Быть Руси под княгиней-христианкой

6

Спокойствие младшего брата бесило Мохаммеда, и в конце концов он не выдержал. Ещё бы! Когда у него всё кипело внутри от ярости и злобы, тот как ни в чём не бывало наклонился с седла, сорвал яркий придорожный цветок и, вдохнув его аромат, безмятежно улыбнулся. До него до сих пор не дошло, что случилось сегодня утром. Придётся объяснить.

Огрев коня плетью, Мохаммед догнал ехавшего впереди брата, загородил ему дорогу. Вырвал из его руки цветок, швырнул на пыльную обочину.

— Нюхаешь цветочки? Улыбаешься? Или не понимаешь, что произошло сегодня? — прошипел он. — Воевода Олег до этого дважды разбивал меня, а сейчас разгромил нас обоих. Десять тысяч русов и викингов победили тридцать тысяч воинов халифата. И не просто победили, а обратили в бегство и гнали, как стадо баранов, до тех пор, покуда их кони не стали валиться с ног от усталости. Мы явились в долину с огромным войском, а покидаем её с величайшим позором! И ты после этого смеешь рвать цветочки?

Али с сожалением посмотрел на валявшийся в пыли цветок, вздохнув, перевёл взгляд на брата.

— Вижу, ты чем-то взволнован. Уж не той ли стычкой с русами, что случилась под стенами Бердаа? Если да, напрасно — она не стоит твоих переживаний.

Мохаммед от изумления едва не выронил из рук поводья.

— Ты сказал — стычкой с русами? Да ты хоть видел, что поле сражения было завалено горами трупов наших воинов, а земля не успевала впитывать кровь раненых? Перед битвой долина была зелёной от травы, а после сражения стала красно-белой от покрывших её шлемов кызылбашей с их белыми тряпицами с красными лоскутами. А сколько наших воинов изрублено во время преследования?! Мы потеряли не меньше трети войска!

— Войска? — вскинул брови Али. — Как мне послышалось, прежде ты упоминал об устлавших долину трупах кызылбашей. С каких это пор вонючие нефатские дикари стали для тебя воинами? Мы потеряли в стычке с воеводой Олегом ровно столько воинов, сколько пало в ней дейлемитов. Об остальном сброде, явившемся под наши знамёна ради ожидаемой богатой добычи, не стоит и упоминать — сегодня русы уничтожили одни толпы любителей лёгкой наживы, завтра к нам явятся другие, ещё многочисленнее.

— В этом ты прав, — согласился Мохаммед. — Но даже дейлемитов мы потеряли три тысячи. Сколько я поставил их в центр атакующих кызылбашей для придания им уверенности в бою, столько их и легло, пытаясь остановить русов и викингов, когда кызылбаши не выдержали вражеского удара и бросились наутёк. Даже в этом случае мы лишились трети войска, а это в нашем положении немало.

— Ты не прав, Мохаммед, — возразил Али. — Это ничтожно малая цена за нашу будущую победу, ключ к которой теперь в наших руках. А его мы приобрели в результате сегодняшней стычки с воеводой Олегом и... и нашего отступления. Отныне мы знаем слабые стороны русов и воспользуемся ими в следующем сражении, которое станет решающим в войне за Арран. Оно обязательно завершится нашей победой, брат, и начало ей положено сегодня.

— Али, я вижу, что длительное пребывание в Багдаде пошло тебе на пользу как философу, но не как полководцу, — с иронией заметил Мохаммед. — Иначе бы ты знал, что наличие у противника слабых сторон и возможность использовать их в собственных целях — далеко не одно и то же, а поэтому знание их вовсе не является ключом к победе. Ибо слабые стороны имеются и у тебя самого, и зачастую из-за них ты настолько уязвим и скован в действиях, что тебе не до слабых сторон врага, хотя ты прекрасно осведомлён о них. Я уже не говорю о том, что иногда дальновидный и способный на разумный риск полководец сознательно ослабляет в чём-то собственное войско. Он усилит другие его качества, именно те, которые для достижения победы будут иметь гораздо большее значение, чем отсутствие прежде у его войска слабых сторон. Но если ты заговорил о слабых сторонах русов, скажи, в чём, по-твоему, они заключаются?

— Их несколько, и в первую очередь я отметил бы три из них. Малочисленность, что не позволяет им перенести наступательные действия за пределы долины Бердаа и вынуждает сделать своим оплотом только столицу Аррана. Разноплеменность их воинства, что даёт нам возможность вбить клин вначале между аланами и лазгами, с одной стороны, и русами с викингами — с другой, а затем между русами и викингами. Но главная слабость воеводы Олега в том, что он считает главным своим преимуществом перед нами и первопричиной своих побед — его способность нападать на нас с гораздо меньшими своими силами и безбоязненно преследовать наши разбитые войска, удаляясь на значительное расстояние от крепостных стен Бердаа и не заботясь о своих тылах. Ни одна из этих слабостей войска русов до сих пор не была нами использована, а ведь они, особенно названная мной последней, могут и должны стать причиной поражения воеводы Олега.

Эль-мерзебан расхохотался.

— Ты назвал войско русов малочисленным? Но по существу у меня точно такое же по численности войско, ибо настоящими воинами можно считать только дейлемитов. Все остальные, собирающиеся под моими знамёнами, просто сброд — либо неистовые почитатели Аллаха, могущие лучше молиться, нежели держать в руках оружие, либо обычные наёмники, более привычные грабить, чем одерживать победы в бою с сильным противником. Но даже дейлемитов я не могу использовать, как следовало бы — они мне нужны для будущей войны с более опасным врагом — Хусейном. Подкупить вождей аланов и лазгов, чтобы они переметнулись к нам или хотя бы покинули русов, я не могу из-за отсутствия казны. Я уже говорил, что сокровища, спрятанные мной в окрестностях Бердаа при уходе из города, достались русам. Как видишь, при всём своём желании я не могу воспользоваться двумя первыми названными тобой слабостями войска противника. А вот о третьей, которую ты именуешь главной для нанесения русам поражения, я хотел бы поговорить подробнее.

— «Подробнее»? — удивился Али. — Разве я не достаточно всё объяснил? В чём секрет побед воеводы Олега? Зная, что ты никогда не бросишь в бой всех дейлемитов, он наносит в битве сильный таранный удар лучшими своими воинами по наиболее слабой части твоего боевого порядка, громит и опрокидывает его, после чего уже всё неприятельское войско довершает начатый разгром. Именно довершает, бросаясь в преследование, а не просто довольствуется отбитием твоих ударов, как обычно поступают обороняющие крепость войска. Эти два обстоятельства — использование в сражении всего войска при нанесении главного удара и преследование разбитого противника, не оставляя никого в засаде, и значительное удаление от стен крепости при отсутствии защищённого тыла, должны в следующем сражении стать причиной не победы воеводы Олега, а его поражения. Неужели я и сейчас выразился неясно?

— Нет, мне с самого начала было понятно всё, о чём ты говоришь. Однако создаётся впечатление, что ты, будучи участником всего одного сражения с русами, не смог постичь истинной причины их постоянных побед. Отчего, по-твоему, мы проиграли сегодняшнюю битву, свидетелем которой ты был от начала до конца?

— Она проиграна по той же причине, что и предыдущая, — спокойно ответил Али. — Ты желаешь знать истинную причину обоих поражений? Хорошо, я открою её. Сомневаюсь, чтобы при тебе её вслух называли даже твои любимейшие военачальники, однако я твой единственный брат и мне позволительно это сделать. Эта причина — страх твоих воинов, в том числе и дейлемитов, перед русами и викингами, их неверие, что те могут быть побеждены. Вспомни сегодняшнее сражение. Ты начал его, напав на противника тремя тысячами пеших дейлемитов, которых справа и слева прикрывали по пять тысяч кызылбашей. Тринадцать тысяч воинов только в первой линии против врага общей численностью в неполные десять тысяч человек! Чем ответил на это воевода Олег? Он двинул навстречу твоей пехоте пять тысяч пеших русов и викингов и примерно полторы тысячи конных аланов и лазгов. Когда эти силы сковали твои, вдвое их превосходившие по числу воинов, воевода Олег навалился на наш левый край ещё тысячью русов, и кызылбаши не выдержали их удара и обратились в бегство. Противник не преследовал их, а ударил освободившимися силами по занимавшим центр нашего боевого порядка дейлемитам. Мне продолжать или тебе неприятно слушать меня?

— Неприятно слушать? Если я смог пережить случившееся, наблюдая за ним, то, что мне твой рассказ об этом? Продолжай, мне интересно слушать человека, который не льстит мне и называет вещи своими именами.

— Дейлемиты, надеясь на подкрепление, продолжали стойко сражаться, и воевода Олег бросил ещё тысячу свежих дружинников на кызылбашей, находившихся справа от дейлемитов. И те бросились наутёк ещё до вступления этой тысячи врагов в бой! Спасая оставшихся в одиночестве дейлемитов от русов и викингов, ударивших с трёх сторон, ты послал им на помощь две тысячи всадников и три тысячи пеших горцев-ополченцев. Однако конница была перехвачена вышедшими из сражения аланами и лазгами, а наёмники, увидев, что тысяча врагов, от которых бежали кызылбаши, теперь движется на них, повернули назад. Тогда я до конца понял положение полководца, вынужденного командовать воинами, ещё до встречи с противником, признавшими себя побеждёнными и мечтающими в битве не о победе, а о возможности как-либо уцелеть в ней. И душевные муки которого усугублялись тем, что он имел под рукой достаточное число храбрых воинов, могущих в корне изменить обстановку на поле сражения, но был лишён возможности ввести их в бой. Я не хотел бы оказаться на твоём месте, брат!

— Ты преувеличиваешь мои душевные муки, Али, — сказал Эль-мерзебан. — Думаешь, я не знаю, что уже в сражении у Узкого ущелья русы вселили в моих воинов такой ужас, что он до сих пор владеет их сердцами и не позволяет биться с ними на равных? И что после предыдущей битвы под стенами Бердаа, когда я вновь потерпел поражение, этот ужас усилился, и русы приобрели славу непобедимых в бою? Знаю всё это, хорошо знаю. Но что прикажешь мне делать? Ждать, когда этот страх улетучится из моих воинов? Может, я так и поступил бы, заперев чуть позже с собранным огромным войском русов в крепости, отрезав к ним пути доставки продовольствия, и, не доводя дело до решительного сражения, заставил бы их покинуть город либо погибнуть в нём от голода. Но за моей спиной войско Хусейна, начавшего наступление на Арран с целью завоевать его, и это для меня куда большая угроза, чем присутствие русов в Бердаа. Поэтому я не испытываю никаких душевных мук или угрызений совести, заставляя сражаться с русами и викингами кызылбашей и прочий местный сброд, но сохраняя по возможности дейлемитов, которые мне необходимы для победы над Хусейном.

— Ты поступаешь разумно. Какой прок в победе над русами, если ты заплатишь за неё гибелью пусть даже половины дейлемитов и затем потерпишь поражение от Хусейна? Получится, что ты уничтожил либо изгнал из Аррана грозных пришельцев для того, чтобы этим не пришлось заниматься твоему победителю Хусейну. Однако нельзя и бросить против него все силы, оставив в Бердаа сильное войско русов, — Хусейн может заключить с ними союз и, хорошенько заплатив, подговорит воеводу Олега нанести тебе удар в спину. С Хусейном можно спокойно воевать и надеяться на победу, если нет угрозы из Аррана, а поэтому необходимо до предела ослабить русов, остающихся в тылу нашего войска.

— Именно это я и делаю руками кызылбашей. Сегодня русов убито и ранено не меньше тысячи человек, и у воеводы Олега осталось около восьми-восьми с половиной тысяч дружинников. Если он вступит в сговор с Хусейном и двинется из Аррана ему на помощь, ему придётся оставить в Бердаа для защиты раненых и захваченной добычи не меньше двух тысяч воинов. К тому же у него полторы тысячи аланов и лазгов, которые, как сообщили мои лазутчики, в последнее время стали выражать недовольство отсутствием добычи и большими потерями и требуют возвращения домой, где у тех и других не всё ладно. Без охраны Бердаа и ненадёжных аланов и лазгов у воеводы Олега будет примерно пять тысяч дружинников, с которыми он сможет действовать в интересах Хусейна. Конечно, это тоже немалые силы, но, когда они покинут долину Бердаа и очутятся в горах, русам придётся постоянно вести борьбу с поднявшимся на джихад мусульманским населением. Это облегчит нашу войну с ними и позволит обезопасить себя от удара в спину минимальными силами.

— Тем не менее, учитывая страх наших воинов перед русами, эти силы будут внушительными, по крайней мере, ничуть не меньше числа русов. Причём половину из них должны составлять дейлемиты, поскольку без них какое-либо сопротивление русам невозможно. Брат, мы не можем допустить того, чтобы нам угрожали, договорившись о своих действиях, оба наших врага — Хусейн и воевода Олег. Пока Хусейн от нас далеко и не опасен, мы должны нанести русам такой удар, после которого они перестанут быть нам страшны, и мы сможем заняться Хусейном, не обращая внимания на их присутствие в Бердаа. А покончив с Хусейном, мы добьём и их, если к нашему возвращению в Арран они сами не уберутся из него.

— И как ты намерен нанести такой удар? — насмешливо спросил Эль-мерзебан. — Помню, ты обратил внимание, что воевода Олег бросает в сражение все свои силы и, не оставляя воинов в запасе, преследует нас после разгрома на изрядное расстояние от крепости. У тебя, видно, появилась заманчивая мысль устроить русам засаду и, когда они увлекутся преследованием, нанести им внезапный удар в спину, отрезав от крепости и навязав бой в окружении?

— Именно это я и собрался предложить, — ответил Али. — Скажешь, что такая мысль неоднократно приходила в голову и тебе? Не сомневаюсь. И даже знаю, отчего ты не смог претворить её в жизнь. Оттого, почему и воевода Олег смело нападает на нас всеми своими силами и без оглядки преследует: мы и русы настолько хорошо осведомлены друг о друге, что лишены возможности утаить часть войска для засады или совершить какой-либо скрытный манёвр. Нашими лазутчиками кишит Бердаа, а местные христиане, боящиеся наших борцов за веру больше, чем русов, доносят о всех наших передвижениях воеводе Олегу. За нашим лагерем и подходами к нему постоянно наблюдают десятки чужих глаз. Но мы должны обратить один из источников его побед в причину его поражения.

— Ты повторяешь эту мысль не один раз, — заметил Эль-мерзебан. — Но я не слышал, как ты намерен осуществить её.

— Ты ждёшь от меня ответа? Но ведь его уже дал тебе воевода Олег в сражении у Узкого ущелья. Что решило его исход в пользу врага? Неожиданный удар отряда русов тебе в спину. А ведь ты следил за войском русов днём и ночью с момента его появления в устье Куры и считал, что знаешь о нём всё. Однако воеводе Олегу всё-таки удалось обхитрить тебя. Сейчас ты знаешь, что он отправил своих воинов в горы якобы за припасами, а по пути часть воинов тайными тропами ушла к ущелью. Почему и тебе не поступить так же: сделать один ход зримым для врага, а второй — тайный для всех, кроме трёх человек: тебя, меня и того, кто это исполнит? Чтобы победить противника, у него иногда полезно перенимать опыт.

Мохаммед внимательно посмотрел на брата, задумчиво потёр переносицу.

— Заманчивая идея. Но что должно быть зримо и понятно для русов и не вызвать у них подозрений? И как уберечь тайную его часть от всевидящего противника? Есть над чем призадуматься и поломать голову.

— Это излишне, брат, тебе нужно лишь не перебивая дослушать меня до конца, ибо я уже всё продумал, что необходимо для нашей победы в новой битве.

— Говори, я буду нем как рыба.

— Отступив сейчас от долины Бердаа в горы, мы соберём там остатки разбитого войска, дождёмся подхода свежих отрядов борцов за веру, и через неделю-полторы вновь появимся перед русами. Численность нашего войска в лагере... или лагерях и его состав конечно же немедленно станут известны воеводе Олегу. В первый же день прибытия в долину к нам прискачет гонец, после чего в лагере возникнет заметная даже со стороны суматоха. На подступах к лагерю и на дорогах, ведущих в направление Аракса, будут выставлены усиленные дозоры. С наступлением ночи отряд дейлемитов в три-четыре тысячи человек покинет лагерь, стараясь сделать это незаметно и бесшумно, и двинется по одной из прикрытой дозорами дорог на юг. Его уход, естественно, не останется незамеченным противником, возможно, его соглядатаи какое-то время будут сопровождать отряд. Но это ничего им не даст — трое суток дейлемиты походным порядком будут двигаться к Араксу, к которому, как известно, приближается с войском Хусейн. Как бы ты объяснил такой манёвр противника, будь на месте воеводы Олега?

— Я решил бы, что Эль-мерзебан получил от гонца тревожные вести с юга Аррана и был вынужден отправить к пограничному Араксу навстречу войскам Хусейна свой передовой отряд лучших воинов-дейлемитов. Как понимаю, это зримая...

— Брат, ты обещал молчать как рыба, покуда не услышишь весь мой план, — напомнил Али. — А дальше он таков. После трёхсуточного пешего перехода дейлемиты в условленном месте садятся на лошадей и кружным путём, по горным тропам, возвращаются незамеченными к долине и устраивают засаду. Расстояние, пройденное за три дневных пеших перехода, они без труда покроют за один ночной, тем более на отдохнувших лошадях. Поэтому даже узнай неприятельские лазутчики, сопровождающие отряд, о нашей хитрости, они не успеют предупредить о ней Олега. Мы позаботимся о том, чтобы надёжно перекрыть дозорами южные подходы к крепости. К ней не сможет проскочить ни один всадник, а пеший гонец прибудет уже после сражения. Теперь ты знаком с моим планом, и я готов отвечать на твои вопросы.

— Ты упомянул о горных тропах, по которым дейлемиты должны возвратиться к долине за один ночной переход, причём незамеченными лазутчиками русов. Такие тропы тебе известны или их ещё предстоит отыскать?

— По этим тропам я не раз отправлялся на охоту в горы и опять спускался в долину. Если ты, брат, был вынужден посвящать себя делам Аррана и других подвластных земель, то я предпочитал заниматься охотой. Я прекрасно знаю даже самые дальние места Аррана, а что касается окрестностей Бердаа на расстоянии в один ночной конный переход, то здесь мне известна каждая пешеходная тропа и звериный лаз. Я отправлю с дейлемитами своего охотничьего, который приведёт их к долине мало кому ведомыми тропами, минуя все лежащие на пути селения.

— Но мало привести засадный отряд к долине, необходимо расположить его в месте, откуда удобно нанести удар в спину удалившимся от крепости русам, откуда легко попасть на поле сражения и быстро развернуть в боевой порядок несколько тысяч всадников, чтобы ударить по неприятелю всей мощью отряда. И одновременно это место должно быть не замечено соглядатаями. Ты смог решить и эту задачу?

— Конечно, поскольку без этого всё обречено на неудачу. Самое удобное для засады место — ущелье Лисья щель рядом с долиной. В нём смогут разместиться около пяти тысяч всадников, а ширина горловины ущелья, соединяющей его с долиной, такова, что через неё в один ряд одновременно могут проскакать шесть-семь конников. За короткое время даже четыре тысячи наших дейлемитов попадут из Лисьей щели в долину и тут же на ровном участке местности развернутся в любом направлении для нападения. Ты это место знаешь?

— Причём неплохо. Прекрасно помню об армянском селении, что расположилось на склонах этой горловины, а глубже в горы вдоль щели лежат ещё два селения армянских пастухов. О каком скрытном подходе засадного отряда через Лисью щель к долине можно говорить, если только вчера наши борцы за веру ограбили окрест своего бывшего лагеря, в том числе и в Лисьей щели, все христианские селения, а оказавших им сопротивление жителей лишили жизни? Да воевода Олег узнает о возвращении отряда к Бердаа прежде, чем мы с тобой.

— Такую возможность легко исключить. Для этого мы разобьём на краю долины не один, как прежде, а два лагеря. Первый, для конницы, будет правее Лисьей щели, второй, для пехоты, левее её. Такое соседство вряд ли окажется желательным для жителей ближайших христианских селений, и большинство из них сами, без какого-либо нажима с нашей стороны покинут их. Ничего необычного не будет и в том, что мы, заботясь о безопасности своих лагерей, возьмём Лисью щель и подступы к ней под усиленную круглосуточную охрану, хотя не станем чинить никаких преград в передвижениях оставшимся в селениях жителям. Среди них наверняка будут и вражеские лазутчики, из донесений которых воевода Олег станет черпать большинство сведений о нас. Но в ночь возвращения засадного отряда мы первым делом надёжно перекроем все выходы из Лисьей щели в долину, после чего сплошным кольцом окружим все находящиеся в ней селения, а для верности поставим у дверей каждого дома охрану. Засадный отряд должен прибыть в Лисью щель перед рассветом, чтобы дейлемиты и их лошади могли получить краткий отдых после перехода, ибо сражение грянет этим же утром и главную роль в нём предстоит сыграть именно им.

— Вначале роль азартного игрока должен сыграть я, согласившись с твоим планом, — сказал Мохаммед. — Чтобы разгромить русов, даже заманив их в засаду, мне необходимо будет ввести в сражение всех своих дейлемитов. А если воеводе Олегу станет известно о нашем замысле, и в ответ он преподнесёт нам какую-либо собственную хитрость? А если за победу над русами мы заплатим такую огромную цену, что после этого не сможем оказать сопротивления Хусейну и превратимся в безмолвных свидетелей его победоносного шествия по Аррану и торжественного въезда в освобождённый нами от русов Бердаа? Я очень многим рискую, принимая твой план, и хочу серьёзно подумать перед этим.

— Думай. А я, чтобы не мешать тебе, сорву и наслажусь благоуханием вон того чудесного цветка. Если помнишь, наша покойная мать привила мне любовь ко всему прекрасному в мире, будь то скакун, охотничья птица или собака, женщина или цветок.

— Срывай хоть все цветы в горах и нюхай их сколько угодно. Только не отвлекай меня от мыслей...

— Не оторвал ли тебя ото сна, воевода? — спросил Глеб, без приглашения опускаясь в кресло напротив Свенельда. — Вчера дважды заходил к тебе, но ты оба раза отсутствовал. Вот и приходится навещать тебя глубокой ночью либо перед рассветом.

— Я уже был на ногах, когда мне доложили о твоём приходе, — ответил Свенельд. — Мои дела слишком обширны и хлопотны, чтобы иметь время валяться на боку. Ты небось тоже явился с чем-нибудь срочным?

— Не только срочным, но и тревожным. Надеюсь, ты извещён о настроениях, которыми сейчас охвачены аланы и лазги?

— Но какое дело мне, русскому воеводе и главному в городе, до наших союзников? У меня своих забот полон рот, чтобы совать нос в чужие. Всем, что касается аланов и лазгов, пусть занимается главный воевода Олег, для того он и назначен старшим над всеми нами.

— Свенельд, я пришёл говорить с тобой не как с русским воеводой, а как с моим напарником. То, что происходит в последнее время среди аланов и лазгов, внушает мне серьёзные опасения за судьбу нашего богатства.

— Ты полагаешь, что аланы и лазги каким-то образом могут представлять опасность для наших сокровищ? — удивился Свенельд. — Но они даже не знают, что те в наших руках.

— Угроза не в том, что аланы и лазги извещены, в чьих руках сокровища. Об этом я и хочу поговорить с тобой. Но вначале скажи, с чем вчера вечером приходили к главному воеводе князь Цагол и воевода Латип?

— Они желают возвращения домой. Говорят, что их воины ропщут из-за больших потерь в сражениях и недовольны тем, что после захвата Бердаа к ним в руки перестала попадать хоть какая-либо добыча. Однако истинная причина князя и воеводы покинуть Бердаа кроется совсем в ином: на родине у аланов и лазгов началась борьба за власть. И Цагол и Латип не хотят оказаться в стороне от событий, которые имеют в их судьбе гораздо большее значение, чем война в далёком Арране с Эль-мерзебаном Мохаммедом. Но какое отношение всё это имеет к нашим сокровищам?

— Самое прямое, воевода. Ты хорошо осведомлён, что тревожит аланского князя и воеводу лазгов, но не знаешь, о чём тайком беседуют между собой их воины. Они и вправду недовольны тем, что теперь приходится довольствоваться добычей, которую можно получить только на поле сражения. Однако причина недовольства вовсе не в её скудности, а в том, что в головы аланов и лазгов некто настойчиво вколачивает мысль, что они с меньшей кровью могут завладеть куда большей добычей. Знаешь, каким образом? Напав на остатки нашего войска при его возвращении по их землям на Русь, как это уже предприняли хазары во время вашего предыдущего похода на Хвалынское море. Поэтому аланы и лазги считают ненужным умирать в Арране. Они хотят остаться живыми для дележа добычи, с которой их нынешние союзники расстанутся, когда перед ними встанет выбор: ни с чем явиться домой либо такими же нищими предстать на Небе перед своими богами.

— Я тоже наслышан о подобных разговорах, но считаю их пустыми. Поскольку на землях аланов и лазгов свары и междоусобицы, ни одной из противоборствующих сторон нет смысла нападать на нас. Только глупец может не понимать, что добровольно добычу мы не отдадим, а в сражении с нами напавший понесёт такие потери, что затем легко может потерпеть поражение в борьбе с соперниками за власть. Гораздо выгоднее не искать в нас врага, а привлечь на свою сторону и с нашей помощью одержать верх над противником. Если аланы и лазги могут представлять для нас опасность на их земле, то в том случае, когда они едины и действуют сообща.

— Ты рассуждаешь здраво, воевода, но, к нашему сожалению, на землях аланов и лазгов в действительности нет ни свар, ни тем более междоусобиц. Я расспрашивал многих хорошо знакомых мне караванщиков, пришедших с тех мест, и они удивлены слухами, гуляющими по Бердаа. О какой-либо борьбе за власть среди аланов и лазгов неизвестно и купцам, только что побывавшим в Хазарии, хотя в караван-сараях Итиль-кела извещены обо всём, что происходит не только рядом с каганатом, но и далеко от него. Не знаю, чьи лазутчики распускают эти слухи — Эль-мерзебана или хазарского кагана, но понимаю, что этим занимается тот, кто заинтересован в нашем поражении, для чего желает ослабить наше войско. Но для нас с тобой не столько важен источник слухов, сколько другое: когда остатки русов и викингов после ухода из Бердаа окажутся на землях аланов и лазгов, они встретят там постоянно нуждающихся в больших деньгах их владык и воинов, готовых отбить добычу у своих вчерашних союзников. А такое сочетание сулит для нас мало приятного.

— Я согласился бы с тобой, если бы наше войско в ближайшее время собиралось отправиться домой. Но перед ним стоит совсем иная цель — закрепиться в Бердаа и как можно дольше удерживать за собой Арран.

— Твою мысль я могу выразить точнее — прибывшее в Арран русско-варяжское войско будет сражаться здесь до тех пор, покуда не сложит головы до последнего дружинника. Неужели не понимаешь, что великий князь с женой отправили своих врагов — тебя, ярла Эрика, воевод Микулу, Олега, Рогдая на Кавказ для того, чтобы вы навсегда остались здесь и не смогли быть угрозой для их сына-наследника, окажись он без отца и появись у его матери-вдовы соперники на великокняжескую власть? Подобными примерами переполнены священные книги христиан, мусульман, иудеев. Не думаю, что и вы, язычники, представляете в этом отношении исключение — борьба за власть везде одинакова, не знает пощады и не подчиняется никаким законам.

— Я думаю, ты ошибаешься в замыслах великокняжеской четы, атаман. Или разговор только обо мне и ярле Эрике, я согласился бы с тобой — действительно, мы оба не ходили в любимчиках Игоря и не были друзьями Ольги. Но воеводы, которых ты упомянул, опора и вернейшие их люди, которым они доверяют как себе. На Кавказе они потому, что великий князь мечтает закрепиться здесь навечно и считает, что столь важное дело можно поручить тем, в чьей преданности он не сомневается. Поэтому главным воеводой похода назначен не я, а мой воспитанник Олег, совсем недавно называвший меня вторым отцом, — с заметной обидой в голосе закончил Свенельд.

— Воевода, ты рассказываешь мне о вчерашнем дне, а я говорю о сегодняшнем. Микула, Олег и Рогдай были друзьями и опорой великокняжеской четы до принятия Ольгой христианства и рождения у неё ребёнка. Мне иногда приходится слышать обрывки разговоров этих воевод между собой, и я знаю, что по какой-то причине они крайне недовольны великой княгиней и выражают сочувствие Игорю, оказавшемуся после появления княжича-наследника всецело под влиянием жены. Ты никогда не отрицал, что княгиня Ольга умна и проницательна, поэтому изменение отношения к ней друзей-воевод для неё не секрет, и она решила разделаться с ними прежде, чем они станут опасны для неё и сына. Вот почему ты и ярл Эрик, её старые враги, очутились среди отправленного на гибель войска вместе с её новыми недругами, ещё недавними верными соратниками. Если уготованная всем вам судьба тебя не прельщает, и ты намерен возвратиться домой живым и несказанно богатым, следует думать не о том, как дольше продержаться в Бердаа, а как скорее покинуть его.

— Я могу думать об этом сколько угодно, но, пока главным воеводой пребывает Олег, Бердаа без приказа великого князя оставлен не будет. В своём безрассудстве и упрямстве Олег не одинок. Микула и Рогдай его всегда поддерживают.

— Свенельд, ты, как никто другой, должен знать, что военная удача изменчива. Воевода Олег не только упрям, но и смел — во всех боях он находился в самом пекле и в последнем был ранен копьём в плечо. Кто предугадает, что может случиться с ним в следующем? А не станет Олега, главным воеводой войска и вершителем его судьбы будешь ты, сегодняшний помощник Олега. А вдруг вместо ожидаемой из Руси подмоги вы получите приказ великого князя возвращаться домой? Или почему однажды Олегу не может прийти в голову здравая мысль, и он, видя безысходность своего положения и не желая бесцельно погибать в Бердаа, не решит вернуться на Русь? К тому же не будем забывать, что в борьбу за Арран ещё не вступил Хусейн, а его вмешательство может изменить в нашем положении многое. Но какова бы ни была причина нашего возможного ухода из Бердаа, наш путь проляжет через земли аланов и лазгов, где нас будут поджидать жадные до золота правители и охочие до нашей добычи воины. Предлагаю, покуда это ещё в наших силах, принять меры, чтобы избежать подобной угрозы.

— Считаешь, мы можем это сделать? — усомнился Свенельд. — Что, находясь вдали от земель аланов и лазгов, нам удастся вмешаться во внутренние дела этих племён и направить их ход в нужном направлении? Как?

— Ты только что сказал, что для нас самое благоприятное развитие событий на землях аланов и лазгов, если они будут охвачены борьбой за власть и междоусобицей. Тогда сторонам будет не до нас, наоборот, в нас станут искать союзника в борьбе с соперниками. Покуда князь Цагол и воевода Латип здесь и о положении дел на родине судят по ложным слухам, у нас есть возможность превратить обоих в источники смут и раздоров в своих землях.

— Каким образом ты собираешься это сделать?

— Князь Цагол давно враждует со своим младшим братом, который стремится занять его место, и готов к любой подлости с его стороны, тем более во время своего отсутствия в Алании. Враждой между братьями-князьями я и воспользуюсь в наших целях, тем более что Салтан, воевода Цагола, слывёт приверженцем его брата-соперника и был взят в поход по его требованию и просьбе их матери. У воеводы лазгов Латипа тоже есть больное место — его ненависть к молодой жене своего князя, которая платит ему той же монетой. Поговаривают, что помощник воеводы, тысяцкий Ахмат, тайный любовник княгини и ждёт не дождётся, когда займёт место своего начальника, который знает об этом. Я попытаюсь скрытую неприязнь между Латипом и Ахматом сделать явной, что, возможно, заставит княгиню открыто встать на сторону любовника. А это подтвердит их связь, в которую никак не хочет поверить престарелый князь. Слушай, какой у меня созрел замысел...

Внимательно выслушав Глеба, Свенельд некоторое время молчал, постигая все детали его плана.

— Главный воевода Олег советовался со мной, стоит ли разрешить возвращение на родину аланов и лазгов, но я уклонился от ответа, — сказал Свенельд. — Теперь я посоветую ему избавиться от них поскорее: сражающийся из-под палки воин не только плох, но и ненадёжен, особенно в трудную минуту, которых нам вскоре придётся пережить немало. Поэтому претворяй свою задумку в жизнь в ближайшие день-два, иначе можешь опоздать.

— У меня всё готово, воевода. Так что свой совет можешь давать Олегу хоть сегодня...

После ухода Глеба Свенельд откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Выходит, неразлучные друзья — воеводы Микула, Олег, Рогдай тоже пребывают в немилости у великой княгини? Интересно, за что? Впрочем, какое значение в его сегодняшнем положении это имеет? Главное, теперь у него нет сомнений, что в поход на Бердаа Игорь сознательно или по наущению жены отправил всех тех воевод, которые могли быть опасны его вдове и малолетнему княжичу, не успей он дожить до его возмужания. Одним удачным ходом — захватом и удержанием в своих руках столицы Аррана — он достигал сразу двух целей: устанавливал власть Руси в сердце Кавказа и избавлялся от возможных врагов юного княжича. Из этого выходило, что никаких надежд, что может последовать приказ Игоря о возвращении русско-варяжского войска домой даже при самом плачевном его положении быть не может.

На днях союзные войска покинут аланы и лазги, потерявшие в боях до двух третей своих воинов, их уход станет заразительным примером для викингов ярла Эрика, явившимся на Кавказ не за смертью, а за добычей. Противостоять халифату останутся лишь русичи. Даже отбейся или победи они Эль-мерзебана Мохаммеда, в их судьбе ничего не изменится — вместо дейлемитов под стенами Бердаа появятся воины-сарацины Хусейна. Где выход, который позволит ему, Свенельду, не только уцелеть в гибельном походе, но и возвратиться на Русь со своей частью бывших сокровищ Эль-мерзебана? Неужели, как сказал Глеб, можно только надеяться, что Олег когда-то возьмётся за ум либо сложит в бою голову? А ежели боги не пожелают свершить ни того ни другого? Что тогда? Безропотно дожидаться смерти от хвостатого копья персов-дейлемитов Мохаммеда или от кривой сабли сарацинов Хусейна? Нет, тогда он, Свенельд, сам дерзнёт свершить то, от чего отказались боги...

На следующее утро к главному воеводе Олегу явился аланский воевода Салтан и сообщил, что князь Цагол не прибыл домой от своего здешнего друга, настоятеля армянской церкви, с которым любил за кувшином вина ночи напролёт беседовать о таинствах веры. Четверо стражников-телохранителей князя были найдены подле жилища настоятеля мёртвыми, тела Цагола обнаружить не удалось. А ближе к обеду со схожей вестью пожаловал тысяцкий лазгов Ахмат — в доме наложницы-гречанки пропал воевода Латип. Когда не дождавшиеся его появления в обычное время во дворце воины-телохранители осмелились войти в дом, они нашли в нём связанную женщину с кляпом во рту, а в подвале запертую, дрожавшую от страха служанку. Гречанка ничего толком объяснить не смогла, лишь сообщила, что в спальню через открытое окно неожиданно ворвались вооружённые люди и, ударив по голове Латипа, унесли его с собой в мешке.

Олег в обоих случаях поступил одинаково: успокоив воеводу и тысяцкого, пообещал, что воевода Свенельд предпримет все необходимые меры, чтобы отыскать их живыми или мёртвыми.

Хозрой поглубже нахлобучил на глаза шапку, ниже опустил голову, сильнее сгорбил спину. Толкнул калитку во дворик и, припадая на левую ногу, нащупывая перед собой дорогу посохом, направился к старухе, возившейся в тени огромного тутового дерева с кучей ребятни. Стук посоха по затвердевшей, словно камень, земле сразу привлёк внимание находившихся во дворике, заставил смолкнуть весёлый детский гомон. Старуха встретила его с неприязнью:

— Странник, ты посетил не тот дом. Здесь живёт одинокая вдова, у которой Аллах отнял последнее, что у неё было, — сыновей. Я ничего не могу дать тебе, кроме плодов из сада, которыми, как вижу, и так полна твоя сума.

— Нет, Фатима, я пришёл, куда требуется, — ответил Хозрой, становясь так, чтобы его лицо было в тени. — Я знаю о постигшем тебя горе и готов разделить его с тобой.

Старуха подозрительно на него посмотрела.

— Ты знаешь меня? Откуда? И почему решил, что я захочу говорить с кем-то чужим о своём горе? Да и кто ты такой?

— Фатима, я такой же несчастный человек, как и ты. Ты — мать, лишившаяся сыновей, я — отец, потерявший в один день двух дочерей и сына. Ты жила своими детьми, я — своими, сейчас мы оба одиноки на всём белом свете. С нами нет детей, однако осталась память о них, а она требует от нас не только слёз по ушедшим.

— Ты лишился дочерей и сына? Сочувствую. Но при чём здесь я? Что заставило тебя явиться именно ко мне? По твоей одежде и разговору я поняла, что ты не мусульманин, а, скорее всего, христианин или, хуже того, иудей. Это так?

— Да, я — армянин-христианин из горного селения вблизи долины. После захвата Бердаа к нам вскоре явились викинги, отобрали припасы и устроили вечером пир. Ночью несколько из них вломились в мой дом и набросились на дочерей. Я с сыном стал их защищать, викинги пустили в ход оружие. Когда утром я очнулся, сын и изнасилованные дочери были мертвы. Слышал, Фатима, что такая же участь постигла и твой дом — пришельцы-язычники убили твоих сыновей. Разве общее горе не роднит нас, разве кровь наших детей не требует от нас чего-то большего, чем слёзы и скорбь? Для разговора об этом и я осмелился посетить тебя.

— Чего рты раскрыли? — крикнула старуха на детей. — Впервые видите мужчин? Оставьте нас — малы ещё слушать разговоры старших. Ступайте в сад и нарвите плодов гостю, посланному нам Аллахом.

Поскольку дети пропустили слова бабки мимо ушей, та принялась гнать их от тутового дерева длинной хворостиной. Покуда старуха загоняла внуков в дальний угол сада, Хозрой осмотрелся. Маленький, из грубо обработанных камней домик, низкий, с осыпавшимся верхом каменный забор и, самое главное, большой ухоженный сад с многочисленными зрелыми плодами. Да и сама старуха оказалась такой, какой он её представлял: невысокой, бесформенной, будто расплывшаяся квашня, со злым лицом и колючими глазками. Судя по манере разговора, она не из тех женщин-мусульманок, которые считают себя рабой мужчин, а вопли, доносящиеся из сада, свидетельствуют, что она может добиваться своего не только словами. Как раз такая помощница — решительная, без излишней чувствительности — и нужна Хозрою в осуществлении нового его плана.

Нападением городской черни на русов Хозрой ничего не добился: главный воевода Олег не стал заниматься розыском мятежников и публичными их казнями, чем должен был озлобить против себя жителей, а попросту разрешил всем недовольным новыми хозяевами Бердаа покинуть его стены. Хозрой знал, что таким решением Олега остались недовольны его союзники, которым заигрывание главного воеводы с горожанами не позволяло их грабить, и он решил предпринять ещё одну попытку поссорить если не жителей Бердаа с пришельцами, то вызвать неприязнь между русами и их союзниками.

Мысль об этом пришла ему в голову после того, как он услышал о жившей на дальней окраине Бердаа полусумасшедшей злобной старухе, которая неоднократно проклинала захвативших город пришельцев-иноверов и грозилась перед соседками жестоко отомстить им за смерть троих сыновей, убитых во время затеянного на деньги Хозроя мятежа городской черни. Старуха давно жила без мужа, слыла потаскухой, её сыновья с детства отбились от материнских рук и воспитывались в городских притонах и среди воровского люда караван-сараев и базаров. Неудивительно, что они пристрастились к дурман-траве и, не блюдя заповедей Аллаха, к вину, обзавелись гулящими, как некогда их мамаша, притонными девками, нарожавшими им кучу детей и преспокойно их оставивших Фатиме после гибели её сыновей. О старухе и её желании отомстить пришельцам-иноверцам Хозрою стало известно от одного из своих помощников, хорошо знавшего её сыновей, и он решил лично заняться Фатимой. Зачем поручать дело кому-то, если лишний человек — это лишний риск разоблачения в случае провала плана и лишние монеты, которыми должен быть оплачен чужой труд?

Возвратившаяся к дереву старуха остановилась напротив Хозроя, не выпуская из рук хворостины, бесцеремонно осмотрела его с ног до головы.

— Говоришь, ты — армянин-христианин? — усмехнулась она. — Врёшь, ты — хазарин-иудей. Вас, мужиков, у меня в молодости перебывало столько, что, как вы ни обрядитесь, я вас по запаху и повадкам распознаю. Ну да ладно, желаешь быть армянином — будь им, мне всё равно. Как тебя зовут, не спрашиваю — тоже правды не скажешь. А вот зачем пожаловал ко мне, придётся признаться, иначе возвратишься ни с чем. А ведь тебе нужна моя помощь, не так ли? Или как ты выразился: «...разве кровь наших детей не требует от нас чего-то большего, чем слёзы и скорбь?» Допустим, требует. Ну и что с того?

Старуха была умна, и это одновременно обрадовало и испугало Хозроя. С одной стороны, неплохо иметь понятливого помощника, а с другой — опасно: в случае неудачи тот, спасая собственную шкуру, может рассказать не только то, что видел и слышал сам, но и то, что смог понять из чужих слов и поступков. Значит, после того, как старуха полностью выполнит ей порученное, ему необходимо будет позаботиться, чтобы её язык не смог принести ему ни малейшего вреда.

— Я уже сказал, что викинги убили моих дочерей и сына, теперь добавлю, что не намерен простить им этого. Слышал, что ты тоже хочешь отомстить им за смерть сыновей. Может, нам стоит действовать сообща?

Старуха хрипло рассмеялась.

— Армянин-хазарин, я отчего-то считала тебя умнее. О чём ты ведёшь речь? Наверное, наслушался разговоров о моих угрозах отомстить убийцам своих сыновей и подумал, что это мне по силам? Посмотри на меня, на что я способна? Самое большее, взять в руки вместо этой хворостины нож и броситься на первого встретившегося на пути руса или викинга. Но что для них, закованных в доспехи грозных воинов, я, слабая дряхлая старуха, если перед ними бегут непобедимые прежде дейлемиты Эль-мерзебана Мохаммеда? Ты просто глуп, если принял вопли наполовину выжившей из ума старухи за правду.

— Фатима, твоему уму могут позавидовать многие молодые женщины, и ты знаешь это. Как и то, что для мести необязательно иметь силу, для её осуществления необходимо совсем иное. Точнее, одно — золото. Согласна?

— Да. Но если ты это понимаешь, зачем пришёл ко мне? Если у тебя нет золота, мы бессильны оба, если ты располагаешь им, то можешь легко обойтись без меня, ибо с его помощью приобретёшь всё, что пожелаешь, включая любых помощников.

— Именно это я и собираюсь сделать. Да, у меня есть золото, потому что, желая отомстить убийцам своих детей, я продал всё, что у меня было. Мне также помогли односельчане, лишившиеся в одну со мной ночь близких или чьи дочери оказались обесчещенными. Но каким образом я могу отомстить викингам, даже имея золото? Нанять против них отряд воинов? Но, ты сама сказала, против них бессильно и многочисленное войско. Значит, необходимо действовать другим оружием — умом и хитростью. И здесь моей незаменимой помощницей можешь стать ты.

Старуха скривила губы, презрительно фыркнула:

— Армянин-хазарин, ты опять начал говорить глупости. Забудь о моих словах, которые я болтала соседкам. Кому и за что мне мстить? Русам и викингам? Я против них — ничто, жалкое насекомое, которое, встань я на их пути, они раздавят, даже не заметив. Мстить за смерть сыновей, первыми напавших на их раненых? Да это были трое ублюдков, каждый из которых без раздумий убил бы меня, будь уверен, что сможет в результате хоть чем-то поживиться. Они были способны лишь пить вино да курить дурман-траву, а их шлюхи-жены каждые девять месяцев таскали в мой дом своих щенков-недоносков, отцов которых, я уверена, сами не знали. Сыночки-ублюдки даже намеревались выгнать меня из собственного дома, желая превратить его в притон. Аллах по заслугам наказал их, они не питали любви и уважения к родной матери и лишились остатков ума, вздумав из-за нескольких серебряных монет швырять камни в русов. Запомни: мне некому и не за что мстить. Однако, если ты намерен хорошо заплатить, я согласна выслушать твоё предложение.

— Хорошо, о твоих сыновьях больше ни слова, будем говорить лишь о моей мести викингам. Как мне известно, ты живёшь тем, чем торгуешь на базаре?

— Да. Я продаю там фрукты из своего сада.

— Среди твоих покупателей много русов и викингов. Если хочешь мне помочь и хорошо заработать, тебе придётся через день-два продать викингам весь урожай сада... целиком в один день.

Старуха, склонив по-птичьи голову набок, уставилась на Хозроя непонимающим взглядом.

— Продать викингам весь урожай? А если они не захотят его купить? Или предложат низкую цену?

— Тогда я куплю его у тебя сам. Сейчас. Столько хватит?

Хозрой сунул руку в висевшую на боку грязную, с разноцветными заплатами нищенскую суму, вытащил оттуда полную горсть золотых монет, отсчитал стопку.

— Добавь ещё две и можешь собирать урожай хоть сейчас, — ответила старуха, следившая за движениями пальцев Хозроя жадными глазами, и протянула к стопке монет руку.

Однако тот со смехом убрал свою ладонь с жёлтой стопкой за спину.

— Ты кое-что забыла, Фатима. Я покупаю не для себя, а для викингов. Кто знает, вдруг я им чем-то не понравлюсь и они откажутся от моего дара? Разве не возможно такое? Поэтому ты должна умудриться продать им урожай точно так, как сейчас мне. С той лишь разницей, что на этот раз тебе придётся согласиться с любой ценой, какую предложат викинги. С любой, поскольку трёхкратную полную цену не только за урожай, но за весь сад ты уже получила от меня. Как, сможешь осчастливить викингов моим подарком?

— Почему бы и нет? У меня есть несколько постоянных покупателей-викингов, скажу им, что собираюсь на время перебраться к родственникам в долину, а чтобы урожай фруктов не пропал, продаю его за бесценок на корню. Уверена, что сделка состоится в тот же миг, ибо русы и викинги, северные язычники, очень охочи до наших фруктов и вина. Но, армянин-хазарин, — хитро прищурилась старуха, — как мне кажется, ты чего-то недоговариваешь, ведь ты одариваешь викингов не плодами сада, а местью. За те деньги, что ты сейчас мне дашь, я должна только продать викингам урожай фруктов либо сделать ещё что-либо?

— Ты догадлива, Фатима. С плодами придётся кое-что проделать. — Хозрой снова сунул руку в сумку, однако на сей раз достал оттуда не монеты, а небольшой глиняный кувшинчик с плотно заткнутым узким горлышком и пучок связанных длинных, острых рыбьих костей. — Ты заставишь внуков этими костяными иглами внести в каждый плод... слышишь, в каждый?., по капле жидкости из моего кувшинчика. Укол пусть делают как можно ближе к ножке плода, чтобы он не так был заметен. Но, прежде чем викинги начнут собирать и есть плоды, тебе и внукам нужно будет покинуть город. Я хочу подсластить свой подарок, но это может викингам не понравиться. Понимаешь?

— Конечно. Ты хочешь отравить викингов, — спокойно ответила старуха. — Но в этом случае тех денег, что на ладони, за мою помощь будет маловато. Вдруг викингам удастся найти меня и схватить? Я не могу представить, что они со мной тогда сделают. Тебе придётся удвоить плату, — решительно заявила она.

— Пусть будет так, — согласился Хозрой и повёл глазами по сторонам. — Вижу, у твоих соседей сады не хуже твоего.

Скажи, они не могли бы тоже продать свой урожай викингам... на тех же условиях, что и ты?

Старуха на миг задумалась.

— Нужно будет поговорить с соседями. Хотя уже сейчас могу сказать, что двое согласятся наверняка.

— С этими двумя и поговори, на большее число у меня просто не хватит золота. Вечером к тебе придёт мой человек, узнает ответ и оставит ещё два кувшинчика с настоем и костяные иглы.

— Главное, пусть не забудет монеты, — ухмыльнулась старуха. — Но свои я хочу получить немедленно.

— Сейчас твоей будет стопка, что у меня на ладони, — это стоимость твоего сада вместе с лачугой и землёй. Остальные деньги станут твоими, когда всё выполнишь. Ведь тебе ничего не стоит и обмануть меня, не так ли?

— Точно так, как и тебе меня. Вдруг я больше не увижу ни тебя, ни второй половины причитающихся мне денег?

— Фатима, моя месть викингам только началась, и ты будешь нужна мне ещё не раз. Но если ты мне не веришь, я уйду и подыщу другого человека на твоё место. Думаю, это будет несложно, поскольку фруктами ныне завалены все городские базары, повыгоднее их продать мечтает каждый владелец.

— Ты забываешь, что этому владельцу придётся отравить свой урожай, а это грозит смертью, — напомнила старуха.

— Это грозит лишь тем, что владельцу придётся на две-три недели покинуть город. Если не Эль-мерзебан, то Хусейн обязательно прогонят из Аррана русов, и владелец проданного урожая спокойно возвратится в свой дом и к своему саду. Поэтому думай, Фатима. В случае согласия золото на моей ладони твоё уже сейчас, а ещё столько же получишь после того, как я увижу в твоём саду викингов.

— Ты уговорил меня, армянин-хазарин, — сказала старуха и моментально сгребла деньги с ладони Хозроя к себе в подол. — Жду твоего человека сегодня вечером...

В ближайшем переулке Хозроя поджидал невзрачный человечек в таком же драном халате и нищенской сумой через плечо, с чёрной повязкой на пустой правой глазнице.

— Удачна ли была твоя встреча т Фатимой, хозяин? — спросил он, пристраиваясь сбоку Хозроя.

— Да, она оказалась полезным мне человеком, — ответил Хозрой. — Тебе придётся навестить её вечером и кое-что передать. Что именно — узнаешь позже. А сейчас ответь, доволен ли тем вознаграждением, что получил от меня за поиски нужного мне владельца сада?

— Ты, как всегда, был щедр, хозяин, — кислым тоном ответил собеседник, отводя глаз в сторону.

— То есть я и на этот раз оказался скуп, — рассмеялся Хозрой. — Но у тебя есть возможность исправить этот мой недостаток. Сегодня Фатима получила половину обещанного, вторую половину она получит позже. Если считаешь, что золото тебе нужнее, чем старухе, я укажу место, где встречусь с ней для его передачи, а дальше дело за тобой. Но после этого я не хотел бы когда-либо встретить Фатиму. Вдруг у неё окажутся какие-либо обиды на нас? А я не люблю их слушать.

— Хозяин, я буду очень благодарен, если ты скажешь, где передашь монеты старой потаскухе. А я обещаю, что она никогда не попадётся тебе на глаза... как и никому другому на этом свете.