделать, ежели ей удалось превратить в своих лучших друзей воевод Ратибора и Асмуса, в чьих руках, если исключить великого князя, ныне сосредоточена вся верховная власть на Руси? Что дело обстоит именно так, говорит хотя бы то, что Ратибор принёс полученный свиток ей, а не великому князю. Правда, он обмолвился, что поступил так потому, что не осмелился отвлекать Игоря от приготовлений к охоте, но Ольга понимала, что хотел показать этим поступком главный воевода. Разве смогут сравниться с Асмусом и Ратибором по влиянию и, значит, по власти в дружине возвратившиеся из закончившегося поражением Кавказского похода Свенельд, Микула, Олег, Рогдай? В дружине не любят воевод-неудачников, тем более если к ним перестали благоволить великий князь или его жена. Да и суждено ли им вновь оказаться в Киеве? Особенно в том случае, если остатки русского войска не получат подкрепления и будут вынуждены либо до последнего воина защищать Бердаа, либо прорываться через враждебный Кавказ и Хвалынское море на далёкую родину?

Помимо перечисленного, существовала ещё одна причина, заставлявшая Ольгу желать скорейшего поражения направленного в Арран русского войска. Ольга хорошо помнила предсказание юной ведьмочки из Холодного оврага, что Игорь уйдёт из жизни зимой, которая наступит за большим торжеством в Киеве. Причин для такого торжества могло быть две: заключение мирного договора с Византией и победоносное завершение Кавказского похода. Византийское посольство с мирным договором поджидали в Киеве уже через месяц, а вот победы в войне за Арран можно было ждать невесть сколько. Зато долго не могла ждать Ольга — ей необходимо было стать полноправной хозяйкой Руси как можно раньше! Её вовсе не устраивало, если после смерти Игоря великокняжеская власть тут же окажется в руках взрослого Святослава, и она, как при муже, вновь будет на Руси второй, теперь уже после сына. Она желала править самостоятельно, от собственного имени и будучи на равных со всеми другими правителями держав, ближних и дальних соседей Руси.

Поэтому существование двух поводов для великих торжеств в Киеве, время одного из которых нельзя предсказать, ей не нужно. Достаточно одного повода, ближайшего по срокам — заключения мирного договора с Византией. Значит, русское войско в Арране должно быть разгромлено если не до прибытия посольства, то вскоре после его отъезда из Киева, чтобы приближающаяся зима стала той, когда на Древлянской земле суждено будет оборваться жизни Игоря. И Ольга постарается, чтобы о Кавказском походе воеводы Олега к наступлению холодов говорили как о минувшем событии...

Ольга услышала приближавшиеся к двери её покоев голоса, в одном из которых узнала голос Игоря. Она едва успела схватить с коленей и сунуть в шкатулку Олегово послание, как дверь распахнулась, и в комнату вошёл муж. Ольга широко раскрыла глаза от изумления — Игорь держал в руках точно такой же пергаментный свиток, который она только что спрятала, со свисавшим с него точно таким же серым плетёным шнуром с печатью из зелёного воска, которые присутствовали и на полученном ею от воеводы Ратибора послании. Что это: грамота, похожая на ту, которую она только что читала, или ещё одно послание Олега, на сей раз угодившее прямиком в руки великого князя? Наверное, с его получением и связан приход к ней мужа.

— Прости, что нарушаю твой покой, — сказал Игорь, усаживаясь в кресло рядом с Ольгой. — Знаю, что устаёшь со Святославом и нуждаешься в отдыхе и тишине, однако вынужден прийти за советом. Только что получил грамоту из Аррана от главного воеводы похода Олега и хотел бы поговорить о ней с тобой.

— Со мной? — разыграла удивление Ольга. — Да я уж забыла и о походе, и о воеводе Олеге. Все мои мысли лишь о княжиче да о том, как бы не вспугнуть своё женское счастье, которое наконец-то обрела. А как к тебе попала Олегова грамота? — равнодушным тоном поинтересовалась она. — Воевода прислал кого-либо из своих дружинников? Может, это кто-нибудь из моих знакомых?

— Нет, грамоту доставил в терем булгарский купец, прибывший на киевское торжище из Трабзона через Арран. Он сам был свидетелем многих событий, о которых упоминает Олег в послании, и рассказал много интересного о главных недругах моего войска Эль-мерзебане Мохаммеде и Хусейне из Месопотамии[90], и о положении дел в самом халифате и Багдаде.

— Купец из Булгарин? Я видела сегодня одного на нашем подворье... высокий, в полосатом халате, лисьем малахае, зелёных сафьяновых сапогах. Это он?

— Нет, — улыбнулся Игорь. — Наоборот, он низкий, толстый, в цветном халате и красных шальварах, туфлях без задников с задранными носками. Он ещё в тереме, и я могу велеть привести его к тебе. Может, он виделся с твоими знакомыми в войске Олега и сможет рассказать о них.

— Я не хочу встречаться с купцом, — ответила Ольга. — Ты собираешься поговорить со мной о послании Олега и получить совет? Начинай, и если смогу тебе в чём-либо помочь, сделаю это с удовольствием. Так что сообщает наш доблестный воевода? Он стал владыкой Аррана и хозяином Хвалынского моря? — пошутила она.

— Почти... — И Игорь точь-в-точь пересказал Ольге содержимое послания, которое лежало в её шкатулке. — Воевода просит срочной подмоги, с которой смог бы устоять не только против Эль-мерзебана, но и против Хусейна из Месопотамии, одержи тот верх над соперником. Подмогу надобно отправлять как можно скорее, покуда исход войны между Мохаммедом и Хусейном не ясен, а потому ни тот ни другой не осмелятся использовать против Олега всю мощь своих войск. Сам воевода обещает удерживать Бердаа до последнего воина.

— Что ты решил, великий князь?

— Окончательно — ничего. Однако всё больше склоняюсь к мысли, что войско Олега надобно усилить и закрепиться в Арране так, чтобы нам не был страшен ни Эль-мерзебан, собери он хоть всё воинство Дейлема и Нефата, ни Хусейн, явись он под Бердаа со всеми сарацинами Месопотамии.

Воевода Олег сумел достичь очень многого, теперь следует развить его успех.

— Развить? Для чего? — поинтересовалась Ольга.

— Как для чего? — оторопел Игорь. — Став хозяином Аррана и держа в своих руках судоходство по Куре, я буду владеть торговым путём из Хвалынского моря в Русское и наоборот. А накопив достаточно сил и обретя на Кавказе надёжных и сильных союзников, я смогу захватить Дербент и выйти на границы Хазарии с юга. Настанет день, когда мои войска ударят по каганату одновременно с запада и юга, покончив с этим вероломным соседом навсегда.

Игорь вскочил с кресла, отшвырнул его ногой в угол комнаты. Его голос был взволнован, глаза восторженно горели, движения были порывисты. Ольга давно не видела мужа в таком возбуждённом состоянии. Наверное, он засиделся без серьёзного дела, истосковался по былому бранному житью-бытью, и те заманчивые перспективы, что сулил ему захват Бердаа и возможное распространение власти Руси на весь Арран, являющийся сердцем Кавказа, полностью овладели сердцем и мыслями Игоря. Ольга отдавала отчёт, что разубеждать мужа в таком настроении — дело безнадёжное, поэтому решила добиваться своего другим способом.

— Ты совершенно прав, великий князь, — сказала она. — Охватив Хазарию с запада и юга, ты обезопасишь Русь от постоянной угрозы с востока и в удобный час сможешь нанести каганату смертельный для него удар. Подмогу воеводе Олегу надобно направить обязательно, однако... однако спешить с этим покуда не следует.

— Не следует? Почему? Если Олег не получит подмогу в ближайшее время, она может не понадобиться ему уже никогда.

Ольга опустила глаза, постаралась придать голосу как можно больше мягкости и доверительности:

— Великий князь, ты волен поступать, как знаешь. Но поскольку ты хотел выслушать моё мнение о событиях в Арране, я выскажу его до конца. Ты желаешь знать, почему не нужно торопиться с отправкой подмоги воеводе Олегу? Объясню. Отчего могучий Второй Рим не осмелился воевать с тобой и поспешил начать разговоры о мире прежде, чем ваши воины скрестили мечи на полях сражений? Оттого, что ты встал на его порубежье с огромным, сильным войском, а твой флот приблизился к Константинополю. Где твоё войско сейчас? Бывшие союзники-печенеги грабят Болгарию и дунайские города, наёмные викинги с частью русского отборного войска сражаются на далёком Кавказе, князья с дружинами и ополченцами-воями разошлись по своим землям, а твой флот ныне разбросан по всему Днепру и его притокам. Сегодня ты для Византии — никто и ничто, и она может безбоязненно отказаться от унизительного для неё мирного договора с Русью, будучи уверена, что это благополучно сойдёт ей с рук. А ромейские императоры так же вероломны и лживы, как и хазарские каганы, ты знаешь это не хуже меня.

— Если Византия откажется от мирного договора с Русью, ей это не сойдёт с рук, — угрожающим тоном заявил Игорь. — В течение месяца я могу собрать в Полянской земле и близлежащих княжествах не меньше десяти тысяч дружинников и воев-добровольцев, привлеку в ряды своих воинов викингов и кочевников из Дикой степи, и с этим воинством вторгнусь в пределы империи. Да, я не смогу разгромить её армию или захватить Царьград, но урон от моего нашествия окажется таков, что императоры пожалеют, что отказались от мира со мной.

Ольга торжествующе взглянула на Игоря.

— Именно то, что у тебя всегда под руками находится несколько тысяч дружинников, могущих стать надёжным костяком вновь набранного многочисленного войска, и удерживает империю от соблазна обмануть Русь. Но если ты расстанешься с этими дружинниками, Византии нечего будет опасаться, она сможет творить с Русью всё, что ей заблагорассудится.

— Согласен, сможет, ведь не раз она так уже поступала, хотя потом, когда под стенами Царьграда появлялись то дружины Аскольда и Дира, то полки Олега, горько жалела об этом. Я уже дважды поднимал меч на империю, сделаю это и в третий. Но уже не остановлюсь на порубежье, а пройду по её землям огнём и мечом.

— Конечно, пройдёшь, — согласилась Ольга. — Но для этого потребуется сильное войско, а откуда оно появится, если ты потеряешь лучших витязей на Кавказе? Хотя чего это я разговариваю с тобой о воинских делах, в которых мало что смыслю? — словно спохватилась Ольга и принялась оправдываться. — Просто не хочу, чтобы Святославу, когда станет великим князем, постоянно кололи глаза тем, что его отец не только не смог навсегда укрепиться на Кавказе, но по недомыслию заодно упустил из рук выгодный для Руси договор, который согласна была заключить с ней Византия. Таковы все матери, любый, они заботятся о будущем своих детей больше, чем о собственном настоящем. Но ты — отец, а вы, мужчины, рассуждаете в таких случаях по-другому. Поэтому поступай, как считаешь нужным.

Последние слова Ольги достигли цели — Игорь вновь опустился в кресло и, нахмурив брови, надолго замолчал.

— Но если я не окажу своевременную помощь Олегу, меня могут обвинить в том, что по моей вине поход завершился неудачей, — наконец прозвучал его неуверенный голос.

— Любый, а кто сможет судить, своевременно она была оказана или нет? — ласково спросила Ольга. — Ты — великий князь, и только тебе дозволено решать, где и когда пребывать твоим воинам. Покуда не был заключён мирный договор с империей, их место было в Киеве и на Полянской земле, а когда надобность в них на Руси миновала, ты немедля отправил их на подмогу воеводе Олегу. Кто и в чём сможет упрекнуть тебя?

— Это так. Но покуда будет заключён мирный договор, усобица между Мохаммедом и Хусейном завершится, и победитель осадит Олега в Бердаа. Сейчас на Кавказе много мелких князьков, беков и прочих правителей, которые не участвуют в распре между ними, выжидая, кто одержит верх, чтобы примкнуть к победителю. Боюсь, что, когда к Олегу подоспеет подмога, под Бердаа будет неисчислимое вражеское войско.

— Ну и что? Ты можешь усилить дружинников-русичей наёмными викингами, вновь заключить союз с аланами и лазгами, и в Арран прибудет войско ничуть не слабее того, что захватило его столицу и громило Эль-мерзебана. Теперь, когда в Бердаа находится Олег, новому войску действовать будет сподручней, и оно по своему усмотрению сможет либо прорвать осаду города и соединиться с Олегом, либо вступить в бой с главными силами неприятеля, чтобы решить спор, кому владеть Арраном. Но допустим, что подмога запоздала... — Ольга наклонилась в сторону мужа, понизила голос: — Разве, отправляя Свенельда с Олегом, Микулой и Рогдаем в поход, мы преследовали цель только завоевания Аррана? Помнится, мы также собирались избавить юного княжича от возможных недругов, которые могли появиться у него, случись что с тобой, великий князь, до его возмужания. Не забыл об этом?

— Помню, — глухо отозвался Игорь, поднимаясь с кресла. — Пожалуй, ты права: поначалу нужно завершить одно дело — заключить мирный ряд[91] с Византией, а потом приниматься за другое — слать подмогу воеводе Олегу. Но я ещё поразмыслю об этом.

Но Ольга понимала — решение Игорем уже принято, причём то, которого добивалась она. Смешны и достойны жалости женщины, стремящиеся взять верх над мужчиной упрямством и грубостью, ибо самое сильное оружие настоящей женщины — изворотливость её ума и мнимая покорность мужчине.

Свенельд знал, что Цагол и Латип только что вымылись, что на обоих была совершенно новая одежда, и всё-таки от них так разило прокисшим вином и квашеной капустой, что ему хотелось высунуть голову в настежь открытое окно. Однако нужно было показать себя гостеприимным хозяином, и воевода шагнул гостям навстречу, широко развёл руки для объятий.

— Князь и воевода, рад видеть вас! Сожалею, что пришлось на некоторое время разлучиться, но в том не моя вина. Садитесь за стол, угощу вас, чем смогу, и заодно поговорим о дальнейших делах. Проходите в комнату, отчего застыли у двери?

— Благодарим, главный воевода, — ответил Цагол, не трогаясь с места. — Прежде всего, позволь выразить тебе нашу признательность, что выкупил нас у разбойников, не пожалев на это изрядных денег. Обещаем, что не забудем твоего благородного поступка и в ближайшее время возвратим истраченное тобой золото.

— Князь, о чём говоришь? — протестующе замахал руками Свенельд. — Вы — мои боевые друзья, и я не мог поступить иначе. Как только посланец разбойников сообщил, что вы живы и можете получить свободу, я не стал торговаться и тут же выложил просимые деньги. Пусть вас тревожит другое — ваши соплеменники покинули Арран и отплыли домой, где творится... где не всё спокойно. Мне кажется, там не все рады будут вашему возвращению, в том числе и те, кого вы привыкли считать товарищами и боевыми соратниками.

— Именно поэтому у нас нет времени пировать с тобой, главный воевода, — вступил в разговор Латип. — Ты не хочешь волновать нас и не говоришь всего, что тебе известно о событиях в наших землях, однако мы догадываемся о них, как знаем о вероломстве и низости наших бывших друзей и боевых соратников. Свенельд, ты сделал для нас очень многое, пожалуй, самое главное — помог обрести свободу, будь нашим добрым другом и покровителем ещё раз и помоги быстрей возвратиться домой. Просим тебя об этом, как мужчины мужчину и как воины воина, ты должен понять нас.

— Хорошо понимаю вас, воевода. Полагаю, что смогу помочь вам. Сегодня вниз по Куре отправляется в Хазарию купеческий караван, в котором немало знакомых моего друга атамана Глеба. Князь должен знать его, поскольку они оба христиане-единоверцы, и я часто видел их входившими вместе в храм. Атаман сможет устроить так, что под личиной караванщиков или стражников-охранников вы сможете достичь по морю родных мест. Но будьте там осторожны — у вас в последнее время появилось много могущественных врагов.

— В связи с этим у нас будет к тебе ещё одна просьба... последняя. Чтобы успешно сразиться с нашими недругами, надобно наладить связь со своими истинными друзьями, сплотить сторонников, собрать оставшихся верными нам воинов, возможно, обратиться за подмогой к соседям-степнякам. На всё это нужны деньги... большие деньги. А в наших с князем карманах нельзя наскрести монет даже на покупку куска лепёшки и пучка завядшей зелени. Главный воевода, если ты возвратил нам свободу, помоги и вновь стать теми, кем мы были до похищения и заточения. Мы уже твои должники, пусть наш долг возрастёт на несколько десятков тысяч золотых диргемов. Мы готовы поклясться чем угодно, что сполна рассчитаемся с тобой сразу, как только расправимся с врагами.

Свенельд скрестил на груди руки, опустил голову, погрузился в раздумье. Цагол и Латип, затаив дыхание, с надеждой смотрели на него. Главный воевода тяжело вздохнул, поднял голову.

— Я сделаю всё, о чём вы просите, князь и воевода. Никто из смертных не знает своего будущего, возможно, мне на родине уготовано то же, что и вам. И как я хотел бы, чтобы и мне кто-либо протянул руку помощи. Вы получите нужные вам деньги. Однако за это должны обещать, что выполните одну мою просьбу.

— Обещаем! — одновременно воскликнули Цагол с Латипом, даже не дослушав Свенельда.

— Вам известно, в каком положении моё войско. Хотя Али превосходит меня в силах больше, чем вдвое, я могу не только отбить его нападения, но и нанести поражение в открытом бою. Но вскоре под стенами Бердаа появится победитель схватки между его братом Мохаммедом и Хусейном из Мосула и Джезирэ. Тогда моё положение станет безнадёжным, и мне, скорей всего, придётся пробиваться к Куре, а затем через Хвалынское море и ваши земли на Русь. Не ведаю, сколько моих воинов уцелеет после будущих боёв в Арране и схваток на море с пиратами, скольким из них суждено ступить на ваши гостеприимные берега. Поклянитесь, что встретите меня с дружинниками как бывших боевых товарищей и поможете продолжить наш путь домой. Отплатив добром за добро, вы перестанете быть моими должниками.

— Клянёмся, что... — начали было Цагол с Латипом, но Свенельд прервал их:

— Клятву дадите позже по всем правилам, причём не мне, а своим Христу и Аллаху в присутствии священника и муллы. Обещанные деньги получите от моего человека, отправившегося вместе с вами в караване, в конце пути, когда все трудности будут преодолёны. А теперь отдыхайте, ибо караван отплывает перед закатом, а вам ещё надобно поспеть к реке...

Расставшись с Цаголом и Латипом, Свенельд поспешил на другую встречу, на сей раз с атаманом Глебом. Он застал его в крохотной каморке, где лёжа на лавке он читал толстый манускрипт, на полу с лавкой стояли два кувшина с вином и поднос с фруктами.

— Не побеспокоил, атаман? — спросил Свенельд, усаживаясь на лавку в ногах у Глеба и протягивая руку к одному из кувшинов.

— Приходу друга всегда рад, — ответил Глеб, захлопывая книгу.

— Всё учишься уму-разуму у своего Бога? — насмешливо спросил Свенельд, кивая на переплёт манускрипта, на котором был вытеснен золотом восьмиугольный православный крест.

— Постигаю вместе с ним сущность человеческого бытия, — спокойно ответил Глеб, беря второй кувшин и прикладываясь к его горлышку.

— Сущность человеческого бытия? И в чём же она?

— В любви, воевода, и только в ней.

— В любви? — изумился Свенельд. — О какой любви ты говоришь, если вокруг только кровь, слёзы, жестокость, а слово «любовь» служит для того, чтобы прикрывать им дурные поступки.

— Любовь не прикрывает какие-либо поступки, она лежит в основе человеческого существования и является первопричиной всех наших действий и свершений, — сказал Глеб. — Например, что сделаем мы, если сейчас вломится некто и пожелает отобрать у нас вино? Мы возьмёмся за мечи, и если не прикончим его, то заставим жестоко поплатиться за своё посягательство. Почему мы так поступим? Вовсе не потому, что хотим ему зла, мечтаем увидеть его слёзы или причинить увечья, тем паче лишить жизни. Просто мы любим себя, любим блаженное состояние, которое нам дарует вино, и, защищая то, что любим, накажем того, кто посягнёт на наше вино. Почему мы убиваем врага на поле брани? Ведь мы зачастую видим его впервые в жизни, не испытываем к нему ненависти, а убиваем потому, что любим свою жизнь, любим добычу, которая достанется победителю в сражении, и из-за этой любви к себе и добыче уничтожаем себе подобного. У каждого из нас существует много предметов любви. Одни уже находятся в наших руках, и мы, не желая расставаться, защищаем их. Другие принадлежат чужим людям, и тогда, желая завладеть ими, мы свершаем неправедные дела. В мире существует только любовь, и уже она порождает всё остальное: добро и зло, благородство и коварство, честность и предательство, скромность и стяжательство.

— Атаман, вы со своим Богом постигаете слишком сложные вещи, чтобы я мог понять их после одного кувшина вина, — сказал Свенельд, грохая о пол пустым кувшином и вытирая мокрые губы ладонью. — Я готов присоединиться к вашей беседе, но не сегодня. Сейчас я пришёл совсем по другому делу, и тебе придётся им заняться.

— Хочешь сообщить, чем закончилась твоя встреча с Цаголом и Латипом? Думаю, тем, что они обратились за помощью в возвращении домой и выклянчили у тебя денег для борьбы со своими врагами. Я не ошибся?

— Нет. Однако я навестил тебя не из-за этого. Назревают события, которые, если мы в них не вмешаемся, помешают нам воспользоваться плодами завершившейся успехом игры с Цаголом и Латипом. А, возможно, будут иметь для нас и более плачевный исход. Допивай вино, чтобы голова просветлела, и слушай меня.

Опорожнив свой кувшин, Глеб сбросил ноги с лавки, уселся рядом с Свенельдом.

— Так кто или что может помешать осуществлению наших замыслов? Какие события нам угрожают?

— Ночью ко мне тайком пробрался Рогнар, сотник из дружины Эрика, и поведал о кознях, которые замыслил против меня с русичами его ярл. Оказывается, Эрик вступил в сговор с Али и собирается отделиться от войска и отправиться с викингами домой, бросив нас на произвол судьбы, точнее предоставив Али возможность разгромить нас как в Шегристане, так и в случае прорыва к ладьям на Куре.

— Ты веришь Рогнару? Что, если его устами Али намерен поссорить тебя с Эриком и добиться раскола между русичами и викингами, о котором тебя якобы предупреждает сотник?

— Я давно знаю Рогнара и доверяю ему. Его поступок объясняется тем, что старший сын и два племянника Рогнара осели в Киеве, женились на славянках, служат в великокняжеской ладейной дружине, и сотник стоит за поддержание добрых отношений с Русью. К тому же он считает себя ничуть не хуже Эрика и метит на его место, отчего готов воспользоваться любым удобным случаем, чтобы подставить ярла под удар.

— Насколько далеко зашёл сговор Эрика и Али?

— Этого Рогнар точно не знает, однако разговор с сотниками своей дружины Эрик впервые завёл только вчера. Отсюда можно предположить, что сговор ещё окончательно не сложился, и, прежде чем дать на него согласие, ярл выясняет отношение своих ближайших помощников к предложению о самовольном уходе викингов из Аррана.

— В таком случае у нас есть время помешать сговору, — с облегчением произнёс Глеб. — Что толкнуло Эрика к Али? Вряд ли только стремление спасти шкуру. Ведь он понимал, что ты тоже не собираешься класть без толку голову и покинешь Шегристан прежде, чем Мохаммед или Хусейн нападут на него. Али пообещал выпустить его из Аррана вместе с захваченной прежде добычей? Но ведь и ты не отобрал бы её.

Значит, предложение Али бросить тебя привлекло Эрика чем-то другим. Неужели Али купил его просто деньгами? Эрика, который гордится дружбой с самим великим князем Игорем и считает тебя своим боевым побратимом? Может быть такое или нет?

— Может, Глеб, — опустил голову Свенельд. — У Эрика слишком много друзей, чтобы он знал цену истинной дружбы. Для него лучший друг тот, от кого в данную минуту он может получить наибольшую пользу, и его другом немедленно перестаёт быть человек, который чем-то обременяет Эрика или нуждается в его помощи. Великий князь всегда делал Эрику только добро, и поэтому тот искал его дружбы. Я тоже привадил ярла в Киев и во многом потакал ему... преследуя при этом собственные цели, и ярл стал считать себя равным мне. Но сейчас, когда слова о дружбе должны подкрепиться делом и, возможно, гибелью, Эрик показал своё истинное лицо. Он может продаться, Глеб. Мне неизвестно, что посулил или посулит ему за измену Али, но я уверен, что Эрик вытянет из него всё, что сможет, и прежде всего плату золотом.

— Но если Эрика можно купить, значит, его можно и перекупить, предложив большую, нежели Али, плату, — заметил Глеб. — Почему бы тебе не сделать этого?

— Я думал об этом, и если бы дело заключалось только в Эрике, оно не представляло бы сложности. Я мог бы предложить ярлу свою часть захваченной добычи, если бы этого ему показалось мало, пообещал бы окончательно рассчитаться с ним в Киеве, и с угрозой сговора Эрика с Али было бы покончено. Но он уже посвятил в свой план других ярлов, которые ничем не связаны с Русью или её великим князем и для которых обещанное Али золото сейчас превыше всего. Чтобы они отказались от предложения Али, мне необходимо предложить им золота больше, чем тот, а где я его возьму? Отдать им добычу дружинников-русичей? Это невозможно. Дать слово рассчитаться с ними по завершению похода на Руси? Но они вряд ли поверят мне, да и у меня просто нет столько золота. Имеющиеся у нас сокровища Эль-мерзебана использовать нельзя: захваченная в походе добыча должна принадлежать всем его участникам, и нам придётся объяснить, почему лучшую её часть мы присвоили себе. Как у вас поступают с теми, кто утаивает от боевых друзей часть общей добычи?

— Им рубят головы... причём без всяких объяснений.

— Русичи и викинги действуют точно так же. Вот почему, атаман, я бессилен перекупить ярла у Али.

— Бессилен ты один, но не мы оба, — сказал Глеб. — От воеводы Микулы я слышал, что вы замыслили набег на один из богатых городов в тылу Али, а Эрик отказывается послать туда викингов. Расскажи мне об этом подробнее.

— У Али десять тысяч воинов, и, победи Мохаммед Хусейна, он может не допустить нашего выхода из Шегристана и держать нас до прибытия войск брата. Чтобы ослабить Али, я намерен напасть на какой-нибудь из находящихся под властью Эль-мерзебана богатых городов и разграбить его, заставив этим Али частью своих воинов усилить охрану других городов. Тогда остатки его войск под Бердаа ничем не смогут помешать нам при отступлении к Куре. Когда день назад я предложил этот план Эрику, тот высказался против него и сказал, что не допустит участия викингов в столь опасном предприятии. Тогда я удивился — внезапное нападение на крупный купеческий город сулило богатую добычу, к которой викинги всегда были охочи. Но сейчас я понимаю — он уже вёл переговоры с Али и выступление викингов против него было для ярла нежелательным.

— Воевода, тебе придётся предложить ярлу совершить общими силами вылазку из Бердаа ещё раз. Причём сделать своё предложение так, чтобы Эрик от него снова отказался. Настанет день, когда он об этом горько пожалеет. Послушай, какой у меня появился план...

Ольга ждала прихода Игоря. Ждала не потому, что заранее условилась с ним о встрече либо хотела её, а потому что знала, что муж вскоре обязательно пожалует к ней. Прежде всего из-за желания поделиться радостью: мирный договор с Византией наконец-то заключён, но ещё и потому, что ночью он получил новое известие о событиях в далёком Арране, о которых от воеводы Ратибора тут же стало известно и ей.

Но если договор с Византией, неудачное сражение под Бердаа, гибель главного воеводы Олега для Игоря не имели ничего общего, то для Ольги они были связаны воедино. В Киеве и на Кавказе свершились события, вслед за которыми этой зимой Игорю суждено было уйти в иной мир. Великое торжество на холме перед Перуном уже заканчивалось, а ему подобного в ближайшее время не предвиделось: дела в Арране развивались не в пользу русских войск, к тому же Ольга сделает всё возможное и невозможное, чтобы теперешний главный воевода Свенельд не получил с Руси подмоги. Ольга верила в гадание в Холодном овраге, и в последнее время все, связанное с ней и мужем, рассматривала в связи с прозвучавшими там пророчествами.

Поэтому последние события воспринимались Игорем и Ольгой по-разному. Игорь торжествовал, считая, что смог подняться вровень со своими знаменитыми предшественниками Аскольдом, Диром, Олегом, и строил радужные планы, как превзойдёт их славой. Ольга к прошедшим событиям относилась спокойно и думала о том, что ей через несколько месяцев предстоит занять место Игоря и, одержав верх в борьбе с недоброжелателями за право стать единовластной и полноправной хозяйкой Руси, претворять в жизнь давно выношенные замыслы. Однако великий князь и её муж Игорь пока был жив, и поэтому она не могла избежать ненужного ей разговора.

Явившийся Игорь был возбуждён, радостен, словоохотлив.

— Мирный ряд с Новым Римом заключён! — громко возвестил он, усаживаясь в кресло. — Три ныне властвующих в Царьграде ромейских императора — Роман, Константин и Стефан скрепили своими подписями и печатями всё, о чём я договорился с ромейскими послами на Дунае. Отчего ты не пожелала присутствовать на утверждении договора? По твоей просьбе я разрешил именитым мужам-христианам, будь то князья земель, бояре, принести клятву в соблюдении договора в храме Святого Ильи[92], а не на холме перед Перуном. Ты могла бы присутствовать среди них.

— Зачем? Чтобы кто-нибудь из наших стародавних недругов распустил слух, что я, христианка, захотела противопоставить себя тебе, язычнику? А я так довольна, что между нами лад и мы сообща воспитываем княжича-наследника.

Ольга действительно считала ненужным лишний раз подчёркивать, что она — христианка, давая этим повод языческим жрецам настраивать против себя народ. В то же время, добиваясь у Игоря права знатным христианам принести клятву на верность договору с Византией в церкви Святого Ильи, она хотела приучить язычников к тому, что христиане во всём равны им и играют в жизни Руси такую же роль, как и они, и это положение признается самим великим князем.

— На ближайшие несколько лет у Руси не будет врага на юге, и я могу заняться делами на западном и восточном порубежье, — делился Игорь планами с Ольгой. — Тевтоны[93] постоянно давят на ляхов[94], и те под их напором подаются на восток, вторгаются в пределы Червенского княжества[95] и на земли древлян[96]. Князь Мал предлагает дать ляхам серьёзный урок, дабы отвадить их от древлянских лесов, однако я склоняюсь к предложению воеводы Бразда, что надобно вкупе с ляхами крепко дать по зубам тевтонам, отучив их взирать жадным оком на славянские просторы... Или рассчитаюсь с Хазарией за прошлый свой поход на Хвалынское море, когда она нанесла мне подлый удар в спину. Часть войск отправлю через земли дружественных аланов и лазгов на Хвалынское море, и они оттуда вторгнутся в каганат по Итиль-реке. Остальные войска двинутся на Хазарию через Дикую степь, и перед таким ударом кагану не устоять...

Упоминание Игоря об аланах и лазгах было подходящим поводом, чтобы Ольга могла направить разговор в нужное ей русло.

— Ты считаешь аланов и лазгов дружественными Руси? — спросила она. — Да, они были таковыми, когда вместе с воеводой Олегом отправлялись в Арран и успешно там воевали, захватив богатую добычу. Но сейчас, когда воевода Олег убит, наше войско терпит неудачи, его остатки запёрлись в Шегристане, и дни их сочтены, пожелают ли они остаться нашими друзьями и наживать неприятеля в лице кагана?

— Почему ты считаешь, что дни воинов Свенельда сочтены? Мохаммед и Хусейн могут так ослабить друг друга, что победителю будет не до нападения на Шегристан. А покуда он соберёт необходимые для этого силы, Свенельд получит нашу подмогу.

— Подмогу? — притворно удивилась Ольга. — Неужто ты всерьёз полагаешь, что она может успеть к Свенельду прежде, чем ворог захватит Шегристан? Ты сам недавно говорил, что на Кавказе множество князьков и беков, которые тут же примкнут к победителю в междоусобице между Мохаммедом и Хусейном. С ними его войско возрастёт настолько, что будет в состоянии идти на Шегристан без всякой передышки. Тогда подмога, прибывшая в Арран после гибели Свенельда и его воинов, окажет тебе плохую услугу. Разве может считаться дальновидным и предусмотрительным воевода, который не смог вовремя помочь своим осаждённым войскам?

С лица Игоря исчезла довольная улыбка, глаза стали колючими.

— А как можно назвать военачальника, бросившего остатки своего войска, честно исполнившего долг, на погибель? — процедил он сквозь зубы, холодно глядя на Ольгу.

Та спокойно выдержала его взгляд.

— Прежде чем называть его как-либо, надобно быть уверенным, что именно по его вине остатки войска были брошены на погибель, — ответила она. — А чтобы судить о вине, следует знать, ради чего был затеян поход и когда он должен был завершиться. А кому об этом известно, кроме тебя и ныне покойного главного воеводы Олега? Правда, он мог поделиться с Микулой и Рогдаем, но это те люди, которые не только не выступят против тебя, но не позволят даже ненароком бросить тень на твоё имя. Кто сможет опровергнуть тебя, ежели ты заявишь, что войско погибло оттого, что Олег, возжелавший личной славы, не ушёл из Бердаа вместе с аланами и лазгами, а после его гибели с отступлением запоздал воевода Свенельд? Не чувствуя твоей твёрдой руки, предоставленные самим себе воеводы жаждали славы непобедимых полководцев и возможно большей добычи — и понесли за это заслуженную кару. Почему за их поражение должен отвечать ты? Но я думаю, что до гибели войска дело не дойдёт и поход завершится вполне благополучно.

— Благополучно? Чем же?

— Ты допускаешь мысль, что воевода Свенельд может сложить голову, защищая Шегристан? Половина его войска — викинги ярла Эрика, который превыше всего ценит собственную жизнь и золото, а до Аррана ему нет дела. Я могу представить, как поступит Свенельд. Он дождётся, покуда в войне между Мохаммедом и Хусейном выявится победитель, и, когда тот двинется на Бердаа, Свенельд покинет город и отправится домой. При всех своих недостатках он не лишён здравого рассудка и, когда требуется, может выкрутиться из, казалось бы, безнадёжного положения. Спасая свою жизнь и не желая расстаться со славой удачливого воеводы, Свенельд будет вынужден спасти оказавшихся под его началом воинов и пробиться с ними на Русь. Их возвращение явится доказательством того, что поход на Кавказе увенчался успехом. Да-да, успехом, несмотря на значительные потери. Для чего отправился в Арран отряд воеводы Олега? Чтобы захватить его богатейшую столицу. Удалось ему это? Да. Возвратился ли он домой с захваченной добычей? Да. Так можно ли считать неудачным поход, который достиг своей цели? Войско понесло большие потери? Но потери противника были во много раз больше. Со скольким бы числом воинов Свенельд ни возвратился на Русь, поход будет считаться успешным, — убеждённо заявила Ольга.

— А если ему не удастся пробиться на Русь?

— Значит, такова цена допущенных воеводами Олегом и Свенельдом ошибок. Почему Олег не отправился домой вместе с аланами и лазгами? Отчего Свенельд не пробился к Куре сразу, как только Мохаммед с главными силами войска покинул долину Бердаа и выступил навстречу Хусейну? Помышляли о большей славе и добыче? Ты не можешь нести ответ за промахи своих воевод, действовавших по собственному усмотрению вдали от тебя. Но, повторяю, я уверена, что Свенельд избежит сей участи и приведёт своих воинов на Русь. Посему тебе нужно думать не о нём, а о том, как бы не допустить сейчас серьёзной ошибки, за которую придётся позже расплачиваться уже тебе одному.

— О чём ты говоришь? — насторожился Игорь.

— Если ты всё-таки решил помочь воеводе Свенельду, подумай вот о чём. Отряд должен быть весьма многочисленным и состоять из отборных воинов, поскольку задача перед ним будет сложнейшая. Прежде чем попасть в Арран, ему придётся выиграть нелёгкий морской бой с неприятелем, который своим флотом защитит вход в Куру. Отряду предстоит пробиваться от Куры к Бердаа, ибо противник постарается не допустить его соединения со Свенельдом. Затем вместе с воинами воеводы отряд будет вынужден повторить уже проделанный путь. В Хвалынском море отбивать нападения разбойников, которые будут стремиться завладеть добычей, возможно, вступить в сражение с кораблями халифа. Лишь после этого наши воины ступят на земли аланов и лазгов, откуда продолжат путь домой. Поправь меня, если я в чём-то ошибаюсь, прежде, чем я скажу самое главное.

— Ты всё говоришь верно. Продолжай.

— Чтобы совершить столь трудный поход, тебе нужно отправить в Арран не меньше пятнадцати тысяч отборных воинов. Где их взять? Нанять викингов и аланов с лазгами? Но с воеводой Олегом они отправились потому, что их ждала богатейшая добыча в Арране, который сейчас разорён и не сулит им ничего. Ты станешь расплачиваться с ними за участие в походе своим золотом? Тогда на что ты будешь нанимать воинов в задуманный большой поход против тевтонов или Хазарии? Отправишь в Арран русских дружинников? Но новобранцы для такого похода непригодны, и тебе придётся расстаться с лучшими своими воинами, которые нужны будут тебе против недругов на западе или востоке. Выходит, что, если сейчас ты отправишь в Арран наёмников, тебе суждено остаться без них в будущем походе, а ежели пошлёшь на помощь Свенельду своих дружинников, лишишься ударной силы русского войска. Как в таком случае ты собираешься победить тевтонов или хазар? А за возможную неудачу в этом походе спрос будет уже с тебя, но никак не с твоих воевод.

— Я подумаю над тем, что ты сказала, — произнёс Игорь, поднимаясь с кресла.

От его недавней весёлости не осталось и следа, лицо было хмурым, взгляд неприветлив.

— Конечно, подумай, — ласково проговорила Ольга. — Заботясь сегодня о Свенельде, ты обрекаешь на неуспех свой будущий поход. А я так хочу, чтобы он завершился твоей большой победой, дабы я и наш сын гордились своим мужем и отцом, который превзошёл в деяниях князей-предшественников.

— Вы будете гордиться мной, — пообещал Игорь, направляясь к двери. — А как и чем можно помочь Свенельду, ежели ему удастся вырваться из Шегристана, мы с главным воеводой Ратибором обязательно сегодня подумаем.

Свенельд повернулся от окна к вошедшему в комнату Эрику, окинул его взглядом. Ярл был в кольчуге и шлеме, с мечом и боевым ножом на поясе. За дверями отчётливо слышались голоса явившихся с ним викингов, вступивших в беседу с охраной Свенельда. А ведь обычно ярл приходил к воеводе один, как к старому другу. Значит, догадался, о чём может идти сегодняшний ночной разговор. Тем лучше, не нужно будет ходить вокруг да около главного.

— Садиться не предлагаю, ярл, поскольку нам предстоит вскоре отправиться в другое место. Это случится после того, как ты ответишь, сколько золота пообещал тебе Али за то, что ты покинешь меня и русичей.

Вопрос, направленный не в бровь, а в глаз, нисколько не смутил Эрика. Он положил ладонь на крыж меча[97], зло скривил губы.

— Знал, что тебе донесут об этом. И даже догадываюсь, кто это сделал. Не иначе как сотник Рогнар. Никак не смирится, что много лет назад ярлом дружины стал я, а не он, как ему хотелось бы. Но я не боюсь ни его, ни тебя, русский воевода Свенельд, а потому на Рогнара мне наплевать, а на все твои вопросы дам ответы. Сколько золота пообещал мне Али? Много. Примерно половину того, что мои викинги захватили за весь поход. Хочешь знать ещё что-либо?

— Али действительно щедрый человек, — заметил Свенельд. — Впрочем, золотые горы сулит каждый, кто намерен любой ценой достигнуть желаемого, однако не собирается выполнять обещанного.

Эрик рассмеялся.

— Свенельд, ты надеешься вызвать у меня недоверие к Али? Напрасная затея. Он поклялся своим главным богом Аллахом, что я получу обещанное золото сразу, как только покину Шегристан и миную Узкое ущелье, где его брат когда-то потерпел от нас поражение. Я ему верю.

— И напрасно. Ты не задавал себе вопроса, откуда у Али оказались такие огромные деньги?

— Нет, ибо хорошо помню, что в Бердаа нас пуще всего влекли казна Аррана и сокровища Эль-мерзебана. Нам не удалось захватить ни того, ни другого, значит, всё это богатство осталось в руках Мохаммеда. Часть его Али готов передать мне за то, что я уведу викингов из Шегристана.

— Почему ты считаешь, что если мы не отбили эти богатства, то они по-прежнему находятся у Эль-мерзебана? Разве это не могли сделать другие охотники за сокровищами, например здешние разбойники?

Эрик переступил с ноги на ногу, недовольно скривил губы.

— Русский воевода, меня не интересует, кто мог бы отбить сокровища Эль-мерзебана и удалось ли кому это сделать на самом деле. А наш разговор мне стал надоедать. После гибели главного воеводы Олега я твёрдо решил, что викингам незачем умирать в Арране, который рано или поздно придётся уступить Мохаммеду или Хусейну, и что нам пришло время отправиться домой. Это я намерен сделать в ближайшие день-два. Ты, русский воевода, давно и хорошо знаешь меня и понимаешь, что не в твоих силах помешать мне. Скажешь, что у тебя больше воинов и ты одержишь верх над викингами в случае их отказа исполнять твои приказы? Да, одержишь. Но с кем после этого ты станешь сражаться против Али, а затем против его брата либо Хусейна? Поэтому дальнейший разговор о моём уходе из Аррана — бесполезная трата времени.

— Я действительно чересчур хорошо тебя знаю, ярл, а посему не собираюсь больше говорить об Али и твоём сговоре с ним. Помнишь, в начале беседы я сказал, что нам придётся побывать в одном месте? Приспело время это сделать. Поскольку нам придётся спуститься в подземелья Шегристана, бери с собой необходимое число викингов для охраны и не будем напрасно тратить время.

— Свенельд, я пойду с тобой один. Если ты замыслил против меня зло, меня не спасёт и сотня отборных гирдманов. Потом, мы с тобой старые, добрые друзья, и я не верю, чтобы ты мог предпринять против меня что-либо плохое.

— В отличие от тебя, который предал меня Али, — усмехнулся Свенельд. — А идёшь ты со мной не потому, что мы друзья, а понимая, зачем я затеял наш разговор. Что случится с тобой и викингами после ухода от меня — уничтожит вас Али либо осыплет с головы до пят золотом — дело ваше. Но для меня и русичей ваше бегство из Шегристана равносильно гибели, поэтому я вынужден пойти на всё, чтобы удержать вас при себе. Сейчас ты хочешь знать, что намерен предложить я тебе за разрыв сговора с Али, и будешь решать, что выгодней: предать меня Али или отказаться от его предложения.

— Свенельд, я сказал, что не желаю больше слышать об Али. Ты считаешь нужным посетить со мной подземелья Шегристана? Я готов сделать это. Если после нашей прогулки возникнет потребность в продолжении разговора об Али, я готов к нему.

— Она возникнет, ярл. Но ты прав — дальнейший разговор об Али будет иметь смысл лишь после нашего посещения подземелий. Пошли.

Вначале Свенельд с Эриком двигались по широкому, выложенному каменными плитами подземному ходу, затем свернули в узкий боковой лаз и остановились у массивной железной двери с огромным висячим замком. Перед дверью стояли четверо вооружённых русских дружинников, в которых при свете факелов Эрик узнал преданнейших Свенельду воинов из его личной дружины.

— Ярл, я дважды предлагал тебе совершить с русичами набег на Мерагу[98], и ты дважды отказался от этого. Не так ли? — спросил Свенельд, доставая ключ и вставляя его в замок на двери.

— Да. Я не верил, что с такой лёгкостью можно будет захватить столь крупный и богатый город, и не желал напрасно лить кровь своих викингов.

— Ты отказался участвовать в набеге совсем по другой причине, — возразил Свенельд. — Тебе просто не приходило в голову, что в Мераге можно захватить сколь-нибудь ценную добычу. Но оказалось, что ты ошибся.

— Да, чутьё подвело меня. Викинги, охраняющие на Куре ладьи, в которые вы грузили захваченную в Мераге добычу, были поражены её обилию и ценности. Я не мог предположить, что купцы осмелятся держать столько товаров близ охваченного войной Аррана, — признался Эрик. — По-видимому, они решили, что в ближайшие дни либо мы по собственной воле покинем Бердаа, либо его штурмом возьмёт победитель в войне между Мохаммедом и Хусейном, и скопились с караванами в окрестностях Тебриза, чтобы без промедления следовать через Арран в Хвалынское море. Ты оказался дальновиднее меня, Свенельд, и добыча досталась тебе по праву.

— Значит, ты согласен, что взятая в набеге на Мерагу добыча принадлежит только мне и моим русичам, а ты и викинги не имеете к ней ни малейшего отношения? — живо спросил Свенельд.

— Конечно. Ты не держал от меня в тайне план набега, я сам не пожелал в нём участвовать, и в том, что остался с пустыми руками, только моя вина. Когда твои русы продирались сквозь горы и леса, викинги спокойно спали в Шегристане под защитой крепостных стен, а когда при нападении на Мерагу проливалась русская кровь, я и викинги проливали вино за пиршественными столами. Добыча из окрестностей Тебриза оплачена кровью и жизнями только русичей, и никто не вправе посягать на неё.

— Рад это слышать, ярл, — сказал Свенельд, снимая с толстых петель замок и протягивая его одному из стражей. — Ступай со всеми воинами к выходу в главный ход и подождите нас там.

Свенельд вынул из кольца в стене один из двух горевших перед дверью факелов, ударом ноги распахнул дверь и первым шагнул в темноту за ней.

— Заходи, ярл, — донёсся его голос. — И прихвати второй факел.

Помещение, в котором оказался Эрик, напоминало каменный мешок: небольшое, вытянутое в длину, с низко нависшим потолком. Со стен стекала вода и исчезала в узкой щели в полу, тем не менее в одном из углов и посреди виднелись лужицы. Напротив двери на высоком деревянном помосте стояли несколько крепко сколоченных бочонков с закрытыми крышками. Едва очутившись в помещении, Эрик впился в бочонки глазами, и его внимание не ускользнуло от Свенельда.

— Интересуешься их содержимым? — спросил Свенельд, поднимая к самому потолку факел, чтобы лучше осветить бочонки. — Знаю, что не успокоишься, покуда не узнаешь, что в них. Подойди к первому в левом ряду и подними крышку — она выбита.

Эрик не заставил дважды повторять предложение. Подойдя к указанному бочонку, он поднёс факел к его верху и приподнял крышку. Какое-то время он стоял в оцепенении, затем отшвырнул крышку в сторону и запустил левую руку внутрь бочонка.

— Серебро... Серебряные диргемы... Бочонок доверху полон серебряными монетами, — бормотал он, пропуская содержимое бочонка между пальцами и не в силах оторвать от него взгляд.

— Ты прав, ярл, бочонок наполнен серебром, — сказал Свенельд, тоже приближаясь к помосту с бочонками. — И не только он, а всё, что ты видишь. За исключением тех двоих, что стоят чуть в стороне. В них тоже диргемы, но золотые.

— Десять бочонков с серебром и два с золотом, — произнёс Эрик, вынимая руку из бочонка и переводя жадно блестевшие глаза на Свенельда. — Воевода, откуда у тебя это богатство? Среди всей нашей добычи в Арране не было столько чистого золота и серебра, а русы должны были получить лишь её четверть. Ты посмел утаить лучшую часть добычи от своих союзников: викингов, аланов и лазгов? — угрожающе спросил он.

— Не утаить, а взять себе и своим воинам то, что по праву победителя принадлежит только нам, — спокойно ответил Свенельд. — Тебе известен знак рода, к которому принадлежит Эль-мерзебан?

— Да. Это обвитый розами куст, внутри которого ядовитый паук пустынь приготовился для смертельного удара.

— Теперь посмотри сюда. — И Свенельд опустил свой факел почти к помосту.

— Родовой знак Эль-мерзебана Мохаммеда, — растерянно произнёс Эрик, всматриваясь в освещённый низ бочонка. — И на этом, — перевёл он взгляд на соседний бочонок. — И на этом тоже. Получается, воевода, что тебе удалось захватить сокровища Эль-мерзебана. Отчего об этом не знаем мы, твои союзники? Войско Мохаммеда у Узкого ущелья мы разгромили вместе, Бердаа захватили сообща, значит, принадлежащая Аррану казна и личные богатства Эль-мерзебана являются нашей общей добычей. Почему о ней я узнал только сейчас?

— Ты задаёшь слишком много вопросов, ярл, но не даёшь мне возможности ответить на них, — усмехнулся Свенельд. — Может, тебе стоит немного помолчать и выслушать меня?

— Ты прав, воевода. Говори.

— Совсем недавно ты сказал, что не предполагал, что в Мераге можно захватить столь богатую добычу, которая досталась моим дружинникам. Признаюсь, что этого не предполагал и я. Удивлён? Так знай, что набег на Мерагу я совершил вовсе не из-за захвата скопившихся в окрестностях Тебриза купеческих караванов, а по другой причине. Надеюсь, тебе известно, что, кроме Мераги, мои воины захватили в горах несколько маленьких крепостей, которые в здешних горах имеют почти каждый крупный или знатный род?

— Я знаю об этом из рассказов твоих воинов.

— Одна из этих крепостиц была целью моего набега. Почему? Ты знаком с атаманом Глебом и знаешь, что у него много приятелей среди здешних бродяг и разбойников. Глебу удалось разузнать, что одна из шаек во время бегства Эль-мерзебана из Бердаа всё-таки выследила караван с сокровищами и напала на него, однако смогла отбить лишь часть его. Со временем лазутчикам разбойников, с которыми заодно действовали и люди Глеба, удалось разнюхать, где скрыты ускользнувшие из их рук сокровища, и они решили овладеть ими. Поскольку сил у них было маловато, Глеб обратился за помощью ко мне. Остальное рассказывать излишне. Здесь ты видишь доставшуюся нам с атаманом часть захваченных сокровищ Эль-мерзебана, к которым ни аланы с лазгами, ни твои викинги не имеют отношения, о чём несколько минут назад ты сам заявил перед дверью в эту комнату. Или уже забыл?

— Помню. Но почему ты, мой друг, не признался мне, зачем затеваешь набег? Знай о нём правду, я наверняка принял бы участие и в штурме Мераги, и в нападении на крепостицу с сокровищами.

— А ты поверил бы, что Глебу с разбойниками удалось выследить сокровища? Ему не верил даже я, и, если бы не требовалось отвлечь силы Али из-под Шегристана для защиты наших набегов на другие города, Глебу пришлось бы искать помощь в другом месте. Но, допустим, ты поверил бы мне, а сокровищ в указанной крепостице не оказалось? Что было бы тогда? Разве убедил бы я тебя, что тоже стал жертвой ошибки, а не сознательно обманул тебя, чтобы использовать викингов вместо своих воинов в бою за Мерагу? Разве ты в моём положении поступил бы иначе?

— Нет, точно так же. Тем более что у тебя вполне достаточно своих воинов, чтобы привлекать в набег викингов и делиться с ними добычей, — хмуро ответил Эрик. — Но давай закончим разговор о Мераге, а поговорим о более серьёзных делах. Зачем ты показал мне эти бочонки и рассказал правду о цели набега под Тебриз?

— А ты не догадываешься? — прищурился Свенельд.

— Завладев сокровищами Эль-мерзебана, ты и Глеб не пожелали делиться ими со своими воинами и упрятали их в этом подземелье под охраной твоих вернейших дружинников, воевода. Но если я оставлю вас с атаманом в Шегристане одних, вам суждено погибнуть, и сокровища достанутся их прежнему хозяину. Чтобы заставить меня задержаться с вами и спасти этим собственные жизни, ты и Глеб решили купить меня. Так?

— Да. Ты получишь десять бочонков серебра и останешься ещё на несколько суток в крепости, чтобы покинуть её вместе с нами.

— Десять бочонков серебра? — пренебрежительно фыркнул Эрик. — Али обещает мне намного больше.

— Вот именно, что обещает. Откуда он возьмёт деньги для расплаты с тобой, если Эль-мерзебан утратил последние остатки своих сокровищ? Располагай ими, он давно нанял бы в Дейлеме либо Нефате сильное войско и разделался и с нами, и с Хусейном. Однако у него денег нет, и без свежих войск он вынужден метаться, словно затравленный волк, между двух огней — нами и Хусейном.

— Мне не важно, откуда Али возьмёт деньги — из сокровищ брата или другого места. Я не сделаю из Шегристана ни шагу, пока не получу половину обещанной им суммы.

— Эту сумму получишь не ты, а все ярлы и гирдманы, что вместе с тобой подбивают простых викингов на измену, — сказал Свенельд. — Не думаю, чтобы на твою долю досталась хотя бы треть того, что предлагаю я. Поэтому думай, ярл. То, что сулит тебе Али, — ты знаешь, что даю я — ты видишь и можешь потрогать руками, а посему делай свой выбор. Остаёшься в крепости — эти бочонки уже твои, и будешь ли ты делиться их содержимым с кем-нибудь, дело не моё.

— Твоё предложение весьма заманчиво, воевода, однако ты упускаешь одну вещь. Получив от Али даже впятеро меньше, чем от тебя, я спасаю жизнь, а польстившись на твои бочонки, я рискую потерять её. Как видишь, у предложения Али имеются свои преимущества.

— Ты заблуждаешься, ярл. Допустим, Али сполна рассчитается с тобой и позволит отплыть домой, что дальше? Устье Куры перекрыто флотом халифа, и он не выпустит тебя в море, кто бы не стал владыкой Аррана — Мохаммед или Хусейн. Ведь никто из них не обещал тебе безопасного пути, и твой договор с Али для них пустой звук. Хватит ли у тебя одного сил прорваться в море, а затем отбиться от пиратов? А впереди ещё будет Дербент, в гавани которого тоже немало кораблей халифа.

— Воевода, я не знаю, что ждёт меня в устье Куры и в Хвалынском море. Зато отлично знаю, что ожидает меня, останься я с тобой в Шегристане — смерть.

— Нет, ярл, если ты не покинешь меня, тебя поджидает и бой в устье Куры, и возможные схватки с хвалынскими пиратами, и плавание мимо дербентской гавани. Но в этом случае мы будем вместе и сладить с нами окажется не так просто. Неужто ты всерьёз считаешь, что я собираюсь умирать в Арране? Во имя чего? Клянусь, что едва я узнаю, что Мохаммед одержал победу над Хусейном, то самое позднее на следующие сутки покину Шегристан и направлюсь к ладьям для возвращения домой.

— А если сражение выиграет Хусейн? Что тогда?

— Буду находиться в крепости до получения известия о том, куда он двинулся после сражения. Если на Бердаа — тут же отступлю к Куре и поплыву к морю. Если же он станет преследовать Мохаммеда, чтобы не позволить ему вновь собраться с силами, продолжу сидение в Шегристане. Возможно, после того как Хвалынское море окончательно добьёт Эль-мерзебана, его войско окажется обессиленным настолько, что он не решится вторгнуться в Арран, где ему вначале придётся схватиться с Али, а потом с нами.

— Ты надеешься дождаться с Руси либо подмоги, либо приказа великого князя оставить Арран? А тебе не приходит в голову, что в последнее время делами в Киеве вершит уже не Игорь, а Ольга? А она никогда не испытывала к тебе любви и будет только рада, если вы не встретитесь больше на этом свете.

— Мы говорим не о великом князе и его жене, а о наших с тобой делах в Бердаа. Когда закончим с ними, можем побеседовать и о чём-либо другом.

— Ты всё ещё надеешься уговорить меня рисковать своей жизнью и жизнями викингов из-за этих бочонков? — И Эрик презрительно ткнул ногой ближайший бочонок. — Не дёшево ли ты нас ценишь?

— Уговорить? Скорее, я предлагаю тебе выгоднейшую сделку. Оставшись со мной, ты получишь гору серебра и не рискуешь ничем. После моего набега на Мерагу Али был вынужден отправить из своего лагеря почти четыре тысячи воинов для охраны богатых арранских городов, поэтому теперь он не представляет для нас никакой опасности. Его воины занимаются не приготовлениями к нападению на Шегристан, а спешно укрепляют собственный лагерь, страшась нашей вылазки. А когда под стенами крепости смогут оказаться войска Мохаммеда или Хусейна, нас в ней уже не будет. Клянусь тебе в этом! Теперь жду твоего ответа, ярл: остаёшься со мной или покидаешь Арран?

— Значит, предлагаешь мне серебро, а себе оставляешь золото? — спросил Эрик. — Это несправедливо. Я с викингами готов защищать Шегристан до подхода к нему Эль-мерзебана или Хусейна, если все двенадцать бочонков станут моими.

— Я говорил, что один из бочонков с золотом не мой, а атамана Глеба. Как твой старый друг, я готов пойти тебе навстречу, но распоряжаться чужим бочонком не могу.

— А разве атаману безразлично, покинут или нет Шегристан мои викинги? Разве не зависит от этого его благополучие и жизнь?

— Не зависит нисколько, и твоё пребывание в крепости или уход из неё Глеба не волнуют. У него в Арране столько друзей среди разбойников, что он возвратится к себе в Хазарию независимо от того, кто будет хозяином Бердаа, — мы, Мохаммед, Хусейн. К тому же ссориться с ним нам не с руки: его лазутчики постоянно извещают меня обо всём, что творится во всём Арране и лагере Али.

— Тебе придётся выбрать из нас двоих кого-то одного — меня или Глеба, — угрюмо заявил Эрик. — Но прежде я напомню кое-какие твои слова. Я согласен, что Али нам не страшен и не в состоянии препятствовать уходу из Шегристана ни моим викингам, ни твоим русам. Но прорваться из Куры в Хвалынское море поодиночке не смогу ни я, ни ты. Отдельным ладьям и драккарам это удастся, но в море они станут добычей морских разбойников либо кораблей халифа. А разве мы знаем, что поджидает нас на землях аланов и лазгов? Надеюсь, ты извещён, что некоторые из них поговаривали, что было бы неплохо проделать с нами то, что хазарский каган в прошлом походе? Вот и решай, кто тебе нужней: атаман с полусотней разбойников-казаков или я с почти двумя тысячами викингов.

Свенельд тяжело вздохнул, обречённо махнул рукой.

— Чего не сделаешь ради старой дружбы? Считай, что все бочонки твои. А с Глебом я постараюсь договориться, возместив ему стоимость золота в бочонке другой добычей.

Лицо Эрика просияло.

— Главный воевода, я и викинги остаёмся в Шегристане до твоего приказа. Если ты услышишь, что кто-то из ярлов или викингов собирается уйти из крепости самовольно, скажи об этом мне, и я велю отрубить изменнику голову.

— Хорошо, ярл. Что ты намерен делать со своими бочонками? Заберёшь их к себе?

Эрик хитро улыбнулся.

— Зачем? Я поступлю как ты, главный воевода. Викингам незачем знать об этом золоте и серебре, поэтому пусть оно по-прежнему находится в подземелье под охраной твоих верных дружинников. Но стражу обоих выходов из подземелья будут нести уже мои викинги.

— Пусть будет так. И немедля приступай к наведению порядка среди викингов и ярлов...

Из подземелья Свенельд отправился не к себе, а в каморку к Глебу. Разговор с Эриком произвёл на него гнетущее впечатление. Неужто этого человека он считал когда-то своим другом и даже надеялся на его помощь, когда в недалёком прошлом собирался вступить с Ольгой в противоборство за стол великих киевских князей? Да Эрик продал бы его тогда точно так, как собирался проделать это сейчас. Однако причина плохого настроения заключалась, пожалуй, не в ярле, истинную цену которому Свенельд знал и раньше, а в нём самом, точнее, в предчувствии того сложного положения, в котором ему суждено оказаться после возвращения из похода.

Кем он будет для великой княгини, которая после рождения Святослава прибрала к рукам мужа и по существу стала править от его имени Русью? Как прежде, врагом, которому, вопреки её желанию, удалось уцелеть на Кавказе и которого необходимо поскорее отослать ещё куда-нибудь, где ему может повезти меньше? Как убедить Ольгу, что он уже не тот высокомерный и властолюбивый воевода, любимец князя Олега, считавший себя ничем не хуже её мужа Игоря, а смирившийся с крахом своих несбыточных надежд человек, довольный достигнутым в жизни положением и не желавший больше рисковать? Таких женщин, как Ольга, убеждают не словами, а поступками. Но какой поступок может доказать ей, что Свенельд, отрешившись от прежних заблуждений, ныне безоговорочно признал её право быть правительницей Руси и готов честно служить ей, не помышляя о кознях и злых умыслах?

Подвиги на полях брани и удачные походы для этого не подходили — великим князем Руси являлся Игорь, и каждый служил прежде всего ему, а не великой княгине. Значит, необходимо свершить нечто такое, что Ольга могла бы расценить как преданность лично ей, а не Игорю, как проявление уважения именно к её особе, а не к особе мужа. Конечно, всем известно, что женщины любят дорогие, роскошные подарки, однако Свенельду нужно подчеркнуть своё преклонение перед Ольгой не как перед женщиной, а как перед мудрой, прозорливой правительницей. Из драгоценностей, находившихся в сундучках Эль-мерзебана Мохаммеда, Свенельд отобрал два неописуемой красоты золотых набора — ожерелье, серьги, кольца и перстни — один с кроваво-красными яхонтами[99], другой с ярко-зелёными смарагдами[100]. Наборы так нравились Свенельду, что он постоянно носил их с собой и часто, оставаясь один, доставал и любовался игрой камней.

Это был достойный подарок для самой знатной и взыскательной женщины, в том числе великой княгини. Но такой подарок, дорогой и желанный, мог польстить Ольге как женщине, но никак не свидетельствовал о преклонении Свенельда перед её умом и железной волей. Нет, Ольге нужен был совершенно другой подарок, и Свенельд минувшей ночью решил какой...

Глеба он застал за его обычным в свободное время занятием — чтением старого пергаментного свитка. У Свенельда не было лишнего времени, и, поздоровавшись с атаманом, он сразу приступил к делу.

— По-прежнему встречаешься с христианами в Бердаа? — спросил он, кивая на свиток. — Их священнослужители не покинули город?

— Нет. Много бедных жителей-христиан остались в Бердаа, и священники считают своим долгом поддерживать паству в час тяжких испытаний.

— Хочу попросить тебя об одном одолжении, атаман. Помоги мне купить две иконы. Нет, три, поскольку ваш Бог, как я слышал, любит троицу. Золота не жалей, иконы должны быть самыми лучшими.

— Хочешь, чтобы я купил тебе иконы? — удивился Глеб. — Но они не продаются. Точно так, как ваши языческие идолы.

— Не продаются? Тогда я хочу получить три иконы в подарок. Но не те, что висят в жилищах горожан-христиан, а такие, что в золотых с цветными каменьями окладах я видел здесь, в главном храме. Я велел воинам не трогать христианских святынь, и все они целы вместе с их содержимым.

— Не думаю, что тебе удастся получить подобные иконы в подарок, — сказал Глеб. — Будь ты не язычником, а христианином, дело обстояло бы совсем по-другому.

— Будь христианином, я не обращался бы к тебе за помощью, — усмехнулся Свенельд. — Атаман, мы всегда находили с тобой общий язык, давай найдём его и сейчас. Мне нужны три иконы из лучших в Арране, и я их получу любой ценой. Любой, слышишь? Например, я могу приказать каждую ночь поджигать по христианскому храму, чтобы огонь освещал закоулки и в них не могли найти убежища лазутчики Али. Это будет длиться до тех пор, покуда я не получу в подарок нужных мне икон. Когда в городе храмов не останется, я примусь за храмы и монастыри вокруг Бердаа, но добьюсь своего. Однако мне очень не хотелось бы прибегать к подобным мерам, и я надеюсь на твою помощь, атаман, моего друга и христианина.

— Ты получишь три особо чтимые иконы из соборного храма Бердаа, — сказал Глеб. — Тебе, язычнику, они не нужны, значит, ты намерен их кому-то подарить. Я должен знать кому.

— Разве это обязательно? — нахмурился Свенельд.

— Суди сам. Ты же не станешь дарить женщине идола, покровительствующего воину в битвах, а дружиннику талисман, помогающий женщине при родах? Разве к одним богам обращается за помощью пахарь-смерд и рус-воин? Точно так обстоит дело и в христианстве.

— Я понял тебя. Свои иконы я собираюсь подарить очень знатной и могущественной женщине на Руси.

— Они должны помогать ей в семейных делах либо... державных?

Свенельд пристально посмотрел на Глеба.

— Они должны способствовать осуществлению всех её помыслов, — медленно произнёс он. — И служить сближению между мной и ею. Но не телесному, как ты мог подумать, а возникновения между нами взаимной приязни и дружбы взамен былой вражды.

— Ты получишь такие иконы, и великая княгиня Ольга по достоинству оценит твой подарок. Больше того, вместе с иконами ты преподнесёшь ей и другой бесценный дар — пастырское благословение епископа Аррана своей сестре по вере.

— Атаман, я верил, что в этом деле никто не поможет мне лучше, чем ты. Клянусь богами, что отныне ты можешь рассчитывать во всём на мою помощь и поддержку.

— Твои боги вряд ли одобрят твой поступок, — усмехнулся Глеб. — Хотя я могу и ошибиться. Разве я сам, христианин, не помогаю тебе, язычнику, а за всеми моими словами и деяниями не стоит Божья воля? Однако давай возвратимся к земным делам. Чем завершилась твоя встреча с Эриком?

— Тем, чем мы и предполагали. Ярл не настолько глуп, чтобы не оценить выгодность моего предложения и не принять его.

— Что ты собираешься делать теперь? Войска Мохаммеда и Али уже имели ряд стычек, и со дня на день грянет решительное сражение, которое выявит владыку Аррана и нашего врага.

— От тебя я пойду к воеводе Микуле и прикажу ему с пятью сотнями дружинников отправиться сегодня ночью к нашим ладьям на Куре. Пора приступать к выполнению плана, замысленного тобой, Микулой и покойным Олегом ещё на землях аланов и лазгов.