Бывшее счастье (СИ)

Глава 24

Время восемь вечера, дома стоит настоящая тишина. Никто не клацает мышкой, не швыряет в коридор кучу платьев, восклицая о том, что нечего надеть на завтрашний день. Набираю сообщение подруге, интересуюсь, будет ли она дома ночевать или у неё очередное свидание с прекрасным мужчиной.

Ответ не заставил себя долго ждать. «У меня наметился великолепный вечер в номере отеля при свечах» — гласил ответ, вслед за которым отправился смайлик сердечка и пламени.

Пускай веселится, отдыхает. Ей тоже нужно создавать личную жизнь, не будет же всю жизнь сидеть рядом со мной, щёлкать семечки возле подъезда, обсуждая новый молодёжный стиль.

Переворачиваюсь на бок. Стоит заменить диван на новый: несколько пружин так и давят в поясницу, хочется постелить под простынь тоненький матрас или одеяла, чтоб не так сильно ощущалось. Первого у нас нет, второго очень много валяется в шкафу.

— Ох, вставать не хочется. — постанываю, поднимаясь с тёплого и уютного местечка.

Звонок в дверь заставляет застонать ещё сильнее, только мысленно. Кого можно увидеть поздним вечером пред нашей дверью? У всех, кто тут живёт, есть собственные ключи — домофонные, обычный верхний и нижний. Диана не может так быстро повеселиться и прибежать, Артём же сейчас находится в игровом клубе.

Становлюсь старой. В колене при подъёме с дивана что-то щёлкнуло, обдав сустав резкой болью. Машинально потерев ладонью, касаясь покрывшейся тонкой корочкой ободранное место, двинулась к звонящему в дверной звонок. Узнаю, что это соседские дети балуются руки по отрываю и родителям всучу.

В третий раз, когда позвонили в дверь, я не сдержалась. Схватила висевшую на крючке большую железную ложку для обуви, замахнула большей частью кверху.

Подхожу ближе к глазку, смотрю через него. Замечаю знакомое до боли лицо, которое не хотелось видеть и сейчас, и завтра, и через месяц, и через года. Внутри все сжимается от просыпавшихся клокочущей ненависти, злости, разочарования.

Можно было отказаться от него насовсем, уехав, не будь у меня в жизни никого, в другой город или, как он сделал, страну. Но нас связывает уже повзрослевший сын, которому, на минуточку, нужен человек мужского пола, способный помочь ему там, где мы, девушки, будем бессильны.

Двоякое чувство. С одной стороны по шее надавать хочу, с другой стороны впустить и просто прижаться к такому крепкому широкоплечему телу. Познать бывшие желания, затаившихся внутри.

После очередного звонка не выдерживаю. Поворачиваю замок, открываю на распашку дверь. Увидевший моё оружие Устинов выгнул бровь, театрально поднял ладони напротив лица.

— Бить не буду. — произношу, убирая предмет обратно на крючок. — Зачем пришёл?

— Поговорить, — меланхолично отвечает, пытаясь зайти внутри. Не даю, встаю туда же, куда хотел вступить защищёнными до блеска туфлями. — Пустишь?

За его спиной с лестницы спускались две мои не любимые, да и всем подъездом тоже, бабулечки подружки. Им не дашь и шестидесяти-пятидесяти лет, нет, более хорошо выглядят, следят за своим здоровьем. Но языки у них — враги номер один: про всех все узнают, на придумывают и выскажут сидя возле подъезда с другими бабулями.

Вот и сейчас, остановились, поглядели на нашу пару, переглянулись.

— Вам что-то нужно? — сухо интересуюсь у них, облокачиваясь плечом об косяк.

Не ответили. Скрючило лица так, будто увидели нечто не пристойное. Промолчали, спустились на три этажа вниз и, не выдерживая, стали лялякать обо мне и новом мужчине, которого решила привести в дом ради удовлетворения потребностей.

— Языки бы им оборвать. — воспользовавшись моим замешательством, Даня быстро юркнул в коридор. Закрыл за собой дверь, снял пиджак.

Поглядываю на него, как он по-хозяйски стал здесь раскручиваться, думаю: отходить по его спине веником? Отрицательно мотаю головой, выбрасывая злые мысли из головы. Да что же это творится со мной, весь день хожу вся озлобленная, уставшая и нервная в придачу.

Хочу накричать, побить со всей силы кого-то, растерзать до удовлетворительности. Заламываю пальцы, стараюсь спокойно дышать, ощущать в легких летящую с открытого кухонного окна прохладу.

— Я хотел бы с тобой поговорить. — повторяет Устинов, присаживаясь за мой компьютерный стол.

— О чем? — сажусь на край дивана.

Стараясь не показывать свою усталость после рабочего дня, смотрю в лицо собеседника. От света включённого ночника его взгляд светлеет, заставляя вспомнить о красивом камне, что создаётся из застывшей смолы. Янтарь, вроде бы так называют. Спокойные черты лица, слегка островатые скулы, до боли знакомые губы.

Как вспомню, что они вытворяли в моей прошлой жизни — как властно сжимали, высасывали весь воздух из лёгких, опьяненно ласкали каждый открытый участок тела, — внизу сразу отдавало той самой позабывшейся истомой.

— Наш сын меня ненавидит. — произносят, заставляя вскинуть бровь кверху.

— Это не так.

Для этих подтверждений следую в спальню сына. Сколько себя помню, когда мой малыш делал различные поделки, рисунки, все прятала в огромной коробке. Артём, видя свои детские достижения, краснея от «позора» собирался их выкинуть. Но, зная меня, все будет спрятано от его глаз подальше.

Подтянув к шкафу находящуюся в комнате кухонную табуретку, сняв тапки, рывком поднялась и, обхватив ладонью при открывшуюся дверцу, попыталась дотянуться до еле проглядывающейся коробки. Достав её самыми кончиками пальцев, потянув на себя, ойкнула. Все, что было внутри, распласталось прямо под моими ногами.

Услышавший громкий звук Устинов прибежал быстрее ветра, оглядывая то меня, то помятые, со временем пожелтевшие, разрисованные листы, он потянулся в мою сторону.

— Давай помогу… — перехватив меня за талию, молниеносно ощутив тот самый содрогающий мой мозг порыв пошлых чувств, Даниил помог спуститься на ковер. — Растеряшка.

Его тёплые ладони сместились с талии на спину. Мозг заплыл, перестал соображать, одна из шестерёнок дала сбой в работе. Прикасаясь своей грудью к его, ощущая сквозь застегнутую на все пуговицы рубашку бьющийся в такт с моим сердцебиением его, сместила взгляд вниз. Не хочу смотреть на лицо, боюсь выдержка исчезнет и вместо пощёчины, которую так осознанно хочу влепить, будет то, о чем позабыла три года назад.

— Варя, — его шёпот опаляет моё раскрасневшееся ухо. — Посмотри на меня.

— Не хочу, — под его напором мой голос превратился в настоящий писк.

Нет, не буду смотреть. Н-не хочу… Тем более, что я там не видела? Вся его внешность передалась сыну, которую переглядываются за все эти пятнадцать лет вдоль да поперёк. Знаю, что у двоих рядом с правым ухом родинка…

— Варя. — не дают мыслить спокойно!

И смотреть туда, где не будет видно его карих глаз, как и поднимающейся кверху колбасной палки. Думала, если поступлю взгляд, то никаких хлопот не будет. Все гораздо хуже, чем может быть в моем подсознании.

Томный шёпот, поглаживающая спину ладонь, что не позволяла отодвинуться от мужлана, проникнувшего второй культяпкой под край моих домашних бриджей. Ощутив его наглые пальцы под резинкой моих хлопковых трусиков, больно закусила внутреннюю часть щеки.

— П-прекрати! — хлопаю того по груди, слегка отстраняя его от себя. — Скоро Артём дома будет.

Как скоро, минимум через два-три часа. Хоть ему и нет восемнадцати, бегать поздно ночью пока не имеет полного права, но его даже домой не затащишь. Найдёт с друзьями приключение на каком-нибудь заброшенном доме или складе, станет колупаться, выискивая паранормальное явление.

— Вот, — тыкаю на валявшиеся поделки, — посмотри, потом в коробку сложишь.

И бегу в гостиную, попутно закрывая сразу две двери. В спальню сына и свою. Бью несколько раз по горящим щекам, пытаюсь привести себя в осознание того, что произошло между нами несколько секунд назад. Он возбудился, я ощутила давно забытую ласку, что наровилась вырваться отчаянным стоном.

Сделай так и Устинова было не остановить. Накинулся диким зверем на податливую овечку меня, облюбовал прямо там, возле шкафа или на полу, запуская свои…

— Гхы, — укутываюсь под одеяло, прячась словно маленький ребёнок от всех несуществующих страхов и бед.

Зажимаю ноги в коленях, пытаюсь убрать тот самый затянувшийся узел похоти и разврата. Низ живота отдаёт тягучим наслаждением, закусив край большого пальца, потянула ноги к груди. Поза эмбриона никак не спасает меня от наваждения, последовавшего после простых объятий!

Почему так? Ну вот почему? Мозг говорит оттолкнуть Устинова от меня, избавиться насовсем, а душа и сердце словно птицы в закрытых клетках — пархают крыльями, пытаясь высвободиться и полететь к нему навстречу.

Утыкаюсь лицом в подушку, стараюсь не заскулить протяжным воем. Это не выносимо — терпеть находившегося за стенкой ходячего тестостерона, от одного только касания хочется превратиться в жидкую субстанцию.

Незаметно для самой себя касаюсь ладонью нижнюю часть себя, ощущаю обжигающее пульсирующее тепло, доводящее меня до натурального безумия. Ещё немного и мои мысли покинут чат, оставив черепную коробку под что-то другое.

— Варя, — над моей накрытой одеялом макушкой раздаётся смешок. — Выходи.

И заходят на границу! Скользнувшая рядом с моим лицом ладонь быстро поприветствовала мои зубы. Укусив указательный палец, слегка надавив на него, заставила Устинова зашипеть. Не помогло, его провокационные действия нарушали мой смиренный покой под теплым куполом.

Звук скрипящих под его телом пружин услышала хорошо, как и его скользящий набатом смех. Разглядывая с его стороны решительные движения перед лицом я не заметила того, как он оказался вместе со мной под одеялом. Сверху. Без рубашки! В одних, твою ж дивизию, брюках!

— Попалась. — произносит, скользя кончиком носа по моей впадинке между открывшейся его взору груди.

Гх, вот зараза! Провёл меня точно также, как и в школе. Заговорил, загипнотизировал движениями, нагло поднял край моей домашней футболки, оставляя на том самом раскрытом месте до невозможности жаркий поцелуй.

Меня накрыло. Сжав рот ладонью, боясь сделать хоть один протяжный стон — именно этого он и добивается, — сжала копну волос. Потянув ближе к себе, встречаясь с наглым, затуманенным от проявившихся чувств взором карих глаз, сжала ноги. Наглая мракобесия решилась не терять момента и проскользнуть именно туда.

— Нет. — сама рычу, а сердце и прерывистое дыхание выдаёт с потрохами.

— Да.

Спусковой крючок запустил обратный отсчёт.

Три. Наши губы встречаются. Жадно зацеловывая каждый миллиметр нежного участка тела, содрогаясь от вторгнувшегося нарушителя спокойствия, ловя настоящую эйфорию, не могла не позволить себе положить обескураженного моими действиями Устинова.

Хочу быть сверху. Дразнить его приобретённым за это время опытом. Целуя, обхватывая зубами нижнюю губу, оттягивая, дрожащими пальцами старалась расстегнуть пряжку ремня. Не удалось, прекратила бессмысленные попытки вторгнуться на его поле, прохожусь ноготками от кадыка до виднеющихся из под штанов край… блядской дорожки. Вроде бы так её называют.

Два. Вернувшись на позицию бедной невинной овечки, чувствуя под спиной прохладу простыней, скромно простонала. Все моё тело начало гореть, содрогаться после каждого оставленного мужчиной поцелуя. Проводя мокрую дорожку от моей шеи до налившейся кровью груди, Устинов решается поиграться с ней.

Охая от каждого касания к моим затвердевшим соскам, прося после каждого будоражащего всхлипа остановиться, Даниил, видя мою податливость, делал все наоборот. Нагло продолжал ласкать, массажировать, играть, оттягивать. Все его действия превращали моё ослабшее тело в растекшуюся лаву. Ещё немного и меня можно соскабливать с пола.

При прикосновении его ладони к тому самому месту, мои ноги сжались со всей силы. Не позволяя там ничего делать, даже заигрывать с бутончиком, потянулась к его шее.

— Поцелуй меня, — прошу, податливо прикасаясь к губам мужчины своими.

Один. Ласки закончились. Приступая к решительным действиям, Даниил щелкнул бляшкой ремня. Чертыхаясь сквозь поцелуи, стараясь как можно быстрее избавиться от брюк, мужчина дёрнулся в сторону. Очутившись вновь на нём, пройдясь ладонью по открывшейся мне территории, нашла то, отчего с губ слетел настоящий гортанный рык.

Всего лишь один момент, как вещь летит к остальным на пол. Горячая, пульсирующая плоть находится у меня в ладони. Проводя по ней то вверх, то вниз, чувствуя стекающую вязкую жидкость, Даня не позволил насладиться подаренной возможностью ощутить давно забытое ощущение.

Скинув с меня последний элемент одежды, открывая для потемневших карих глаз то самое заветное место, наглая ладонь легла прямо между ног. Начались настоящие пытки: постанывая от массирующих движений, прося остановиться, Устинов никак не собирался слышать меня.

Накрыв в последний раз наши губы в упоительном поцелуе, спрятав женское тело в своих объятиях, Даня, проведя несколько раз своим достоинством по моему бутончику, слегка надавив на него, окончательно заполнил собой.

Задыхаясь от хлынувших ощущения, чувствуя себя по истине настоящей девушкой, содрогалась при каждом новом толчке. Наполняя всю пустоту самим собой, даря забытые за все пятнадцать лет яркие невесомые чувства, Устинов проявлял со своей стороны неожиданную щедрость. Он то и дело нашептывал на ушко различные ласковые фразочки, обнимал при болезненном вскрике, гладил по слипшемся от жара волосам.

У меня такого не было даже с теми, кто был после него. Там всегда все шло по одному и тому же сценарию: кафе, подаренные цветы, ночь в номере дешевенький гостиницы. Пару мимолетных поцелуев, быстрое скидывание одежды — порой просто отдергивала край трусиков в сторону, — пару тройку движений в одной позе и все. Времяпровождение заканчивалось походом в душ, холодным «до встречи», блокировкой номера телефона.

А здесь… накрывает волной настоящего экстаза, заставляя выкрикнуть прямо в губы имя мужчины. Словно заново родилась, почувствовала настоящей любимой девушкой, а не кем-то другим: ни подругой, ни женщиной лёгкого поведения.

Внутри меня взорвался настоящий фейерверк чувств, на глаза брызнули слезы, а на губах расплылась довольно счастливая улыбка. Обнимая за крепкую шею все ещё нависающего сверху Устинова, порой поглаживая того по отросшей на щеке щетине, все же смогла собраться с мыслями, твердящих одну и ту же фразу.

— Я все же люблю тебя.