Цена счастья

Глава 15

Перед отъездом Эмма пыталась вселить в безутешного Дадли хоть какую-то надежду.

— В Лондоне я навещу Луизу и надеюсь выяснить, почему она покинула нас столь мелодраматично. Ты не хочешь передать ей записку?

Предложение Эммы привело Дадли в смятение.

— Нет, нет! Даже не упоминай моего имени, бога ради!

— Но Дадли, дорогой, она, видимо, не любила тебя, а только играла роль увлеченной женщины. Вот увидишь, вскоре мы все убедимся, что ее побег вызван обстоятельствами, о которых никто и не подозревал.

Дадли повел себя очень странно, заявив:

— Я не хочу видеть ее и не желаю знать о ней. Луиза жестоко обманула меня!

— Ах, Дадли…

— Прекратим этот неприятный разговор. Сейчас же. Больше ни слова!

Дадли на глазах Эммы превратился в прежнего затворника-женофоба. Любовь предана анафеме. Уму непостижимо, что убежденный холостяк чуть не потерял голову из-за ничтожной мелкой интриганки, какой оказалась Луиза Пиннер. Но в поведении самолюбивого и завистливого отшельника была своя парадоксальная логика. Эмма давно это поняла. Его привлекли глупая восторженность и бесцветность чахлой гувернантки. Дадли и помыслить не мог, что столь блеклая заурядная личность привлечет внимание разборчивого Барнаби; у Руперта не хватало времени ублажить свою-то невесту. Тогда робкий, но тщеславный анахорет отважился и сбросил свою личину. Целомудренная мисс Пиннер давала ему неоценимую возможность проявить себя как полноценного мужчину. Если догадки Эммы справедливы, то обманутый Дадли испытывал двойную горечь поражения.

Эмма собиралась поговорить с Луизой по душам при личной встрече.

Но встреча не состоялась.

Миссис Пич, сдававшая Луизе комнату на Фулхем-роуд, была в растерянности.

— Мисс Пиннер здесь нет, мадам. Она нашла себе хорошую работу — устроилась гувернанткой в деревне. По просьбе Луизы я присматриваю за ее собачкой. Почему вы решили, что она в Лондоне?

— Потому что сегодня утром она покинула Кортландс. Куда же ей возвращаться, если не домой? — резко ответила Эмма.

— Ну, этого я не знаю, мадам. Насколько мне известно, ей больше некуда было возвратиться. Потому она и просила меня позаботиться о своей Скромнице. Могу я узнать, у нее были какие-нибудь неприятности, мадам?

Можно ли назвать неприятностями дремучие «колдовские» проделки каких-то горе-шутников?

— Да нет, в Кортландсе с ней все было хорошо. К удивлению, она быстро освоилась в поместье Кортов.

— Тогда все случившееся с мисс Пиннер более чем странно! — Миссис Пич, пухленькая особа с добрыми, но любопытными глазками весьма заинтересовалась историей загадочного исчезновения гувернантки. — Бедная девушка сказала вам, что возвращается на Фулхем-роуд?

— Нет. Она оставила записку. Как, по-вашему, не склонна ли Луиза к розыгрышам, а вернее к интригам?

— Я не очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду, мадам, но искренне скажу: она жила у меня три года и произвела впечатление милой, спокойной молодой особы, но очень одинокой; у нее не было ни родных, ни близких друзей, кроме собачки. У меня самой не хватает времени на то, чтобы завести собаку, но должна вам сказать, что Скромница всегда вела себя так же безукоризненно, как ее хозяйка. Она такая умная, что встречает почтальона по утрам. Если Луиза больше не работает в деревне, она должна вернуться сюда, к своему единственному другу — Скромнице, в этом вы можете не сомневаться.

Эмма не знала, что и думать, и перед уходом замешкалась на пороге. Заметив колебания гостьи, миссис Пич предложила:

— Сейчас только два часа, мадам. Возможно, Луиза появится позже. В доме есть телефон. Вы можете мне позвонить. Кстати, что сказать Луизе. Когда она придет: кто ее спрашивал?

— Миссис Корт.

— Миссис… но она устроилась на работу как раз к миссис Корт.

— Да, — ответила Эмма, печально улыбнувшись. — Странное совпадение и настораживающее, не так ли?

Когда Эмма подошла к двери, откуда-то выбежала собачка: нечистокровная, немного похожая на терьера, но с квадратной челюстью и жесткой шерстью. Она смотрела на Эмму преданными глазами и дружелюбно махала коротким хвостиком. Собачка была на редкость доверчива. Она невольно напрашивалась на сравнение с ее хозяйкой: Скромница представлялась Эмме своего рода собачьим «вариантом» Луизы. Жутковатое сравнение испугало Эмму, и она еле сдержалась, чтобы не броситься со всех ног прочь от этого дома.

Тетя Деб понравилась детям. Мегги с ходу принялась рассказывать ей страшную повесть, в которой действовали трупы, смертельные свечи, таинственные исчезновения и прочие непременные атрибуты детектива. История изобиловала жуткими натуралистическими подробностями, и Мегги, наблюдавшая за поведением тети (которая оставалась совершенно невозмутимой, сидя перед детьми в белой, как ягненок-альбинос, шали и одобрительно кивая головой), постепенно успокоилась, превратившись в тихого, умиротворенного ребенка. А Дина была просто очарована уютной, такой домашней тетей Деб. Девочка следовала за ней как завороженная и время от времени прижималась щекой к ее мягкой кружевной шали.

— Они похожи на маленьких заблудивших овечек, — сокрушалась добрейшая женщина. — Немного материнской ласки — и они станут ангелочками. Необходимо во что бы то ни стало найти их непутевую мать, и тогда жизнь детей войдет в нормальное русло.

— Вы правы, тетя Деб, — не сразу ответила Эмма.

— Ты не должна увиливать от выполнения этой святой миссии, дорогая. Не спорю, у тебя возникнут сложности, но…

— Ах, тетя Деб, если бы я могла хоть что-нибудь понять в характере Жозефины — матери двоих детей, оказавшейся бессердечной кукушкой! Если бы нам удалось ее найти!

Эмме пришлось рассказать тете обо всем: о неопознанных останках девушки, найденных при раскопках в поле, об исчезновении Луизы, об утреннем визите полиции и о перекрестном допросе Барнаби, связанном с двухлетним отсутствием сто первой жены, а также о многих, на первый взгляд незначительных, но тревожных мелочах… Тетя Деб слушала племянницу с неослабевающим вниманием.

— Моя дорогая, какая интригующая повесть! — воскликнула она — Я думала, что Мегги все выдумала. Должна сказать, твой рассказ кажется мне более захватывающим, чем какой-нибудь нашумевший фильм ужасов. Продолжай, пожалуйста.

— Тетя Деб, я рассказываю совсем не для того, чтобы тебя позабавить. — Эмме было не до шуток.

— Я понимаю, дорогая. Но ты не можешь отрицать, что твоя история неординарна. Разве я не предупреждала, что ты не должна слепо доверять Барнаби? Ах, дорогая, хотя я обожала твоего дядю, признаюсь, что совместная жизнь с ним была не такой романтичной, как твоя с Барнаби.

Эмма сдержанно улыбнулась:

— Я нуждаюсь в совете, а не в сравнении наших судеб, тетя Деб.

— Ты получишь то, что хочешь, моя дорогая. Прежде всего, займись Луизой. Срочно позвони и выясни, вернулась она или нет. Если нет, ты должна обратиться в полицию.

Только теперь Эмма в полной мере осознала, что исчезновение Луизы вселило в ее душу страх, который со временем разрастался и становился все более невыносимым и угнетающим.

— Ах нет, тетя Деб. Если кто-то и должен пойти в полицию, так это Дадли или Барнаби. Ведь и Сильвия поступила точно так же, но никто из-за ее побега не всполошился. С ней, по-видимому, все в порядке, поскольку она недавно звонила.

— А ты уверена, что это она звонила? Не могла ли хитрая Луиза сочинить правдоподобную историю с телефонным звонком?

— Неужели меня разыграли, как доверчивого ребенка? — Самолюбие Эммы было уязвлено.

— Луиза так и не появилась: ни слуху, ни духу. Миссис Пич, судя по голосу, казалась удивленной и встревоженной. Исчезновение Луизы представляется мне очень странным. На вашем месте я пошла бы в полицию.

— Нет, нет! — сорвалось с уст Эммы. Тетя Деб, зорко наблюдавшая за ней, промолвила, точно ясновидящая:

— Напрасно ты пытаешься оградить мужа от малейших подозрений, дорогая. Я согласна: Барнаби красив и неотразим, но из этого совсем не следует, что под обольстительной личиной не скрывается негодяй. Ты обязана выяснить все, что только в твоих силах.

У Эммы щемило сердце, но отступать она не имела права.

— Сейчас я должна идти к адвокату. У нас назначена встреча. А после этого… — Она внезапно охватила голову руками.

— Полно, дорогая. Твой любимый Барнаби не преступник. Может быть, он о чем-то и умалчивает, но впоследствии выяснится: он не мог поступить иначе.

— Вся эта история ужасна, — чуть не плача, прошептала Эмма. — Я только сейчас осознала, какая может разыграться трагедия!

* * *

Мистер Квантрил, маленький человечек, такой стерильно-чистенький и аккуратный, словно его долго хранили под колпаком, почтительно обратился к Эмме:

— Боюсь, что не смогу сказать вам ничего такого, что уже не было бы известно вашему мужу, что миссис Корт — первая миссис Корт — покинула страну три года назад. Она побывала на итальянской Ривьере, затем посетила Венецию — тогда она, кажется, в последний раз виделась с детьми. Потом я получил от нее письмо, в котором говорилось, что она отправляется в экспедицию к верховьям Амазонки. Миссис Корт просила меня не беспокоиться, если я какое-то время не буду получать от нее известий.

— За эти три года она ни разу не возвращалась в Англию? — Эмма ненавидела себя за то, что задала вопрос, связанный с ее чудовищными подозрениями.

— Конечно, она могла бы вернуться на какое-то время в страну, не поставив меня в известность. Ничего более определенного сказать нельзя.

— А вам не кажется странным, что такая изнеженная особа, как Жозефина, решила отправиться в столь дальние странствия? Ведь это не пикник.

На лице мистера Квантрила заиграла лукавая улыбка. В его глазах светился неподдельный восторг.

— Такого рода блистательные и азартные женщины непредсказуемы. И они нередко проявляют завидную стойкость в самых невероятных переделках, требующих огромного мужества. Сожалею, но больше ничем не могу вам помочь. По правде говоря, я жду… — Он запнулся, словно опасаясь сказать лишнее. Затем продолжил: — … визита из Скотленд-ярда. Кажется, у вас в Кортландсе произошли какие-то неприятности. — Он встретился взглядом с Эмми и прочел смятение и боль, притаившиеся в зеленых глазах. — Я скажу сыщикам то же самое, что и вам. — Мистер Квантрил хотел успокоить загрустившую жену Барнаби.

— Не сомневаюсь. — Эмма оценила чуткость вылощенного адвоката.

Мистер Квантрил встал:

— Осмелюсь заметить, миссис Корт, что я питаю глубочайшее уважение к вашему мужу.

— Благодарю вас, мистер Квантрил.

— Не за что. Полиция, знаете ли, любит, страха ради, преувеличивать. Иногда в ходе следствия они совершают поступки, не совместимые с элементарной логикой и здравым смыслом, — он протянул ей руку. — Если я вам понадоблюсь, дайте мне знать.

— Благодарю вас, — повторила Эмма. — Вы очень добры.

Ей в который раз страстно захотелось попросить у Барнаби прощения за то, что усомнилась в его искренности. Жозефина путешествует по Южной Америке, что подтвердил ее адвокат. Если только она тайком не вернулась в Англию, не известив, естественно, об этом мистера Квантрила…

Когда тетя Деб, огорченная страдальческим видом своей любимицы, предложила ей провести в Лондоне несколько дней, Эмма без колебания отказалась:

— Не могу, тетя. Я обещала Барнаби, что вернусь поездом, который прибывает в девять тридцать.

— Разве ты не вправе сказать ему, что передумала?

— Нет. Я обещала.

Тетя Деб покачала головой. Но ее все понимающие старые глаза с одобрением и симпатией смотрели на племянницу.

— Тогда оставь у меня детей. Мы с Ханной сумеем прекрасно о них позаботиться. Согласись, Кортландс сейчас не самое подходящее для них место.

Это великодушное предложение почтенной леди говорило о ее доброте и благородстве; помимо этого, оно было весьма разумным. Но дети категорически запротестовали, чем несказанно удивили Эмму.

Мегги окинула ее таким укоризненным взглядом, словно Эмма совершила предательство. Не говоря ни слова, девочка поднялась наверх, надела свою шляпку и пальто и, спустившись в гостиную, обратилась к тете Деб:

— Большое спасибо за приглашение, но мы не можем его принять.

— Но, Мегги, вы с Диной отлично провели бы в Лондоне время, — пыталась уговорить ее Эмма. — Тетя Деб попросила вас остаться от чистого сердца. Вы понравились ей, больше того — нужны.

— На самом деле, — горько отозвалась вдруг повзрослевшая Мегги, — мы не нужны никому. Но пусть вас это не беспокоит. Нам, в общем-то, все равно.

Губы Дины предательски задрожали.

— М-мы нужны п-папе, — пролепетала она.

Мегги скептически усмехнулась, осторожно пятясь к двери.

— Только не теперь, когда у него есть новая жена.

— Мегги! — воскликнула Эмма. — Сейчас же вернись! Если ты не хочешь остаться с тетей Деб, то по крайней мере, будь благодарной. Вам предложили погостить не потому, что в Кортландсе вы лишние. Просто нам показалось, что вам здесь будет интереснее и спокойнее.

— Мы могли бы сходить в зоопарк, — искушала девочек тетя Деб. — Мне давно уже некого туда водить, так что я сто лет там не была.

В черных глазах Мегги вспыхнула искра гнева.

— Дина, если ты не хочешь опоздать на поезд, то надевай пальто. А то она живо спихнет тебя на кого угодно.

— Мегги! Мегги! — взмолилась Эмма. — Откуда такие циничные мысли?

— Мисс Тредголд сказала нам в школе: «Больно смотреть, как родители спихивают вас друг на друга», — с готовностью пояснила Дина. — Я схожу за пальто. Подожди меня, Мегги.

Эмма не сомневалась, что Мегги способна без разрешения покинуть дом тети Деб, взять такси, доехать до вокзала и сесть на поезд.

— Не обязательно так спешить, дорогая. У нас есть еще полчаса. Конечно, вы можете вернуться в Кортландс, если хотите. Неужели вы подумали, что я вас способна бросить?

Глаза Мегги гневно блеснули; она не допустит, чтобы ее воспринимали как чувствительную Ментальную глупышку. Ее звонкий голосок прозвучал отталкивающе хрипло. Одаренная проказница была прирожденной актрисой.

— Мисс Пиннер, скорее всего, мертва, не так ли? Почему мы с Диной должны лишиться удовольствия убедиться в этом?

— Боже милосердный! — воскликнула обескураженная тетя Деб.

— Да, наша Мегги суровая личность. — Эмма пыталась шуткой сгладить непристойную выходку мятежной девчонки.

Но Мегги лишь скептически усмехнулась. Ее худенькое личико оставалось холодным и неприступным. Психологические барьеры, которые казались почти преодоленными, снова возникли между ними. Эмма немилосердно корила себя за невольную ошибку: она дала близнецам повод заподозрить, что дети никому не нужны. Их отношениям, казалось, был нанесен сокрушительный удар. Мегги и, разумеется, ее верная рабыня Дина опять стали врагами Эммы.

Невыносимо было сознавать, что случилось непоправимое, когда она почти завоевала их жаждущие материнского тепла детские сердца. Только теперь, утратив доверие девочек, Эмма почувствовала, как много оно для нее значило. Она ощутила до боли острое желание, чтобы Мегги и Дина — эти маленькие частички Барнаби — полюбили ее.

* * *

В поезде Мегги размечталась:

— Может быть, приехав домой, мы застанем там маму.

Милое лицо Дины просияло.

Девочки снова играли в игру «Верь надежде», но Эмму в нее не принимали. И лишь тогда провинившаяся «новая жена» вспомнила, что в последнее время дети обходились без этой утешительной игры — наверное, потому, что неосознанное бегство от одиночества перестало быть для них чем-то насущным. Эмма привнесла в их жизнь ласку и тепло, избавив маленьких Кортов от бесполезных грез и миражей.

И вот, сделав один неверный шаг, она сама разрушила хрупкое основание, на котором зиждилось их взаимное доверие.

Ах, если бы они, вернувшись домой, увидели чудом появившуюся Жозефину: с птицей колибри в клетке или с маленькой обезьянкой, со сверкающими драгоценностями на руках, в экзотическом, украшенном перьями заморских птиц тюрбане на голове. Смуглую красавицу, окруженную волшебной аурой утонченности, элегантности, нечаянной радости. Встретили живую, здоровую, невредимую и грешную Жозефину — родную мать очаровательных близнецов.

Они были одни в купе. Мегги и Дина сидели напротив Эммы. Дина дремала. Ее голова то и дело склонялась на хрупкое плечико сестры, но капризная Мегги упрямо отталкивала Дину. Сама же Мегги смотрела прямо перед собой широко раскрытыми, немигающими глазами — глазами маленького василиска.

Монотонный стук колес погрузил в дрему даже саму Эмму. Взгляд Мегги сквозь поверхностный сон превратился в ее затуманенном сознании в изумленный взор миссис Пич, которая не могла взять в толк, почему Луиза Пиннер не возвращается домой, к своей собачке… А вот перед ней добрый, но отстраненный взгляд мистера Квантрила, утверждавшего, что полиция обязана выполнять свой долг и разрабатывать любую версию, какой бы нелепой она ни показалась на первый взгляд… Потом из сонного облака появился исполненный разочарования и ненависти взгляд Дадли… Холод голубых глаз Барнаби, который вдруг обернулся трепетной нежностью…

Барнаби? Он так же полон неожиданностей и тайн, как и Жозефина, такой же самоупоенный, но завораживающе-принуждающий, заставляющий любить себя…

Люби его, но не доверяй ему… Люби его… доверяй ему… люби его… Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю… и потому вас покидаю…

Нет, там было не так. Эмма окончательно стряхнула с себя дремоту. Там говорилось: «Я так сильно люблю тебя, что мне остается одно — уйти с твоей дороги».

Но раз эта фраза не из письма Луизы, ее произнес — или написал — кто-то другой. «Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю».

Эмма хорошо запомнила эту фразу. Где она читала или слышала ее? В памяти зазвучали детские голоса, поющие: «Я слишком сильно вас люблю…» И тут она вспомнила: Мегги и Дина напевали этот куплет, когда были в ванной. Но где они раскопали злосчастную фразу, так похожую на слова признания из мелодраматической записки Луизы? Тот же смысл, такой же слащавый стиль…

— Мегги! — изнывала от нетерпения узнать правду Эмма. — Где ты услышала фразу, которую вы с Диной однажды напевали? «Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю»? Вы повторяли ее много раз.

Мегги ожгла ее все тем же коварным взглядом василиска.

— Никогда не слышала ничего похожего.

— Но ты несколько раз повторила именно эти слова. Словно ты их где-то вычитала. Или слышала, как кто-то их произнес. Подумай, пожалуйста. Эго очень важно. Ты не могла сама их сочинить. Вспомни: ты повторяла их очень часто.

— Я не стала бы и запоминать такую слезливую чепуху, — скорчила брезгливую гримасу Мегги. — И Дина не стала бы, — убежденно заявила она, плотно сжав губы и опустив глаза.

Дина уже спала.

Барнаби ждал их на платформе. Он помог полусонным, едва стоящим на ногах девочкам сесть в машину и, взглянув Эмме в лицо, спросил:

— Что-то случилось?

— Даже не знаю. Все шло хорошо, но, когда тетя Деб предложила девочкам погостить у нее, этот радушный жест почему-то задел самолюбие близнецов. Ничего страшного. Мы и так проведи в городе слишком много времени.

— Да-а, — задумчиво произнес Барнаби. — Это так.

Больше муж не сказал ни слова. Он нежно взял ее за локоть, и, как всегда, его прикосновение свершило чудо: Эмму охватило упоительное ощущение окрыляющего счастья; ей мечталось, чтобы это мгновение волшебства длилось вечно…

Они ехали молча в прохладной, влажной ночи; дождевые капли блестели на лобовом стекле, свет фар выхватывал из темноты умиротворяющие картинки неброского сельского пейзажа.

Эмма спросила:

— Что нового?

— Ничего.

Эмма сразу поняла, что полицейские больше не появлялись. Подробности образа жизни красавицы Жозефины, которые сообщил Барнаби сотрудникам Скотленд-ярда, ни на йоту не продвинули следствие. Судьба блистательной миссис Корт никоим образом не пересекалась с трагедией, произошедшей два года назад. Страшная находка Вилли так и осталась тайной. Полуистлевший скелет когда-то юной девушки так и не обрел имени, оставшись лишь ночным кошмаром. «Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю…» Но в какое путешествие отправилось это несчастное создание? В тот «сон одинокий, нескончаемый и беспробудный…»?

* * *

Миссис Фейтфул ждала их с подогретыми напитками. Она причитала над Мегги и Диной, ворчала, что поездка в Лондон оказалась непосильно утомительной для маленьких детей, и, к великому удивлению Эммы, сама вызвалась уловить их спать. Экономка исполнилась не свойственной ей материнской заботой и походила на взъерошенную маленькую наседку, хлопочущую над своими цыплятами. Возможно, такой она и была, когда нянчила братьев Корт, особенно Дадли. Миссис Фейтфул в этот вечер тронула Эмму: она была признательна почтенной леди за теплый прием.

Эмма с наслаждением пила горячее какао и посмеивалась над Барнаби, который морщился над своей чашкой.

— Не капризничай, дорогой, это полезно, — она говорила с мужем, точно с малым ребенком. — Как прошел день? Удачно?

— Наоборот. Время прошло впустую.

— А у меня нет. Я навестила домовладелицу Луизы.

Дадли, который сгорбившись молча сидел перед камином, вскинулся, словно его лизнуло пламя.

— И что же? — выдавил он.

— Как ни странно, ничего. Луиза так и не вернулась домой.

— Она могла поехать куда-нибудь еще, не обязательно на Фулхем-роуд, — заметил Барнаби.

— Предположим. Но все-таки странно, что она сразу же не бросилась домой. Ты же знаешь, что там ее драгоценная собачка. Миссис Пич тоже находит поведение Луизы более чем странным. — После некоторого колебания Эмма продолжила: — Миссис Пич считает, что мы обязаны заявить в полицию об исчезновении гувернантки. Пожалуй, я с ней согласна.

— Может быть, ты считаешь, что мы должны показать им и это письмо в стиле викторианского романа? — рассердился Барнаби.

— И его в том числе.

— Ну, воля твоя. — Барнаби задумался. — С тех пор как Вилли нашел эти зловещие останки, нас преследуют одни неприятности.

— Чистая правда, — вторил Руперт. — Ее мы приплетем к отрытому в Кортландских владениях скелету еще и Луизу, что подумает о наше семействе моя невеста Джин — или, это еще важнее, как после всех криминальных событий отнесется к нам ее чванливый старик?

— А ты что скажешь, Дадли? — Барнаби взглянул на брата.

Измученный Дадли прикрыл глаза рукой.

— Что касается меня, то я больше не хочу ее видеть. Но если девушка попала в беду — один бог знает, в какую и почему, — я полагаю, это наш долг… — Он скорбно улыбнулся, его пухлые щеки побледнели, глаза, покрасневшие от бессонницы, тревожно бегали. — Боюсь, что вел себя неподобающим мужчине образом. Это следствие испытанного мною шока. Я никогда не был светским человеком, а теперь мне кажется, что дикарь, избегающий людей. Ты, должно быт презираешь меня, Эмма.

— Ничего подобного, — мягко возрази Эмма.

— Нет? Спасибо тебе за это, моя дорогая. Ты говорила о полиции? Может быть, подождем с обращением к стражам порядка до утра?

— Резонно, — согласился Барнаби. — Не подвергаться же ночью допросу, который будет проводить сержант Ищейка. Я уже сыт по горло беседами с этими господами.

* * *

Эмма собиралась принять успокаивающую горячую ванну, а затем — снотворное. Иначе она всю ночь будет думать о визите полицейских, которые попытаются отыскать несуществующую связь между исчезновением Луизы и найденным в поле скелетом, о немых страданиях Дадли; о воскресшей неприязни детей; о беспечности Барнаби, за которой скрывалось нечто весьма серьезное, о чем он не желал говорить…

Она проглотила таблетку, прежде чем пойти в ванную, потому что на этикетке было написано: «принимать за час до сна». Но, погрузившись в теплую воду, Эмма так и не почувствовала облегчения, вспомнив, что дети распевали навязчивую фразу «Я слишком сильно вас люблю и потому вас покидаю» вечером того дня, когда они затеяли игру с переодеванием и спустились вниз в нарядах, шокировавших взрослых.

Очевидно, разгадка таилась в маскараде, уеденном баловницами. Роясь в сундуках со старой одеждой, дети, возможно, нашли на чердаке среди прочей рухляди письмо, полученное много лет назад. Скорее всего, его мелодраматический стиль так подействовал на Луизу, которая тоже была с близнецами, что она, сознательно или невольно, воспроизвела содержание послания в своей прощальной записке.

Как бы то ни было, письмо должно находиться там, куда свалены подернутые тленом наряды былых времен. Наверняка в каком-нибудь кармане старинного платья лежит пожелтевший листок, повествующий о романтической истории, приключившейся в этом родовом поместье с прабабушкой Корт. Или с какой-нибудь другой молодой женщиной, которая жила здесь и влюбилась в одного из мраморных джентльменов, стоящих теперь в холле. Может быть, у прадедушки Корта, обладателя высокомерного носа, была тайная любовь? Или в адюльтере скорее можно заподозрить дедушку Корта, или даже отца мальчиков?

Эмме не терпелось начать расследование. Она торопливо вытерлась, натянула теплое домашнее платье, выбралась из ванной и стала тихо подниматься на чердак. Она предусмотрительно взяла с собой спички, чтобы зажечь свечи. Когда она отыскала на подоконнике свечи и зажгла их, чердак ожил, озаряемый розоватым мерцающим светом.

Вот сундуки, заполненные нарядами прошлого века, вот маленькая деревянная колыбель. Одежда, сложенная в ней, выглядела более современной, и Эмма решила начать осмотр с содержимого колыбели.

Но когда Эмма приподняла деревянную крышку, она ахнула: колыбель оказалась пустой.

Должно быть, дети переложили всю одежду в сундуки. Перетряхивание уймы старых вещей займет немало времени. Не успев приняться за дело, Эмма услышала чьи-то тяжелые шаги на лестнице, ведущей на чердак. Она вспомнила, как внезапно погасли свечи во время первого посещения чердака, и ее сердце сжалось от страха. Но в приближающихся шагах, как оказалось, не было ничего таинственного. Когда они замолкли, в дверях стоял Дадли.

— Мне показалось, что здесь, наверху, раздался какой-то шум. Что ты тут делаешь?

Эмму охватил нервный смех.

— Как ты меня напугал! Меня пронял холодный пот от ужаса в этой полутьме.

— Но что ты тут делаешь? — настойчиво спрашивал Дадли. Он оказался огромным в своей толстой клетчатой пижаме и заполнил собой весь дверной проем, будто намеренно мешая Эмме убежать от бдительного родственника. Она снова судорожно засмеялась:

— Я уже поняла, что дело, ради которого я сюда пришла, потребует слишком много времени. Поднимусь сюда завтра. В любом случае кто-то должен рассортировать эту старую ветошь и хотя бы избавиться от ненужного хлама. Кое-что подойдет для распродажи на благотворительном базаре. Но большую часть старья, по-видимому, придется сжечь.

— Ты, как всегда, права. Сделать это надлежало уже давно. Но, Эмма, моя дорогая, никто не сортирует вещи среди ночи.

— По правде говоря, я искала письмо или клочок бумаги, на котором дети могли прочесть одну любопытную фразу. Мне показалось странным, что Луиза в своем послании Барнаби использовала почти те же самые слова, которые распевали девочки дня два назад. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Сознание Эммы постепенно затуманивалось, снотворное, которое она приняла, уже начало оказывать свое действие и комната медленно поплыла перед ее глазами; особенно поразило Эмму появление огромной тени Дадли, движущейся по потолку: казалось, бесплотный великан готовится к прыжку.

— Я тебя совсем не понимаю, — донесся до нее негромкий, но ясный голос Дадли. — Отрывочная фраза, письмо, загадочные слова, которые распевали девочки?..

— Старое письмо. Возможно, какая-то юная женщина написала его твоему прадедушке. Это звучит фантастично? — Эмме хотелось узнать мнение Дадли.

— Крайне фантастично, — не колеблясь ответил Дадли. Он посерьезнел, но не утратил присущей ему мягкости в обращении. — Эмма, дорогая, мне кажется, у тебя расшатались нервы. Да это и неудивительно после пережитого всеми нами стресса. Ты должна перенести на утро свой мифические поиски. Позволь мне помочь тебе спуститься по лестнице.

Тускло освещенный заброшенный чердак с пляшущими по стенам и потолку тенями был только фрагментом кошмара, мучившего Эмму, как страшный бесконечный сон. Она протерла глаза и подумала, что, если бы не ускользающая от ее все еще затуманенного сознания важная деталь, ключ к разгадке старого письма и душещипательного опуса Луизы был бы у нее в руках. Но сейчас все ее усилия бесполезны. Она слишком устала.

— Да, пойдем, — ответила она Дадли. Казалось, ее голос доносился откуда-то издалека. — Как хорошо, что ты нашел меня здесь. Иначе я заснула бы на старом тряпье. Кому принадлежала эта одежда, Дадли?

Он твердой рукой взял ее под локоть и повел вниз.

— Алый бархат… тюрбан… — бормотала она заплетающимся языком.

Они были уже на втором этаже, осталось несколько шагов по коридору до ее спальни. Яркий свет слепил Эмму. Она снова приложила руку к глазам, перед которыми все еще мерцал алый бархат.

— Кому все-таки принадлежали эти наряды? — настаивала она.

Дадли что-то ответил, но, наверное, она неправильно его поняла. Ей послышалось, что он сказал: «Шлюхе». Разумеется, он не мог выразиться так грубо — это не в его, как правило, учтивой манере.

Барнаби еще не ложился. Перед Эммой пробралась широкая и пустая кровать. Обессиленная женщина сделала последнюю отчаянную попытку стряхнуть с себя обволакивающий сон. Она поступила неосмотрительно, приняв снотворное, поскольку крепко спать в этом доме небезопасно. Но почему? Мысли Эммы путались; она залезла под одеяло, положила голову на подушку и заснула.

Утром ей не удалось осуществить свой план — разыскать на чердаке письмо и разгадать его тайну, — поскольку пришла телеграмма от Сильвии.