Быть Руси под княгиней-христианкой

5

Мохаммед на всю жизнь запомнил, как внезапно появились в тылу его сражавшегося в долине у Узкого ущелья войска два отряда русов, поэтому постарался обезопасить себя сегодня от подобного развития событий. Не доверяя полностью сведениям своих городских лазутчиков, денно и нощно следивших за всеми передвижениями вражеских войск, он приказал произвести доскональную разведку всех дорог и ущелий, которыми можно было попасть к месту предстоящего сражения, и на подступах к нему выставить усиленные дозоры. Позаботился Эль-мерзебан и о собственной безопасности: триста конных дейлемитов охватывали полукругом каменистую гряду, с которой он наблюдал за начинавшейся битвой, а ещё два отряда по сто копий в каждом стояли невдалеке от гряды у начала двух дорог, по которым Мохаммед в случае опасности мог ускакать в горы.

Он привёл к Бердаа свыше восемнадцати тысяч воинов: пять тысяч дейлемитов, свыше десяти тысяч набранных в землях Нефата добровольцев-кызылбашей[71] и примерно три тысячи воинов других подвластных Багдаду кавказских племён. Мохаммед мог бы явиться и с большим войском, но события в халифате не позволяли ему сосредоточиться только на захваченном русами Бердаа. Халиф, по сути, правил только в Багдаде и на территории Иран-Араби, а всеми остальными частями огромной державы управляли его полководцы и набравшая силу местная знать. Правитель Мосула и Джезирэ[72] Насир-эд-Доуле, воспользовавшись ослаблением власти Мохаммеда из-за вторжения русов в Арран и его бегства из Бердаа, решил прибрать земли Эль-мерзебана к своим рукам. С этой целью двоюродный брат Насира Абу-Абд-ул-Лах-Хусейн начал сосредоточивать для похода на Арран войска Мосула и Джезирэ, и, чтобы противостоять возможному нападению на свои владения, Мохаммед был вынужден оставить против Хусейна семь тысяч дейлемитов под командованием своего брата Али.

Однако значительное ослабление своего войска не беспокоило Мохаммеда — он был уверен, что настоящей войны между ним и находившимися в Бердаа русами и их союзниками не будет. Ну с какой стати русам, а тем более викингам с аланами и лазгами, сражаться сейчас за город? Они явились в славящуюся своим богатством торговую столицу Кавказа за добычей, захватили её и, как некогда великий князь Игорь, после достижения своей цели должны отправиться домой. На сей раз они несколько задержались с уходом из города, но причиной тому чрезмерное количество в Бердаа и его окрестностях прекрасного вина, к которому так охочи русы с викингами и аланы-христиане. Однако появление под стенами Бердаа Эль-мерзебана с большим войском напомнит незваным гостям, что им пора убираться из Аррана восвояси, иначе многим из них вместо возвращения с богатой добычей домой придётся навсегда остаться в долине Бердаа или на дне Куры.

Правда, кое-что настораживало Мохаммеда: заняв Бердаа, русы, вопреки своему обыкновению, не принялись за повальные грабежи, а громогласно объявили жителям, что те могут быть спокойны за свои жизни и имущество, купцы и ремесленники могут безбоязненно заниматься обычными занятиями, а городские власти заниматься всегдашними делами. Но самое удивительное заключалось в том, что русы не только сдержали свои обещания, но и удержали от грабежей и насилия своих союзников, которые как раз и вызывали у жителей долины Бердаа наибольший страх. Вдобавок к этому русы стали покупать у земледельцев необходимые им припасы, расплачиваясь за них звонкой монетой, хотя побывавшие до них в долине чужестранцы-победители отбирали всё нужное или понравившееся силой оружия. Но и этим странностям в поведении неприятеля Мохаммед нашёл объяснение: зачем нужно настраивать против себя горожан и жителей окрестных селений, чтобы затем подавлять их возможные выступления и бояться высунуть нос за крепостные стены, если можно купить добрососедские отношения ценой незначительной части захваченной добычи? Собственная жизнь и безопасное пребывание на вражеской земле стоили этого, тем более что даже самой богатой добычи ещё никогда не хватало для насыщения аппетита любителей до чужого добра.

Доходившим до Мохаммеда слухам о том, что русы якобы собираются надолго остаться в Бердаа, превратив город в свой оплот на Кавказе и объявив его частью Руси, он не верил. Ну о каких владениях Руси в сердце Кавказа может помышлять здравомыслящий властитель, если между Арраном и его исконными землями лежат огромные расстояния, а дорога между ними пролегает либо через враждебную Хазарию, либо через территорию вероломных и своекорыстных аланов и лазгов? А без помощи с родины русам в Арране долго не продержаться: им никогда не выдержать противоборства с могущественным Багдадским халифатом, который ну за что не смирится с потерей лучших своих кавказских владений и любой ценой возвратит их обратно, даже если для этого придётся отправить в Арран многочисленную армию и ввести в Куру сильный флот. Но великий киевский князь не пылкий юноша, чья голова забита красивыми несбыточными мечтами, а зрелый, перенёсший множество суровых жизненных испытаний державный муж, и он не станет приносить в жертву химерам[73] жизни несколько тысяч своих лучших воинов.

Поэтому воеводы русов задержались в Бердаа вовсе не из-за желания своего великого князя стать владыкой Аррана, а из-за собственного стремления отыскать казну и личные сокровища Эль-мерзебана, упущенные ими при захвате города. Мохаммед их хорошо понимал — какой военачальник добровольно откажется от самой ценной части добычи, если у него есть возможность до неё добраться? Но тайник с вожделенными сокровищами не обнаружен, хотя времени для этого было предостаточно, неприятельское войско подступило к стенам Бердаа, положив конец прежней безмятежной жизни русов и их союзников, поэтому самое благоразумное сейчас для них наконец-то отправиться домой. Но уход из города без боя может выглядеть как бегство. Этого воеводы русов допустить не могут, им выгоднее покинуть Бердаа после небольшого сражения без победителей и побеждённых, которое может свидетельствовать об оказанном упорном сопротивлении и отступлении из-за превосходства неприятеля в силах.

Эль-мерзебан сам полководец и хорошо знаком с теми маленькими хитростями, к которым иногда приходится прибегать, чтобы сохранить лицо. Воеводы русов, не успевшие своевременно уйти из города, теперь хотят показать, что защищали его и покинули непобеждёнными с захваченной добычей? Что ж, он готов подыграть им и начать сражение, в котором не будет побеждённых. По его правилам оборонявшейся стороной должны являться русы, значит, наступающей — Эль-мерзебан. Он так и поступил, двинув в наступление на противника шесть тысяч пеших кызылбашей.

После битвы в долине у Узкого ущелья русов с союзниками осталось чуть больше десяти тысяч, и все они были выведены сейчас главным воеводой Олегом на равнину перед Бердаа. В отличие от прошлого сражения, в сегодняшнем принимала участие и конница: полторы тысячи аланов и лазгов, посаженных на трофейных лошадей, застыли в плотном строю на правом фланге своей боевой позиции, пять-шесть сотен конных русов стояли невдалеке от группы всадников в блестевших на солнце богатых доспехах. Наверное, это были воеводы русов и предводители их союзников, наблюдавшие, подобно Эль-мерзебану, за событиями на равнине. Неприятельская пехота была разбита на три разных по численности отряда. Впереди, выстроившись, как обычно, в несколько длинных рядов, стояли четыре тысячи русов, справа от них уступом расположились две тысячи викингов, слева — такой же численности смешанный русско-варяжский отряд. Позади своей пехоты растянулись две цепочки лучников и самострельщиков. Опершись на поставленные на землю щиты, опустив копья и секиры, вражеские дружинники наблюдали за приближавшимися к ним кызылбашами.

Перед началом сражения Эль-мерзебан долго размышлял, кому поручить нанести первый удар по врагу — дейлемитам или кызылбашам. Конечно, дейлемиты намного превосходили кызылбашей и по воинскому умению, и по стойкости в бою, хотя те и пользовались славой одних из лучших воинов на Кавказе. Но в сражении у Узкого ущелья русы и викинги доказали, что ничем не уступают дейлемитам и могут успешно отражать их пешие и конные нападения, поэтому даже одновременный удар всех пяти тысяч дейлемитов вряд ли принёс бы серьёзный успех, а стоил бы больших потерь. Впрочем, скорее всего, он и не получился бы. Удар двух тысяч конных дейлемитов противник мог бы остановить своей конницей, тем более что аланы и лазги гораздо лучше сражались в конном строю, чем в пешем, а тяжеловооружённых всадников-русов по мощи можно было смело сравнить с византийской панцирной конницей-катафрактами[74], являвшейся самым страшным противником дейлемитов. Бросать же оставшиеся три тысячи пеших дейлемитов одних на почти втрое превосходившего их по численности противника было бы безумием, а использовать вместе с кызылбашами вряд ли оправдано. Являясь главной силой такого удара, они при любом его исходе понесли бы самые большие потери, а это никак не входило в планы Эль-мерзебана.

Самым опасным противником Мохаммеда были не русы, явившиеся в Бердаа за добычей и рано или поздно покинувшие бы его, а заканчивавший подготовку к походу на Арран Абу-Абд-ул-Лах-Хусейн, собиравшийся вместе с двоюродным братцем Наиром обосноваться здесь навсегда. Вот против кого ему вскоре понадобятся верные храбрецы-дейлемиты, поэтому он должен беречь их, а не бросать первыми под мечи русов и викингов в мало что значившем для судьбы Аррана и самого Мохаммеда сражении. Пусть битву начинают кызылбаши, их наступление покажет, насколько серьёзно противник намерен сегодня сражаться, и в зависимости от этого Эль-мерзебан примет окончательный план боя. Может, ему удастся избавить Бердаа от воинственных пришельцев, заплатив за это кровью кызылбашей и прочего кавказского сброда и не потеряв ни одного дейлемита.

Кызылбаши надвигались на русов шестью плотными неровными рядами, прикрыв груди небольшими круглыми щитами и выставив перед собой длинные копья с конскими хвостами у наконечников. Все они были в кольчугах или железных пластинчатых доспехах, каждый имел на поясе для ближнего боя меч или саблю. Считая себя самыми правоверными среди всех мусульман, кызылбаши в мирное время носили на головах белые чалмы с нашитыми на них по числу мусульманских имамов двенадцатью красными полосами. Сейчас шлем каждого из них был обвязан куском белой материи с приколотыми к ней с одного конца двенадцатью красными лоскутками, которые под порывами ветра забавно вились вокруг их голов.

Когда первый отряд кызылбашей приблизился к русам на пять сотен шагов, в наступление двинулись ещё два их отряда по две тысячи воинов. Они шли слева и справа от своего головного отряда, направив удары на стоявших уступом викингов и боевой строй сведённых воедино русов и варягов. Их целью было сковать эти два отряда, вздумай они прийти на помощь своим главным силам. За кызылбашами мелкой рысью потрусила тысяча конных дейлемитов, готовых оказать им поддержку в случае нападения вражеской конницы, опасно нависшей над левым флангом кызылбашей.

Расстояние между передовыми отрядами русов и кызылбашей сокращалось, и, когда оно не стало превышать трёх сотен шагов, русы по сигналу боевой трубы вскинули щиты, направили вперёд копья и мерным шагов двинулись навстречу кызылбашам. Главный воевода русов Олег решил не защищаться, а напасть сам? Зачем? Чтобы никто после ухода русов из Бердаа не смог упрекнуть его, что он не проявил в битве должной активности и потому не добился победы? Если дело обстоит именно так, ничего страшного не случится, если русы и кызылбаши, как драчливые петухи, станут попеременно наступать друг на друга, чтобы в конце концов ни с чем возвратиться на исходные рубежи. А вдруг главный воевода русов вздумал всерьёз биться с кызылбашами и сражаться с Эль-мерзебаном по-настоящему?

Расстояние между противниками сократилось ещё на сотню шагов, и Мохаммед получил ответ на свой вопрос. От опытного глаза старого воина не ускользнуло то, как русы начали увеличивать расстояние между собой в рядах и прекратили это делать, когда оказались друг от друга на длину руки с мечом или секирой. По опыту сражения у Узкого ущелья Эль-мерзебан знал, что обороняющиеся русы стоят почти плечом к плечу, сдвинув стеной щиты и надеясь в трудную минуту на мгновенную помощь находящегося рядом товарища. Зато в рукопашном бою при рассыпавшемся боевом порядке, сражаясь в одиночку или группой в два-три человека, они, мастерски владея длинными мечами и тяжёлыми секирами, крушат всё вокруг себя, и горе оказавшемуся в пределах досягаемости их оружия — врагу и даже случайно подвернувшемуся под руку своему дружиннику.

Значит, главный воевода русов Олег вывел войско за стены города не защищаться, а напасть на врага! А раз так, в свой ударный отряд он отобрал лучших воинов, а в первых рядах сосредоточил лучших из лучших! Такого удара в сражении у Узкого ущелья не выдержали даже дейлемиты, не знавшие поражений ни в Персии, ни под Дербентом, ни в Малой Азии! Разве отразят его кызылбаши, если один рус стоит десяти из них? Тогда почему они продолжают, как стадо баранов, шагать навстречу своей гибели? Ведь из-за изменившейся обстановки им нужно остановиться и, выровняв и уплотнив ряды, подготовиться к отражению удара противника. Или военачальники кызылбашей, ни разу не встречавшиеся с русами в бою, надеются на свой перевес сил и помощь Аллаха и дюжины имамов, которые не позволят осквернить красные ленточки на их шлемах прикосновением оружия неверных? О глупые бараньи головы! Вы вполне заслужили то, что сейчас случится!

Но вот и кызылбаши почувствовали угрозу, однако лишь сомкнули теснее ряды, сократили расстояние между шеренгами, подняли выше щиты и взяли удобнее копья. Они вели себя так, словно им предстояло сразиться с равным по силам противником, когда главную роль будет играть их численное превосходство. Жаль, что многим из них не суждено познать меру собственной глупости, поскольку расплатой за неё будет смерть.

Когда передние ряды сблизившихся врагов стали разделять полтора-два десятка шагов, Мохаммед затаил дыхание и подался в седле вперёд. Сейчас он узнает, чего ждать от сегодняшнего сражения! Случившееся подтвердило самые мрачные его предчувствия. С устрашающим боевым кличем два первых ряда русов устремились вперёд и в мгновение ока смели противостоящих им в переднем ряду кызылбашей, оказавшихся беззащитными перед их копьями. Небольшие лёгкие щиты кызылбашей, такие удобные в сабельных конных схватках и в боях на узких горных тропах, в теснинах и ущельях, на лесистых склонах были слабой защитой против сильных и точных ударов многоопытных бывалых воинов. Кызылбаши, державшие щиты близко к телу, оказались пронзены вместе с ними, те, что успели выбросить их навстречу копьям, силой ударов были свалены с ног и добиты на земле. А русы уже с мечами и секирами в руках врубились в ряды уцелевших кызылбашей. Сражение только началось, а строй красноголовых воинов в нескольких местах был прорван на всю глубину, и русы начали появляться позади них.

Отряды кызылбашей, наступавшие слева и справа за своими главными силами, ускорили движение, желая прийти на помощь подвергшимся удару русов товарищам. Но не тут-то было! Над полем боя вновь раздались звуки боевой трубы русов, и оба их стоявших доселе в бездействии пеших отряда тоже направились в сражение. Быстрым шагом они двинулись наперерез подкреплениям кызылбашей, и те были вынуждены остановиться. Вступи они в уже развернувшуюся битву, отряды противника могли беспрепятственно зайти с флангов в тыл сражавшимся кызылбашам и ударить им в спины, заодно отрезав от оставшихся в распоряжении Эль-мерзебана резервов — конницы и пеших дейлемитов.

На сей раз у военачальников кызылбашей хватило ума не продолжать своё наступление, а прекратить его и подготовиться к обороне от приближавшегося противника. Однако и тот поступил иначе, чем его предшественники-русы: последние ряды обоих отрядов остановились, а наступление продолжили лишь передние. Военачальники русов и викингов по достоинству оценили своих и чужих воинов: два кызылбаша в обороне стоили одного руса или викинга в наступлении! Начавшийся вскоре бой подтвердил справедливость их оценки. Из первых рядов обоих отрядов противника, когда они сблизились с кызылбашами, вырвались вперёд ударные клинья копьеносцев и мечников, которые смогли пробиться в глубину боевого порядка кызылбашей. После непродолжительного боя в полуокружении они возвратились на свои прежние места. Пробитые ими в шеренгах красноголовых воинов бреши тут же заполнили кызылбаши из задних рядов, после чего незамедлительно последовал новый удар вражеских клиньев. Две тысячи русов и викингов отвлекали на себя четыре тысячи кызылбашей, позволив главному воеводе Олегу иметь в резерве две тысячи пеших дружинников!

— Эль-мерзебан, кызылбаши отступают, — раздался над ухом почтительный голос военачальника дейлемитов Бахтияра.

— Отступают? — встрепенулся Мохаммед, увлёкшийся наблюдением за схваткой между своими и вражескими подкреплениями и переставший следить за сражением главных сил. — Ты хотел сказать, что они бегут?

Красноголовые воины действительно не отступали, а попросту удирали с поля боя. Отрезанные друг от друга, атакуемые с разных сторон вклинившимися в их боевые порядки русами, лишённые манёвра в глубину из-за пробившихся им в тыл врагов и скученные на крошечном пространстве, что позволяло неприятельским лучникам и самострельщикам их легко поражать, кызылбаши несли огромные потери и в конце концов не выдержали всевозрастающего напряжения боя. Русы не преследовали бегущих, а усилили натиск на продолжавших сражаться, и вскоре добились того, чего хотели, — поначалу немногочисленные группы беглецов превратились в огромные толпы покидающих битву кызылбашей. Чтобы их пример не стал заразительным для тех, кто ещё участвовал в сражении, необходимо было принимать срочные решительные меры.

Однако главный воевода русов опередил Мохаммеда. Шум сражения нарушил звук трубы, и полторы тысячи конных аланов и лазгов с пронзительным воем, свистом, гиком помчались на тысячу всадников-дейлемитов, которые в кратчайший срок могли бы помочь оказавшимся на грани разгрома кызылбашам. По пути четыре сотни аланов и лазгов отделились от отряда и устремились на оборонявшихся против викингов кызылбашей, норовя обогнуть их с флангов и нанести удар с тыла. Задние ряды кызылбашей, не участвовавшие непосредственно в бою, а служившие резервом для замены убитых и раненых товарищей, идущих впереди, развернулись лицом к вражеской коннице и начали перестраиваться для отражения её удара.

И тут тысяча викингов, перед этим отказавшаяся от нападения на кызылбашей и оставшаяся в резерве главного воеводы русов, тронулась с места, двинулась на врага. Почти одновременно с этим обе конные лавины — дейлемиты и аланы с лазгами — столкнулись, и место начавшейся сечи исчезло в клубах густой пыли. Потеряв надежду на поддержку своей кавалерии, оказавшись под угрозой удара неприятельской конницы с тыла и свежей тысячи пехоты с фронта, кызылбаши не стали искушать судьбу и обратились в бегство. Аланы и лазги начали их преследование, а викинги, соединившись в один отряд, выстроились рядами и замерли на месте.

Крайне неприятные для Мохаммеда события произошли и там, где с двумя тысячами кызылбашей сражалась половина русско-варяжского отряда. Едва аланы и лазги поскакали на врага, тысяча не принимавших участия в бою дружинников тоже двинулась в наступление, но не в лоб кызылбашам, а обходя их стороной, чтобы ударить в спину. Не дожидаясь, когда окажутся между молотом и наковальней, красноголовые воины попытались в порядке отступить, но при постоянно следующих ударах противника в лоб сделать это было не так просто. Когда же два ударных вражеских клина врубились в их боевые порядки и, вопреки своему обыкновению, после короткого боя не отступили, а принялись расширять просеки, стремясь расчленить боевой строй кызылбашей, у них появились первые беглецы. А свежая тысяча дружинников уже обошла место боя и, убыстряя шаг, заходила в тыл кызылбашам. И тогда задние их ряды, которым предстояло подвергнуться удару обходного отряда, первыми бросились наутёк, а за ними последовали все имевшие такую возможность. Остались те, кто непосредственно участвовал в бою и кому показать спину врагу, находившемуся от него на расстоянии длины копья или меча, было равносильно немедленной гибели. С ними было покончено в несколько мгновений, и обе части русско-варяжского отряда, став опять единым целым, застыли, как и отряд викингов, в ровных рядах.

Поражение и бегство своих резервных отрядов, невозможность конницы, связанной боем с аланами и лазгами, оказать им поддержку удручающе подействовало на продолжавших ещё сражаться кызылбашей главного отряда. Когда же справа и слева от них вместо своих двухтысячных отрядов появились вражеские, готовые в любой миг обрушиться на них с двух сторон, уцелевшие кызылбаши начали поспешное беспорядочное отступление, превратившееся вскоре в повальное бегство. Часть разгорячённых боем русов начала их преследовать, однако большинство предпочло сменить мечи и секиры на луки и самострелы, и тысячи стрел понеслись вдогонку беглецам, валя их сотнями на землю.

Боевая труба русов снова подала голос, и оба вражеских пеших отряда — викингов и сводный — тронулись с места и взяли направление на каменистую гряду, где находился Мохаммед со свитой. Вслед за ними поскакала и конница русов. Догнав свою пехоту, она уменьшила рысь и продолжила движение между отрядами, став центром боевого строя наступающего противника. Пятьсот тяжеловооружённых всадников и не меньше трёх тысяч отборной пехоты шли в атаку на Эль-мерзебана! А за ними со всех концов поля только что завершившегося боя с кызылбашами собирались и выстраивались в ряды оставшиеся в живых русы. Конные сотни аланов и лазгов, прекратив преследование красноголовых беглецов, занимали место в боевом порядке справа от русов, чтобы в зависимости от обстоятельств иметь возможность оказать помощь и атакующим соратникам, и сражавшимся с конницей дейлемитов единоплеменникам. Удар передового отряда пехоты и всадников были готовы поддержать ещё около трёх тысяч пеших дружинников и четырёх сотен конников!

Мохаммед мог противопоставить им три тысячи пеших дейлемитов, столько же воинов из горных племён, полтысячи конных дейлемитов, а в крайнем случае ещё пять сотен всадников, что сейчас охраняли его. Силы были примерно одинаковы с теми, которыми располагал главный воевода русов Олег. Но как лучше использовать их: двинуть на противника и сойтись с ним во встречном бою или встать в оборону? Наверное, благоразумнее будет второе — при равенстве сил ему вряд ли удастся победить русов, встречный бой может преподнести любые неожиданности, зато обороняться он сможет хоть до наступления темноты, после чего разойдётся с противником на исходные позиции. Если ему сегодня не суждено одержать победу, то пусть в сражении не будет проигравших.

— Бахтияр, я решил больше не наступать на русов, — произнёс Мохаммед, повернувшись к военачальнику дейлемитов. — Пусть теперь они атакуют нас, и дейлемиты покажут им, что такое настоящие воины Аллаха. Ты почему-то хмуришься? Наверное, наши воины не желают защищаться, а хотят сами напасть на врага? Ты недавно был у них и знаешь, о чём они думают. Я угадал их мысли?

— Нет, Эль-мерзебан, — ответил Бахтияр, отводя глаза в сторону. — Дейлемиты не хотят ни обороняться, ни нападать, они рассчитывают на твой ум, боевой опыт и ждут другого твоего приказа.

— Другого? Какого? Уж не... — Мохаммед внимательно посмотрел на Бахтияра, криво усмехнулся. — Эти трусы хотят уступить поле битвы противнику до захода солнца? Но они понимают, что этим я признаю своё поражение?

— Они понимают другое — им не победить русов в атаке и не устоять против них в обороне. Среди дейлемитов есть те, кто побывал в сражении у Узкого ущелья и на собственном опыте знает, что с такими воинами, как русы и викинги, им ещё не приходилось на Кавказе сражаться. Те, кто пока не испробовал русских мечей, только что видели разгром кызылбашей, которые слывут неплохими воинами, и не желают повторить их участь. Твои верные дейлемиты, Эль-мерзебан, считают, что, если сегодня боевое счастье не на нашей стороне, незачем гневить Аллаха и поступать наперекор его воле. Дейлемиты готовы умереть за тебя, однако своей смертью хотели бы принести тебе победу, а не сложить головы в уже проигранном сражении.

Прежде чем стать Эль-мерзебаном, Мохаммед много лет командовал дейлемитами и понимал, что значит их желание принести своему полководцу победу в будущем сражении, а не в сегодняшнем. Говоря обычным языком, они отказывались идти в бой! Нет, они не бунтовали, не выдвигали никаких требований, не требовали смены начальников — они просто не хотели умирать в сражении, которое, по их мнению, было проиграно, а их участие в нём ничего уже не могло изменить. Противиться их желанию было бы бессмысленно — воины, не верящие в свою победу, никогда не победят, даже если для этого у них будут все условия. Мохаммеду оставалось одно — прекратить сражение и отступить, чтобы через некоторое время с новым войском возвратиться в долину Бердаа и вновь сразиться с русами, если они к его приходу сами не покинут города. Но прежде чем уйти из долины, ему необходимо стать хозяином сокровищ, с которыми он был вынужден расстаться после поражения у Узкого ущелья.

— Бахтияр, наши с тобой воины не хотят сегодня воевать, — спокойно сказал Мохаммед. — Что ж, пусть отдохнут. Возможно, это поможет им избавиться от страха, который охватывает их при одном виде русов. Займись отступлением войска в горы. А я постараюсь как можно быстрее напомнить дейлемитам о высказанном ими желании умереть за меня в победоносном сражении.

Хозрой нисколько не сомневался, что в сегодняшней битве победят русы. Значительное численное преимущество Эль-мерзебана в воинах он не принимал в расчёт. Пять тысяч дейлемитов, которые могли бы сражаться с русами и викингами на равных, он вряд ли осмелится ввести в бой без крайней на то нужды. Они его единственная надежда в скорой борьбе с войсками Аду-Абд-ул-Лах-Хусейна. А кызылбаши и бойцы из горных племён были обычными наёмниками, мечтающими не столько о победе Мохаммеда, сколько о наживе и сохранении собственной жизни.

И не угрожай Аррану владыка Мосула и Джезирэ Насир-эд-Доуле, Хозрой был бы только рад поражению Эль-мерзебана: чем дольше русы и халифат будут воевать друг с другом, тем длительнее будет мир у границ Хазарии. Однако стремление Насира захватить Арран заставило Хозроя рассуждать по-другому: считая Насира более опасным врагом, чем пришлые русы, Эль-мерзебан направит основные силы на борьбу с ним, а полученная передышка позволит русам укрепиться в долине Бердаа и, значит, на Кавказе и Хвалынском море, что никак не входило в планы Хазарии. Поэтому Хозрою нужно было помочь Эль-мерзебану покончить с русами прежде, чем ему придётся защищать свои владения от войск Хусейна. Кое-что для этого он уже сделал и сегодня проверит, начало ли оно приносить результаты.

Вот почему он сидел сейчас в доме одного из своих друзей в Бердаа и наблюдал в окно за крепостными воротами, через которые недавно дружинники главного воеводы Олега вышли за стены города навстречу войскам Эль-мерзебана.

Вскоре в открытые, но охраняемые многочисленной стражей ворота вслед за дружинниками потянулся всевозможный люд: любители поглазеть на сражение, продавцы снеди, фруктов, разбавленного холодной родниковой водой кислого вина, хорошо утоляющего жажду. Постепенно число покидавших город жителей увеличивалось, большинство их составляли мужчины, по одежде и поведению напоминавшие тех, что за неимением своего угла и постоянного заработка круглые сутки проводили на городских рынках, улицах, всевозможных притонах, добывая себе пропитание милостыней, воровством, сводничеством и прочими презираемыми порядочными людьми способами. Было видно, что многие из них навеселе, а те, что, судя по чалмам, являлись мусульманами, которым запрещалось Кораном пить вино, были также необычайно возбуждены, наверное, от употребления дурманящего зелья, обильно произраставшего в долине и на склонах окрестных гор. Если не считать этого отребья[75] и торговцев, добропорядочных жителей Бердаа, желавших насладиться видом сражения, было крайне мало.

Хозрой довольно улыбнулся — его деньги, отданные верным людям на подкуп городской черни, не оказались затраченными зря: за стенами Бердаа в тылу русов и викингов скопилось не меньше трёх-четырёх тысяч оборванцев, разгорячённых вином, дурманящим зельем и собственными воинственными воплями. Конечно, человека его ума и положения не красит ведение дел с подобными человеческими отбросами, но что делать, если других людей для достижения его целей найти невозможно? Ну какой здравомыслящий человек, имеющий семью и возможность мало-мальски сносно жить, выступит против русов, не притесняющих жителей и не нарушивших нормальной жизни города? Зато чернь, какому богу она ни поклонялась бы, готова за горсть диргемов на что угодно, а если её вдобавок подогреть вином или дурманящим зельем, она, не задумываясь, растопчет собственных родителей. Хозрой понимал, что даже самое многочисленное выступление черни не принесёт ощутимого вреда русам, и надеялся на другое. Вынужденные подавить нападение городских низов и принять меры для недопущения их в дальнейшем, русы неминуемо нарушат спокойную доселе жизнь других обитателей Бердаа. А это увеличит число их недоброжелателей и скажется не в лучшую сторону на пребывании русов в городе.

Первый посланец-оборвыш лет десяти — одиннадцати появился во дворе дома почти одновременно с тем, как через крепостные ворота стали вносить в город раненых русов и викингов. Он пробыл в доме несколько минут, и сразу после его ухода в комнату к Хозрою вошёл хозяин.

— Русы напали на нефатских кызылбашей, — сообщил он и хитро улыбнулся. — Говорят, что горожане осыпают русов и викингов бранью и советуют им убираться домой, пока они живы. Те пока молчат и не обращают на них внимания.

Через некоторое время прибыл второй гонец лет восьми-девяти, такой же оборванный и чумазый, как и его предшественник. Переданное хозяином дома его сообщение звучало так:

— К недовольным русами горожанам присоединились пастухи из окрестных горных селений. Они вместе оскорбляют русов и викингов и уже начали избивать торгующих с ними продавцов еды и водоносов. Начальники русов призывают горожан и пастухов утихомириться и разойтись по домам.

Весть, доставленная третьим босоногим гонцом, была ещё приятней.

— Горожане и пастухи стали забрасывать русов и викингов камнями и палками, ранив нескольких из них. Воевода Свенельд лично предупредил горожан, что, если они не прекратят бесчинства, он прикажет применить против них оружие.

Следующего посланца Хозрой ждал с нетерпением. Неужели Свенельд сделает то, чего он добивался, — пустив в ход против черни оружие, разрушит тот хрупкий мир, что существовал до сегодняшнего дня между жителями Бердаа и обосновавшимися в нём завоевателями? Доставленное известие не оправдало его надежд.

— Жители не вняли словам воеводы и продолжали бросать в русов камни и палки. Это заставило Свенельда выполнить свою угрозу, и сейчас русы и викинги загоняют бесчинствующие толпы в город... правда, только древками копий и ударами мечей плашмя. Тем не менее несколько десятков жителей сильно изувечены или избиты до бесчувствия. С минуты на минуту пребывающие за стенами хлынут в ворота.

Действительно, вскоре в крепостные ворота начал вливаться поток горожан, многие из которых вели под руки или тащили на себе окровавленных, зачастую находившихся без сознания товарищей. Некоторое время Хозрой мрачно наблюдал за ними, затем недовольно посмотрел на хозяина дома:

— Я заплатил кучу диргемов не за детскую потасовку между городской чернью и русами, меня не устраивают полученные в результате её синяки и несколько поломанных костей. Мне нужно много крови и трупы, причём обязательно со стороны русов и викингов. За сегодняшнее столкновение между завоевателями и жителями должен ответить весь город, а не его отребье. Понял меня? Если да, у тебя есть время наверстать упущенное.

— Я понял тебя и исправлю ошибку.

В окно Хозрой видел, как хозяин дома появился у крепостных ворот, начал останавливать некоторых из входивших в город мужчин, что-то нашёптывал им. С его прибытием беспорядочные прежде толпы стали действовать осознанно, в них появились вожаки, которые принялись разводить жителей по прилегающим к воротам улочкам.

В освободившихся от горожан воротах появились несколько носилок с тяжелоранеными. Нёсшие их русичи и викинги направились в переулок, где в одном из больших каменных домов раненых осматривали знахари, оказывали им необходимую помощь и накладывали на раны повязки. Стоило нёсшим носилки дружинникам очутиться в переулке, как они были вынуждены остановиться — путь им преградила большая толпа возбуждённых горожан с камнями и палками в руках, а из соседней улицы выплеснулась другая такая же толпа, отрезавшая им дорогу назад к воротам.

Почувствовав неладное, дружинники опустили носилки на землю, один из русичей шагнул навстречу приблизившейся почти вплотную толпе, останавливая её, поднял руку. Наверное, он хотел что-то сказать, но не успел: в него полетели камни и палки, и толпа, вооружённая дрекольем и ножами, бросилась вперёд. Воинственные крики раздались и позади русов и викингов — это на них ринулась вторая толпа. Носилок было пять, каждые несли по двое дружинников. Все они тоже были ранены, однако не столь тяжело, чтобы не передвигаться самостоятельно. Поскольку руки у них были заняты носилками, все были без копий и щитов, лишь на поясах висели мечи. Лишённые возможности где-либо укрыться от камней либо защититься от них, дружинники моментально оказались сбиты с ног градом направленных им в головы увесистых булыжников, и толпа с восторженным рёвом бросилась добивать их и лежащих на носилках тяжелораненых.

Только одному из русов удалось избежать этой участи. В шлеме, сбитом камнями набок, с залитым кровью лицом он успел отскочить к высокому каменному забору и выхватить из ножен длинный двуручный меч. Когда часть толпы, не могущая протолкнуться к поверженным на землю дружинникам, ринулась на него, рус метнулся ей навстречу и, занеся над головой меч, нанёс по её передним рядам страшный удар. Толпа с воем отхлынула, оставив на земле с полдесятка неподвижных тел и унося вдвое больше орущих раненых с рассечёнными плечами, распоротыми животами, отрубленными руками. Отпрыгнув назад к изгороди, прикрывавшей его с тылу, рус вновь занёс обеими руками над головой меч, однако напасть на него снова смельчаков не нашлось. Зато в него полетели камни и палки, а несколько человек с ножами и дрекольем начали подкрадываться к нему с боков. Не желая оказаться забитым камнями, рус сам бросился на толпу и успел дважды описать перед собой мечом полукружия, каждое из которых сопровождалось диким рёвом, воплями боли и проклятиями. Получив сзади удар кованой оглоблей по голове, рус упал, и толпа с торжествующими возгласами сомкнулась над ним.

— Ты этого хотел? — прозвучал за спиной голос возвратившегося хозяина дома. — Как видишь, столкновение русов с горожанами завершилось не синяками и сломанными костями, а кровью и трупами с обеих сторон.

— Столкновение должно этим не завершиться, а начаться, — назидательно изрёк Хозрой, отворачиваясь от окна. — А завершиться оно должно ещё большей кровью и числом мёртвых тел. Надеюсь, ты принял меры к этому?

— Конечно. Посмотри в окно. Толпа собирается громить дом, где русы и викинги размещают своих раненых. Думаю, им не поздоровится точно так, как находившимся на носилках.

Хозрой взглянул в окно. Обе толпы, соединившись, направились по переулку к дому с ранеными, оглашая воздух воинственными криками и потрясая над головами камнями и дрекольем. Лишь тройка вконец обезумевших от ярости оборванцев, выворотив из основания каменной изгороди тяжеленный валун, раз за разом поднимала и опускала его на труп защищавшегося руса, превращая его в кровавое месиво.

Однако события в переулке не остались незамеченными воротной стражей, догадалась она и о цели, с которой беснующаяся толпа двинулась к дому с ранеными. Из полусотни дружинников, охранявших ворота, возле них осталось не больше десятка, а их товарищи начали преследовать толпу, засыпая её на ходу стрелами, из которых каждая находила цель. Расстреливаемая толпа замедлила движение, принялась топтаться на месте. Стрелы полетели ещё чаще, и тогда наиболее благоразумная часть толпы ринулась через изгороди в сады и исчезла в них, а оставшаяся часть развернулась к дружинникам и ответила им тучей камней и палок.

Раненые были спасены, но схватки дружинников с толпой было не миновать, и вряд ли она могла обойтись без жертв с обеих сторон. Если присовокупить их к уже понесённым жертвам, русы и викинги, непреложным законом которых была месть за своих погибших товарищей, наверняка примут соответствующие ответные меры к жителям города. Значит, Хозрою у ворот крепости делать больше нечего и можно приступить к иным, не менее важным делам. Сегодня русы и викинги повторно разбили Эль-мерзебана, что усилило их власть не только в Бердаа, но и во всём Арране. Пора начинать ослаблять победителей, подготавливая князя Цагола и воеводу Латипа к мысли, что их присутствие более необходимо на родине, чем в чужом Бердаа.

— Постарайся стравливать русов и викингов с толпой как можно дольше, — приказал Хозрой хозяину дома. — А я вынужден покинуть тебя и заняться другими делами.

Свенельд не принимал участия в споре. Зачем рвать голос и что-то доказывать, если главный воевода уже принял своё решение и слушает участников совета ради соблюдения приличий? Ему важно не то, что произошло вначале за крепостными стенами в тылу его войска, а затем в городе близ ворот, а то, каким образом он, несмотря на случившееся, сможет сохранить мир между своими воинами и горожанами. Чтобы крепко и надолго закрепиться в Арране и успешно противостоять Эль-мерзебану, ему необходимо, чтобы население долины, и прежде всего жители Бердаа были его союзниками, а не врагами, и последнее обязательно произойдёт, поступи он так, как предлагает ему большинство участников совета. Но Олег, втайне мечтавший превратить Арран в русскую кавказскую Тмутаракань и стать её воеводой-наместником, уже рассматривает окрестное население как своих завтрашних подданных и желает прослыть среди них не грабителем и убийцей, а справедливым и заботливым правителем.

Зачем ему мешать? Сопротивление или повиновение власти пришельцев будет зависеть не столько от добрых или злых поступков Олега, а от его побед или поражений в войне с халифатом. Победи сегодня Эль-мерзебан, и силы мятежной городской черни значительно возросли бы за счёт вполне приличных жителей, желающих этим засвидетельствовать свою верность Багдаду. Но поскольку Мохаммед потерпел поражение, выступление черни не поддержали другие слои населения Бердаа, и она, потеряв больше трёхсот человек изрубленными и перебитыми стрелами, рассеялась по городским трущобам. Конечно, у Свенельда есть собственные задумки, как следовало бы поступить с многочисленным и далеко не бедным населением Бердаа. Но они по уже упоминавшейся причине не будут одобрены главным воеводой, а посему о них лучше покуда помолчать, покуда, ибо кто, кроме Неба, знает, как развернутся события завтра и чьё слово в судьбе жителей Аррана станет решающим?

— Взбунтовавшаяся чернь убила шестерых моих викингов, из них двух заслуженных гирдманов, — громко звучал голос ярла Эрика. — Она растерзала трупы так, что их пришлось собирать в священную погребальную ладью по кускам. Жители города должны заплатить за мятеж своей кровью или принести нам за погибших большой выкуп.

— На чернь нужно устроить облаву, как на зимних волков, и перевешать пойманных на площадях, — заявил воевода Латип. — Она должна обходить наших воинов стороной, боясь даже взглянуть на них. Если мы не накажем бунтовщиков, нам скоро станет небезопасно появляться на улицах.

— Чернь не заслуживает того, чтобы мы уделяли ей внимание, — сказал князь Цагол. — Её необходимо уничтожать на месте там, где она встретится. Я так и велю поступать своим воинам, когда они ночью или рано утром будут возвращаться из питейных заведений либо из домов с доступными всем желающим женщинами.

Русские воеводы молчали, понимая, что цели похода в Арран у Руси и её союзников неодинаковы, а потому различно и их отношение к местному населению. Наконец Олегу наскучило слушать ярла и предводителей аланов и лазгов, и он взял слово.

— Други-воеводы, — заговорил он, — я вместе с вами скорблю о подло убитых городской чернью наших воинах. Но давайте подумаем, по чьей указке и зачем она это свершила, заплатив за гибель двух десятков наших дружинников тремя сотнями своих трупов и куда большим числом раненых. Зачем ей это было нужно? Одно дело — нападение для завладения чужими деньгами либо иным добром и совсем другое — лезть под стрелы и мечи, заранее зная, что поживы не предвидится. Значит, свара голодранцев с нашими воинами была нужна не им, а кому-то другому, пожелавшему остаться в стороне. Кому? Дружинникам удалось захватить нескольких нападавших, и те признались, что получили за участие в беспорядках деньги и по кувшину вина или пригоршне зелья-дурмана. Некто желает поссорить нас с жителями, стремясь, чтобы нашим недругом был не только Эль-мерзебан за стенами Бердаа, но и горожане, опасаясь мятежа которых мы будем вынуждены постоянно держать в городе значительную часть войска, а это будет хорошим подарком Мохаммеду. Но неужто нам лучше иметь вместо одного врага двух?

Олег прервал речь, обвёл взглядом присутствующих, видимо надеясь, что кто-то пожелает ответить на его вопрос. Но те безмолвствовали, и он продолжил:

— Как понимаю, превращать население долины Бердаа в своих врагов не намерен никто. Я не обмолвился, ибо жители всего Аррана судят о нас по тому, как мы относимся к обитателям их стольного града, из-за казней они будут опасаться за собственные жизни. Согласен, что надобно принять меры для предотвращения мятежей, однако я намерен сделать это без излишней крови и опасной для нас вражды с жителями. Кому мы неугодны и кто не желает пребывать с нами в Бердаа — пусть беспрепятственно покинет город со всем своим имуществом. Но ежели кто из оставшихся поднимет на нас руку, он будет казнён без всякой жалости. Завтра биричи[76] оповестят о моём решении город, и, ежели через трое суток после этого в нём произойдёт нечто подобное сегодняшнему мятежу, судьбу его жителей станете решать уже вы, а я соглашусь с вашим приговором, каким бы суровым он ни оказался. Теперь, други, можете расходиться и почивать — минувший день был не из лёгких. А ты, воевода Свенельд, задержись.

Разговор Олег начал не сразу. Опустив голову, он, задумавшись, некоторое время сидел неподвижно, затем вскинул глаза на Свенельда, устало сказал:

— Знаю, ты тоже недоволен моим решением. Знаю, и что ты хотел бы — чтобы за всех наших убитых и раненых мятежниками город заплатил огромный выкуп, то, что у себя на Руси мы зовём «дикой вирой»[77]. Но как бы ни была велика вира[78], она вся уйдёт у нас сквозь пальцы. Её заплатит не поднявшая мятеж безденежная чернь[79], а состоятельные горожане, в основном купцы и торговцы, и, чтобы возвратить потерянное, они тут же поднимут цены на товары, в первую очередь на съестные припасы. Получить виру было бы выгодным делом, если бы мы вскоре оставляли город, но поскольку нам суждено находиться в нём до тех пор, покуда великий князь не велит покинуть его, нам любой ценой необходим мир с окрестными жителями. Ведь мы воюем не с Эль-мерзебаном Мохаммедом, а со всем Багдадским халифатом. Даже ежели нам сегодня удалось бы наголову разбить Эль-мерзебана, вместо него под стенами Бердаа через некоторое время появился бы его нынешний враг — соперник Абу-Абд-ул-Лах-Хусейн, брат владыки Мосула и Джезирэ, который стал бы уже нашим противником. Если мы настроим против себя городских торговцев и земледельцев долины, они перестанут снабжать нас в нужном количестве продовольствием, и нам придётся либо в несколько раз дороже, чем сейчас, платить за него перекупщикам-барышникам, либо совершать за ним набеги в соседние горные селения и платить за припасы кровью. Мне очень жаль, воевода, ежели ты до сей поры не понял этого.

— Ты ошибаешься, главный воевода, — возразил Свенельд, — я это давно уразумел. Наше войско могут покинуть сегодняшние союзники, великий князь может сменить нынешних воевод и тысяцких, а нам с тобою придётся находиться в Бердаа до конца... покуда халифат не обломает о нас зубы и не оставит в покое, либо покуда мы не сложим здесь головы. И ежели нам не суждено превратить арранцев и жителей Бердаа в своих союзников или друзей, то уж никак не позволительно делать из них врагов.

— Рад это слышать. Поэтому прекратим разговор о мятеже и каре горожанам за него и поговорим о другом. Сколько дружинников мы потеряли в сегодняшнем сражении?

— Убитыми около семисот, из них три сотни аланов и лазгов. Ещё две сотни русичей и викингов тяжело ранены и не смогут в ближайшее время участвовать в боях даже лучниками. Но в течение седмицы[80] в боевой строй возвратятся пять-шесть десятков дружинников, что были легко ранены в битве у Узкого ущелья. Недруг потерял много больше: одних кызылбашей легло более пяти тысяч, зарублено две сотни конных дейлемитов, а сколько раненых врагов унесено с поля боя и разбежалось по лесам и горам, вестимо одному Небу.

— Какое нам дело до потерь Эль-мерзебана — к нему уже завтра начнут подходить подкрепления, к тому же он полностью сохранил дейлемитов, костяк своего войска. А вот нам о пополнении своего воинства подумать самый раз — с неполными десятью тысячами дружинников сражаться снова с Мохаммедом, а потом, возможно, с Хусейном нам может оказаться не под силу. Завтра я отправляю к великому князю двух гонцов с просьбой, чтобы он срочно слал нам подмогу. Гонцы покинут город с попутными купеческими караванами под личиной торговых людей, и ежели с одним из них что случится, остаётся надежда на другого. Однако путь на Русь неблизок и опасен, и было бы неплохо, если бы помимо моих гонцов туда отправился ещё кто-либо, более сподручный для подобных тайных дел и хорошо знающий кавказские наречья и нравы. Тебе сейчас приходится встречаться со многими горожанами, нет ли у тебя на примете такого человека?

— Есть — сотник Глеб. Его хорошо знает воевода Микула, кое в чём он смог помочь и мне, — осторожно ответил Свенельд.

— Атаман Глеб? Я тоже знаком с ним. Хотя я не особливо доверяю чужеземцам и иноверцам, но начальник Глеба, атаман Казак — давний побратим воеводы Микулы, потому Глеб вынужден честно служить нам. Он неплох был, когда мы готовились к сражению у Узкого ущелья, его соглядатаи постоянно доносили мне о численности войск Эль-мерзебана вплоть до сегодняшней битвы и не ошиблись в этом ни на сотню воинов. Они смогли даже точно определить боевой дух в каждой части вражьего войска — у дейлемитов, кызылбашей, ополченцев горских племён. Наилучшие отношения у Глеба с Микулой, но если ты сможешь найти с ним общий язык — действуй немедля, поскольку Микула с конницей преследует разбитого Мохаммеда и возвратится в Бердаа в лучшем случае завтра к полудню. А нам времени терять никак нельзя.

Свенельда с Глебом связывали отношения, о которых ни в коем случае не должны были догадаться посторонние, в том числе и главный воевода, поэтому желательно было вообще не говорить о своей дружбе с атаманом, и Свенельд ответил уклончиво:

— Я плохо знаком с Глебом, сталкивался с ним лишь по делам города. Однако дело, которое ты ему намерен поручить, ни моё, ни Микулино, а касается всего войска, и он, как умный человек, должен понять, что в его исполнении главное — время, а не то, кто ему о нём сообщит. Ночью атаман обещал быть у меня с сообщением... с вестью, не остались ли где в окрестностях Бердаа неприятельские недобитки, дабы нападать на наши малые отряды в долине и мешать подвозу припасов в город. Я мог бы поговорить с ним заодно и об отправке гонцов на Русь, и атаман, возможно, сделает это раньше, чем ты, главный воевода.

— Глеб будет сегодня у тебя? Нам повезло — обычно он носится по всему Аррану и редко появляется в городе. Такую возможность упустить нельзя, посему отправляйся на встречу с атаманом, а утром сообщишь, чем она завершилась...

Свенельд не солгал Олегу об ожидаемой встрече с Глебом, конечно, ни словом не обмолвившись об её истинной причине — атаман должен был сообщить ему о результате устроенной ими засады близ мостка через расщелину на дороге к Чёрной речке, где, по предположению Глеба, находился тайник с сокровищами Эль-мерзебана. Атаман, которого Свенельд велел своим стражникам пропускать к нему в любое время дня и ночи, уже поджидал его, удобно развалившись в широком мягком кресле.

— Ну? — коротко выдохнул Свенельд, впиваясь в лицо атамана нетерпеливым взглядом.

— Всё случилось так, как мы замышляли, воевода, — спокойно ответил Глеб. — Поздравляю тебя — ты стал одним из богатейших на всём Кавказе и Хвалынском побережье человеком. К сожалению, этими богатствами ты покуда не можешь воспользоваться ни здесь, ни тем более на Руси, куда его ещё предстоит с превеликим трудом доставить. К ещё большему сожалению, всё, что я сказал о тебе, в полной мере относится и ко мне...

— Ты не о том говоришь, — перебил Глеба Свенельд. — Скажи вначале самое главное — чем нам удалось завладеть и... насколько мы богаты. Все остальные разговоры — потом, потом...

— Насколько мы богаты? Ты прав, воевода, заявив, что мы стали одними из богатейших людей на Кавказе и Хвалынском побережье, я, по сути, не сказал ни о чём. Слова «богатый» или «бедный», равно как «много» или «мало», ничего сами по себе не значат, их обязательно нужно с чем-либо сравнивать. Ты хорошо знаешь, какую добычу наше войско захватило вначале в Бердаа, затем во всём Арране. Какой части этой добычи хватило бы, чтобы считать себя очень богатым человеком, например, таким, как я только что говорил? Трети? Половины?

— Мы захватили в одном Бердаа добычу, которая превзошла наши самые смелые ожидания. Если бы Арран был нищим краем, неужто великий князь Руси отправил бы нас сюда, на край земли? Если бы о его стольном граде не говорили, что он самый богатый город Кавказа, разве согласились бы стать нашими союзниками аланы и лазги, владыки которых славятся своей жадностью и сребролюбием? Атаман, ежели нам удалось захватить в расщелине треть того, что нашему войску в одном Бердаа, я буду считать себя богатейшим человеком не только на Кавказе и Хвалынском побережье, а во всём мире. Не томи мою душу, ответствуй быстрее, каким богатством мы с тобой завладели, — взмолился Свенельд.

Глеб громко рассмеялся, поднялся с кресла, подошёл к Свенельду. Положил ему на плечо руку, легонько подтолкнул к креслу, в котором любил сидеть за столом Свенельд.

— Присаживайся, воевода. Боюсь, что, когда ты услышишь мой ответ, вряд ли устоишь на ногах.

Свенельд, не спуская глаз с Глеба, послушно опустился в кресло, и атаман, заняв место против него, сказал:

— Воевода, мы с тобой владеем сокровищами, в три раза превышающими всю добычу, захваченную по сей день нашим войском в Бердаа и Арране вместе взятыми. Слышишь, воевода? Отчего ты побледнел и смотришь на меня, словно выброшенная на берег рыба? Тебе плохо? — Глеб с довольным смешком потрогал Свенельда за плечо. — Может, ты не веришь мне? Тогда спустись в дворцовое подземелье и пройди в дальнюю каморку, у дверей в которую сейчас стоят двое стражей-гирдманов с моим приказом не впускать в неё никого, кроме нас с тобой. В каморке семь бочонков с золотыми диргемами и три сундука с цветными каменьями и скатным жемчугом из личных драгоценностей Эль-мерзебана. Это та часть сокровищ, которую я смог доставить в город, разместив под сеном в арбах, на которых привёз в твой дворец казаков и викингов, убитых и раненных в схватке у расщелины с тайником.

Свенельд вскочил с кресла, ударом ноги отшвырнул его в дальний угол комнаты, шагнул к Глебу с поднятыми над головой кулаками.

— Ты сказал — втрое больше, нежели захваченная нами во всём Арране добыча? Клянусь Небом, я разорву собственными руками всякого, кто только посмеет посягнуть на наши с тобой сокровища! Ты правильно поступил, что часть их доставил ко мне во дворец. Пусть боги будут свидетелями, что, покуда я жив, эти бочонки и сундуки останутся нашими. Ты поручил их охрану двум викингам? Я удвою, нет — утрою их число! А надёжно ли ты укрыл оставшиеся сокровища? Никто не мог выследить наш тайник?

— Никто, воевода, — успокоил его Глеб. — Я не первый раз прячу сокровища и знаю в этом деле толк, к тому же, поверь, не меньше твоего заинтересован, чтобы о месте их сокрытия знали лишь мы с тобой и тот десяток моих людей и гирдманов, что переносили бочонки и сундучки с горной тропы в облюбованную нами пещеру и потом заваливали в неё вход. Если этим людям мы доверяем, как себе, нам беспокоиться не о чем.

Свенельд метнулся к столу, грохнул о его крышку кулаками.

— Проклятие! У нас в руках несметные богатства, а мы должны сидеть невесть зачем в Бердаа и ждать, когда город вновь осадит Эль-мерзебан. Пусть мы разобьём его войска ещё раз и два, пять и шесть раз, но в конце концов наши силы попросту иссякнут, и он уничтожит нас. Не он, так пришедший ему на смену полководец или соперник-правитель, изгнавший Мохаммеда из Аррана. Ведь не можем же мы с неполным десятком тысяч дружинников сражаться со всем халифатом?!

— Об этом я и хотел поговорить с тобой, воевода. Мы с тобой те два человека, которые больше всех не заинтересованы в победе Багдада, ибо она, помимо всего прочего, связанного с поражением своего войска вдалеке от родины, оставляет нас с тобой нищими. Поэтому мы должны предпринять всё, чтобы Бердаа пребывал в наших руках до тех пор, покуда мы либо получим приказ великого князя оставить Арран, либо в силу обстоятельств будем вынуждены сделать это самостоятельно. Главный воевода Олег, конечно, знатный и удачливый военачальник, но одними выигранными сражениями Бердаа не удержать, для этого нужно хоть немного быть властителем и не гнушаться применять меры, к которым главный воевода относится свысока, не желая пачкать руки. Между прочим, что он решил предпринять в связи с беспорядками городской черни?

— Завтра биричи прокричат на всех городских площадях, что все, кто по какой-либо причине не желает находиться в Бердаа, могут беспрепятственно покинуть его. На это будет дано трое суток. Ежели по истечении сего срока кто-нибудь выступит против нас, он будет безжалостно уничтожен. Главный воевода желает любой ценой сохранить добрые отношения с горожанами, не делая из них врагов. Я его понимаю — чтобы успешно отражать нападения войск Эль-мерзебана за стенами города, надобно иметь в нём надёжный тыл.

— Главный воевода поступает мудро. Однако вдвое мудрее было, если бы одновременно с выдворением из Бердаа недовольных он велел бы сыскать зачинщиков сегодняшнего мятежа. Именно зачинщиков, а не тех, кто швырял в его воинов камни и палки и растерзал раненых. Среди моих городских друзей есть люди, хорошо знакомые с вожаками местных бродяг и нищих, и от них я узнал, что простым участникам беспорядков было хорошо уплачено и они возникли не сами по себе из-за недовольства горожан русичами, а были заранее подготовлены. Главному воеводе следовало бы выявить и пройтись по всей цепочке зачинщиков, дабы определить верхушку.

Ведь она не остановится только на этих беспорядках, устроенных голодранцами, а предпримет, думаю, ещё что-либо для того, чтобы чинить вред нашим войскам. А слабость наших войск на руку противнику и приближает не только его победы, но и потерю наших с тобой богатств. Не так ли?

— Так. И ежели главный воевода не считает нужным снисходить до поиска главарей мятежа, этим надобно заняться нам. Мы-то в случае поражения нашего воинства теряем больше всех. Ты это хотел сказать?

— Не совсем. Нам не надобно вершить за главного воеводу его дел, но следует заранее быть готовыми к новым проискам тайных недоброжелателей нашего войска, дабы в самый краткий срок принять против них ответные меры. Самое сильное и верное оружие в борьбе с любым недругом — это сила и золото. Силы вполне достаточно у главного воеводы, а вот подкуп нужных людей, завладение чужими тайнами и прочие приёмы тайной войны ему не по нраву, хотя они зачастую бывают намного действеннее явной силы и даже победы на поле брани. Ежели к тайной войне не намерен прибегать главный воевода, кто знает, возможно, ею придётся заняться нам с тобой, заботясь одновременно о своём войске и о собственном богатстве.

— А тайная война — это прежде всего деньги на подкуп нужных людей и получения секретных сведений. Уж не для её ведения ты доставил в подземелья моего дворца бочонки с золотом и сундуки с драгоценностями Эль-мерзебана? — подозрительно посмотрел на Глеба Свенельд.

Тот рассмеялся:

— Нет, воевода, не для этого. Я, как собака-ищейка, шёл по следу сокровищ не за тем, чтобы тратить его по пустякам. Однако я предусмотрел и возможность того, что судьба заставит нас лишиться малой части богатства, дабы сохранить большую. Среди захваченных бочонков двенадцать оказались с серебряной монетой, и я велел половину из них спрятать вблизи города в глубокой каменной щели и засыпать её мелкими каменьями. Это будет наша общая казна, которую мы сможем использовать в тех крайних случаях, когда под угрозой окажутся наши жизни или сохранность остальных сокровищ. Повторяю — это серебро должно быть истрачено лишь в крайних случаях и только по нашему общему согласию. Ежели ты против этого, я завтра же с посвящёнными в нашу тайну людьми откопаю их и доставлю к тебе во дворец.

— Я согласен с тобой, атаман. Нам действительно необходимо иметь под руками деньги, которые в случае крайней нужды могли бы стать оружием в тайной войне за сохранение нашего богатства. Теперь расскажи, как тебе удалось с сотней воинов отбить сокровища у трёх сотен конных дейлемитов, а я затем передам поручение главного воеводы, с которым он попросил меня обратиться к тебе.

— Воевода, ты привык к битвам с ворогом лицом к лицу, а я поднаторел в устройстве засад и нанесению ударов, когда их не ждут. Поэтому для меня было важно не то, сколько дейлемитов явятся за сокровищами, а сколько их окажется у тайника, и как мне без ошибки выбрать место, где силы противника не будут важны. Я предугадал то, что к тайнику не прибудет много врагов, ведь Эль-мерзебану нет смысла без нужды открывать секрет тайника, которым он ещё не раз сможет воспользоваться, поэтому у расщелины будет вполне достаточно двух десятков моих людей. Я знал, что дейлемиты пожалуют со стороны Чёрной речки, поскольку после поражения войск Мохаммеда попасть на дорогу из долины они не могли. Для засады я подыскал место рядом с мостком за расщелиной у ближайшего сужения дороги, приказав моим людям и твоим воинам подготовить для обвала на неё как можно больше камней с подступивших к дороге скал. После этого осталось затаиться среди камней и в кустах над дорогой, выбрав удобные для стрельбы из луков и самострелов места.

— Каменный обвал на дороге мог преградить путь всадникам, но не спешившимся воинам, — заметил Свенельд. — Да и луки у дейлемитов тоже были, и владеют они ими ничуть не хуже наших воинов. А тройное превосходство в силах — страшная вещь.

— Так это при равных условиях, воевода, — ответил Глеб. — А в схватке у расщелины моими союзниками были внезапность нападения и выигрыш времени. С дейлемитами у мостка не было никаких хлопот, тем более что их явилось всего полтора десятка человек. Мы позволили им поднять из тайника на дорогу все бочонки и сундучки, погрузить их на повозки и, когда дейлемиты решили тронуться в путь, засыпали их стрелами. Да так успешно, что лишь троих раненых потом пришлось добить мечами, остальные были насмерть поражены из луков.

— Если всё сложилось так удачно, отчего произошёл бой на дороге? — поинтересовался Свенельд. — Почему, захватив без шума повозки, вы попросту не отправились в Бердаа, отрезав возможных преследователей от себя подожжённым мостком?

— Потому, воевода, что устроитель тайника знал место намного лучше нас. Ему был известен путь на вершину одной из скал у дороги, откуда просматривался мосток и подходы к нему с обеих сторон. По-видимому, прежде чем полтора десятка дейлемитов отделились от отряда и двинулись к тайнику, на скалу поднялся наблюдатель и условным сигналом сообщил, что у расщелины всё спокойно. Став свидетелем дальнейших событий, он известил отряд и о них. Мы едва успели развернуть повозки у моста в нужную нам сторону, как с расположенной рядом скалы в небо взвилась стрела с горящим хвостом, и тотчас дейлемиты ринулись к мосту. Они находились от него в трёхстах шагов за ближайшим изгибом дороги, наша засада располагалась на сотню шагов ближе. Когда передние всадники поравнялись с ней, на них сверху обрушились камни, перегородившие дорогу по всей ширине, и засвистели стрелы наших лучников. Но, как ты справедливо заметил, воевода, дейлемиты — не новички в воинском деле и знают, что делать в любых обстоятельствах. Одни, оставаясь в сёдлах, начали отвечать своими стрелами на наши, другие, спешившись, стали преодолевать завал.

К этому времени повозки с сокровищами уже катили в Бердаа, и находившиеся в засаде наши воины стали быстро отступать к расщелине, обстреливая на ходу лезущих через завал врагов. Прежде чем через него перебралось достаточное для преследования число дейлемитов, мои люди с дружинниками были на противоположной стороне мостка, а он ярко пылал перед носами прибежавших к нему врагов. Правильно выбранное место засады, внезапность нападения и быстрота действий решили исход боя за сокровища Эль-мерзебана в нашу пользу, воевода. Теперь скажи, с каким поручением ко мне прибыл ты от главного воеводы.

Выслушав Свенельда, передавшего просьбу Олега об отправке Глебом своих гонцов на Русь, атаман с ответом не раздумывал.

— Главному воеводе требуется тайно доставить послания в Киев? Я могу помочь в этом. Он намерен послать туда и своих гонцов с попутными купеческими караванами под личиной торговых людей? Напрасно — его затея обречена на неудачу. Эль-мерзебан с первого дня появления наших ладей на Куре, стремясь прервать их связь с Русью, начал охоту за нашими гонцами. Особо пристально следит за следующими через Арран купеческими караванами и праздношатающимся людом: бродягами, нищими, дервишами[81], христианскими паломниками и странствующими монахами. Боюсь, что гонцы воеводы не доберутся до Киева. За пойманного нашего гонца Мохаммед готов хорошо заплатить, а среди караванщиков немало жадных до золота людей.

— А как собираются достичь Руси твои посланцы?

— До Хвалынского побережья им помогут добраться горными тропами мои здешние друзья, которых караван-баши именуют разбойниками, к устью Итиль-реки их доставят хвалынские пираты, среди которых у моих людей есть бывшие сотоварищи. Через Хазарию и Дикую степь их проводят люди атамана Казака, а у Саркела они пристанут к следующим в Киев русским караванам. Чтобы выжить, люди нашего ремесла должны помогать друг другу, и мы всегда это делаем.

— Атаман, не сочти за труд исполнить одну мою просьбу. Пусть твои гонцы дождутся один другого в Киеве и с разницей в день отдадут свои послания двум людям: вначале главному воеводе Ратибору, затем — великому князю Игорю. Сможешь сделать это?

— Почему бы и нет, хотя не знаю, зачем тебе это нужно. Но кто-то из гонцов может не достичь Киева. Как в таком случае поступить более удачливому?

Свенельд задумался, но быстро нашёл выход.

— Пусть ждут друг друга пять суток, и, если за этот срок встреча в условленном месте не состоится, добравшийся до Киева гонец должен сделать следующее: вручить послание главному воеводе Ратибору, а на следующий день явиться к великому князю и сообщить ему об этом. Для меня это очень важно, атаман.

— Догадываюсь, хотя не понимаю почему, — усмехнулся Глеб. — Тебе не кажется, что мы заговорились? Если главный воевода желает срочно отправить тайное послание на Русь, пусть присылает его быстрее ко мне, и мои люди ещё до рассвета выступят в путь.

— Сейчас же иду к главному воеводе, а ты жди меня здесь.

Утром на всех площадях и базарах Бердаа появились глашатаи и сообщили, что любой житель, по какой-либо причине не желающий находиться в городе, может беспрепятственно покинуть его с семьёй и имуществом. На выход и выезд из города даётся трое суток, после чего оставшиеся горожане будут считаться жителями осаждённой крепости и любое их выступление станет подавляться без всякой пощады. Уже через час у всех крепостных ворот появились первые покидавшие Бердаа жители с пожитками в руках и на плечах, к полудню к ним присоединились горожане побогаче, увозившие наиболее ценное имущество в повозках, на арбах и просто в мешках и сундуках на спинах ослов и мулов. На следующий день цена на вьючных животных в городе и его окрестностях возросла втрое, ещё через сутки — впятеро. По многим площадям и улицам Бердаа разъезжали конные патрули русичей и викингов, разгонявшие толпы черни, бросившейся грабить покинутые жителями дома. Кое-где в городе начались пожары.

Одновременно с исходом из города жителей по базарам и караван-сараям поползли слухи, что в Алании власть перешла в руки младшего брата князя Цагола, а в землях лазгов зреет смута из-за вспыхнувшей вражды между престарелым князем и его молодой женой, желающей делить власть вместе с мужем. Князь Цагол и воевода Латип выглядели мрачными, а лазги и аланы, собираясь группами, подолгу о чём-то беседовали, причём иногда среди них можно было видеть и посторонних людей.

А через двое суток по истечении срока, отпущенного жителям на оставление города, до Бердаа докатилась весть, что на него движется несметное войско Эль-мерзебана Мохаммеда и его брата Али, к которому по пути присоединяются отряды местных мусульман — борцов за веру, истинных правоверных сынов Аллаха. Ясность в эти сообщения внёс атаман Глеб, прискакавший к главному воеводе Олегу по дороге, ведущей в долину Бердаа с юга.

— К нам приближается тридцатитысячное войско Эль-мерзебана Мохаммеда. В нём пять тысяч дейлемитов, уцелевших в прошлой битве, семь тысяч дейлемитов, прибывших с его братом Али с берегов Аракса, около десяти тысяч нефатских кызылбашей и примерно столько же мусульман, добровольно откликнувшихся на провозглашённый Мохаммедом джихад — священную войну против неверных. В долине Бердаа войско Эль-мерзебана может появиться через двое суток.

— Пусть появляется. Посмотрим, скольким счастливцам удастся выбраться из долины обратно, — ответил Олег.

Столица Аррана и вся долина Бердаа замерли в тревожном ожидании надвигающихся грозных событий. И однажды под вечер сразу на двух ведущих с юга в долину дорогах появилась конница дейлемитов.