Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ)

Глава 69

Хаким

— Мне нужна чистая одежда, — произносит едва слышно, и я оборачиваюсь, замечая, как Алевтина переминается с ноги на ногу, обнимая себя за плечи. — И полотенце.

Покачав головой, открываю шкаф и достаю хлопковые спортивные штаны и футболку. От мысли предложить ей свою рубашку у меня сводит зубы. Я не враг себе. Чем больше одежды и чем балахонистей она, тем лучше.

— Полотенце в ванной на полке. — Вручаю ей чистые вещи.

Между нами снова нарастает напряжение. Оно появилось, как только мы зашли в лифт, и усилилось в разы сильнее, когда переступили порог моей квартиры. Возможно, в ее случае причина замкнутости в том, что с платья капает грязь. В моем — чертов стояк, который не проходит с того самого момента, как я поддался провокационной жажде и завладел ее мягкими губами.

Блядь. Мне и самому стоит сходить в душ.

Прочищаю горло и провожу ладонью по волосам, сжимая их на затылке.

— Если нужно что-то еще, говори.

Кивнув, она поднимает на меня смущенный взгляд, осторожно сминая поданную одежду тонкими пальцами.

— Спасибо, — робко слетает с ее губ, — ничего не нужно, но, если ты не против, я еще воспользуюсь твоей стиральной машиной.

Алевтина опускает взгляд на свое испачканное платье, а я вновь жалею, что не успел рассмотреть номера машины ублюдка. Какой-то идиот на полном ходу проехал по луже перед Алей всего несколько минут назад, когда я высадил ее в своем дворе, а сам отвлекся на то, чтобы достать кейс с ноутбуком с заднего сиденья. Лучше бы не возвращался к этой мысли. Раздражение вновь вскипает в моей крови, и, сжав кулаки, я убираю их в карманы брюк. Разумеется, любопытный Олененок прослеживает за моим движением, но, наткнувшись взглядом на выпуклость в паху, мгновенно краснеет и резко вскидывает на меня свои вспыхнувшие огнем глаза. Такие большие, черт возьми. Возбуждение скручивает меня изнутри, едва ли не вырываясь стоном разочарования. Поэтому я решаю закончить недоразумение, которое происходит между нами прямо сейчас.

— Мой дом в твоем распоряжении. Ванная прямо по коридору.

Она улыбается, явно ощущая себя неуютно, и поспешно ретируется в заданном направлении. В чем-то я понимаю ее смущение. Это, наверное, первое наше осознанное уединение. Без каких-либо вытекающих. Я просто попросил ее остаться. А она просто согласилась.

Пока Алевтина принимает ванну, я тоже решаю себя отвлечь от ненужных мыслей и, взяв комплект чистой одежды, следую в душ, который совмещен с моей спальней. Отлаженными движениями снимаю костюм и аккуратно убираю его в гардеробную, прежде чем ступить босыми ногами на холодный кафель. Мое тело так гудит, что даже прохладные капли не в силах приглушить это ощущение. Наоборот. Становится только хуже. Я точно оголенный провод, который замыкает при соприкосновении с водой.

Запрокидываю голову и делаю медленный глубокий вдох, за ним такой же размеренный выдох, а затем подставляю лицо под напор воды. Но прохлада не приносит мне чувства облегчения. Прикрыв глаза, сжимаю твердый пульсирующий от желания член в кулак и провожу им по всей длине. Нуждаясь в большем, усиливаю давление на головке и выпускаю сквозь зубы шипящий звук. Проклятье.

Она только посмотрела на меня снизу вверх, а я уже представил ее на коленях с высунутым языком и готовой принять мой член. Идиот.

Смывая с себя жар, вызванный прикосновением ее взгляда, и усталость, скопившуюся на день, я на мгновение задумываюсь над тем, чтобы действительно помастурбировать и снять напряжение перед тем, как лягу в одну постель с Алевтиной. Весьма рациональная мысль, но вместо этого я выключаю воду и выхожу из душа. Дрочево не спасет меня от желания, когда мы окажемся с ней в одной кровати.

Натягиваю свободные спортивки, свежую футболку и выхожу из ванной, на ходу взъерошивая влажную копну волос, но останавливаюсь, став свидетелем интересной картины.

Алевтина, одетая в выданный мной наряд в стиле оверсайз, возведенный в квадрат, с растрепанной влажной копной волос стоит в моей гардеробной и, закусив указательный палец, осторожно трогает мои пиджаки пальцами. Наклонившись зарывается в один лицом… и делает глубокий вдох.

Зараза.

Опираюсь плечом о косяк и, с трудом сдерживая подкатывающий к горлу смех, складываю на груди руки. А когда заговариваю, стараюсь, чтобы мой голос звучал достаточно строго:

— У тебя слабость к моим пиджакам?

Ахнув, она подпрыгивает на месте и отшатывается от стойки с костюмами, точно их только что охватило огнем. А в следующее мгновение оступается и поворачивается ко мне с широко распахнутыми глазами, позволяя мне увидеть, как по тонкой шее расползается стыдливый румянец, который слишком быстро оказывается на мягких щеках. Наивная реакция Алевтины вызывает у меня какую-то садистскую улыбку. Потому что я хочу прямо сейчас нагнуть ее в этой гардеробной и вытрахать из нее все смущение. Как и делал это всегда. Это то, в чем она нуждается. И то, что я всегда готов ей дать.

— Я… я просто… — Ее щеки краснеют еще сильнее, а неловкость переходит в фазу раздражения. — Давай просто сделаем вид, что ничего не было. Окей?

Такая хорошая девочка. Но у меня возникает непреодолимое желание подойти и снять с нее это, как маленькое уютное платье, чтобы добраться до той чертовщинки, которую я всегда видел в ней.

Оттолкнувшись от косяка, медленно приближаюсь к Алевтине, вынуждая ее увеличивать расстояние между нами. Кажется, она даже не осознает этого, пока не сталкивается лопатками со стеной. Испуганно озирается назад, а когда снова переводит взгляд на меня, мои руки уже сжимают ее талию, скрытую футболкой размеров на пять больше.

— Что ты делаешь? — взволнованно выдыхает, а я ничего не могу поделать с тем, что мой взгляд опускается на вздымающуюся грудь Чудаковой. А из-за того, что футболка натянулась под моими пальцами и теперь плотно прилегает к маленьким сиськам, я вижу выступающие под белой тканью соски.

Твою мать. Передернуть в душе сейчас не кажется мне плохой идеей.

Но я этого не сделал и продолжаю вести себя как гребаный мазохист, когда наклоняюсь и, вдохнув запах нежной кожи вперемешку с мужским гелем для душа, шепчу ей на ухо:

— Если тебе станет легче, я так и не стирал пиджак, который ты зажимала между своих ног.

Она шумно выдыхает, и я чувствую, как ее тело начинает дрожать в моих руках. Точно так же как и член в моих штанах шевелится от накатившей волны жара.

— Ты уверен, что мне будет безопасно в твоей кровати? — произносит с придыханием.

— Нет, — едва ли не рычу я.

И мои синие яйца тому подтверждение. Но об этом ей знать необязательно. К тому же спешка в этом вопросе создаст нам новых проблем.

— Но ты будешь в моей кровати, и я не нарушу своего слова. — Отстраняюсь от нее и заглядываю в искрящиеся золотом глаза, добавляя вкрадчивым тоном: — Пока ты сама не попросишь меня.

Ее горло дергается.

— Хорошо, — сипло выдыхает. — Тогда я бы предпочла уже лечь.

Алевтина смотрит на меня, с трудом сохраняя способность дышать. Ее глаза такие большие, переливающиеся горячей карамелью, испуганные и в то же время восхищенные, как у лани, смотрящей на ослепляющий свет. Это так завораживает, что я не могу перестать поглаживать большими пальцами изгибы хрупкой талии, желая большего. Я хочу смотреть в эти глаза, когда она будет кончать подо мной. Лучшее, что я видел в этой жизни. Блядь. Жажда сжать ее талию до отчаянного девичьего стона достигает пределов…

Но в конце концов я отступаю и позволяю Алевтине просеменить к кровати в штанах, которые смотрятся на ней как шаровары.

Шорох простыней нарушает тишину, пока я наблюдаю за тем, как Алевтина едва ли не с головой забирается под одеяло. И понимаю, что это единственная девушка, которой я когда-либо разрешал оставаться в своей кровати. Более того, сегодня это сугубо мое личное желание. Она могла бы закатить истерику или потребовать раздельного сна, или того, чтобы я отвез ее домой, но, к нашему обоюдному облегчению, Аля этого не делает.

Погасив свет, я поправляю стояк в штанах и занимаю свою сторону кровати, а через мгновение мы вновь погружаемся в тишину, которую нарушает лишь ее неровное дыхание. Уголок губ кривится в однобокой ухмылке.

Единственное, что бы я позволил себе сейчас, — обнять ее и прижать к себе маленькую задницу. Но это было бы фатальной ошибкой. Для меня и моего возбужденного члена.

Только осознание этого не отменяет притяжения. Того, как ее тело манит меня протянуть руку и получить желанное тепло. Блядь, я болезненно осознаю свое желание и сжимаю твердеющий член поверх штанов. Я не надел боксеров и грубая поверхность швов увеличивает чувствительность моей крайней плоти. Все же нужно было перестраховаться в душе. Хотя кого я пытаюсь обдурить? С тем же успехом я могу бегать дрочить всю ночь, обманывая здоровую физическую реакцию мужского организма на присутствие желанной девушки в его кровати.

Именно поэтому я не могу остановить закипание в своей крови. Но я не буду навязывать себя Алевтине. Как я и сказал — прикоснусь к ней, если только она сама попросит меня об этом. По крайней мере, это единственный совет Сусанны, который я запомнил. И сейчас я сомневаюсь, что он был дружеским.

Через некоторое время глубокое дыхание Алевтины наконец выравнивается, и я понимаю, что она спит. Я тоже должен это сделать. И каким-то образом у меня даже почти получается заснуть, как вдруг я слышу стон.

Какого черта?

Хмурюсь, ощущая, как сонный мозг переходит в стадию возбуждения, после чего я улавливаю шорох справа от себя. А уже в следующую секунду маленькая задница толкается в мой пробуждающийся член. Черт… Еще одно трение вынуждает меня открыть глаза. Еще одно — стать чертовски твердым, а последующий стон раскалывает реальность осознанием происходящего.

Алевтина подается бедрами назад и, елозя коленями друг о друга, вновь толкается в мою эрекцию задницей.

Твою мать.

Она проснулась? Или все еще спит?

Тяжело дыша, Чудакова невнятно стонет и зарывается лицом в подушку, а мне приходится стиснуть зубы от желания дать Алевтине то, что она так отчаянно выпрашивает у меня. Возможно, совершенно не отдавая отчет своим действиям. Я не могу знать наверняка. Но что, если это последствия ее эротического сна, и что, если я воспользуюсь тем, что вынуждает маленькую задницу тянуться к моему члену, точно к магниту?

Не выдержав, хватаю Алевтину за талию в попытке отодвинуть провоцирующую заразу от себя, но останавливаюсь, когда Чудакова выгибается и сдавленно стонет, нуждаясь в моем прикосновении. И я убеждаюсь в этом, слыша ее умоляющий голос в тишине спальни:

— Пожалуйста… еще…

В этот момент что-то меняется. Судя по тому, как напрягается тело в моих руках, Алевтина проснулась от своего собственного голоса. И прямо сейчас до нее судорожно доходит, что происходит.

Я жду, что она оттолкнет и начнет проклинать меня, но тишина остается нерушимой. Алевтина лежит неподвижно, будто прислушивается к собственному телу.

А я больше не контролирую желание, которое она разожгла во мне, и запускаю руку ей под футболку. Миную подрагивающий живот и касаюсь затвердевшего пика груди, вырывая из Алевтины тихий протяжный звук. Не ощутив сопротивления, сильнее обхватываю грудь ладонью и сжимаю мягкую плоть, теряя тяжелый звук своего удовольствия, а после, промычав сквозь зубы, пальцами скручиваю напряженный сосок и заставляю Алевтину выгнуться так, что она вновь дразнит мою пульсирующую длину маленькой задницей.

Рыкнув, резко хватаю ее за бедро и толкаю на живот, придавливая сверху тяжестью своего тела. На хуй благородство. Я не гребаный джентльмен, я тот, кто я есть.

Цепляю пальцами резинку ее спортивок и тяну их вниз по девичьим бедрам, позволяя Алевтине ощутить прохладу воздуха на мокрых складках, а я уверен, что они мокрые. И убеждаюсь в этом, когда касаюсь пальцами теплой влажности между ее ног. Яростный огонь вмиг охватывает мой позвоночник и направляется вниз, сжимая мои яйца в тяжелой удушающей хватке. Все в Алевтине, в ее натянутой и одновременно открытой позе кричит, чтобы я дотронулся до самых необходимых точек. Сломил и заставил повиноваться каждому движению своих пальцев.

Такая уязвимая, такая совершенная в своем желании и, черт подери, соблазняющая своей покорностью.

Я позволяю своим пальцам пройтись по влаге и собрать ее как гребаное доказательство этой маленькой лгуньи, но, когда я делаю это, она подается бедрами так, что я проскальзываю в жар ее гладких стенок…

Изо рта вырывается сдавленный стон, напоминающий звук раненого животного, который слишком быстро заглушает ее жалобный всхлип.

Кровь шумит в ушах. Взгляд затуманивает жажда высвободить член и толкнуться глубоко внутрь ее тесности. Я веду заранее проигранную игру. Но я еще никогда не желал проигрыша так, как сейчас.

Мое горячее дыхание рикошетит между моими губами и ее шеей, а затем я погружаю палец глубже, прямо между опухших от возбуждения складок. Секунда, и Алевтина вздрагивает, теряя пораженный всхлип, и пытается отползти, но я погружаюсь еще глубже, добавляя второй палец, который с легкостью проникает в самую гладкость ее нежной киски. Она дрожит, буквально изнывает от нужды и потребности быть наполненной моим членом. Ей недостаточно пальцев. Я чувствую это по ее тяжелому дыханию и извивающимся движениям, которые заставляют тело Алевтины тянуться ко мне. Нуждаться в большем.

Но мне нужно услышать это, черт возьми. Услышать, как она скажет это своим мягким голосом.

От одной только мысли моя кровь превращается в жидкий, тяжелый огонь, который скапливается у основания позвоночника и вновь опускается в пах, вызывая провокационную пульсацию.

Мне требуется вся сдержанность, чтобы не пойти на поводу неконтролируемой жажды.

Перемещаю влажные пальцы на ее клитор и начинаю медленно потирать его круговыми движениями до тех пор, пока Алевтина не отпускает себя, не плавится от удовольствия, превращаясь в хорошую девочку. Она выпячивает попку и, простонав, сжимает простыню в кулак, желая получить от моих пальцев максимальные ощущения.

Застонав, утыкаюсь лбом ей в плечо, толкаюсь каменной эрекцией в бедро Алевтины и снова погружаю пальцы в теплую влажность. Мои движения становятся быстрыми и грубыми, губы сами находят нежную кожу на ее шее, которую я облизываю и посасываю, желая поглотить полностью. Алевтина задыхается, двигая в такт бедрами, бормочет точно в бреду, чтобы я не останавливался, но, совершив еще череду фрикций вокруг клитора, я убираю руку.

Алевтина ахает, явно не ожидая того, что я оставлю ее одну на грани, а после разочарованно хнычет, пытаясь вернуть мою руку на свое тело, но я вырываюсь и снова толкаю ее на живот, вынуждая уткнуться лицом в матрас. Она старается подняться, но я грубо толкаю ее обратно, и еще раз, когда она совершает поползновение потереться задницей о мой член.

Скоро ты его получишь, милая.

Достаю твердую эрекцию из боксеров и провожу несколько раз кулаком по всей длине, сдерживая шипение, которое вибрирует в моем горле.

Алевтина лежит на животе, больше не предпринимает попыток проявить инициативу, в полумраке вижу, как вздымаются ее плечи, а пальцы взволновано сжимают простыню. А потом я приподнимаюсь и, нависнув над ней, скольжу головкой вдоль мокрых складок… Бля-я-ядь…

— Х-хаким… — писк, который она глушит, уткнувшись в подушку.

Под кожей все гудит от желания, и я распаляю себя еще больше, проникая головкой в жар гладких складок, но вовремя останавливаюсь и вынимаю член, размазывая влагу вокруг клитора. Алевтина раскачивает бедрами взад-вперед, нуждаясь в большем трении, но я лишаю ее всего и прижимаюсь губами к уху, произнося тихим хриплым голосом:

— Тебе нужно только попросить, Алевтина.

Я не вижу ее лица, однако уверен, что прямо сейчас оно раскрасневшееся, а упрямые губы сжаты, строптиво отказываясь произносить очевидные нам обоим вещи.

В дразнящей манере я скольжу членом между ее бедер, вот только черт знает, кого сильнее я распаляю этим.

— Алевтина… — предупреждающе говорю я. — Ответь мне.

В этот момент я надавливаю головкой члена на ее набухший клитор, и Алевтина всхлипывает, цепляясь пальцами за простыню, словно это облегчит ее жажду. Жажду, которая у нас одна на двоих.

Еще несколько секунд она борется сама с собой, но после я слышу ее надломленный голос:

— Я хочу…

Она снова замолкает, на что я сильнее прижимаю головку члена к клитору, провоцируя восхитительный стон сорваться с ее губ.

— Скажи, чего ты хочешь. Точнее, — едва ли не рычу я.

Прерывистый вздох.

— Тебя… Я хочу тебя.

— Хорошо, — хриплю и вновь проникаю головкой в тесность ее стенок, вознаграждая нас обоих. — Это все?

Алевтина хлопает ладонью по матрасу и поворачивает голову в мою сторону, шипя сквозь зубы:

— Ты такой гад, Айдаров!

— Знаю, таков я, — мурлычу ей на ухо, снова кружа головкой члена по клитору.

— Хаким… — едва ли не хнычет, подаваясь бедрами назад и приветствуя мой член. — Прекрати мучить меня…

Но я не позволяю ей договорить, надавливая на вход головкой, а в следующее мгновение наполняя ее одним резким толчком. Это не нежное проникновение. Это грубая потребность оказаться внутри ее влажности. И Алевтина нуждается в этом точно так же, как и я сам. Она задыхается предвкушением, которое я дарю ей в полной мере, выйдя и снова подавшись бедрами вперед — резкий толчок и ее удушливый стон, которого мне, черт возьми, мало. Я хочу коллекцию ее эротических звуков.

Схватив Алевтину за бедро, я врезаюсь в нее снова и снова. Сжимаю за волосы и тяну назад, выбивая из нее фейерверк бессвязных стонов. Я не останавливаюсь, даже когда она кончает. Я, блядь, чувствую, как ее лоно душит, сжимается вокруг моего члена, буквально затягивая его в самый эпицентр жара. Я не прекращаю вбиваться в нее, превращаясь в какого-то сумасшедшего, когда Алевтина кричит, судорожно сокращаясь в волнах оргазма. Она мокрая. Настолько, что пространство вокруг нас заполняется хлюпающими звуками шлепков наших тел. Ее кончающая киска чувствуется чертовски идеально. У меня складывается ощущение, что после одного оргазма ее тут же накрывает вторым. Волна за волной. Я настолько увлечен ее пульсирующим удовольствием, что даже не замечаю, как это подталкивает меня самого к краю. А в следующее мгновение горячая вспышка пронзает так сильно, что перед глазами рябит, а собственный рычащий стон заглушает бурлящую в ушах кровь.

Дрожь охватывает мое тело, и я наконец замедляю толчки, обессиленно утыкаясь в ее затылок своим лбом, пытаясь выровнять шумное неровное дыхание. Алевтина тоже борется за возможность дышать, отчасти оттого, что я придавливаю ее своим телом.

С гортанным рычанием выхожу из нее и заваливаюсь на спину, выдыхая свое облегчение слишком громко. С минуту мы лежим неподвижно, а я с запозданием думаю, не был ли я слишком груб с ней. Чертов идиот. Алевтина собирается подняться, но я порываюсь в ее сторону и притягиваю обмякшее тело в объятия.

— Я сделал тебе больно? — хриплый голос путается в ее волосах.

Но Алевтина лишь качает головой, сильнее прижимаясь к моей груди. Или позволяет мне делать это.

Сейчас я чувствую необходимость держать эту девушку в своих руках, впитывать ее тепло и порывистое дыхание кожей.

— Тогда почему ты собиралась уйти? — мой тон смягчается.

Некоторое время она молчит, едва уловимо касаясь кончиками пальцев моих грудных мышц, а потом я слышу тихий шелест ее голоса:

— Мне просто стало стыдно… за свое поведение…

Тяжело вздохнув, я зарываюсь носом в ее мягкие волосы и сильнее стискиваю в своих объятиях.

К черту все ее заморочки. Мы созданы друг для друга, и я больше не собираюсь ждать, чтобы обнять свою женщину, поцеловать или трахнуть ее.

Не знаю, что между нами. Пока у меня нет точного определния.

Но определенно что-то важное.

***

Я просыпаюсь до трели будильника, и мне требуется пара минут, чтобы проморгаться и понять причину своего пробуждения. Но я авансом получаю тянущую тяжесть в груди. Электронные часы на стене показывают без пятнадцати пять, и, только рассмотрев цифры, я обращаю внимание на расслабленное тело Алевтины, накрывающее меня сверху и дарящее мне непривычное тепло.

На улице еще темно, но я так хорошо ее вижу, словно от нее исходит какое-то внутреннее свечение.

Свет всегда любил ее.

Точно так же как и я любил видеть его в ней. Всегда. Он притягивал каждый сантиметр моего тела к ней. Даже когда ненависть занимала большую часть меня. Но теперь все иначе… я хочу другого. Я хочу впустить этот свет в себя. Впервые за многолетнее скитание в темноте я хочу покончить со всем вот так просто. Просто позволив этой девушке любить меня и показывать мне, как правильно делать это для нее.

Сейчас, спящая на моей груди, обнимающая меня руками и ногами, она выглядит прекрасно и одновременно уязвимо. На мгновение я задумываюсь: что было бы, если бы я не сдался своим чувствам и не последовал за ней в тот день на конференции? Какой была бы ее жизнь без меня? В чьей кровати она сейчас лежала бы? И кому дарила бы свое тепло?

В этот момент Алевтина шевелится и припечатывает коленом мне по утреннему стояку, словно опровергает доводы моей больной фантазии.

Сдавливаю челюсти и, прорычав глухое ругательство, качаю головой.

От одной только мысли, что на моем месте мог быть другой мужчина, у меня скручивает живот. Мне становится настолько тошно, что я отгоняю от себя это ревнивое дерьмо и, аккуратно приподняв Алевтину, перекладываю ее на подушку, чтобы как можно незаметней выскользнуть из постели. Не хочу ее разбудить. Но и лежать с адским утренним стояком рядом с ней выше моих сил. И, по всей видимости, опасно. Но когда я сжимаю поверх штанов свой болезненный стояк, еще не пришедший в себя после удара в пах, понимаю, что причина не только в особенностях мужской физиологии. Причина моего приподнятого настроения прямо сейчас потягивается в кровати, а после, повернувшись на другой бок, выпячивает свою соблазнительную задницу.

Воспоминания о том, как ее киска сжимала мой член, вызывают неконтролируемую волну жара. А следом и желание устроиться между ее бедер. Твою мать… Потребность разбудить Алевтину языком буквально гудит под кожей.

В каком-то отчаянии я растираю лицо ладонями в попытке заглушить разгорающийся голод и направляюсь в гардеробную. Уверен, мне еще аукнется то, что сегодня ночью я воспользовался ее уязвимым положением. Но я ничего не могу поделать с тем, как кровь вновь закипает в моих венах и лавиной устремляется в пах, когда Алевтина поворачивается на спину и, вытянув над головой руки, продолжает спать в позе, которая теперь отчетливо демонстрирует ее выступающие соски.

Надев свежую рубашку и брюки, возвращаюсь в спальню и, зажав под мышкой пиджак, на ходу застегиваю запонки. К картине на постели добавился обнаженный живот Алевтины. Судя по всему, от ее бесконечных ворочаний футболка задралась до критических пределов, будто ее хозяйка насмехается надо мной.

То, что я сейчас вижу в своей кровати, выглядит как влажная мечта Амедео Модильяни.

Прочистив горло, я разворачиваюсь и с напряжением в паху выхожу из комнаты. От греха подальше. Абсурд ситуации в том, что самый настоящий грех был именно в том, что я отказывался согрешить между ее ног.

Господи, блядь. Мне срочно нужна чашка кофе, иначе мой мозг весь день будет думать только о девушке, которую я оставил в своей постели.

Алевтина всегда была моей заразой. А сейчас она прогрессирует до неизлечимой стадии. Но проблема в том, что я не хочу избавлять себя от нее. Она может пустить корни в любой орган, который посчитает нужным. Я больше не попытаюсь вырвать ее и причинить боль одному из нас.

Больше нет.

Становится слишком очевидно, что Алевтина стала именно той женщиной, которая смогла поставить меня на колени.

Фигурально. Но этого достаточно, чтобы я хотел склонить оба колена, если того потребует ее удовольствие.

На часах шесть утра, а мои мысли по-прежнему балансируют между воспоминаниями о влажной киске и желанием развернуть машину и вернуться к ней. Черт возьми. Еще никогда воздержание не причиняло мне столько хлопот после. Стоит только представить, как ее миниатюрная попка терлась о мой член, выпрашивая хорошую порку, в паху вновь все напрягается. Все это вызывает во мне собственнический голод, и, судя по всему, я на грани одержимости. Иначе я не знаю, как объяснить боль в паху от желания бросить все к чертовой матери и вернуться домой, чтобы взять ее вновь. Кстати, мне стоит задаться вопросом, сколько нам можно будет трахаться, потому что моя одержимость не должна навредить ребенку.

Стук в дверь прерывает ход моих извращенных мыслей, и через мгновение Сусанна вплывает в мой кабинет с двумя стаканами кофе.

— Ты ужасно выглядишь.

Я выгибаю бровь, контролируя деловой шаг подруги, прежде чем произношу равнодушно:

— Жаль, что не могу сказать того же о тебе. Наш привычный обмен утренними любезностями.

Яркие губы Сусы растягивает дерзкая ухмылка. Она определенно знает о своей красоте и о том, как правильно ее носить. Шесть утра, а эта женщина выглядит так, что готова уничтожить головокружительными шпильками самую топовую модель из Викториа’с Сикрет.

Сусанна ставит передо мной стакан ароматного кофе и в своей раздражающей манере садится на край, пока еще моего стола.

Не желая ходить вокруг да около, я делаю так необходимый мне глоток кофе и задаю главный вопрос:

— Так как ты собираешься сообщить Алевтине свое предложение?

Сусанна поправляет очки в золотой оправе.

— Пока никак. Ей нужно дать еще время, Хаким. Девочка еще не сможет адекватно расценить наше предложение.

— Твое, — поправляю ее предупреждающим тоном, на что она лишь закатывает глаза.

— Ты серьезно собираешься работать на общественных началах?

Монотонно постукиваю пальцем по стаканчику с кофе.

— У меня много вариантов. Но я не буду вмешиваться в ваши дела и все усложнять.

— Одно твое присутствие в качестве нашего покровителя все усложнит.

— Вот поэтому Алевтина и не должна об этом знать.

— Но, если ты сразу расскажешь ей о своих благородных планах, а не будешь тайным инициатором бизнеса, никаких сложностей не будет.

— Это не обсуждается. Меня нет. Только ты и Алевтина в качестве твоего старшего партнера. Если я вмешаюсь открыто, она примет это как подачку. Но если ты предложишь ей работу на равных, то покажешь важность Алевтины. Именно поэтому моего прямого участия не будет. Но начальный капитал я вам обеспечу.

Сусанна раздраженно ставит свой стакан на стол и, опершись на ладонь, подается ко мне.

— Твоя супергеройская скрытность будет обнародована при первой же проверке документов, и зная Алевтину, скажу тебе: она отлично разбирается в таких мелочах.

Непринужденно откидываюсь на спинку стула, хотя внутри у меня иная картина. Но Сусанне не обязательно знать, что ей так легко удается вывести меня из себя.

— Пока Алевтина беременна, ей будет не до проверок, а когда она родит и полноценно выйдет на работу, я уже найду способ справиться с ее недовольством.

Сусанна выпрямляется на моем столе и, сложив на груди руки, бросает в стиле ведьмовской провокации:

— Мне любопытно посмотреть, как далеко ты зайдешь в своем идеальном плане, — заканчивает саркастичным тоном и скрещивает ноги с элегантностью первой леди.

— А мне любопытно, как ты будешь конкурировать с Гапоновым. — Я салютую ей стаканом кофе и делаю победный глоток.

Сусанна театрально вздыхает, делая вид, что эта тема невыносимо скучна для нее.

— Хаким, мы с Гапоновым конкурируем всю жизнь. Это то, что делает нас нами.

После этих слов Сусанна берет свой стакан и салютует мне в ответ.

Ухмыляюсь ее королевский уверенности. Алевтине будет чему поучиться у этой женщины. Надеюсь, я не пожалею о задуманном.

***

Домой я возвращаюсь только под вечер. Дел было по горло, но я хотел все закончить сегодня. Наверное, поэтому в какой-то момент совершенно потерял счет времени. Периодически я брал телефон, чтобы позвонить Алевтине, но каждый раз останавливал себя. Почему? Не хотел проявить какое-либо давление.

Я не знаю, ждет ли она меня дома или же сбежала, как только открыла глаза. В любом случае это ее выбор. И я хочу, чтобы она сделала его сама. Точно так же как и я сделал, когда уехал на три дня, чтобы побыть с собой наедине и окончательно все принять. Надеюсь, мое сегодняшнее отсутствие пошло ей только на пользу. И я в шаге от того, чтобы узнать ее решение.

Понимаю, что, открыв сейчас дверь, я на самом деле могу встретиться с пустотой квартиры, и мне не нравится чувство, которое давит тяжестью в груди от одной только мысли, что Алевтина ушла.

Разозлившись, скрежещу зубами, толкаю дверь и переступаю порог дома, но практически сразу замираю на месте, слыша музыку, доносящуюся изнутри квартиры.

Я даже не трачу время на то, чтобы снять ботинки, и направляюсь на поиски, ориентируясь на звуки музыки и ароматы вкусной еды. Они приводят меня на кухню, где Алевтина в одной моей рубашке колдует над плитой и пританцовывает в такт мелодии.

Блядь.

Прямо сейчас я вижу то, что разбивает всю мою предыдущую жизнь на мельчайшие осколки. Есть только сейчас и болезненное понимание одного простого факта: до этого момента я не мог подумать, что во мне когда-нибудь проснется желание возвращаться домой. Но прямо сейчас, видя Алевтину, увлеченную готовкой, в моей рубашке, едва прикрывающей ее молочные бедра, на моей кухне, я чувствую, как это желание забирается мне под кожу, раздвигает ребра и устраивается в груди так, будто ему всегда там было место.

Наконец ее растерянный взгляд встречается с моим и мягкие губы тут же вытягиваются в букву «О». А я невольно цепляюсь глазами за просвечивающие сквозь рубашку ареолы сосков. Твою мать. Если бы я знал, что мои рубашки будут смотреться на ней как произведение искусства, я бы хоть немного подготовил себя к этому открытию. А пока я ничего не могу поделать с тем, как от увиденной картины мой член напрягается в брюках.

Музыка стихает, и я слышу ее мелодичный голос:

— Мои вещи еще не высохли, а штаны… ты испачкал своей… спермой, — прикусывает нижнюю губу, позволяя красивому румянцу вспыхнуть на щеках. — Я немного похозяйничала… надеюсь, ты не против.

Я не против. Я чертовски не против.

Не в силах больше удерживать себя на расстоянии, бросаю рабочие папки на комод и направляюсь к Алевтине, на ходу избавляясь от галстука и пиджака. Едва она успевает выключить конфорку, как я бесцеремонно подхватываю ее за манящие бедра и с жадностью впиваюсь в приоткрытые губы, забирая взволнованный полустон. Я действую в манере первобытного человека, но уверен, Алевтина справится с моей потребностью поглотить ее целиком и полностью.

— Ты задержался, — прерывисто шепчет она в мои губы, цепляясь пальцами за мой затылок и сталкиваясь со мной лбом, когда я позволяю нам обоим перевести дыхание. — Ты, наверное, голоден?

Усмехаюсь, слизывая ее сладкий вкус со своих губ.

— Ты даже не представляешь насколько.

Она тихо смеется и заглядывает в мои глаза.

— Ты сейчас точно о еде?

Мотаю головой.

— У меня есть кое-что получше.

С этими словами я сдавливаю ее маленькую задницу в своих руках и направляюсь в спальню, на ходу завладевая мягкими губами Алевтины. Она сделала свой выбор. И прямо сейчас я намерен преклонить перед ней оба колена. Я слишком долго этого ждал.

Все эти годы я существовал без особых целей. Как безликая тень. Без чувств и эмоций. Без желания иметь что-то большее, чем бизнес. Точно кусок бездушной скалы, покрывающейся эрозией равнодушия. Но сейчас, держа в руках девушку, которая разбудила во мне способность чувствовать собственное сердце, я позволяю себе гораздо больше.

Я позволяю себе жить.